Книга: Еда и патроны
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

Носы ботинок, армированные стальными набойками, волочились по бетонному полу, высекая искры на неровностях стыков, там, где один коридор переходил в другой, а тот — в следующий; бились со звоном о ржавое железо лестниц, спускаясь все ниже и ниже; цеплялись за дверные коробки решеток, перегораживающих коридор, и переваливались через них, снова встречаясь с холодным шершавым бетоном, пока, наконец, не остановились напротив металлической двери, измазанной грязно-зеленой краской со взбухшей пузырями коррозии вокруг многочисленных клепок и сварных швов. Задвижка смотровой щели с мерзким лязгом, выворачивающим душу, отошла в сторону.
— Эй, падаль! Спишь что ли? Подъем, бля! Рожей к стене, грабли в гору!
За дверью послышались возня и скрип.
— Так и стой, пока не скажу!
Взвизгнул от натуги ключ, проворачивая внутренности массивного замка. Запели свою скорбную песнь дверные петли. В лицо дыхнуло влажностью, запахом плесени и давно не выносящейся параши.
Стас почувствовал как давление сзади на руки ослабло, распрямился, насколько смог, взглянул в темноту дверного проема и тут же влетел туда, схлопотав хорошо поставленный удар ногой в спину. Стальная набойка еще раз лязгнула, зацепив порог, и тело вновь прибывшего задержанного в интересах следствия грациозно растянулось на грязном, липком полу камеры смертников.
Дверь с грохотом захлопнулась, каленые стержни замка легли в пазы, жестко разделив мир надвое — тот, что снаружи, и тот, что здесь, в каменном мешке три на три метра. И этот новый мир Стасу совсем не нравился, главным образом потому, что он был обитаем.
Силуэт второго постояльца, едва различимый в тусклом свете, падающем из крошечного оконца под потолком, оторвался от стены и опустил руки. Стас поднялся с пола, сделал два шага назад, уперся спиной в холодную кирпичную кладку и замер.
— Ты кто? — спросил он и сам удивился, насколько нелепо прозвучал этот простейший вопрос.
Незнакомец медленно повернулся, и луч заходящего солнца, скользнувший под капюшон, отразился двумя желтыми огоньками, вспыхнувшими, словно поминальные свечи. Два человека молча смотрели друг на друга, каждый из своего угла тюремной камеры, и ждали, не решаясь предпринять что-либо.
Землистые тонкие губы на иссохшем лице дрогнули и плавно растянулись в улыбке. Он узнал. Узнал и Стас. В два прыжка подскочив к Коллекционеру, он выхватил из кармана карандаш и приставил его отточенный конец к горлу ухмыляющегося охотника за головами. Тот даже не шевельнулся, только улыбка стала еще шире, открыв ряд неровных желтоватых зубов с хорошо заметными острыми клыками.
— Вот и свиделись, — прошипел Стас, надавив посильнее на горло врагу.
Грифель вошел под кожу, собирая вокруг себя быстро набухающую темную каплю.
— Ну, здравствуй тогда, — весело поприветствовал Коллекционер, едва не смеясь. — Как ребра, не ноют?
— Ноют, сука! — ответил Стас, свободной левой рукой коротко и резко двинув прямо по дыре на плаще в области правого плеча.
Улыбка моментально исчезла с надменной тощей рожи, сменившись гримасой боли. Охотник издал сдавленный гортанный рык и попытался сесть на пол, но впившийся в шею карандаш удержал его от этого импульсивного поступка.
— А у тебя как? Ничего не болит? Нигде не давит?
Коллекционер выпрямился, взглянул обидчику в лицо своими звериными янтарными глазами и снова натянул на морду совершенно неуместную улыбку.
— Хуй ли ты щеришься, мразь? Что смешного, а?
Плечи охотника мелко задрожали, из горла полились сиплые каркающие звуки:
— Забавно, — покачал он головой. — Забавно, когда два смертника пытаются убить друг друга. Неужто терпения нет казни дождаться?
Подлая злорадная мыслишка затрепеталась в мозгу, нашептывая: «Давай, скажи ублюдку, что подыхать ему предстоит в гордом одиночестве. Пусть, сука, поперхнется своим мерзким хихиканьем», но, подумав, как следует, озвучивать ее Стас не захотел.
— Да, — криво ухмыльнулся он в ответ. — Пожалуй, — и, медленно убрав карандаш от горла Коллекционера, отступил назад.
Охотник потер рукой шею и откашлялся.
— Странная штука — жизнь. Никогда бы не подумал, что последние ее дни придется со своей недобитой целью коротать, — он, щурясь, посмотрел на Стаса и снова улыбнулся. — А ловко ты меня подловил тогда, в лесу. Молодец. Еще немного, и завершилась бы моя славная история, — указал Коллекционер на дырку в плаще. — Хотя она, так или иначе, все равно скоро подойдет к концу. Да и черт с ней.
— За что тебя взяли? — спросил Стас.
— Ну уж не за тебя, разумеется, — Коллекционер поправил капюшон и уселся на скрипучую железную кровать с голой сеткой. — И как же ты, стервец, умудрился так ловко?.. Я в тот вечер еле доковылял обратно к южным воротам. Думал, подохну.
— Вижу, обошлось.
— Да, я живучий.
— Так за что взяли-то?
Коллекционер хмыкнул и сплюнул на пол.
— По совокупности заслуг.
— А серьезно если?
— Экий ты любопытный. Охота грустную историю послушать? Ладно, расскажу. После того как ты меня по невероятному стечению обстоятельств зацепил, потащился я обратно к воротам, а оттуда до Дикого. Слыхал про него?
— Краем уха. Хороший, говорят, человек, достойный.
