Глава 4
Горло высохло. Мутная пелена перед глазами становится все гуще. Кровь… кровь стучит в ушах, будто огромный барабан с туго натянутой кожей запихали в голову и колотят по нему что есть мочи. Бум, бум, бум… Правая штанина липнет к ноге. Легкие горят, словно весь воздух кругом раскалился, превращая туманную дымку в обжигающий пар. Дальше, дальше… нужно бежать.
Пригород остался позади, влажная тишина черного леса раскрыла навстречу свои объятья, приняла и сомкнулась вокруг. Выстрелов больше не было слышно, но Стас знал — за ним идут. Он чувствовал это, как загнанный зверь чует приближение погони — кожей, ноющими мышцами, сломанными ребрами.
Бежать становилось все труднее. Ноги заплетались, цеплялись за поломанные ветки, кочки, бугристые, выпирающие из-под земли корни, скрытые одеялом гниющей листвы и иглиц. Стас споткнулся, упал и пополз. Добравшись до ближайшего дерева, он кое-как приподнялся и уселся на землю, прислонившись спиной к стволу.
Кровь шла сильно. Пуля задела правый бок по касательной, но ей и этого хватило, чтобы сломать два ребра и оставить на своем пути рваную кровоточащую борозду вспаханного мяса. С каждым ударом сердца открытая плоть набухала живой влагой, которая замирала на секунду и срывалась вниз, пропитывая собой грубую ткань камуфляжа.
Стас вынул из брюк ремень, морщась от тупой ломящей боли, затянул его на груди и сунул пустую кобуру в карман. Широкая полоса хорошо выделанной кожи плотно закрыла рану, замедлив кровопотерю. Стас посидел несколько секунд, переводя дух, немного отогнул вверх край своей импровизированной повязки и прижал ребро ладони чуть ниже раны. Дождавшись, когда ладонь наполнится кровью, он снова прикрыл ремнем сломанные ребра, собрал в кулак оставшиеся силы и, шатаясь, побежал вперед. Окровавленная рука касалась каждого пройденного дерева, оставляя на его коре хорошо заметный след.
Когда ладонь окончательно высохла, Стас свернул влево, прошел метров сорок и, тяжело дыша, опустился под широким стволом старой ели. Теперь нужно было ждать.
В это же время человек в чёрно-сером камуфляже и залатанном кожаном плаще подошел к опушке леса и присел, заметив на земле влажные сгустки. Тонкие пальцы, увенчанные длинными грязными ногтями, подхватили комочек и растерли его. Скользкая, липкая субстанция оставила на коже маслянистую пленку свернувшейся крови. Лицо под капюшоном расцвело самодовольной ухмылкой.
— Да, голубчик, шустер ты, шустер, — процедил человек сквозь зубы. — А помирать-то все равно надо.
Мягко ступая по густому подлеску, он двинулся вглубь чащи. Ни одной ветки не хрустнуло под подошвами, ни один сучок не треснул, зацепившись за одежду.
Едва заметно дернулся куст волчьей ягоды метрах в семидесяти. Ствол СВД, обмотанный черными лоскутами, взметнулся вверх, глаз с желтой радужкой припал к резиновой накладке прицела. Сорока. Всего лишь сорока вспорхнула с земли, задев крылом ветку.
Следы вели все дальше в лес. Они были четкими и хорошо различимыми. Привычные к темноте глаза даже в сумерках без труда находили их: на земле, на ветках, листьях папоротника, корнях… Вот здесь беглец упал, следов стало больше. Полз, раскидал иглицы по сторонам. Неаккуратно. Кровь, снова кровь вокруг. Вот он сел, прочертил своими коваными каблуками борозды на земле. Ему больно, да, очень больно. Правая борозда глубокая. Водил каблуком несколько раз, старался не закричать. Встал, едва удержался на ногах. След левой руки на земле. Его шатает. Оперся о дерево, измазал ствол кровью. Дальше, дальше. Опять след. Идет от дерева к дереву. Перебегает, цепляясь за них, старается не упасть. Снова. Еще. Еще…
Еле уловимое движение метрах в сорока левее привлекло внимание охотника. Желтые глаза сверкнули под капюшоном, отразив вспышку. Характерный сухой кашель АК разорвал тишину черного леса. Руки, ведомые безотказными рефлексами, успели вскинуть винтовку, но одна из трех выпущенных пуль угодила в цель раньше, чем глаз с янтарной радужкой снова прильнул к накладке оптического прицела.
