Зоя. По-моему, довольно. В нашей гостиной помещается не больше полутораста человек.

Граф де Монлюкар. Ничего, ничего!

Зоя. А мы наприглашали уже триста с лишним.

Граф де Монлюкар. Ну и отлично, моя дорогая. Иначе было бы чересчур просторно… А уж тогда лучше совсем не устраивать приемов… Распишемся в том, что и мы нигде не бываем и к нам знакомые и друзья – ни ногой…

Зоя. Вы скоро начнете принимать друзей в передней.

Граф де Монлюкар. Можно и в передней… А кое-кого даже на лестнице – это хороший тон…

Зоя (собираясь писать). Дальше! «Декабрь тысяча восемьсот тридцать шестого года. Граф и графиня де Монлюкар просят господина…»

Граф де Монлюкар. «…господина мэра Сен-Дени сделать им честь…» и прочее.

Зоя. Ловкий ход!.. А мне и в голову не пришло… В Сен-Дени скоро выборы депутата… Вам, мой друг, представляется удобный случай – ведь у вас там поместья, фабрика…

Граф де Монлюкар. Господь с вами, моя дорогая! Чтобы я выставил свою кандидатуру!.. Я, с моими воззрениями… Пусть хорошенько попросят… и то еще… Вы внесли в список моего друга доктора Бернарде?

Зоя. Внесла.

Граф де Монлюкар. А моего друга Дютилье, книгоиздателя, гения издательского дела? А моего друга Дерузо, пейзажиста?.. Гениального художника?

Зоя. Удивительное дело – все ваши друзья, как на подбор, гении!

Граф де Монлюкар. Да, мой друг, у нас теперь гений на гении!

Зоя. Это жаль! Лучше бы побольше умов.

Граф де Монлюкар. Э, мой друг! Сейчас не те времена… Это было хорошо прежде… когда пользовались успехом всякие безделицы и пустячки… во времена Вольтера и Мариво. В наш положительный, деловой век развлекаются, сыплют остротами одни глупцы. А нам не до этого!.. Вы написали приглашение моему другу Оскару Риго, адвокату, который пишет элегические стихи?

Зоя. Написала.

Граф де Монлюкар. Вышла книга его «Погребальных стихов», и я велел купить шесть экземпляров… А, вот они!

Зоя. Шесть экземпляров… дрянной книжонки!

Граф де Монлюкар. Вы бы лучше помолчали!

Зоя. Нет, это просто невыносимо!.. Не смей шагу ступить, не смей слова сказать! Стоит мне неодобрительно отозваться о каком-нибудь произведении – «Вы бы лучше помолчали!». Вчера мы с вами слушали в Опере скучнейшую музыку – «Перестаньте зевать!». А где же еще и зевать, как не в Опере?

Граф де Монлюкар. Ну уж нет, моя дорогая! На вас в эту минуту могли смотреть мои друзья. Неужели вам трудно было ради меня хоть немножко поаплодировать?

Зоя. Слишком много чести!.. Вообще я отказываюсь вас понимать, мой друг: вы – граф де Монлюкар; ваше положение в обществе и ваше состояние дают вам возможность заниматься наукой ради собственного удовольствия, ваши труды выходят чуть не в двадцати изданиях… Между тем вы тратите все свое время на то, чтобы восхвалять и прославлять целую тьму всяких бездарностей, вы изображаете из себя их почитателя, их восторженного поклонника… А что у вас за цель – этого я так себе и не уяснила… Вот вы упомянули поэта-адвоката Оскара Риго – ведь уж как вы его превозносите!.. Однако, когда у вас возник процесс из-за фабрики в Сен-Дени, вы пригласили другого адвоката.

Граф де Монлюкар. Риго до того занят…

Зоя. …до того занят, что не ведет никаких дел… Вам пришлось обратиться к молодому человеку, о котором вы никогда доброго слова не скажете… Ваш процесс выиграл Эдмон де Варенн… Ну а этот ваш великосветский доктор, без которого вы дня не можете прожить, – доктор Бернарде?..

Граф де Монлюкар. Это великий человек! Необыкновенный человек! Он произвел целый переворот в медицине.

Зоя. Всем своим друзьям вы советуете лечиться только у него, а когда сами недавно заболели, так послали за другим.

Граф де Монлюкар (живо). Послал тайком!.. И вы, пожалуйста, никому про это не говорите!.. Я чужих мнений не слушаю, ничью руку не держу, я – сам по себе… Да, моя дорогая, я – независимый литератор: ни перед кем не заискиваю, ни перед кем не выслуживаюсь, ни в ком не нуждаюсь… Да, кстати, вы послали приглашение графу де Мирмону?