— У-у! Не то слово. Настоящий джентльмен, блядь, даже лучше. Лет десять уже этого козла знаю, сколько дел с ним вместе провернули, и не сосчитаешь. Думал отлежаться у него пару дней хотя бы, а сука эта продажная взяла да сдала меня безопасникам муромским. Никому нет веры в нашем мире. А с безопасниками я не дружу.
— Что так?
— В свое время заказ получал на одного функционера ихнего с семьей, — желтые точки под капюшоном мечтательно сузились до мерцающих щелок, и в голосе появились отчетливые ностальгические нотки. — Отработал славно. Сам, жена, трое сыновей и дочурка. Да-а, — кончик языка прошелся по тонким губам землистого цвета. — Нежная девчушка была, приятная в общении, — глухие каркающие смешки снова вылетели из его горла, отражаясь от холодных и влажных стен каземата. — Лет двенадцать ей было. Сладкая-сладкая девочка. Я всадил ей нож в печень и, пока она издыхала, употребил по полной программе. Ты когда-нибудь такое проделывал, Стас?
— Нет, не доводилось, — ответил тот и почувствовал, как ногти впиваются в ладонь.
— Жаль. Ты многое упустил в этой жизни, — Коллекционер поймал недобрый взгляд собеседника и слегка подался вперед, с заинтересованным видом следя за его реакцией. — Ну что? Что ты так смотришь? Считаешь меня нелюдью? Да?
Разговор, не успев толком завязаться, круто свернул и потек по другому, совершенно нежелательному руслу. В затхлом казематном воздухе начали выкристаллизовываться ледяные хрусталики напряженности, грозящей прекращением диалога, так и не развившегося до обсуждения главной темы, интересующей Стаса. Поэтому, дабы не усугублять ситуацию, он задержал дыхание и подавил в себе рвущиеся наружу нелицеприятные эпитеты.
— Нет, я так не считаю.
— Правда?
— Да, правда.
— Ну, тогда ты, наверное, слепой или просто дурак. Ведь каждому нормальному… — Коллекционер сделал ударение на последнем слове. — Нормальному человеку абсолютно очевидно, что я — самая настоящая нелюдь. И они правы, все эти нормальные люди. В этом нет сомнений. Я выродок, отброс, погань, мразь, урод, генетический брак или просто мутант. Да? Ведь это слово у тебя сейчас вертится на языке вперемешку с матом. Ебаный мутант. Это я. Мне всю жизнь об этом говорили, с самого рождения. А ты разве не знаешь, что мутант — не человек? Родители не научили? Неужто нормальным детям об этом не рассказывают?
Коллекционер говорил спокойно, уверенно, без намека на раздражение или агрессию. Если бы не легкая ирония в голосе, то можно было бы подумать, что он и сам верит в то, о чем говорит.
— Что это? — стараясь выдерживать такую же спокойную интонацию, поинтересовался Стас. — Жалость к себе?
— К себе? — переспросил Коллекционер, и желтые глаза загорелись чуть ярче. — Нет, меня не за что жалеть. Жалеть нужно вас, нормальные люди.
— Это почему же?
В коридоре послышались шаги. Нарастая, они приблизились к камере и затихли. Металл лязгнул, внизу двери образовалось небольшое прямоугольное отверстие, из которого вылетела помятая посудина и, громыхая, приземлилась на пол, расплескав по и без того загаженному бетону свое вязкое содержимое, похожее на клейстер. Следом прилетела вторая, растеряв в момент приземления чуть ли не половину налитой в нее липкой массы.
— Жрите, суки. Шеф-повар сегодня в ударе, — весело пошутил кто-то за дверью, и в жидкое белое дерьмо от шеф-повара ресторана «Черный закат» со смачным чавканьем плюхнулись две кружки, наполненные водой.
— Ужин, — любезно пояснил Коллекционер и сделал приглашающий жест в сторону мисок. — Налетай.
— Что-то не хочется, — возразил Стас, но желудок, со вчерашнего вечера не получавший еды, придерживался другого мнения и возмущенно заурчал. — Из чего хоть это?
Стас подошел к двери, взял миску, повертел и не обнаружил внутри абсолютно ничего кроме уже отмеченной ранее клейкой массы и кружки.
— А ложек нет? — крикнул он вслед шагам, удаляющимся по коридору.
Шаги замедлились, остановились и застучали снова, но уже в обратном направлении. Задвижка смотровой щели отошла в сторону, уступив место паре мелких мутноватых глаз, очень похожих на свиные.
— Простите Бога ради, — задышал обладатель глаз в прорезь перегаром. — Не предусмотрел. Все столовое серебро, как назло, в чистке. Так что жри, паскуда, руками! А если еще раз посмеешь пасть свою вонючую без позволения разинуть, я тебе в нее кулак затолкаю по самый анус! Понял меня?! Разрешаю ответить.
— Я понял.
— Умничка.
Задвижка злорадно лязгнула у Стаса перед носом, однозначно давая понять, что разговор окончен и нового не предвидится.
— Ну-ка, ну-ка, что там у нас? — Коллекционер встал с койки, подошел и поднял свою миску. — Какая прелесть, белое говно с отрубями, мое любимое, — он криво усмехнулся, взял кружку с водой за обод, поднял ее на уровень глаз, высвободив из вязкой жижи, запрокинул голову и с нарочитым удовольствием облизал донышко. — Блаженство. Не отказывайся, не попробовав.
Стас запустил пальцы в кашицу и, зачерпнув немного, поднес ко рту, растягивая между миской и рукой пару тонких липких нитей.
— Пахнет дерьмово, — он поднес пальцы ближе и, морщась, слизнул подозрительную субстанцию. — Вкус запаху соответствует.
