XVI. Тайная вечеря
Суперинтендант, видимо, был предупрежден об отъезде в Нант, так как давал прощальный обед своим ближайшим друзьям. Во всем доме сверху донизу усердие слуг, носившихся с блюдами, и лихорадочное щелканье счетов свидетельствовали о близком перевороте в кассе и в кухне.
Д’Артаньян с чеком в руках явился в контору, но ему ответили, что касса заперта и уже слишком поздно, так что сегодня ему денег не выдадут.
Он ответил на это словами:
– Приказ короля.
Несколько озадаченный служащий заявил, что это – причина, достойная уважения, но обычаи дома также заслуживают уважения, и попросил его зайти за деньгами на следующий день. Д’Артаньян потребовал, чтобы его проводили к Фуке. Служащий ответил на это, что г-н суперинтендант не вмешивается в подобные мелочи, и попытался закрыть дверь перед носом д’Артаньяна.
Предвидя это, капитан поставил ногу между дверью и дверным косяком, так что замок не захлопнулся, и служащий снова оказался лицом к лицу со своим собеседником. Ввиду этого он изменил тон и произнес с наигранной вежливостью:
– Если, сударь, вы желаете говорить с господином суперинтендантом, будьте добры пройти в приемную. Здесь только контора, и монсеньор никогда сюда не приходит.
– Вот и отлично! А где же приемная?
– На той стороне двора, – поклонился служащий, в восторге от того, что избавился от посетителя.
Д’Артаньян прошел через двор и оказался среди лакеев.
– Монсеньор в такое время не принимает, – ответил на его вопрос наглого вида малый, несший на позолоченном блюде трех фазанов и двенадцать перепелов.
– Скажите ему, – попросил капитан, остановив лакея за край блюда, – что я – д’Артаньян, капитан-лейтенант мушкетеров его величества.
Лакей вскрикнул от удивления и исчез.
Д’Артаньян медленно направился вслед за ним. Он вошел в приемную как раз в то мгновение, когда слегка побледневший Пелисон выходил из столовой, чтобы узнать, в чем дело.
Д’Артаньян улыбнулся и, желая успокоить его, начал:
– Ничего неприятного, господин Пелисон; мне просто нужно получить деньги по чеку, и притом незначительному.
– Ах, – вздохнул с облегчением этот преданный друг Фуке.
И, взяв капитана за руку, он потянул его за собой и увлек в залу, где изрядное число близких друзей окружало суперинтенданта, сидевшего посередине в большом мягком кресле.
Там находились эпикурейцы, те самые, что совсем недавно, в дни празднества в Во, делали честь дому, уму и богатству Фуке. Веселые и заботливые друзья, они в преобладающем большинстве не бежали от своего покровителя при приближении бури и, несмотря на угрозы с неба, несмотря на землетрясение, были здесь, улыбающиеся, предупредительные и преданные в беде, как были преданны в счастье.
Налево от суперинтенданта сидела г-жа де Бельер, направо – г-жа Фуке. Как бы бросая вызов законам света и пренебрегая обыденными приличиями, два ангела-хранителя этого человека сошлись возле него, чтобы поддержать его, когда разразится гроза, совместными усилиями своих тесно сплетенных рук. Г-жа де Бельер бледнела, трепетала и была полна почтительности к г-же Фуке, которая, касаясь своей рукой руки мужа, с тревогой смотрела на дверь, в которую Пелисон должен был ввести д’Артаньяна.
Вошел капитан. Сначала он был только самой учтивостью, но, уловив своим безошибочным взглядом выражение лиц и угадав, какие чувства владеют собравшимися, он преисполнился восхищения.
Фуке, поднимаясь с кресла, сказал:
– Простите меня, господин д’Артаньян, если я принимаю вас не совсем так, как подобает встречать приходящих от имени короля.
Он произнес эти слова тоном печальной твердости, испугавшим его друзей.
– Монсеньор, – ответил д’Артаньян, – если я и прихожу от имени короля, то лишь затем, чтобы получить двести пистолей по королевскому чеку.
Лица всех прояснились; лицо Фуке осталось, однако, таким же мрачным.
– Сударь, вы, быть может, также едете в Нант? – спросил он капитана.
– Я не знаю, куда я еду, монсеньор, – улыбнулся д’Артаньян.
– Но, господин капитан, – начала успокоившаяся г-жа Фуке, – ведь вы уезжаете не так скоро, чтобы не оказать нам чести отужинать с нами?
– Сударыня, это было бы для меня великою честью, но я до того спешу, что, как видите, позволил себе вторгнуться к вам и нарушить ваш ужин, торопясь получить по этой записке причитающиеся мне деньги.
– И ответ на нее вы получите золотом, – сказал Фуке, подзывая к себе дворецкого, который тотчас же ушел с чеком, врученным ему д’Артаньяном.
– О, я нисколько не беспокоился об уплате; ваша контора – надежнейший банк.
На побледневшем лице Фуке обозначилась мучительная улыбка.
– Вам нездоровится? – спросила г-жа де Бельер.
