V. Лицом к лицу
Руаяль де Боревер спрыгнул с подоконника и оказался в комнате, где, кроме него, находились две женщины.
— Монсеньор, — сказала одна из них, — это здесь!
Она указала на дверь спальни Флоризы.
Дверь, словно по мановению ее руки, распахнулась, Флориза показалась на пороге. Но Боревер этого не заметил, он, склонившись к служанке, схватил ее за запястья и больно сжал их. Женщина в ужасе упала на колени.
— Это ты выбросила из окна лестницу? — грозно спросил Руаяль.
— Да, — еле вымолвила негодяйка, — но разве я что-то сделала неправильно?
Руаяль подтащил ее к окну и продолжил:
— Слушай. Я не стану убивать тебя, поскольку ты женщина. Но ты сейчас же уберешься отсюда. Если когда-нибудь ты снова появишься в этом доме, если когда-нибудь осмелишься шататься вокруг него, если когда-нибудь решишься опять сделать какую-то пакость, я узнаю об этом, и тогда, клянусь Христом, я обкручу твою косу вокруг шеи и придушу тебя собственными руками! И не жди ни жалости, ни раскаяния! А теперь — пошла вон!
— Куда мне идти? — пробормотала ничего не понимающая, полуживая от страха женщина.
— Туда! — приказал Боревер. — Ты же выбросила из окна лестницу? Вот и спускайся по ней. Переломаешь кости — только лучше будет!
— Пощадите меня! — умоляла служанка.
— Ты чего хочешь? Чтобы я позвал великого прево? Знаешь, там, во дворе, стоит виселица — как раз для таких, как ты, красотка!
Женщина поднялась с колен, сгорбившись, отступила, постучала себя по лбу, отступила еще на несколько шагов… Руаяль хладнокровно обнажил кинжал. Не прошло и секунды, как провинившаяся служанка уже принялась спускаться по веревочной лестнице. Руаяль подошел к окну и проверил, все ли идет, как надо. Едва коснувшись ногами земли, негодяйка помчалась так, словно за ней гналась свора бешеных собак. Руаяль пожал плечами. Он подошел ко второй служанке, которая, закрыв лицо руками, стонала от ужаса.
— Все было при тебе, да?
— Да, господин, о, да! Но я сама ничего плохого не сделала!
— Кто вам заплатил?
— Господин де Сент-Андре.
— Сент-Андре! — взревел Руаяль. — Ролан де Сент-Андре? Говори же!
— Нет. Маршал.
Боревер постоял молча, ему не хватало воздуха. Успокоившись, он утер выступивший на лице пот и сказал:
— Да. Понимаю. Сынок старается для себя самого, а папаша работает на короля. Отлично. Не плачь. Ты останешься в доме для того, чтобы, если кто-то захочет начать все сначала, объяснить ему, что я здесь и что я сам буду следить за тем, что происходит. И горе тебе, если кто-нибудь когда-нибудь…
— Нет, месье, никогда, никогда…
Только услышав голос Флоризы, Руаяль, наконец, повернулся к двери и увидел девушку. Она на шаг отступила и жестом пригласила его войти в свою комнату, куда до тех пор, кроме ее отца, не рисковал даже бросить взгляд ни один мужчина.
Она сказала:
— Входите!
Если бы Флориза была способна сама оценить свой поступок! Нет, нам приходится сказать вместо нее: этот абсолютно искренний порыв был проявлением высшей признательности, проявлением бесконечного и безграничного доверия. Боревер вошел. Он не понимал, где он, что с ним происходит, то ли он спит, то ли грезит…
Флориза закрыла за собой дверь!
Минуту они простояли молча, лицом к лицу. Между ними находился стул — чистая случайность… Но столько времени, сколько Руаяль провел в этой комнате, они не сдвинулись со своих мест, и стул все время оставался между ними. Так уж случилось, так, а не иначе…
Они стояли лицом к лицу, их дыхание стесняла тревога, их сердца трепетали, они ясно видели друг друга, не решаясь поднять взгляд, в них пробуждалась любовь. Нет, они сами были — Любовь, они олицетворяли в этот момент душевную чистоту в ореоле красоты и величия Любви… Они олицетворяли собой молодость.