— Ну, знаешь, это дело такое. Кому-то нравится, кому-то нет, — Коллекционер снова уселся на койку и с аппетитом принялся наворачивать за обе щеки. — Я считаю, что очень даже ничего, и зря ты на стряпню местную наговариваешь. Мне случалось и погаже жрать.
— Смотря с чем сравнивать, конечно, — Стас сделал над собой усилие и проглотил липнущую к зубам массу. — Собаки вон и говно жрут.
— Жрут, — согласился Коллекционер, отхлебнув воды из помятой стальной кружки. — И наверняка хвалят. А мы с тобой чем лучше?
— Не понял.
— Ну а чего тут непонятного? — он облизал пальцы и вытер ладонью рот. — Вот ты конкретно чем лучше собаки?
— Это что, подъебка такая? Типа, я сейчас отвечу, а ты сморозишь какую-нибудь заранее приготовленную хуйню и начнешь идиотски ржать?
— Зачем ты так? — делано обиделся Коллекционер. — Никакая не подъебка. Вопрос сугубо прикладного характера. Назови мне хотя бы три причины, по которым человек лучше собаки, ну, кроме того, что ты, как представитель рода человеческого, не ешь говна. Пока не ешь.
Стас отправил в рот очередную порцию липкой биомассы и задумался.
— Человек умнее, — наконец констатировал он. — Это первое. Человек сильнее — это второе. И третье — я, например, псин твоих ненаглядных настрелял уже больше сотни, а они до меня, как видишь, не добрались. Разве это не означает, что я лучше?
— Давай по порядку. Начнем с «умнее». В чем это выражается?
— Да хотя бы в том, что я считать умею, в отличие от этих тварей.
— Хм, серьезный аргумент, серьезный, но…
— Что «но»?
— Расскажу-ка я тебе еще одну историю, раз уж все равно заниматься тут больше нечем. Было это месяца четыре назад. Работал я тогда по одному торговцу, который напарника своего кинул. Серьезный дядька, с охраной. Непростой был заказ. Обоз его шел из Суздаля во Владимир, а я следом. С собой только АКСУ покоцаный, нож да бинокль. Поиздержался я в Суздале сильно, болт свой профукал, а тут такое дело подвернулось. Ну, не отказываться же из-за этого? Пас голубчиков до привала. Ночью зарезал пятерых, пока меня не заметили. Трое оставшихся взялись палить, пришлось мне в лес ломиться. А друзья эти лагерь свернули быстренько, шмотки с покойников своих поснимали и дальше чесать. Я опять за ними. Долго шли. И вот часа эдак в три дня, в самое пекло, когда двое на телеге храпят, а возница от жары и недосыпа чуть с козел не валится, появляется стая собак. Не маленькая — штук в двадцать, если не больше. Выскакивают бестии из леса, режут обеих кобыл во второй телеге, одну в первой и врассыпную с дороги. Голубчики наши и опомниться не успели, стволы похватали, вылезли, а все уже, дело сделано. Три лошади готовятся душу отдать Богу своему лошадиному, оставшаяся хромает с порванными сухожилиями. Прикидываешь раскладец? А стая обоз окружила и водила хороводы до самой ночи. За деревьями мельтешат, хуй попадешь. Раз-раз по кустам, потом прыгнет, стрельнуть спровоцирует и назад. А долбоебы эти, ну, те, которые умнее и сильнее, вместо того чтобы товар на хуй бросить и двигаться хоть как-то вперед или назад, сидели и палили, обосравшись, наобум, пока патроны не закончились. Тут-то их и сожрали. Уж не знаю, считали собаки выстрелы или нет. Я считал. И мои выводы с ихними совпали. А ты говоришь…
— Числом взяли, — подумав, возразил Стас. — Дай мне нож и сведи с псиной один на один, вот тогда уже можно о чем-то говорить.
— И что? Хочешь сказать — любую зарежешь?
— Есть возражения?
— Нет, не возражения, — почесал Коллекционер подбородок. — Вопрос есть. Почему нож?
— А что? Ну, не нравится нож — автомат давай, еще лучше.
— Вот, — охотник снова подался вперед, опершись правым локтем о бедро и выразительно жестикулируя левой рукой. — Ты даже не понимаешь, о чем мы сейчас толкуем. Ты не можешь разграничить собственное «я» и то, что держишь в руках. «Дай мне нож», — передразнил Коллекционер. — А если не дам? Тогда что? Сможешь ты тогда сойтись один на один с жалкой псиной? Решишься проверить, кто из вас сильнее? Вот говоришь, мол, числом взяли. Нет. Иначе все гораздо раньше бы закончилось. Раньше и проще, с горой трупов. Но им так не надо было. Они не числом, они умом брали и взяли. А люди нормальные — венцы, бля, творения — за автоматы пустые держались, крепко-крепко, словно все спасение только в них и было. Даже когда горло им рвали, и тогда они стволы из рук не выпустили, так и подохли с ними в обнимку. Вот сила-то где вся, вот где ум ваш, — Коллекционер сложил руки, прижимая к плечу приклад невидимого автомата. — Тра-та-та-та-та. А как тра-та-та закончатся, так и сила вместе с ними куда-то исчезает, ум хваленый уже не приходит на выручку. Это стагнация.
— Чего?
— Стагнация. Человек, как он есть, остановился в своем развитии. Пройдет еще сотня лет, и вы уже не сможете конкурировать не то что с собаками, а даже с крысами. Они с каждым годом становятся умнее и сильнее. А люди? Что они приобрели полезного за это время?
— Ты о чем? О мутациях?
— Да, о них. Вот если у тебя родится, хотя теперь уже вряд ли, ребенок с четырьмя руками, как ты поступишь?
