ГЛАВА 9 Образцовая служанка. — Все в жизни приедается. — Телеграмма. — Ехать, и немедленно! — Санитарный поезд. — На пути в Кимберли. — О том, что может открыть путешествие по железной дороге. — Трудное путешествие. — Умер. — Несчастная мать. — Бегство. — Между двух огней. — Белый чепчик. — Походный марш Молокососов
Сорви-голова, не видя другого выхода из положения, вынужден был примириться с более чем скромным положением. Правда, та легкость, с которой он сошел за девушку, немного удивила его, а может быть, даже задела где-то в глубине души его самолюбие.
Подумайте только: капитан разведчиков, герой осады Ледисмита, солдат, бежавший из плена — и вдруг служанка!
Но события следовали с такой быстротой, что у него не хватало времени задуматься.
Старая леди уже ввела его в дом.
— Я буду платить вам один фунт в месяц. Согласны?
— На старом месте мне платили полтора, — не моргнув, ответила мнимая Жанна Дюшато. — Но леди так нравится мне, что я согласна и на один фунт.
— Отлично! Платье у вас еще довольно чистое, оставайтесь в нем. Я дам вам белье, башмаки и чепчик… Да, да, вы будете носить чепчик Я на этом настаиваю А почему вы так коротко острижены?
— У меня был солнечный удар, и косы мешали прикладывать лед, пришлось их обрезать О, если бы вы только видели, миледи, какие они были длинные да толстые! А какого красивого, золотистого цвета! Я так горевала!..
— Довольно, довольно! Уж не кокетка ли вы? Терпеть этого не могу!
— Я?! Кокетка?. Господь с вами, миледи! Я не ношу даже корсета.
— И хорошо делаете! Девушка вашего класса должна быть скромна, трудолюбива, бережлива, предана своим господам.
— Надеюсь, миледи скоро убедится, что я обладаю всеми этими качествами.
— Отлично!.. Вот кухня. Приготовьте чай.
Эта задача — сущий пустяк для капитана Сорви-голова: в бытность свою в Клондайке он приобрел недюжинные кулинарные познания Первый успех на новом поприще! Чай заварен отменно, тосты запечены в меру, ветчина нарезана тонкими, как кружева, ломтиками, а сгущенное молоко разбавлено водой в должной пропорции.
Чепчик, надетый на слишком длинные для мужчины и слегка вьющиеся волосы, — новый успех!
Когда Сорви-голова оставался один, он тщательно изучал перед зеркалом все повадки служанок: как придавать смиренное выражение лицу, опускать глаза и не сдвигать набекрень привычным мужским движением свой более чем скромный головной убор.
Переодевание удалось на славу! В этой высокой и сильной девушке, немного нескладной, молчаливой, застенчивой и охотно бравшейся за любую работу, трудно было бы узнать молодого борца за независимость Трансвааля Настоящая находка эта служанка, мастерица на все руки.
О вы, герои трагических приключений в «Ледяном аду» — Леон Фортэн, Поль Редон, Лестанг, Дюшато, Марта Грандье, настоящая Жанна Дюшато, Тоби, Серый Медведь, — поглядели бы вы на вашего Жана, охотника на гризли, победителя бандитов «Коричневой звезды», в комичном облике служанки!
Или вы, отважные Молокососы и мужественные буры, оплакивающие храбрейшего из храбрых — капитана Сорви-голова! Что стало бы с вами, если бы вы увидели, как он в белоснежном чепце, завязанном бантиком под подбородком, в юбке до пят и переднике орудует возле печки, бежит на звонок и отвечает своим фальцетом «Да, миледи… Нет, миледи…»
Нетрудно представить, какой бешеный взрыв хохота вызвал бы у вас этот маскарад, сменивший драму воинской жизни. А между тем для самого Жана Грандье в этом не было ничего забавного.
Дни шли за днями, не внося никаких изменений в его нелепое и полное риска существование, грозящее каждое мгновение при малейшей оплошности с его стороны превратиться в настоящую катастрофу.
Для человека более зоркого, чем старая леди, достаточно было бы одного неловкого движения или случайно вырвавшейся нотки мужского голоса, чтобы тотчас же разгадать тайну, скрытую от миссис Адамс. А это повлекло бы за собой страшные для беглеца последствия.
