Спустя примерно час активного форсирования естественных преград и ещё столько же ускоренной ходьбы по всё менее пересечённой местности, проклятая, изрытая червоточинами оврагов территория Вербовского осталась далеко за спиной, а впереди, сквозь частокол перемежающихся лиственным молодняком сосен, замаячили уже знакомые очертания мертвой бетонной туши стрелочного завода. Стас глянул на часы и похвалил сам себя за проявленную расторопность.

Время сейчас было ой как дорого. С момента последнего сеанса связи уничтоженной поисковой группы и, ждущего ее где-то неподалеку от Лазарево транспорта, минуло уже больше двух с половиной часов. Если эсэсовцы еще не попытались возобновить радиосвязь, то совсем скоро они это сделают и, услышав на другом конце тревожное молчание, забеспокоятся, наверняка запросят подкрепление, которое через часок прибудет, и выдвинутся к предполагаемому месту выхода группы. Следов ее там они, разумеется, не обнаружат, забеспокоятся еще сильнее, продолжат двигаться к Вербовскому и через пару часов будут на месте. Еще минут тридцать уйдет на прочесывание местности и отстрел плотоядных аборигенов, пока, наконец, гвардейцы не уткнутся в шесть бездыханных тел и пустой контейнер. Вот тогда настоящая канитель и закрутится. До ее старта по самым оптимистичным прогнозам оставалось порядка трех с половиной часов. За это время Стасу нужно было пробраться к западным воротам, чтобы прихватить шмотки и…

«И?.. — спросил он себя. — Дальше что, мудила?» Из хорошо организованного ряда мыслей, занятых построением плана спасения родной и горячо любимой шкуры, как-то совершенно выпала, самым паскудным образом затерявшись, одна маленькая мыслишка, которая теперь выползла наружу и остервенело драла мозг когтистыми лапами. «Катя, Катя, Катерина… Что же делать нам с тобою? Зар-р-раза! Да, подставил я тебя знатно, что и говорить. Ведь рано или поздно, скорее рано, на меня выйдут, значит, выйдут и на тебя. Мы же где только ни светились. А как выйдут, так и… С собой уводить? Куда? К чему? А магазин, дом? Нет, не пойдет. Или пойдет? Здесь ее оставлять никак нельзя. Ну что за блядство?! Из одного говна в другое! Ладно бы один, так нет, еще и ее с собой утянул».

Придаваясь тягостным размышлениям, Стас выбрался на дорогу и пошел вдоль остатков заводской ограды, готовый в любой момент нырнуть сквозь ее многочисленные прорехи и затеряться в цеховых лабиринтах. Но пока вокруг все было спокойно. Даже склочные и обычно шумные вороны вели себя тихо, вышагивали по верху забора, деловито переваливаясь с ноги на ногу, да любопытно вертели головами, прикрывая глаза-бусинки полупрозрачными веками.

Пасторальная картина безмятежности нарушилась резко и неожиданно. Со стороны насыпи, сильно левее тоннеля, раздались автоматные выстрелы. Сначала одиночные, быстрые и, казалось, беспорядочные, словно кто-то палил по нескольким целям, пытаясь сдержать их или отогнать. Потом протрещали две длинных очереди. Наверху железнодорожной насыпи появился человек. Он бежал, сжимая левой рукой цевье АКСУ, а правой лихорадочно обшаривая карманы бушлата.

Стас остановился, глядя, как тот, едва не падая, скатывается вниз по щебенке, и машинально отметил про себя участок насыпи с поваленным столбом в качестве ориентира. Если Леший и не соврал насчет мин, то в этом месте их явно уже обезвредили.

Человек меж тем тоже заметил Стаса и, спотыкаясь, бросился через пустырь в его сторону, что-то истерично крича и размахивая руками. Когда расстояние сократилось достаточно для того, чтобы среди визгов и хрипов можно было разобрать «Собаки!!!», за спиной у бегуна возникли четыре приземистых силуэта, которые быстро перемахнули насыпь и растаяли в пыльном сухостое. За ними выросло и исчезло тем же путем еще пять или шесть, и еще…

— Мать твою! — Стас рванул вправо и, вскарабкавшись по завалившейся вовнутрь плите забора, спрыгнул по другую его сторону.

Хруст сухостоя, ломающегося под отчаянно бегущими ногами, потонул в диком пронзительном визге, почти сразу же сменившемся звуками раздираемой одежды и мяса.

Стас, забыв об усталости и гудящих мышцах, молнией обежал ближайшее здание, судорожно ища глазами вход, и буквально влетел в пустой дверной проем, обнаружившийся с тыльной стороны. В считанные секунды он миновал четыре лестничных пролета и прилип плечом к балке, водя стволом вдоль рваной линии забора.

Незадачливого спринтера с пустым АКСУ собаки догнали уже на дороге и теперь рвали со смачным треском. Стасу через прореху в плитах было видно, как дергаются, упираясь задними лапами, их мускулистые тела, покрытые жесткой шерстью, в стремлении выдрать из мертвой человеческой туши кусок посочнее. Голодная стая насыщала желудки с неистовой алчностью. Очень скоро влажные звуки раздираемой плоти и лопающихся жил уступили место лязгу клыков по оголенной кости и хрусту перемалываемых хрящей. Смоченные кровью и слюной лоскуты тряпья, покатились гонимые ветром прочь от изодранной добычи, что еще совсем недавно так отчаянно цеплялась за жизнь своими грязными пальцами с въевшимся под кожу запахом пороха.

— «Пара стаек небольших, — едва слышно повторил Стас припомнившиеся слова Лешего. — Нас не тронут». Знаток хуев!

Выстрелить по грызущимся за мозговые кости хвостами бестиям он не рискнул, все еще лелея надежду на то, что изрядно перекусившая стая уйдет с миром. Однако безвестный товарищ оказался, видимо, не настолько мясист, чтобы заполнить собою полтора десятка собачьих желудков. Побродив немного вокруг остатков пиршества и принюхиваясь в совершенно нежелательном направлении, ненасытные твари под предвкушающее рычание одна за другой потянулись сквозь забор.

— Суки! — выплюнул Стас, распрощавшись с пустыми надеждами, взял в прицел самую широкую дыру и, дождавшись очередного непрошенного визитера, пальнул.

Пуля вошла промеж лопаток в мощную спину крупного и, судя по многочисленным шрамам, матерого пса, прибив того к земле будто гвоздем. Вырванные из груди клочья пуха разлетелись в стороны. Шавки помельче, штурмующие забор через соседние дыры, бросились было врассыпную, но властный рык, раздавшийся почти у Стаса под ногами, моментально привел паникеров в чувство. Стая рванула вперед и пропала из зоны видимости. Внизу, с каждой секундой прибывая, зашуршали по бетонному полу когти. Скоро многоголосый скулеж и рычание заполнили пространство нижнего этажа.