– Припадок? – повернулась к нему г-жа Фуке.
– Нет, ничего, благодарю вас, – ответил суперинтендант.
– Припадок? – переспросил д’Артаньян. – Разве вы больны, монсеньор?
– У меня перемежающаяся лихорадка, которой я заболел после празднества в Во.
– Ночная свежесть где-нибудь в гротах?
– Нет, нет, просто волнение.
– Вы вложили в прием короля слишком много души, – спокойно заговорил Лафонтен, не подозревая, что произносит кощунственные слова.
– Принимая у себя короля, невозможно вложить слишком много души, ее всегда мало, – тихо заметил Фуке своему поэту.
– Господин Лафонтен хотел сказать: слишком много жара, – перебил д’Артаньян искренним и приветливым тоном. – Ведь, право, монсеньор, никогда и нигде гостеприимство не было таким безграничным, как в Во.
На лице г-жи Фуке можно было явственно прочитать, что, хотя Фуке и поступил по отношению к королю выше всяких похвал, король, однако, не отплатил тем же своему министру.
Но д’Артаньян помнил ужасную тайну. Из присутствующих ее знали лишь он да Фуке; но один из них не имел мужества выразить другому свое сочувствие, а второй не смел обвинять.
Когда капитану принесли двести пистолей и он собрался уже уходить, Фуке встал, взял стакан и велел подать другой д’Артаньяну.
– Сударь, – произнес он, – за здоровье его величества, что бы ни случилось!
– И за ваше здоровье, монсеньор, что бы ни случилось! – подхватил д’Артаньян и выпил.
После этих зловещих слов он отвесил общий поклон и вышел. Когда он прощался, все встали, и в наступившей тишине, пока он спускался по лестнице, были слышны его шаги и звон его шпор.
– Был момент, когда я подумал, что он явился за мной, а не за моими деньгами, – сказал Фуке, стараясь изобразить улыбку.
– За вами! – вскричали его друзья. – Но почему, господи боже?
– Не будем заблуждаться, дорогие мои друзья, я не хочу сравнивать самого смиренного из земных грешников с богом, которому мы поклоняемся, но вы, разумеется, помните, что однажды он созвал своих близких друзей на трапезу, и эта трапеза называется тайной вечерей. Это был прощальный обед, совсем как сегодня у нас.
Со всех сторон послышались громкие возмущенные возгласы.
– Закройте двери, – попросил Фуке.
Лакеи исчезли.
– Друзья мои, – продолжал Фуке, понижая голос, – чем я был прежде и что я теперь? Подумайте и ответьте. Такой человек, как я, падает уже потому, что перестал подниматься; что же сказать, когда он действительно падает? У меня нет больше ни денег, ни кредита, у меня лишь могущественные враги и драгоценные, но немощные друзья.
– Раз вы говорите с такой откровенностью, – молвил Пелисон, – то и нам тоже подобает быть откровенными. Да, вы погибли, да, вы торопитесь навстречу вашему разорению, так остановитесь же поскорее! И прежде всего – сколько денег у вас осталось?
– Семьсот тысяч ливров, – усмехнулся суперинтендант.
– Хлеб насущный, – прошептала г-жа Фуке.
– Подставы, подставы! – вскричал Пелисон. – И бегите!
– Куда?
– В Швейцарию, в Савойю, но уезжайте!
– Если монсеньор уедет из Франции, – вздохнула г-жа де Бельер, – начнут говорить, что он чувствует за собою вину и что он испугался.
– Скажут больше, скажут, что я захватил с собою двадцать миллионов.
– Мы начнем писать мемуары, чтоб обелить вас в глазах всего света, – попробовал пошутить Лафонтен, – но мой совет: бегите!
– Я останусь, – сказал Фуке, – разве я в чем-нибудь виноват?
– У вас есть Бель-Иль! – крикнул аббат Фуке.
– И я, естественно, отправлюсь туда по дороге в Нант, – ответил Фуке. – Поэтому терпение, терпение и терпение.
– Но до Нанта пройдет еще столько времени! – промолвила г-жа Фуке.
– Да, я знаю, – ответил суперинтендант, – но тут ничего не поделаешь! Король зовет меня на открытие штатов. Мне отлично известно, что он это делает, имея в виду погубить меня; но отказаться ехать – значит выказать свое беспокойство.
– Отлично, я нашел средство все устроить! – засмеялся Пелисон. – Вы поедете в Нант.
Фуке удивленно взглянул на него.
– Но с вашими друзьями, но в вашей карете до Орлеана и на вашем судне до Нанта; вы будете готовы защищать себя силой оружия, если на вас нападут, и бежать, если над вами нависнет угроза: одним словом, на всякий случай вы возьмете с собой все ваши деньги, и ваше бегство будет вместе с тем исполнением королевской воли; потом, добравшись до моря, вы переправитесь, когда захотите, к себе на Бель-Иль, а с Бель-Иля вы умчитесь, куда вам будет угодно, как орел, взмывающий в просторы бескрайнего неба, когда его вынуждают покинуть гнездо.