Зоя. Пэру Франции?

Граф де Монлюкар. Это не важно, чин его и звание меня мало интересуют… Но он содержит весьма влиятельную газету…

Зоя. Меня это не касается… Я не выношу его жену.

Граф де Монлюкар. Прелестная женщина!.. (Вполголоса.) Опасная женщина! Она вездесуща: в министерствах, в банках – всюду она… Интригует, выносит приговоры, казнит, способна в один вечер создать и погубить десятка два репутаций.

Зоя. А на чем основана ее собственная репутация?.. Кокетка, кривляка, гордячка… Когда-то она служила в том пансионе, где я училась, а теперь смотрит на меня с высоты своего пэрства, которое на нее свалилось с неба… Нет, я ее не приглашу!

Граф де Монлюкар. Но, моя дорогая…

Зоя. Я лучше позову ее несчастную падчерицу Агату… Агата де Мирмон училась со мной в одном пансионе, и она всегда так приветлива, мила, добра! А ведь Агате есть чем гордиться: знатное происхождение, большое состояние; Агата – одна из самых завидных партий во всей Франции, но это не мешает ей бывать у своих школьных подруг, дорожить старинной дружбой… Агату я уважаю и люблю… Зато ее мачеху, надменную Сезарину, терпеть не могу… Впрочем, и она платит мне той же монетой!

Граф де Монлюкар. Тем более!.. Какой-то мудрец сказал, что на свете существует три сорта друзей: друзья, которые нас любят, друзья, которые нас не любят, и друзья, которые нас ненавидят. С этой третьей породой друзей нужно быть как можно любезнее… Вот почему, моя дорогая, я прошу вас непременно пригласить графиню де Мирмон и, если вам не трудно, полюбить ее.

Зоя. Нет уж, увольте!

Граф де Монлюкар. Ради меня!.. Умоляю вас!

Зоя. Ну хорошо! Ох уж эта моя уступчивость!.. Даю вам слово обходиться с ней как с подругой… как с подругой третьего сорта… Но зато я ставлю вам свои условия.

Граф де Монлюкар. Какие хотите.

Зоя. Во-первых, когда кто-нибудь из ваших гениев будет у нас читать, я не обязана аплодировать и восхищаться вместе с вами…

Граф де Монлюкар. Согласен.

Зоя. Я даже имею право совсем не присутствовать на чтении, если мне не захочется… а вместо этого поехать на бал или на званый вечер. Ведь я уже целый год ежевечерне слушаю великие произведения – когда-нибудь можно и развлечься.

Граф де Монлюкар. Согласен.

Зоя. Как раз сегодня утром в консерватории прелестный концерт – поедемте?..

Граф де Монлюкар. С удовольствием… Ах, боже мой!.. Нет, не могу… У меня сегодня холостяцкий завтрак.

Зоя. Ну, так не ходите!

Граф де Монлюкар. Немыслимо!.. Соберутся друзья… Придут все без исключения… Завтрак будет скучный, нудный, а не пойти нельзя… Это чрезвычайно важно!..

Зоя. В каком смысле важно?.. Что с этим связано?

Граф де Монлюкар. Вы не в курсе дела.

Зоя. Вечно одна и та же песня! С некоторых пор я не имею понятия, что вы предпринимаете, чем вы занимаетесь, – на всем лежит покров тайны. Вечно у вас какие-то заседания, тайные совещания – то здесь, у нас, то у ваших друзей!.. Стоило ли издавать закон, воспрещающий всякого рода общества?.. Уж не составляете ли вы заговор?

Граф де Монлюкар. Ну что вы, Зоя!

Зоя. Поневоле начинаешь думать… Если не против правительства, то против меня!.. Погодите, я прослежу, я дознаюсь… Например, вчера вы читали какую-то бумагу… Когда же я вошла, вы ее спрятали… (Встает и подходит к бюро.) Вот она!.. Я ее сразу узнала… Это ваш почерк… Вы мне изменяете!

Граф де Монлюкар. Полно, моя дорогая!

Зоя. Я сейчас прочту.

Граф де Монлюкар. Зачем?.. Это набросок сочинения…

Зоя. Все равно!.. Когда подозреваешь заговор, каждая мелочь может навести на след. (Читает.) «Что такое гений?»

Граф де Монлюкар (пытается отобрать у нее бумагу). Вы же видите… К вам это никакого отношения не имеет.

