Балатон

В ночь под Новый год выпал обильный снег, и весь следующий день погода непрерывно менялась: то морозец, то мокрый снег из низких туч. На позициях стояла праздничная тишина. Обе стороны безмолвствовали. В танках установили дежурство, выставили охранение, остальные отдыхали в домах и погребах. Нашлись и непоседливые люди. Подогреваемые любопытством, озорством, а больше вином, «безлошадные» танкисты с автоматчиками, несмотря на запрет, продолжали вылазки на западную и восточную окраины Дунаальмаша. Завязывались скоротечные стычки. Больше всех усердствовал лейтенант Яковлев. Он уже не раз ходил в расположение противника, знал там все ходы и выходы и беспощадно мстил фашистам за два своих подбитых танка и гибель товарищей. В очередной раз он подбил идти с ним лейтенанта Зорю, наводчика орудия сержанта Роптанова, заряжающего сержанта Лысенко, радиста сержанта Спирюгова. Не удержались и примкнули к ним техник-лейтенант Рамадзе и вездесущий Николка. Все они вооружились автоматами, гранатами, прихватили несколько бутылок с зажигательной смесью и отправились искать приключений. Шагая впереди группы, Яковлев балагурил: «Устроим фрицам маленькую новогоднюю заварушку. Будут помнить нас и новогодний день». Знакомыми дорожками он вывел группу к кладбищу. Осторожно пробираясь между могил и надгробий, Яковлев вел добровольцев на западную окраину села и неожиданно наскочил на засаду. В ход пошли автоматы и гранаты. Яковлев швырнул одну за другой две гранаты Ф-1 и залег между могилами. Ведя огонь из автомата, он крикнул: «А ну, всем быстро отходить! Я прикрою огнем!..» Танкисты не заставили себя долго уговаривать и врассыпную бросились назад. Яковлев поливал фашистов из автомата. Немцы, прикрываясь надгробьями, вели ответный огонь и швыряли гранаты. Одна разорвалась невдалеке от Рамадзе и Зори. Корчась от боли, они с помощью Роптанова еле добрались до батальона. Вскоре невредимым прибыл и Яковлев.

Старший лейтенант Колесниченко, перевязывая раненых, бурчал: «Мальчишки! Дураки! Сами смерти ищут». Рамадзе и Зоря сквозь боль отшучивались: «Не бранись, доктор. До свадьбы все заживет». На медпункт прибыл майор Грищенко. Не стесняясь и не выбирая выражений, он зло выругал офицеров и начал им угрожать. Однако, глядя на раненых, страдающих от боли людей, майор отошел и смягчился. Лейтенант Зоря был ранен в пах, и Грищенко с издевкой посоветовал доктору отправить его в медсанбат верхом на лошади. Вечером всех раненых на попутной машине отправили в тыл.

Относительно спокойная обстановка убаюкала всех. Все больше захватывало праздничное благодушие. Каждый, исходя из своих возможностей, отмечал Новый год. В роты, на передовую подошли кухни. Повара постарались и приготовили праздничный обед. Хозяйственники вместо ста граммов водки выдали ром, причем в большом количестве. Экипажи к нему добавили еще сухое вино из погребков. Многие сами приготовили пельмени, блины, шашлыки и устроили небольшую пирушку. Леша Рыбаков по водосточной трубе пробрался к берегу Дуная, где обнаружил маленький ресторанчик с видом на величавую реку. Он пригрозил хозяину, заставил его приготовить приличный стол с изысканными напитками и, довольный своей затеей, пригласил Грищенко, Клаустина, Сергиенко и меня. В батальоне остались Климов и Гуляев. Во 2-м батальоне механик-водитель командирского танка сибиряк сержант Маякин сварганил пельмени, отварил их и поставил на стол большое блюдо дымящихся, пышущих жаром, воздушных пельменей, которые издавали неповторимый аромат, дразнящий и возбуждающий аппетит.

Обеды затянулись до позднего вечера. Хорошо закусив и подогревшись спиртным, многие завалились спать. Противник как будто только этого и ждал. Поздно вечером началась мощнейшая артподготовка. Стылая земля содрогалась от разрывов. Под прикрытием огня артиллерии из Комарно на Тату в колонну по два выдвигалась танковая армада. Часть ее повернула на восток, развернулась и атаковала Дунаальмаш и Самод. В воздухе висели сотни осветительных ракет. Стало светло, как днем. Началась круговерть. Удар застал наши передовые части врасплох. Трудно было понять, что происходит кругом. Мы выскочили из ресторанчика и под огнем противника еле успели пролезть по водосточной трубе к своим танкам. Батальон уже вступил в бой с наседающим противником. Быстро прикинув обстановку, комбат отдал самый короткий приказ: «Прочно оборонять занимаемый рубеж». Я с ходу заскочил в танк и «приступил к выполнению приказа». Танки противника, при поддержке пехоты и огня артиллерии, основной удар наносили вдоль шоссе на Несмей. В Дунаальмаше разгорелся тяжелый, ожесточенный бой. Танки батальона, еле сдерживая нашествие противника, начали с боем отходить. В бледном свете осветительных ракет было видно, как, озираясь и отстреливаясь, отходит и пехота, как на новые огневые позиции отходят артиллеристы. Все смешалось, управление терялось, эфир был забит распоряжениями, криками и бранью. Наши части были близки к паническому бегству, и только ночь и снегопад не позволили противнику воспользоваться благоприятной обстановкой.

2-й батальон с боями отошел на высоту 294. Танки рассредоточились, заняли ранее подготовленные позиции и изготовились к бою. Пехота отходила, и танки остались один на один с противником. С новой силой разгорелся ночной бой. Удар большой силы для нас оказался полной неожиданностью. Отсутствие четкого взаимодействия пехоты с танками, а также согласованных действий по месту и времени позволили передовым частям противника сразу добиться успеха и потеснить пехотные части. 232-й гвардейский полк при первой же атаке противника стал отходить, и наша 170-я танковая бригада осталась без прикрытия.

Под ударами сильного противника 1-й батальон не выдержал и стал медленно отходить в юго-восточном направлении. При отходе в речушке застрял танк младшего лейтенанта Досужева. Экипаж отбивался от противника, но вскоре танк был подбит. Выбросив в воду клин затвора и разворотив гранатой двигатель, экипаж, отстреливаясь, пробирался к батальону. Раненые, измученные и почерневшие от усталости танкисты прибыли в роту только к исходу 2 января. 2-й и 3-й танковые батальоны с батальоном автоматчиков отошли на рубеж высота 294 – Дунасентмиклош, где в течение 2 января отбивали атаки противника. Бригада оказалась в тяжелейшем положении. Взаимодействие между нами и 80-й гвардейской стрелковой дивизией так и не было восстановлено, мы действовали разрозненно, по усмотрению своих командиров. Связь с корпусом часто прерывалась, офицеры связи с боевыми распоряжениями запаздывали, и комбриг с комбатами действовали по обстановке, на свой страх и риск. Люди дрались самоотверженно, гибли, получали ранения, но без приказа не отходили с занимаемых позиций.

3 января полковник Чунихин через офицера связи получил приказ поступить в распоряжение командира 31-го гвардейского стрелкового корпуса и, действуя совместно, не допустить продвижения противника в восточном и юго-восточном направлениях. Противник к этому времени занял Дунаальмаш, Несмей, Шютте и Тордаш. Бригада оказалась в тылу противника. Связь с корпусом пропала. После бесплодных усилий связаться с корпусом и соседними соединениями комбриг принял решение взорвать все неисправные танки, снять с них пулеметы и оставшимися силами с боями выходить в направлении Марат – Сомор, где перейти к обороне. Маршрут выхода был выбран по полевым и лесным дорогам, прямиком через лес и по узкоколейной железной дороге в обход населенных пунктов. Были определены 22 рубежа регулирования, по достижении которых комбриг требовал своевременного доклада. В авангард направлялся 2-й танковый батальон, в арьергард – наш 1-й. На них и легла вся тяжесть выхода из окружения. 2-й танковый батальон прокладывал путь бригаде. В голове его шла рота Панфилова. Шли днем и ночью, не останавливаясь. Южнее Байна, в лесу на обширной поляне, танки наскочили на засаду: штурмовые орудия, артиллерия и пехота противника открыли сильный огонь. В воздухе появилась вражеская авиация, которая начала бомбить батальон. Небольшой клочок местности в лесу превратился в ад. Комбат приказал развернуть пушки назад и пробиваться прямиком, лесом. Ломая деревья, кустарники, втирая их в землю, батальон прокладывал путь бригаде. Лес спасал и скрывал колонну от авиации. Танкисты вышли к хутору, который даже не был обозначен на карте. Разведчики лейтенанта Чеботарева окружили дом, ворвались в него, но там, кроме хозяев, никого не было. Хозяин показал, что здесь совсем недавно были немецкие танки, которые, не задерживаясь, ушли по дороге на восток. Неожиданно к дому подкатила санитарная машина. Из нее бойко выскочил молодой офицер-медик, следом высыпали смазливые девчушки-медсестры в белых халатах. Офицер был возбужден и встревожен. Ночью он отстал от медсанбата и сейчас догонял его. Колтунов, Чащегоров и Чеботарев не могли помочь ему. Они сами не знали, где свои войска и где противник. Медсестры, увидев раненых на танках, предложили забрать их с собой, но воспротивилась военфельдшер Анна Леонтьевна Дронь. Офицер распрощался с нами, сел в кабину и так же быстро укатил по полевой дороге.

