Яго Тлалок, Сара Алопай

«Сессна» останавливается в частном секторе аэропорта. – Мы на месте, – наконец сообщает Яго и дергает подбородком в сторону окна. – Папаша уже здесь. Гитарреро Тлалок. Сара перегибается через его колени, выглядывает наружу. Гитарреро выше сына и определенно тяжелее. Одет так, как любят одеваться скотоводы. На голове – коричневый стетсон. Ботинки из змеиной кожи. Галстук-боло. В бедро упирается приклад «Калашникова». Рядом – белый «Шевроле-Субурбан» с нарисованным на капоте красным когтем.

– Любит выделываться? – интересуется девушка.

– Ничуть.

Сара поднимает лицо к Яго и целует его – долго-долго. – Я по-прежнему не особо счастлива, что ты меня сюда приволок. Но я счастлива, что мы вместе.

Он улыбается.

– Что ж, идем знакомиться с твоим папочкой.

Ренцо опускает трап, и они выходят из самолета.

Снаружи холодно, воздух непривычно разреженный для Сары. Хульяка расположена на плато Кальяо, 12549 футов над уровнем моря. Охряные холмы и голые пики Анд плотным, совсем близким кольцом окружают город.

Гитарреро обнимает Яго, целует в левую щеку, в правую, снова в левую, снова в правую. Крестит сына, поднимает руку к небу. Хлопает Яго по плечу. Обнимает Ренцо. Говорит что-то на языке, которого Сара не понимает. Гитарреро с Ренцо смеются – видимо, одной им понятной шутке.

Отец Яго поворачивается к Саре.

– И что мне вам сказать? – спрашивает он по-английски.

– Как насчет «Рад знакомству», пап? – предлагает Яго.

Берет Сару за руку.

Гитарреро пожимает плечами. Улыбается. Улыбка у него такая заразительная, что девушка не может не улыбнуться в ответ.

Она не доверяет ни этому пожилому ольмеку, ни Ренцо. Хотя она доверяет Яго. Теперь в ее доверии к Яго образовалась трещинка – маленькая, но заметная. Девушке так хочется верить, что он действует в ее интересах, что ведет себя так лишь потому, что она сейчас не в состоянии принимать решения.

Яго ободряюще сжимает ее руку.

Надо улыбаться.

Она должна улыбаться.

Они разгружают самолет – Яго забирает из сейфа Ключ Земли, прячет в карман, – и садятся в «Субурбан». Не обратив никакого внимания на паспортный контроль, подъезжают почти вплотную к проволочной сетке-ограждению.

Охранник в штатском нажимает кнопку. Ворота открываются, «Субурбан» проезжает. Охранник машет им вслед.

Гитарреро добродушно показывает в ответ средний палец. – Пришлось заплатить ему тысячу американских долларов, – по-испански замечает он. Сара прислушивается. Ее испанский нельзя назвать беглым, но знаний хватает, чтобы понимать речь. – Представляешь, я, Гитарреро Тлалок, правитель этого города, должен давать взятку какому-то паршивому охраннику!

Можешь в такое поверить?

– Нет, пап, не могу, – отзывается Яго с переднего сиденья.

«Калашников» лежит у него на коленях.

Гитарреро переходит на какой-то странный язык. Говорит на нем почти минуту. Голос у него сердитый, раздраженный; редкие взрывы притворного смеха лишь усиливают это впечатление. Единственные слова, которые может разобрать Сара, – те, что она уже слышала от Яго. «Аукапома Уайна». Имя. Яго, в отличие от нее, прекрасно понимает все, что говорит отец. Понимает – и молчит. Вместо него отвечает Ренцо.

Выплевывает явное ругательство.

– Si, si, si, – соглашается Гитарреро.

Яго молчит.

Сара не выдерживает.

– О чем вы говорите? – на довольно приличном испанском спрашивает она, недовольная тем, что от нее пытаются что-то скрыть.