Стас замер, не опуская автомат, и попытался разглядеть своего преследователя. Но не увидел ничего кроме медленно опускающихся на землю сухих листьев. Тихо сматерившись, он прицелился и сделал еще два выстрела в место предположительного падения тела.
Решив удостовериться в том, что настырная сволочь с СВД больше не будет ему докучать, Стас поднялся и двинулся вперед. Но это оказалось не так-то просто. Голова закружилась, черные деревья пустились водить хороводы. Ноги, заплетаясь, стали выделывать замысловатые кренделя в тщетной попытке сохранить равновесие, однако эта задача оказалась им не по силам, и Стас упал. Он лежал на спине, раскинув руки, и смотрел в темно-синее, припорошенное первыми звездами небо. А небо темнело. Темнело, темнело… и потухло.
— Клади на телегу, — услышал Стас сквозь забытье чей-то негромкий голос.
— Почто кобылу-то нагружать зазря? — вопрошал второй голос. — Все одно же подохнет.
— Подохнет — выкинем. Клади.
Стаса подхватили за ватные конечности, подняли с земли и весьма бесцеремонно бросили на что-то жесткое и бугристое.
— Но, пошла.
Жесткое бугристое нечто дернулось и затряслось. Послышался резкий неприятный скрип, от которого поначалу заломило зубы. Порыв ветра донес запах сырости, прелой листвы и конского пота. Стас открыл глаза, но тут же зажмурился. Проморгавшись, он сделал еще одну попытку и увидел над собой белое, затянутое облаками небо. Слева и справа колыхались ажурные кружева голых черных веток. Дышать было тяжело. Стас дотронулся до груди и нащупал свой ремень, под которым оказалась повязана еще какая-то тряпка, не особо чистая на ощупь. Справа она была слегка влажная, но не мокрая. По краям от влажного пятна пропитанная кровью материя засохла и припаялась к куртке. Разгрузка исчезла, автомата рядом тоже не наблюдалось.
— О! Глянь-ка, — загнусавил кто-то сзади. — Болезный наш оклемался, руками шебуршит чего-то.
— Здорово, морда наймитская, — слева от телеги нарисовалось чумазое бородатое рыло в зеленой каске. — Ну вот и ты допрыгался.
— Где он? — спросил Стас, с трудом разлепив пересохшие губы, и едва услышал собственный охрипший голос.
— Хе, да ты оригинал. Обычно спрашивают «Где я?», или, на худой конец «Кто я», а ты вон как завернул, — чумазый проделал пальцем в воздухе замысловатый пируэт. — Сразу видно отродье ваше наймитское, только бабло да шмотки на уме. Национализирован твой автомат, на крови нашей заработанный. Так что ты о себе лучше подумай, да о том, как отвечать перед народом будешь за злодеяния свои беспутные.
— Нет, не автомат. Человек. Человек где, который с СВД? Я в него стрелял.
— Что стрелял ты, мы слыхали, а вот в кого стрелял…
— Труп был там?
— Не считая твоего — нет, не видал.
Стас обреченно вздохнул и снова закрыл глаза, понимая, что разговаривать с чумазеем в каске больше не о чем. Разве что…
— Попить дай.
— Это можно, — железная башка ненадолго скрылась из виду и появилась уже с большой алюминиевой флягой.
Стас потянул руку к желанному сосуду, но чумазый оттолкнул ее в сторону.
