Глава 39
Последний набег на Москву

После смерти Девлета Гирея Крымским ханством долгое время правили его сыновья. Долгое отчасти потому, что их было много, даже при том, что часть их погибла в походах на Русь. Великое дело – гарем!

Османская империя все чаще давала почувствовать, что Крымское ханство – ее вассал. По приказу из Стамбула очередной хан должен был посылать свои войска, а еще лучше, сам вести их в Закавказье (на борьбу с Персией), в Венгрию, Трансильванию, Валахию, Молдавию, на Польшу – куда пошлют.

Мухаммед II Гирей (1532–1584, правил в 1577–1584 гг.) застроптивился, сначала стал сказываться больным, чтобы не ходить в поход самому, потом просто стал игнорировать требования. В конце концов к турецкому наместнику в Кефе поступило распоряжение об его устранении от власти, были посланы в подкрепление войска. Мухаммед показал характер и сам осадил Кефе. Но в ханстве и до этого было неспокойно, на престол зарилось немало претендентов, в том числе родных братьев хана – теперь, воспользовавшись ситуацией, они открыто выступили против него. Осудил его и муфтий. Мухаммед бросился искать поддержки в ногайских улусах, но у Перекопа был настигнут и убит своим братом Алпой, занимавшим второй по значимости в ханстве пост калги.

Но ханом по распоряжению Стамбула стал другой сын Девлета, Ислам Гирей, долгое время проживший в Османской империи в качестве почетного заложника, несколько лет пробывший в Бурсе в монастыре дервишей. Он был абсолютно предан османам, по его указанию во всех крымских мечетях во время пятничных молитв имя султана стало поминаться прежде его собственного. Но и он, чтобы удержать свое место на троне, должен был отчаянно бороться со своими племянниками, сыновьями Мухаммеда II Сайдетом и Муратом. Их татары любили, а его – нет, может быть потому, что Ислам слишком часто предавался медитации и философским размышлениям.

Племянники разгромили Бахчисарай, пленили случившихся здесь московитов и литовцев с их женами и детьми, разграбили ханскую казну. Дядя призвал на помощь турок, позволяя делать, что угодно. «Турецкими людьми он Крымский юрт опустошил, от янычар насильство и убийство великое», – жаловался современник. В конце концов Сайдету с Муратом пришлось просить убежища у русского царя Федора Иоанновича, и тот предоставил им его: Мурат обосновался в Астрахани, Сайдету было позволено кочевать с ногайцами в ее окрестностях. Хан Ислам взывал к царю Федору: «Если захочешь с нами в самом деле быть в дружбе, то ты бы наших недругов, Сайдета и Мурата, у себя не держал, хотя они тебе и в руки попались. Ты бы сослал их туда, где бы их не слыхать, не видать; а денег и казны не годится им давать. Если ты с нами подружишься, то мы непременно станем над неверною Литвою промышлять».

В ответ было обещано, что царь (вернее, Борис Годунов) не позволит укрывшимся у него царевичам предпринимать что-либо против Крыма, но лишь при условии, что хан не допустит разорения русских окраин, а турецкого султана отговорит от похода на Астрахань, который тот, по верным слухам, намеревался совершить. Так что эта крымская смута оказалась Москве весьма кстати – вот-вот ожидалась новая война с польским королем Баторием, а спокойствие на южных русских границах, возможно, остановило его.

Еще России помогли запорожцы, своими постоянными набегами на Крым, на окрестности турецких крепостей и на стоящие в гаванях суда отвлекавшие хана и Стамбул от враждебных действий по отношению к Москве. Это были ребята без лишних комплексов: только что угнав сорок тысяч голов скота и попленив толпы мусульман, они присылали к хану делегацию с заверениями в дружбе и обещанием верно служить ему за умеренную плату: «Куда пошлешь на своего недруга, кроме литовского короля, атаманы днепровские и все черкасы (казаки. – А. Д.) готовы». Хан ответил, что «атаманов и всех черкас рад жаловать» и, как только потребуются их услуги, сразу же пришлет щедрое вознаграждение.