Стас осторожно, держа автомат наготове, подкрался к лестнице и глянул в просвет между ступенями и перекрытием, тут же встретившись глазами с парой собак, неподвижно стоящих внизу с задранными мордами. Как только ствол автомата приподнялся, хвостатые твари метнулись в стороны и исчезли с глаз.

— Заразы, — пробубнил Стас, пятясь назад к стене. — А ну пошли прочь! — крикнул он и для убедительности пальнул в воздух. Грохот выстрела, многократно усиленный эхом, отразился от голых стен и вдарил по ушам оглушительным аккордом.

Внизу снова возникло движение, но быстро прекратилось. Уходить стая не спешила, но и атаковать не решалась. Пока не решалась.

Стас очень пожалел, что не прихватил гранату. Сейчас она была бы как нельзя кстати. Но если бы да кабы разрешить сложившуюся паскудную ситуацию не помогали, а время шло. На часах было уже десять минут четвертого, и это значило, что в Муроме практически наверняка уже забили тревогу. Не успел Стас об этом подумать, как со стороны дороги на Лазарево зародился слабый гул. Стремительно усиливаясь, он скоро перерос в хорошо различимый рокот трех или четырех двигателей. Машины, судя по всему, проехали через тоннель и двинулись к месту встречи поисковой группы.

— Началось, — прошептал он, и вздрогнул от визга, неожиданно раздавшегося снизу.

Визжала, срываясь на жалобный скулеж, одна из собак. Вначале Стас решил, что это какая-то внутренняя грызня, но лихорадочный, с пробуксовкой, скрежет когтей о бетонный пол и быстро удаляющиеся испуганные завывания опровергли эту догадку. Стая опрометью вылетела из здания и, прошмыгнув через дырявый забор, растворилась в зарослях борщевика.

Собачий визг резко оборвался глухим ударом, хрустнула кость, а еще через пару секунд послышался неприятный влажный треск разрываемой и сдираемой с еще теплого мяса шкуры. Снизу что-то интенсивно зачавкало, перемежая хлюпающие звуки фырканьем и сопением.

Стас глубоко вздохнул, сосчитал до пяти и медленно-медленно, чтобы не шуметь, направился к лестнице, опустился на колено и осторожно заглянул в проем, но ничего кроме красного ручейка да клочьев шерсти не разглядел. Положив на одну чашу весов ценность уходящего времени, а на другую — серьезность риска встречи с существом, которое обратило в бегство крупную собачью стаю, он все же склонился в сторону времени. Тем более что факт панического бегства хвостатых людоедов сам по себе мало о чем говорил.

Стас не раз слышал истории о совершенно необъяснимом поведении собак. Многие охотники утверждали, что собственными глазами видели, как эти умные коварные твари, атакующие в момент смены магазина, использующие укрытия и не испытывающие ни малейшей боязни перед безоружным человеком, буквально ссались, только учуяв волколака, хотя, по здравому рассуждению, для стаи он не особо-то и опасен. Вполне вероятно, что схожим образом они могли реагировать и на других выродков местной и не очень фауны. К примеру, на случайно забредшего грибника — хорошая альтернатива стае в полтора десятка голов. По крайней мере, в это очень хотелось верить.

Но, спустившись на половину пролета, Стас увидел, что здорово ошибся. Внизу, выгрызая куски из брюха изуродованной туши, сидел… сидела… Первое и единственное определение, которое пришло на ум от вида этой твари — старуха. Костлявое чудовище с непропорционально длинными конечностями, обтянутое дряблой морщинистой кожей в пигментных пятнах, склонилось над добычей, нелепо раскорячив ноги и упершись руками-корягами в пол. Обвисшие груди болтались из стороны в сторону при каждом очередном рывке и чертили сосками по залитому кровью бетону, оставляя на нем быстро затягивающиеся серые борозды. Большая приплюснутая голова с жиденькой растительностью зарылась в собачьи внутренности так, что снаружи торчала лишь черепушка, увенчанная по бокам мясистыми ушами с длинными толстыми мочками.

Стас, затаив дыхание, опустился еще на пару ступеней и прицелился. Мушка с целиком сошлись посередке лба, забрызганного красным. Палец уже начал плавно выбирать спуск, как вдруг чудовище замерло, прекратило чавкать, уродливая голова стала медленно-медленно подниматься из зловонной дыры собачьего брюха. Нити вязкой слизи, смешанной с кровью, потянулись вверх от туши, лопаясь и повисая гирляндами на перепачканной морде кошмарного существа. Наконец движение остановилось, чудовище выронило изо рта рваный шматок печени и открыло глаза…

Карие, чуть замутненные, с сеточкой воспаленных сосудов по краям, уставшие глаза старой женщины. Они несколько секунд неподвижно глядели на Стаса с красного овала лица, испещренного морщинами, потом опустились. Чудовище осторожно приподнялось, медленно перебирая руками по полу, и село, неуклюже обхватив подтянутые к груди колени. Голова повернулась в противоположную лестнице сторону и стыдливо повисла, уткнувшись подбородком в ключицу.

Палец замер в половине хода и вернулся назад, ослабив давление на спусковой крючок. Стас, по-прежнему держа в прицеле нелепое творение обезумевшей природы, бочком спустился на первый этаж и двинулся к выходу. Уже на пороге он остановился и прислушался, ему показалось, будто существо издало какой-то звук: «Всхлип? Нет. Почудилось». Тварь сидела все так же неподвижно, склонив набок огромную безобразную голову, только костлявые плечи мелко подрагивали.

Стас, не отрывая взгляда от пустыря, перебрался через забор и спрыгнул на пыльную обочину. Никакого движения среди бурьяна заметно не было. Стая, руководствуясь своими малопонятными человеку соображениями, предпочла уйти подальше от логова «старухи». Или собаки просто больше знали об этом нелепом с виду существе? Так или иначе, но дорога снова была свободна, и Стас, не желая терять больше драгоценного времени, перешел на бег.

Минут через десять он остановился возле примеченного столба и достал шомпол. То, что ополоумевший от страха мужик и полтора десятка собак не подорвались на минах, перемахнув через насыпь в этом месте, конечно, здорово обнадеживало, но все же не настолько, чтобы слепо довериться удаче. Стас огляделся по сторонам — чисто, если не считать дозорной будки, торчащей метрах в двухстах правее. Он поднял автомат и глянул в оптику. Особого движения на посту не наблюдалось. Только один не внушающий серьезных опасений тип с «Бизоном» на плече лениво прохаживался взад-вперед и пинал мятую жестянку. Еще двое сидели в будке, увлеченно шлепая по столу картами.