Яго оглядывается через плечо, закатывает глаза. – Папа сказал, что после падения метеорита – его здесь называют El Punta del Diablo – его доходы от крышевания уменьшились на восемьдесят пять процентов. Все разбегаются. Похоже, город летит в тартарары. Остались только преступники, мошенники, священники, нищие и маленький военный отряд – им десятилетиями платили, только поэтому они пока и с нами.

– Последнее не так уж плохо, наверное? – предполагает девушка.

– Не плохо. Только вот преступники никогда не платят другим преступникам за защиту, – объясняет Гитарреро. – Хорошо хоть, что я позаботился о сбережениях на черный день.

Сара не может избавиться от тревожного предчувствия, что речь Гитарреро, произнесенная на неизвестном языке, не имеет никакого отношения к его доходам. Зачем для такого несущественного разговора таиться от нее? Зачем вообще говорить на другом языке, если это никак не связано с Последней Игрой? Почему ругался Ренцо, если он последние 10 лет провел в Ираке? Что должна сделать Аукапома Уайна, если она действительно такая уважаемая старейшина ольмеков?

«Шевроле» добирается до границы аэродромной территории, и к нему присоединяются еще две машины. Впереди – огромный пикап «Тойота» последней модели, с вращающимся в кузове пулеметом 50-го калибра. Один человек – за прицелом; еще двое, с автоматами М4, его прикрывают. С трех сторон оружие защищено взрывоустойчивыми пластинами, плюс дополнительно под стволом пулемета укреплен толстый стальной лист. Все мужчины – в бронежилетах.

В кильватере «Субурбана» – черный «Шевроле-Тахо».

На капоте у него, так же, как и на капоте их машины, – красный орлиный коготь.

– Держитесь, – по-испански предупреждает Гитарреро.

Конвой ускоряет движение.

Плотным, сомкнутым строем машины проносятся по предместьям Хульяки, взбираясь к западному краю городского центра. Над кирпичными и бетонными зданиями то тут, то там встают столбики дыма – больше чем в дюжине мест. Яго указывает на один из них – туда, куда упал метеорит.

Кратер все еще тлеет и курится.

– Какие-то сукины дети два дня назад подожгли станцию водоочистки. – Гитарреро крутит рулем вправо и влево, объезжая выбоины и бродячих собак. Трое в пикапе время от времени предупредительно палят в воздух, расчищая путь. Мимо мелькает заброшенное футбольное поле; пустой, разгромленный, некогда жилой квартал; деловой район, где в стенах зданий – выщерблины от пуль, а окна разбиты. Бакалейная лавка, обнесенная оградой из мешков с песком; перед ними сидит пожилой мужчина с пистолетом на бедре, курит длинную сигару. Они проезжают мимо богато украшенного собора, построенного в стиле испанской миссионерской церкви. Вокруг толпятся люди: кто-то сидит на коленях, кто-то разговаривает, ест, даже смеется.

Священники в длинных белых одеждах принимают исповеди, раздают бутылки с водой и добрые слова. Никаких конфликтов, никакой вражды – островок спокойствия в океане смуты. За стеклами машины тянутся бедные пригороды: низкие кирпичные дома, стоящие вплотную друг к дружке, плоские жестяные крыши, бездомные собаки, шастающие по пустынным дворам. Повсюду – вооруженные мужчины и даже мальчики: вопят вслед их кортежу, машут кулаками, кидают камни. – Когда ты уехал, Сьело совсем распоясались, – сетует Гитарреро.

Яго объясняет, что Сьело – давние конкуренты Тлалоков из Боливии, из Нуэстра-Сеньора-де-ла-Пас, что по ту сторону озера Титикака.

