II. Жизнь и смерть
Мы приглашаем читателя проследовать за нами в рабочий кабинет Нострадамуса. В тот самый момент, когда королева вошла в столовую, где только что отужинали господа Страпафар, Тринкмаль, Буракан и Корподьябль.
Нострадамус, сидя в глубоком кресле, с сумрачной жалостью рассматривал стоявшего перед ним Руаяля де Боревера. Жалость эта была вполне реальной, совершенно искренней, очень глубокой. У Нострадамуса не было никакой ненависти к сыну Мари и Генриха. Если бы он мог спасти юношу, тот был бы спасен… Но Бореверу уже был вынесен приговор. Кем? Самой Судьбой!
«У судьбы есть своя логика, — думал Нострадамус. — Сын Генриха — простое орудие мести, посланное мне судьбой. Было бы нелепо и несправедливо, если бы Роншероль, Сент-Андре и Генрих Французский не понесли заслуженного наказания. Франсуа убили в Турноне. Это я его убил. Яд Монтекукули оказался всего лишь орудием в моих руках. И эти трое должны быть убиты… В таверне под Меленом вместе со мной находились сын Генриха, дочь Роншероля и сын Сент-Андре. Вот мои орудия…» И сказал вслух:
— Молодой человек, когда вы узнаете, где сейчас Флориза, когда накажете похитителя, когда у вас не останется никаких забот, кроме мести за этого старого бродягу, которого я смертельно ранил…
— Брабана! — вздрогнув, прошептал Руаяль.
— Да, Брабана. Так вот, когда у вас останется только эта забота, сдержите ли вы слово, которое дали умирающему? Ударите ли вы меня этим кинжалом, как я тогда ударил своим Брабана?
Он отдал бы все за то, чтобы Боревер ответил ему: «Да!»
Но Руаяль промолчал. Он закрыл глаза, скрипнул зубами. Его лицо покраснело, потом побледнело.
— Не подстрекайте меня! Я и сам не знаю, больше не знаю, что хочу сделать с вами! То, что произойдет между вами и мной, тогда, когда потребуется, касается меня одного. Поэтому, Христом Богом прошу, не говорите со мной об этом! Вы обещали, что во вторник вечером я узнаю, где она находится. Вот в чем вопрос. И заклинаю вас: не испытывайте моего терпения!
Он испугал бы любого, только не Нострадамуса. Этого человека, стоявшего, вполне возможно, над жизнью и над смертью, ничто не могло испугать.
— Сейчас я исполню свое обещание. Но вы, со своей стороны, должны пообещать мне не выходить из дома до завтрашнего утра.
Руаяль ничего не ответил.
— Хорошо, пусть будет так, — снова заговорил Нострадамус. — Слушайте. В нескольких лье от Вилле-Котре находится укрепленный замок, который вы легко узнаете по прочным стенам и благородным пропорциям. Название замка — Пьерфон. Вот там, если вам удастся туда проникнуть, вы ее найдете…
Нострадамус внезапно умолк. Руаяля де Боревера больше не было в комнате. Когда молодой человек выбежал во двор, подъемный мост как раз опускался, а Джино вышел навстречу Екатерине Медичи. Одним прыжком Руаяль оказался на другой стороне рва, на улице. Вскоре он исчез, рванувшись в направлении к Ла Аль.
В момент, когда Боревер пролетал по мосту, его на секунду осветили факелы — их держали два лакея, которые, по приказу Джино, явились оказать почести знатной гостье… В то же время на улице кто-то свистнул в свисток. И тогда из темных углов показались тени, которые устремились вслед юноше.
Это был Лагард! Это были головорезы из Железного эскадрона!
Лагард уже в течение трех дней рыскал вокруг замка Нострадамуса. Это был неисправимый упрямец. Ему позарез нужна была шкура Руаяля де Боревера. Лагард действовал по поручению королевы — важная причина заниматься этим делом с истинным остервенением. Но куда больше для него значило собственное желание мести, и потому на этот раз ему были свойственны особые добросовестность и скрупулезность.
Руаяль де Боревер один, ночью, в полной темноте! Можно ли было пожелать более благоприятных обстоятельств? И вместо того, чтобы удивиться появлению королевы и призадуматься над этим (впрочем, о чем тут было беспокоиться: Екатерину сопровождали четыре дюжих телохранителя), барон бросился за своими людьми. За углом улицы он настиг Руаяля и вздохнул с облегчением. Вытащил из ножен шпагу, вытер ее полой плаща и сказал:
— Внимание!
Восемь наемников тоже обнажили шпаги. Их охватила радостная дрожь. Во-первых, пришло время охоты, убийства, а это всегда было удовольствием для них. А во-вторых, тому, кто в один прекрасный день сможет сказать королеве: «Дело сделано! Вот его голова!» — в тот же день пообещали выдать две тысячи экю.