«Общую тревогу пока не забили — подумал Стас. — Хоть бы часок еще…»

Он перекинул автомат за спину и едва ли не ползком двинулся через насыпь, осторожно прощупывая шомполом бурый щебень впереди себя. Ближе к середине опасного маршрута выяснилось, что перестраховка была вовсе не лишней. Шомпол, очередной раз протиснувшись между камнями, уткнулся в какую-то ровную поверхность, издав глухой стук. Стас отложил импровизированный щуп в сторону и со всей доступной осторожностью начал разгребать щебень, из-под которого вскоре показался кружок серого пластикового корпуса ПМН. Двести грамм тротила в компактной упаковке с нажимным датчиком, ждущие своего часа, чтобы оторвать ступню беспечному ходоку, а заодно и набить брюхо щебеночным крошевом. Такие адские машинки, щедро раскиданные на подступах к городам и фортам в дикое послевоенное лихолетье, до сих пор собирали кровавую дань, год за годом множа число калек. Один неверный шаг, хлоп, и нога укорочена по щиколотку. Правда, в последнее время эти малютки стали все чаще забирать себе не ноги, а руки. Большинство минных заграждений мало-помалу разведали, а вместе с тем появилась и тьма охотников до дармового тротила. Уж больно соблазнителен ценный ресурс, бесхозно валяющийся под открытым небом.

Подобных «умельцев» Стас тоже навидался. Частенько сидели они возле кабаков с перевернутой шапкой на земле и заправленными под ремень рукавами. Грязные, запаршивевшие, но все еще хранящие остатки гордости, не позволяющие окончательно распрощаться со всем человеческим, плюнуть на прошлое, отрешиться и, упав на колени, жрать помои с заднего двора, как сделали уже многие. Он не раз ловил себя на мысли, что хочет подойти к бедолаге и спросить, каково это. Каково здоровому крепкому мужику лет тридцати-сорока, не раз со смертью под руку хаживавшему, одним махом потерять все? Каково это, когда сегодня, вчера, позавчера ты при деньгах, набит патронами, обласкан шлюхами, на столе чистое бухло и хорошая жратва, а завтра… Завтра ты уже на самом дне выгребной ямы, больной, голодный, немощный. Бывшие дружки, с которыми недавно братался по пьяни, отворачиваются и делают вид, будто знать не знают вонючего калеку оборванца. Алчные бляди, стелящиеся всякий раз, как ты возвращался «с полей», обливают тебя тошнотворной смесью презрения и сочувствия. Сопливая малышня, как зверье, почуявшее слабую беспомощную добычу, травит изо дня в день, насмехается, плюет, валяет в грязи, а ты можешь только огрызнуться в ответ или уйти, убежать, спрятаться в дальний, темный, грязный угол и сдохнуть там забытый всеми, похороненный заживо.

Он хотел спросить. Много раз. Но что-то останавливало. Рука бросала в подставленную шапку патрон, а язык прилипал к небу. И только одна мысль ворочалась в голове, пытаясь поудобнее устроить свои жирные бока на жесткой рваной подстилке-совести: «Хорошо, что не я».

Стас взял шомпол и, обогнув адский механизм, двинулся вперед. Больше подобных сюрпризов на пути не встретилось, и минут через пять подошвы берцев снова коснулись твердой и относительно безопасной земли.

Идти знакомой дорогой через южный район сейчас было бы, мягко говоря, не самым умным решением, и Стас предпочел заложить крюк лесом, держась подальше от стены и в особенности ворот. Ведь, как известно, слухи имеют замечательную способность разлетаться быстрее самых важных приказов и распоряжений, так что наиболее рьяные функционеры уже вполне могли приступить к удовлетворению невысказанных чаяний муромского руководства. Темный сосновый бор к западу от переезда опять принял беглеца в свои мрачные владения, как и шесть дней назад, когда тот, заливая кровью бурое покрывало из иглиц и лишайников, спасался от идущего по пятам…

«Шесть дней? — подумал Стас, вспоминая те, казалось, давно уже минувшие события. — Неужели всего шесть? Чертов город! Не нужно было сюда соваться. Все одно к одному. Столько говна за шесть дней. Уму непостижимо. Сначала пидорас Валя со своим, блядь, должком, но тут уж — чего душой кривить? — сам хорош. Потом Коллекционер. Непонятный тип, — Стас хмыкнул, удивляясь собственному нежеланию клеймить охотника матерными приставками. — Рейдеры — это еще туда-сюда. Хотя, если килограмм говна смешать с килограммом меда, получится два кило говна. Впрочем, там оно собственного розлива, не муромского. Дальше у нас матерая сучара Буров со своими отмороженными эсэсовцами. Опять Коллекционер. Еще раз имбецилы в форме, чтоб ничего от жизни сладкой такой не послипалось. Снова Буров — мразь прожженная. Скользкий гаденыш Ренат Маратович — сейчас, наверное, пятый угол ищет, ссаньем в ботинках хлюпая. И, наконец, встречайте, — Стас даже плечи распрямил, вжившись в роль конферансье, оглашающего выход на сцену очередного участника представления. — Леший! Крутой мужик, с ног до головы покрытый боевыми шрамами ветеран-головорез, прирожденный командир, воодушевляющий идущих за ним собственной беспримерной решимостью! А на поверку — дешевая сопливая блядь. Все. Спасибо тебе, Муром — славный русский город, родина былинных героев! Последнее дело, и гори ты синим пламенем».

Гореть Муром пока не спешил, но к тому времени, как Стас миновал раскинувшееся правее скопище лачуг южного района, окна уже заблестели первыми огоньками, вспыхивая и затухая меж деревьев, будто крошечные маячки. Небо заметно потемнело, все четче обозначая профиль луны. Сосновый лес постепенно перемешался с разросшимися всюду тополями, нанесёнными видимо с многочисленных городских аллей, а скоро и вовсе сошел на нет, превратившись в чисто лиственный. Тополино-осиновая роща сделала крутой заворот налево и пошла дугой в обход пустыря, усыпанного строительным мусором. На дальнем краю этой серой маленькой пустыни, ощетинившейся острыми пиками колотых свай, виднелись темные, лишенные признаков жизни развалины улицы Жданова.

Чахлая, едва заметная на фоне битого кирпича и бетона растительность, с громадным трудом пробивающаяся к свету из-под мусорного саркофага, обвивала торчащие отовсюду ржавые штыри арматуры, цеплялась куцыми побегами, словно увечный, из последних сил пытающийся встать на перебитые ноги.