– Они ни черта не знают о Последней Игре! – возмущается его отец, стараясь перекричать рев двигателя, – и последние годы не доставляли почти никаких неприятностей. Силенок им не хватало с нами бодаться. Но как только объявили об Аваддоне, они собрали всех своих и перешли в наступление. Захватывают квартал за кварталом. Пока что мы просто позволяем им тут обосноваться. Последняя Игра слишком важна, чтобы тратить время на борьбу за территорию.

Надо готовиться к Событию.

Со стороны пикапа доносятся выстрелы. Все машины увеличивают скорость. Яго вопит и ругается. Гитарреро выжимает газ, заставляя «Шеви» держаться почти вплотную за кузовом пикапа. Стрельба. Стучит пулемет 50-го калибра, выстрелы рикошетят по стенам домов. Автомобили даже ход не замедляют – наоборот, ускоряются. В ответ на пулеметную очередь слышны выстрелы из какого-то небольшого оружия. Пули стучат по земле, по окнам, по стенкам машин, высекают яркие оранжевые искры, похожие на крошечные фейерверки.

Одна из пуль взрывается рядом с лицом Сары.

Однако стекло пуленепробиваемое.

Девушка даже бровью не ведет.

Какая веселая поездка.

В следующую минуту кортеж доезжает до границы трущоб, захваченных Сьело. Сара видит на улице женщину. Темные джинсы, желтая футболка. Ребенок на руках. Мать обнимает его, прикрывает головку рукой, отворачивается от дороги, ищет убежище.

Плачет мать. Кричит ребенок.

Это безумие – результат Аваддона.

Результат Последней Игры.

Сара сглатывает подкативший к горлу комок тошноты.

Стрельба остается позади, стрекочут выстрелы за спиной.

Они проезжают еще 4,15 мили. Замедляют ход.

Останавливаются на КПП, где дежурят военные в камуфляже. Оба их «Хамви» тоже украшены красным когтем. Девушка немного завидует порядку и контролю, которые Тлалоки установили на своей территории. Ее Линия всегда была менее заметной, более скрытной: кахокийцы прятались в тени, хотя всегда были готовы действовать, пусть и не в таких грандиозных масштабах.

Здесь все по-другому.

Ольмеки готовы к войне.

Офицер с серебряной кокардой капитана на бейсболке подходит к «Субурбану». Гитарреро опускает стекло, разговаривает с ним по-испански. Капитана зовут Хуан Папьян. Он наклоняется к окну машины. Пожимает руку Яго. Кивает Ренцо. Косится на Сару. Лицо его абсолютно бесстрастно.

Папьян возвращается на пост. Кортеж углубляется в серпантин продуваемого всеми ветрами шоссе. Едет среди рыже-красных предгорий Анд к юго-западу от города. Вдоль дороги, чуть ли не через каждые сто метров, – военные посты. Сара насчитывает пять бронированных «Хамви» и два орудия полевой артиллерии. Единственная растительность в этом пустынном крае – рощицы, насаженные вокруг огромных частных владений. Теперь все эти дома превращены в армейские казармы. На каждой машине, на рукавах военной формы – красный коготь.

Дорога заканчивается высокими коваными воротами, встроенными в еще более высокую каменную стену. Наверху расхаживают охранники – 17, если Сара правильно сосчитала. Все вооружены. Ворота открываются. Машины сопровождения остаются на месте. «Субурбан» в гордом одиночестве шуршит шинами по гравийной дорожке.

– Мой дом, – по-английски с гордостью сообщает Яго. – Я думала, ты вырос там, в трущобах. – Сара указывает большим пальцем за плечо.

Ренцо хмыкает.

– Так и есть, – подтверждает Гитарреро.

– Мы сюда переехали, чтобы быть подальше от всего, – Яго неопределенно крутит пальцами в воздухе. – Это место называется Каса Исла Транкильо.

