Глава 8
Я проснулась от того, что Тимар тряс меня за плечо. С трудом подняла набрякшие от выплаканных слез веки – все-таки разревелась, когда ущелье повернуло и замок скрылся из глаз. Там я была худо-бедно накормлена, пристроена, да и повариха меня жалела, подсовывая куски, хоть и не вступала в прямые столкновения с матерью. А теперь?.. Вот и всхлипывала от жалости к себе, пока не уснула.
– Держи.
Парень сунул мне обжигающе-горячую металлическую кружку, кусок сыра и яблоко.
– Захочешь облегчиться – далеко не уходи. После метели здесь опасно. И не шуми.
Я согласно закивала, разглядывая нависшие над головой горы. Бело-синие, хищные, мерцающие вмерзшим в трещины льдом, они изводили, затаптывали частыми обвалами хилые деревья и бодылья кустарника, едва заметно вибрировали, грозя обрушить на нас лавину.
Две служанки, опасливо поглядывая вверх, возились у костерка, раздавали чиар и хлеб с сыром, третья, сипло дыша и кашляя, лежала под грудой шкур. На больную старались не смотреть – воспаление легких в дороге равносильно приговору.
На меня тоже не обращали внимания. Демонстративно не обращали, но спиной я чувствовала неприязненные взгляды. И если в жизни служанок мало что поменяется, то в том, что отряд расформируют, сомнений не возникало. Хорошо, если оставят в замке, разделив по одному-двум среди других двадцаток. Хуже, если отправят для охраны рудников, и совсем плохо, если к Лесу, Зов которого мало кто мог побороть, и люди пропадали. Иногда просто исчезали, отойдя всего на десяток шагов от тропы. Иногда, глядя прямо перед собой безумными глазами, разворачивались и шли к деревьям, не реагируя на окрики. И даже будучи связанными, извивались, пытаясь уползти в чащу. Жуть.
Стоянки длились недолго, от силы полчаса, и сани снова ползли по извилистой дороге вверх, объезжая брошенные древним ледником валуны. Горизонт отодвигался, и холодное солнце, издеваясь, выглядывало из-за скал. Яркое, оно совсем не грело. И ветры, ледяные ветры на вершинах, острой крошкой пытающиеся снять скальп с неприкрытой головы. Я укутывалась в шкуру, оставив узкие щели для носа и глаз, и смотрела на орлов, кругами поднимавшихся к облакам. Не ездовых, диких, младших братьев тех крылатых монстров, что курлыкали в тщательно охраняемом орлятнике на подветренной стороне замка.
К острым пикам мы, конечно, не поднимались. Туда вели тропы, по которым носились только горные козы и безумцы, собирающие их линялый пух. Резко сужающаяся дорога шла вдоль обрыва, всадники и возницы спешивались, завязывали глаза лошадям и медленно-медленно вели их, прижимаясь к каменной стене. Стальная оковка саней противно взвизгивала, задевая гранит, лошади храпели, а я с опаской поглядывала вниз, на морозный туман, клубящийся на дне.
Потом дорога начинала понижаться. Разбойник-ветер постепенно стихал, дышать становилось легче, а вот пробираться сквозь сугробы – сложнее. Местами кони проваливались в снег чуть ли не по брюхо. Амулеты, защищающие лошадиные ноги от острого наста, разряжались быстро, их экономили, как могли, активируя лишь на самых опасных участках. И снова вверх…
Места для ночевки начинали высматривать через пару часов после обеда. Искали подветренную сторону с ровной площадкой перед ней, однажды остановились в пещере. Ночь наступала быстро. Еще несколько ударов сердца назад я вполне могла пересчитать горные пики впереди, и вдруг резко становилось не видно ни зги. Правда, к этому времени уже обычно весело потрескивал костер, разгоняя темноту, а служанки тихо возмущались тому, что Тимар избегал деревень. Солдаты ругались громче, их командир даже пытался спорить с пажом, но тот просто протянул ему амулет связи, предложив высказать все претензии виконту. Сплюнувший в снег капитан зло уставился на юношу, а потом, выматерившись, пошел вразнос, раздавая оплеухи – одному за потерявшего подкову коня, другому за слабый запах сивухи. Тимар презрительно ухмылялся.
Хуже всего был волчий вой по ночам. Или не волчий. Крупные пятипалые следы вокруг охранного контура появлялись из ниоткуда, я клянусь, на границе освещенного пространства никого не было! Только снег скрипел – хруп! Хруп! Хруп! И шумное сопение. И клубочки пара на высоте двух человеческих ростов… Лошадям подмешивали что-то в воду, от чего они становились вялыми на несколько часов и никак не реагировали на происходящее. Служанки зажимали уши и молились Светлым, солдаты пересмеивались, но на подначивание выйти за круг, отливающий зеленым, крутили пальцем у виска. В первую ночь, когда пришли Горные Духи, я не спала, сидела сусликом, завернувшись в шкуру, и клацала зубами от ужаса. И во вторую. А на третью, когда охранный контур вдруг растянулся от напора снаружи и истончившаяся зеленая линия оказалась в паре локтей от меня, я завизжала и бросилась к Тимару. Сбившиеся в кучку вокруг костра служанки стенали, солдаты ощетинились посеребренными копьями, а контур растягивался все сильнее и сильнее.
