Глава 37
Иван Грозный и Девлет Гирей

Вступая в правление Московским государством в 1547 г., молодой Иван IV Васильевич (1530–1584) был венчан в Успенском соборе на царство, став первым помазанником Божьим на российском престоле, а Русь стала теперь Русским царством.

Человек блестящих дарований и в то же время с болезненно травмированной с детских лет душой, он пронес через всю свою жизнь конфликт между высотой помыслов и патологической мнительностью, мелочной обидчивостью, что порою губительно сказывалось на государственных делах.

Лишившись отца в четыре года, а матери в восемь, он стал свидетелем безжалостной дворцовой борьбы за власть, одним из главных действующих лиц которой была до своей смерти его мать, великая княгиня Елена Глинская, отравленная, как он был уверен всю жизнь, враждебными боярами. Видел опалу и гибель близких людей, пренебрежительное отношение к себе, наглое забвение высшей знатью государственных интересов ради личных амбиций.

Задачами своего царствования он видел рост могущества своей державы, расширение ее границ, выход к Балтийскому морю, вступление в большую европейскую политику, укрепление единодержавия при активном участии земства в управлении государством, всестороннее развитие и культурный рост. Но где-то с 1560 г., после смерти любимой жены Анастасии и перенесенной тяжелой болезни, он все больше стал подвержен приступам гнева, все больше проявлялись его отрицательные качества, неуравновешенность, подозрительность, самоуверенность в сочетании с боязливостью. Но первый этап его правления обнадеживал, что было даже несколько неожиданно при довольно беспорядочно, можно сказать, разнузданно проведенной ранней юности (и то сказать – забавлялся воплями сбитых при бешеной скачке по московским улицам людей и диким страхом на лицах).

Первым великим деянием государя всея Руси стало взятие Казани в 1552 г., в результате чего был повержен давнишний противник, главный источник угрозы с востока – Казанское ханство (или, лучше, царство – народ его был не просто оседлым, но по большей части, включая татар, земледельческим). Несмотря на то, что ханство ослабло в предыдущие десятилетия, порою находилось чуть ли не в вассальной зависимости от Москвы, оно постоянно клонилось к Крыму и Османской империи, было полно плененными русскими людьми и даже отправляло их на продажу. Отношения особенно обострялись, когда в Казани воцарялись Гиреи и крымские ханы явно выказывали намерение стать там полноправными хозяевами (так же, как и в Астрахани).

Первые русские походы на Казань были малоудачны, одолеть это значительное государство дальним походом великим князьям оказалось не по силам. Но были заложены крепость Васильсурск (в 1523 г.), город Темников (в 1536 г.) неподалеку от правого берега Волги. Наконец, уже при царе Иване, в 1551 г., в непосредственной близости от Казани военным инженером дьяком Иваном Выродковым всего за месяц была сооружена деревянная крепость Свияжск – все ее стены, башни и даже хозяйственные постройки были заготовлены под Угличем, а потом сплавлены вниз по Волге. Это была уже надежная основа для достижения поставленной цели.

Все это очень не нравилось крымскому хану Девлету Гирею (1512–1577, хан в 1551–1577 гг.), только-только взошедшему на престол. Это тоже был человек больших дарований, больших амбиций и больших планов, в том числе по поводу поволжских ханств.

В молодости ему пришлось провести несколько лет в заключении после того, как в 1532 г. был свергнут с престола его дядя Саадет Гирей, прочивший Девлета в свои преемники. Освобожденный из-под стражи, он уехал в Стамбул. Там со временем ему удалось прийтись по душе султану Сулейману Великолепному, который и посадил его на крымский престол в 1551 г.

На следующий год, узнав, что русская армия потянулась к Волге, он вознамерился сорвать ее поход массированным ударом в тыл. Но просчитался. Девлет полагал, что русские уже на подходе к Казани. Однако, когда его конница и шедшие с ним турецкие янычары с артиллерией по пути обложили Тулу, оказалось, что совсем рядом одна из колонн московского войска во главе с князем Андреем Курбским (тем самым). В завязавшемся сражении Девлет Гирей потерпел поражение, потерял все пушки – не только янычарские, но и свои (в Крыму к тому времени обзавелись артиллерией как родом войск) – и ушел за Перекоп.

