Из Якутска в 30-х годах XVII в. русские двигались в поисках «новых землиц» не только на юг и на север — вверх и вниз по Лене, но и прямо на восток, отчасти под влиянием смутных слухов, что там, на востоке, простирается Теплое море. Кратчайший путь через горы от Якутска к Тихому океану нашла группа казаков из отряда томского атамана Дмитрия Епифановича Копылова. В 1637 г. он проследовал из Томска через Якутск на восток. Речным путем, уже разведанным землепроходцами, его отряд весной 1638 г. спустился по Лене до Алдана и пять недель на шестах и бечевою поднимался по этой реке — на сто верст выше устья Май, правого притока Алдана. Остановившись на Алдане, Копылов 28 июля поставил Бутальское зимовье. От шамана с верхнего Алдана через переводчика Семена Петрова по кличке Чистой, взятого из Якутска, он узнал о реке «Чиркол или Шилкор», протекающей южнее, недалеко за хребтом; на этой реке живет-де много «сиделых», т. е. оседлых, людей, занимающихся хлебопашеством и животноводством. Речь, несомненно, шла о р. Амуре. И поздней осенью 1638 г. к верховьям Алдана Копылов отправил партию казаков с задачей разыскать «Чиркол», но голод заставил их вернуться. В мае 1639 г. на разведку пути к «морю-океану» Копылов снарядил, но уже с проводниками-эвенами другую партию — 30 человек во главе с томским казаком Иваном Юрьевичем Москвитиным. Среди них был якутский казак Нехорошко Иванович Колобов, который, как и Москвитин, представил в январе 1646 г. «скаску» о своей службе в отряде Москвитина — важнейшие документы об открытии Охотского моря; в поход пошел и толмач С. Петров Чистой.

Восемь дней Москвитин спускался по Алдану до устья Май. Приблизительно через 200 км подъема по ней казаки шли на дощанике в основном бечевой, иногда на веслах или шестах — миновали устье р. Юдомы и продолжали двигаться по Мае к верховьям.

По истечении шести недель пути проводники указали устье небольшой и мелкой реки Нудыми, впадающей в Маю слева (близ 138° 20' в. д.). Здесь, бросив дощаник, вероятно, из-за его большой осадки, казаки построили два струга и за шесть дней поднялись до истоков. Короткий и легкий перевал через открытый ими хребет Джугджур, отделяющий реки системы Лены от рек, текущих к «морю-окияну», Москвитин и его спутники преодолели за день налегке, без стругов. В верховьях речки, делающей большую петлю на север, прежде чем «пасть» в Улью (бассейн Охотского моря), они построили новый струг и на нем за восемь суток спустились до водопадов, о которых, несомненно, предупреждали проводники. Здесь вновь пришлось оставить судно; казаки обошли опасный участок левым берегом и построили байдару, транспортную лодку, вмещавшую 20—30 человек. Через пять дней, в августе 1639 г., Москвитин впервые вышел в Ламское море. Весь путь от устья Май до «моря-окияна» через совершенно еще неизвестную область отряд прошел немногим более чем в два месяца с остановками. Так русские на крайнем востоке Азии достигли северо-западной части Тихого океана — Охотского моря.

На Улье, где жили родственные эвенкам ламуты (эвены), Москвитин поставил зимовье. От местных жителей он узнал о сравнительно густонаселенной реке на севере и, не откладывая до весны, выслал 1 октября на речной «посудине» группу казаков (20 человек); через три дня они добрались до этой реки, получившей название Охота — так русские переиначили эвенкское слово «акат», т. е. река. Оттуда казаки прошли морем дальше на восток, обнаружили устья нескольких небольших рек, осмотрев более 500 км северного берега Охотского моря, и открыли Тауйскую губу. В уже упоминавшейся «Росписи рекам…» за Ульей перечислены (названия слегка искажены) pp. Урак, Охота, Кухтуй, Ульбея, Иня и Тауй. Поход на утлом суденышке показал необходимость строительства морского коча. И зимой 1639—1640 гг. в устье Ульи Москвитин построил два судна — с них началась история русского тихоокеанского флота.

От одного пленника — весной 1640 г. русским пришлось отразить нападение большой группы эвенов — Москвитин узнал о существовании на юге «реки Мамур» (Амур), в устье которой и на островах живут «гуляки сидячие», т. е. нивхи. В конце апреля — начале мая Москвитин отправился морем на юг, захватив с собой пленника в качестве вожа. Они прошли вдоль всего западного гористого берега Охотского моря до Удской губы, побывали в устье Уды и, обойдя с юга Шантарские о-ва, проникли в Сахалинский залив.

Таким образом, казаки Москвитина открыли и ознакомились, конечно в самых общих чертах, с большей частью материкового побережья Охотского моря, приблизительно от 53° с. ш., 141° в. д. до 60° с. ш., 150° в. д. на протяжении 1700 км. Москвитинцы прошли через устья многих рек, и из них Охота не самая большая и не самая полноводная. Тем не менее открытое и частично обследованное ими море, которое первые русские нарекли Ламским, позднее получило название Охотского, может быть по р. Охота, но вероятнее по Охотскому острогу, поставленному близ ее устья, так как его порт стал в XVIII в. базой для важнейших морских экспедиций. В устье Уды от местных жителей Москвитин получил дополнительные сведения об Амуре-реке и его притоках Чие (Зее) и Омути (Амгуни), о низовых и островных народах — «гиляках сидячих» и «бородатых людях даурах», которые «живут дворами, и хлеб у них, и лошади, и скот, и свиньи, и куры есть, и вино курят, и ткут, и прядут со всего обычая с русского». В той же «скаске» Колобов сообщает, что незадолго до русских к устью Уды приходили в стругах бородатые дауры и убили человек пятьсот гиляков: «…а побили их обманом; были у них в стругах в однодеревных в гребцах бабы, а они сами человек по сту и осьмьюдесят лежали меж тех баб и как пригребли к тем гилякам и вышед из судов, а тех гиляков так и нобили…» Удские эвенки рассказывали, что «от них морем до тех бородатых людей недалече». Казаки были на месте побоища, видели брошенные там суда — «струги однодеревные» — и сожгли их.

