X. Читатель с удовольствием увидит, что сила Портоса нисколько не убавилась
Д’Артаньян по обыкновению произвел выкладку, и у него получилось, что час равняется шестидесяти минутам, а минута шестидесяти секундам. Благодаря этому совершенно правильному вычислению минут и секунд он подошел к дверям дома суперинтенданта как раз в тот момент, когда солдат выходил оттуда с пустым поясом.
Консьерж в расшитом кафтане приоткрыл перед ним дверь. Д’Артаньяну очень хотелось войти без доклада, но это было немыслимо. Он назвал себя. Казалось, это должно было уничтожить всякие затруднения, как по крайней мере думал д’Артаньян, но консьерж колебался. Однако, вторично услышав слова «капитан королевской гвардии», он перестал загораживать дверь, хотя и не давал дороги.
Д’Артаньян понял, что слуге был дан строжайший приказ. Он решил поэтому солгать, что, впрочем, не стоило ему большого труда в тех случаях, когда он видел во лжи государственную пользу или даже просто личную выгоду. Поэтому он добавил, что это он послал солдата, доставившего письмо г-ну дю Валлону, и что в этом письме сообщается о его личном прибытии. После этого двери раскрылись настежь, и д’Артаньян вошел.
Его хотел проводить лакей, но д’Артаньян заявил, что это лишнее, ибо он прекрасно знает, как пройти к г-ну дю Валлону. Человеку столь хорошо осведомленному возражать было нечего. И д’Артаньян получил свободу действий.
Подъезды, салоны, сады – все было осмотрено мушкетером. Добрые четверть часа он бродил по этому более чем королевскому дворцу, где каждая вещь была чудом и где было столько же слуг, сколько колонн и дверей.
«Положительно, – сказал он себе, – этим комнатам нет конца… Может быть, Портос вернулся в Пьерфон, не выходя из дома господина Фуке?»
Наконец д’Артаньян зашел в дальнюю часть дворца, которая была опоясана каменной оградой, увитой декоративными растениями со множеством пышных цветов.
На равных расстояниях друг от друга по ограде поднимались статуи. Весталки, закутанные в пеплумы, падавшие широкими складками, как бы стояли на страже, устремляя на дворец свои робкие взгляды. Гермес, прижавший палец к губам, Ирида, расправившая крылья, ночь со снопом маков высились над садами и постройками, белели на фоне высоких черных кипарисов, тянувшихся вершинами к небу.
Вокруг кипарисов росли розы, цеплявшиеся своими цветущими ветками за каждый сучок и осыпавшие статуи дождем благоуханных лепестков.
Эта волшебная красота настроила мушкетера на поэтический лад. Мысль, что Портос живет в таком раю, возвышала Портоса в его глазах.
Д’Артаньян увидел дверь и нажал на ручку. Дверь открылась. Он вошел и оказался в круглом павильоне, где не было слышно ничего, кроме журчания фонтана и пения птиц.
У дверей павильона мушкетера встретил лакей.
– Здесь живет барон дю Валлон? – решительным тоном спросил д’Артаньян.
– Да, сударь, – отвечал лакей.
– Доложите ему, что его ждет шевалье д’Артаньян, капитан мушкетеров его величества.
Д’Артаньяна ввели в салон. Ему не пришлось долго ждать: вскоре пол соседней залы задрожал под хорошо знакомыми шагами, дверь распахнулась, и Портос с некоторым смущением бросился в объятия своего друга.
– Вы здесь? – воскликнул он.
– А вы? – отвечал д’Артаньян. – Ах, хитрец!
– Да, – со смущенной улыбкой сказал Портос. – Да, вы находите меня у господина Фуке, и это вас немного удивляет?
– Ничуть; почему бы вам не быть другом господина Фуке? У господина Фуке много друзей, особенно среди людей умных.
Портос из скромности не принял этого комплимента на свой счет.
– К тому же, – прибавил он, – вы меня видели в Бель-Иле.
– Лишнее основание считать вас другом господина Фуке.