17 августа 1552 г. русское войско приступило к осаде Казани, через неделю кольцо вокруг города сомкнулось. Московская рать обладала большим численным перевесом, кроме того, уже на месте к ней присоединилось мордовское войско и, чего не ждали, донские казаки.

Казанскому хану Ядыгар Мухаммеду (сыну астраханского хана Касима) было предложено сдать город. Жителям была обещана не только жизнь, но и сохранение имущества, свободное исповедание магометанской веры, а самого хана царь Иван звал обратно на русскую службу (он уже был на ней с 1542 по 1550 г.). Но предложение было с презрением отвергнуто, а передавших его парламентеров в толчки выгнали из города.

Казанцы надеялись, что собратья по вере не бросят их в беде. Но ногайский хан на тот момент не хотел портить отношений с Москвой, крымцы с турками, после неудачи под Тулой, других попыток не предпринимали, а больше помощи было ждать неоткуда. Все попытки прорвать кольцо осады, извне и изнутри, тоже оказались безуспешными.

Татары, однако, держались мужественно и не теряли присутствия духа. Отважно ходили на вылазки – правда, оказалось, что индивидуальные боевые качества у русских в среднем повыше и они лучше владеют огнестрельным оружием.

Осаждающие стали устанавливать боевые башни (туры). Итальянские мастера сооружали их на свой «фляжский» манер – приземистые, всего на три орудия. Иван Выродков за одни сутки возвел свою, огромную, высотой в 13 метров, оказавшуюся очень полезной. Повели подкопы, чтобы заложить под стенами пороховые заряды (работами руководили англичанин Бутлер и литвин Эразм по прозвищу Розмысл).

30 сентября рванула первая порция бочек с порохом, стена обрушилась, ратники пошли на приступ. Но ценой больших потерь русским удалось овладеть только одной башней, в город яростно дравшиеся татары их не пустили. Однако, когда 2 октября произошел еще один взрыв, мощнее предыдущего, осаждающие ворвались на казанские улицы. Там долго шла беспощадная рубка. До последнего защищали свою мечеть имам Кул Шариф и его ученики. И все пали замертво у ее стен. Начавшийся грабеж удалось пресечь, но к пленным победители, обозленные тяготами осады и большими потерями, не знали снисхождения.

Среди немногих уцелевших пленников был хан Ядыгар. Через полгода он принял крещение, стал Симеоном Касаевичем. В ноябре 1553 г. торжественно, с присутствием государя, была справлена его свадьба, ему был пожалован в удел Звенигород. Участвовал в Ливонской войне; когда скончался в 1565 г., был погребен в кремлевском Чудовом монастыре.

Жители города, пожелавшие стать московскими подданными, были поселены за стенами, в слободе Старотатарской. Сама Казань надолго стала преимущественно русским городом. Из ханства вернулось на родину около 100 тысяч русских пленников. К Москве добровольно присоединились чуваши, удмурты, марийцы, башкиры, находившиеся прежде под властью казанского хана.

Донские казаки, выказавшие во время осады и при штурме большую доблесть, получили от царя жалованную грамоту «на реку Дон со всеми притоками в вечное пользование». Этим признавалась их самостоятельность, официальное общение с ними шло теперь через Посольский приказ.

Касательно отваги, с какой защищали свою столицу татары, можно привести свидетельство одного иностранного путешественника, наблюдавшего за тем, как ведут себя воины разных народов в безвыходной ситуации. Турок церемонно наклоняет голову и почтительно протягивает сложенные вместе руки – как бы готовясь к связыванию их. Русский безмолвно стоит, угрюмо потупившись в землю. Татарин же, когда его пытаются схватить, вырывается и кусается до последней возможности.

