Глава первая
«Харон»

Корвет сопровождения «Харон» отвалил от стенки и ложился на курс «Земля — Марс». На данный момент он выполнял десантную функцию и уносил на своем борту взвод космических пехотинцев, которым отпускались сутки на то, чтобы маяться от безделья. «Харон» имел зловещую репутацию своего мифологического прототипа: кого бы он не сопровождал, тот попадал в дурацкую ситуацию, а то и отправлялся в последний путь — через ту реку, в которую нельзя войти дважды. Хоть такие ситуации случались редко, но, репутация, как и плохая примета — запоминается навсегда. Командир корвета, Анатолий Андреевич Виноградов, после передачи корабля автопилоту, начал плановый обход, оставив на мостике штурмана Вон Ли. Вспомнив старый анекдот, при выходе из двери, ему так и хотелось крикнуть: «Только не трогай здесь ничего руками!» Человек он был еще не старый, но и немолодой, как говорится, мужчина, хоть куда… Вот, начальство и запихивало его, куда попало, всегда мотивируя свое решение тем, что кому-то надо. Всегда всем чего-то нужно, и не только от него, но впечатление оставалось такое, что именно, только от него одного, всем чего-то и надо.

Спустившись сразу в реакторный отсек, он отметил, про себя, что в воздухе стоит запах озона, смешанный с запахом паленой резины:

— Не иначе, опять проводку пробило, или Горидзе поторопился, «торопыга», а может, блуждающие огоньки хулиганят, испуская ослепительно-голубое свечение?

К прогулкам «Огней святого Эльма», вдоль высоковольтной проводки, обитатели инженерных отсеков и хранители коммуникаций, уже давно привыкли. В отличие от парусного флота, где электрический разряд концентрируется, только на остроконечных предметах, здесь, короткоживущие сгустки путешествуют вдоль кабелей, находящихся под высоким напряжением. Проводив взглядом в последний путь очередное электрообразование, Виноградов спустился ниже, в ремонтный блок, где он и застал главного инженера Пьера Габо, которого штурман за глаза называл Гиббоном, в отместку за то, что первый именовал Вона Макакой. Пьера командир обнаружил за рутинной работой. Рутина заключалась в том, что тот, как всегда, монотонно и нудно долбил разводным ключом, по какой-то болванке. Облупленная краска, свисающая с космических стрингеров и бимсов лохмотьями, колыхалась в такт ударам, готовая отвалиться в любой момент, ссыпавшись кучей разноцветной мозаики. Сколько покраски выдержали эти стены, почему-то, ходящие, чуть ли не ходуном? Командиру стало страшно, при одной мысли, что они развалятся, а инженер продолжал с остервенением колотить железяку.

— Быстро он освоил русский ремонт, — подумал про себя Виноградов, а вслух произнес. — Ты не боишься ее в конец доконать?

— Я? — удивился Пьер. — Да это простая болванка! Я на ней свинец отковываю, на прокладку для двигателя.

— А?! — опешил командир и не произнеся ни слова, вышел.

Гиббон, довольный произведенным эффектом, отбросил ключ в сторону и разогнул затекшую спину. Он давно изучил привычки командира корабля и знал, что тот должен появиться с минуты на минуту. Свинцовая прокладка, для тахионного двигателя, сделанная вручную — это нечто! Фабричные изделия имели совсем другой материал и менять их на кустарщину… Он оглядел по монитору двигательный отсек, в котором, за него все делали роботы смотрители, а ему оставалась только функция контроля, в которой, человеку не отводилось никакой роли — даже кнопкодавителя.

Виноградов, догадавшийся, что его дурят самым бесстыдным образом, продолжил обход. Следующим пунктом значился инженер — оружейник. Выйдя к намеченному отсеку, Анатолий Андреевич вошел в контрольный пункт орудийных установок и метеоритной защиты. Повсюду валялись вещи, не относящиеся к защите корабля, то есть — был полный бардак. Оружейник Петр Викторович Гаврилов осматривал свое хозяйство, переключаясь, с одного на другое — оба имели весьма скромные характеристики. На третье имущество, он давно не глядел — оно не проходило по ведомости корабельного инвентаря, подлежащего сертификации. Пульт ручного управления тускло мерцал светодиодами, как новогодняя гирлянда, что наводило на подозрение о неисправности комплекса. Световая феерия добавляла свою лепту в царивший, в помещении, хаос. Командир остался незамеченным, стоя в проеме двери и смотря в спину Гавриле, как окрестили его сослуживцы, а последний был порядочным неряхой, и это чувствовалось во всем. Виноградов небезосновательно побаивался, что эта разруха коснется и корабельного оборудования. Имеющий нескладную фигуру, инженер отличался резкими движениями и несуразными пируэтами, которые он выделывал руками и ногами всякий раз, когда наступал нервный период времени. Роговые очки, болтающиеся на его носу, при этом запотевали, а тощее лицо краснело.