Доложив о прохождении очередного рубежа и обстановку, Колтунов и Чащегоров повели батальон по лесной дороге. Вскоре они наткнулись на ту самую санитарную машину. Водитель был убит в кабине, около машины, распластавшись на земле, лежал окровавленный офицер. У кустарников, прямо на снегу, лежали полунагие, изнасилованные и изуродованные медсестры. Некоторые еще подавали признаки жизни. Военфельдшер Дронь цыкнула на танкистов: «Что уставились? Не видели голых баб?» – и, матеря фашистов, прикрыла девчонок, оказывая живым медпомощь…

Дальше следовать этим маршрутом было опасно, и комбриг направил батальон по узкоколейной железной дороге. Маршрут был не из лучших, но иного выхода не было. Идти было трудно, особенно автомашинам. Многие машины вышли из строя, их пришлось поджечь и бросить. Танки ковыляли, доставляя массу неудобств танкистам и десанту на танках. Но и в этих ужасно трудных условиях люди от усталости и психологического перенапряжения засыпали на ходу. Проходя сложный участок, заснув, свалился в обрыв автоматчик рядовой Костя Ушаков. Изуродованного, без сознания, его достали и передали в медсанвзвод. Этот адский переход закончился к вечеру, когда удалось выйти на проселочную дорогу.

Дальше полковник Чунихин повел бригаду на танке по бездорожью, напрямик на Сомор. Впереди все отчетливее были слышны раскаты взрывов, там шли жаркие бои. При подходе к Сомору, когда надо было пересекать большое поле, налетела вражеская авиация и начала бомбить и штурмовать оставшиеся танки. Два зенитных пулемета ничего существенного сделать не могли. К счастью, быстро появились наши краснозвездные «ястребки», в небе над нами завязался воздушный бой. Проскочив открытую местность, мы вошли в лес, и к утру 4 января комбриг вывел бригаду к Сомору, где шел ожесточенный бой. Чунихину удалось связаться и установить взаимодействие с командиром стрелкового полка. Развернув 2-й и 3-й танковые батальоны и батальон автоматчиков, комбриг лично повел их в атаку. Удар с тыла решил исход боя. Противник был разгромлен, и бригада совместно с пехотой заняла круговую оборону в Соморе. Штабу бригады удалось связаться с корпусом, и там облегченно вздохнули. Поступил приказ: «До особого распоряжения оставаться на месте». Весь день противник контратаковал, пытаясь выбить наши танки и пехоту из Сомора. Нас беспрерывно бомбила авиация, но уже не так безнаказанно, – на огневых позициях развернулись два зенитно-артиллерийских полка и наша ЗПР. Зенитчики вели довольно прицельный огонь и под ликующий восторг обороняющихся сбили два самолета. Наиболее любопытные солдаты бросились к горящим самолетам, но те начали рваться. Под улюлюканье и хохот смельчаки вприпрыжку побежали назад…

Бригада вела тяжелые оборонительные бои в Соморе без нашего батальона, о существовании которого штаб знал только по редким, коротким сигналам о прохождении рубежей, предусмотрительно определенных комбригом при отходе. На долю нашего батальона выпала тяжелая участь с самого начала отхода. Прикрывая отход бригады, батальон закрепился на высотах юго-восточнее Дунаальмаша. Немецкие танки стали обходить нас с флангов: враг пытался сломить сопротивление батальона и перейти в преследование. Но лишь с выходом бригады на дорогу Шютте – Тардошбань майор Грищенко дал команду на отход.

Комбат передал все оставшиеся танки батальона мне и приказал прикрыть отход батальона по намеченным рубежам. Сам он свернул колесные машины в одну колонну и под прикрытием своего танка направился на Сомор. Я оставил три танка на занимаемом рубеже, помог Маркову организовать засаду на широком фронте и приказал ему удерживать участок до выхода основных сил моей роты на новый рубеж. После этого я свернул колонну и помчался вслед за колонной батальона. Ждать противника долго не пришлось. Проведя небольшую перегруппировку, он перешел в атаку с еще большим остервенением. Уже спускались сумерки, когда 7 немецких танков, при поддержке артиллерии и пехоты, атаковали оставленный в прикрытии взвод. Марков, Глива и Ткачев открыли огонь из-за укрытий. Немецкие танки построили свой боевой порядок «углом назад», стараясь охватить наши танки и уничтожить их, но удачная стрельба Ткачева и Гливы охладила их пыл: на флангах вспыхнули и загорелись сразу два вражеских танка, затем еще один. Боевой порядок противника расстроился, но два снаряда ударили в борт машины Маркова, танк закурился и вспыхнул. Экипаж успел выскочить и под прикрытием огня своих танков отполз к танку Гливы. Бой продолжался, но, когда совсем стемнело, противник, не добившись успеха, свернул в сторону и ушел.

Занявший место Гливы Марков доложил мне о выполнении задачи и помчался на новый рубеж за ротой. К рассвету следующего дня рота с танками Гливы и Ткачева заняла оборону на рубеже Шютте – Татабанья. На сей раз мы выбрали для танков удобные позиции, прикрытые местными укрытиями, успели накормить личный состав, пополнить боезапас и изготовиться к бою. Я занял место в центре боевого порядка, откуда хорошо просматривалось поле боя и было удобно управлять танками роты.

Рассветало. Солнце лениво пробивалось сквозь толстую пелену тумана, когда появился противник. Выдвигался он нехотя, с оглядкой. В первой линии шли 7 танков, вслед за ними 6 БТР с пехотой, а за ними еще 5 танков. Сила внушительная, но 12 танков против наших 7 в обороне – это не так много. Оценив расклад сил, я по радио приказал изготовиться к бою, но огня с дальних дистанций не открывать, а подпустить танки на 600–700 метров. Танкисты замерли в ожидании. Танки противника шли ходко, развернулись и дерзко атаковали нас. Огонь они открыли с дальних дистанций, видимо, пытаясь психически воздействовать на нас мощным огнем.

Подпустив врага ближе, я приказал вступить в бой. Темп стрельбы противника тут же возрос. Его пехота с криком «Ура!» (в атаку шли «власовцы») бросилась в атаку, но огонь взвода автоматчиков и лобовых пулеметов танков положил ее на землю. Один за другим загорелись три танка противника, но был подбит и танк Ярочкина; раненые члены экипажа с трудом выбрались из танка. Бой принимал все более ожесточенный характер. Противник пытался сбить наш заслон и продолжить наступление, для чего ввел в бой еще 5 танков на левом фланге. Три из них завязали бой с танком Бурцева. Экипаж отбивался с трудом. Ему удалось подбить один танк, еще по одному сожгли я и лейтенант Бикмулин. Противник не выдержал напряжение боя, стал пятиться, искать укрытия, а затем под прикрытием лесочка на высотке отвернул и ушел в сторону, оставив на поле боя 6 сгоревших и подбитых танков и 4 БТР.

Наш батальон привел себя в порядок и пошел на Байну. Следом пошла и ротная колонна танков. Налетела вражеская авиация, ставшая буквально терзать батальон. Отбомбившись, авиация улетела. Мы похоронили убитых, забрали раненых и вновь направились на Байну. На его западной окраине мы развернули танки, и под их прикрытием батальон пошел на Сомор для соединения с бригадой. Вскоре по дороге на Байну появилась колонна из 5 немецких танков и 4 БТР. Подпустив их поближе, мы открыли огонь. Головной танк колонны загорелся, а остальные на ходу развернулись и помчались прочь.