Руаяль шел быстро. Он был в ярости. Он отдал бы сейчас полжизни за то, чтобы немедленно очутиться лицом к лицу с похитителем. Но кто он? Придется подождать до завтра! Ворота Парижа уже закрыты, их откроют только завтра утром. И только утром он сможет помчаться в Пьерфон.
— Эй, мсье! — раздался за его спиной хриплый голос. — Да-да, вы, сударь! Куда вы бежите так быстро? И, черт побери, вы заняли всю улицу: мешаете мне пройти!
Руаяль обернулся: в темноте сверкнули девять шпаг.
— Ничего себе! — пробормотал он. — Что, дело идет к рукопашной? Черт, черт! Мне давно пора было поразмяться!
В тот же момент девять человек напали на него. Руаяль отпрыгнул, встал спиной в угол, лезвие его шпаги молнией блеснуло в темноте.
— Смерть ему! Он наш, в наших руках! — в один голос воскликнули головорезы Железного эскадрона.
— Это мы еще посмотрим! — буркнул Боревер, бешено вращая шпагой.
А что же наши четыре телохранителя, превращенные Летучим эскадроном королевы в придворных наемных убийц? Они остановились перед подъемным мостом. И тоже увидели человека, который стремглав пробегал по нему и, казалось, был вне себя от бешенства. Он, не глядя по сторонам, проскочил между ними и даже задел их мимоходом. Они остолбенели. Но Руаяль уже скрылся во тьме за поворотом.
— Проклятие! — проворчал Буракан. — Сдается мне, это его кулак!
— Точно! — радостно откликнулся Страпафар. — Это наш голубчик, наш волчонок, ребята!
— Он, он, верное дело, он! — прошептал Тринкмаль, утирая выступившие на глаза слезы.
— Andiamo! — воскликнул Корподьябль. — К чертям всех баб, к чертям Лувр вместе со всеми королями и королевами! У меня один король — Боревер!
Они хотели было броситься вслед за своим божеством, о котором не переставали говорить все время своего заточения в роскоши. Но, к несчастью, в этот момент приблизился Джино и с глубоким поклоном сказал:
— Такие достойные господа не могут ждать на улице. Заходите, господа, заходите. Для вас приготовлен ужин на скорую руку. Впрочем, и королева хочет, чтобы вы вошли…
Правда, они согласились не сразу. Немножко поколебались. Но Руаяль был уже далеко, а королева скомандовала… Повесив носы, они прошли по мосту, который сразу же после этого был поднят.
Екатерина Медичи вошла в кабинет Нострадамуса. Маг встал с кресла и, не двигаясь с места, ожидал, пока она подойдет, сохраняя истинно королевскую осанку. В нем не было ни чванства, ни рисовки: к нему пришла не королева, — просто человеческое существо, просто женщина. Не более и не менее, чем несчастная женщина, явившаяся с мольбой. А разве Екатерина и правда не для этого явилась?
— Мэтр, — сказала она, усаживаясь в предложенное ей кресло, — я больше не живу. Ничего из того, что вы пообещали, не случилось. И все-таки я должна верить в ваше могущество, потому что вы показали мне саму смерть, вызвали из небытия Франсуа, заставили его прийти из тьмы Неизведанного и Недоступного…
— А что я обещал вам, мадам?
— Все! — глухо сказала Екатерина.
— Нет, ничего! — возразил Нострадамус. — Я был всего лишь истолкователем. Я говорил вам, что случится. Но ничего не обещал. Я обещаю только в тех случаях, когда могу сам исполнить обещанное. И будьте уверены: всегда держу слово! Вы спросили меня, будет ли царствовать ваш сын Анри. И получили ответ: да, однажды вы увидите его на троне. Так что же — подождите, мадам!
— Но как же король? — невнятно промолвила Екатерина.
— Вам было сказано: король умрет насильственной смертью. И он умрет.
— Когда? — еле слышно прошептала королева.
— До конца месяца это наверняка случится, — с мрачной торжественностью сообщил Нострадамус.
Екатерина не стеснялась обнажить свою душу перед этим человеком.
— Послушайте, мэтр, — быстро проговорила она. — Но если то, что вы говорите, правда, то почему же Лагарду не удалась попытка? Почему у этого негодяя Боревера оказалось достаточно времени, чтобы спастись, у него — приговоренного?
— Вы так ненавидите Боревера, мадам?
— Да. Не только потому, что он спас короля, но еще и потому, что ему стало известно кое-что, что знали только я и Монтгомери. Вас я не считаю. Кто снабдил этого молодого человека сведениями? Кто наставлял его? Кто ему сказал, что мой сын Анри — не сын короля?
Нострадамус ничего не ответил.
— Хотя это не важно, — продолжала королева. — Важно, что он знает. Этого достаточно. Такие секреты убивают, мэтр!