– Я просто знаком с ним, – протянул Портос с некоторым замешательством.
– Ах, друг мой, как вы провинились передо мной!
– Чем? – воскликнул Портос.
– Как! Вы работаете над возведением укреплений Бель-Иля и ни слова не сообщаете мне об этом.
Портос покраснел.
– Больше того, – продолжал д’Артаньян, – вы меня встречаете там; вы знаете, что я на службе у короля, и не догадываетесь, что король, жаждущий узнать, что это за замечательный человек возводит сооружения, о которых ему рассказывают чудеса, – не догадываетесь, что король послал меня собрать сведения об этом человеке.
– Как, король послал вас собрать сведения?
– Разумеется! Но не будем говорить об этом.
– Черт побери! – вскричал Портос. – Напротив, поговорим; значит, король знал, что Бель-Иль укрепляют?
– Еще бы! Королю все известно.
– А ведь не было же ему известно, кто возводил укрепления?
– Не было; но, судя по рассказам, он подозревал, что строит их какой-то замечательный воитель.
– Черт побери! Если бы я знал это!
– То вы не бежали бы из Ванна. Не правда ли?
– Нет. Что вы подумали, когда не нашли меня там?
– Я стал размышлять, дорогой мой.
– Ах, вот как… К чему же привели вас ваши размышления?
– Я догадался обо всем.
– Обо всем?
– Да.
– О чем же вы догадались? Послушаем, – сказал Портос, усаживаясь поудобнее в кресле.
– Прежде всего о том, что вы укрепляете Бель-Иль.
– Ах, это было не мудрено! Вы видели меня за работой.
– Погодите; я догадался еще кое о чем. А именно, что вы укрепляете Бель-Иль по приказанию господина Фуке.
– Совершенно верно.
– Еще не все. Раз начав догадываться, я не останавливаюсь на полдороге.
– Милый д’Артаньян!
– Я понял, что господин Фуке хочет держать эти работы в строжайшей тайне.
– Действительно, насколько мне известно, у него было такое намерение, – согласился Портос.
– Да, но известно ли вам, почему он хотел хранить все это в тайне?
– Да просто чтобы никто не знал об укреплении, черт возьми!
– Это во-первых. Но его желание было порождено также мыслью оказать любезность…
– Действительно, я слышал, что господин Фуке человек очень любезный.
– …мыслью оказать любезность королю.
– Вот как?
– Это вас удивляет?
– Да.
– Вы этого не знали?
– Нет.
– А я вот знаю.
– Значит, вы волшебник.
– Ничуть.
– Откуда же вы знаете в таком случае?
– Да очень просто. Я слышал, как господин Фуке сам говорил это королю.
– Что говорил?
– Что решил укрепить Бель-Иль и поднести его королю в подарок.
– Вы слышали, как господин Фуке говорил все это королю?
– Передаю его подлинные слова. Он даже прибавил: «Бель-Иль укреплен одним моим другом, замечательным инженером, и я попрошу позволения представить его королю». – «Его имя?» – спросил король. «Барон дю Валлон», – отвечал г-н Фуке. «Хорошо, – отвечал король, – вы мне представите его».
– Король так и отвечал?
– Слово д’Артаньяна!
– Но почему же в таком случае меня не представили? – удивился Портос.
– Разве вам не говорили об этом представлении?
– Говорили, но я все еще жду его.
– Не беспокойтесь, представят.
– Гм, гм! – проворчал Портос.
Д’Артаньян переменил тему разговора.
– Вы, по-видимому, живете очень уединенно, дорогой друг, – заметил он.
– Я всегда любил одиночество. Я меланхолик, – вздохнул Портос.
– Странно! – сказал д’Артаньян. – Я что-то не замечал этого раньше.
– Это у меня с тех пор, как я стал заниматься науками, – с озабоченным видом отвечал Портос.
– Надеюсь, что умственный труд не повредил телесному здоровью?
– О, нисколько.
– Силы не убавилось?
– Нисколько, друг мой, нисколько!