Стас решил, от греха подальше, не соваться на открытую местность, тем более что шагать по захламленному пустырю было отнюдь не легко. Железобетонные капканы терпеливо ожидали неверного шага, чтобы сдавить подвернувшуюся ступню промеж блоков, прихватить гнутыми стальными прутами, резануть стеклом. Да и черт знает, какую еще дрянь свозили сюда доблестные строители муромских фортификаций помимо лома. Лес обычно не слишком разборчив в выборе мест произрастания и с бывшими завоеваниями человечества церемониться привычки не имеет, берет свое тупым напором. Но не здесь. Этот пустырь зеленый владыка обошел стороной, будто побрезговал. А раз так, причина была веская. То, что не берет даже лес, лучше оставить в покое — эту простую истину Стас усвоил давно, еще когда бегал мальчишкой в компании знакомых пацанов с района на ВХЗ. Вэ Ха Зэ — три буквы складывающиеся в полумистическую зловещую аббревиатуру, что манила к себе безмозглых малолеток, как говно мух. Стас после того случая не раз задавался вопросом: «Ради чего?», но ответа себе так и не дал. Возможно, все дело было просто в скуке.

Владимирский Химический Завод располагался на окраине старого города, в так называемых брошенных землях. Изрядно поредевшее за послевоенные годы население отступило к центру, без боя сдав матушке природе едва ли не две трети городской территории. Сбиваясь в кучу, стремясь утрамбоваться поплотнее, владимирцы, подгоняемые бесконечными нападениями мародеров, отходили все дальше и дальше, оставляя один важный объект за другим. Укрепленные блокпосты — анклавы некогда полумиллионного города на враждебной ныне земле — создавались лишь вокруг наиболее значимых элементов рухнувшей инфраструктуры, тех, без которых город попросту не выжил бы. ВХЗ в число таковых, разумеется, не вошел. Громадный производственный комплекс, одно из градообразующих предприятий, бросили спешно. Ни о какой эвакуации оборудования и материалов речи не шло. Завод, по всем раскладам, ожидала стандартная для любого бесхозного объекта судьба — разграбление, запустение и, как логичный конец, полное уничтожение силами наступающей растительности. Но… даже спустя больше полусотни лет этот покинутый людьми колосс продолжал держать оборону. Густой смешанный лес, обступивший Владимир со всех сторон и зажавший в зеленые тиски, доходя уже едва ли не до Золотых Ворот, ВХЗ не тронул. Старшие ребята — пацаны лет четырнадцати — хвастали тем, что пробирались к самому забору таинственного комплекса и с придыханием рассказывали о его невероятной сохранности, абсолютно необъяснимой на фоне давно перемолотых лесом в труху окружающих строений.

В тот проклятый летний день, сразу после обеда, кому-то из пятерых малолетних долбоебов пришла в голову охуенная идея: «А пойдемте на ВХЗ». Решение было принято единогласно и безотлагательно начало притворяться в жизнь. Осознание некой таинственной опасности, конечно, играло на нервах, заставляя потроха сжиматься в комок от мысли о грядущей встрече с неизвестным, но мандраж только сильнее подстегивал к «подвигам». Да и как откажешься, если все идут? Занять вакантное место зачмыреного слабака, ставшее таковым после переезда в другой район патологического недоумка Саньки Сопли, никому не улыбалось.

От двора до вожделенного места назначения было часа полтора ходу: через малый рынок, дальше — свиноферма, а за ней самый сложный участок — дозорный пост на границе города. Пост этот представлял собой пару смотровых вышек, сварганенных из опор ЛЭПа с укрепленными броней пулеметными гнездами наверху, да один бетонный дот. Летом от такого поста толку было мало из-за разрастающейся бешенными темпами «зеленки», которую не успевали прорежать. Два ряда вкопанных в землю рельсовых обрезков с натянутой между ними колючей проволокой, местами оборванной, серьезным препятствием назвать было тоже трудно. А за ними шел только лес, вплоть до самого забора таинственного и ужасного ВХЗ.

По возвращении домой с «героического» рейда Стас получил от отца такого нагоняя, что кожа на жопе едва лоскутами не сходила шириною в ремень. И за что? Ведь всего-то по лесочку прогулялся, в котором и собак не видали ни разу. Внутрь не заходил, постоял за компанию возле ворот, подивился целехонькому заводу, торчащему посреди леса, будто призрак из довоенной эпохи, и назад. Но скоро он понял «за что». Через три дня понял, когда Мишка Ильин — самый смелый из горе-банды — умер, выхаркав наружу половину своих легких, а второй парнишка, имя которого уже стерлось из памяти прошедшими годами, тот, что стоял у Михи за спиной и через его плечо смотрел, как «атаман» теребит веткой загустевшую жижу в керамической ванне, ослеп, получив в довесок ожог верхних дыхательных путей. Еще Стас отлично запомнил, как визжала на похоронах Михина мать, рвя на себе волосы, и как посмотрела на него, десятилетнего пацаненка, когда первые комья земли разбивались о крышку соснового гроба. Этот взгляд безумных воспаленных глаз с опухшего лица навсегда засел в мозгу, будто спрашивая: «Почему ты не сдох вместо моего мальчика? Почему ты не сдох?!».

— Потому что не баран конченый, — ответил он на незаданный вопрос и сам удивился, поняв, что говорит вслух.

Мусорное озеро продолжало переливаться неровными бетонными волнами в свете набирающего яркость лунного диска, неумолимо приближая каменные «муравейники», растущие на горизонте. Вскоре показались и знакомые очертания универмага, а еще через некоторое время из-за столбов кирпичной трухи выплыл особняк Дикого.

«Вот сюда нам не надо» — подумал Стас и свернул налево, углубляясь в непроглядную чащобу, подальше от глаз внештатных сотрудников муромской горбезопасности, так нелестно отрекомендованных Коллекционером. Пробираться сквозь заросли тополиного молодняка, раздвигая собою ветки, норовящие хлестнуть по роже, было, конечно, не слишком комфортно, но привлекать к своей одинокой фигуре внимание ушлых ребят Александра Дмитриевича Прокофьева — уважаемого мужчины и истинного джентльмена — хотелось еще меньше. В том, что предприимчивые товарищи, крышующие южный район, вели дела с величайшего позволения городских властей, Стас не сомневался, а история Коллекционера свидетельствовала и о совсем уж близкой, едва ли не интимной, связи с администрацией. При таком раскладе Дикой со своими подручными, наверняка прикармливающие целую кодлу информаторов, могли бы оказать властям неоценимую помощь в поимке залетного стрелка. И если Буров не подрастерял хватки за последние пару дней, то Дикой наверняка уже был введен в курс недавних событий, до определенной, разумеется, степени.

Свет узких окон-бойниц приближался, угрожающе поблескивая сквозь деревья вертикальными желтыми полосками. Стас начал забирать еще левее, пытаясь обогнуть негостеприимный дом по как можно более крутой дуге, но сделать это из-за густой поросли оказалось не так-то просто. Ноги то и дело за что-нибудь цеплялись, а хитросплетение веток, преграждающих путь, становилось все плотнее.

