Литературные тусовки – неотъемлемая составляющая жизни любого автора. Мы встречаемся с собратьями по перу и журналистами, обмениваемся мнениями, обсуждаем планы. Это в теории, а на самом деле – ярмарка тщеславия, скучные разговоры, удобный случай, чтобы оценить свою медийную известность.

Я мало куда ходил, когда писал, но Нэйтан решил, что мне не помешает проветриться, а заодно продемонстрировать окружающим, что я в полном порядке. Он надеялся, что это отвлечет внимание публики от инцидента на Фейсбуке, и настоял, чтобы я, взяв с собой Рейчел, отправился на церемонию вручения какой-то-там-премии и продемонстрировал всем уверенного в себе, счастливого и влюбленного романиста. Я подчинился и позвал еще и Денниса: им с Рейчел давно хотелось поглазеть на VIP-зверинец.

Когда мы пришли, Нэйтан был уже в зале.

– Решил убедиться, что я в порядке?

– Не только. На вручении этой премии всегда устраивают отличный фуршет с вином и шампанским, – ответил Нэйтан, кивнув на богато накрытые столы.

Мы взяли себе выпить и завели разговор ни о чем, как делают люди, неловко чувствующие себя на светском рауте.

– Норман Макколи тоже здесь, – сказал Нэйтан.

– Видел, – откликнулся я.

Мой конкурент и его агент беседовали с ведущим телешоу.

– И пьет он, между прочим, апельсиновый сок, – язвительно добавил Нэйтан, кивнув на мой стакан с виски.

– Ему не помешает принять на грудь, может расслабится хоть немного, – сквозь зубы процедил я.

– У него есть стиль, – заметил Деннис.

– Да, он ничего, довольно сексуальный, – подхватила Рейчел, и они обменялись понимающей улыбкой.

Молодые авторы держались вместе. Чувствовали они себя явно неловко, но хорохорились и смотрели на успешных литераторов с завистью и вызовом.

Ко мне подходили журналисты, издатели, пресс-секретари, писатели… все лучезарно улыбались, хвалили мои книги, интересовались планами.

Нэйтан стоял поодаль и в разговор вступал, только если речь заходила о бизнесе или кто-то осмеливался задать вопрос об инциденте на Фейсбуке.

Я не сразу привык к лицемерию, которым было пропитано такого рода общение. Кое-кто называл меня любимцем Судьбы, превратившей Сэмюэля Сандерсона в одного из избранных. Большинство же людей ни в грош меня не ставили и считали жалким писакой.

Среди тех, с кем мне приходилось сталкиваться, было много профессиональных прожектёров: они подходили, предлагали написать сценарий, адаптировать роман для кино, поучаствовать в рекламной кампании или обещали помощь, сулили вознести на вершину, недосягаемую для всех остальных литераторов. Поначалу я слушал всех и каждого, видел в них промоутеров, «делателей успеха», но достаточно быстро понял, что они забывают свои обещания, едва закончив разговор. У них не было ни средств, ни сил, чтобы реализовать свои идеи, они жили мгновением. Болтуны и наивные мечтатели, они жаждали общаться с богемой, выйти из тени на свет – хотя бы в собственном представлении – вот и придумывали себе несуществующие умения и таланты, строили несбыточные планы.

Литература, искусство, журналистика – интеллектуальные институты. Их основы покоятся на идеях, мыслях и таланте творцов. Они призваны улучшать мир, но слишком часто уступают искушению сиюминутной славой, отдаваясь во власть адептов Настоящего, которые не помнят Прошлого и не думают о Будущем. Я участвовал в этом фарсе, прекрасно осознавая свою роль, и горько сожалел, что время от времени игры доставляли мне удовольствие.

Награды были розданы. Лауреаты застенчиво благодарили, неудачники прятали разочарование за сдержанными улыбками. Заиграл оркестр, приглашая гостей размяться. Было забавно наблюдать за людьми, не привыкшими к такого рода развлечениям, хотя опытные танцоры выглядели не намного лучше – алкоголь и ажиотаж сделали свое дело.

Рейчел попыталась увлечь меня на танцпол, но я отказался, не желая выглядеть смешным и жалким, тогда она пригласила Денниса, несравненного светского льва и отличного танцора.