– Дело в том, что мне говорили, будто в первые дни по вашем приезде…
– Я не способен был шевельнуться, не правда ли?
– Как! – улыбнулся д’Артаньян. – Почему же вы не могли шевельнуться?
Портос понял, что сказал глупость, и захотел поправиться:
– Я приехал из Бель-Иля на плохих лошадях, и это утомило меня.
– Теперь меня не удивляет, что я видел на дороге семь или восемь павших лошадей, когда ехал вслед за вами.
– Видите ли, я тяжел, – сказал Портос.
– Значит, вы были разбиты?
– Жир мой растопился, вот я и заболел.
– Бедный Портос… Ну а как обошелся с вами Арамис?
– Отлично… Он поручил меня попечению личного врача господина Фуке. Но представьте, что через неделю я стал задыхаться.
– Как так?
– Комната была слишком мала; я поглощал слишком много воздуха.
– Неужели?
– Так мне сказали по крайней мере… И меня перевели в другое помещение.
– И там вы вздохнули свободнее?
– Там мне стало гораздо лучше; но у меня не было никаких занятий, мне нечего было делать. Доктор уверял, что мне нельзя двигаться. Я же, напротив, чувствовал себя сильнее, чем когда-нибудь. От этого произошел один неприятный случай.
– Какой случай?
– Представьте себе, дорогой друг, что я взбунтовался против предписаний дурака доктора и решил выходить, понравится ему это или нет. Итак, я приказал прислуживавшему мне лакею принести платье.
– Вы, значит, были раздеты, мой бедный Портос?
– Нельзя сказать, чтобы совсем, на мне был великолепный халат. Лакей повиновался; я надел свое платье, которое стало мне слишком широко. Но вот странная вещь: ноги мои, напротив, увеличились.
– Да, понимаю.
– Сапоги сделались очень узкими.
– Значит, ваши ноги распухли?
– Вы угадали.
– Еще бы! И это вы называете неприятным случаем?
– Именно. Я рассуждал не так, как вы. Я сказал себе: «Если на мои ноги десять раз налезали эти сапоги, то нет никаких оснований думать, что они не налезут в одиннадцатый раз».
– На этот раз, милый Портос, позвольте мне заметить, что вы рассуждали нелогично.
– Словом, я уселся около перегородки и попробовал надеть правый сапог, я тянул его руками, подталкивал другой ногой, делал невероятные усилия, и вдруг оба ушка от сапога остались в моих руках, а нога устремилась вперед, как снаряд из катапульты.
– Из катапульты! Как вы сильны в фортификации, дорогой Портос!
– Итак, нога устремилась вперед, встретила на своем пути перегородку и пробила ее. Друг мой, мне показалось, что я, как Самсон, разрушил храм. Сколько при этом повалилось на пол картин, статуй, цветочных горшков, ковров, занавесей! Прямо невероятно!
– Неужели?
– Не считая того, что по другую сторону перегородки стояла этажерка с фарфором.
– И вы опрокинули ее?
– Да, она отлетела в другой конец комнаты. – Портос захохотал.
– Действительно, вы правы, это невероятно. – И д’Артаньян расхохотался вслед за Портосом.
Портос смеялся все громче.
– Я разбил фарфора, – продолжал он прерывающимся от смеха голосом, – больше чем на три тысячи франков, ха-ха-ха!..
– Великолепно!
– Не считая люстры, которая упала мне прямо на голову и разлетелась на тысячу кусков, ха-ха-ха!..
– На голову? – переспросил д’Артаньян, хватаясь за бока.
– Прямо на голову!
– И пробила вам череп?
– Нет, ведь я же сказал вам, что разлетелась люстра, она была стеклянная.
– Люстра была стеклянная?
– Да, из венецианского стекла. Редкость, дорогой мой, уникальная вещь и весила двести фунтов.
– И упала вам на голову?
– На… го…ло…ву… Представьте себе раззолоченный хрустальный шар с инкрустациями снизу, с рожками, из которых выходило пламя, когда люстру зажигали.
– Это понятно. Но тогда она не была зажжена?