К счастью, вечно молчаливая, всегда чем-то озабоченная и часто грустившая старая леди жила в полном одиночестве. Провизию ей доставляли на дом. Единственное занятие затворницы состояло в усердном чтении описаний военных событий в местных газетах.
Терпение Жана истощалось. С каждым днем ему становилось все труднее и труднее переносить «прелести» своего нелепого положения, безысходность которого он ощущал все более остро. Его тянуло на поле битвы, откуда до него доходили отрывочные известия о новых победах, одержанных его друзьями бурами.
Но как бежать из Саймонстауна без денег, без платья? Как пройти через всю Капскую Землю, обмануть подозрения, которые навлекал на себя каждый иностранец, и ускользнуть от цепких лап полиции?
Оставаться служанкой миссис Адамс? Нет! Лучше смерть! Лучше сто смертей, только не это!
На шестнадцатый день своего пребывания у миссис Адамс Жан Грандье уже готов был совершить безумный шаг, как вдруг к нему явилось неожиданное спасение в образе телеграфиста.
Телеграмма для старой леди!
Она лихорадочно открыла ее, прочла и в полуобморочном состоянии упала на кушетку.
— Сын… Бедное дитя?.. Боже, помоги нам! — бормотала она.
Лжеслужанка привела ее в себя: — Миледи, что с вами? О миледи!
— Мой сын, артиллерийский капитан, очень тяжело ранен под Кимберли, осажденным этими проклятыми бурами.
«Артиллерийский капитан Адамс? Знакомое имя! Уж не тот ли это самый Адамс, что был в пятерке палачей Давида Поттера?» — размышлял Жан Грандье.
Но раздумывать было некогда. Старая англичанка уже взяла себя в руки и поднялась.
— Немедленно туда! Ухаживать за ним, утешать, окружить его материнской заботой… Да, да, как можно скорей! — твердила она. — Готовы ли вы сопровождать меня, Жанна?
Сорви-голова замер от восторга при мысли, что ему представляется возможность без малейшего риска, без затрат и с наивозможнейшей скоростью вернуться на театр военных действий.
— О, конечно, миледи! — ответил он.
— Благодарю вас, дитя мое, вы славная девушка! Ничего лишнего не брать, только самое необходимое. По небольшому саквояжу для каждой из нас — и в путь. О да, скорей, скорей в путь!
Она наскоро уложила вещи, набила карманы золотом, заперла дом на ключ, который отдала соседям, поручив их же заботам собаку, и устремилась на вокзал.
От Саймонстауна, или, вернее, от Кейптауна, до Кимберли примерно девятьсот километров по прямой линии и тысяча сто по железной дороге, то есть столько же, сколько от Парижа до Ниццы. Но скорость путешествия не всегда пропорциональна расстоянию. Если, например, расстояние от Парижа до Ниццы экспрессы проходят за восемнадцать часов, то даже в мирное время самым скорым поездам требуется не менее тридцати часов, чтобы проделать путь из Капа до Кимберли. А во время войны тем более нельзя установить точного графика.
Человек, который не принадлежал к военному сословию, не был солдатом, хирургом или газетным корреспондентом, считал себя счастливцем, если ему удавалось попасть на поезд. Именно перед такого рода затруднением и очутилась миссис Адамс со своей служанкой.
Каждую минуту отходили от дебаркадеров и медленно двигались на север поезда, набитые солдатами и трещавшие под тяжестью пушек и снарядов. Протяжно выли сирены, лязгали вагоны, громыхали поворотные круги; отовсюду несся адский концерт железа.
Напрасно несчастная мать бегала от одного железнодорожника к другому, напрасно расспрашивала, умоляла, раздавала золото. Все составы были до отказа набиты военными грузами. Среди этого невиданного нагромождения смертоносных машин и пушечного мяса — не нашлось бы места даже для крысы.
Миссис Адамс уже совсем отчаялась и пустилась в слезы при мысли, что ей никак не попасть туда, где страдают и терпят жестокие лишения несчастные жертвы войны. Как вдруг перед ней остановился с почтительным поклоном человек в форме капитана медицинской службы. Это был знакомый миссис Адамс военный хирург.