— Куда ты грабли свои растопырил? Вот народ!.. Никакого воспитания. Погоди, в кружку налью, а то напустишь мне еще заразы какой во флягу.
Чумазый вынул откуда-то из-под засаленной фуфайки поцарапанную эмалированную кружку, подышал на нее, потер о рукав, и только после этой сложной процедуры налил воду.
— На, хлебай, нерусь немытая.
Стас сделал несколько больших глотков и, осушив кружку, снова повалился на свое неуютное ложе. Вода смочила потрескавшиеся губы, оживила голосовые связки.
— Это почему же я нерусь? — поинтересовался он. — Да еще и немытая?
— У мамки своей спроси, почему.
— А что мне у нее спрашивать? Мать у меня русская, да и отец тоже.
— Ага, все вы русские. Намешалось черт те что на нашу голову.
— На чью это — на вашу?
— А, чего с тобой разговаривать?! Ты хоть в Бога-то какого веришь?
— Атеист я. На себя надеюсь больше.
— Э-э, а еще русским называется. Какой же ты русский, коли на тебе креста нет? Не русский ты. Так… недоразумение какое-то. Шатаешься по миру неприкаянный. Кто заплатит, на того и батрачишь. А уж платит-то вам известно кто. Да только что тебе до этого? Лишь бы в кармане звенело да в стволе блестело. Человечишко был, да и нету его, а монетки-то вот они, — чумазый похлопал себя по ляжке. — Карман приятно тянут, душу греют. Да? У вас, наймитов, душа-то если и есть, то не иначе как в кармане хоронится. Русский он… Да ты русских-то, чай, положил — не пересчитаешь.
Стаса уже начала утомлять эта дискуссия, да еще и голова разболелась.
— Рожу умой сначала, а потом уж учить берись, — устало ответил он, рассчитывая прервать беседу, но не тут-то было.
Чумазый, судя по всему, страдал очень серьезной нехваткой общения.
— Ты мне, парень, не хами, а то сейчас быстро по соплям получишь. Ишь ты, ерепенистый какой. Пять минут назад помирал, а теперь хамит уже. Расскажи-ка лучше, кто тебя дыранул так зверски. Небось, тоже кому-то нахамил? Ты ведь со стороны Мурома чесал? Так? Неужто полицаи тамошние постарались? Общался я с ними как-то раз. Редкостные, скажу тебе, суки. Прямо фашисты, только хуже. Мнят себя ну, не дать не взять, господами. Что ты, что ты, не плюнь рядом. А разговаривают-то как — ласково, вкрадчиво, словно со скотиной домашней. Только вот брякни чего невпопад — так прикладом ухайдакают… Одно слово — фашисты. Что молчишь-то? Они?
— Точно.
— Ааааа, вот ты на вранье-то и погорел, — ощерился чумазей. — Чтоб какой холуй муромский один да под ночь в лес сунулся — ни в жизнь не поверю. Уж коли врать взялся, так поскладнее байку сочини.
— Раз умный такой, чё тогда спрашиваешь?
— Э-э, кажись, просекаю. Не иначе заказали, — чумазый погладил себя по нечесаной бороде и довольно загоготал. — Вот ведь какие жизнь кренделя-то отчебучивает. Заказали, да не тебе, а тебя. А я и думаю, чего это командир наш полудохлого наймита прихватить решил. Все же умный он у нас, командир-то, сразу смекнул, чем тут пахнет.
— Ну и чем же? — нарочито безразлично поинтересовался Стас.
— Денежками, денежками пахнет. Не чуешь?
— Что-то не очень.
— Это потому, что бестолочь ты необразованная. За заказ деньги плочены, а не отработаны, коль жив ты еще.
— Ну и…
— Ну и отработаем, — усмехнулся чумазый. — Надо только заказчика твоего найти.
— Флаг вам в руки. Ищите, — Стас помрачнел и задумался. — Мутный ты тип. Сам мне тут втирал, как нехорошо людей за деньги убивать, а теперь уже продать человека готов с потрохами.