Стас задумался.
— Трудно сказать. Возможно, избавлю бедолагу от разочарований. В жизни ему все равно ничего не светит при таком раскладе.
— Вот! — Коллекционер указал на Стаса своим длинным костлявым пальцем. — Вот поэтому-то человечество и вымрет.
— Что-то не уловил я связи.
— Ты ведь даже не удосужился поинтересоваться, а здоровы ли у него руки, работают ли они. Что плохого случится, если у человека появится еще пара рук? Он будет лучше вкалывать, лучше воевать, лучше охотиться, даже, мать твою ети, баб охаживать лучше будет. Но кому это интересно? Главное ведь, что он не-нор-маль-ный. Не соответствует шаблону, а значит — брак. В утиль его. Хе-хе, Стас, — Коллекционер привалился к стене, задрав одну ногу на койку, — а ты, оказывается, та еще мразь двуличная. Как тебя передернуло от рассказа про забаву мою невинную с девчушкой. У-у, прямо затрясся весь. А сам готов родное дите смерти придать. И все это только из-за разницы в количестве рук. Удивительно! Тупиковая ветвь из кожи вон лезет, чтобы не дать жизнеспособных побегов. Этого и Дарвин бы не объяснил.
— Я смотрю, ты книжек умных начитался.
— Точно. Стараюсь использовать интеллект, перепавший мне от нормальных родителей, по прямому назначению. А тут еще волею судеб книжицей одной разжился о случайных мутациях.
— С трупа снял?
— До чего же догадливый парень!
— Ну и как, хорошо эволюционная теория помогает самому перед собой оправдываться?
— Эк ты хватил, психолог хуев, — махнул рукой Коллекционер и снова зашелся каркающим смехом. — Ты что, думаешь, я вашего брата шаблонного по каким-то там идеологическим соображениям потрошу? Не-е-ет. Может, и хотел бы, да не выходит по соображениям-то. Просто нравится это мне. Понимаешь? Нра-вит-ся. К тому же за любимое занятие еще и платят неплохо. Думаешь, я мутантов не убивал? Ошибаешься. Хотя, признаюсь, нормальных в небытие отправлять куда как приятнее.
— А меня кто заказал? — решился Стас задать вопрос, воспользовавшись моментом.
Желтые огоньки под капюшоном загорелись ярче.
— Ты не в курсе? — спросил Коллекционер удивленно.
— Нет.
— Что, не догадываешься даже? Ты, наверное, хороший человек, если предположить не можешь, кто же смерти твоей жаждет. Или наоборот, столько «доброжелателей» наплодил, что и не знаешь, с какой стороны прилетит?
— Бережной?
— Ну что ты? — отмахнулся Коллекционер. — Этот толстячок тут не при делах.
— Кто тогда?
— Вообще-то, не в моих правилах раскрывать имя заказчика, — нараспев выговорил Коллекционер, крутя вокруг пальца пустую кружку. — Но, учитывая, что ничьи интересы от этого уже не пострадают, скажу — Хромой.
Стас вопросительно посмотрел, ожидая продолжения, но ничего больше не услышал.
— И?..
— Что «и»?
— Какой еще к чертовой матери Хромой?
— О, я вижу, второй вариант точнее оказался. Портишь, значит, людям жизнь и тут же забываешь? Зря. Люди-то помнят.
— Бред какой-то. Кто он?
— Ты бывал в Арзамасе, Стас?
— Что я там забыл?
— Хм, действительно, что делать чистокровному человеку в прибежище генетического мусора? Странно. Хромой из своей берлоги не вылезает, а тебя довольно точно описал. Тебя и еще одного — некоего Максима по кличке Пулемет. Я заказ на две персоны получил, вообще-то.
— О чем он еще упоминал?
— Сказал, что вы два часа как ушли из Кутузовского и двинулись, предположительно, в сторону Мурома. Ну, я пожитки свои собрал и с первой же попуткой рванул вас встречать. Сумма поторапливаться заставляла, — добавил Коллекционер, блеснув узкими полосками прищуренных глаз.
— И много обещал Хромой?
— Незачем тебе знать, а то загордишься еще. Причем Хромой не только обещал, но и задаток выдал. Я еще удивился тогда, откуда у говнюка этого такие деньжищи завелись. Подумал, что сильно вы, должно быть, старика разозлили. Бля…. Это сколько же он себе оставил?
— Так что, Хромой — всего лишь посредник?
Коллекционер хихикнул и потер ладонью щетину.
— Не знаю, не знаю. Учитывая, что вы не знакомы, можно предположить такой вариант — старикан, наслушавшись моих псевдонаучных бредней, задался целью свести всех нормальных под корень, чтоб не мешали, суки, ходу эволюции, а начать по чистой случайности решил с вас двоих. Как думаешь?
— Неуместная подъебка. Значит, говоришь, Хромой на двоих заказ выдал, — начал Стас рассуждать вслух. — При этом он знал, когда мы вышли из Кутузовского и куда направляемся. И все это — сидя в Арзамасе.
— Да, — подтвердил охотник и с прищуром глянул на сокамерника.
— А не слыхал ли ты из уст Хромого таких словосочетаний, как Железный Легион или Старшие братья? — продолжил Стас, щурясь на тот же манер. — Не упоминал он ничего такого?
Коллекционер после секундной задумчивости недобро осклабился и поцокал языком.
— Может, кто-то и слыхал, как кто-то упоминал, а вот ты, дружок, откуда слов таких нахватался?
— Так он упоминал?
— Нет, — охотник покачал головой. — Зачем? Я бы тогда сумму удвоить попросил. Это как минимум.
— Что ты о них знаешь?