Летом 1555 г. царь Иван отправил своих воевод в поход на Крым, но в результате произошло встречное сражение: оказалось, что в это же время хан Девлет Гирей вел свое войско на Русь, на рязанские и тульские земли, и уже переправился через Северский Донец. В битве татары потерпели поражение, хотя имели четырехкратное превосходство и с ними опять были янычары с пушками. Погибли два ханских сына, один из них занимал пост калги, т. е. готовился отцом в наследники. Остатки крымцев ушли за Перекоп.

Очевидно, этим походом Девлет Гирей хотел предотвратить завоевание Астрахани. Годом раньше московские воеводы уже побывали в ней. Тогда русские и астраханские войска встретились у Черного острова, и татары, потерпев поражение, сдали город без боя. Победители посадили на престол своего человека: Дервиш-Али-хана, внука последнего хана Золотой Орды, которого привезли с собой из России. Он состоял там на царской службе, был предшественником Симеона Касаевича по управлению Звенигородом. Но когда Дервиш-Али воцарился в дельте Волги, он сразу позабыл свое московское прошлое и заключил союз с Девлетом Гиреем.

В 1556 г. на Астрахань снова двинулась московская рать во главе с воеводой Иваном Черемисиновым и донские казаки. На этот раз войска встретились у Хаджи-Тархана, двенадцатью верстами выше Астрахани по течению Волги. Победа опять досталась русским. Узнав об этом, почти все население столицы ханства разбежалось, Дервиш-Али тоже покинул город и удалился в Мекку. Его ханство перестало существовать (сохранилось только в титуле российского государя – «царь Астраханский»), Астрахань стала русским городом.

Несколько лет подряд московские воеводы вместе с казаками совершали нападения на владения Девлета Гирея. Разоряли окрестности Очакова, от устья Днепра доходили до Перекопа, спускались в низовья Дона вплоть до Азова.

Весной 1559 г. воевода Даниил Адашев (младший брат Алексея Адашева, знаменитого соратника Ивана Грозного по его ранним реформам) с войском на казацких «чайках» (небольших вертких суденышках типа река-море) спустился по Днепру в Черное море, где захватил на лимане два турецких корабля. После этого его восьмитысячная рать высадилась на западное побережье Крыма – к великому страху никак такого не ожидавших татар. Помимо непременного погрома и захвата добычи, было освобождено из рабства множество русских пленников, в том числе родом из Великого княжества Литовского. Попавшихся турок Адашев отпустил к очаковскому паше, наказав передать ему, что Москва воюет с Девлетом Гиреем, а султан ей не враг, она с ним в дружбе. Крымский хан бросился было вдогонку, но, видно, с небольшими силами, потому что, нагнав, нападать не стал и вернулся обратно.

Может быть, поведя наступление на Крым более крупными силами, царь Иван достиг бы и больших успехов, тогда история российско-крымских отношений могла бы сложиться совсем иначе. Но к тому времени он уже перешел к широкомасштабным действиям на западном направлении. В 1558 г. началась Ливонская война. Россия билась и за выход к Балтийскому морю с Польшей и Швецией, и за возврат исконно русских земель, присвоенных Польшей и Литвой. Да, видно, кремлевские стратеги оказались слабоваты в геополитике, неверно прикинули, какую кашу собираются заварить. Да и Иоанн, одержимый своим миропомазанничеством, очевидно, уверовал, что теперь все королевства у его ног. Первоначальные успехи сменились утратой всего завоеванного, разорительная война затянулась на двадцать четыре года, приобретений в конце концов – никаких. Вот если бы пошли на Крым, там теплее…

Девлет Гирей не мог не воспользоваться отвлечением основных сил своего врага, которому ничего не забыл и ничего не простил. Несколько лет его орды совершали набеги на окраины Русского государства. А в 1569 г. он сам во главе 50 тысяч всадников присоединился к большой турецкой экспедиции на Астрахань – в Стамбуле тоже, видно, решили перейти на геополитический уровень – применительно к этому региону. Раздвинуть границы своей империи до Северного Каспия, а там видно будет.