К исходу 4 января батальон прибыл в район обороны бригады, и майор Грищенко доложил комбригу о выполнении задачи. Чунихин с большой радостью встретил батальон, от души обнял комбата и приказал всех отличившихся представить к наградам. Батальон был выведен в резерв и сразу приступил к подготовке направлений и рубежей для контратак.

Бригада продолжала вести тяжелые, упорные бои. Люди устали и с трудом отбивались от превосходящих сил противника. Не успев передохнуть и привести себя в порядок, 1-й танковый батальон получил задачу контратаковать вклинившегося в нашу оборону врага и уничтожить его. Остатки танков в атаку повел майор Грищенко. Контратака удалась: не ожидавший ее противник дрогнул и отошел. Положение было восстановлено.

В ночь на 5 января бригада получила приказ отойти и занять оборону северо-западнее Фельше-Ереша. 1-й и 2-й танковые батальоны с двумя ротами автоматчиков заняли оборону в садах и по опушкам рощи севернее и западнее Фельше-Ереша. Выставив танковый взвод младшего лейтенанта Апушинского в засаду на опушке леса северо-западнее Фельше-Ереша, 3-й танковый батальон занял оборону, оседлав развилку дорог в 1 км восточнее Фельше-Ереша. На рассвете комбриг на местности уточнил рубежи обороны, и мы тут же приступили к оборудованию позиций. Машины подвозили горючее, боеприпасы, разгружались, забирали раненых и убывали в тыловой район. Заправлялись и загружали боеприпасы мы, не прекращая инженерных работ. Времени было в обрез, противник нажимал. Капитана Клаустина комбриг назначил заместителем командира батальона и приказал ему исполнять обязанности командира 1-го танкового батальона вместо раненного в бою Грищенко. Я был назначен начальником штаба батальона.

Погода испортилась. Подморозило, земля покрылась толстым слоем снега. Бездействовала авиация противника, но значительно усилила огонь его артиллерия, и особенно реактивные минометы. Под прикрытием их огня части противника развернулись и атаковали бригаду. Вновь развернулись ожесточенные бои. Противник упорно лез на нас, бросая в бой танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры и пехоту. Он стремился захватить Жамбек – важный узел дорог на пути к Будапешту. Особенно упорные бои разгорелись во второй половине дня 6 января, когда противник бросил в бой большое количество бронетехники и пехоты. Артиллерия и реактивные минометы активно поддерживали атакующих. Бой был жестоким. На снегу перед обороной батальонов дымились и горели 7 танков и 6 БТР, распластались десятки трупов, но росло количество убитых и раненых и с нашей стороны. В разгар боя с боевым распоряжением во 2-й танковый батальон был направлен старший лейтенант Рязанцев. Перебежками от укрытия к укрытию, лесом и чистым полем он пробирался в батальон, но до цели не дошел. В это время противник вел сильный обстрел, и, видимо, Рязанцев попал под огневой налет. Произошедшее встревожило командование бригады. Была создана специальная розыскная группа, которая с разведчиками прочесала прилегающий лес и поля, но среди убитых Николая не обнаружили. Так погиб мужественный и отважный офицер. В конце марта 1945 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

День был ненастным, и сумерки спустились рано. Танкисты надеялись, что враг не решится наступать ночью, но он в очередной раз атаковал позиции бригады. Батальоны, отбиваясь из последних сил, стали пятиться назад. Танки противника ворвались в Фельше-Ереш. Лишь наше упорное сопротивление, темень и сильный ветер с мокрым снегом не позволили им развить успех. Комбриг решил оторваться от противника и под покровом темноты занять более выгодный рубеж. По его приказу бригада отошла и заняла оборону в километре южнее Фельше-Ереша и двух километрах северо-западнее Маня. Мне же комбриг приказал прикрыть танками батальона отход бригады. 1-й танковый батальон усилил огонь и продолжал бой. Противник не заметил отхода бригады, остановился и приступил к перегруппировке своих сил и подготовке к продолжению наступления с утра. При этом артиллерия противника продолжала вести методический огонь. Выполнив задачу, я медленно, отстреливаясь, отвел танки, в лесу свернул их в колонну и прибыл в район расположения штаба бригады. Только тогда немцы обнаружили отход танков. Они усилили обстрел, но преследовать нас ночью в непогоду не решились.

Остановив колонну в районе командного пункта бригады, я вылез из танка и вместе с оперуполномоченным батальона Журавлевым направился к погребу, где располагался штаб бригады. В это время по штабу бригады противник произвел артналет. Кругом рвались снаряды и мины. Мы, спасаясь от огня, обнявшись, распластались под могучей сосной. Мощный снаряд ударил в сосну, разнес верх ее в щепки и осыпал нас градом осколков. Мне обожгло правое бедро и предплечье. Обстрел прекратился так же неожиданно, как и начался. Я вскочил и, ковыляя, побежал к погребу, а тяжело раненный Журавлев остался лежать в луже крови. Ворвавшись в погреб, я был возбужден и на ходу костерил проклятых фашистов. Чунихин быстро охладил меня:

– Прекрати ругаться! В чем дело?

– Там, под сосной, тяжелораненый Журавлев!

Не ожидая продолжения или команды, офицер штаба по фамилии Жуков бросился на помощь. Я пытался доложить о выполнении поставленной задачи, но комбриг остановил меня и крикнул врача. Лейтенант Максимова осмотрела и обработала мои раны, перевязала и уложила меня на носилки. Вскоре принесли и Журавлева. Рано утром всех раненых, в том числе и меня, отправили в медсанбат.

Полежав в госпитале пару дней, я сбежал. К этому времени в нашем батальоне почти не осталось ни танков, ни личного состава. Комбриг приказал передать оставшиеся машины во 2-й батальон, а остатки личного состава и автотранспорт вывел в резерв. Расположились мы в господском дворе Тордаш. Сюда пришел сбежавший из медсанбата майор Грищенко. В гости ко мне приехала и Мария Мальцева, которая на следующий день напомнила мне о давнем разговоре:

– Вась, помнишь, ты обещал, что, когда станешь начальником штаба, переведешь меня к себе в батальон?

– Маша, сейчас не время. Идут бои. Вот стану командиром батальона, тогда другое дело, – отнекивался я.

Уехала она обиженная.

После провала второго контрудара противник прекратил наступление по всему фронту. Однако он не отказался от плана освободить окруженную группировку в Будапеште и готовил очередной контрудар. На этот раз он рассчитывал прорвать оборону между озерами Балатон и Веленце, выйти к Дунаю севернее Дунафельдвара, разгромить войска 3-го Украинского фронта, а затем, ударом с юга, освободить окруженные войска в Будапеште. 18 января комбриг по радио получил приказ комкора: «Совместно с 1438-м самоходно-артиллерийским полком, у которого оставалось всего четыре САУ-85, срочно выступить и к 19 января занять оборону на рубеже Иснефальва – Бебиц – Надьхерген и не допустить продвижения противника на восток и юго-восток».

Потрепанная в боях бригада быстро свернулась в колонну и выступила боевыми подразделениями по указанному маршруту. Колонну вел лично комбриг. Мы шли по знакомым местам, только в обратном направлении. Пройдя ночным маршем 70 км, бригада 19 января к 02.00 подошла к Шарошду. Начразведки Гусак доложил, что противник овладел Шаркерестур и развивает наступление в восточном направлении, на Дунапентеле. Чунихин доложил обстановку в штаб корпуса и получил указание занять оборону на рубеже Альшотебержек – Шербогард и не допустить продвижения противника в направлении Цеце. Бригада, не задерживаясь, выступила из Шарошда на Хантош. При подходе к Надьлок встретили коменданта Шербогарда с представителем 7-го гвардейского механизированного корпуса, которые доложили, что танки противника ворвались в Шербогард. Связь с корпусом пропала. Обстановка складывалась не в нашу пользу. Противник наступал в сторону Дуная на всех направлениях.

Комбриг, долго не раздумывая, приказал 2-му танковому батальону с ротой автоматчиков занять оборону в районе 2 км северо-восточнее Кишлока и не допустить продвижения противника на восток и юго-восток. 3-му танковому батальону с танко-десантной ротой он приказал прикрыть дорогу из Шарсентмиклош и не допустить прорыва противника на Херцегфальв, а самоходные установки оставил в своем резерве.