Флориза закрыла окно и зажгла светильники. Они провели в темноте всего лишь несколько секунд, но они никогда не забудут их. Эти мгновения останутся с ними до конца их дней.
Девушка, с трудом переводя дыхание, заговорила первой.
— Сударь, я благодарю вас. Я видела эту битву, там, внизу. Если бы не вы, я бы погибла, я знаю…
И медленно, тоном, выражавшим страстное восхищение, повторила:
— Я видела битву там, внизу… Я видела, как вы сражались у харчевни близ Мелена, а потом нынешней ночью, здесь, у стен этого дома, я видела битву…
— Мадемуазель, — дрогнувшим, изменившимся голосом сказал Боревер, — поверьте, я не хотел причинить никакого зла. Почему я оказался под вашими окнами? Чистая случайность, клянусь вам! А потом я увидел этих людей. И набросился на них, потому что подумал: а вдруг они замышляют что-то против вас? Конечно, я виноват, я не должен был залезать к вам по веревочной лестнице, я знаю. Но мне нужно вас предупредить. Вам следует быть настороже, и вам надо защищаться.
Он замолчал, боясь, что предательски задрожавший голос выдаст его чувства.
— Если бы вы не пришли, — ответила Флориза, — я стала бы сама искать вас. Потому что вам тоже надо быть очень осторожным. Вас ищут. Вас хотят убить.
— Кто? — спросил Боревер.
— Мой отец, — трепеща, прошептала она. — Поклянитесь, поклянитесь мне, что будете осторожны!
— Да, я буду осторожен, — сказал Руаяль, — но только в том случае, если и вы пообещаете защищаться как следует. Потому что, если с вами случится беда, я клянусь, что пойду прямо к великому прево и скажу ему: «Берите меня и делайте со мной что хотите!»
Перед тем, как произнести все это, юноша опустился на колени. Флориза в этот момент подумала, что вот сейчас умрет от внезапно нахлынувшей на нее, до тех пор совсем незнакомой радости, от неведомой прежде, но такой волнующей, такой бесконечной нежности, какая переполняла ее сердце. Она прикрыла глаза ладонями и промолвила:
— Если такое случится, если будет назначен день вашей смерти, я клянусь, что приду проститься с вами, пусть даже у подножия эшафота, и что умру в ту же секунду, что и вы!
Боревер тут же пожелал себе смерти, убежденный, что, проживи он тысячу жизней, ни одна из них не способна посулить ему что-либо подобное этому мгновению… Они стояли друг против друга, трепещущие, задыхающиеся от счастья, испытывающие такую невероятную радость, что им казалось: сама земля содрогается от ее избытка… Вот таким оказалось их объяснение в любви.
Руаяль де Боревер очнулся только в прихожей. Сколько времени они оставались в комнате? Он не знал… Больше они не произнесли ни слова. Их руки не соприкоснулись. Только в какой-то момент Флориза, поняв, что все уже сказано, легкими шагами подошла к двери и открыла ее. А Руаяль закрыл за собой, выйдя наружу. Служанка по-прежнему находилась здесь — онемевшая, перепуганная.
— Послушай, — обратился к ней Боревер, — когда я спущусь вниз, ты отвяжешь лестницу и сбросишь ее мне. Поняла? Тогда она больше не сможет никому пригодиться.
Даже ему самому! Но такая мысль не пришла в голову юноше. Он спустился. Когда он оказался на земле, служанка выполнила его приказ. Лестница упала рядом. Руаяль скатал ее и направился в сторону Сены. На берегу он привязал к лестнице несколько тяжелых камней и бросил ее в реку. Потом сел, облокотившись на колени и спрятав лицо в ладонях, и принялся мечтать. Если бы в этот момент ищейки Роншероля решили захватить его, он бы их даже не заметил…
Когда он пробудился от сладких снов, было светло. Он вскочил и зашагал в направлении Сите. Но по дороге передумал и свернул направо. Спустя четверть часа он подходил к замку Нострадамуса.