— Такого, как ты, можно и продать. Не грех. Я бы и сам тебя к стенке поставил, да патрон жалко.
— А ты ножом давай, — решил немного побравировать Стас, а заодно попытаться разузнать побольше о своих нынешних спутниках, благо ситуация к этому весьма располагала.
— Смотри, дошутишься. Я человек сговорчивый, могу и на встречу пойти твоим пожеланиям.
— Сколько с вашей братией голопузой пересекался, а такого общительного рейдера первый раз встречаю.
— Рейдера, говоришь? — нахмурился чумазый. — Слово-то какое выдумали нерусское. Это для такой мрази продажной, как ты, мы рейдеры, а для народа простого мы — освободительная армия.
Стаса такая теория даже позабавила. Он вполне искренне улыбнулся, хотя оправдавшиеся подозрения насчет рода деятельности его вынужденных попутчиков совсем не внушали ему оптимизма.
— Народ? Так народ и платит таким, как я, чтобы от вас, «освободителей» избавиться.
— Э нет, врешь, — потряс пальцем чумазый. — Ты не путай народ русский с нехристями погаными. Расплодились на земле нашей, жируют, мошну набивают, русским житья не дают. Только ты-то этого не замечаешь, не хочешь замечать. Не выгодно тебе это. Оно и понятно, с их же рук племя ваше блядское кормится.
— У вас тут все такие идеологически подкованные?
— Нет, к большому несчастью, но дело поправимое.
Стас уже практически смирился с неизбежностью грядущего промывания мозгов и покорно приготовился слушать, но судьба сжалилась таки над ним.
— Стоп машина, — раздался впереди чей-то хорошо поставленный командный голос, и телега остановилась. — Черных, Пахомыч и Седой в охранение, остальные за мной. Черных, накорми пленного.
— Опа, пришли уже, что ли? — удивился чумазый. — Ну ладно, опосля еще побазарим, пора мне.
Настырный собеседник поправил каску и ускакал вперед.
Стас немного приподнялся на локте в попытке рассмотреть, что же там такое происходит, но ничего, кроме лошадиной задницы, не увидел. Вдруг что-то больно ткнулось ему в плечо, едва не заставив вскрикнуть от неожиданности.
— А ну лежи смирно, — прозвучало сзади.
— Куда это все ломанулись? — поинтересовался Стас у своего нового невидимого собеседника.
— Обоз… — собеседник запнулся и продолжил уже более сердитым тоном: — Не твое собачье дело. Лежи и помалкивай.
Лежать пришлось долго. Стас смотрел вверх, на медленно плывущие облака и думал над тем, велики ли шансы у его пленителей выйти на Бережного, и что будет, если они на него так и не выйдут. Мысли рождались разные, но все больше плохие, поэтому он решил, что не стоит сейчас насиловать свой мозг бесполезными раздумьями, а лучше использовать это время для сна, пока чумазый агитатор не вернулся. Еще Стас подумал, что неплохо было бы узнать время, поднес к глазам левую руку, но вместо часов обнаружил на запястье лишь светлую полоску кожи, нетронутой загаром, тихо выругался, закрыл глаза и уснул.
— Эй. Эй, ты, — неуважительное обращение со спины было подкреплено тычками в плечо. — Просыпайся давай, жрать пора.
Услышав благозвучное слово «жрать», Стас открыл глаза. Желудок почти сразу же отозвался нетерпеливым и настойчивым урчанием.
— Быстро как, надо же. А я уж грешным делом решил, что приказ командира не для вас.
— Еще одна шутка, и я передумаю, — ответил невидимый собеседник, и над лицом Стаса зависла алюминиевая миска.
— Ладно, понял, — Стас аккуратно взял посудину, поставил ее слева на телегу и, стиснув зубы, перевернулся на левый бок. — А ложок в вашем заведении не предусмотрено?
— На, — над головой Стаса возникла ложка, да не простая, а деревянная с росписью.