Но казаки, надо думать, имели в виду не сдельную оплату, а нечто подобное тем отступным, или дани, которые сам хан вытягивал из Москвы и Польши. Как бы то ни было, запорожцы вскоре захватили турецкий Очаков, а следом большими силами совершили набег на принадлежащее туркам крымское побережье. Султан прислал Исламу Гирею угрозу, что, если так и будет продолжаться, он прогонит его из Крыма. Москва тоже невысоко ставила хана: поминки к нему отправлялись более чем скромные, а в письменном виде передавалось не челобитье, а лишь поклон.

Надолго удалось удержаться у власти очередному сыну Девлета – Газы II Гирею (1551–1607). Став ханом в 1588 г., он занимал этот пост с небольшим перерывом (дорого обошедшимся многим) до самой своей смерти в 1607 г. Хотя мог погибнуть задолго до восхождения на трон: участвуя на стороне османов в их войне с Ираном на западном берегу Каспия, он попал в плен. Проведя в заточении шесть лет, он сумел подкупить тюремщиков и бежать, в то время как один из его братьев, попав в такую ситуацию, был персами казнен.

Газы Гирею удалось утихомирить брожение в умах: с кем-то из бывших царедворцев и беев договорился, кого-то припугнул, значительно укрепив ханскую гвардию. Характера был такого, что получил в народе прозвище Буря, по-крымско-татарски «Бора» – так и сегодня называется ураганный ветер, сезонно валящий людей с ног в окрестностях Новороссийска. Еще Газы Гирей был прекрасным поэтом, одним из лучших в истории крымско-татарской литературе (названия его стихов «Роза и соловей», «Кофе и вино» тоже могут что-то сказать об этом человеке).

С Москвой общение внешне он вел в теплой тональности: «другу нашему Борису множество мног поклон» (это правителю Борису Годунову). Но при его характере хану трудно было сносить нападения донских, терских и запорожских казаков, которым, как он понимал, Москва во всяком случае не препятствовала, а скорее всего подталкивала на них. Поминками его и крымскую знать Кремль тоже не баловал. Особенную досаду вызывало несогласие выдать проживавшего в Астрахани Мурата Гирея, реального претендента на бахчисарайский престол. Вскоре Мурат внезапно скончался, в Москве были уверены, что это дело рук Газы Гирея, но русскому послу в Бахчисарае традиционно для подобных случаев намекнули, что это вы сами его отравили.

Кстати, о посольстве. Его разместили не в Бахчисарае, а «в жидовском городе Кыркор», как доносил дипломат (имелась в виду Чуфут-Кале, «Еврейская крепость», где после того, как столицу перенесли в Бахчисарай, селились одни евреи и караимы). На данной послам аудиенции хан не встал, как то было принято при передаче поклона и пожелания доброго здравия от московского государя. Более того, вскоре он приказал приставам забрать все посольское имущество, включая личные вещи посла, дьяков и толмачей: за то, что мало поступило даров. Как позже стало известно, хана усиленно науськивал на Россию шведский король: иди, мол, на них войной без опаски, все московские войска на северных границах стоят (назревала очередная русско-шведская война).

На глазах у русского посла Бибикова орда собиралась в большой поход, но его успокоили – это на Литву.

В Москве, как мы знаем, с 1584 г. царствовал Федор Иоаннович, добрейший человек не от мира сего, а реально правил страной его шурин (брат царицы Ирины) боярин Борис Федорович Годунов (1552–1605). В прошлом деятель Опричнины, приближенный грозного царя (тоже получил сильный удар посохом, пытаясь защитить царевича Ивана в роковой день 16 ноября 1581 г.). Человек целеустремленный, с сильной волей, как рыба в воде умеющий ориентироваться во всяком политическом и придворном хитросплетении; умеющий располагать к себе своим общительным нравом (согласно многим отзывам, человек добродушный, во всяком случае, крови почти не лил). По общему направлению мыслей – государственник-прагматик. Более чем незаурядный человек, опытный и умелый – иначе как бы он сумел долгое время поддерживать в довольно сносном состоянии страну, в которой Грозный искорежил все общественные отношения (пусть даже двигая ее в объективно правильном направлении). Вот только слишком много несчастий навалилось на страну сразу после того, как Борис Годунов сам взошел на престол в 1598 г. Первейшие из них – унесший сотни тысяч жизней трехлетний недород, инфернальное явление Самозванца.