— Что знаю? Да, по сути, практически ничего, как и любой, кто вообще о них слышал. Сплетни кабацкие в основном, хотя сплетни тоже на пустом месте не родятся. Из того, что в уши залетело, одно сказать могу — серьезным людям… — охотник запнулся, — и не только людям, дорогу ты, видать, перешел. Очень серьезным.
— Кто они такие? Чего хотят?
Коллекционер перестал скалиться и нижняя часть лица, не скрытая капюшоном, распрощалась с привычным легкомысленным выражением. Тонкие губы сомкнулись, морщинки на сероватой коже вокруг рта разгладились, острый подбородок слегка приподнялся.
— А не многовато ли будет вопросов, мой лишенный отклонений друг? Что вообще за нездоровый интерес перед смертью? Тебе бы сейчас не о тайных организациях думать стоило, а о спасении души своей грешной.
Бледно-желтые огоньки, медленно сужаясь, вонзились в Стаса.
— В существование души я не верю, — ответил тот, выдержав долгий испытующий взгляд. — В ее спасение — тем более. А вот за сохранность тела своего бренного думаю еще повоевать.
Серый треугольник под капюшоном дрогнул, издав короткий смешок, и снова расцвел кривой ухмылкой, выражающий, видимо, одобрение только что озвученной жизненной позиции.
— Да ты, как я погляжу, оптимист. Люблю оптимистов, они умирают с надеждой в сердце. Как же тебя, личность, прямо скажем, ты уж извиняй, не слишком выдающуюся, угораздило с Легионом схлестнуться?
Стас решил не реагировать на сарказм и изложить недавнюю историю без утайки, тем более что скрывать ее никакого смысла уже не было, а возможность почерпнуть взамен новую информацию могла больше и не представиться.
— Чисто случайно вышло. Кутузовский помощи попросил. Их якобы банда какая-то пришлая на предмет «излишков» зерна пощупать решила. Кутузовцы делиться не захотели, собрали ополчение и наемников пригласили. Общими силами мы расстреляли автоколонну с тридцатью этими самыми легионерами. Засаду на колонну организовали вечером, а уже в четыре утра Кутузовский горел. В форт ворвались какие-то невъебенно здоровые твари и устроили там натуральную бойню. Мы с Максом — вторым наемником, нас всего двое пришло — еле ноги унесли. Вот такая история. Удовлетворен?
— Тридцать! — повторил Коллекционер и присвистнул. — Не удивлюсь, если в Арзамасе уже все стены вашими рожами украшены с кругленькой суммой над словами «За голову». А в колонне той одни люди были? Ну, без громил этих? — охотник бросил иронично-издевательский тон и говорил уже с неподдельной заинтересованностью.
— Да, только люди. Громилы под утро пришли, — ответил Стас. — Это их Старшими братьями называют?
Коллекционер кивнул и заерзал на скрипучей панцирной сетке.
— Их, их голубчиков. Здоровые, говоришь, твари?
— Они не просто здоровые, — Стас, поджав нижнюю губу, рассматривал потолок камеры, восстанавливая в памяти картину злосчастной ночи. — Это, блядь, танки ходячие. Людей с хотя бы близко к тому развитым телом я ни разу не встречал. Гора мускулов кило под триста. И эти триста кило — не дутое стероидное мясо. Они охуенно сильны. Один такой «танк» отшвырнул своими лапами ворота из листов пятимиллиметровой стали, на колесную пару наваренных. Как пушинку. Они из «Кордов» с рук палят! Я это своими глазами видел. Не напрягаясь, прицельно, как я из «калаша».
— Стрелял по ним? — с оттенком какого-то полусвященного трепета спросил Коллекционер и блеснул из-под капюшона желтыми кругляшками глаз, забывших о надменном прищуре.
— Стрелял.
— Убил?
— Одного.
Тонкие губы, полураскрытые в преддверии следующего вопроса, сомкнулись и немного сползли уголками вниз, желтые огоньки потеряли округлость.
— Как? — спросил охотник слегка разочарованно.
— В голову из «Печенега», почти в упор, — ответил Стас, глянув на сокамерника с вызовом. — Еще двоих ранил. Одному плечо распорол, второму — шею. Но, похоже, большого впечатления на них это не произвело. Все равно, что в чурбак палить — ни шока, ни испуга, они вроде и не удивились совсем. Один, который в плечо пулю словил, даже обернуться не посчитал нужным, как шмалял по баракам, так и продолжил, — Стас усмехнулся и поскреб щеку. — Не знаю, может, под наркотой были, а может, и в натуре боли не чуют. Хер их разберет. Одно понятно — валить тварей нужно прицельно и наверняка. Желательно в башню.