То же самое значится на небольшой, вручную раскрашенной табличке, закрепленной на столбе около дороги. Буквы окружены рисунком в виде пальм и кусочка синего моря. Отец Яго разворачивает «Шеви» вокруг столба, обложенного с обеих сторон толстыми цементными блоками – последняя защита в случае атаки на усадьбу, – и они оказываются на широкой кольцевой дороге. В середине пузырятся струи фонтана, облицованного камнем. Еще три внедорожника.

Вооруженный пикап, правда, другой. Седан «Бентли». И желтый классический «Понтиак GTO» 1970 года с откидным верхом, на капоте черным выведено «33».

– Доходы от крышевания, говорите? – саркастически спрашивает Сара.

Гитарреро останавливает машину. Глушит двигатель.

– Si, senorita.

Все выбираются наружу. Со ступеней растянувшейся в обе стороны гасиенды Тлалоков спускается женщина.

Платье с узором из красных и фиолетовых цветов.

Волнистые черные волосы откинуты за спину. Босые ноги. Волосы, подбородок, непринужденные манеры – все точь-вточь как у Яго. Женщина улыбается – так, словно все произошедшее случилось не на этой планете, а где-то в другом мире.

Яго протягивает руки:

– Hola, мама!

Она подбирает платье выше колен и бросается к сыну чуть ли не вприпрыжку. Обнимает его. Целует. Говорит, как счастлива видеть его живым. Счастлива, что он все еще Играет. Все еще представляет их Линию.

Сохраняет жизнь им всем.

Яго улыбается:

– Я всегда буду это делать, мама. Сара, это моя мама, Хайу Марка Тлалок.

– А это та самая девушка, о которой я столько слышала? – на прекрасном английском отзывается женщина. Она говорит абсолютно просто и искренне, словно Яго встретил Сару на весенних каникулах и теперь привел любимую девушку домой – познакомить с родителями.

– Не знала, что Яго уже успел всем обо мне растрепать.

– Я разговаривал с мамой, пока ты, как настоящий марафонец, дрыхла в самолете.

Хайу Марка берет правую руку Сары в свои ладони. Улыбается кахокийке.

– Наверное, мне стоило бы беспокоиться, что среди нас оказался другой Игрок. Но Яго поручился за тебя. И я вижу в твоих глазах, что ты хороший человек, Сара Алопай из 233-й Линии.

– Спасибо, миссис Тлалок, – отвечает Сара. – Ренцо бы с вами не согласился.

– Я уважаю Ренцо, – тихо говорит она. – Но Яго – наш Игрок.

И здесь тебе нечего бояться.

Мать Яго очаровательна. Хотя Сара сейчас предпочла бы быть со своей семьей, дома, она почему-то верит этой милой женщине. Хайу Марке удалось немного рассеять подозрения, которые вызывает у девушки Гитарреро. Одной рукой женщина по-прежнему сжимает ладонь Сары, другой машет в сторону особняка.

– Почему бы нам с тобой не прогуляться по дому, пока мальчики разгружаются? Покажу тебе комнату. Путешествие тебя наверняка утомило. А я уже приготовила сыр и фрукты. Девушка вопросительно смотрит на Яго. Она не знает, хорошо ли это, стоит ли принимать приглашение.

– Отдохни, Сара, – говорит ольмек. – Я тоже пойду посплю. Только сначала поговорю с папой об Аукапоме Уайне. – Мы отправим за ней вертолет. Поездку по городу она не выдержит. Она будет здесь довольно скоро. – Гитарреро обращается сразу ко всем.

– Ясно, – кивает Яго.

Хайу Марка тянет Сару за руку.

– Пойдем, Игрок.

Девушка вешает на плечо рюкзак. Пистолет и нож глухо стукаются о спину.

– Хорошо.

– Я принесу остальные вещи чуть позже, ладно? – произносит Яго.

Сара кивает. Смотрит на Хайу Марку.

– Что ж, ведите.