Но тогда, летом 1592 г., он был уверен в себе и энергичен. Когда от степных разведчиков пришли первые известия о приближении больших конных масс, он приказал всем полкам Береговой линии и тем, которые в спешном порядке соберут воеводы, двигаться к Серпухову – как это уже и повелось. Но новые сообщения говорили о том, что угроза более велика, чем думали: надвигается 150-тысячное войско во главе с самим ханом, и идет оно, не растрачивая времени и сил, прямо на столицу. Этого не ожидали. Однако Борис не медлил: всем воеводам и боярам был разослан приказ срочно спешить к Москве. На Пахру он отправил маленький конный отряд с заданием хоть на сколько задержать врага и попытаться захватить «языков». Из смельчаков мало кто уцелел, но они подтвердили, что сила идет несметная.

В стан собирающегося у стен Свято-Данилова монастыря войска приезжал государь Федор Иоаннович: осмотрел полки, беседовал с воинами, спрашивал о здравии, для поднятия духа некоторых жаловал своей царской милостью. Армия была разбита на четыре полка, большой возглавили боярин князь Ф. И. Мстиславский и сам Борис Федорович, к воеводам каждого из остальных он направил своих ближайших родственников (как комиссаров?). Огородились обозом, соорудили гуляй-город, установили орудия.

Вражья сила появилась утром в воскресенье 4 июля и стала занимать позиции у села Котлы (ныне район платформы «Котлы» Павелецкого направления, в черте Москвы с 1930-х гг.). Татары не спешили с общим нападением: от их табора стали отделяться конные отряды во главе с ханскими сыновьями и принялись кружить перед русским строем, как бы приглашая к схваткам. Их не заставили долго дожидаться: из гуляй-города стали выскакивать дворянские и казачьи сотни, немецкие и литовские рейтары. Соперники принялись «травиться» – повсюду возникали стычки. По-видимому, как и под Казанью, и при Молодях, выяснилось, что татары чаще проигрывают такие схватки – иначе, при их эмоциональности, они не удержались бы, бросились развивать успех. Но этого не произошло, хотя рубились до темноты. Государь Федор Иоаннович весь день горячо молился в Кремле об успехе русского воинства.

А вот что произошло дальше – для нас очередная загадка истории. Поздно вечером татары отошли к Коломенскому, а ночью то ли ушли, узнав, что приближается большая новгородская рать, то ли были атакованы и стали отступать, то ли атаки не было, но татары не выдержали мощного ночного артиллерийского обстрела из всех русских орудий – причем в нем участвовала, возможно, и Царь-пушка – единственный пока раз в своей долгой жизни (тогда она была совсем молода – мастер Андрей Чохов отлил ее в 1586 г.). Факт то, что отступление превратилось в общее бегство, хотя русские преследовали малыми силами. Было много утонувших в Оке, была брошенная добыча. Пленными татары потеряли всего около тысячи человек, но общая убыль была очень велика. Газы Гирей в сражении не участвовал, но в Бахчисарай прибыл с перевязанной рукой.

Посол Бибиков все это время находился в Крыму, узнал о произошедшем одновременно со здешними татарами. Когда стал выспрашивать, зачем Газы Гирей все это устроил, в ответ слышал нечто невразумительное: мол, хан еще ни разу ни под Москвой, ни на Оке не был, а это стыдно для него.