Корвет нес стандартное вооружение: оснащенный пушкой Гаусса, имеющей, воистину, корабельные размеры и отлично зарекомендовавшей себя в полевых условиях Земли, где господствовали черепашьи скорости, она была совершенно непригодна во вселенской бездне, потому что тут преобладали скорости космические. Любой корабль или спутник, в разы превосходил по шустрости заряд пушки, и мало чем уступал ей, в динамике ускорения. Единственно эффективно пушка годилась для стрельбы в упор по неподвижным мишеням или по станциям, из которых, маленькое отверстие быстро высасывало воздух, замещая его вакуумом. И то, только у старых, не имеющих стен — бутербродов. Пара боевых лазеров, испускающих смертоносные лучи в обе стороны: и спереди, и сзади — ставило это оружие в разряд проблематичных, к тому же пожирающих энергию с таким аппетитом, что на Земле лампочки затухали, работая вполнакала, а на самом корвете, после единственного выстрела, можно было устраивать банный день и менять рассыпавшуюся в прах термокерамику. Выстреливающиеся за пределы корабля одноразовые протонные капсулы, из которых и велся огонь, только-только поступали на вооружение. Еще имелся мазер — СВЧ излучатель, поглощающий энергию еще сильнее. Это весь джентльменский набор оружия, какой земной корвет мог противопоставить предполагаемому инопланетному агрессору.

Электромагнитные щиты защищали не хуже, чем сатиновые трусы от пули 5,45 калибра, выпущенной из автомата Калашникова. Огромный комплекс конденсаторных батарей работал на два фронта: и на пушку, и на защиту. В последней, потребность испытывалась больше, чем в бесполезной Гаусске, потому что метеориты не дремали и, находясь в постоянном движении, так и норовили вышибить мозги из мирного корабля. Лазеры подкачивались с ходовой установки, СВЧ — тоже, так что, вся нагрузка на конденсаторы лежала в области метеоритной защиты. Особая надежда возлагалась на сверхчувствительный радар, регистрирующий метеориты еще на подходе и ставящий искусственный уплотнитель распыленной материи, в которой сгорает незваный гость. Тут опять, хоть углем грузись — где столько материи набраться? Если ободрать молекулярный резинопласт, мгновенно затягивающий повреждение на атомарном уровне, можно смело отправляться к праотцам. Лучше заранее — чего тянуть молекулярную резину? Будет хоть место, куда цветочки можно принести, из молекулярного пластика… И никакая стотонная медная плита, закрепленная на носу, уже не поможет. Об этом свидетельствуют жуткие повреждения в метеоритном отсеке, где и скапливается, этот отстой. Гиббон уже устал латать многострадальную стенку, а сколько медных электродов ушло, чтобы реанимировать защитную плиту, на которой, после таких встреч, остаются глубокие и, порой — сквозные раны. «Уплотнитель уплотнителем», — думал Виноградов. — «Хотя нет — резина находится между слоев металла. А и хрен с ней! И вот такое дело — доверено этому тюфяку!» Командир корабля про себя негодовал, разглядывая копошащегося в приборах главного инженера. «Хоть ему и правда, с автоматом бегать не надо, — продолжил размышления Виноградов. — И хорошо, что воевать в космическом пространстве было, попросту, не с кем, а с собственными согражданами бессмысленно, ибо средства для этого, понадобились бы колоссальные, которые возможно набрать, только объединив усилия — получается замкнутый круг».