Она угрожающе взглянула на Нострадамуса, он в ответ слабо улыбнулся.
— Вы бессильны против меня. Давайте лучше вернемся к вашим мыслям. Вам никто и не говорил, что король будет убит Лагардом. Вам было объявлено, что король падет от оружия Монтгомери. Именно так и случится. Повторю еще раз, мадам: в невидимом мире, который руководит всем, что происходит в мире видимом, абсолютно все логично. Нет ничего сверхъестественного. Будет совершенно естественно, если королю Франции нанесет смертельный удар оружие Монтгомери…
— Габриэля! — прошептала королева, проводя рукой по влажному лбу. — Я его знаю. Он никогда не согласится. То, что вы говорите, невозможно. Монтгомери не убьет короля!
— Никто не говорил вам, что Монтгомери убьет короля, мадам. Вам было сказано только, что король падет, сраженный его оружием. И это случится до конца месяца, — со странной убежденностью добавил Нострадамус. — А хотите, я вам скажу еще кое-что?
— Говорите, говорите! — задыхаясь, шептала королева.
— Помните, вы прислали мне шпагу, которая принадлежит Монтгомери? Помните?
— Вы попросили об этом. А что?
— А то, что сейчас эта шпага находится в руках человека, которому суждено убить короля.
Королева страшно задрожала. К ее лицу прилила кровь, оно мгновенно стало багровым.
«Да, это так, — думал между тем Нострадамус. — Я позволил себе слабость помочь судьбе. Я подменил шпагу Боревера, и при нем теперь оружие Монтгомери. Зачем я это сделал? Что это было? Безумие? Но кто знает, может быть, эта подмена была предвидена и желанна? Да, это так, и так и должно было быть. В ином случае я не смог бы объяснить себе внешних противоречий в событиях, которых никакая сила не способна изменить. Генриха не могут убить одновременно и Монтгомери, и Боревер. Только Боревер — орудие…»
— Вам больше нечего попросить у меня, мадам?
Екатерина, казалось, пробудилась от какого-то страшного сна. Она медленно подняла глаза на мага.
— Попросить у вас? Нет… Стоит только вашему предсказанию исполниться, и вы увидите, что такое признательность Екатерины, каково ее могущество. Вы можете изготавливать золото, вы сами мне это сказали. Но вам неизвестны радости деспотизма. Благодаря мне вы познакомитесь с ними… Нет, мне нечего больше попросить у вас. Но с тех пор, как мы впервые с вами говорили, у меня в голове вертится один вопрос. Довольно мрачный. Вы мне однажды сказали, что можно воскрешать мертвых. Я не о том, чтобы только вызвать их тени! Это я знаю. Я видела! — уточнила она, содрогнувшись. — До моего лба дотронулся призрак! И Генрих сказал, что от меня пахнет смертью… Я — о том, можно ли их воскресить во плоти? Не пробовали ли вы когда-нибудь проделать такую операцию, ведь она приравняла бы вас к Богу!
— Нет, мадам.
— Но если бы надо было, вы бы смогли?
— Да, но лишь в том случае, если бы речь шла об очень дорогом мне существе, потому что есть обстоятельство, которое меня отталкивает от этого дела. Тут проявляется моя человеческая слабость. Стоит только подумать об использовании одного из самых необходимых элементов — и все мое существо начинает сопротивляться этому, душу пронизывает ужас.
— Что же это за элемент? — удивилась Екатерина.
— Жизнь ребенка… Маленького, крепкого и здорового ребенка, не старше двенадцати лет, ребенка, рожденного от настоящей любви… Среди тех элементов, которыми я уже обладаю, недостает одного этого. Но никогда я не стану искать его…
— Как? — запротестовала Екатерина. — Неужели вы остановитесь только из-за…
— Ах, мадам, — Нострадамус прервал королеву, не дав ей договорить, причем прервал гневно, что случалось с ним крайне редко, — подумайте, что вы собираетесь сказать мне! Сейчас попытаюсь объяснить. Представьте себе, что это — ваш ребенок. Ваш сын Анри. Он подходит как нельзя лучше. Представьте, что я заберу его у вас. Представьте, что ради того, чтобы оживить труп, я отниму жизнь у него. У НЕГО!
Екатерина пронзительно закричала.
— Замолчите! — приказала она, вскочив с кресла, выставив вперед руки и нацелившись ногтями в глаза Нострадамуса так, словно он уже пытался вырвать сына из ее объятий. — Замолчите!
— Вот видите, — спокойно сказал Нострадамус.
— Вы правы, — успокоившись, сказала королева. — Это ужасно. Я умерла бы…
— Идите, мадам… И пусть высшие силы хранят ваше дитя, пусть они принесут ему столько счастья, сколько вы ему желаете!
Екатерина склонила голову перед этими словами благословения ее ребенку. Она была королевой… Но она была и матерью!