Общее одобрение встретило слова Пелисона.
– Да, сделайте это, – обратилась г-жа Фуке к своему мужу.
– Сделайте так, – попросила г-жа де Бельер.
– Правильно, правильно! – вскричали все остальные.
– Так и будет, – ответил Фуке.
– Сегодня же!
– Через час!
– Сию же минуту!
– С семьюстами тысячами ливров вы можете восстановить свое состояние, – сказал аббат Фуке. – Кто помешает вам вооружить на Бель-Иле корсаров?
– И если понадобится, мы поплывем открывать новые земли, – добавил Лафонтен, опьяненный энтузиазмом и фантастическими проектами.
Стук в дверь перебил это соревнование радости и надежд.
– Курьер короля! – крикнул церемониймейстер.
Воцарилось глубокое молчание, будто весть, которую привез этот курьер, была ответом на только что родившиеся проекты. Все взоры обратились на хозяина, у которого лоб покрылся испариной и который действительно был в этот момент в лихорадке.
Чтобы принять курьера его величества, Фуке прошел к себе в кабинет. В комнатах и во всех службах была такая нерушимая тишина, что явственно прозвучал голос Фуке:
– Хорошо, сударь, будет исполнено.
Через минуту Фуке вызвал к себе Гурвиля, который пересек галерею, сопровождаемый напряженными взглядами всех.
Наконец Фуке снова вышел к гостям; лицо его, до этого бледное и удрученное, неузнаваемо изменилось: из бледного оно теперь стало серым, из удрученного – искаженным. Живой призрак, он двигался с вытянутыми вперед руками, иссохшим ртом, как тень, явившаяся навестить тех, кто некогда были его друзьями. Увидев его, все вскочили, вскрикнули, подбежали к нему.
Суперинтендант, смотря в глаза Пелисону, оперся на плечо г-жи Фуке и пожал ледяную руку маркизы де Бельер.
– Что случилось, боже? – спросили его.
Фуке раскрыл судорожно сжатые влажные пальцы, из них выпала бумага, которую подхватил испуганный Пелисон.
И он прочел следующие строки, написанные рукой короля:
«Дорогой и любезный г-н Фуке, выдайте в счет наших денег, находящихся в вашем распоряжении, семьсот тысяч ливров, которые нам нужны сегодня же в связи с нашим отъездом.
Зная, что ваше здоровье расстроено, мы молим бога о том, чтобы он восстановил ваши силы и имел бы о вас свое святое и бесценное попечение.
Людовик.
Это письмо служит распиской».
Шепот ужаса пробежал по зале.
– Ну! – не выдержал Пелисон. – Теперь это письмо у вас!
– Да, эта расписка теперь у меня.
– Что же вы будете делать?
– Ничего, раз у меня расписка.
– Но…
– Раз я принял ее, Пелисон, это значит, что я заплатил, – произнес суперинтендант с простотой, заставившей всех присутствующих ощутить, что у них сжалось сердце.
– Вы заплатили? – бросилась к нему в отчаянии г-жа Фуке. – Выходит, что вы погибли!
– Без лишних слов! – перебил Пелисон. – После денег потребуют жизнь! На коня, монсеньор, на коня!
– Оставьте нас! – разом вскричали обе женщины, не помня себя от горя.
– Спасая себя, монсеньор, вы спасете всех нас! На коня!
– Но ведь он не держится на ногах! Смотрите.
– Ну, если мы начнем размышлять… – начал бестрепетный Пелисон.
– Он прав, – прошептал Фуке.
– Монсеньор! Монсеньор! – крикнул Гурвиль, торопливо взбегая по лестнице. – Монсеньор!
– Что еще?
– Я сопровождал, как вы знаете, курьера, отвозившего королю деньги.
– Да.
– И, прибыв в Пале-Рояль, я видел…
– Подожди немного, мой бедный друг, ты задыхаешься.
– Что же вы видели? – нетерпеливо спрашивали со всех сторон.
– Я видел, как мушкетеры садились в седло, – закончил Гурвиль.
– Вот видите, видите? Можно ли терять хоть мгновение?
Госпожа Фуке кинулась наверх, требуя лошадей. Г-жа де Бельер, устремившись за ней, обняла ее и сказала:
– Ради его спасения не проявляйте, не обнаруживайте тревоги, сударыня!
Пелисон побежал распорядиться, чтоб запрягали. А в это время Гурвиль собирал в свою шляпу все то золото и серебро, которое испуганные и плачущие друзья смогли обнаружить в своих пустых карманах, последний дар, благоговейную милостыню, подаваемую бедняками несчастному.
Суперинтендант, которого наполовину несли, наполовину влекли его преданные друзья, сел наконец в карету. Пелисон поддерживал г-жу Фуке, которая потеряла сознание. Г-жа Бельер оказалась более сильной и была вознаграждена за это сторицей: последний поцелуй Фуке был предназначен ей.
Пелисон легко объяснил столь поспешный отъезд королевским приказом, призывавшим министров в Нант.