Но выдержал.
Со звоном лопнувшей струны снова стал круглым, а на наметенных сугробах в стороне образовалась огромная вмятина от упавшего невидимки. Тимар, сжимавший амулет, облегченно выдохнул, чмокнул меня в макушку. Я ревела в голос, обнимая его колено. Парень вздохнул, погладил меня по волосам и уложил рядом на прикрытый шкурами лапник. Кажется, даже что-то напевал, укачивая.
Весь остаток путешествия я ночевала с ним, крепко держа насмешливо улыбавшегося парня за поясной ремень. Старалась быть полезной, чтобы не прогонял, – сваливала в кучу еловые ветки для лежанки, носила плошки с горячей кашей и чиаром, топила снег для умывания, забираясь на валуны, помогала растирать коня. Думаю, получалось. Хоть я и была назойливой и поначалу больше мешала, чем помогала, Тимар ни разу меня не оттолкнул. Объяснял, как нужно ухаживать за лошадьми, рассказывал смешные истории перед сном, придерживал меня в седле, когда я попросилась ехать с ним. Даже поводья давал держать, все равно умный Звездочет, идущий в первой четверке, сам выбирал дорогу.
Спустя восемь дней умерла больная служанка. Ее захлебывающийся кашель в хвосте каравана становился все глуше и наконец стих. Хоронить ее не стали – кому охота долбить мерзлую землю? Тело завернули в шкуры и положили в яму от вывернутой бураном лиственницы, прочитали молитву, помянули. К утру тело исчезло, остались лишь глубокие пятипалые следы вокруг ямы.
Еще через неделю мы пересекли границу графства, отмеченную рощей айлантов, тянущих к хмурому небу голые ветки. В узкой долине было заметно теплее, снега больше, но это уже мало кого волновало. Настроение солдат поднялось, они расслабились, перебрасываясь похабными шуточками со служанками, и даже вечно хмурый капитан их уже не одергивал, позволив себе пригубить коньяк из фляжки.
А вот Тимар был похож на снежные тучи, затянувшие небосвод. Упрямая складка между бровями, дергающийся уголок рта, ответы невпопад. Как тогда, когда он расспрашивал меня об отце. Что-то мучило его, а что – я не понимала, лишь усерднее помогала ему, не позволяя напрягать больную ногу, и помалкивала.
Тем вечером мы стали на привал позже обычного. Вдали виднелись огни шахтерских поселков, а значит, к концу недели мы доберемся до замка. Солдаты стреноживали коней и, принюхиваясь к запаху надоевшей похлебки, мечтали о куске мяса. Жирном таком, поджаристом. Капитан ставил охранный контур, последний в нашем путешествии, женщины ушли собирать лед к замерзшей реке, я растирала спину Звездочета, рассказывая, какой он красивый и умный. Жеребец согласно фыркал. Все как обычно.
…кроме Тимара, который, скособочившись, чтобы не давить на больную ногу, грел руки у костра. Красный камень перстня на среднем пальце рассыпал розовые блики.
– Скоро уже будем дома, – мечтательно протянул парень, прихромав ко мне. – Как же я соскучился по ванне… И нога болит, спасу нет.
– А что будет со мной, господин?
– Да что с тобой будет, – махнул рукой паж. – Хуже, чем в княжеском замке, точно не станет. Подкормят, работу несложную дадут, может, в пансион отправят.
– А что такое флер?
– Флер… Как бы тебе объяснить… Привлекательность, наверное. Вырастешь – красоткой будешь, – щелкнул он меня по кончику носа. – Давай ужинать и спать, завтра тяжелый день.
– Хорошо, господин, – кивнула я.
Тоже мне, счастье! «Красоткой будешь!» Знаю я, что бывает с красотками… При воспоминании о ночи в графских покоях меня передернуло. Лучше бы я мальчиком была! Или уродом… Хотя нет. Уродом быть не хочу, лучше просто мальчишкой.
Замечтавшись, я не заметила вытянутой ноги Тимара, споткнулась о нее и, не удержавшись, шлепнулась в снег, вывалив кашу на пажа.
– Дура неуклюжая! – рявкнул парень, отряхивая разварившуюся перловку со штанов. За ухо поднял меня с земли, выдернул хворостину из кучи веток для костра и потащил за валуны.
– Простите! – пыталась я заглянуть в усталые глаза. – Простите, господин, я не хотела!
– Криворукая мартышка! Ты хоть иногда смотришь, куда прешь?!