– К счастью, нет, иначе я сгорел бы.
– И вы отделались только тем, что были придавлены?
– Нет.
– Как нет?
– Да так, люстра упала мне на череп. А у нас на макушке, по-видимому, необыкновенно крепкая кость.
– Кто это вам сказал, Портос?
– Доктор. Нечто вроде купола, который выдержал бы собор Парижской богоматери.
– Да что вы?
– Наверное, у всех людей череп устроен таким образом.
– Говорите за себя, дорогой друг; это у вас, а не у других череп устроен так.
– Возможно, – сказал самодовольно Портос. – Значит, вот, когда люстра упала на купол, который у нас на макушке, раздался шум вроде пушечного выстрела; хрусталь разбился, а я упал, весь облитый…
– Кровью? Бедный Портос!
– Нет, ароматным маслом, которое пахло превосходно, но чересчур сильно; я почувствовал головокружение от этого запаха. Вам приходилось испытывать что-нибудь подобное, д’Артаньян?
– Да, случалось, когда я нюхал ландыши. Итак, бедняга Портос, вы упали и были одурманены ароматом?
– Но самое удивительное – и врач клялся, что никогда не видывал ничего подобного…
– У вас все же, должно быть, вскочила шишка, – перебил д’Артаньян.
– Целых пять.
– Почему же пять?
– Да потому, что снизу на люстре было пять необыкновенно острых украшений.
– Ай!
– Эти пять украшений вонзились мне в волосы, которые у меня, как видите, очень густые.
– К счастью.
– И задели кожу. Но обратите внимание на одну странность – это могло случиться только со мной. Вместо впадин у меня вскочили шишки. Доктор не мог удовлетворительно объяснить мне это явление.
– Ну, так я вам объясню.
– Вы очень меня обяжете, – сказал Портос, моргая глазами, что служило у него признаком величайшего напряжения мысли.
– С тех пор, как ваш мозг предается изучению наук, серьезным вычислениям, он увеличился в объеме. Таким образом, ваша голова переполнена науками.
– Вы думаете?
– Я уверен в этом. От этого получается, что ваша черепная коробка не только не дает проникнуть в голову ничему постороннему, но, будучи переполненной, пользуется каждым случайным отверстием, чтобы выбрасывать наружу избыток.
– А-а-а! – протянул Портос, которому это объяснение показалось более толковым, чем объяснение врача.
– Пять выпуклостей, вызванных пятью украшениями люстры, были, конечно, пятью скоплениями научных знаний, вылезших наружу под действием внешних обстоятельств.
– Действительно! – обрадовался Портос. – Вот почему голова моя болела больше снаружи, чем внутри. Я вам признаюсь даже, что, надевая шляпу и нахлобучивая ее на голову энергично-грациозным ударом кулака, свойственным нам, военным, я испытывал иногда страшную боль, если не соразмерял как следует силу удара.
– Портос, я вам верю.
– И вот, дорогой друг, – продолжал великан, – господин Фуке, видя, что его дом недостаточно прочен для меня, решил отвести мне другое помещение. И меня перевести сюда.
– Это заповедный парк, не правда ли?
– Да.
– Парк свиданий, известный таинственными похождениями суперинтенданта.
– Не знаю; у меня тут не было ни свиданий, ни таинственных приключений; но мне позволено упражнять здесь свои мышцы, и, пользуясь этим разрешением, я вырываю деревья с корнями.
– Зачем?
– Чтобы размять руки и доставать птичьи гнезда; я нахожу, что так удобнее, чем карабкаться наверх.
– У вас пастушеские наклонности, как у Тирсиса, дорогой Портос.
– Да, я люблю птичьи яйца несравненно больше, чем куриные. Вы не можете себе представить, что за изысканное блюдо омлет из четырехсот или пятисот яиц канареек, зябликов, скворцов и дроздов!
– Как – из пятисот яиц? Это чудовищно!
– Все они умещаются в одной салатнице.