Османы двинулись на кораблях от Азова вверх по Дону, везя с собой огромные осадные пушки. Намерение было перебраться на Волгу, спуститься до Астрахани – и город их, Астраханское царство тоже. Там, где две великие реки сближаются максимально, принялись рыть волго-донской канал. Наконец, ума хватило, чтобы понять, что это будет невозможно еще почти четыре столетия, до сталинских пятилеток (не будем судить турок строго, через 150 лет это и Петр Великий не сразу понял). Тогда решили перетащить корабли и артиллерию варяжско-русским методом, волоком. Тут уж – сила есть, ума не надо. Сил тоже не хватило.

Дождавшись татар, двинулись по берегу, корабли с большими пушками поплыли обратно в Азов. Добравшись, наконец, до цели, удивились – русские перенесли Астрахань на двенадцать километров, на левый берег Волги, туда, где удобнее держать оборону. И на новоселье успела приплыть на стругах их 30-тысячная рать. Далее русские конные отряды перерезали все пути снабжения турецко-татарского лагеря, так что даже вездесущие ногайцы ничего не могли туда доставить.

Янычары начали от такой жизни бунтовать, и вскоре воинство двинулось в обратный путь. При этом решили срезать дистанцию – чем делать крюк по великим рекам, пошли напрямик. По Кабардинской тропе, через безводную ногайскую степь. Правильно гласит эфиопская пословица: «Не ходи по тропе нехоженой, на ней только место отхожее». Этот переход стал катастрофой: до Азова добралась только четверть вышедших из него полгода назад. Ходили слухи, что к такому обороту событий каким-то образом приложил руку Девлет Гирей: турки, конечно, были ему друзьями и покровителями, но у него были свои геополитические виды на этот регион.

В 1571 г. катастрофу довелось пережить и Москве, и устроил ее Девлет Гирей.

Поначалу хан не собирался идти на нашу столицу, он собирался разорить земли южнее Оки. Хотя войско у него было многочисленное, согласно Новгородской летописи – 120 тысяч (по другим источникам, меньше). Но в его стан, как сговорившись, из разных городов прокралось несколько перебежчиков с доброй вестью: основные силы царского войска на бесконечной Ливонской войне, береговой стражи на Оке в этих местах – не больше 6 тысяч. А один из предателей, боярский сын Кудеяр Тишенков, вызвался указать тайные броды на Оке.

Предание гласит, что этим Кудеяром был не какой-то боярский сын, а знаменитый разбойник Кудеяр-атаман, тот самый, что пролил много крови честных христиан и зарыл по волжским берегам без счета кладов с награбленными из купеческих караванов сокровищами. Отцом же ему приходился покойный государь Василий III, а матерью – несчастная великая княгиня Соломония Сабурова, которая была уже беременна, когда ее за неплодностью постригли в монахини. В Суздальском Покровском монастыре она родила мальчика, нареченного Георгием, – единокровного брата Ивана Грозного, притом брата старшего. Вот он будто бы тем Кудеяром и был.

В то время могла сложиться любая легенда и поверить могли чему угодно, потому что то, что творилось на Руси, было фантастичнее любого кошмара. В начале 1560-х гг. Иван Грозный развернул беспрецедентный террор: сначала против своих недавних сподвижников, их родных и близких (погибли, в частности, оба Адашевы, погиб дьяк-инженер Иван Выродков с дочерьми и внучками), потом против всех, кто казался ему подозрительным или на кого указали тут как тут расплодившиеся доносчики. Казнили семьями, родами, включая юных девиц и мальчиков-подростков (таковыми считались и 12-летние), казнили самыми лютыми казнями. В первую очередь удар наносился по именитейшим боярским фамилиям. Очень может быть, имело значение то, что Иоанн много натерпелся от бояр в малолетстве, но, как представляется, важнее были мотивы поактуальнее: бояре считали себя от рождения призванными управлять страной, полагали, что государь просто не имеет права обходиться без их советов. Считали себя если не ровней великим князьям московским, то никак не государевыми холопами (даже если величали себя таковыми по поведшемуся с ордынских времен обыкновению). В своих огромных вотчинах они сами были государями. А Ивану Грозному были куда милее преданные ему, как собаки, дворяне, облагодетельствованные за свою службу поместьями. Впрочем, личностью царь был явно патологической, страшное подозрение могло пасть на кого угодно.