Где-то на западном берегу Сахалинского залива проводник исчез, но казаки пошли дальше «подле берег» до островов «сидячих гиляк» — можно утверждать, что Москвитин видел небольшие острова у северного входа в Амурский лиман (Чкалова и Байдукова), а также часть северо-западного берега о. Сахалин: «И гиляцкая земля объявилась, и дымы оказались, и они [русские] без вожей в нее итти не смели…», не без основания считая, что горстке пришельцев не справиться с многочисленным населением этого края. Москвитину, очевидно, удалось проникнуть и в район устья Амура. Колобов совершенно недвусмысленно сообщал, что казаки «…амурское устье… видели через кошку [коса на взморье]…». Продовольствие у казаков подходило к концу, и голод заставил их вернуться назад. Осенняя штормовая погода не позволила им добраться к Улье. В ноябре они стали на зимовку в маленьком заливе, в устье р. Алдомы (у 56° 45' с. ш.). А весной 1641 г., вторично перевалив хр. Джугджур, Москвитин вышел на один из левых притоков Май и в середине июля уже был в Якутске с богатой соболиной добычей.

На побережье Охотского моря люди Москвитина жили «с проходом два года». Колобов сообщает, что реки в новооткрытом крае «собольные, зверя всякого много, и рыбные, а рыба большая, в Сибири такой нет… столько-де ее множество, — только невод запустить и с рыбою никак не выволочь…». Власти в Якутске достаточно высоко оценили заслуги участников похода: Москвитин был произведен в пятидесятники, его спутники получили от двух до пяти рублей наградных, а некоторые — по куску сукна. Для освоения открытого им Дальневосточного края Москвитин рекомендовал направить не менее 1000 хорошо вооруженных и экипированных стрельцов с десятью пушками. Географические данные, собранные Москвитиным, К. Иванов использовал при составлении первой карты Дальнего Востока (март 1642 г.).

Русская администрация в Якутске, получив информацию Москвитина, еще больше заинтересовалась Амуром и Ламским морем и в 1641 г. организовала два отряда. Перед первым под командой Антона Захарьева Маломолки была поставлена задача разыскать дорогу с Алдана на Амур. Из Бутальского зимовья летом 1641 г. он впервые поднялся к истокам Алдана в Становом хребте и перешел, как уверяли проводники-эвенки, к реке системы Амура. Казаки связали плоты и начали спуск, но… вновь попали на Алдан. Очевидно, они спустились по Тимптону, притоку Алдана; его истоки и верховья одного из притоков Тимптона сближены. А. Маломолка, вероятно, был первым землепроходцем, прошедшим весь Алдан (2273 км) и проникшим на Алданское нагорье.

Второму отряду, возглавляемому казаком Андреем Ивановичем Горелым, предлагалось разведать короткую дорогу на Ламское море. Из Оймяконского зимовья на Индигирке, куда он прибыл весной 1641 г. вместе с М. В. Стадухиным, Горелый и 18 спутников с вожами отправились осенью того же года «коньми через горы» (хребет Сунтар-Хаята) на юг. Они, видимо, воспользовались долиной Куйдусуна, левого притока Индигирки, начинающегося близ истоков Охоты, текущей на юг, к Охотскому морю. Этот путь длиной 500 км, пройденный всего за пять недель в оба конца, как отмечал А. Горелый, был «аргишской», т. е. обозной, оленной дорогой, которой пользовались эвены. Охота — «река рыбная, быстрая… по берегу рыбы, что дров лежит». Маршрутом Горелого из Охотска в Якутск летом 1659 г. прошел М. Стадухин.

Летом 1646 г. из Якутска вышел к Охотскому морю отряд казаков, в который был зачислен Алексей Филиппов. Шли казаки путем Москвитина: по рекам системы Лены, затем по Улье до ее устья, а оттуда вдоль берега моря на северо-восток до устья Охоты. Здесь они поставили острог и перезимовали. В июне 1648 г. Филиппов и его товарищи — всего 26 человек — перешли на парусном судне в одни сутки от Охоты на восток до Каменного мыса (п-ов Лисянского), где обнаружили громадные лежбища моржей: «Лежит зверя моржа версты на две и больше». Оттуда они также в течение суток дошли до бухты Мотыклейской (у западного берега Тауйской губы), обогнув, следовательно, п-ов Хмитевского. Они видели близ бухты острова в море — Спафарьева, Талан, а может быть, и далекий высокий о. Завьялова или еще более далекий и высокий (с вершиной 1548 м) п-ов Кони. Казаки жили три года в зимовье «на той новой Мотыклейской реке» (речке, впадающей в бухту с запада) среди «тунгусов разных родов», которых было больше 500 человек, бились с ними, но одолеть их не могли, «потому что место многолюдно, а служилых людей немного».

Летом 1652 г. Филиппов с несколькими товарищами вернулся в Якутск и сообщил там о своем морском походе — втором (после Москвитина), документально доказанном плавании русских вдоль северного побережья Охотского моря — и о богатейших лежбищах моржей. Составленная им «Роспись от Охоты-реки морем…» стала первой лоцией северного побережья Охотского моря. Он описал особенности берегов на протяжении 500 км — от р. Охоты до Тауйской губы, отметил существование многочисленных песчаных кос («кошек»), закрывающих устья небольших рек и отрезающих от моря лагуны.

Назначенный на Колыму сын боярский Василий Власьев в 1649 г. отправил отряд на юго-восток, к верховьям Большого и Малого Анюя, облагать ясаком еще непокоренных иноземцев. Отряд отыскал и «погромил» их. Захваченные заложники указали, что за «Камнем» (Анадырское плоскогорье) есть река, текущая на юго-восток к морю, — Анадырь, и «подошла она к вершине [Малого] Анюя близко». В Нижнеколымске немедленно собралась группа «охочих промышленных людей» из 39 человек. Они просили Власьева отпустить их «в те новые места за ту захребетную реку Анадырь для прииска вновь ясачных людей и приводу их под высокую царскую руку». Власьев отправил их на Анадырь под командой Семена Ивановича Моторы (июль 1649 г.). Однако отряду не удалось перевалить на Анадырь. Мотора с товарищами зимовал в верховьях Анюя. И лишь 1 марта 1650 г. они двинулись в путь на нартах, а 18 апреля вышли к Анадырю. Стадухин, также решивший проведать новые «землицы», нагнал их на верхнем Анадыре, где Мотора встретился с С. Дежнёвым (см. ниже). Дальше они пошли вместе, а Стадухин шел за ними следом и громил тех юкагиров, которые уже дали ясак Дежнёву.