На фоне белой кирпичной стены появились два человеческих силуэта. Вооруженные автоматами люди шли в сторону леса и, судя по жестикуляции, что-то оживленно обсуждали.

Стас замер, присел и снял АК с предохранителя. Пара автоматчиков прошла еще метров десять и тоже остановилась возле ближнего угла здания, лицом к лесу. Вспыхнул огонек прикуриваемой самокрутки, за ним второй.

«Больше, блядь, нигде места не нашлось» — с досадой подумал Стас и, расчехлив оптику, медленно-медленно поднял автомат.

Один из курильщиков — худощавый мужик среднего роста в черной куртке и таких же штанах, заправленных в сапоги — раньше Стасу не встречался, а вот второй был уже знаком. Весельчак Костян, находящийся, как обычно, в приподнятом настроении, тряс раскрасневшимися щеками и активно жестикулировал, чертя в воздухе замысловатые узоры тлеющим между пальцами окурком. Немногословный собеседник сдержанно улыбался и кивал иногда, хотя по лицу было заметно, что пустая болтовня его уже не на шутку утомила. Так продолжалось минуты три. Наконец оба огонька совершили крутое пике и упокоились среди кустов репейника. Костян с напарником, выпустив напоследок по сизому облачку табачного дыма, свернули направо.

Стас, успокоенный созерцанием удаляющихся спин, опустил автомат, закрыл окуляр прицела и, пригнувшись, двинул вперед.

— Еб твою… — вырвалось вдруг.

Сухая ветка подвернулась под ногу и треснула так, что от неожиданности зазвенело в ушах. Две фигуры, уже скрывшиеся было за особняком, как по команде остановились, вскинули автоматы и сделали несколько шагов в сторону подозрительного звука.

Сердце екнуло. Стас рефлекторно попятился, но тут же передумал, медленно опустился на четвереньки и, ощупывая ногами вероломную растительность позади себя, лег на живот. Двое прошли еще немного и остановились метрах в ста от опушки леса, пристально глядя поверх стволов в заросли.

«По-шли вон, у-ро-ды» — членораздельно подумал Стас, прилипнув щекой к прикладу, будто и впрямь собирался донести сию глубокую мысль до умов не в меру подозрительных товарищей.

Но установить контакт с враждебным разумом у него не получилось. Мужик в черном что-то быстро скомандовал Костяну, и они начали расходиться в противоположные стороны, параллельно границе леса, так, что держать в зоне прямой видимости обоих уже не получалось. Стас, сам не зная почему, решил вести черного. Тот в полуприсяде продолжал забирать левее, не сводя глаз со сплошной желтовато-серой стены тополиной поросли. Вдруг, резко тормознув, он вскинул автомат и дал короткую очередь по только ему одному видимой цели. Метрах в тридцати от Стаса что-то пронзительно взвизгнуло и, треща ветками, ломанулось вглубь непроходимой чащобы.

— Чего?! — громко крикнул откуда-то справа Костян, встревоженный звуком выстрелов.

Черный поднялся в полный рост, еще раз пристально вгляделся и, опустив ствол, махнул рукою.

— Отбой.

— Что? Что такое-то? — продолжал любопытствовать бегущий навстречу Костян. — В кого палил?

— Да подсвинок вроде. Зараза.

Из особняка на стрельбу высыпали еще несколько человек с оружием.

— Ложная тревога, — замахал им руками черный. — Нормально все, кабанчика подранил. Все нормально.

Гурьба автоматчиков остановилась и, развернувшись, понуро зашагала обратно.

Стас быстро заморгал левым глазом, пытаясь смахнуть каплю холодного пота, упавшую с брови. Соленая влага растеклась по ресницам и жгучей росой опалила слизистую. Веки сами собой плотно сомкнулись, а, открывшись, продемонстрировали глазам мутноватую, слегка плавающую, но от того не менее приятную картину с двумя удаляющимися спинами, украшенными с правого плеча автоматными прикладами. Стас облегченно вздохнул, но торопиться не стал, решив для верности минут пять отлежаться.

Новых вспышек повышенной бдительности не последовало. Люди Дикого продолжали размеренно патрулировать территорию вокруг особняка, утратив, судя по всему, интерес к месту недавней кабаньей охоты.

Стас поднялся, еще раз мысленно выразил благодарность безвинно искалеченному животному и, внимательно глядя под ноги, продолжил свой нелегкий путь. Через двадцать минут лес, плавно перешедший в останки парка имени пятидесятилетия советской власти и вновь обретший свой привычный хвойный облик, прервался, рассеченный Владимирским шоссе, по другую сторону которого уже маячили сквозь рощу, сильно прореженную топорами поселенцев, огни западного района.

Стас миновал уползающий в обе стороны архипелаг обтесанных временем асфальтовых кочек и вышел к остову АЗС. Большое сооружение, выстроенное буквой «Т», мельком попавшееся ему на глаза прошлый раз, по дороге с западного района в южный, вблизи выглядело совсем по-другому. Длинное, похожее на барак здание, когда-то, видимо, закрытое, а сейчас щеголяющее только ржавым каркасом да железобетонными сваями, прирастало из центра громадным козырьком, покоящимся на трех опорах. Точнее, не на трех, а на двух, потому как передняя опора рухнула, снесенная чем-то тяжелым, и потянула за собой козырек, переломившейся и уткнувшийся теперь разбитым свесом в землю. Заправочные автоматы, едва не подчистую съеденные ржавчиной, уныло поскрипывали на ветру тонкими лохмотьями бурой жести. На поваленном высоченном щите, украшенном сверху странной, ни о чем не говорящей аббревиатурой «ТНК», облупившейся от времени краской было намалевано: «Здесь бензина нет, продуктов нет. Стреляю без предупреждения».

— Верю, — ухмыльнувшись, кивнул Стас дошедшему сквозь годы посланию и отправился дальше.

Окраина западного района, как и все вокруг, медленно погружалась в сгущающиеся сумерки. Желтый свет керосиновых ламп разливался за окнами, роняя наружу теплые брызги домашнего уюта. Похрюкивали свиньи в сараях, мычали коровы, дождавшиеся вечерней дойки, голосили наперебой петухи, соревнующиеся в вокальных способностях.