В 1565 г. началась знаменитая Опричнина: царь отобрал для себя им же определенные города и волости (а то и отдельные улицы больших городов) – это было то, что «опричь» (кроме) остальной страны, над этой же остальной поставил царем крещеного татарина, касимовского князя Симеона Бекбулатовича. Из Опричнины, столицей которой стала Александровская слобода, верные слуги грозного царя, опричники, совершали налеты на Русь как на вражью территорию, безнаказанно чинили любой произвол – «выводили измену». Впрочем, и в их фантомном государстве никто не был застрахован от расправы. Людей тысячами переселяли с места на место, перекраивались границы уездов и волостей – только ради того, чтобы разорвать межродовые и прочие укорененные традицией связи между людьми.

В 1569 г. по нелепому обвинению чудовищному погрому подвергся Новгород. Уже на пути к нему 15-тысячное опричное войско убивало, насиловало, грабило с непонятным ожесточением – больше всего пострадали Клин, Тверь, Торжок. Добравшись же до цели, новгородцев после садистских издевательств и пыток топили в ледяной воде, варили живьем, забивали дубинами, казнили каким в голову придет способом. Всего в Господине Великом и его окрестностях погибло, по некоторым оценкам, до 30 тысяч человек (хорошо, если оценки завышены). Московского митрополита Филиппа, отказавшегося благословить этот поход, по царскому приказу собственноручно задушил Малюта Скуратов.

Так что стоит ли удивляться тому, что к Девлету Гирею явилось сразу столько изменников, чего прежде сроду не бывало? И не столь уж важно, кто указал татарам тайные броды на Оке – атаман Кудеяр или просто Кудеяр Тишенков (скорее всего, «просто» – есть сведения, что он утек потом вместе с ордою в Крым). Главное, что русский заслон обнаружил уже заходящее ему во фланг огромное войско и был разбит. Татары обошли Серпухов, где стоял Иван со своей опричной ратью, и устремились к беззащитной Москве. Царь укрылся в Ростове Великом. Часто звучит слово «струсил». Может быть, хотя под Казанью он не раз выказывал личную храбрость. Но с тех пор прошло почти двадцать лет, тем более что последние из них царь вел такой образ жизни в кругу своей банды, что и без того неблагополучная психика вряд ли была теперь способна на высокий душевный подъем.

Воеводы с оказавшимися в наличии силами все же успели опередить татар на один день: они заняли оборону близ города 23 мая, враг появился 24-го. В столицу в поисках спасения отовсюду стекался окрестный люд, в ее стенах собралось великое множество народа. Подошедшие татары не спешили вступать в бой, они принялись грабить окрестные посады. Не только грабить, но, как водится, и жечь. И случилось страшное. Погода была сухая и жаркая, а тут еще поднялся чуть ли не ураганный ветер. Москва загорелась сразу в нескольких местах.

На памяти многих москвичей были еще пожары, произошедшие один за другим летом 1547 года – года венчания Ивана на царство и его первой женитьбы. Тогда тоже выгорела, почитай, едва не вся Москва, но в ту беду удавалось перебежать на свободные от огня места, спастись самим, спасти что-то из имущества, помочь соседям, какие-то строения отстоять. Но теперь было море огня, горело все сразу, языки пламени вихрем гуляли по крышам домов и теремов. В Кремле наглухо затворились, готовясь к обороне, на его ворота напирали в три этажа ищущие спасения, одни на головах у других. Люди давили друг друга на узких улочках, пытаясь прорваться к реке. Обрывались и со страшным грохотом разбивались колокола, рушились колокольни. Сражения как такового и не было, татарские отряды, которые рискнули ворваться в город для грабежа, погибли в огне. За три часа русской столицы, города, красоте и богатству которого изумлялись иностранцы, не стало. Лишь дымилось и тлело гигантское пепелище, кое-где оживляемое жадными змейками не нажравшегося еще огня.