Погромив на Анадыре юкагиров, отобрав и у них и у своих соперников — Дежнёва и Моторы — сколько мог соболей, Стадухин в конце зимы 1651 г. отправился сухим путем по долине р. Майна (приток Анадыря) на лыжах и нартах на юго-юго-запад, к р. Пенжине, впадающей в Пенжинскую губу Дамского моря, где встретил новый народ: «…река безлесная, а людей по ней живет много… словут коряки». С Пенжины берегом он отправился на р. Гижигу (Изигу), впадающую в Гижигинскую губу того же моря. Стадухин не был первооткрывателем реки и губы: весной 1651 г. на Гижигу «для прииску новых землиц» направился «своим коштом», т. е. за свои деньги, казак Иван Абрамович Баранов, ранее принимавший участие в неудачных походах М. Стадухина и С. Дежнёва. Во главе отряда из 35 «охочих и промышленных людей» он поднялся на нартах по реке Быстрой (Омолон, правый приток Колымы) в ее верховья (близ 64° с. ш. и 159° в. д.), перешел на небольшой приток, перевалил в долину речки, принадлежащей бассейну Гижиги, и по ней спустился к морю. Баранов проследил Омолон почти по всей длине (1114 км), первым пересек Колымское нагорье и стал первопроходцем трассы, связывающей Колыму и побережье Охотского моря. Он собрал ясак «с каменных оленных мужиков», захватил аманатов и тем же путем вернулся на Колыму.

В устье Гижиги Стадухин построил лотки — очевидно, байдары, способные выдержать морской переход, — летом 1653 г. отправился в береговое плавание. Русские мореходы впервые обследовали западное побережье залива Шелихова и в конце лета добрались к устью р. Тауй, открыв около 1000 км северных, в основном гористых берегов Охотского моря. В построенном острожке Стадухин провел около четырех лет, собирая с эвенов ясак и промышляя соболя.

Наконец, летом 1657 г. он продолжил плавание к западу и прибыл к устью Охоты, в русский острог. Оттуда Стадухин вернулся в Якутск летом 1659 г. кратчайшим путем — по маршруту А. Горелого — через Оймякон и Алдан. Он привез большую «соболиную казну» и чертеж своего пути по рекам и горам Якутии и Чукотки, а также морских походов вдоль берегов Восточно-Сибирского и Охотского морей. Чертеж этот, вероятно, не сохранился. За службу и открытия на далеких окраинах Стадухина произвели в казачьи атаманы. Итак, с 1640 по 1653 г. русские открыли большую часть побережья Охотского моря. Но восточные берега этой акватории им еще не были известны, хотя слухи о Камчатке уже стали проникать к ним через юкагиров и коряков.

Семен Иванович Дежнёв родился около 1605 г. в Пинежской волости. Первые сведения о нем относятся к тому времени, когда он начал отбывать казачьи службы в Сибири. Из Тобольска Дежнёв перешел в Енисейск, а оттуда был направлен в Якутск, куда и прибыл в 1638 г. Женат он был, насколько известно, дважды, оба раза на якутках и, вероятно, говорил по-якутски. В 1639—1640 гг. Дежнёв участвовал в нескольких походах на реки бассейна Лены для сбора ясака, на Татту и Амгу (левые притоки Алдана) и на нижний Вилюй, в район Средневилюйска. Зимой 1640 г. он служил на Яне в отряде Дмитрия (Ерилы) Михайловича Зыряна, который затем двинулся на Алазею, а Дежнёва отослал с «соболиной казной» в Якутск. По дороге Дежнёв был ранен стрелой во время схватки с эвенами. Зимой 1641/42 г. он направился с отрядом Михаила Стадухина на верхнюю Индигирку, в Оймякон, перешел на Мому (правый приток Индигирки), а в начале лета 1643 г. спустился на коче по Индигирке до ее низовьев. Осенью Стадухин и Дежнёв, как указывалось выше, перешли морем к Алазее и там соединились с Зыряном для дальнейшего морского похода на Колыму (осень 1643 г.). Дежнёв, вероятно, принимал участие в постройке Нижнеколымска, где прожил три года.

В Нижнеколымск проникали самые соблазнительные слухи со стороны Большого Анюя о богатой соболями «захребетной реке По-гыче» (Анадырь), «а до ней [до ее устья] от Колымы парусным погодьем бежать сутки — трое и больше…». Летом 1646 г. из Нижнеколымска в море на поиски «соболиной реки» вышла партия промышленников-поморов (девять человек) во главе с кормщиком Исаем Игнатьевым, по прозвищу Мезенец. Двое суток они на коче «бежали парусом по большому морю» — на восток, по свободной от льда полосе, вдоль скалистого берега («подле Камень») и дошли до губы, вероятно Чаунской: в таком случае они видели лежащий у входа в нее о. Айон. В губе они встретили чукчей и вели с ними

небогатый немой торг: «…съезжать к ним с судна на берег не смели, вывезли к ним товарцу на берег, положили, и они в то место положили кости рыбья зуба [моржовых клыков] немного, и не всякий зуб цел; деланы у них пешни [ломы] и топоры из той кости и сказывают, что на море-де этого зверя много ложится…» Когда Игнатьев вернулся с такими известиями, нижнеколымцев начало «лихорадить». Правда, добыча моржовых клыков была и не велика и не очень ценна, но это объяснялось робостью плохо вооруженных и малочисленны промышленников и отсутствием у них переводчика, а возможности богатого торга казались — и действительно были — очень велики. К тому же Игнатьев отходил только на два дня «парусного бега» от Колымы, а до устья «большой соболиной реки Погычи» требовалось «бежать сутки — трое и больше».

Приказчик богатого московского купца («царского гостя») Василия Усова холмогорец Федот Алексеев Попов, имевший уже опыт плавания в морях Ледовитого океана, немедленно приступил в Нижнеколымске к огранизации большой промысловой экспедиции. Целью ее были поиски на востоке моржовых лежбищ и якобы богатой соболями р. Анадыря, как ее правильно стали называть с 1647 г. В состав экспедиции входили 63 промышленника (включая Попова) и один казак Дежнёв — по его личной просьбе — как лицо, ответственное за сбор ясака: он обещал представить «государю прибыли на новой реке на Анадыре» 280 соболиных шкур. Летом 1647 г. четыре коча под начальством Попова вышли из Колымы в море. Неизвестно, как далеко они продвинулись на восток, но доказано, что их постигла неудача — из-за тяжелых ледовых условий — и в то же лето они ни с чем вернулись в Нижнеколымск.

Неудача не изменила решения промышленников. Попов приступил к организации новой экспедиции; Дежнёв снова подал просьбу о назначении его ответственным сборщиком ясака. У него появился соперник — якутский казак Герасим Анкидинов, который обещал сдать в казну те же 280 соболей и вдобавок подняться на государеву службу «своим животом [средствами], судном и оружием, порохом и всякими заводы». Взбешенный Дежнёв предложил тогда сдать 290 соболей и обвинял Анкидинова, будто тот «прибрал к себе воровских людей человек с тридцать, и хотят они торговых и промышленных людей побивати, которые со мною идут на ту новую реку, и животы их грабить, иноземцев хотят побивать же…». Представители колымской власти утвердили Дежнёва, но, вероятно, не чинили препятствий к тому, чтобы Анкидинов со своими «воровскими людьми» и кочем присоединились к экспедиции. Не препятствовал этому и Попов, снарядивший шесть кочей и не менее, чем Дежнёв, заинтересованный в успехе предприятия.