Я остался один, схватил с подноса стакан, попытался отыскать Нэйтана в толпе гостей и вдруг почувствовал головокружение. Мне показалось, что сознание стремительно сдувается, как воздушный шарик, и вот-вот погаснет. Я прислонился к стене, чтобы отдышаться, мимо мелькали лица, люди что-то говорили, но я не мог вымолвить ни слова. Звуки и образы отдалились, превратившись в глухое эхо и туманные вспышки.

О том, что случилось потом, мне рассказали друзья.

Я открыл глаза и увидел лица склонившихся надо мной Рейчел, Денниса и Нэйтана.

– Он приходит в себя, – прошептал Деннис.

– Как ты себя чувствуешь? – с тревогой в голосе спросила Рейчел.

– Что произошло?

Я шевельнулся, и челюсть отозвалась резкой болью, дышать было тяжело – ныла грудь.

– Мы сами хотели бы знать! – рявкнул Нэйтан. Он выглядел разъяренным.

– Что на тебя нашло?

– О чем ты?

– О твоем скандальном поведении! – отрезал он.

– Не понимаю…

– Ты ничего не помнишь? – удивилась Рейчел.

Я пожал плечами.

– Может, все дело в ударах?

– Что за удары? Кто-нибудь объяснит мне наконец, что стряслось? – взорвался я.

– Можешь сказать, что последнее ты помнишь о вчерашней вечеринке, Сэмюэль? – спросил Деннис.

Я задумался.

– Вы пошли танцевать. Я искал Нэйтана. Почувствовал недомогание.

– Недомогание? – удивился Нэйтан.

– Да, дурноту… Голова сильно закружилась, я испугался, что хлопнусь в обморок.

– Ты много выпил?

– Нет, две или три порции.

Деннис подошел ближе.

– Мы видели не все, но вот что нам рассказали. Ты толкнул одного из журналистов. Он сделал тебе замечание, и ты вдруг взбесился – орал, оскорблял окружающих. Кто-то вызвал охрану. Ты попытался вмазать этой горилле, но он увернулся и ударил тебя по лицу. Ты упал как подкошенный и потерял сознание. Мы отвезли тебя домой.

Я онемел, потому что ничего не помнил и не узнавал себя в этом вульгарном грубияне.

– Кажется, он все забыл, – констатировала Рейчел, глядя на мое изумленное лицо.

Нэйтан закурил свой любимый «Винстон» и несколько мгновений всматривался в меня с озадаченным видом.

– Вы не оставите нас ненадолго? – попросил он.

Рейчел и Деннис явно удивились, но из комнаты вышли.

Нэйтан выдохнул дым и заговорил – очень серьезно, внушительным тоном:

– Я очень обеспокоен, Сэмюэль. Сначала идиотское послание на Фейсбуке, теперь этот припадок. Ты должен показаться врачу. Усталость и излишества никого до добра не доводят.

– Ты прав, я устал. Но не думаю, что…

– Ты себя разрушаешь! – Нэйтан взорвался, не дав мне договорить. – Ты навредишь своей карьере. На приеме был весь литературный бомонд, издатели, пресса, так что завтра новость разлетится по городу.

– Тебе прекрасно известно, что я не устраиваю сцен, не скандалю и уж тем более не дерусь.

– Вот именно! Перестанешь себя контролировать, все потеряешь.

– Я уже все потерял, Нэйтан.

– О чем ты?

– Я потерял любимую женщину, дочь… мечты и надежды.

– Вот об этом я и говорил… – Нэйтан встал. – Тебе нужна помощь. Я позвоню в Маунт-Синай и запишу тебя на прием. Встретишься с доктором Фаррелом, он психиатр и мой друг. Я ему полностью доверяю.

Слово «психиатр» неприятно резануло слух. Я вспомнил о безумии матери, о тяжелом детстве, о том, как уже подростком стал бояться, что проклятие падет и на мою голову! И вот теперь призрак безумия снова рыщет вокруг…

Я согласился с решением Нэйтана.

Осмотр не выявил никаких отклонений, разве что давление было низковато. Терапевт посоветовал как следует отдохнуть. Психиатр попробовал успокоить: да, наследственность может влиять на развитие некоторых душевных недугов, но мое состояние он склонен объяснять постоянным стрессом – не жизнь, а какие-то гонки на выживание. Доктор порекомендовал здоровый образ жизни и пообещал навести справки о диагнозе моей матери, чтобы оценить возможную угрозу.