Тем временем противник за ночь навел переправы через канал Шариз, форсировал его и теперь успешно продвигался к Дунаю. Основные силы 18-го танкового корпуса вели упорнейшие бои в районе Секешфехервара. Прибыл лейтенант Чеботарев и доложил, что до 30 танков идут в направлении Херцегфальв. Выслушав разведчиков, полковник Чунихин подал команду приготовиться к бою. Он приказал подпустить колонну танков как можно ближе, уничтожить головные танки, а затем расстреливать их при развертывании в боевой порядок. На горизонте, на белом фоне было видно, как не спеша, ровно, движется танковая колонна противника. Подпустив головной танк на 400 м, Отрощенков скомандовал: «Огонь!» Заговорили все пушки и пулеметы. Оборона ожила, ощетинилась. Первым же выстрелом Васадзе подбил головной танк, впрочем, по нему били и другие экипажи. Колонна противника сразу расстроилась: передние танки встали, последующие от неожиданности стали дергаться из стороны в сторону и медленно развертываться, подставляя нам борта. Однако танкисты Отрощенкова не смогли воспользоваться выгодной ситуацией. Разгорелся тяжелый, неравный бой. 3-й танковый батальон не выдержал, отошел и закрепился только на перекрестке дорог, ведущих на Дунафельдвар и Дунапентеле. Танки противника овладели Херцегфальв и продолжали движение на Цеце. 2-й танковый батальон отбивался от противника в районе Кишлока. Комбриг усилил 3-й батальон двумя самоходными артиллерийскими установками СУ-100 и батальоном автоматчиков, приказал занять круговую оборону на перекрестке дорог и прочно удерживать его.

Сережа Отрощенков развернул бурную деятельность. Понимая, что противник вот-вот появится перед батальоном, он носился по позициям, как метеор: расставлял каждый танк, самоходную установку, определял рубежи для автоматчиков. Экипажи неистово работали, вгрызаясь в мерзлую землю, стараясь прикрыть хотя бы ходовую часть и борта. На душе было тревожно и неспокойно. Все прекрасно понимали, в каком критическом положении они находятся.

Закрепиться как следует не удалось. В середине дня появилась колонна танков и бронетранспортеры с пехотой. Пройдя Сорваш, семь «Пантер» и до пехотного батальона противника развернулись и стремительно атаковали позиции батальонов, пытаясь уничтожить наши танки, автоматчиков и пробиться на Дунапентеле. Немецкие танкисты всегда отличались хорошей подготовкой, а танки «Тигр» и «Пантера» имели превосходные прицелы. Бороться с ними было трудно. Требовались хорошая выучка, умение и хладнокровие.

Танки противника, набирая скорость, все ближе и ближе подходили к нашей обороне. Появилась авиация, развернулась и пошла в пике, сбрасывая бомбы и обстреливая наши танки из пушек. Слабосильная ЗПР открыла огонь: результата он не дал, но психологическое воздействие на летчиков произвел – их удары не всегда были точны. Вслед за авиацией на позиции 3-го батальона навалились танки. Младший лейтенант Х.М.Прохоренко вплотную подпустил «Пантеру», со второго выстрела подбил ее, а после третьего попадания вражеский танк встал и задымился. Танк Прохоренко засекли, и вскоре бронебойный снаряд пробил его башню насквозь, а попавший в борт второй снаряд завершил свое черное дело. Танк охватило пламя, весь экипаж погиб… Тяжелый бой продолжался, но вскоре, потеряв 3 танка, 2 БТР и оставив на снегу десяток трупов, противник отошел. С нашей стороны также было подбито три танка.

Комбриг оценил выгодный и очень важный рубеж перекрестка дорог и перебросил сюда танки 2-го батальона, свой резерв и опергруппу. Фактически он собрал все, что осталось от бригады, в один кулак и лично возглавил его. Противник, проведя небольшую перегруппировку, предпринял новую попытку сбить бригаду с занимаемого рубежа. В бой были брошены танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры и пехота. Их активно поддерживала авиация. Район обороны бригады стонал и содрогался от разрывов бомб, снарядов и мин. Очертя голову враг лез на нас, стараясь во что бы то ни стало захватить этот важный узел дорог, но жалкие остатки нашей бригады дрались насмерть. Встретив яростное сопротивление, противник откатился назад, оставив на поле боя 2 танка, 3 БТР и много трупов. Но и от бригады осталось всего 6 танков…

Не добившись успеха, противник начал обходить бригаду, развивая успех на восток и север. Создавалась угроза нашего окружения. На активные действия у бригады не было сил, и комбриг принял решение: оставаться на прежнем рубеже, занять круговую оборону и биться до последнего. Другого выхода не было.

Во время боя вышла из строя радиостанция РСБ; связь с корпусом оборвалась. Комбриг направил в штаб корпуса донесение с офицером связи Салтыковым. В донесении он просил разрешения отойти на линию обороны стрелковых войск. Не зная обстановки в бригаде, комкор в это же время направил в бригаду своего офицера связи с приказом: «До наступления темноты прочно удерживать занимаемый рубеж, а ночью внезапно атаковать и захватить Шербогард». Но офицер связи корпуса заплутал и не смог пробиться в бригаду.

Разведчики вели активную разведку и докладывали комбригу, что противник из Херцегфальва повернул на восток и север. Он как одержимый рвался к Дунаю! На исходе дня небольшая колонна танков с пехотой еще раз атаковала нас, пытаясь сбить бригаду с перекрестка дорог. Не добившись успеха, танки противника обошли наши позиции слева и заняли Надь. Во второй половине дня 19 января вражеские танковые части достигли Дунапентеле, а к утру 20 января вышли к Дунаю. Войска 3-го Украинского фронта были рассечены на две части. Создалась очень сложная обстановка.

Наша бригада была в тяжелом положении. Она была отрезана от главных сил корпуса, от своих тылов и собственного штаба. Танков и пехоты было очень мало, соседей не было, радиосвязь с корпусом отсутствовала. Офицеры связи в большинстве случаев нарывались на противника и погибали. Противник забил все дороги танками, артиллерией и пехотой. Свирепствовала его авиация. Расширялась полоса прорыва. Бригада оказалась в тылу врага. Действовать приходилось на свой страх и риск. И, к чести Чунихина, он не дрогнул, выстоял и тем фактически спас бригаду.

К нашей великой радости, к району обороны подошли 2-й батальон 32-й мотострелковой бригады и 1000-й истребительно-противотанковый полк, у которого осталось всего 2 самоходных артиллерийских установки. По радиостанции РСБ командира этого полка Чунихин связался с комкором. Не выслушав комбрига и не поинтересовавшись обстановкой, генерал-майор Говоруненко отругал его за потерю связи, выразил неудовольствие действиями бригады, после чего подтвердил приказ, который не смог доставить офицер связи корпуса. Полковник Чунихин терпеливо выслушал несправедливые упреки комкора и убедительно доказал, что в сложившейся обстановке такой приказ невыполним и что нет смысла оставаться на прежнем рубеже в отрыве от своих войск. После короткого раздумья комкор нехотя согласился с Чунихиным и приказал занять оборону на новом рубеже, чтобы не допустить продвижения противника на Перкату.

Ночью бригада снялась и направилась в указанный район. К этому времени противник овладел хутором и Перкатой. Комбриг доложил обстановку и получил приказ выйти в район Шарошд, где мы должны были занять оборону. В бригаде оставалось всего 4 танка, 4 САУ СУ-85 и около 60 автоматчиков.

Весь день 20 января противник развивал наступление. Особенно упорные бои развернулись за Секешфехервар. Противник обошел его и пытался любой ценой захватить важный стратегический пункт. Но это ему не удалось, здесь стойко оборонялись 21-й и 133-й стрелковые корпуса и 18-й танковый корпус. Командующий фронтом принимал решительные меры, чтобы не допустить выхода противника к Дунаю.

Весь день бригада простояла в роще севернее Шарошда. Вновь нарушилась связь с корпусом, и комбриг нервничал. Убыли, разыскивая штаб корпуса, офицеры связи. Неопределенность положения давила. Единственную радость доставили нам ремонтники, направившие в батальон два восстановленных танка. Наконец связь с корпусом была установлена, и комбриг получил приказ: «Выступить в Элесаллаш. В Элесаллаше занять оборону и прикрыть левый фланг обороны корпуса».