— Я старшего только один раз видел, — заговорил Коллекционер после небольшой паузы, крутя в руках пустую миску. — Да и то мельком. Лет семь назад, если не больше. На окраине Арзамаса. Ноябрь тогда был вроде, снег выпал уже, подмораживать начало. Я из кабака под утро возвращался, — охотник хмыкнул, и на тощее лицо снова вернулась привычная слегка надменная улыбка. — Перебрал в тот раз немного. Помню, что-то с парнями отмечали, — он задумался. — То ли вальнули кого, то ли долги выбили. А, не важно. Напились, короче, до поросячьего визга с радости какой-то, весь кабак заблевали, уроды. До сих пор удивляюсь, как нас Боров не порешил за паскудство такое. В общем, выполз я из этого хлева, иду кое-как, по стенам граблями перебираю, и тут слышу гул за спиной. Оборачиваюсь — колонна мимо идет, грузовиков шесть, наверное. Тяжелые такие дурины трехосные, высоченные, с кузовами тентованными. Я к стене спиною привалился, стою, шатаюсь, пялюсь тупо. Отродясь красотищи этакой в захолустье нашем не видал. А они едут. Одна, вторая, третья, вот и последняя уже мимо проходит. Гляжу, брезент позади отогнут малость, а оттуда, из кузова, таращится на меня, — Коллекционер растопырил пальцы вокруг своей головы, покрытой капюшоном, скривил рот и изобразил, почти точь-в-точь как дед Григорий, огромную злобную харю, — вот такенное еблище! Глазами зыркнуло, высунуло лапу в две ноги мои толщиной и брезент задернуло. Я как стоял, так и сполз жопой в лужу, чуть не обдристался от удивления. Никому в тот раз не рассказал про это, побоялся, что на смех подымут. Я бы и сам поднял. Дополз до конуры своей, проспался, а по трезвянке-то и вовсе пьяным бредом все почудилось. Только вот года полтора назад, там же, в Арзамасе, услыхал историю от пьянчуги одного, будто видел он за пакгаузом странных тварей огромного роста и могучего телосложения. Ящики они там какие-то в машины с телег перегружали. Тогда я про случай-то давнишний и вспомнил, решил поспрошать у местных, что да как. И выяснилось, ты подумай, что видят бычар этих не так уж и редко. В основном к востоку от города. Когда одного, а когда и пяток сразу, но всегда и всюду в компании людей, — охотник снова выдержал многозначительную паузу и сверкнул глазами. — Нормальных людей, — он подался вперед, заговорщически прищурившись. — Я тебе даже больше скажу. Слишком нормальных. В тех местах это особенно сильно в глаза бросается. Роста все примерно одного, камуфло, снаряга — все одинаковое, у каждого по «семьдесят четвертому» новехонькому. Кто видал, так просто в охуе полнейшем прибывали, говорят: «Как из кина про армию, разве что строем не ходят», — Коллекционер хмыкнул, довольный произведенным эффектом.
— Так что же это за люди? — снова задал вопрос Стас, лишаясь терпения и не услышав по существу ничего нового. — Что хотят?
— Не знаю, — ответил охотник, ковыряя в зубах длинным ногтем, замер на пару секунд, смачно причмокнул, глотая остатки тюремного харча, застрявшие, видимо еще со вчерашнего дня, и расплылся в своей неизменно гадкой ухмылке. — Может, мирового господства?
— А старшие, они как нарисовались? Не сами же народились от радиации?
— О! — Коллекционер поднял указательный палец, предварительно его облизав. — Вот эта тема куда как интереснее, — он отложил миску в сторону и с видом маститого специалиста приступил к изложению собственной теории: — Видишь ли, мутации, как ни прискорбно, редко идут организму на пользу. Мне, например, повезло. Радиационный фон, которого мама с папой — горите, суки, в аду — нахватались, не только меня не обговнял, но даже слегка улучшил. Мои мутации полезны и… Как это? Блядь! Забыл слово хорошее. А! Фун-кци-о-наль-ны. Помогают они мне по жизни с людьми общаться, — Коллекционер гаденько хихикнул и, высунув язык, резанул пальцем по горлу. — Н-да. Но большинству облучение сильно боком вышло. Кому левым, кому правым, да и в других вариациях. Наплодилось, короче, выродков на все лады. Я каких только не встречал, и с двумя головами, и с ногами сросшимися, и с рукой на шее, и с елдой на затылке. Многие из горемык, природой обиженных, подыхают еще в младенчестве, зачастую неестественной смертью, другие подольше лямку тянут, а третьи так и вообще завидно жизнь свою умудряются обустраивать, особенно если мозг не покороблен. Но я не о том сейчас. Понятно, что пользы от мутаций таких де-струк-тив-ных нету совсем. Другое дело — мутации функциональные. Но и у них есть недостаток. Они тоже, как и все, развиваются случайным образом. Так вот прикинь, как бы заебато все могло сложиться, если бы появилась возможность мутациями управлять. Вредные отсекать, полезные развивать, а может быть, даже и провоцировать само их возникновение.
— Так ты думаешь?..
— Угу, — Коллекционер медленно, вкрадчиво кивнул. — Кто-то очень башковитый и имеющий доступ к нужной технике сумел приручить мутацию. Это же очевидно. Сам подумай. Не может за не хуй делать появиться на свет мутант типа старшего. Но даже если у пизданутой матушки-природы мозги по случайности на место встанут и она родит нечто такое, то удастся ли ей это повторить? Нет! Я за свою жизнь двух одинаковых мутантов не встречал. Похожих — да, но не одинаковых, — охотник покачал пальцем у носа. — Даже волколаки один от другого отличаются. Это только кажется, будто они одинаковые все, особенно тем, кто их видел-то всего пару штук. А ты знаешь, что на севере волколаком называют любую псину, заметно крупнее обычной? И даже наши разные. Они не все черные и слепые. Есть и зрячие, и бурые, и мелкие. Они еще как вид не сформировались, зарождаются только. Жизнеспособные выживут и продолжат род, нежизнеспособные сдохнут без следа. Так виды формируются. Но для этого сотни лет нужны, если не тысячи. А старшие эти — ты же видел — как с конвейера все. По единым меркам лепленные. И их ведь не один, не два, и даже, наверное, не десяток. Кто-то, мой нормальный друг, выращивает армию. Да-да, — уверенно подтвердил Коллекционер, заметив оттенок недоверия на лице собеседника. — Армию с ударным кулаком из сверхлюдей — Старших братьев. И, похоже, ее передовые отряды уже в деле. Грядут большие перемены, большие…
По коридору, нарастая, снова прокатилось гулкое бетонное эхо шагов, и в двери с зубодробительным скрежетом открылось нижнее оконце.