Узнав его, старая леди воскликнула:
— Доктор Дуглас! Если бы вы только знали!..
— Миссис Адамс! Какими судьбами? Вы покинули Англию?
— Для того чтобы отыскать своего сына, а вашего друга, нашего дорогого Дика. Он тяжко ранен под Кимберли, а я лишена возможности поехать к нему. Мне повсюду отказывают. Подумайте только: нет места для матери, которая стремится к своему умирающему сыну! Какая жестокая вещь эта война!
— Так едемте со мной, миссис Адамс! Через десять минут отправляется в Магерсфонтейн санитарный поезд номер два. Я его начальник. И будьте уверены, уж у меня-то найдется местечко для матери моего лучшего друга. — Да благословит вас бог, доктор!
Доктор подхватил миссис Адамс под руку и повел к поезду, а нагруженная двумя саквояжами лже-Жанна замыкала шествие. Расталкивая толпу, наше трио направилось на запасный путь, где уже пыхтел и весь содрогался под парами санитарный поезд.
Поезд состоял из кухни, аптеки и двенадцати просторных вагонов с расположенными одна над другой койками; на дверцах вагонов были изображения красного креста.
Два хирурга, четыре сестры и двадцать четыре санитара ожидали там своего начальника. Из них состояло пока все население поезда.
Не успели доктор Дуглас, миссис Адамс и лже-Жанна разместиться в одном из его вагонов, как раздался свисток паровоза, состав тронулся и мягко покатил по единственному еще свободному пути.
Если в дороге ничего не случится, поезд будет останавливаться лишь для того, чтобы набрать воды или сменить паровоз. Ему справедливо присвоена привилегия обгонять другие поезда, которые почтительно уступают ему дорогу.
И вот они мчатся на всех парах через горы, равнины, долины, проносятся мимо городов, сел и деревушек, догоняя и обгоняя воинские составы, которые непрестанно следуют один за другим. Сорви-голова, в ком снова проснулся дух разведчика, не в силах был даже сосчитать эти поезда. Количество их изумляло, а еще больше тревожило капитана Молокососов.
Какая напряженная жизнь, что за неистовое движение царит на этих стальных путях! Эскадроны, пушки, батареи, артиллерийские парки, штабы, полки, скот, фураж, продовольственные склады — целая армия, да нет, целых две армии вторгались на всех парах в маленькие южноафриканские республики!
Вся Англия, вся Британская империя вместе с войсками своих колоний шла па приступ Трансвааля и Оранжевой республики.
Грандиозное, потрясающе жуткое зрелище!
Канадцы, африканцы, австралийцы, бирманцы, индусы вперемешку с бесчисленными солдатами метрополии! И все поют. Впрочем, солдаты, идущие в бой, всегда поют: ведь надо же как-то забыться.
Но, увидев поезд с красными крестами, они мгновенно умолкают. Этот поезд открывает перед ними завесу той жестокой действительности, которая ожидает их впереди.
«Бедные буры!» — с грустью думал Сорви-голова, глядя на всю эту силу, на это огромное скопище людей Тут, как нигде, чувствовалась железная решимость врага победить любою ценой, даже если бы для этого пришлось пожертвовать последним золотым и послать на убой послед него солдата.
Но и это еще не все! Чтобы обеспечить безопасность движения этой армии, другие тыловые воинские части охраняли железнодорожные пути, вдоль которых повсюду виднелись сторожевые посты, окопы, редуты для защиты виадуков, мостов, туннелей и станций. В целом это была прекрасно продуманная система неприступных укреплений.
— Их слишком много, — забывшись, прошептал Сорви-голова, но голос миссис Адамс вывел его из раздумья:
— Жанна, сходите за чаем!
Жанна?. Ах да! Ведь он все еще служанка на все руки у старой англичанки.
В санитарном поезде жизнь протекала, как на корабле Персонал ел, пил и спал, не выходя из вагона. А лже-Жанне по-прежнему приходилось обслуживать свою хозяйку.
Впрочем, не такое уж это было тяжелое бремя. Миссис Адамс не отличалась требовательностью; к тому же все необходимое находилось под рукой. Старуха совсем ушла в свое горе Снедаемая тоской и тревогой, она целые часы проводила в молчании. Ей казалось, что поезд совсем не двигается. Каждую минуту она спрашивала себя «Успею ли?»