Подошел корпус. Полковник Чунихин получил распоряжение передать оставшиеся танки и самоходные артустановки 110-й танковой бригаде. Но во время передачи танков противник неожиданно силами 6 танков с пехотой на БТР атаковал нас из Сорваша. Танкисты не были готовы к бою, и в их действиях проявились замешательство и растерянность. В воздухе повисли десятки осветительных ракет. Противник ворвался в район обороны бригады. Завязался ожесточенный бой. С большим трудом комбриг восстановил порядок и организовал отпор противнику, но удержать перекресток дорог не смог. Потеряв 3 танка, наша бригада отошла…

К исходу 21 января обстановка на 3-м Украинском фронте была все еще сложной. Противник продвигался вперед, на Будапешт. Вражеские танки вышли к Дунаю и, расширяя полосу прорыва, ударили по нашим тылам. Лавина обозов, тыловых колонн армий, корпусов, дивизий, бригад хлынула на переправы в Дунафельдвар, Эрчи, Байя, Чепель. У каждой скопились тысячи машин и повозок. Авиация противника беспрепятственно бомбила их, издеваясь над беззащитными людьми и машинами.

Вместе с корпусными тылами к переправе у Эрчи подошли и тылы нашей 170-й танковой бригады. У переправы творилось что-то невообразимое: смешались машины и повозки с ранеными, горючим, боеприпасами и другим имуществом. Со всех прилегающих дорог напирали новые колонны, подгоняемые страхом нападения немецких танков и авиации. Каждый пробивался к переправе и старался быстрее перебраться на другой берег. Кругом шум, крик, отборная ругань!

Комендант переправы, в расстегнутой шинели, с пистолетом в руке, охрипшим голосом кричал, еле сдерживая одних, угрожая другим и пропуская на переправу третьих. Слабосильные, старенькие катера таскали громадные паромы через разлившийся бурный Дунай. Страх и беззащитность подгоняли людей. Каждый ловчил, обманывал, напирал, но комендант был неумолим. Ему каким-то чудом удалось вначале переправить раненых, и уже затем он начал переправу тылов. На очередной паром погрузились минометчики, потом дошла очередь и до наших батальонов. Саша Чащегоров прорвался к коменданту и получил у него паром. Мы погрузились и только отвалили от берега, как увидели, как на противоположном берегу взлетел на воздух паром, подорвавшийся на плавучей мине. Жуткое зрелище потрясло всех. К счастью, паром со штабом и тылом батальона пересек Дунай и благополучно причалил. Бойцы быстро разгрузились, наблюдая страшную картину только что случившейся трагедии. В воде плыли трупы людей, лошадей; санитары вытаскивали их из воды. Раненым оказывали помощь, мертвых хоронили. Следом за тылами 2-го танкового батальона переправились тылы остальных батальонов и бригады. Затем одной колонной через Дунафальдвард они направились в район Элесаллаш.

На станцию Элесаллаш прибыл эшелон с 19 танками Т-34, которые комбриг все передал в 3-й танковый батальон. Капитан Отрощенков разгрузил танки и сосредоточил батальон в хуторе в 4 километрах восточнее Элесаллаша. Из прежнего офицерского состава в батальоне остался только Васадзе. Требовалось заново готовить и сколачивать батальон, но времени для этого не было. Штаб батальона быстро провел боевой расчет, дозаправили танки, загрузили боеприпасы, и в ночь на 23 января батальон выступил и занял оборону на рубеже «Северная окраина Фельше-Позменд – Кокошчи – Егерь». Сюда же вышел и штаб бригады.

Во второй половине дня в бригаду прибыло 15 новеньких самоходных установок СУ-76. Эту машину танкисты видели впервые и отнеслись к ней скептически. Слабая броневая защита и маломощная пушка не дали ей путевку в жизнь. Она внезапно появилась на фронте и так же внезапно сошла со сцены, успев получить прозвище «зажигалка». Но сейчас 2-й танковый батальон был преобразован в самоходно-артиллерийский. Появилась непривычная организационная структура батальона: три батареи по 5 самоходок. Сразу возникли сложности в обеспечении горючим, боеприпасами и запасными частями. Тем не менее к утру 24 января батальон занял оборону правее позиций 3-го танкового батальона. Буквально на следующий день в бригаду прибыл эшелон с танками Т-34. Наконец и наш батальон был полностью вооружен. Так за короткий срок бригада была укомплектована техникой и личным составом и вновь стала боеспособным соединением. 26 января наступательные возможности противника иссякли и создалась возможность окружения его прорвавшихся к Дунаю соединений. 170-я танковая бригада получила задачу наступать в направлении Херцегфальв.

Уяснив задачу, оценив обстановку и рассчитав время, Чунихин принял решение и объявил его офицерам штаба и командирам батальонов и отдельных рот. После этого он выехал на местность для работы с командирами подразделений. Пасмурным, неуютным январским днем с небольшой господствующей высотки, прикрываясь чахлой рощицей, штаб бригады приступил к организации наступления.

Начразведки Гусак доложил характер обороны противника, указал расположение опорных пунктов, огневых точек на переднем крае и в глубине и ближайших резервов. Затем комбриг уточнил задачи 1-го и 3-го батальонов и порядок использования самоходок – они побатарейно были приданы батальонам, а одна батарея была оставлена в резерве комбрига; ей были указаны рубежи развертывания для прикрытия флангов бригады. Было организовано и взаимодействие между батальонами и соседями. Особое внимание было уделено действиям 3-го танкового батальона по овладению Херцегфальвом, а затем развитию его успеха 1-м танковым батальоном в направлении Мелькут, Мейвельде, Н.Перката. В заключение совещания начштаба доложил порядок организации управления и связи.

Убедившись, что задачи поняты, комбриг предоставил возможность и время для работы на местности комбатам с комротами, а последним – с командирами взводов и танков. Для общего руководства он оставил с ними майора Новикова, большого эрудита, грамотного и знающего офицера. Такая предметная, показательная работа была настоящей школой для молодых, безусых командиров батальонов и рот, помогая им вырабатывать твердые командирские навыки. Не всем в корпусе нравился стиль и метод руководства полковника Чунихина. Его за глаза часто называли «либералом» и «демократом». Больше ценился культ силы, грубого напора. Именно поэтому нашего комбрига обходили наградами и воинскими званиями. Но зато в самый опасный момент комкор всегда бросал на угрожаемое направление именно нашу бригаду, и комбриг всегда с честью выполнял поставленные задачи.

В нашем танковом батальоне роль комбата впервые исполнял капитан Клаустин. Комиссар Климов и я, как начальник штаба, старались ему помочь. Рана на моей ноге еще не зажила окончательно, и я ходил, опираясь на палку.

В ночь на 27 января бригада начала выдвижение и заняла исходные позиции для наступления. Сюда же прибыли 1114-й зенитно-артиллерийский полк и батарея самоходных установок 363-го тяжелого гаубичного артиллерийского полка.

По сигналу комкора бригада перешла в наступление в направлении Кокащд, Мелькут, Н.Перката. Все три бригады корпуса во взаимодействии с пехотой 133-го стрелкового корпуса успешно начали громить противника. Наш батальон пока двигался во втором эшелоне, а 3-й батальон ворвался на юго-восточную окраину Херцегфальва и во взаимодействии с другими бригадами корпуса овладел этим важным населенным пунктом. Именно в этот момент для развития успеха комбриг ввел в бой наш 1-й танковый батальон. К исходу дня мы вышли в район в 1 км восточнее Н.Перкаты и здесь встретили организованное сопротивление танков, артиллерии и пехоты противника. Кроме того, на минных полях подорвались четыре наших танка, однако быстро спустившаяся темнота скрыла их от огня противника и помогла нам вытянуть и восстановить танки.

С утра 28 января 1-й и 3-й танковые батальоны возобновили наступление. Встретив упорное сопротивление, наш батальон стал обходить Н.Перкату с севера. 3-й батальон с полком 68-й стрелковой дивизии подошел к юго-восточной окраине Н.Перкаты и неожиданно нарвался на сильный огонь танков. Батальоны откатились назад. Подъехал комбриг с опергруппой, уточнил на месте обстановку и организовал новую атаку. После ожесточенного боя часть села удалось захватить, но полностью выбить противника из Н.Перкаты не удалось.

29 января из Адони вышла колонна вражеских танков и БТР, и разведчики обнаружили ее только при подходе к Н.Перкате. Чунихину пришлось срочно перенацелить часть сил бригады для борьбы с этой колонной. В темноте развернулся ожесточенный бой. Воспользовавшись подкреплением, противник из западной части села атаковал потрепанные части 68-й стрелковой дивизии, смял их и вышел на дорогу, ведущую на Дунапентеле. Создалась угроза удара во фланг и тыл нашей бригаде. Бой принял сложный и опасный характер. Наш танковый батальон частью сил отбивался от противника в Н.Перкате, а основными силами отражал атаку танков из Адони. 3-й танковый батальон продолжил бой в селе, а частью сил, резервом прикрывая фланг и тыл бригады, уничтожал противника, атакующего из Н.Перкаты на Дунапентеле.