20 июня 1648 г. из Колымы вышли в море и повернули на восток семь кочей (седьмой принадлежал Анкидинову), на всех было 90 человек. Дежнёв и Попов помещались на различных судах.

В проливе (Лонга), возможно, у мыса Биллингса (близ 176° в. д.) во время бури разбились о льды два коча. Люди с них высадились на берег; часть была убита коряками, остальные, вероятно, погибли от голода. На пяти оставшихся судах Дежнёв и Попов продолжили плавание на восток. Вероятно, в августе мореходы оказались уже в проливе, отделяющем Азию от Северной Америки, позже «окрещенном» Беринговым. Где-то в проливе коч Г. Анкидинова разбился, все люди спаслись и перешли на оставшиеся четыре судна. 20 сентября у мыса Чукотского, а может быть уже в районе залива Креста — мнения специалистов расходятся, по показаниям Дежнёва, «на пристанище [в гавани] чукочьи люди» ранили в стычке Попова, а через несколько дней — около 1 октября — «того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести». Следовательно, четыре коча, обогнув северо-восточный выступ Азии — тот мыс, который носит имя Дежнёва (66°05' с. ш., 169°40' з. д.), — впервые в истории прошли из Северного Ледовитого в Тихий океан.

До сих пор еще ведется спор, что понимал Дежнёв под «Большим Каменным Носом» и какие острова имел в виду в одной из своих челобитных: «…а тот Нос вышел в море гораздо далеко, а живут на нем люди чухчи добре много. Против того же Носу на островах живут люди, называют их зубатыми [эскимосы], потому что пронимают они сквозь губу по два зуба немалых костяных… А тот Большой Нос мы, Семейка с товарищами, знаем, потому что разбило у того Носу судно служилого человека Ярасима Онкудинова [Герасима Анкидинова] с товарищами. И мы, Семейка с товарищи, тех разбойных [потерпевших крушение] людей имали на свои суды и тех зубатых людей на острову видели ж». Ряд исследователей (например, Л. С. Берг и Д. М. Лебедев) считали, что под «Большим. Каменным Носом» Дежнёв понимал именно «свой» мыс, и, следовательно, имел в виду о-ва Диомида в проливе. Другой точки зрения придерживается Б. П. Полевой: «Большим… Носом» Дежнёв называл весь Чукотский п-ов, а островами «зубатых» людей могут быть Аракамчечен и Ыттыгран, расположенные у 64° 30' с. ш. По нашему убеждению, наиболее веским аргументом в поддержку мнения Б. П. Полевого служат слова самого Дежнёва о многочисленном населении «Носа», т. е. полуострова: «а живут… [там] люди… добре [очень, весьма] много».

В другой челобитной Дежнёв повторял и уточнял свои показания об открытом им северо-восточном полуострове: «А с Ковымы [Колымы] реки итти морем на Анадырь-реку, и есть Нос, вышел в море далеко… а против того Носу есть два острова, а на тех островах живут чухчи, а врезываны у них зубы, прорезываны губы, кость рыбий зуб [моржовый клык]. А лежит тот Нос промеж сивер на полуношник [на северо-восток]. А с русскою сторону Носа [на север?] признака вышла: речка, становьетут у чухоч делано, что башня из кости китовой, и Нос поворотит круто к Анадырю-реке под лето [т. е. на юг]. А доброго побегу [парусного ходу] от Носа до Анадыря-реки трои сутки, а более нет…»

О том, что случилось с Дежнёвым после того, как он разлучился с Поповым, он сам красочно рассказал так: «И носило меня, Семейку, по морю после Покрова богородицы [1 октября] всюду неволею и выбросило на берег в передний конец [т. е. на юг] за Анадырь-реку. А было нас на коче всех двадцать пять человек». Куда же осенний шторм выбросил мореходов, впервые совершивших — пусть неволею — плавание по морю, позже названному Беринговым? Коч Дежнёва, вероятнее всего, — судя по продолжительности обратного сухопутного похода — попал на Олюторский п-ов, расположенный в 900 км к юго-западу от Чукотского п-ова (у 60° с. ш.). Оттуда потерпевшие крушение двинулись на северо-восток: «А пошли мы все в гору [Корякское нагорье], сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедный Семейка, с товарищи до Анадыря-реки ровно десять недель, и пали [попали] на Анадырь-реки вниз, близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет. И с голоду мы, бедные, врознь разбрелись. И вверх по Анадырю пошло двенадцать человек и ходили двадцать ден, людей и аргишниц [оленьих упряжек], дорог иноземских не видали. И воротились назад и, не дошед, за три днища до стану, обночевались, почали в снегу ямы копать…» Таким образом Дежнёв не только открыл, но и первый пересек Корякское нагорье и 9 декабря 1648 г. вышел в низовье Анадыря. Из 12 ушедших лишь трое присоединились к Дежнёву, судьба остальных не выяснена.

Кое-как 15 русских прожили на Анадыре зиму 1648/49 г. и построили речные суда. Когда река вскрылась, они на судах поднялись вверх на 500 км вверх по Анадырю до «анаульских людей… и ясак с них взяли». На верхнем Анадыре Дежнёв основал ясачное зимовье. Очевидно, он или его казаки, безуспешно разведывая «соболиные места», ознакомились не только с главной рекой, но и с частью ее притоков: по возвращении Дежнёв представил чертеж бассейна р. Анадыря и дал ее первое описание. Он не забывал и о необходимости «прииску» «моржового и рыбьего зуба». И поиски его завершились открытием богатейшего лежбища. Якутский казак Юрий Селиверстов, перешедший с Колымы сухим путем — через «Камень» — на Анадырь, сообщил, что в 1652 г. Дежнёв и два его товарища «ходили на море [Анадырский лиман] на коргу и заморскую кость [ископаемые клыки моржей] подле моря и на корге [отлогом берегу] выбрали всю». Но, несмотря на жалобы, что Дежнёв выбрал всю «заморскую кость», конца тем залежам, не было, и много лет они привлекали искателей счастья на Анадырь-реку.