— Нажрались, свиньи? — заботливо поинтересовался кто-то с той стороны, но ответа дожидаться не стал, да и разрешения говорить не было. — Сдавай посуду!
Узники послушно сложили нехитрый стальной сервиз, и Стас выпихнул его наружу.
— Теперь спать! Услышу пиздеж после отбоя — почки высушу!
Оконце закрылось, и шаги удалились под аккомпанемент гремящей посуды.
— Как спать-то будем? — спросил Стас, рефлекторно пробежавшись еще раз глазами по камере и, разумеется, не обнаружив в этом каменном мешке ничего кроме уже виденной ржавой койки и благоухающей параши — все в единственном экземпляре.
— Сразу хочу предупредить, — ответил Коллекционер, уже устроившись горизонтально. — Я не люблю, когда мне кладут голову на грудь, не терплю, когда сопят в ухо, и категорически не переношу слюнявых поцелуев перед сном, так что ты будешь спать на полу.
— Ну ни хуя себе! — возмутился Стас. — С чего это вдруг?
— Ладно, ладно, тише, не заводись, — прошептал Коллекционер. — В следующий раз поменяемся, но сегодня я не готов. Пол холодный, а у меня плечо что-то побаливает. Тебя, кстати, когда вздернуть-то должны?
Стас, пытаясь не вымазаться о какое-нибудь дерьмо, уселся на бетон и прислонился к стене.
— Послезавтра обещали.
— У-у. И за что же так поспешно?
— Гвардейца убил.
— Неслабо. Как умудрился?
— А тебе не все ли равно?
— Когда жить остается шесть дней, все события, настоящие или прошедшие — неважно, приобретают, как ни странно, совершенно иную значимость, на несколько порядков выше, чем обычно. У тебя нет такого ощущения?
— Пожалуй.
Коллекционер сунул левую руку под голову, задумчиво вздохнул и направил свои желтые глаза вверх, глядя куда-то сквозь влажный покрытый бурым грибком потолок.
— Раньше мое общение с тобой продлилось бы недолго и закончилось бы отрезанием пальцев, а теперь, видишь, беседую, душу, можно сказать, изливаю.
— Я тронут, — устало бросил Стас, делая очередную безуспешную попытку удобно примостить задницу на бугристом полу.
— Все же странная штука — жизнь. Начинаешь ценить ее только тогда, когда лимит становится известен. Представляю, как тебе должно быть сейчас тошно, ведь один день всего остался. Да… С кем же я трепаться-то буду?
— Удивляюсь, как такого отморозка на месте не пристрелили.
— Так ведь Воздвижение двадцать седьмого. Праздник, — невозмутимо ответил Коллекционер, по-прежнему мечтательно разглядывая небо, скрытое за железобетонными плитами. — Фигура я видная, вот и приберегли, наверное, для показательной праздничной казни. Надеюсь, что обойдется без библейских инсценировок. Ты как считаешь?
— Я считаю, что тематика праздника просто таки обязывает присобачить тебя к кресту.
— Что я слышу? Нотки обиды в твоем голосе? Никак зависть взыграла? Не расстраивайся. Просто не дорос ты еще до праздничных экзекуций, греховный уровень не тот. Так что придется довольствоваться будничным повешением при небольшом стечении зевак, которым по большому счету вообще насрать, кто ты есть и за что тебя вздернут, — Коллекционер перевернулся набок, подпер рукой голову и издевательски улыбнулся. — Да, Стас, выведут тебя рано утречком из камеры, посадят в тарантас, отвезут на приокскую площадь, взойдешь по ступенькам эшафота, накинет тебе палач на шею веревку намыленную, попа приведут, будет он херню свою божественную читать, крестом осеняя тебя, грешного. А на небе солнышко восходит, свежо, прохладно, воздух прозрачный-прозрачный, запах листвы прелой доносится, птаха какая-нибудь под карнизом защебечет, и так вдруг захочется жить, аж до ломоты зубной, прямо в костях что-то зашевелится от жажды этой. И вот, когда тяга к жизни достигнет своего пика, тогда палач опустит рычаг, створки под ногами распахнутся, и хруст позвонков возвестит миру о бесславном конце жизненного пути Стаса. Кстати, хочу дать совет — не напрягай шею и не забудь нужду утром справить. Если будешь пыжится, то позвонки могут и не треснуть. Тогда участь твоя незавидна. Веревка стягивает шею, дышать нечем, язык вываливается изо рта, артерии пережаты, крови к мозгу поступает все меньше, ты перестаешь себя контролировать, глаза закатываются, тело начинает биться в конвульсиях, кишечник и мочевой пузырь самопроизвольно опорожняются. Бывает, что палач в таких случаях может помочь — дернет вниз как следует, шея-то и сломается. Только вот, если ты обгадишься, вряд ли кто об тебя мараться захочет. Так и будешь дергаться, словно крыса придавленная, пока от удушья не подохнешь. Да, такие дела. А еще знаешь как бывает…
— Слушай, Коллекционер, — тихо, сквозь зубы позвал Стас, — а не пойти ли тебе на хуй?
— Да, пожалуй. Что-то заболтались мы с тобой. Приятных снов.

 

Утро началось с немелодичного, но уже привычного грохота мисок о пол и громогласной тирады за дверью:
— Подъем, отребье! Хватит дрыхнуть, пора наслаждаться жизнью!
Стас открыл глаза и поежился. Перед лицом зависло облачко пара. Во сне тело сползло по стенке и теперь лежало, скрючившись, на полу. Попытка перевести замерзшее туловище в вертикальное положение отозвалась болью в затекших конечностях.