А между тем поезд несся с поразительной скоростью двадцать пять миль в час, более сорока пяти километров Настоящее чудо в условиях войны. До железнодорожного узла Де-Ар он прошел более восьмисот километров, не потеряв ни единого часа.
Но тут с графиком было покончено. Теперь приходилось идти вперед кое-как, наудачу: поезд приближался к театру военных действий.
До английских линий, вернее, вспомогательной армии англичан, оставалось еще около двухсот пятидесяти километров, но уже здесь образовалась плотная пробка, казавшаяся непробиваемой.
Санитарный поезд свистел, шипел, фыркал, то двигался вперед, пробиваясь на десяток километров, то отползал назад километра на два, потом снова полз вперед и благодаря настойчивости и ловкости машиниста достиг наконец реки Оранжевой.
Ему удалось проскочить через мост, и он продолжал свой путь с бесконечными предосторожностями, то и дело топчась на месте. Это начинало действовать на нервы. Создавалось впечатление, будто исполинская черепаха старается побить рекорд медлительности.
В Бельмонте три часа стояли; все наспех проложенные саперами боковые пути были забиты вагонами. Но вот между двумя составами показался просвет. Санитарный поезд проскользнул в него и со скоростью тачки, подталкиваемой инвалидом, с грехом пополам дотащился до Граспана.
Новая остановка, на этот раз на четыре часа! Опять протяжные свистки, лязг тормозов, выхлопы пара, внезапные толчки, рывки с места и прочие прелести. На путях все оглушительней грохотало железо, все чаще попадались обугленные и изрешеченные снарядами станционные постройки, все сильнее подскакивали вагоны на исправленном кое-как полотне… Было с чего сойти с ума!
Но все же поезд пробивался вперед.
А вот и Моддер — река, прославившаяся теперь на весь мир. Между двумя крутыми берегами катит она свою красноватую муть — человеческую кровь, смешанную с охрой вельдта. Разрушенный бурами мост восстановлен, и тоже на скорую руку. Поезд с огромными предосторожностями пробирался по шпалам.
Теперь он был всего в восемнадцати километрах к северо-западу от укрепленного лагеря Магерсфонтейна.
Недремлющее око капитана разведчиков высматривает удобный случай для побега. Доктор Дуглас расспрашивает всех встречных о своем друге. Старая мать, обессиленная тревогой, не в состоянии произнести ни слова.
— Не слышали ли чего о капитане Адамсе? — кричит доктор проходящим мимо раненым офицерам.
— Нет.
— Адамс — артиллерийский капитан с четвертой батареи, — настаивает Дуглас.
— Знаем только, что батарея сильно пострадала, но о капитане ничего не слыхали.
Тот же вопрос и тот же ответ немного дальше. Миссис Адамс рыдает. Бедная женщина в отчаянии; она постигла наконец оборотную сторону военной славы, питаемой кровью сыновей и материнскими слезами.
Навстречу попадались платформы, нагруженные пленными бурами. Конвоиры пели иронические куплеты по адресу мистера Чемберлена и лорда Сольсбери.
Другие горланили «Rule Britain», с которой чередовался гимн «God, save the Queen». Они словно жевали слова, выплевывая отдельные слоги, и, как пули, бросали в лицо пленникам эпитеты «victorious» и «glorious». А те только пожимали плечами.
Эти песни причиняли душевную боль миссис Адамс, воинственные чувства которой, еще недавно столь пламенные, совершенно испарились во время этого скорбного пути.
Наконец они в Магерсфонтейне! А вот и укрепленный лагерь, где заканчивалась главная магистраль, раскинувшись веером запасных путей.
— Где Адамс?.. Кто знает, где капитан Адамс из четвертой батареи? — без передышки выкрикивал доктор Дуглас.
— Я знаю, — ответил наконец один сержант. — Капитан Адамс ранен в грудь пулей навылет. Лежит в дивизионном госпитале, что в Олифантсфонтейне.
— Благодарю! А как его состояние?
— Безнадежен. А может быть, уже и скончался.
— Тсс… тише! Тут его мать.