Д’Артаньян минут пять любовался Портосом, точно видел его впервые. Портос же расцветал под взглядами друга. Они сидели так несколько минут. Д’Артаньян смотрел, Портос блаженствовал. Д’Артаньян искал, по-видимому, новую тему для разговора.
– Вам здесь весело, Портос? – спросил он, найдя наконец эту тему.
– Не всегда.
– Ну, понятно; однако когда вам станет слишком скучно, что вы будете делать?
– О, я буду здесь недолго! Арамис ждет только, чтобы у меня исчезла последняя шишка, и тогда представит меня королю. Король, говорят, терпеть не может шишек.
– Значит, Арамис все еще в Париже?
– Нет.
– Где же он?
– В Фонтенбло.
– Один?
– С господином Фуке.
– Отлично. Но знаете ли…
– Нет. Скажите, и я буду знать.
– Мне кажется, что Арамис забывает вас.
– Вам так кажется?
– Там, видите ли, смеются, танцуют, пируют, распивают вина из подвалов господина Мазарини. Известно ли вам, что там каждый вечер дается балет?
– Черт возьми!
– Повторяю, ваш милый Арамис вас забывает.
– Очень может быть. Я сам иногда так думал.
– Если только этот хитрец не изменяет вам!
– О-о-о!..
– Вы знаете, этот Арамис – хитрая лисица.
– Да, но изменять мне…
– Послушайте: прежде всего он лишил вас свободы.
– Как это лишил свободы? Разве я не на свободе?
– Конечно, нет!
– Хотел бы я, чтобы вы мне доказали это.
– Ничего нет проще. Вы выходите на улицу?
– Никогда.
– Катаетесь верхом?
– Никогда.
– К вам допускают друзей?
– Никогда.
– Ну так, мой друг, кто никогда не выходит на улицу, кто никогда не катается верхом, кто никогда не видится с друзьями, тот лишен свободы.
– За что же Арамису лишать меня свободы?
– Будьте откровенны, Портос, – дружески попросил д’Артаньян.
– Я совершенно откровенен.
– Ведь это Арамис составил план укреплений Бель-Иля, не правда ли?
Портос покраснел.
– Да, – согласился он, – но он только и сделал, что начертил план.
– Именно, и я считаю, что это не бог весть какая важность.
– Я всецело разделяю ваше мнение.
– Отлично; я в восторге, что мы одинаково мыслим.
– Он даже никогда не приезжал в Бель-Иль, – сказал Портос.
– Вот видите!
– Напротив, я ездил к нему в Ванн, как вы могли видеть.
– Скажите лучше – как я видел. И вот в чем дело, дорогой Портос: Арамис, начертивший только план, желает, чтобы его считали инженером, вас же, построившего по камешку стены крепости и бастионы, он хочет низвести до степени простого строителя.
– Строителя – значит, каменщика?
– Да, именно каменщика.
– Который возится с известкой?
– Именно.
– Чернорабочего?
– Точно так.
– О, милейший Арамис думает, что ему все еще двадцать пять лет!
– Мало того, он думает, что вам пятьдесят.
– Хотел бы я его видеть за работой.
– Да.
– Старый хрыч, разбитый подагрой.
– Да.
– Больные почки.
– Да.
– Не хватает трех зубов.
– Четырех.
– Тогда как у меня, глядите!
И, раскрыв толстые губы, Портос продемонстрировал два ряда зубов, правда, потемнее снега, но чистых, твердых и крепких, как слоновая кость.
– Вы не можете себе представить, Портос, – сказал д’Артаньян, – какое внимание обращает король на зубы. Увидя ваши, я решился. Я вас представлю королю.
– Вы?
– А почему бы и нет? Разве вы думаете, что мое положение при дворе хуже, чем положение Арамиса?
– О нет!
– Думаете, что я хочу предъявить какие-нибудь права на укрепление Бель-Иля?
– О, конечно, нет!
– Значит, я действую только в ваших интересах.
– Не сомневаюсь в этом.