Передумав отвлекать стратега от работы, Виноградов, отошел от дверного проема, но, что-то вспомнив, вернулся:

— Петр, после этого рейса, нам заменят дебильную плоскую плиту метеоритной защиты на новую, многослойную модификацию, с большим количеством композитных прослоек. И, наконец — то, в чью-то умную голову пришла светлая мысль сделать ее под острым углом атаки. Так что, теперь будем не коллекционировать космических посланцев, а отфутболивать их обратно — в пространство. Это я к тому, что отпуск у тебя откладывается, на неопределенный срок. Все работы будут производиться под твоим контролем. Потом отдохнешь.

Сказав это, командир ушел, оставив оружейника стоять с растерянным видом. Виноградов решил проведать старпома с помощником, которые валялись на госпитальных койках с расстройством желудка, средней степени тяжести. Где они умудрились подхватить сие заболевание, расследование так и не выяснило, зайдя в тупик, потому что остальные члены экипажа ничем не страдали. Ну, или почти ничем. Посланный запрос на орбитальные лазареты, так же ничего не дал. В них наотрез отказывались признаваться в эпидемиологической угрозе и утверждали, что все хорошо, прекрасная маркиза…

Зайдя в корабельный лазарет, он застал доктора Йоахима Вебера, по кличке Фриц, о чем-то беседующим, с медсестрой Альбиной Региновной Белой, имеющей погоняло Пилюлька. Оба отчаянно жестикулировали, доказывая, по всей видимости, друг другу свою правоту. Стандартный набор слов иссяк, подходило к концу и терпение, и поэтому, Анатолий Андреевич, как нельзя кстати появился на территории медсанчасти, отвлекая внимание и разряжая обстановку. Немец Йоахим, как и все немцы, имел пунктуальный характер и, как понял командир, весь сыр-бор разгорелся из-за того, что Альбина на пять минут запоздала с выдачей лекарства.

— И вообще! — яростно утверждала она, убеждая оппонента в том, что нужных таблеток все равно — нет. — В русском пузе — все сгниет. Без всяких пилюль.

Пожилой немец, только махнул рукой и ушел к себе в кабинет, с негодованием бормоча себе поднос, что-то на немецком языке. В лазарете витал стандартный, как и все на этом корабле, запах.

Он имел в своем составе ароматы йода, бинтов и спирта, вдобавок сдобренный еще какими ингредиентами, входящими в набор любого подобного заведения. Некогда белоснежные стены теперь подернула желтоватая пленка, призывающая к посильному творчеству юных художников, которым всегда не терпится оставить свой след в истории, в виде нецензурного слова, или нелепого рисунка. Отсутствие самодостаточности, но наличие непомерных амбиций, подвигает летописцев на художественные и литературные подвиги. «Надо бы покрасить», — отметил Виноградов упущение и проследовал в стационар. Слева от него, на койке лежал старпом: Николай Афанасьевич Груздь, по кличке Засол. Он имел слегка зеленоватый оттенок, намекающий не только на пищевое расстройство, но и на интоксикацию, средней степени тяжести, полученную, далеко не от употребления несвежих огурцов. Справа лежал помощник, имеющий общие, по схожести, симптомы. Звали его Арсений Вячеславович Шариков, но все, без исключения, именовали его не иначе, как Полиграф Полиграфович. Кроме зеленоватого оттенка, он еще имел, вдобавок, легкий налет синевы.

— Вы где умудрились яда отыскать?

— Вообще-то, мы в баре были, где и тебя, тоже ждали! — несколько резковато ответил старпом. — Ты что, в последний момент передумал? Корпоративчик не получился.

— Но что странно, так это то, что с таким отравлением, только мы двое, — добавил помощник. — У других все гораздо легче.

— Я думал, вы за дешевизной погнались, — Виноградов присел на край кровати. — Я уже изложил свои соображения командованию. Мне кажется, нашей госпитализацией хотели, если не вывести корабль из этой экспедиции, то, как минимум, ее отсрочить.

Как бы в подтверждение его слов, включился голофон, и посередине палаты возник адмирал космофлота Педро Хуан дон Гонсалес.

— Оп-па! — то ли обрадовался, то ли удивился старпом.

— Да еще какая, — вздохнул помощник и отвернулся к стене.

— Не очень-то учтиво, господа! — обиделся адмирал.

— Ага! — в свою очередь насупился Груздь. — Мы тут с Шариком загибаемся, а в медсанчасть, банальные таблетки доставить забыли. В каком веке живем?

— Я, так в средневековье застрял, — мрачно ухмыльнулся Гонсалес.