В Москву через два месяца прибыли гонцы от хана и заявили: «Хан у государя вашего ни Казани, ни Астрахани не просит, только бы поминки ваш государь прислал по его грамоте». Бояре стали объясняться с ними в том духе, что виноватым-то ваш хан должен себя считать? В ответ прозвучало: раз мы здесь, значит, считает, «а государь бы ваш Газы Гирею – царю приход его под Москву простил бы: ведь царь ходил войною и большой досады ему не учинил, какою дорогою пришел, тою и вышел» (вероятно, следует понимать: большого разгрома ведь не устроили, так и обижаться не на что).

Но оказалось, что все это болтовня для отвода глаз: уже в следующем, 1592 г. на рязанские, каширские и тульские земли было совершено нападение. Самого хана не было, командовал его брат калга Фетих Гирей, и войско было не таким огромным. Но сказался фактор внезапности: такого скорого нападения после прошлогоднего фиаско никто не ожидал. Татары похвалялись потом, что им ни сабель, ни стрел и вынимать не пришлось, людей сгоняли в гурты просто плетьми. Много попало в плен дворян и детей боярских со всеми семьями: в этом году они не стали, как обычно, на опасное время укрывать их в городах, под защитой крепостных стен. Угнаны были десятки тысяч людей. Летописец сокрушался: «Полону сведено было так много, что и старые люди не запомнят такой войны от поганых».

Хан говорил теперь с московскими гонцами насмешливо: мол, что ж вы так… Когда те стали его упрекать, что он сам в прошлом году с ласковыми речами присылал, у него наготове был циничный ответ: а я в набег не ходил, это все калга самовольничал. Потом стал опять уверять в своей дружбе к царю, доверительно сообщил, что хочет совсем порвать с Турцией.

На самом деле рвать с турками Газы Гирей не собирался, напротив, по заданию Стамбула готовился к большой войне, в которой предстояло сойтись с целой коалицией христианских государств Центральной и Южной Европы во главе со Священной Римской империей и королевством Австрией. В коалицию также входили: Польша, Валахия, Трансильвания, Молдавия, Хорватия, Босния, испанские и папские войска. И, конечно же, Венгрия, на территории которой и предстояло разыграться главным сражением этой Тринадцатилетней войны (1593–1606). Решающего успеха османы в ней не добьются, но наставят еще больше своих крепостей в разных землях – это будут опорные пункты для осуществления последующих захватов, а также овладеют значительной частью территории Венгрии, так что вскоре она почти вся окажется под турецкой властью.

Крым участвовал в этой войне очень большими силами, как совместно с турками, так и самостоятельно – в близлежащих к нему землях: в Польше, Молдавии, Валахии, Трансильвании. Пока же главной задачей Газы Гирея было как можно больше выторговать у московского правительства за подписание мирного договора.

Для ведения переговоров в Бахчисарай был отправлен посол Семен Безобразов, подробнейшим образом проинструктированный, как себя держать, какие условия предложить, на какие крайние уступки можно пойти. Заодно ему был поручен выкуп пленных, которых после последнего набега в Крыму оказалось множество.

По сведениям, приводимым С. М. Соловьевым, расценки были такие: за детей боярских – от 50 до 100 рублей, за сотника стрелецкого – 50, за дочь княжескую – 50. Как мы видели, в плену оказались и особы довольно значительные, их освободить посол должен был непременно. На выкуп Никифора Ельчанинова казна отпускала 200 рублей. Торг как в этом, так и во всех других случаях был уместен. На выкуп жены Тутолмина шло 200 рублей от казны, но если окажется мало – в пределах 200 рублей обязался добавить супруг. За мать Щепотьевых 70 рублей казенных, 40 рублей готовы были добавить сыновья.

Ханские стартовые требования были таковы: срыть русские крепости на Дону и Терский городок, свести куда-нибудь донских и терских казаков, дать 30 тысяч рублей на строительство татарской крепости на Днепре, ну и «годовой харч» (ежегодная дань) по 30 тысяч рублей.

В ответ было заявлено, что крепости на Дону и Терский городок необходимы для охраны русских границ, а оплачивать крепость на Днепре – с какой бы стати, там рядом не московские, а литовские земли (вернее, тогда уже польские – в соответствии с Люблинской унией). Про казаков же было сказано, что это воровской народ, они Москвы не слушаются, царь пошлет на них войско, чтобы самых отпетых воров перевешать, а остальных переселить.