Ожесточенный бой продолжался и ночью, в непогоду. Противник дрался отчаянно. Его танки с пехотой и БТР настойчиво атаковали позиции нашего батальона. Выкрашенные в белый цвет вражеские танки ночью сливались с местностью и упорно лезли вперед. На снегу застыли и горели уже 4 танка противника, но роты отбивались с трудом… Надо отдать должное немецким солдатам и офицерам, это были хорошие вояки и в единоборстве всегда доставляли нам много неприятностей и потерь.

Комбриг с опергруппой выдвинулся к 3-му танковому батальону. По пути он наскочил на немецкую колонну из 5 танков и 4 БТР. Отвернув в сторону, под покровом темноты он пропустил колонну, а прибыв к Отрощенкову, приказал немедленно послать вдогонку роту и уничтожить противника. Старший лейтенант Васадзе быстро догнал вражескую колонну, пристроился к ней в хвост и открыл огонь с близкого расстояния. Началось замешательство, паника. Оказать сопротивление противник не смог. Он потерял 3 танка и 2 БТР, но остальные сумели улизнуть в Дунапентеле. Рота Васадзе без потерь вернулась обратно, что очень повысило всем настроение. Угроза удара в тыл бригады была ликвидирована.

Бой продолжался всю ночь. Почерневшие от копоти и усталости, танкисты не заметили, как ночь перешла в день. Обе стороны дрались неистово, неся большие потери. В Н.Перкате и вокруг нее образовалось настоящее кладбище погибших солдат и офицеров, подбитых и сгоревших боевых машин. На участке обороны бригады, перед северной и восточной окраинами, догорали 13 танков, 11 БТР и 26 автомашин противника; 9 танков и 6 самоходок потеряли и мы…

Сдав свои позиции 86-й стрелковой дивизии, 170-я танковая бригада вышла в район Рожа-Кишгалом. Наш батальон с батареей СУ-76 получил задачу перерезать и оседлать шоссе Дунапентеле – Адонь, но, подойдя к шоссе, наткнулся на организованное сопротивление противника. Завязался бой. После стремительной атаки батальон уничтожил противника, захватил участок дороги южнее Талиан и Радыга и занял оборону. В этом бою мы потеряли два танка.

Противник стремился не допустить окружения вышедшей к Дунаю группировки своих войск. Он вел активные, маневренные бои, удерживая и улучшая занимаемые позиции. 1-й танковый батальон нашей бригады, оседлав дорогу, с трудом сдерживал вражеские атаки из Дунапентеле на Адонь. На помощь нам майор Новиков привел танковый батальон 181-й бригады и организовал круговую оборону. В эти напряженные дни в районе боевых действий все смешалось – день, ночь, наступление, оборона. Трудно было разобраться, где свои войска, а где чужие. Разведчики сбились с ног, уточняя обстановку. Приказы и боевые распоряжения командиров корпуса и бригады не всегда поспевали за развитием событий, и батальоны часто действовали по своему усмотрению. Обе стороны дрались ожесточенно, продолжая нести большие потери.

В ночь на 30 января полковник Чунихин снял батальоны и повел их на Мелькут. Мы с ходу атаковали и овладели Кени Веним, не останавливаясь, выбили противника из Мелькута и подошли к Киш Веним, где оборонялась пехотная рота, усиленная двумя танками и шестью БРТ. Наш батальон развернулся и атаковал, и вскоре танки ворвались на окраину деревушки. Противник не выдержал и отступил. Батальон с ротой автоматчиков и батареей СУ-76 занял оборону в Крешка, перерезав дорогу Адонь – Н.Перката, а 3-й батальон с танкодесантной ротой и батареей СУ-76 занял оборону в километре юго-западнее высоты 188, перерезав дорогу Дунапентеле – Н.Перката. Оборону строили методом опорных пунктов и засад. Возглавлял ее майор Новиков. Капитан Отрощенков основные силы сосредоточил в стороне от дороги, а у хутора выставил засаду в составе взвода САУ, одного танка и взвода автоматчиков.

Стояла тихая, зимняя, безоблачная ночь. В бледных лучах луны искрился снег. Изнывая от усталости и неудобства, дремали в машинах танкисты и самоходчики. Страдали от холода автоматчики. Вдали послышались шум моторов и лязг гусениц. Прислушавшись, мы подготовились к бою. Вскоре, как призраки, на шоссе появились танки и БТР с пехотой и артиллерией. Они осторожно шли из Дунапентеле на Н.Перкату. Первым открыл огонь танк младшего лейтенанта Круглова, затем послышались более глухие и слабые выстрелы самоходок Худякова и Чернового. Сразу вспыхнули два танка и БТР противника. От неожиданности вражеская колонна расстроилась, но, сообразив, что перед ними небольшие силы, немцы быстро оправились, развернулись и атаковали засаду. В неравном бою были подбиты танк Круглова и обе СУ-76, засада перестала существовать… Капитан Отрощенков, получив доклад от засады, привел батальон в боевую готовность и достойно встретил потрепанную колонну противника. Потеряв еще 5 танков и 20 автомашин, враг отошел, остатки его сил отступали по полевым дорогам. После этого боя комбриг получил задачу овладеть городом Адонь, и утром 31 января бригада перешла в наступление. Во второй половине дня в 5 км южнее Адони мы встретили упорное сопротивление, и батальоны закрепились на достигнутом рубеже. Подошли машины с боеприпасами и горючим. В расположениях батальонов курились кухни. Люди иззябли и были рады горячей пище.

Штаб бригады остановился в хуторе. Комбриг принял решение: «Используя разрывы в обороне противника, под покровом темноты выйти к Адони. 3-му танковому батальону наступать вдоль дороги Дунапентеле – Адонь и атаковать город с юга. 1-му батальону обойти Адонь и атаковать с северо-запада. Разгромить гарнизон в городе и занять круговую оборону. Атака в 05.00». Майор Дроздов и капитан Кочелапов быстро оформили решение и с офицерами связи отправили его в батальоны.

Началась подготовка к наступлению. Наш батальон расположился в чахлой рощице, и Леша Рыбаков отыскал неказистый одинокий домик. Здесь жила семья бедного батрака, где в одной комнате размещались горница, хлев, кухня и спальня за занавеской, куда забилась насмерть перепуганная, немолодая, очень полная хозяйка. Ее почему-то сразу окрестили «тетя Еля». Мы предлагали ей поесть, но она отказалась от ужина, продолжая сидеть в своем убежище. После морозного дня, усталости и хорошего ужина нас разморило в тепле. Глаза слипались, клонило ко сну. Леша Рыбаков заснул мгновенно: он поразительно хорошо умел отключаться и так же быстро включаться. Задремали и мы с Клаустиным, а вот капитан Климов, закончив писать политдонесение, встал, оделся и на ходу бросил: «Пойду посмотрю, как устроились люди, проверю охрану и отдых солдат. А вы поспите, с утра предстоит трудный бой». В этом был весь Климов – это действительно был заботливый, душевный человек, живший для людей и ради людей и не заботившийся о себе.

Передышка оказалась короткой. Под окном затарахтел мотоцикл, и в избу с шумом и морозом ввалился офицер связи бригады Сережа Салтыков. С размаху он бросил на стол пакет: «Получай приказ, комбат, и пошевеливайся!» Рыбаков смахнул со стола остатки снеди и разложил карту, комбат вскрыл пакеты и вслух прочитал приказ. «Что есть для комбрига?» – заспешил Салтыков. «Ничего. Задача ясна, – ответил Клаустин. – Адью!» Салтыков исчез так же шумно, как и появился.

Уяснив задачу, комбат определил, что самое сложное в ней – ночью, по бездорожью, вовремя выйти на северо-западную окраину Адони. Важно не блудануть, значит, нужен хороший проводник. Выбор пал на Рыбакова, но он неожиданно заупрямился: «Почему опять я? Разве ротный сам не сможет вывести свои танки?» – «Может, Леша, но мы сейчас не можем, просто не имеем права рисковать. Смоляков толковый офицер, однако мы мало его знаем, а ты прошел по дорогам войны днем и ночью от самого Сталинграда, хорошо ориентируешься по карте и на местности, вот и помоги ему», – убеждал Клаустин продолжавшего протестовать Рыбакова.