— Оно и видно, — еще мрачнее вздохнули оба скорбящих, давно называя адмирала за глаза генералом, с правом ношения почетного прозвища «Испанский сапог».

Электронный гость бросил пристальный взгляд в сторону ночных гуляк, оставаясь телом в пределах недосягаемости, у себя в кабинете, и полушепотом, начал партизанский диалог с командиром корвета, словно боясь, что их могут подслушать, хоть в этом уже не было, ни уверенности, ни гарантии — в свете предшествующих событий:

— При выяснении этого инцидента, собственно мелкого, выяснилась одна деталь: при опросе участников гулянки, все, как один, упоминали о присутствии постороннего человека, но на кадрах любительской видеосъемки его нет. Нет и в съемке камеры слежения. Подвергать сомнению показания твоих сослуживцев у меня нет никаких оснований, но, это прямо «стелс» какой-то, которого не фиксирует техника, а люди видят. Кое-кто с ним даже выпивал.

— Так что же делать? — спросил Виноградов.

— Ничего! — ответил адмирал. — Некто хотел сорвать полет или, как минимум, его отсрочить, а вам надо поспешить.

— Скорость предельная: я не могу рассекать по Солнечной системе на субсветовых скоростях.

— Ладно, но неплохо, было бы, ускорить прибытие, — сказал Гонсалес, отключаясь от связи.

Виноградов уже собирался уходить, как снова заработал голофон. На этот раз перед ним появилась супруга — собственной персоной и с ходу принялась устраивать мужу разнос:

— Тебя дочка попросила помочь написать сочинение — ты, что в нем насочинял?!

В тот вечер они засиделись со старым приятелем и вспомнить нетленные перлы, было весьма проблематично, поэтому он ответил просто, догадываясь, что сейчас будут нервничать и кричать, притом весьма истерично:

— Не помню.

— А я тебе напомню. Сочинение: воздушный шарик нежно — розового цвета, такой легкий и невесомый, пока его надували, лопнул, пребольно ударив обрывками резины по лицу так, что слезы брызнули из глаз. А еще вы с приятелем, пробовали провести аналогию, между английским названием стола и русским наименованием лица, произносимого в вульгарной форме. Правда, зачем приплели стол, не очень понятно.

— Пошел навоз по трубам! — обреченно вздохнул Виноградов, но связь в это время отключилась, избавив литератора от дальнейших пререканий с супругой и, обернувшись к госпитализированным, он высказал свою точку зрения на современную технику. — Теперь я понимаю, почему голографическая услуга не пользуется популярностью у молодого поколения: одно дело видеть лицо на экране, а другое, стоящего над тобой компаньона по семейной жизни, особенно, если ты посягаешь на чужую собственность. Хоть это и голографический контур, но эффект вполне правдоподобен.

В коридоре что — то звякнуло и послышался голос завхоза, которого командир посчитал нелишним порасспросить о вчерашнем инциденте. Изя Львович Блюмбер, несмотря на свой преклонный возраст, неровно дышал в сторону медсестры и пользовался малейшим случаем слегка приболеть, чтобы с полноправным и правдоподобным поводом заявиться в медсанчасть. Но сейчас он, как назло, был совершенно здоров, в отличие от большинства своих коллег. Посчитав падение на палубу достаточной дополнительной причиной посещения медблока, он растерянно спросил:

— Альбиночка, «розочка», я таки не пойму: здоров я или нет?

«Какая я тебе розочка, пень недогнивший!» — подумала про себя Альбина, а вслух уточнила:

— Почему вы не на больничной койке, раз на здоровье жалуетесь?

— Там всех угощали, а халява не может принести вреда, по определению и, держа стакан, отказаться от дармовщины рука не опустилась, хоть правильней будет — не поднялась. И больной я так-таки, или нет — никак не пойму.

Старпом повернулся к помощнику и, давясь от смеха, сказал:

— Слышишь, как ухлестывает: выдавать водопроводный кран за брандспойт, числящийся за постом пожаротушения — несколько самоуверенно.

— А себя причислять к брандмейстеру, — добавил Арсений, который и сам уже стал забывать свое настоящее имя, привыкнув к прилипшему прозвищу.

— Черенок от пожарной лопаты, и тот эффективней будет, — махнул рукой Николай Афанасьевич.