В 1660 г. Дежнёва по его просьбе сменили, и он с грузом «костяной казны» сухим путем прошел на Колыму, а оттуда морем на нижнюю Лену. Зимовал он в Шиганске, весной 1662 г. прибыл в Якутск, а затем в конце июля 1662 г. отправился в Москву. Он приехал туда в сентябре 1664 г., а в январе следующего года с ним был произведен полный расчет: с 1641 по 1660 г. не получал; он ни денежного, ни хлебного жалованья: «И великий государь… пожаловал — велел ему свое государево годовое денежное жалованье и за хлеб на прошлые годы… на 19 лет за его службу, что он в тех годах был на Анадыре-реке для государства ясашного сбору и прииску новых землиц, и… упромышлял кости рыбья зуба 289 пуд… и ясак на великого государя собирал и аманаты клал [брал заложников]. И за ту его, Сенькину, многую службы и за терпение пожаловал великий государь… велел ему, на те прошлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за две доли… сукнами… Всего на 126 рублев 6 алтын 4 деньги…» Итак, Дежнёв доставил в царскую казну 289 пудов моржовых клыков на сумму 17 340 рублей серебром, а царь-государь за то ему пожаловал за 19-летнюю службу 126 рублей 20 копеек серебром. И, кроме того, царем указано было «за его, Сенькину, службу и на прииск рыбья зуба, за кость и за раны поверстать в атаманы».

Подведем итог и географическим достижениям экспедиции Попова — Дежнёва: обнаружив пролив между Северным Ледовитым и Тихим океанами, они доказали, что Азиатский и Североамериканский материки не соединяются; они первые плавали в Чукотском море и водах северной части Тихого океана; Дежнёв открыл Чукотский п-ов и Анадырский залив; открыл и первый пересек Корякское нагорье, обследовал р. Анадырь и Анадырскую низменность.

В Сибири атаман Дежнёв служил еще на pp. Оленьке, Вилюе и Яне. Он вернулся в конце 1671 г. с соболиной казной в Москву и умер там в начале 1673 г.

Коч Федота Попова, после того как его «на море разнесло без вести» с Дежнёвым, той же октябрьской бурей носило «всюда неволею и выбросило на берег в передний конец», но гораздо дальше на юго-запад, чем Дежнёва, — на Камчатку. С. П. Крашенинников писал, что коч Попова пришел в устье р. Камчатки и поднялся до впадающей в нее справа (по течению) речки, «которая… ныне Федотовщиной называется…», а зовут ее так по начальнику русских людей, зимовавших там еще до покорения Камчатки. Весной 1649 г. на том же коче Ф. Попов спустился к морю и, обойдя мыс Лопатка, шел по Пенжинскому (Охотскому) морю до р. Тигиль (у 58° с. ш.), где — по преданию камчадалов — «той зимы [1649/50 г.] от брата своего за ясырку [пленницу] зарезан, а потом и все оставшие [17 человек] от коряк побиты». Иными словами, Ф. Попов открыл около 2 тыс. км камчатского побережья — довольно изрезанного, гористого восточного и низменного, Лишенного гаваней западного — и первый плавал в восточной части Охотского моря. Во время обхода южной оконечности Камчатки — мыса Лопатка — узким Первым Курильским проливом Ф. Попов, несомненно, видел о. Шумшу, самый северный из Курильской дуги; есть предположение {И. И. Огрызко), что его люди даже высаживались там. Сам же С. П. Крашенинников, ссылаясь на показания Дежнёва (см. ниже), предполагал, что «Федот-кочевщик» с товарищами погиб не на Тигиле, а между Анадырем и Олюторским заливом; от Тигиля он пытался пройти к Анадырю морем или сухим путем «по Олюторскому берегу» и в пути умер, а товарищи его либо убиты, либо разбежались и пропали без вести. За четверть века до Крашенинникова об остатках двух зимовий на р. Федотовщине, поставленных людьми, прибывшими туда «в прошлых годах из Якутска-города морем на кочах», сообщил Иван Козыревыми. А самое раннее свидетельство о судьбе пропавших «ночевщиков» исходит от Дежнёва и относится к 1655 г.: «А в прошлом 162 году ходил я, Семейка, возле моря в поход. И отгромил… у коряков якутскую бабу Федота Алексеева. И та баба сказывала, что-де Федот и служилый человек Герасим [Анкидинов] померли цингою, а иные товарищи побиты, и остались невеликие люди, и побежали с одною душою, не знаю-де куда…».

Три разновременные показания подтверждают, что Попов и Анкидинов с товарищами были заброшены бурей в своем коче на Камчатку, провели там, по крайней мере, одну зиму и что, следовательно, открыли Камчатку они, а не позднейшие землепроходцы, пришедшие на полуостров в конце XVII в. Те, во главе с Владимиром Атласовым, только завершили открытие Камчатки и присоединили ее к России. Уже в 1667 г., т. е. за 30 лет до прихода Атласова, р. Камчатка показана на «Чертеже Сибирская земля», составленном по распоряжению тобольского воеводы Петра Годунова, причем она впадает в море на востоке Сибири между Леной и Амуром и путь от устья Лены к ней, как и к Амуру, совершенно свободен. В 1672 г. в «Списке» (объяснительной записке) ко второму изданию «Чертежа» сказано: «…а против устья Камчатки-реки вышел из моря столп каменной, высок без меры, а на нем никто не бывал». Здесь не только названа река, но и указана высота горы («высок без меры» — 1 233 м), которая поднимается против устья Камчатки.

Сохранился также судебный приговор якутского воеводы Дмитрия Зиновьева от 14 июля 1690 г. по делу о заговоре группы казаков, которые «хотели… пороховую и свинцовую казну пограбить и стольника, и воеводу… и градских жителей побить до смерти и животы [имущество] их, и на гостине дворе торговых и промышленных людей животы ж их пограбить, и бежать за Нос на Анадырь и на Камчатку-реку…». Оказывается, казачья вольница в Якутске затевала за несколько лет до Атласова поход через Анадырь на Камчатку как на уже известную реку, и притом, по-видимому, морским путем — «бежать за Нос», а не «за Камень».

Якутск стал отправным пунктом и для тех русских землепроходцев, которые искали новые «землицы» на юге, продвигаясь вверх по притокам Лены — Олёкме и Витиму. Скоро они перевалили водораздельные хребты, и перед ними открылась обширная страна на великой реке Шилкар (Амур), населенная оседлыми даурами, по языку родственными монголам. Еще раньше русские промышленники слышали от витимских и олекминских эвенков и кочевых дауров о могучей реке, текущей далеко на восток через страну оседлых дауров, где много хлеба и скота, где встречаются большие селения и укрепленные города, а леса богаты пушным зверем. Из русских первым видел Даурию (насколько нам известно) казак М. Перфильев. После него Даурию посещали и другие, например «промышленный человек» Аверкиев, рассказ которого дошел до нас. Он достиг пункта слияния Шилки и Аргуни, где начинается собственно Амур, был пойман местными жителями и отведен к их князькам. После допроса они отпустили Аверкиева, не причинив ему вреда, даже обменяли найденные у него товары — мелкий бисер и железные наконечники для стрел — на соболиные шкурки.