Краска местами уже потерлась и кое-где отслоилась, но все же роспись еще производила впечатление. Ручка была золоченая, с черным концом, а сама ложка вообще представляла собой буйство невиданных красочных цветов на черном фоне.
— Ух ты. Откуда красотища такая? — попытался Стас завязать разговор.
— Заткнись и жри. Я с тобой беседы вести не подряжался.
С виду блюдо было не особо аппетитным, хотя пахло вполне сносно. Немного поковырявшись, на всякий случай, в желтовато-сером месиве, Стас пришел к выводу, что состояло оно из слегка подгнившей картошки и мяса неопознанного животного. Слизнув с ложки и пережевав эту почти однородную субстанцию, он, к собственному удивлению, остался удовлетворен ее вкусовыми качествами, и через несколько секунд миска была уже пуста.
— Спасибо! — крикнул Стас через плечо, и возникшие из ниоткуда руки забрали опустевшую посуду. — А запить чем-нибудь можно? У меня и кружка есть.
Позади послышалось недовольное бубнение, звук отвинчиваемой крышки, и сверху в тару, разбрызгиваясь во все стороны, полилась вода.
— Благодарю.
Стас сделал несколько глотков и вздрогнул, расплескав остатки на покрывающий телегу брезент. Звук выстрела эхом разнесся по лесу. А за ним еще один, и еще… Сразу несколько стволов ухнули, выдав раскатистый и немного растянутый залп. Обеспокоено зафыркали лошади. А потом все стихло.
— Обоз? — спросил он через плечо, не особо рассчитывая на адекватный ответ.
— Да, обоз. Скоро будут, — ответили позади.
В голосе этого человека чувствовалось облегчение. Отсутствие звуков затяжной перестрелки говорило о положительном результате рейда.
Стас снова, морщась, принял горизонтальное положение и, закрыв глаза, стал прислушиваться. Через некоторое время впереди послышались голоса, треск веток, скрип колес и фырканье лошадей. Отряд возвращался с добычей.
— А-а! — зазвенел вопль, явно женский. — Сволочь! Пусти!
Мимо телеги со Стасом промчалась взлохмаченная девица весьма миловидной наружности, но далеко ей уйти не удалось.
— Оп! — весело крикнул кто-то позади телеги и загоготал. — Ты смотри, шустрая какая. Далеко собралась?
— Не трогай, скотина! — орала девица.
Судя по долетавшим до Стаса пыхтению и звукам ударов обо что-то мягкое, она яростно сопротивлялась.
— Папа!
Детина, изловивший крикливую особу, продолжал ржать, пытаясь справиться с отчаянно брыкающейся жертвой. Народ постепенно подтягивался к этому аттракциону. Все находились в приподнятом настроении, смеялись, делились со счастливчиком дельными советами по обузданию своенравной девки.
Скоро перед телегой Стаса собралась целая толпа зевак голов в двадцать. Среди этой разношерстной братии особо выделялся один человек. Его светло-бежевая кожаная куртка строгого покроя, перепоясанная черными ремнями портупеи, резко контрастировала с окружающими тулупами, бушлатами и прочим гардеробом простолюдинов. Темно-синие брюки были заправлены в высокие черные сапоги. На правом боку у щеголя висела кобура с ТТ, а левое бедро украшал кинжал в ножнах с дорогой серебряной инкрустацией. На вид этому импозантному мужчине было лет под сорок. Худощавое лицо с тонкими, но мужественными чертами обрамляла аккуратно стриженая русая борода, а голову прикрывала темно-синяя, как и брюки, пилотка. В отличие от остальной толпы человек этот оставался серьезен и наблюдал за происходящим без особого интереса, явно погруженный в собственные мысли. Он прохаживался вправо-влево, сложив руки в перчатках за спиной, и лишь изредка поглядывал в сторону объекта всеобщего внимания.
— Вы что же, твари, делаете?! — у Стаса перед носом неожиданно нарисовалась спина, обладатель которой истошно орал, тыча пальцем на детину с девкой. — Суки! Она же ребенок еще!