– Так вот, я – близкий друг короля; доказательством служит то, что когда он должен сказать кому-нибудь что-либо неприятное, я беру эту обязанность на себя…
– Но, милый друг, если вы меня представите…
– Дальше?
– Арамис рассердится.
– На меня?
– Нет, на меня.
– Но не все ли равно, кто вас представит: он или я, если вас должны представить?
– Мой парадный костюм еще не готов.
– Ваш костюм и теперь великолепен.
– Тот, что я заказал, во много раз наряднее.
– Берегитесь, король любит простоту.
– В таком случае я буду прост. Но что скажет господин Фуке, узнав, что я уехал?
– Разве вы дали слово не покидать место вашего заточения?
– Не совсем. Я только обещал не уходить отсюда без предупреждения.
– Подождите, мы еще вернемся к этому. У вас есть здесь какое-нибудь дело?
– У меня? Во всяком случае, ничего серьезного.
– Если только вы не являетесь посредником Арамиса в каком-либо важном деле.
– Даю вам слово, что нет.
– Вы понимаете, я говорю это только из участия к вам. Предположим, например, что на вас возложена обязанность пересылать Арамису письма, бумаги…
– Письма, да! Я посылаю ему кое-какие письма.
– Куда же?
– В Фонтенбло.
– И у вас есть такие письма?
– Но…
– Дайте мне договорить. У вас есть такие письма?
– Я только что получил одно.
– Интересное?
– Нужно думать.
– Вы, значит, их не читаете?
– Я не любопытен.
И Портос вынул из кармана письмо, принесенное солдатом, которое он не читал, но которое д’Артаньян уже прочел.
– Знаете, что нужно сделать? – спросил д’Артаньян.
– Да то, что я всегда делаю: отослать его.
– Вовсе нет.
– Что же: удержать его у себя?
– Опять не то. Разве вам не сказали, что это письмо важное?
– Очень важное.
– В таком случае вам нужно самому свезти его в Фонтенбло.
– Арамису?
– Да.
– Это правда.
– И так как король в Фонтенбло…
– То вы воспользуетесь этим случаем…
– То я воспользуюсь этим случаем, чтобы представить вас королю.
– Ах, черт побери, д’Артаньян, ну и изобретательный вы человек!
– Итак, вместо того чтобы посылать нашему другу более или менее верное донесение, мы сами отвезем ему письмо.
– Мне в голову это не приходило, а между тем это так просто.
– Вот почему, дорогой Портос, мы должны отправиться в путь немедленно.
– В самом деле, – согласился Портос, – чем скорее мы отправимся, тем меньше запоздает письмо к Арамису.
– Портос, вы рассуждаете, как Аристотель, и логика всегда приходит на помощь вашему воображению.
– Вы находите? – сказал Портос.
– Это следствие серьезных занятий, – отвечал д’Артаньян. – Ну, едем!
– А как же мое обещание господину Фуке?
– Какое?
– Не покидать Сен-Манде, не предупредив его.
– Ах, милый Портос, – улыбнулся д’Артаньян, – какой же вы мальчик!
– То есть?
– Вы ведь едете в Фонтенбло, не правда ли?
– Да.
– Вы там увидите господина Фуке?
– Да.
– Вероятно, у короля?
– У короля, – торжественно повторил Портос.
– В таком случае вы подойдете к нему и скажете: «Господин Фуке, имею честь предупредить вас, что я только что покинул Сен-Манде».
– И, – произнес Портос с той же торжественностью, – увидев меня в Фонтенбло у короля, господин Фуке не посмеет сказать, что я лгу.
– Дорогой Портос, я собирался открыть рот, чтобы сказать вам это самое; вы во всем опережаете меня. О, Портос, какой вы счастливец, время щадит вас!
– Да, не могу пожаловаться.
– Значит, все решено?
– Думаю, что да.
– Вас больше ничто не смущает?
– Думаю, что нет.
– Так я увожу вас?
– Отлично; я велю оседлать лошадей.
– Разве у вас есть здесь лошади?
– Целых пять.
– Которых вы взяли с собой из Пьерфона?