Они входят в дом. Пересекают со вкусом убранный холл. Минуют гостиную с гобеленами на стенах, обставленную старинной на вид мебелью, с огромным камином в дальнем конце комнаты. Выходят во внутренний дворик-сад, со всех сторон окруженный стенами. Здесь царит идеальный порядок, но из-за зимы растений почти нет, деревья стоят без листьев. Охранники патрулируют сад по периметру, стараясь не попадаться им на глаза.

– Настоящий замок, а не дом, – замечает Сара.

– Жаль, что ты не видела это место летом. Здесь божественно красиво.

– Даже не сомневаюсь.

Они добираются до дальней стены сада. Входят в широкий, устланный коврами холл. Все комнаты здесь расположены только по одной стороне. Хайу Марка ведет Сару по коридору, болтая о цветах, о Яго, об озере Титикака. Останавливается около открытой двери. Сара заглядывает внутрь.

Кровать под балдахином. Эркеры выходят в сад. Накрыт стол. На нем – обещанные фрукты, сыр, бутылка газированной минералки. На постельном покрывале – несколько чистых полотенец.

Женщина кладет руку Саре на предплечье.

– Сара, я знаю, что вы с Яго поочередно спасали друг другу жизнь. И если бы не ты, он мог бы уже быть мертв.

Я хочу поблагодарить тебя.

Девушка думает о том, как бросила юношу в лондонском тоннеле. Как быстро поверила, что он погиб. Как быстро от него отказалась. Она качает головой.

– Я абсолютно уверена, что сейчас была бы мертва, если бы не Яго, миссис Тлалок. Он отличный напарник. Надеюсь, что я для него тоже хороший союзник. Хотелось бы мне встретить его в других… – Она неопределенно машет рукой.

Хайу Марка опускает глаза.

– Понимаю. Последняя Игра – жестокая штука.

– Да. Даже хуже, чем я думала.

Женщина вздергивает подбородок.

– И дальше будет еще хуже, Сара.

– Знаю. – Девушка только сейчас чувствует, что смертельно устала. – Я знаю.

Хайу Марка отступает на шаг. Окидывает девушку взглядом.

– Сдается мне, ты не была в душе уже несколько дней, дорогая. Иди, вымойся, отдохни. В ванной найдешь чистую одежду и белье. Мы придем за тобой чуть позже.

– Спасибо, миссис Тлалок, – улыбается Сара.

Хайу Марка качает головой, поднимает руку.

– Не стоит.

Девушка заходит в комнату. Закрывает дверь. Подходит к столу, наливает стакан воды. Пузырьки прыгают и шипят. Она делает глоток. Вода просто отличная. Сладкая. Вкусная.

Щелкает дверной замок.

Снаружи.

Сара оборачивается. Подбегает к двери, пробует открыть. Хайу Марка заперла ее здесь. Сара колотит по дереву и понимает, что на самом деле это не дерево.

Это сталь. Толстая, неумолимая сталь.

Девушка сбрасывает с плеча рюкзак, выхватывает пистолет, поворачивается к окну и стреляет.

Пуля рикошетит от стекла, прыгает по комнате, наконец исчезает где-то в недрах шкафа.

Сара подбегает к окну. Бросается на стекло. Молотит по нему кулаками. Кричит:

– Лжец!

Она падает на колени. Снова колотит по стеклу.

– Гребаный лжец! Зачем ты это сделал?

Ее никто не слышит.

Минуту спустя в саду появляются Яго, Гитарреро и Ренцо.

Подходят к Хайу Марке. Женщина встречает их объятиями.

Яго не обращает на Сару внимания – может, просто не видит?

Не может видеть?

Мужчины разворачиваются, так что теперь девушке видны только их спины. Единственное лицо, доступное взгляду, – Хайу Марка. Она шагает к сыну – единственному своему сыну, хранителю всей их Линии. Снова обнимает его. Берет в ладони его изуродованное шрамами лицо. Смотрит в сторону комнаты Сары.

Смотрит и улыбается.

Зловещей, очень зловещей улыбкой.