Стас шагал по околице, вдыхая аромат печного дыма с едва заметным сладким привкусом пареной тыквы, бросал чуть завистливые взгляды на дворы да справные избы, где собирались к ужину хозяева с домочадцами, и думал: «А может, и я бы так смог? Может, послать все к черту, всю эту пустую беготню, суету и осесть где-нибудь под Ковровом? Скотину завести, детей. Катя магазин смогла бы открыть на новом месте. У нее к этому делу талант. Да…»

Он обогнул лесом правую оконечность района и углубился в петляющие между заборами проулки, стараясь держаться подальше от проезжей части, напоминающей о себе отдаленным скрипом телег и лошадиным фырканьем. Включенные прожектора сторожевых башен, выглядывающие из-за сменяющих друг-друга крыш и заборов, служили ему четким ориентиром. Людей на улице было немного. Кто загонял коз на двор, кто тащил воду с колодца, нес из леса хворост. Праздношатающихся встречалось еще меньше. Большинство порядочных обывателей уже сидело по домам, предпочитая не высовывать носа на улицу в темное время суток.

Стас свернул в очередной прогон и тут же сделал шаг назад, заметив человека в черной униформе и с АК-74 на плече, стоящего к нему спиной возле приоткрытых ворот. Человек глубоко затянулся папиросой, выпустил сизый дымок в темное небо, покрывающееся россыпью сверкающих точек, и постучал ботинком о завалинку, сбивая налипшую грязь.

Осторожно выглядывая из-за угла, Стас присмотрелся к дому, показавшемуся знакомым, и невольно отпрянул, услышав со двора сбивающийся на оханье стариковский голос:

— Что же вы, сынки, делаете-то? Э-хе-хе. Говорю ж, не знаю я. Ушел он. Переночевал ночку и ушел. Ох…

— Ты попизди еще, попизди, сучара старая, — присоединился к разговору второй голос, молодой и наглый. — Не так запоешь скоро.

— Да я ж разве скрываю чего? Рассказал все уже. Ой-ей. Сынок, мне б это, дом-то запереть бы. А?

— Пшел, блядь!

Из ворот, спотыкаясь, вылетел дед Григорий в рубахе и портках. Голова разбита, ухо в крови.

— Эх-кхе… — он упал на колени и закашлялся, прихватывая рукой правый бок в районе почек. — Ох. Кто ж вас растил-то, паскудников?

Вместо ответа деду в ребра прилетел увесистый удар ботинком от амбала, шедшего позади. За первым на улицу вальяжной походкой вырулил еще один, росточком пониже, тоже обряженный во все черное, с кобурой на поясе и в хромовых сапогах, надраенных до зеркального блеска. Он, постукивая ногтем по серебряной пряжке, обошел деда, все еще стоящего на коленях, придавил каблуком упершуюся в дорожную грязь стариковскую руку, присел, схватил Григория за волосы и пару раз с силой ткнул его лицом в землю.

— А за паскудников, козел ты ебаный, мы еще отдельно погутарим. Поднять, — небрежно бросил он двум ухмыляющимся мордоворотам и кивнул на лежащего в грязи старика.

Те быстро поставили деда Григория на ноги, встряхнули и отошли в сторону, брезгливо отряхивая ладони.

— Вперед пошел, рухлядь, — скомандовал главный.

Дед, утирающий рукавом кровь из разбитого носа, вздрогнул, втянул голову в плечи и неловко заковылял дальше по прогону, боязливо оглядываясь на шедшую позади троицу.

— Мрази, — прошипел Стас, машинально расстегивая клипсу.

Рука уже обхватила ребристые щечки рукояти, готовая нажать на спусковой крючок и послать по пуле в каждый из трех бритых затылков. Но это продолжалось только один миг. Потом мозг снова заработал по графику и нарисовал своему импульсивному хозяину неприглядную картинку дальнейших событий. Стас шумно выдохнул, пуская в холодный вечерний воздух струйки пара, и со злостью загнал ПБ обратно в кобуру.

«Опоздал, блядь! Сильно опоздал» — подумал он, провожая взглядом деда Григория с троицей конвоиров, развернулся и, нырнув в соседний проулок, прибавил ходу.

Судя по разросшимся белым пятнам прожекторов, до магазина оставалось уже совсем недалеко. По соседней улице, долбя копытами грязь, пронеслась лошадь, яростно понукаемая седоком. Стас замедлил шаг и, поднимая автомат, резко обернулся, готовый встретить очередью лихого всадника, вывернувшего из-за угла. Но топот и крики продолжали удаляться, пока, наконец, не стихли по направлению к южному району.

«Засуетились падлы, забегали».

Стас оглянулся по сторонам — не привлек ли он чьего внимания своими не в меру быстрыми телодвижениями? Нет. Проулок был пуст, закрытые ставнями окна ближайших изб темны. Он повесил автомат на плечо и, стараясь изобразить усталого обывателя, возвращающегося после тяжелого трудового дня, побрел дальше.

Идти не торопясь было тяжело. Ноги как-то сами собой все норовили ускориться, то и дело сбиваясь на легкий бег. Когда же из-за расступившихся дворов показались очертания магазина с темным человеческим силуэтом на крыльце, окантованным нимбом света, падающего из приоткрытой двери, сохранять неспешный темп стало в разы тяжелее. Стас на деревенеющих от задушенного рвения ногах приближался к «Верному другу».

Человек на крыльце потянул за дверную ручку, и прямоугольник света в кирпичной стене без окон пошел вширь, резко очерчивая плотную фигуру, упакованную в камуфляж.

— Еб вашу! — почти выкрикнул человек, замерев на месте.

Внутри у Стаса екнуло, и он ускорил шаг, уже не обращая особого внимания на конспирацию. Ноги несли его сами.

Из магазина что-то невнятно ответили.

— Вам, ебланы, чего приказано было?! — продолжал человек на крыльце. — Уебки тупорылые, блядь!

Стас перешел на бег, доставая из кобуры ПБ.

— Так ведь случайно… Не хотели, — растерянно оправдывался кто-то. — Само вышло.

Человек сплюнул и занес ногу, чтобы сделать шаг внутрь, но от сильного удара сзади потерял равновесие и, выпучив глаза, перемахнул через порог словно заправский ныряльщик. Пока он, находясь в отрыве от земли, совершал перелет по маршруту дверь — прилавок, раздались два быстрых хлопка, и гвардеец, стоящий возле развешенной на стене амуниции, завалился назад, раскрасив плащ-палатку унылого болотного цвета красным. За отрезок времени прошедший между моментом стыковки бетонного пола со скулой и моментом, когда темя упёрлось во что-то твёрдое, позади успели хлопнуть ещё три выстрела. Едва не вылезший из орбиты правый глаз сфокусировался на дёргающейся рифлёной подошве форменных берцев. Ещё хлопок. Пуля обожгла плечо рядом с шеей. Ещё. Садануло по голове. Облачко кровавых брызг легло на пол неровным пятном, и красный кисель залепил веки.