Слухи о богатствах Даурии все умножались, и в июле 1643 г. первый якутский воевода Петр Головин послал на Шилкар 133 казака с пушкой под начальством «письменного головы» Василия Даниловича Пояркова, выделив судовой инструмент, много парусины, боеприпасов, пищалей, а также медных котлов и тазов, сукна и «одекую» (бисера) — для подарков местным жителям.

К отряду присоединилось полтора десятка добровольцев-промышленников («охочих людей»). Целью похода был сбор ясака и «прииск вновь неясачных людей», поиски месторождений серебра, меди и свинца и по возможности организация их выплавки. Поярков пошел в Даурию новым путем. В конце июля на шести дощаниках он поднялся по Алдану и рекам его бассейна — Учуру и Гонаму. Судоходство по Гонаму возможно только на 200 км от устья, выше начинаются пороги. Людям Пояркова приходилось перетаскивать суда чуть ли не у каждого порога, а на Гонаме их больше 40, не считая мелких. Осенью, когда река стала, отряд еще не достиг водораздела между бассейнами Лены и Амура, потеряв два дощаника. Поярков оставил часть людей зимовать с судами и припасами на Гонаме, а сам налегке с отрядом в 90 человек пошел «зимником» на нартах и лыжах через Становой хребет и вышел к верховьям р. Брянты (система Зеи) у 128° в. д. Через 10 дней пути по Амурско-Зейскому плато он добрался до р. Умлекан. левого притока Зеи.

Здесь русские были уже в стране «пашенных людей» — в Даурии. По берегам Зеи встречались селения с просторными деревянными домами крепкой постройки, с окнами, затянутыми промасленной бумагой. У дауров имелись запасы хлеба, бобовых и других продуктов, много скота и домашней птицы. Они носили одежду из шелковых и хлопчатобумажных тканей. Шелк, ситцы, металлические и другие изделия они получали из Китая в обмен на пушнину. Пушниной же они платили дань манчьжурам. Поярков требовал от дауров, чтобы они давали ясак русскому царю, а для этого он захватывал аманатами (заложниками) знатных людей, держал в цепях, обращался жестоко с ними. От аманатов и других пленных русские получили более точные сведения о стране, в частности о крупном притоке Зеи Селимде (Селемдже) и ее жителях, о соседней Маньчжурии и Китае.

Поярков решил зимовать на Зее и поставил острог, возле устья Умлекана. В середине зимы хлеб подошел к концу, в окрестных селениях все запасы захвачены, а нужно было дотянуть до теплого времени, когда реки вскроются и придут суда с припасами, оставленными на Гонаме. Начался голод, казаки примешивали к муке кору, питались кореньями и падалью, болели и умирали… Окрестные дауры, скрывавшиеся в лесах, осмелели и организовали ряд нападений на острог, к счастью для русских, неудачных. Несколько дауров было при этом убито; их трупы валялись вокруг острога. Казаки стали есть и трупы. 24 мая 1644 г., когда пришли суда с припасами, Поярков все же решил двигаться дальше, вниз по Зее. Оставалось у него около 70 человек. Плыть пришлось через сравнительно густонаселенный район — западную окраину Зейско-Буреинской равнины, но жители не допускали, чтобы русские высаживались на берег.

Наконец в июне отряд вышел на Амур. Район устья Зеи понравился казакам: земля здесь, судя по запасам продовольствия в даурских острогах и многочисленным пашням, давала хорошие урожаи зерновых и овощей, страна не нуждалась в лесе, в селениях было много скота. Поярков остановился немного ниже устья р. Зеи — он решил срубить здесь острог и зимовать, а весной, как предписывала инструкция, двинуться вверх по Амуру — на Шилку — для проверки находок серебряных руд. На разведку вниз по Амуру он отправил 25 казаков на двух стругах. После трехдневного плавания разведчики выяснили, что до моря очень далеко, и повернули назад, двигаясь против течения бечевой. Вскоре они подверглись нападению приречных жителей, которые перебили многих казаков, и к Пояркову вернулось лишь пятеро. Теперь в отряде осталось около 50 человек.

Поярков понимал, что с такими силами после тяжелой зимовки трудно будет двигаться против течения могучей реки, и принял решение плыть к ее устью. Очевидно, он знал, что оттуда морем можно дойти до р. Ульи. От устья р. Сунгари начались земли другого народа — пашенных дючеров. Они жили в поселках, окруженных полями. Вскоре с юга в Амур «упала» крупная река, названная казаками Верхним Амуром, — это была Уссури (детально русские ознакомились с ней в 50-х гг. XVI] в., «окрестив Ушуром). Через несколько дней плавания показались шалаши ачанов, иначе — гольдов (нанайцев), которые жили в крупных селениях — до 100 и более юрт в каждом. Они почти не знали земледелия; скотоводство у них находилось в зачаточном состоянии; занимались они в основном ловлей рыбы и ею почти исключительно и питались. Из искусно выделанной и раскрашенной кожи крупных рыб они шили себе одежду. Побочным промыслом была охота: казаки видели у них собольи шкурки и лисьи меха. Для езды гольды пользовались только собачьими упряжками.

Великая река поворачивала в их землях на северо-восток. Десять дней плыли русские через эту страну и на берегах нижнего Амура увидели летние жилища на сваях и встретили новый «народец». То были гиляки (нивхи), рыболовы и охотники, народ еще более отсталый, чем ачаны. И они ездили на собаках; у некоторых казаки видели огромное количество собак — сотни, будто бы даже до тысячи животных. Рыбачили они в маленьких берестяных лодках и выплывали на них даже в открытое море. Еще через восемь дней Поярков достиг устья Амура. Время было позднее, сентябрь, и Поярков остался здесь на вторую зимовку. По соседству в землянках жили гиляки. Казаки стали покупать у них рыбу и дрова и собрали некоторые сведения об о. Сахалин, богатом пушниной, где живут «волосатые люди» (айны). Поярков выяснил также, что из устья Амура можно попасть в южные моря. «Только тем еще морским путем никто [из русских] не ходил в Китай». Так впервые было получено представление о существовании пролива (Татарского), отделяющего Сахалин от материка. В конце зимы русским опять пришлось терпеть голод; весной они выкапывали коренья и тем кормились. Перед отправлением в поход казаки совершили набег на гиляков, захватили аманатов и собрали ясак соболями.