Против всех ожиданий мое скандальное поведение не стало главной новостью и предметом оживленных пересудов. Нэйтан нажал на все педали – уговорил тех, на кого я напал, не подавать жалобу, и объяснил прессе, что у меня случился нервный срыв и я сразу пожалел о содеянном. Репутацию мою случившееся, конечно, подмочило, но меня волновало только мнение издателя. Джерри Снукер прислушался к аргументам Нэйтана, кроме того, хорошие продажи гарантировали мне некоторый иммунитет.

На душе было погано, и я с нетерпением ждал звонка доктора Фаррела. Мне казалось, что ответы на все вопросы найдутся в архивах психиатрической лечебницы, что история болезни моей матери внесет хоть какую-то ясность.

– У вашей матери была шизофрения, – сообщил он во время второго визита. – Она покончила с собой в припадке параноидального бреда.

Слова прозвучали, но я не удивился.

– Эта болезнь может передаваться по наследству, я прав?

– Да. Но это говорит лишь о возможном риске шизофрении и не гарантирует ее появления. Волноваться нет причин. Я не нашел у вас никаких тревожных симптомов.

– Но я теряю сознание, совершаю поступки, о которых не помню!

– Вы были под воздействием алкоголя, очень устали, – поспешил успокоить он.

– Не все пьяницы реагируют подобным образом.

– Мало кто ведет жизнь, подобную вашей.

Доктор помолчал.

– Нэйтан все мне рассказал ради вашего же блага, – пояснил он.

Я покачал головой и поднялся.

– Подождите, господин Сандерсон, у меня есть еще один вопрос. Зачем вы сказали, что не знаете диагноза матери?

– Я его не знал.

– Но ведь у вас был доступ к ее медицинской карте.

– С чего вы взяли?

– Когда я позвонил в архив и запросил информацию, мне сообщили, что несколько недель назад вы уже сделали это.

Слова Фаррела сразили меня наповал.

– Да, но… Я не решился заглянуть в бумаги. Просто не смог – слишком уж это тяжело.

Я чувствовал, как темный глухой страх медленно заползает в душу. Я был уверен, что не делал никакого запроса, факты свидетельствовали об обратном. Мой мозг не желал этого принимать, следовательно… я – шизофреник?

Желание выяснить правду преследовало меня много лет, я был уверен, что, только сделав это, смогу успокоится, но после встречи с Даной одержимость отступила. Я решил жить настоящим и строить будущее, мне казалось, что любовь к жене и дочери сумеет усыпить моих демонов.

Я преодолел страх благодаря моим книгам: герои встали между мной и мнимой угрозой страшной болезни. Я топил страх в выпивке, предпочитая сваливать взбрыки на алкоголь, а не на нарушения психики.

Я не понимал, что бегство от действительности – признак нездоровья.

– Я уверен, это дело рук журналиста, – сказал Деннис. – Жалкий дерьмокопатель готовит статью или тайно кропает твою биографию.

Я был потрясен тем, что узнал от доктора, и отправился за помощью к Деннису. Он усадил меня в кресло, принес чашку кофе и смотрел, как я пью, с участием, окрашенным нежной иронией. Такой взгляд бывает у друзей, когда мы беспокоимся по пустякам, а им приходится успокаивать нас.

– Может, и так, – ответил я.

– Есть и другая вероятность: ты сделал запрос, а потом забыл об этом…

– Как забыл, что написал то дурацкое послание на Фейсбуке и вчерашнюю драку в клубе.

Деннис покачал головой:

– Ты был пьян.

– Что, если я не помню об этом именно потому, что был пьян?

– Возможно, но довольно терзать себя вопросами. Сейчас ты можешь одно – строить предположения, а воображение у тебя богатое, но издерганное, так что версии будут самые невероятные.

Я вынужден был согласиться: мой мозг уже начал выдавать варианты развития событий – один тревожней другого.

Чтобы отвлечься от проблем, я засел за роман и закончил его, но мира в душе не обрел. Нэйтан и Джерри заверили меня, что книга получилась хорошая. Такая же хорошая, как все остальные. Учитывая, как мало я их ценил, эти слова меня совсем не утешили.