– Нет, мне их подарил господин Фуке.
– Дорогой Портос, нам не нужно пяти лошадей для двоих, к тому же у меня есть три лошади в Париже. Это составит восемь. Пожалуй, слишком много.
– Это было бы не много, если бы здесь находились мои люди; но, увы, их нет!
– Вы жалеете об этом?
– Я жалею о Мушкетоне, Мушкетона мне недостает.
– Чудное сердце, – сказал д’Артаньян, – но знаете что: оставьте ваших лошадей здесь, как вы оставили Мушкетона там.
– Почему же?
– Потому что впоследствии…
– Ну?
– Впоследствии, может быть, окажется лучше, что господин Фуке ничего не дарил вам.
– Не понимаю, – отвечал Портос.
– Вам незачем понимать.
– Однако…
– Потом я объясню вам все, Портос.
– Тут какая-то политика, держу пари.
– И самая тонкая.
При слове политика Портос опустил голову; подумав с минуту, он продолжал:
– Признаюсь вам, д’Артаньян, я не политик.
– О да, я ведь отлично это знаю.
– Никто этого не знает. Вы сами сказали мне это, храбрец из храбрецов.
– Что я вам сказал, Портос?
– Что на все свое время. Вы сказали мне это, и я узнал на опыте. Приходит пора, когда получаешь удары шпагой с меньшим удовольствием, чем в былое время.
– Да, это моя мысль.
– И моя тоже, хотя я не верю в смертельные удары.
– Однако вы же убивали?
– Да, но сам ни разу не был убит.
– Отличный довод.
– Итак, я не думаю, что умру от клинка шпаги или от ружейной пули.
– Значит, вы ничего не боитесь?.. Впрочем, может быть, воды?
– Нет, я плаваю, как выдра.
– Тогда, может быть, перемежающейся лихорадки?
– Я никогда не болел лихорадкой и думаю, что никогда не заболею. Но я вам сделаю одно признание. – И Портос понизил голос.
– Какое? – спросил д’Артаньян, тоже понизив голос.
– Я признаюсь вам, – повторил Портос, – что я до смерти боюсь политики.
– Да что вы? – воскликнул д’Артаньян.
– Тише! – сказал Портос громовым голосом. – Я видел его преосвященство господина кардинала де Ришелье и его преосвященство господина кардинала Мазарини; один держался красной политики, а другой – черной. Я никогда не был особенно доволен ни той, ни другой: первая привела на плаху господина де Марсильяка, де Ту, де Сен-Мара, де Шале, де Бутвиля, де Монморанси; вторая – множество фрондеров, к которым и мы принадлежали, дорогой мой.
– К которым, напротив, мы не принадлежали, – поправил д’Артаньян.
– Нет, принадлежали, потому что если я обнажал шпагу за кардинала, то наносил удары за короля!
– Дорогой Портос!
– Докончу. Я так боюсь политики, что, если под всем этим кроется политика, я немедленно возвращаюсь в Пьерфон.
– И вы будете совершенно правы. Но и я, дорогой Портос, терпеть не могу политики, говорю вам напрямик. Вы работали над укреплением Бель-Иля; король пожелал узнать имя талантливого инженера, производившего работу; вы застенчивы, как все люди дела. Может быть, Арамис хочет оставить вас в тени, но я увожу вас и громко заявляю всем о ваших заслугах; король награждает вас – вот и вся моя политика.
– О, такая политика мне по вкусу, – кивнул Портос, протягивая руку д’Артаньяну.
Но д’Артаньян знал руку Портоса; он знал, что рука обыкновенного человека, попав между пятью пальцами барона, не выходила оттуда без повреждений. Поэтому он протянул другу не руку, а кулак. Портос даже не заметил этого. Тотчас же они вышли из дому.
Стража пошепталась немного, было произнесено несколько слов, которые д’Артаньян понял, но не стал объяснять Портосу.
«Наш друг, – сказал он себе, – был попросту пленником Арамиса. Посмотрим, что произойдет, когда этот заговорщик окажется на свободе».