Но несчастная женщина уже услыхала. Душераздирающий вопль вырвался из ее груди:
— Нет, нет, неправда, он не умер! Мой Ричард… Не может этого быть, чтобы его отняли у меня! Ведите меня к нему!.. Скорее, доктор, умоляю! Вылечите его! Ваше искусство совершит чудо, вы вернете мне сына!..
— Располагайте мною, миледи, — грустно ответил доктор. — Вот достану только коляску, и поедем.
Экипаж скоро нашелся. Это была санитарная повозка, которую предоставил в распоряжение доктора один из его собратьев по ремеслу.
Олифантсфонтейн находился в трех лье, добрый час пути. Доктор и миссис Адамс со служанкой добрались туда без помех.
Вот наконец и дивизионный госпиталь, над которым на высокой мачте развевается белый флаг с красным крестом.
— Он тут… — чуть слышно прошептала миссис Адамс.
Опираясь на руку доктора, она в полуобморочном состоянии вошла в госпиталь. Сорви-голова все с теми же двумя саквояжами остался у входа Аванпосты буров прямо рукой подать, в каких-нибудь двух километрах к северо-востоку, а возможно, и ближе.
Искушение было велико.
Около госпиталя рыла копытами землю великолепная офицерская лошадь, привязанная недоуздком к столбу. Весь этот участок, отведенный для раненых, был почти безлюден. Искушение удрать все сильнее мучило Жана.
Из госпиталя донесся пронзительный крик. То миссис Адамс остановилась возле санитара, прикрывавшего простыней лицо только что скончавшегося раненого. Несчастная мать узнала своего сына; его отняла у нее война, развязанная английскими биржевиками.
— Ричард! — нечеловеческим голосом выкрикнула миссис Адамс и упала, точно сраженная громом.
— Несчастная мать… — прошептал доктор. И пока санитар укладывал на койку старую леди, которая была в обмороке, доктор Дуглас обратился к вошедшему врачу:
— Капитан Адамс был моим лучшим другом. Отчего он погиб?
— Его поразила пуля необычайной величины и совсем не военного образца. Вероятно, то была пуля старинных голландских ружей, так называемых «роёр». Рана оказалась неисцелимой.
Разговор их был прерван криками и бешеным конским галопом. Это Сорви-голова, воспользовавшись отсутствием часовых, подошел к лошади, отвязал ее от столба и, несмотря на то что юбка сильно стесняла его движения, одним прыжком вскочил в седло. Чистокровный конь, разгоряченный сильными ударами, которые Сорви-голова под прикрытием юбки непрерывно наносил ему каблуками, пустился с места в карьер.
Никто из встречных, видевших эту мчавшуюся верхом женщину, не мог сообразить, в чем дело, тем более что Сорви-голова все время выкрикивал своим фальцетом:
— Остановите лошадь!.. Я служанка миссис Адамс!.. Остановите!.. Умоляю!..
Никто, однако, так и не решился остановить взбесившуюся, как видно, лошадь. Люди склонны были скорее посмеяться над ошалевшей от страха потешной амазонкой.
Ухватив коня за холку, подскакивая при каждом прыжке и ежесекундно рискуя свалиться, лжеслужанка орала во всю глотку, в то же время незаметно и с изумительной ловкостью управляя конем. Зеваки тщетно ждали неизбежного падения наездницы, заранее предвкушая это удовольствие. А конь, все более горячась, набирал скорость.
Он мчался вихрем, проходя не менее восьмисот метров в минуту. Таким аллюром он, пожалуй, скоро перемахнет через английские позиции.
А Сорви-голова все орал уже охрипшим голосом:
— Остановите!.. Спасите служанку миссис Адамс!..
Он проскакал мимо нескольких кавалеристов. Вдруг один из них, внимательно наблюдавший за наездницей, воскликнул.
— Глядите-ка! Эта женщина держится в седле с ловкостью циркача. Нас провели — это шпион!.. Вперед! В погоню! За мной!..
Все энергично пришпорили коней, и погоня началась. Раздались револьверные выстрелы.
Пули, пущенные на полном скаку, редко достигают цели, и все же они свистали у самых ушей беглеца.
«Черт возьми! Дело как будто портится», — подумал Сорви-голова, пригибаясь к шее коня.
Конь домчал его до передового окопа, к стенке которого прильнули шотландцы. Двое из них попытались преградить путь штыками.