— А это уже из анекдота, — вмешался командир. — «Ну, дед, ты и скромняга».

В приоткрытую дверь открывалась живописная картина: кудряшки на голове завхоза гордо развевались на ветру, создаваемым вентилятором марки «Палестина».

— Настоящий брандмайор, — улыбнулся Виноградов.

Двери — купе раздвинулись, как — то, неожиданно быстро и в помещение, практически ввалился, снабженец Вано Вахтангович Горидзе, чуть не сбив с ног гордого «пожарника».

— Слющай, вах, хорошо продрало, да? — он выпученными глазами искал спасительные пилюли, но не находил, бесполезно сжимая и разжимая ладонь.

— Нету! — Альбина развела руки в стороны, по сути дела, добив страдальца, оставив его без надежды на свежий воздух.

— Контрольный выстрел в голову! — констатировал факт командир.

— Почему в голову? — смеясь, возразил старпом. — Скорее всего — приговор касается другой части тела, располагающейся гораздо ниже и с другой стороны.

— А ты еще куда ходил, что ли? — спросил, прищурившись, помощник.

— Ай, вай — хватыт ваших приколов, — страдальчески промычал сын гор.

— Лекарства — тоже, похоже, украли? — предположил старпом.

— В нашем кибуце, так-таки не поступают, — выдал перл Блюмбер, потирая ушибленное плечо.

— Гдэ? — не понял Вано.

— Сельскохозяйственная коммуна, по-еврейски — колхоз, короче, — отмахнулся Львович от назойливого южанина.

— Символичненько, — покачал головой командир.

Пожилой завхоз небезосновательно полагал, что южная горячая кровь может спутать его планы, да и молодость — великое дело. Поэтому, он как кот вокруг сметаны, крутился рядом с соперником, которому, признаться — было не до любви.

Виноградов вышел из санчасти, оставив болящих и скорбящих на попечение медсестры, которой нечего было противопоставить таинственному недугу, поразившую, как теперь оказалось, половину экипажа. Симптомы только сейчас начали проявляться в полную силу, и выведенный из строя Вахтангович, уже на полном серьезе стал подозревать в диверсии своего идейного противника по оружию, а уж он-то цвел и пах, в отличие от «горного орла», как ананас в упомянутом колхозе. К сожалению, подозрения к делу не пришьешь, и оставалось одно — пропадать, как малое дитя, на глазах у равнодушной медсестры.

Пройдя на ходовой мостик, командир застал программиста Джона Хукса на своем боевом посту, пассивно наблюдающего за работой вычислительной техники, следящей за проложенным курсом и бесперебойной работой ведущих систем. Двигатель набирал гипотетические обороты, координируя свои действия с электронным мозгом и унося на своих могучих «плечах» незадачливую группу к далекой марсианской орбите, приключения на которой, судя по зеленым лицам, обещали быть весьма и весьма насыщенными.

За спиной Джона стоял пилот десантного челнока «Моль», Павел Степанович Лопата, которого экипаж, за глаза, прозвал Нафталином и большая часть команды, разделяла всеобщее мнение о соответствии прозвища его профессиональной деятельности. Он, как всегда, маялся от безделья, проверив основные узлы шлюпа еще до вылета и теперь, мирно ничего не делал. Штурман был занят своими проблемами, копаясь в электронных картах ближнего космоса и не обращал внимания: ни на присутствующих, ни на вновь прибывшего. Отметив про себя, что на мостике ситуация стандартная, Анатолий Андреевич продолжил обход, пытаясь ориентироваться по запахам, доносящимся из корабельного камбуза, но передумал. Для начала он решил заглянуть в арсенал, территорию которого делили между собой вещевик Аркадий Петрович Зайцев, по прозвищу Плюшкин и арсенальщик Сальвадор Алонсо Гуан, которого, как нетрудно догадаться, все именовали Хуан. В сферу забот Плюшкина входили скафандры различных модификаций и, соответственно, для разносторонних задач, плюс прочее барахло, которого на любом корабле с избытком. Сальвадор обслуживал арсенал и боевые дроны, которые космические пехотинцы недолюбливали за медлительность и, сравнительно легкую, уязвимость. Ни одна военная компания не поставила их в разряд незаменимых. Жесткая радиация быстро выводила из строя оптику и полупроводниковые системы, так не возвращаться же к ламповому приборостроению, тем более что эта вещь хрупкая. Киборги были более совершенны, но в них нуждались везде и всюду, поэтому их хронически не хватало, и в связи с жесткой нехваткой, использовались они, исключительно, только в ключевых местах, где человеку выжить практически невозможно. О серийном производстве, в связи с бешеной дороговизной, говорить не приходилось. В общем, на балансе у корвета их не было. И, скорее всего, не будет — никогда. Насчет наличия этих организмов в команде летевшей группы, Виноградов осведомлен не был. Так же ничего не знал об их присутствии на борту дежурившего на орбите фрегата.