Девлет Гирей, вдоволь наглядевшись на происходящее и опасаясь подхода новых русских войск, увел свою орду от Москвы. Забирая по пути огромный полон (оценки – от 50 до 150 тысяч), татары неспешно направились в Крым. Сколько людей сгорело в московском пожаре, самом страшном за всю историю нашей первопрестольной, – оценки разнятся еще больше. Но что погибли десятки тысяч – несомненно. Люди задыхались даже в подвалах каменных домов, там находили свою смерть и воеводы, и иностранные купцы, и духовенство.

После этой катастрофы стали срочно возводить девятикилометровую стену Белого города, дабы иметь далеко отстоящий от центра города рубеж обороны (теперь на ее месте Бульварное кольцо).

Из Бахчисарая к русскому самодержцу пришло письмо следующего содержания: «Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство применяю к праху, надеясь на величие божие. Я прише на тебя, город твой сжег, хотел венца твоего и головы. Но ты не пришел и против нас не встал, а еще хвалишься, что я-де московский государь! Был бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию в дружбе быть, так отдай наши юрты – Астрахань и Казань; а захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать – не надобно; желание наше – Казань и Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал».

Иоанн соглашался отдать только Астрахань, но держал себя в переписке, можно сказать, смиренно. Вот его слова: «Ты в грамоте пишешь о войне, и если я об этом же буду писать, то к доброму делу не придем. Если ты сердишься за отказ Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить; только теперь этому делу скоро статься нельзя: для него должны быть у нас твои послы… до тех пор ты бы пожаловал, дал сроки, и земли нашей не воевал».

Русскому же посланнику предписывалось, что если ему на переговорах будет нанесена какая-нибудь обида, то «за этим от хана не ходить назад, а говорить обо всем смирно, с челобитьем, не в раздор, чтоб от каких-нибудь речей гнева не было».

На одну только Астрахань Девлет Гирей не соглашался, внушал Ивану, что никак того нельзя, чтобы волжское устье было у Крыма, а верховья той же самой реки – у Москвы (это хорошо еще, что хан думал, что Волга берет начало где-то чуть выше Казани, а то бы, глядишь, Нижний, Кострому, Ярославль, Тверь, Ржев, Старицу – все бы потребовал). При всем при этом Девлет Гирей не забывал и о делах житейских: «Теперь у меня три дочери на выданье, да сыновьям троим царевичам обрезание делать надо, им радость будет, для этого нам рухлядь и товар надобен; чтобы купить эту рухлядь, мы у тебя просим две тысячи рублей. Учини дружбу, не отнетываясь, дай».

Пока шли переговоры и обмен посланиями, царь Иван не забывал думать о том же, о чем и ханские дочери-невесты. Он задумал в третий раз жениться. Смотрины решил устроить в Александровской слободе: она была столицей Опричнины, и в ней, очевидно, жилых помещений было больше, чем в дотла выгоревшей Москве. Царь лично обошел строй из двух тысяч кандидаток, той, которую считал достойной участия в следующем туре, вручал вышитый жемчугом плат. Таких набралось двадцать четыре. После более детального рассмотрения осталось двенадцать. Этими занялись плотнее, состояние их здоровья изучали бабки-повитухи и царский лекарь Бомелий. Наконец, царь Иван остановился на Марфе Собакиной, шестнадцатилетней дворянской дочери из недавно распятого им Новгорода. 28 октября 1571 г. (через пять месяцев после гибели Москвы) в Троицком соборе Александровской слободы состоялось венчание, дружками невесты были Малюта Скуратов и Борис Годунов.

Но молодая скончалась всего через две недели. Что случилось с этим юным созданием – раздолье для авторов исторических романов и сценаристов, науке доподлинно этого не ведомо. Известно только, что Иоанн, думая в первую очередь о будущем, объявил, что невеста была больна еще до свадьбы и у него никаких интимных отношений с ней не было, а значит – не в счет. Ему с большим трудом удалось получить согласие церкви на этот свой третий брак.