В конце мая 1645 г., когда устье Амура освободилось ото льда, Поярков вышел в Амурский лиман, но не рискнул идти на юг. а повернул на север. Морское плавание на речных лодках — дощаниках с дополнительно наращенными «нашивами» (бортами) — продолжалось три месяца. Экспедиция продвигалась сначала вдоль материкового берега Сахалинского залива, а затем вышла в Охотское море. Мореходы обходили «всякую губу», почему и шли так долго, открыв но крайней мере залив Академии. Разразившийся шторм отбросил их к какому-то большому острову, скорее всего к одному из группы Шантарских. К счастью, все обошлось благополучно, и в начале сентября Поярков вошел в устье р. Ульи. Здесь казаки нашли уже знакомый им народ — эвенков, обложили их ясаком и остались на третью зимовку. Ранней весной 1646 г. отряд двинулся на нартах вверх по Улье и вышел к р. Мае, бассейн Лены. А затем по Алдану и Лене он вернулся к середине июня 1646 г. в Якутск.

Во время этой трехлетней экспедиции Поярков проделал около 8 тыс. км, потеряв большей частью от голода 80 человек из 132. Он прошел новым путем от Лены на Амур, открыв pp. Учур, Гонам, Зею, Амурско-Зейское плато и Зейско-Буреинскую равнину. От устья Зеи он первый спустился по Амуру до моря, проследив около 2 тыс. км его течения, открыл — вторично после Москвитина — Амурский лиман, Сахалинский залив и собрал некоторые сведения о Сахалине. Он первый совершил исторически вполне доказанное плавание вдоль юго-западных берегов Охотского моря.

Поярков собрал ценные сведения о народах, живущих по Амуру, — даурах, дючерах, нанайцах и нивхах, убеждал якутских воевод присоединить амурские страны к Руси: «Там в походы ходить и пашенных хлебных сидячих людей под царскую… руку привесть можно, и ясак с них собирать, — в том государю будет многий прибыль, потому что те землицы людны, и хлебны, и собольны, и всякого зверя много, и хлеба родится много, и те реки рыбны…»

Дело, начатое Поярковым, продолжил Ерофей Павлович Хабаров-Святитский, крестьянин из-под Устюга Великого. В 1632 г., бросив семью, прибыл на Лену. Около семи лет он скитался по бассейну Лены, занимаясь пушным промыслом. В 1639 г. Хабаров осел в устье Куты, засеял участок земли, стал торговать хлебом, солью и другими товарами, а весной 1641 г. перешел в устье Киренги, создал здесь добротное хозяйство и разбогател. Но богатство его было непрочно. Воевода Петр Головин отнял у Хабарова весь хлеб, передал в казну его соляную варницу, бросил его в тюрьму, из которой Хабаров вышел в конце 1645 г. «гол как сокол». Но, на его счастье, на смену одного воеводы пришел в 1648 г. другой — Дмитрий Андреевич Францбеков, остановившийся на зимовку в Илимском остроге. Туда в марте 1649 г. прибыл Хабаров.

Узнав об экспедиции Пояркова, Хабаров встретил Францбекова на пути и просил разрешения организовать новую экспедицию в Даурию.

Правда, у Хабарова не было средств, но он считал, что новый воевода не упустит случая разбогатеть; так и случилось. Францбеков отпустил Хабарову в кредит казенное военное снаряжение и оружие (даже несколько пушек), сельскохозяйственный инвентарь, а из своих личных средств дал деньги всем участникам похода, конечно, под ростовщические проценты. Мало того, воевода предоставил экспедиции суда якутских промышленников. А когда Хабаров набрал отряд около 70 человек, воевода снабдил его хлебом, отнятым у тех же промышленников. Казнокрадство, лихоимство, незаконные поборы Францбекова, а иногда прямой разбой, поощряемый им, вызвали смуту в Якутске. Воевода арестовал главных «смутьянов». На него посыпались челобитные и доносы в Москву. Но Хабаров уже вышел из Якутска (осенью 1649 г.) и поднялся вверх по Лене и Олёкме до устья Тунгира.

Начались морозы. Шел январь 1650 г. Дальше на юг казаки двигались на нартах вверх по Тунгиру, перевалили отроги Олёкминского Становика и весной 1650 г. добрались до р. Урки, впадающей в Амур. Прослышав об отряде, дауры оставили приречные районы и ушли. Завоеватели вступили в покинутый, хорошо укрепленный город даурского князька Лавкая (на Урке). Там были сотни домов — каждый на 50 и более человек, светлых, с широкими окнами, затянутыми промасленной бумагой. В ямах русские нашли большие хлебные запасы. Отсюда Хабаров пошел вниз по -Амуру. Дальше та же картина: опустевшие селения и городки. Наконец в одном городке казаки обнаружили и привели к Хабарову женщину. Она показала: по ту сторону _ч Амура лежит страна богаче Даурии; по рекам плавают большие суда с товарами; у местного правителя есть войско, снабженное пушками и огнестрельным оружием. Тогда Хабаров оставил около 50 человек в «Лавкаевом городке» и 26 мая 1650 г. вернулся в Якутск. Он привез с собой чертеж Даурской земли, переправленный в Москву вместе с отчетом о походе. Этот чертеж стал одним из основных источников при создании карт Сибири в 1667 и 1672 гг. В Якутске Хабаров начал набирать добровольцев, распространяя преувеличенные сведения о богатствах Даурии. Нашлось 110 «охочих» людей. Францбеков дал 27 «служилых» с тремя пушками.

Осенью 1650 г. Хабаров с отрядом в 160 человек вернулся на Амур. Он нашел оставленных им казаков ниже по Амуру у укрепленного городка Албазин, который они неудачно штурмовали. Увидев приближение крупных сил русских, дауры бежали. Казаки нагнали их, разбили наголову, захватили много пленных и большую добычу. Опираясь на Албазин, Хабаров нападал на близлежащие селения, еще не покинутые даурами, брал заложников и пленных, в основном женщин, распределяя их между своими людьми.

В Албазине Хабаров построил небольшую флотилию и в июне 1651 г. организовал сплав по Амуру. Сначала казаки видели по берегам реки только сожженные самими жителями поселки, но через несколько дней они подошли к хорошо укрепленному городку, где засело много дауров. Казаки после обстрела взяли городок приступом, убив до 600 человек. Несколько недель Хабаров стоял там. Он рассылал во все стороны гонцов — убеждать соседних князьков добровольно подчиниться царю и платить ясак. Желающих не оказалось, и хабаровская флотилия двинулась дальше вниз по реке, захватив с собой лошадей. Казаки снова видели брошенные селения и несжатые хлебные поля. В августе ниже устья Зеи они без сопротивления заняли крепость, окружили соседнее селение и заставили его жителей признать себя подданными царя. Хабаров надеялся получить большую дань, но они принесли немного соболей, обещав осенью уплатить ясак полностью. Между даурами и казаками установились как будто мирные отношения. Но через несколько дней все окрестные дауры с семьями ушли, бросив жилища. Тогда Хабаров сжег крепость и продолжал путь вниз по Амуру.