Анатолий Андреевич осмотрел стоящие рядами дроны, тускло поблескивающие черной краской и густо пахнущие всевозможными смазками; прошел мимо железного строя, как на параде и обращаясь к Гуану, спросил:

— Ну, что, Сальвадор? Готова техника?

— Да «Чудильники»-то в порядке! Вот только, возьмут ли они их?

— Может, в качестве тарана пригодятся, — невозмутимо ответил командир.

— Там еще неизвестно, что таранить, — в свою очередь возразил арсенальщик.

— А если угробят технику? — вмешался Плюшкин.

— Пришлют новые! — командир оставался невозмутим. — А на хрена нам старые? Мне открыт карт-бланш на использование ресурсов. Дело там, видать серьезное и кто-то на государственном уровне ощупывает стремительно пустеющие карманы.

— А мне что делать, — осведомился вещевик, — нужно будет выдавать расходные материалы?

— Тебе не о чем беспокоиться, — успокоил его Виноградов. — У них все свое, включая боевые скафандры и носовые платки.

— А туалетная бумага? — сострил Гуан.

— А будешь пошлить — отправлю на одном из «Чудильников», спецназу на помощь. Лишних рук не бывает — бывает пушечное мясо.

Последним пунктом планового обхода и, такого же обеда, оставалась, все-таки столовая при камбузе. Не намереваясь пропустить прием пищи, командир корвета решил убить двух зайцев сразу. Чем ближе он приближался к точке общепита, тем отчетливее слышал завлекающий запах, разносящийся по розоватому коридору. Анатолий Андреевич не переставал задаваться вопросом с той поры, когда их опора и надежа вышла из орбитального дока, где находилась на капитальном ремонте:

— Какой дурак выкрасил коридор в идиотский цвет?! Где только краску такую нашли?

Чем ближе Виноградов подходил к камбузу, тем отчетливее осознавал, что, несмотря на всю привлекательность доносящихся ароматов, он не мог идентифицировать их ни с одним из знакомых обонятельных эталонов: «Неужели начальник продсклада где — то умудрился выбить новую марку синтетического мяса? Любитель новаций. У нас и так полкоманды за животы держатся. Хорошо еще, что на Марсе яблони не цветут, а то бы точно испробовали инопланетной растительности».

Зайдя в столовую, командир застал вместе, о чем-то спорящих: и повариху, и начальника продовольствия. Повар, Анфиса Анатольевна Безымянная, которую все ласково называли Пончик, что-то горячо доказывала своему оппоненту, Мыколе Апанасовичу Кочерге, которого не менее аппетитно прозвали Шмат, вероятно, в связи со своей служебной деятельностью. Мыкола, с такой же горячностью отстаивал свою точку зрения, на сложившиеся обстоятельства.

— Ну, что у вас тут стряслось? — спросил подошедший начальник.

Кочерга, со свойственным ему южным темпераментом, затараторил так, что не дал Анфисе, даже слово вставить, в плотную череду словесного потока:

— Ну, шо це таке, человече! Я еле выбил на складе этот деликатес, а мне с соседнего корабля, чуть зубы не выбили, за то, что я так шустрю. А ей все не нравится, все ставит под сомнение. Мэнэ гуторили о том, что это новейшее слово в пищевой промышленности!

От такого сочетания близкородственных языков, Безымянная с Виноградовым, только махнули руками и, каждый пошел по своим делам: одна к плите, а другой жевать искусственные грибы и прочие соусы. На пороге показалась команда космических пехотинцев, изрядно проголодавшаяся и, судя по внешнему виду, употреблявшая в пищу, порой и не такие гамбургеры неизвестного происхождения.