Размолвку просто и буднично разрешил комиссар Климов: «Леша, успокойся, я пойду с тобой…» Вот удивительная была способность у человека, – одним словом, одной фразой разрешить проблему, разрядить напряженную обстановку, сомнение, обиду, вселить уверенность!

Усиленная рота Смолякова с Климовым и Рыбаковым скрылась в ночной мгле, уходя в трудный путь. Резкий, холодный ветер гнал поземку, луна скрылась, низко опустились облака. Танки двигались по бездорожью, на ощупь, медленно, стараясь выдержать направление движения. Комбат со штабом и резервом шел следом, сверяя и контролируя движение по карте.

Проснувшись под утро, я услышал за занавеской, где все время сидела тетя Еля, какую-то возню и ее стоны. Одним из командиров танков у нас был Алексашин, крепыш небольшого роста. Позже, когда взяли Адонь, мы спрашивали его: «Что же ты там с ней делал? Она же такая страшная!» Но он говорил: «Нет, она ночью красивая!» Хохотали мы от души.

Фашисты считали, что в такую погоду мы вряд ли будем наступать ночью, и просчитались. К 5 часам утра 1 февраля батальоны бригады подошли к Адони и подготовились к атаке. В городе было тихо, только горланили петухи и лаяли собаки. В воздухе периодически зависали осветительные ракеты. Командир и штаб бригады следовали по дороге Дунапентеле – Адонь за 3-м батальоном и при подходе к Адони получили донесение: «Батальоны вышли на указанные позиции и готовы к атаке». Это обрадовало комбрига. Появились и разведчики, и капитан Гусак сообщил: «Гарнизон небольшой, танков немного, и, похоже, фрицы нас не ожидают».

В 05.00 приданный бригаде зенитный полк открыл огонь по наземным целям, и бригада перешла в атаку. Немцы всполошились, в воздух полетели сотни осветительных ракет. Начался жаркий бой на улицах. Сложно и тяжело вести бой ночью, особенно в городе. Основные силы противник сосредоточил на южной окраине города. 3-й танковый батальон с автоматчиками сразу наскочил на подготовленную оборону и хорошо организованную систему огня, и темп его атаки упал. Наступая вдоль дороги, рота Васадзе попала под губительный перекрестный огонь. Один за другим были подбиты два танка, теперь их в роте осталось только пять. Но левее атаковала рота старшего лейтенанта Мохова: здесь оборона была слабее, и рота успешно продвигалась вперед, ворвалась в город и завязала уличные бои. Продвигаясь с боем по узким улочкам, танкисты выходили на юго-западную окраину Адони.

Еще более успешно наступал наш батальон. Выход на северо-западную окраину оказался неожиданным для противника. Батальон развернулся, стремительно атаковал и с рассветом вышел к центру города. Это решило успех всего боя: противник дрогнул и отошел по дороге на северо-запад, нам не удалось закрыть ему путь отступления. Адонь был взят, и комбриг получил приказ занять оборону. Расставили танки, самоходки, определили позиции автоматчикам. В городе было тихо, пустынно, – жители попрятались в домах и не выходили. Командование бригады и батальонов, проверив боевые порядки, разрешило экипажам и автоматчикам передохнуть, выставив охранение.

В дом, где расположился наш штаб, во второй половине дня прибежали два подростка – дети хозяина дома. Они рассказали, что видели, как из леса северо-восточнее Адони выдвигается большая колонна танков с пехотой. Клаустин не сразу поверил мальчуганам. Но неожиданно начавшаяся мощная стрельба подтвердила их слова. Разведчики бригады и батальона просмотрели сосредоточение и выдвижение танков, и контратака немцев застала батальон врасплох. Танкисты под огнем занимали места в танках и сразу вступали в бой. Отбивались, кто как мог. Город ожил. Стрельба шла отовсюду. Попрятавшиеся фашисты и мадьяры из домов и с чердаков оказывали помощь своим контратакующим танкам.

На ходу одеваясь, мы выскочили из дома и перебежками, падая и поднимаясь, с трудом добрались до танка комбата. Клаустин и Рыбаков заскочили в танк. Я, Климов и парторг Сидолако стояли рядом у сарайчика, стараясь разобраться, откуда ведет огонь противник. Я был одет в английскую шинель без погон, а замполит, старый танкист, всегда носил кожаную куртку и танкошлем. Видимо, поэтому снайпер выбрал его… Я увидел след трассера выпущенной пули, а в следующее мгновение она попала в живот комиссара, разорвав на вылете его бок. Климов охнул и осел. Я и Сидолако подхватили его под руки и с трудом уложили на трансмиссию танка. Раненый был в сознании и сквозь зубы с трудом процедил: «Тяжело… внутри все горит… больно…» Потом он сказал: «Наверное, это все. Я только вас прошу, у меня двое сыновей, найдите и помогите им». Надо сказать, что его адреса у нас не было, и после войны мы, сукины сыны, не удосужились порыться в архиве бригады, найти его адрес и хотя бы написать им… Это не делает нам чести.

Затем комиссар впал в забытье. Колесниченко наложил ему тугую повязку, которая сразу пропиталась кровью. Я стоял над телом комиссара на трансмиссии и не заметил, как наводчик стал разворачивать орудие назад, чтобы отстреливаться отступая. Чтобы избежать удара, в последний момент я схватился за ствол танковой пушки и повис на нем над землей. Помню, что очень испугался, что сейчас упаду и попаду под танк, который меня раздавит. Ребята начали колотить по башне, танк остановился, там разобрались, в чем дело, довернули пушку, и я опять оказался на трансмиссии.

Положение батальона было критическим: противник разорвал боевой порядок батальона и продвигался к центру города. Отстреливаясь, мы отходили к центру города. Прикрывая наше отступление, в бой вступил батальон Отрощенкова, но и он не смог остановить наступление врага. К вечеру бригада оставила Адонь и сосредоточилась в лесу южнее города. Мы подсчитали потери, они были большие – 2 танка, 3 самоходных орудия. Похоронили убитых, отправили в тыл раненых.

С подходом 110-й танковой бригады мы вновь выбили немцев из города и по приказу комкора бригады заняли в нем круговую оборону. Остатки противника поспешно отходили в северо-западном направлении, на Бешньо.

Всего в боях за Адонь бригада потеряла 8 танков и 4 самоходных артиллерийских установки СУ-76. Наученный горьким опытом, штаб бригады организовал активную разведку в северном и северо-западном направлениях, а комбриг приказал комбату автоматчиков капитану Яковлеву прочесать район обороны бригады. Выполняя приказ, автоматчики на северо-западной окраине Адони наткнулись на ужасную картину. В переулке стоял изрешеченный пробоинами и сгоревший танк лейтенанта Писарева. Недалеко от него стоял подбитый и обгоревший «Тигр», чуть дальше – разбитое противотанковое орудие. Рядом, в сарае, обнаружили труп зверски замученного Писарева…

2 февраля бригада совершенствовала оборонительные позиции в городе, восстанавливала подбитые и неисправные танки. Кроме того, мы продолжали хоронить убитых… 3-й танковый батальон передал оставшиеся танки в наш батальон и вышел в резерв. На должность замполита прибыл старший лейтенант Дмитрий Денисович Юров – бывший парторг батальона обслуживания Академии бронетанковых и механизированных войск.

В конце дня бригада получила задачу – наступать за 110-й танковой бригадой. Выступили мы ночью и к утру вышли в район перекрестка дорог в 1,5 км севернее Сольгаэтохаза, где заняли оборону. Около двух суток бригада стояла на месте, уничтожая мелкие отходящие и блуждающие группы противника. Затем мы снялись с занимаемых позиций и 4 февраля сосредоточились на западной окраине Шарошда. Здесь комбриг получил задачу наступать в направлении Детрица и ударом с северо-востока овладеть городом Аба. Увязав взаимодействие с пехотой и артиллерией, 5 февраля бригада перешла в наступление. Противник на отдельных рубежах оказывал сопротивление, а при нашем подходе к Детрицу немцы открыли сильный огонь из танков и орудий. Пехота залегла, но Калустин развернул батальон и повел его в атаку, и тогда пехота поднялась. Мы с ходу овладели Детрицом: противник, потеряв один танк, два орудия и несколько десятков пехотинцев, откатился на Аба. Преследуя отходящего противника, наш батальон подошел к городу и к исходу дня захватил его.