— За-а-автрак, — потягиваясь, сел на кровати Коллекционер. — Славно. Доброе утро, сосед! Как спалось?
— Чтоб ты сдох, — поприветствовал Стас, с хрустом разминая плечо.
— Это непременно. Ну-ка, чем нас сегодня труженики кухни удивят? — охотник встал и, пританцовывая, подошел к двери. — Ты глянь, это же картошка. Глазам своим не верю. И почти без гнили. Никак тебя напоследок решили порадовать. Будешь?
— Даже не надейся, что тебе оставлю.
— Как можно? Отобрать у человека его предпоследний завтрак — на такое даже я не способен.
Стас поднял свою миску и подошел к Коллекционеру, вольготно рассевшемуся на кровати.
— Двигайся, койка сегодня моя.
— Ах, да, разумеется. Не возражаешь, если я на краешке посижу?
— Сиди.
Коллекционер подвинулся влево, и новый законный владелец единственного в камере предмета меблировки, скрипя ржавым железом и суставами, водрузил седалище на кровать. Поданное к завтраку блюдо представляло собой жидкую светлую кашицу сероватого оттенка с двумя плавающими внутри нечищеными клубнями картофеля, сильно обезображенными следами гниения, но местами все же пригодными в пищу. Стас выловил один из них и, отковыряв самые неаппетитные участки, составляющие заметно больше половины от общей массы, положил оставшуюся условно съедобную картофельную мякоть в рот, поспешно запивая ее водой. Коллекционер в это время уже сожрал обе свои картофелины и, держа миску обеими руками, заливал в луженый желудок водянистое гнилостно-серое пюре. Стас попытался сделать то же самое, но после первого же глотка картошка, с таким трудом запиханная внутрь, чуть не вышла наружу.
Он сплюнул на пол и протянул миску соседу.
— Хочешь?
— Не откажусь, — Коллекционер взял посудину и в один заход опустошил ее, после чего провел пальцем по стенкам миски и слизнул налипшую студенистую массу. — Да-а…. Есть все же на земле хорошие люди. Не каждый способен такой широкий жест совершить. Человек, мучаемый нестерпимым голодом, отказался от пищи, чтобы поддержать сокамерника-мутанта. Если это не героизм, тогда я уже ничего не понимаю в этой жизни.
— Ты закончил?
— Закончил.
— Тогда освободи мою койку.
— Да брось, Стас. Места, что ли, мало? Ложись, если хочешь, я же не мешаю. Кстати, а как твое полное имя?
— Станислав.
— А отчество с фамилией есть?
— Тебе зачем? Письма писать будешь?
— Да так просто, интересно. У меня вот ни имени, ни фамилии нет, и не было никогда.
— Что, с самого детства Коллекционером звали? Ты уже тогда пальцы резать начал?
Охотник тихонько засмеялся, и сиплые звуки перешли в кашель.
— Нет, в детстве я только воровством баловался, а звали меня тогда — Щенок.
— Вот, значит, откуда любовь к собакам?
— Остроумно, — Коллекционер ухмыльнулся, блеснув показавшимися из-под верхней губы клыками.
— И что, долго в щенках ходил.
— Нет, не долго. Как только перебрался в Арзамас, так и кликуха сразу сменилась на благозвучную.
— Дай-ка догадаюсь, — Стас сделал задумчивое лицо. — Неужели Волк?
— Где ты нахватался таких банальностей? — поморщился Коллекционер. — Хотя это простительно человеку, который никогда не был в Арзамасе. Эх, Арзамас, Арзамас…. Там такое разнообразие видов, что, имея кличку Волк, рискуешь потерять индивидуальность, а этого допускать никак нельзя. Клиент всегда должен знать и помнить, с кем имеет дело. Да, жаль, что не придется уже там побывать, тебе бы понравилось. Это колыбель свободы. Ни стен, ни патрулей, только ты и город. Там можно все, если знать как. Наркота, волыны на любой вкус, шлюхи всех мастей, работорговля, даже отбивные из человечины, если пожелаешь, только плати. Главное — самому не оказаться на вертеле, — охотник хихикнул и жестом изобразил, как невидимый шампур входит в задницу и выходит изо рта. — Блядь. Не показывают на себе, да уж ладно, хуже не будет. А какое там бухло… м-м-м. Не то что эта моча муромская. Настоящее термоядерное пойло. И ширнуться можно прямо у стойки. Там никого не ебет, с какой пушкой ты разгуливаешь по улицам. Можешь хоть с РПГ наперевес фланировать, хоть с огнеметом, если не боишься, что он кому-то приглянется. Единственное неудобство — банды. Они делят город на сектора, и каждая заправляет в своей деляне. Тронешь кого подвязанного — мало не покажется. Хотя и на этом можно заработать. Время от времени они воюют. Словом, мест для приложения таланта целая уйма. Город безграничных, мать его, возможностей.
— Так что же ты там не осел?
— Разнообразие люблю, перемену декораций.
— Понятно.
Стас, пользуясь возможностью, собрался расспросить о Хромом поподробнее, но тут по коридору застучали шаги. В этот раз ног было явно больше двух. Задвижка открылась, и в камеру заглянули глаза под черной пилоткой.
— К стене, живо. Руки поднять.
Оба зэка подошли к стене и положили руки на замшелый кирпич.
— За тобой? Уже? — спросил Коллекционер.
— Возможно.
Лязгнул замок, дверь открылась, и вошли двое.
— Тот, что справа, — подсказал кому-то простуженный голос.
Стасу заломили руки за спину и, развернув лицом к выходу, толкнули вперед.
— Держись там, нормальный. Не давай сукам повода для радости, — услышал он за спиной голос охотника, прерванный глухим звуком удара.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12