Делать этого Годунов, конечно, не собирался, самое большое, чем он грозил донцам, – отловить самых злостных смутьянов и перепороть кнутом. А как явление вообще они были, во-первых, необходимы, а во-вторых, попробуй высели. Шатия там, по совести сказать, местами собиралась еще та. Так, прослышав, что возвращающийся из Стамбула русский посол должен сопроводить турецкого, в места предполагаемого следования дипломатов стали стекаться ватаги аж с Запорожья – чтобы ограбить обоих. В конце концов послы вынуждены были искать окольный путь.

Что касается нападений на татар и особенно на турок, которые могли спровоцировать войну с последними (а их тогда в Европе все боялись), казаки давали ответ в хорошо усвоенном ими крымском духе: а на что нам тогда жить, Москва нам припасов и жалованья присылает мало и нерегулярно. Можно добавить к сказанному, что казацкие кочи добирались уже до самого Стамбула, ухитряясь незамеченными проследовать Босфором, что же касается Азова, Кефе, Судака, Синопа – на них нападали тысячами, грабили и жгли сотни стоящих в гаванях галер и купеческих судов. Добычу забирали с понятием, что в ходу и подороже, на пленников тоже глаз был уже наметанный – за кого сколько дадут. Но этими молодцами держалась граница, они принимали на себя первый удар. А что сами нападали – вспомним, где теперь высилась турецкая крепость Таман, перекрывающая проход из Азовского моря в Черное: когда-то на этом месте была столица Тмутараканского княжества, и тмутараканский князь Глеб мерил там ширину пролива от столицы до Корчева (Керчь – это название тоже турецкое).

Конечно, это слабое оправдание для разбоя, но можно добавить, что на галерах, на которые нападали казаки, надрывалось за веслами множество русских людей, которых могли угнать в рабство по поступившей из Стамбула разнарядке: «требуется много молодых сильных мужчин на галеры». Что посеешь, то пожнешь – это поговорка глобальной силы.

В 1594 г. мирный договор между Россией и Крымом был наконец подписан. Сошлись на компенсации татарам за их отказ от грабежей в 10 тысяч рублей в год, плюс поминки в разумных пределах. Налеты на окраины после этого продолжались, но с этим уже поделать ничего было нельзя, это была сфера свободного частного предпринимательства. Но на это крымско-татарского предпринимательство существовало уже примерно эквивалентное казацкое предпринимательство, а главное, все больше совершенствовалась пограничная стража.

На Москву масштабных татарских набегов после 1591 г. больше не было, на Московское царство в целом их не было до 1606 г., до самозванцев и царя Василия IV Шуйского, когда Русь вошла в полосу беспредела Смутного времени. Тогда Русская земля стала наводняться бандами самой разной национальной и социальной принадлежности, от вылезших из лесных дебрей на широкий простор разбойничьих шаек до регулярных армий под командованием лично короля Речи Посполитой Сигизмунда III Вазы и его ясновельможных гетманов Жолкевского и Сапеги. Все они с хищным урчанием вцепились в тело Московской Руси и терзали его годами. Конечно, крымские и ногайские орды не остались в стороне, на их совести сотни тысяч убитых и угнанных в рабство русских людей, но каков их вклад в нашу национальную трагедию в процентном отношении – Бог весть. Свои беспредельщики вложили в нее, может быть, больше всех.

Русь была на краю гибели, но, как не раз бывало на протяжении нашей истории именно в таких ситуациях, сама того не ожидая и на то почти не надеясь, оказалась достойной спасения. После царствований трагически бессильного перед волей рока Бориса Годунова, низвергшегося с вершины своей умопомрачительной авантюры Лжедмитрия, оказавшегося несостоятельным у штурвала терпящего крушение корабля Василия Шуйского Россия осталась совсем без царя. Но, оставшись без царя, ее люди смогли самоорганизоваться и возродили царство.