Тимар толкнул меня в снег, свистнула хворостина. Тихо вскрикнув, я закрылась руками и заплакала. Он же знает, что я не виновата, сам выставил ногу, когда я уже сделала шаг! Но сказать это вслух не осмелилась.
А потом поняла, что боли нет. Все еще ругаясь, Тимар порол каменную стену, закрывавшую нашу стоянку от ледяного ветра, спускавшегося в низину.
Подмигнув и приложив палец к губам, парень швырнул плетку в снег.
– Без ужина останешься! – гаркнул он напоследок и зашагал к костру.
– Господин, каша еще есть, – неуклюже, от вороха натянутой одежды, поклонилась служанка.
Тимар брезгливо поджал губы.
– Еще я объедками не ужинал, – фыркнул он. – Дай мне сыра и хлеба.
Отряхивая снег, я вышла к костру.
Броккс, тот самый возница, с которым я ехала вначале, протянул мне кусок разваренной оленины, но не успела я поднести его ко рту, как в лицо ударил тяжелый снежок.
– Я сказал, без ужина.
Понурившись, я ушла к саням. Спать с этим предателем не хотелось, лучше мерзнуть среди сундуков. Завернулась в ставшую уже родной шкуру, отвернулась от костра, вглядываясь в темноту. Далеко впереди мигала яркая цепочка огней, в ноздри упрямо лез запах разваренной в мясном бульоне перловки. Может, еще раз прощения попросить?
Не стану. Вряд ли меня будут голодом морить, если столько везли. Но почему же Тимар не хочет, чтобы я ужинала именно сегодня?
Ответ я узнала утром, когда из двадцати семи человек в живых остались только я и паж.
Ночью шел ледяной дождь, стучал по пологу, укрывавшему графское добро и меня в санях, и теперь я с ужасом смотрела на покрытые прозрачной корочкой лица служанок, солдат, возниц. Кони, уже пришедшие в себя от ночного зелья, храпели и ржали, звеня удилами. Тимар рылся в сундуках, сгребая в одну сумку документы и драгоценности.
– Почему?! – не выдержав, налетела я на него. – За что ты их убил?!
Парень схватил меня за кисти, не позволяя царапаться, прижал к животу. Я кричала и билась в его руках, пока не кончились силы. Потом затихла, всхлипывая.
– Я должен был это сделать, – тихо сказал Тимар, гладя меня по волосам. – Они знали, кто на самом деле убил господина Стефана.
– Это все, – задохнулась я, – все из-за меня?!
Я почувствовала, как паж кивнул.
– Из-за флера?
– Нет. Хотя и из-за него тоже. Ничто не должно запятнать репутацию рода Виоре. Если правда выплывет, господин Раду не отмоется. Можно интриговать, можно убивать врагов, можно пытать пленных, но развлекаться с маленькими девочками на виду у послов Арáаса – это пахнет безумием. А кто поручится, что оно не наследственное?.. Человека, подозреваемого в сумасшествии, никогда не допустят в Совет Четырех.
– Это не безумие, а флер…
– Флер не простуда, его по соплям не распознаешь, – со смешком протянул мне какую-то тряпку Тимар. – Высморкайся. Так вот, увидеть флер может только очень сильный маг. Княжеский бы не смог. Успокоилась?
Я замотала головой, вцепившись в его пояс. Солнце встало, и видеть блестящие от подтаивающего льда лица трупов было страшно.
– Просто не смотри на них.
Тимар закинул сумку за спину, приволакивая ногу, пошел ко вторым саням. Вытащил оттуда мешок с вяленым мясом, бросил к нему несколько сухарей. Я шла за парнем, уткнувшись лицом в его плащ.
– Помоги, – попросил паж. – Ты распутывай лошадей, я буду привязывать их к веревке. Нельзя их бросать.
– Их не нужно напоить?
– Некогда, – махнул головой парень. – Охранный контур я ставить не умею, не доберемся до людей к ночи – нас сожрут.
Вот уж порадовал.
– Господин?
– Что?
– Почему вы мне все рассказали?
– Потому что ты умная девочка и, зная в чем дело, не сболтнешь лишнего.
Тимар навьючил сумки на Звездочета, посадил меня на коня. Кряхтя, сам забрался в седло и тронул поводья, ориентируясь на столбы сизо-черного дыма угольных шахт. Сунул мне кусок мяса.
– Господин?.. – спросила я, спрятав еду в рукав.
– Да?
– А что такое Арáас?
– Империя, с которой мы только-только начали завязывать дипломатические отношения, – ответил Тимар и пояснил: – Таких, как лорд Стефан, там оскопляют. Представляешь, какой был бы скандал, узнай послы о выходке близкого друга князя?
Я понятливо кивнула.
– Господин?
– О боги, ну что еще?
– А сколько вам лет?
– Семнадцать. Еще вопросы будут?
– Нет, простите…