Стас, закрыв тяжелую входную дверь, обитую войлоком, бросился к прилавку, перешагнул через труп гвардейца, дергающийся в конвульсиях, и остолбенел. Понимание того, что случилось непоправимое, пришло намного раньше, но оставалась надежда. Глупая, беспомощная надежда, за которую он до сих пор цеплялся, не желая воспринимать очевидного.

Стас шагнул вперед, опустился на колено и приложил пальцы к еще теплой шее. Ничего. Тихо. Рука дрогнула и медленно отошла, оставив в загустевшей крови два продолговатых отпечатка. Каштановые локоны мягкими волнами укрывали красное озеро, разливающееся по полу. Распахнутые серо-голубые глаза смотрели куда-то далеко, на то, чего не увидеть живым.

С противоположной стороны прилавка послышались возня и хрипы. Стас поднялся, все еще не до конца воспринимая плывущую липким маревом объективную реальность, обошел прилавок и дважды нажал на спуск, целя в голову эсэсовскому недобитку. Но выстрелов не последовало. Мозг, безуспешно пытающийся выбраться из состояния аффекта, только сейчас осознал, что правая рука мертвой хваткой сжимает пистолет с остановившимся в заднем положении затвором. Стас сунул опустевший ПБ в кобуру и схватил первое, что попалось под руку — вертикалку с резным ореховым прикладом, висевшую на стене справа.

Недобиток, хрипя, кое-как перевернулся на спину, пытаясь левой рукой стереть кровь с глаз, а правой шаря вокруг в поисках потерянного АКСУ, но звук щелкающего спускового механизма быстро переключил на себя все его внимание, и обе руки взметнулись, демонстрируя готовность к полной и безоговорочной капитуляции. Однако на Стаса сей жест впечатления не произвел. Приклад, описав широкую дугу, врезался в челюсть слева и вышел справа, унося с собой колотые зубы и ошметки разодранной в клочья десны. Эсэсовец издал невразумительное мычание, перевернулся набок и подставил согнутую в локте руку, защищаясь от уже нависшего сверху орудия возмездия. Ореховый «клинок» на стальном «древке» рассек воздух, сломал предплечье и, упершись в дно глазницы, пошел вверх для следующего удара. Гвардеец обмяк, перевалился обратно на спину и лишь беспомощно взирал уцелевшим глазом на приближение неотвратимого. Глухой удар и треск черепа возвестили о конце. Но приклад не остановился. Он раз за разом взлетал, увлекая следом веер кровавых брызг, и опускался, с влажным хрустом вминая лицо в голову, снова, снова и снова, пока хруст не сменился чавканьем разбитого дерева в кашице из мяса, крови, костей и мозгов.

Стас опустил свое оружие на голову обидчика в последний раз и почувствовал, как ноет правая ладонь. Он пошатнулся и уронил дробовик. Вороненые стволы блеснули алыми пятнами рядом с мушкой.

На полу возле прилавка, нелепо изогнувшись, лежало… туловище. Туловище при руках, ногах и с огромным нимбом, разметавшимся во все стороны красными лучами вокруг желеобразной розовато-серой субстанции в белых и багровых вкраплениях.

Стас несколько раз глубоко вздохнул. Мутная пульсирующая картинка немного прояснилась. Он слизнул кровь с порванной ладони, огляделся — три мертвых эсэсовца, мертвый Прохор в своем углу и мертвая… Стас скрипнул зубами, потер чуть онемевшее лицо, вытащил из-под Прохора стул, подпер им дверную ручку.

«Шума особого не было вроде. Сколько прошло времени? Должно быть, не много. Хорошо. Вещи. Вещи у Кати дома лежат. Туда нельзя. Нельзя… Да и хуй с ними».

Он глянул на стену с амуницией.

— Так, бля, что тут?

Руки сразу, будто на чистых рефлексах, потянулись к рюкзаку, безошибочно выбрав из пяти любимую модель. «Теперь… Сука, загадил все, — Стас скинул на пол обляпанную кровью плащ-палатку и потянулся к соседней. — Ладно, эту возьмем. Шинель. Ага, вот она, пойдет. Сапоги надо. В берцах задубеешь скоро. О. Какой? Сорок третий, отлично. Портянки. Годится, — он накинул шинель поверх камуфляжа и, спешно запихивая «товар» в рюкзак, переместился к витрине сопутствующих принадлежностей. — Топорик. Маловат, но ладно. Лопата. Ножик раскладной, сгодится. Так, это у нас что? Херня, херня. Стоп, — рука потянулась к ПБС. — Ага, дайте два. Смазка. Надо бы ещё дробовик прихватить, дорога дальняя, глядишь, и жратва закончится — он бросил взгляд на правую стену и тут же выбрал подходящий укороченный полуавтомат с неподвижным полиамидным цевьём и таким же прикладом. — Ну-ка. Вроде не убитый, — ружье отправилось в стремительно наполняющийся вещмешок. — Патроны, — Стас обежал прилавок и, присев, начал копаться в коробках, сложенных под ним. — Ебануться! А «семерка» где? Черт ногу сломит, — глаз невольно скосился на мертвое тело справа, и совесть больно уколола промеж ребер. — Извини, Катюша. Извини. Мне сейчас это нужнее. А, вот они, родимые! Возьмем десяток, лишними не будут, — коробки с мелодично позвякивающими боеприпасами отправились в ненасытное жерло рюкзака. — Раз уж дробовик прихватил, надо бы и картечью разжиться. Пачек пять хватит. И дроби ещё пяток. Что у нас с гранатами? РГО. Возьмем пару. Аптечка, нужна аптечка, — Стас переместился вправо, стараясь не наступать в растекшиеся по полу кровавые ручейки. — Вот то, что нужно. Еда, — он хлопнул ладонью по подсумку с бутербродами из ржаного хлеба и вяленого мяса. — Надо же, за весь день не притронулся, да и не хочется что-то. Так. Деньги. Серебро все у Кати осталось. С собой у меня четыре золотых. Хватит».

Стас поправил шинель, завязал вещмешок, накинул лямки на плечи, перезарядил ПБ и, бросив последний взгляд, двинулся к выходу, но замер на полпути.

Стул, подпирающий ручку, скрипнул, и в дверь постучали.

— Андрюха, что там у вас?

Секундная оторопь схлынула так же быстро, как и накатила, мозг снова включился и заработал в штатном режиме.

— Нормально все, — ответил Стас, снова расстегивая кобуру. — Сейчас открою.

Он отодвинул стул, рывком распахнул дверь и, схватив за грудки ничего не подозревающего эсэсовца, с силой швырнул его внутрь. Тот, сделав три неуклюжих шага-прыжка, зацепил ногой труп коллеги, распластавшийся посреди магазина, споткнулся и влетел лбом в прилавок аккурат промеж ножей и пистолетов. Дверь закрылась, а пухлый ствол-глушитель уже смотрел в грудь гвардейцу, сидящему на полу и ошалело зыркающему вокруг.