От устья Бурей начинались земли, заселенные гогулями — народом, родственным маньчжурам. Они жили рассеянно, небольшими поселками и не могли противостоять казакам, высаживавшимся на берег и грабившим их. Слабое сопротивление оказали пашенные дючеры, истребившие ранее часть отряда Пояркова — хабаровские люди были многочисленнее и лучше вооружены.

В конце сентября экспедиция достигла земли нанайцев, и Хабаров остановился в их большом селении. Половину казаков он послал вверх по реке за рыбой. Тогда нанайцы, соединившись с дючерами, 8 октября напали на русских, но потерпели поражение и отступили, потеряв убитыми более 100 человек. Потери казаков были ничтожны. Хабаров укрепил селение и остался там на зимовку. Отсюда, из Ачанского острожка, русские совершали набеги на нанайцев и собирали ясак. В марте 1652 г. они разбили большой маньчжурский отряд (около 1000 человек), пытавшийся взять приступом острожек. Однако Хабаров понимал, что с его малочисленным войском нельзя овладеть страной; весной, как только Амур вскрылся, он оставил Ачанский острожек и поплыл на судах против течения.

Выше устья Сунгари в июне Хабаров встретил на Амуре русскую вспомогательную партию и все-таки продолжал отступление, прослышав, что маньчжуры собрали против него большое войско — тысяч в шесть. Он остановился только в начале августа у устья Зеи. Отсюда на трех судах вниз по Амуру бежала группа бунтовщиков, захватив с собой оружие и порох. Грабя и убивая дауров, дючеров и нанайгозв, они добрались до Гиляцкой земли и поставили там острог, чтобы собирать ясак. Хабаров не терпел соперников. В сентябре он сплыл по Амуру до Гиляцкой земли и обстрелял острог. Бунтовщики сдались при условии, что им сохранят жизнь и награбленную добычу. Хабаров «пощадил» их, приказав нещадно бить батогами (отчего многие умерли), а всю добычу взял себе.

Вторую зимовку на Амуре Хабаров провел в Гиляцкой земле, а весной 1653 г. вернулся в Даурию, к устью Зеи. Летом его люди плавали вверх и вниз по Амуру, собирая ясак. Весь левый берег Амура опустел: по приказу маньчжурских властей жители перешли на правый берег. В августе 1653 г. в отряд прибыл из Москвы царский посланец. Он привез от царя награды участникам похода, в том числе и самому Хабарову, но отстранил его от руководства отрядом, а когда тот стал возражать, избил и повез в Москву. В дороге уполномоченный отнял у Хабарова все, что было при нем. В Москве, впрочем, завоевателю вернули его личное имущество. Царь пожаловал его в «дети боярские», дал в «кормление» несколько деревень в Восточной Сибири, но не разрешил вернуться на Амур.

Для установления русской власти в Забайкалье енисейский воевода в июне 1652 г. направил 100 казаков во главе с сотником Петром Ивановичем Бекетовым. По Енисею и Ангаре отряд поднялся к Братскому острогу. Оттуда к истокам р. Хилок, притока Селенги, Бекетов послал передовую группу пятидесятника Ивана Максимова с проводником — казаком Яковом Софоновым, уже побывавшим в Забайкалье летом 1651 г. Бекетов же, задержавшись в Братском остроге, вынужден был зимовать южнее устья Селенги, где казаки заготовили огромное количество рыбы. Июнь 1653 г. ушел на выяснение дороги на Хилок, а в начале июля Бекетов стал подниматься по Хилку и вместе с группой И. Максимова, встреченной по пути, в первых числах октября прибыл к истокам реки. Здесь казаки срубили острог, Максимов передал Бекетову собранный ясак и чертеж pp. Хилок, Селенги, Ингоды и Шилки, составленный им во время зимовки, — первую схематическую карту гидрографической сети Забайкалья.

Бекетов торопился проникнуть как можно дальше на восток. Не взирая на позднее время года, он перевалил Яблоновый хребет и на Ингоде построил плоты, но ранняя зима, обычная в этом крае, вынудила его отложить все на следующий год и вернуться на Хилок. В мае 1654 г., когда Ингода освободилась ото льда, он спустился по ней, вышел на Шилку и против устья р. Нерчи поставил острог. Но обосноваться здесь казакам не удалось: эвенки сожгли засеянные хлеба и отряду из-за нехватки продовольствия пришлось уходить. Бекетов спустился по Шилке до слияния с Ононом и первым из русских вышел из Забайкалья на Амур. Проследив верхнее течение великой реки до впадения Зеи (900 км), он соединился с казаками Онуфрия Степанова, назначенного вместо Хабарова «приказным человеком… новой Даурской земли». Зимовал объединенный отряд (не более 500 человек) в Кумарском остроге, поставленном Хабаровым примерно в 250 км выше устья Зеи.

В конце марта 1655 г. десятитысячный отряд маньчжур окружил острог. Осада длилась до 15 апреля: после смелой вылазки русских враг ушел. С группой казаков Степанов отправил собранный ясак вверх по Амуру через Забайкалье. С ней пошел отряд Федора Пущина с переводчиком С. Петровым Чистым. В мае казаки впервые обследовали р. Аргунь, правую составляющую Амура. Правда, не выяснено, как далеко они поднялись по реке. Не встретив населения, Пущин вернулся к основным силам Степанова и Бекетова. Несколько лет спустя Аргунь стала торговым путем из Забайкалья в центры Восточного Китая. Объединенные силы русских в июне спустились к устью Амура, в землю гиляков, и срубили здесь еще один острог, где остались на вторую зимовку. В конце весны 1656 г. Степанов с основной частью отряда добрался по Амуру к устью Уссури, а по ней поднялся более чем на 300 км (до 46° с. ш.) и летом обследовал ее крупнейшие правые притоки — Хор, Бикин и Иман. Летом 1658 г. он был убит в схватке с маньчжурами на Амуре, из плывших с ним 500 казаков погибли или были взяты в плен 270; из остальных часть ушла берегом, часть — на одном уцелевшем судне. Бекетов же со своими казаками и собранным ясаком в августе 1656 г. двинулся вверх по Амуру и через Нерчинск вернулся в Енисейск. Он первый проследил весь Амур, от слияния Шилки и Аргуни до устья (2824 км) и обратно.