Орущий дядька был в одной рубахе с воротником, залитым свежей кровью из раны на затылке. Редкие волосы, подернутые сединой, слиплись и торчали словно иглы. Похоже, это был отец спесивой девицы. Он покрутил головой и зафиксировал взгляд на щеголе, судя по всему, признав в том предводителя банды.
— Останови это! — снова заорал он. — Останови!
— Не могу, — спокойно ответил предводитель и улыбнулся открытой добродушной улыбкой.
Папашка немного подергался в безысходности и замолчал. Он стоял неподвижно, стараясь не смотреть в сторону дочери, плечи его опустились. Весь он как-то осунулся, придвинулся ближе к телеге и присмирел. Оргия шла полным ходом, а он просто стоял без движения, казалось, даже не дышал.
Так продолжалось пару минут. Стас, наблюдающий за бедолагой все это время, уже решил, что тот впал в глубокую прострацию, может быть, даже лишился рассудка от пережитого стресса. О таких вещах Стас слышал, да и сам однажды был свидетелем чего-то подобного. В тот раз, года полтора назад, случилась перестрелка посреди одной деревеньки. Шальной пулей ранило в шею мальчугана на окраине. Он истек кровью, пока бежал до дома, и умер. Мать нашла своего ребенка, лежащего в пропитанной кровью пыли, и сошла с ума. Она даже не плакала, просто сидела с ним рядом, покачивалась и тихонечко выла, как собака. Так она просидела двое суток, пока ее силой не оттащили от трупа, уже начавшего разлагаться. Вскоре женщина и сама отошла в мир иной от истощения и обезвоживания.
В то время как Стас придавался сентиментальным воспоминаниям, правая рука убитого горем отца сдвинулась за спину и медленно-медленно стала приподнимать низ рубахи. Она шла выше и выше, пока не ухватила рукоять нагана, торчащего за поясом.
Стас заметил неладное, когда рука папаши уже тянула револьвер вверх. Барабан зацепился за ремень, и это дало несколько мгновений на раздумье.
Порой, в критические моменты жизни, мозг человека способен выдавать невероятные вычислительные мощности. Стимулируемое сложными биохимическими процессами серое вещество активизируется в такие моменты до предела своих возможностей. Вот и Стас смотрел на наган, медленно, словно в болезненном бреду, извлекаемый из штанов, а мозг его лихорадочно обрабатывал громадные для столь ничтожного времени объемы информации. «Вариант один — папашка достает валыну, шмаляет в главаря, главарь подыхает, банда кончает папашку. Банда без главаря не знает, что делать со мной. Я не нужен банде. Банда кончает меня. В сторону. Вариант два — папашка достает валыну, шмаляет в главаря, главарь подыхает, банда кончает папашку. Находится умник, который знает, как получить за меня бабки. Меня передают заказчику, заказчик кончает меня. В сторону. Вариант три — я мешаю папашке вальнуть главаря. Главарь жив и здоров. Мне почет и уважение с последующей амнистией. Годится».
Дернувшись всем телом, не обращая внимания на приступ жгучей боли в правом боку, Стас метнулся к краю телеги и правой рукой схватил мстительного папашу за запястье, когда тот уже вынул наган из-за пояса. Левой рукой Стас вцепился злоумышленнику в рубаху, не давая тому развернуться, и заорал: «Пушка! У него пушка!» Точнее, хотел заорать, но на деле лишь не особо громко прохрипел, и хрип этот потонул в криках и гоготании болельщиков, активно поддерживающих своего коллегу в матче «детина против девки».
Оскорбленный отец дернулся вправо, пытаясь высвободить руку с оружием, но это ему не удалось, и Стас, увидев, как указательный палец ложится на спусковой крючок, сделал еще одну попытку.
— Пушка! Мать вашу! Уроды!
«Пушка» прозвучала еще относительно разборчиво, а вот на «уроды» ни дыхания, ни связок уже не хватило.