Сил у пехоты и нашей бригады было мало. В стрелковых полках осталось менее сотни активных штыков, в бригаде – совсем мало танков. Тем не менее с утра 6 февраля бригада во взаимодействии с ослабленными подразделениями 200-го стрелкового полка 68-й стрелковой дивизии перешла в наступление в направлении «господский двор Февань». Упорнейший бой развернулся у Фельшесентыхвана. Наши неоднократные атаки на этот опорный пункт успеха не имели. Пехота, неся большие потери, залегла. Остановились танки, сгорела одна СУ-76. От наступления в этом направлении пришлось отказаться.

Комбриг приказал командиру 2-го танкового батальона передать оставшиеся 4 СУ-76 в 1-й батальон и вывел его в резерв. После этого в нашем батальоне стало 6 танков и 4 САУ СУ-76, а ночью из ремонта подошли еще 3 танка. Заболел капитан Клаустин, тогда комбриг приказал мне с танками и самоходками поступить в распоряжение командира 200-го стрелкового полка и во взаимодействии с полком утром 7 февраля наступать в направлении Фельше – станция Бодагайтор. С выходом к Фельше мы наткнулись на хорошо подготовленную оборону и организованный огонь танков, артиллерии и пехоты. Пехота залегла и стала окапываться, а танки встали в укрытия.

Комполка – молодой, высокий и стройный майор – приказал перейти к обороне и выслал вперед разведчиков. Вскоре они доложили, что на рубеже станция Бодагайтор – роща в 0,5 км юго-западнее Фельшесентыхвана обороняется до пехотного полка противника, усиленного 15 танками. На огневых позициях врага стоят шесть артбатарей, в его обороне хорошо развита система инженерных сооружений. Стало ясно, что прорвать оборону имеющимися силами невозможно. Немного подумав, комполка сказал, словно отрубил: «Все! Наступление окончено. Всем окопаться, закрепиться и быть готовыми к отражению возможных контратак». Штаб и комполка разместились в станционном здании, меня майор пригласил к себе. Ординарец быстро накрыл стол, и майор предложил подкрепиться «чем бог послал». Мы выпили по чарке водки, закусили холодным салом. Начштаба полка разложил карту на столе и нанес обстановку. Комполка прилег на топчане, поторапливая связистов. Вскоре навели связь, и майор доложил обстановку комдиву, сделав вывод, что имеющимися силами наступать невозможно. В ответ послышалась ругань вперемешку с матом. Комполка отвел трубку в сторону, предоставив возможность всем послушать сочную речь генерала. Закончив брань, комдив приказал: «Немедля атаковать, уничтожить противника и продолжать наступление. Об исполнении доложить».

– Есть! – глухо и зло ответил майор. В раздумье он постоял, махнул рукой и вновь завалился на топчан, приходя в себя и успокаиваясь.

– Какие будут указания? – спросил начштаба полка.

– Никаких! Сиди и рисуй, – сердито пробурчал майор.

Я сидел и недоумевал: командир получил приказ наступать, а сам лежит и никаких распоряжений не отдает. Не выдержав, я подошел к комполка и спросил:

– Товарищ майор, разрешите готовить танки к атаке?

– И тебе захотелось сгореть, – с сарказмом сказал майор. – Я же поставил тебе задачу, вот и выполняй! – После короткой паузы он продолжил: – Слушай, капитан, сколько у тебя танков? С самоходками десять, а у противника пятнадцать, и каких? «Тигры», «Пантеры» плюс до 30 орудий и пехотный полк в обороне, а у меня всего 86 активных штыков и две 45-мм пушки. Вот и наступай! – с горечью закончил майор. Помолчав, он примирительно продолжил: – Ничего, капитан, как-нибудь выкрутимся. Бог не выдаст – свинья не съест.

Через час зазвонил телефон. Комполка взял трубку:

– Слушаю… Так точно. Пехота подготовилась к бою, танки заняли исходные позиции, через несколько минут атакую. Хорошо, буду докладывать.

Присутствующие с тревогой смотрели на него, понимая, что он играет с огнем, а майор вновь завалился на диван. Минут через 20 он вызвал комдива и доложил:

– Товарищ генерал! Пехота при поддержке танков пошла в атаку. Противник оказывает упорное сопротивление, ведет сильный огонь из рощи в 0,5 км юго-западнее станции Фельшесентыхван.

– Вот и хорошо, действуй активнее, смелее наращивай усилия. Докладывай!

– Будет выполнено!

Через час майор вновь докладывал:

– Товарищ генерал! Полк вышел на рубеж юго-восточнее станции Бодакатор, роща юго-западнее. Встретил упорное сопротивление. Пехота залегла. Ведет огневой бой.

Генерал, недовольный таким поворотом событий, приказал:

– Держись, майор! Проведи перегруппировку и продолжай наступление. Я подъеду к тебе.

– Что вы, товарищ генерал! Противник ведет ужасный обстрел. Все дороги и местность к нам хорошо просматриваются и простреливаются.

– Ладно, действуй решительнее!

– Есть! – облегченно вздохнул комполка.

Минут через 40 он вновь докладывал:

– Товарищ генерал! Противник силой до полка пехоты при поддержке 15 танков контратаковал. Полк с боями отошел на исходный рубеж, с трудом отбиваемся.

Тут генерал дал волю своим чувствам и в конце прокричал:

– Негодяи! Я выезжаю и на месте разберусь!

Майор был явно расстроен и тут же приказал готовить пехоту и танки к атаке. Вскоре на «Виллисе» подкатил генерал, в распахнутой шинели и папахе набекрень. Не выслушав доклада, командир полка ехидно спросил:

– Где твои воронки и бешеный обстрел?

– Кругом вас, – повел рукой майор, показал на окрестности. И, как по заказу, противник произвел огневой налет. Мощные взрывы потрясли землю, загнав генерала в окоп.

– Хватит дурить и втирать мне очки! Поднимай полк, и вперед! – приказал комдив.

– Есть! – глухо ответил комполка и подал сигнал к атаке. Пехота поднялась. Жиденькая цепь во главе с командирами батарей, рот и взводов с негромким криком «Ура!» пошла в атаку. Танки, на ходу обогнав пехоту, устремились к роще. Подпустив атакующих на дальность прямого выстрела, артиллерия, танки и пехота противника открыли ураганный огонь. Вот тогда грозный генерал почувствовал силу огня противника. Забившись в траншею, оставленную пехотой, он изредка высовывал голову и наблюдал, как идет атака. Не дойдя до обороны противника, понеся большие потери, пехота залегла. Остановились танки и самоходные установки. Загорелся впереди идущий танк, весь его экипаж погиб… Вспыхнули две самоходки… Атака захлебнулась в самом начале. Под огнем врага автоматчики отходили, вынося на плащ-палатках тяжело раненых. Большие потери понес стрелковый полк. Молодой майор стоял в оцепенении, мертвенно бледный, наблюдая, как по дурости комдива гибнут остатки дорогого ему полка. Я понимал, что он рисковал жизнью, обманывая генерала, ради сохранения жизни своих людей, заранее зная исход боя.

Лишь счастливая случайность спасла остатки полка и танкового батальона от полного истребления. Перейди противник в контратаку, несдобровать бы и ретивому комдиву. Но враг был уже не тот: он тоже вымотался и избегал активных боевых действий. Не дожидаясь отхода полка, генерал вылез из траншеи, сел в подскочивший «Виллис» и умчался, даже не попрощавшись с комполка.

– Вот так, капитан, – проводив комдива взглядом, горько промолвил майор. – Я хотел спасти людей. Не получилось.

Темнота покрыла весь ужас и позор бесславной атаки по прихоти самодура. Ночью подсчитали потери, вынесли и похоронили убитых, отправили в тыл раненых. Комполка приказал подать ужин. На стол легла нехитрая снедь. Мы подняли солдатские кружки с водкой, и майор глухо, с болью в сердце, произнес: «За невинно и бесславно погибших. И пусть они кровавой памятью будут на совести того, кто не внял голосу разума, посылая их на верную и бессмысленную смерть!» Все молча выпили.

Утром 9 февраля бригада получила приказ сдать участок обороны 68-й стрелковой дивизии и сосредоточиться в районе Чонград. В течение двух суток бригада находилась в занимаемом районе. Личный состав приводил технику и себя в порядок; из ремонта подошли 5 танков. Комбриг на собрании офицеров штаба, комбатов и их замов подвел итог боевых действий, особо остановившись на потерях. Они были большими: 27 танков и 10 самоходно-артиллерийских установок было сожжено или подбито. Противнику мы нанесли примерно такой же урон.