— Т-с-с, — поднес Стас к губам палец, — Я буду спрашивать, ты будешь отвечать, быстро, четко и правдиво, тогда останешься жив. Понял?

Гвардеец открыл рот, но ничего не ответил и просто кивнул.

— Хорошо. Снаружи, рядом с магазином, есть еще кто из ваших?

— Нет, — потряс он головой. — Я один.

— Вокруг города патрули ходят?

— Х-ходят. Минут тридцать назад начальство распорядилось в южный район двадцать человек направить.

— А западный, северный?

— Не знаю.

— Как на меня вышли?

— Пропуска смотреть начали, кому и под чье поручительство выписаны были. Стали всех поручителей проверять. Врач Хигматулин сознался, что… что… — гвардеец, слегка полноватый крепкий мужик лет тридцати пяти, заметно нервничал и постоянно косился на обезглавленный труп, — что отправил на Вербовский…

— Я понял, — прервал его Стас. — Как через Оку перебраться?

— Э-э… Есть мост железнодорожный. Это нужно на юго-восток и вдоль…

— Не годится, — снова прервал Стас. — Еще вариант можешь предложить?

— Ну, тогда с другой стороны, на север, Муром обойти. Там деревня рыбацкая будет. Они перевезут, если заплатить.

— Кого еще ищут?

— Начальство на семерых ориентировку выдало, в ней…

ПБ дважды хлопнул, и гвардеец, завалившись набок, умолк.

Стас убрал пистолет, открыл дверь, быстро огляделся и вышел.

Дорога в обход Мурома заняла около трех часов. Северные пригороды, отведенные в основном под фермы, сады и пахоту, заселены были не настолько густо, как южный или западный. Дома по большей части стояли разрозненными группками, изб в десять-пятнадцать. Каждый такой хуторок вплотную соседствовал с целым набором разнокалиберных хозяйственных построек: коровниками, свинарниками, птичьими дворами, амбарами, сараями, водонапорными вышками… Собранное в скирды сено торчало на полях лохматыми пучками, распространяя по всей округе свой мягкий успокаивающий аромат, уже через пару километров сменяющийся удушливой вонью кожевенных цехов, силосных ям и метановых комбинатов с их резервуарами, доверху наполненными свиным дерьмом. Подавала голоса скотина, тарахтели генераторы, матерились, выдавая на-гора сложнейшие фразеологические конструкции, подвыпившие мужики и изредка бабы. Долгий рабочий день тружеников сохи подошел к концу. Все больше мерцающих точек вспыхивало возле длинных приземистых ангаров. Жалобно запела гармонь, выжимая из мехов «Землянку». И над всем этим, далеко, но неотступно, возвышалась темная громада муромской стены.

Когда из-за леса выглянули скупые огни еще одного небольшого поселка, а встречный ветер донес запах коптильни, на часах было уже девять.

Пологий берег Оки, приютил на своем песке, поросшем ивами да кустами шиповника, маленькую рыбацкую деревушку, насчитывающую от силы с десяток домов. Простые бревенчатые избы с двускатными крышами подпирались частоколом свай. Дальние от воды имели подпорки только спереди и частично по бокам, те, что поближе, были приподняты со всех сторон. На торчащих повсюду жердях сохли мелко плетеные сети с красными жестяными буями. Лежали перевернутые кверху днищем лодки. Пахло сырым деревом, водорослями и рыбой.

— Здоров будь, мил человек, — раздался позади вкрадчивый тихий голос.

Стас обернулся и увидел сидящего на крыльце долговязого жилистого старика в холщевой рубахе и широких мешковатых шароварах, заправленных в сапоги. На улице было не сказать что тепло, но старик по этому поводу, видно, не беспокоился. Сухое лицо с впалыми щеками сосредоточенно хмурилось, а длинные узловатые пальцы, ловко орудуя иглой, плели бредень.

— Ищешь чего или заплутал? — продолжил он слегка скучающим тоном.

— Вечер добрый, отец, — поприветствовал Стас в ответ. — Мне бы на тот берег попасть. Подсобишь? Расплатиться «семерками» могу.

Старик отложил бредень, выудил из кармана кисет махры, свернул самокрутку, пожевал, причмокивая, конец желтоватой бумаги, достал коробок, чиркнул спичкой и прикурил, закрывая ладонью огонек от ветра.

— Хорошему человеку отчего бы и не помочь? Как скоро отчаливать думаешь?

— Чем скорее, тем лучше.

— О как, — приподнял старик кустистые брови. — Что ж, дело хозяйское. Десять «семерок», и на том сговоримся.

— Вижу, рыбу вы тут коптите? — кивнул Стас на ароматный дым, поднимающийся из трубы.

— Коптим помаленьку.

— Я бы купил. И хлеба еще.

— Рыбу-то можно, конечно, — кивнул старик. — А вот с хлебом туго у нас. Зато картошка нынче уродилась. Картошки отсыплю, как раз сварил недавно.

— Годится.

Рыбак встал и, стуча по крыльцу сапожищами, ушел в избу. Вернулся он минут через пять с холщевым мешочком в руке и с веслами на плече.

— Держи.

Стас развязал веревку, и в лицо ему дыхнуло горячим паром с запахом копченой рыбы. Желудок тут же среагировал на раздражитель, громко заурчав.

— Двадцать «семерок» за все вместе с переправой, — констатировал старый рыбак, уверенно вышагивая к реке.

— Ладно, двадцать так двадцать, — согласился Стас, завязал ароматный мешок и двинулся следом.

Жилистые натруженные руки неожиданно легко, без видимых усилий спустили лодку на воду, поставили весла, и утлое суденышко, приняв на борт пассажиров, отчалило.

Стас скинул рюкзак и вытащил из него пачку патронов.

— Вот. Здесь двадцать, — положил он картонную упаковку на скамью, достал флягу, отвинтил крышку и опустил емкость, обшитую брезентом, за борт.

— Тут не набирай, — отсоветовал старик. — Плохая вода. С того берега лучше. Спускают в реку черт те что. Мы и сами-то выше по течению рыбачим. А здесь давно уж не ловится.

— Спасибо, — Стас поднял флягу и вылил воду, подозрительно отдающую канализационными стоками.

— Так чего тебя на ночь глядя-то, за реку понесло, ежели не секрет? — спросил рыбак, внимательно рассматривая своего позднего клиента.

— Повидаться хочу с людьми нужными.

— И где ж люди те?

Стас улыбнулся, доверительно глядя в глаза любопытствующему собеседнику.

— В Арзамасе, отец, в Арзамасе.