Папаша оказался весьма крепким мужиком, и его правая кисть с наганом, несмотря на отчаянное противодействие Стаса, принялась медленно, но неумолимо поворачиваться назад. Стас уже начал терять и без того небольшие силы, а дуло револьвера сантиметр за сантиметром приближалось к его левому плечу. И тут мозг снова заработал на полную мощность, родив мысль, гениальную в своей простоте. Стас вытянул большой палец правой руки и нажал на указательный палец папаши, пока тот еще не успел развернуть свое орудие смертоубийства.
Грохнул выстрел. Все заволокло облаком едкого сизого дыма. В ушах задребезжало. Хохот, крики, завывания мгновенно смолкли, и воцарившуюся на пару секунд тишину разорвал оглушительный дробовой залп из двух стволов. Неудавшийся мститель кувыркнулся назад, перелетел через Стаса и рухнул на землю справа от телеги как мешок с картошкой.
Дым рассеивался, сквозь него начали проступать очертания удивленных рож. В абсолютной, гробовой тишине все смотрели на Стаса, и он на всякий случай решил поднять руки повыше. Но и второму пришествию тишины долго продержаться не удалось, его нарушил истошный девичий визг, очень быстро прерванный звуком короткого и увесистого удара.
— Посмотри, — скомандовал щеголь, указав рукой за телегу, и хлопнул по плечу стоящего рядом громилу с дымящимся обрезом двустволки в руках.
Громила на ходу перезарядил дробовик и обошел телегу сзади.
— Готов, — бесстрастно констатировал он и, немного подумав, добавил: — Вот это дырища! Охренеть.
Сзади послышался тихий и протяжный скулеж.
— А ну заткнись, падаль! — грозно пробасил кто-то, и в подкрепление своих слов отвесил девице звонкого подзатыльника.
— Рупор, — позвал щеголь.
Перед носом у Стаса пробежал старый знакомый в каске.
— Слушаю, — раболепно пролепетал он, явно чувствуя за собой вину.
Щеголь молниеносно выхватил из кобуры ТТ и пальнул незадачливому агитатору в голову. Рупор вскрикнул, упал на колени, скрючился и замер.
Стас уже подумал, что кирдык пришел идейному русофилу и даже немного пожалел бедолагу, но оказалось, что рано еще служить панихиду. Рупор разогнулся, сел на корточки и трясущимися руками снял с головы каску. Он повертел ее, провел дрожащим пальцем по небольшой, оставленной чиркнувшей пулей вмятине, и глазками, наполнившимися слезами вперемешку с собачьей преданностью, снизу вверх воззрился на своего хозяина.
— П-п-простите.
— Еще раз оставишь пленного без надзора — пуля прилетит точно в лоб, — процедил щеголь и застегнул кобуру. — Все по местам, возвращаемся.
Толпа быстро рассосалась. Снова заскрипели оглобли, зафыркали лошади, только разговоров слышно не было. Телега со Стасом заложила поворот на сто восемьдесят градусов, с грохотом села колесами в колею и покатила назад. Знакомые очертания изогнутых веток, переплетенных в кружева, снова поплыли над головой, хотя небо заметно потемнело, а в поредевших облаках замаячила бледная луна.
Телега мерно покачивалась, понурые рейдеры молча брели рядом, бедолага Рупор в поле зрения больше не появлялся. Стас лежал, размышляя о своих дальнейших перспективах, все чаще моргая слипающимися глазами пока, наконец, не заснул.
— Э, давай, парень, подымайся, — кто-то осторожно тормошил Стаса за плечо. — Ну, вставай. Велено тебя к доктору отвести. Вставай.
Он продрал глаза и осмотрелся. Справа на Стаса пялился туповатого вида паренек с сиренево-желтым фингалом на пол-лица, слева — какой-то странный тип монголоидной наружности в меховой шапке продолжал боязливо тыкать его пальцем в плечо. Вокруг было уже темно, кое-где плясали огоньки факелов, бросая золотистый свет на небольшие бревенчатые избы. На фоне темно-сиреневого неба угрюмо и величественно возвышались силуэты вековых елей.