Но Сорви-голова с непостижимой силой и ловкостью заставил коня одним броском перескочить окоп, оставив позади солдат, штыки — все!
— Огонь! — скомандовал командир шотландцев.
Загремели сотни выстрелов. Однако, как всегда бывает в таких случаях, стрелки, поторопившись, лишь щегольнули друг перед другом своими промахами.
А тут и буры, со своей стороны, подняли пальбу, и наш бедный Сорви-голова очутился между двух огней.
Друзья-буры были сейчас для Жана страшнее, чем враги-англичане.
Как дать им знать, что он свой? Как прекратить эту пальбу, которая при баснословной меткости буров может оказаться для него гибельной?
У него нет белого платка. Но зато у него есть чепчик! Сорвав его с головы и держа за одну из тесемок, Жан принялся отчаянно размахивать им в знак своих мирных намерений Эмблема мира остановила огонь.
И вовремя! До трансваальских линий оставалось всего триста метров Пораженный в грудь, конь капитана Сорви-голова захрипел и стал припадать на ноги Еще минута — и он упадет. Беглец соскочил на землю, сорвал с себя женское платье и предстал перед бурами в шерстяной рубашке и в засученных до колен штанах. Он сохранил только чепчик, эту единственную принадлежность его женского одеяния, и вертел им, как пращой.
Так добежал он до траншеи, где его весьма неучтиво схватили руки друзей.
— Кто ты? — основательно встряхнув его, спросил обросший до самых глаз бородатый гигант.
— Капитан Сорви-голова, командир разведчиков.
— Врешь!.. А пароль знаешь?
— Болван! Ты, может быть, думаешь, что англичане сообщили его мне? Мне неизвестен пароль, но зато я знаю марш разведчиков.
И звонким голосом он затянул веселую песенку, которая разнеслась далеко по окопам, вызывая улыбку на хмурых лицах буров:
Хоть мужа моей мамы И должен звать я папой, Скажу — ко мне любви он не питал Однажды, добрый дав пинок, Меня он вывел за порог И, сунув мелкую монету, заорал…
А где-то за дальней грядой земли молодой смешливый и звонкий голос подхватил припев:
Проваливай ко всем чертям!
Иди, живи, как знаешь сам!
Вперед, Фанфан!
Вперед, Фанфан.
По прозвищу Тюльпан!
Да, черт возьми, вперед, Фанфан,
По прозвищу Тюльпан!
И в тот же миг человек пять-шесть побросали свои окопы и со всех ног кинулись к Жану Грандье.
Тот, кто бежал впереди, крикнул, все еще не веря своим глазам:
— Сорви-голова! Хозяин!.. Воскрес? Жив?.. — и, упав в объятия беглеца, зарыдал.
— Фанфан! Дорогой Фанфан! — воскликнул командир Молокососов. — Неужели ты?
— Да, да, я… ты… мы… Не обращай внимания, хозяин! Реву, как теленок… Снова вместе! Радость, понимаешь, радость душит!.. Ты жив, жив!..
— Но каким образом ты здесь, под Кимберли, старина Фанфан? Ведь я же оставил тебя под Ледисмитом.
— Потом расскажу, некогда теперь. Разве не видишь? Все наши сбегаются… Услыхали песенку. Жан Пьер, Жан Луи и просто Жан, и буры — Карел, Элиас, Иорис, Манус, Гюго, Иохем…
— А я? Обо мне-то забыли? — крикнул какой-то парнишка, бросаясь, как и Фанфан, на шею юному капитану.
— Да это же Поль Поттер!.. Поль! — обнял его растроганный Сорви-голова.
— А мы недурно поработали, пока тебя не было, — сказал сын расстрелянного бура, стукнув о землю прикладом своего карабина с шестиугольным отверстием крупного калибра.
Это было внушительное оружие редкой силы и меткости — старинный и страшный «роёр», с которым до сих пор никак не могут расстаться старые охотники-буры.
— Ну что ж? Друг я вам теперь или нет? Командир Молокососов или уже нет?
— Да! Да! Да!..
— Так почему мне не дают ружья с патронами? Борьба за независимость обеих республик не окончена. Впереди еще много жестоких испытаний…