— Да-да, встаю. Хорош тыкать, понял я уже.
— Командир приказал к доктору тебя отвести, — заладил монгол. — Доктор у нас хороший, он поможет.
— Где мы? — спросил Стас.
— База, — коротко ответил монгол.
Стасу помогли спуститься с телеги и, поддерживая с двух сторон под руки, повели к ближней избе.
Монгол постучал в дверь, слегка приоткрыл ее и просунул в щель свой короткий плоский нос.
— Лаврентий Кузьмич, мы эта… па… паца… пациента доставили. Принимай.
— Прошу, — донеслось изнутри.
Дверь открылась, и Стаса ввели в комнату, освещенную тремя керосиновыми лампами, подвешенными под потолком. Из мебели здесь было только несколько полок на стенах, небольшая, но высокая тумбочка, застеленная белой тряпкой, пара табуреток, длинная скамья, на которой стояли два ведра с водой, а посреди комнаты располагался узкий и длинный стол по пояс высотой, с въевшимися в дерево бурыми пятнами. Рядом со столом гордым и неподвижным изваянием стоял высокий худой мужчина в халате, цвет которого чем-то неуловимо напоминал белый.
— Кладите на стол, — повелел он лишенным эмоций голосом.
— Нет-нет, — замотал головой Стас. — Если вы не возражаете, я бы сначала снял куртку с рубашкой. Не хочется вещи портить. Хорошо?
Доктор нахмурился, но все же кивнул, выражая свое высочайшее позволение.
Монгол с парнишкой помогли Стасу снять ремень, а вот повязка заставила поднапрячься. Она вместе с одеждой намертво припаялась к ране, и любая попытка отодрать ее вызывала жутчайшую боль.
— Лаврентий… — начал Стас.
— …Кузьмич, — подсказал доктор.
— Да. Лаврентий Кузьмич, будьте добры, плесните водичкой, — попросил Стас и указал на огромное бурое пятно у себя с правого боку.
Доктор хмыкнул, зачерпнул ковшиком из ведра и медленно вылил воду на указанное место. Немного подождав, Стас потянул за мокрую повязку, и та с мерзким потрескиванием начала отлепляться от раны, из которой тут же засочились несколько тоненьких красных ручейков-ниточек. После этого Стас снял куртку, рубашку, проверил карманы, вынул оттуда всю мелочевку, рассовал ее по штанам и бросил свой задубевший камуфляж в ближайший угол.
— Э, я возьму это? — спросил монгол. — Постирать отдам.
— Спасибо, — поблагодарил Стас, — было бы здорово.
Монгол поднял брошенные вещи и удалился вместе с молчаливым парнишкой.
— Ну что, мы уже можем приступать? — поинтересовался доктор, изобразив на худом, вытянутом лице легкое недовольство.
— Разумеется.
— Тогда прошу, — Лаврентий Кузьмич изящным жестом указал на разделочный стол. — Головой вперед, пожалуйста.
Стас уселся на край стола и, помогая себе руками, прополз вперед, после чего лег спиной на холодные доски.
— Выпейте, — предложил доктор и сунул пациенту под нос кружку с зеленоватой бурдой.
— Это что такое?
— Спирт и травы. Давайте, залпом.
Стас приподнялся на локте и опрокинул кружку, вылив содержимое в горло. Зелье побежало по организму, обжигая пищевод адским пламенем. Терпкие, дурманящие ароматы трав защекотали носоглотку.
— Те-епе-ерь ну-ужно-о не-емно-ого-о по-одо-ожда-ать, — неестественно растягивая слова, пробасило мутное изображение доктора.
В мозгу Стаса зародилась мысль: «Отличный рецепт. Нужно спросить у Лаврентия Кузьмича, а потом…», но она так и осталась незаконченной.