Зоя. Тем более!.. (Читает.) «Что такое гений?» Мне самой любопытно знать. (Читает.) «Это электрическая искра, искра неуловимая, хотя она облетает вселенную! Вот мысль, которая невольно придет в голову всем, кто ознакомится с последним произведением…»

Граф де Монлюкар (хочет вырвать у нее из рук бумагу). Перестаньте!..

Зоя. Почему вы лишаете меня удовольствия почитать ваше сочинение и полюбоваться на ваш почерк?..

Граф де Монлюкар (в замешательстве). Почему?.. Почему?.. Сюда идут!

Зоя. Ах, это моя милая подружка Агата!

Зоя. Наконец-то!.. Как это мило с твоей стороны, что ты собралась меня навестить, да еще так рано!

Агата (поздоровавшись с графом де Монлюкаром). Это мой единственный свободный день.

Зоя. Да, верно… сегодня воскресенье! Ты идешь в церковь, а твоя мачеха не идет.

Агата. У нее сегодня музыкальный утренник: молодой композитор, которому она покровительствует, исполняет для нее свою оперу.

Граф де Монлюкар. А, юный Тимбаллини!.. Гордость Авзонии, пылкая, пламенная душа, гений музыки!

Зоя. Еще один ваш друг!

Граф де Монлюкар. Да, он член нашего кружка. О нем скоро заговорят в обществе.

Зоя. Уже говорят!

Граф де Монлюкар (Агате). Как себя чувствует ваша очаровательная мачеха, или, вернее, ваша сестра?

Агата. Превосходно!

Граф де Монлюкар. А ваш батюшка, граф де Мирмон, которого все мы так любим и уважаем? Я вижу ясно, как он, всегда невозмутимый, восседает в своем курульном кресле в Люксембургском дворце – волны всех революций разбились о его стойкость… Что бы ни случилось, он не уйдет со своего поста!

Агата. Спасибо вам на добром слове… Могу сказать, что и он и моя мачеха относятся к вам с неменьшим уважением. Не далее как вчера у нас в гостиной только и разговору было, что о вашей последней работе.

Граф де Монлюкар. О моих «Политических и литературных аномалиях»?

Агата. Кажется, да… Я, правда, сама не читала… это не моего ума дело… но доктор медицины Бернарде, композитор Тимбаллини и еще человек десять знатоков хором воскликнули: «Какая глубина! Какой размах! Каков гений!»

Граф де Монлюкар. Милые друзья!

Агата. Тут был сам Дютилье…

Граф де Монлюкар. Мой издатель!

Агата. …и кричал громче всех: «Монтескье перед ним мальчишка!»

Граф де Монлюкар. Друзья склонны несколько преувеличивать… Они могут ошибаться… но ошибаются они всегда искренно… А что говорил ваш батюшка?

Агата (простодушно). Ничего не говорил.

Граф де Монлюкар. Это его обычная манера!.. Солидный человек ценит свои слова на вес золота.

Агата. А может быть, он просто не читал ее, вроде меня! Но она лежит у него на столе… Он ее купил.

Граф де Монлюкар (с важным видом). Ее раскупают нарасхват.

Зоя (Агате, живо). Откровенно говоря, мой муж послал ее твоему отцу.

Граф де Монлюкар. Да, правда… Я имел честь… А как отзывается о моей работе ваша мачеха?

Агата. О, мачеха – это другое дело!.. Она рассыпалась в похвалах… Говорила, что ваше место – в Академии моральных и политических наук!

Граф де Монлюкар (живо). В самом деле?.. Вот так женщина!.. Какой тонкий вкус!.. Какое понимание!.. (Агате.) Ну, ну, дальше!..

Слуга (выходит из двери налево). Ваше сиятельство, вас спрашивают!

Граф де Монлюкар (с досадой). Пусть подождут!.. Я же не чиновник… я не обязан принимать посетителей… у меня вообще нет никаких обязанностей… я свободен, я независим…

Слуга. Вас спрашивает доктор Бернарде.

Граф де Монлюкар (в сторону). А, член нашего кружка! Мой друг!.. Иду, иду!.. Как же можно заставлять его ждать! (Агате.) Извините, сударыня, я оставляю вас с моей женой.

Зоя. Вот он теперь всегда такой, милая Агата!.. Прежде, когда он еще не пользовался известностью, он был очень внимателен… Но с тех пор, как мой супруг забрал себе в голову, что он человек одаренный, с ним можно умереть от скуки… (Садится рядом с Агатой.) Добро бы он попытал счастья в каком-нибудь ином роде… слава богу, выбор велик… Нет, его влечет к себе все туманное и глубокомысленное… Хоть убей, ничего нельзя понять… Когда же я пытаюсь вникнуть, я знаю заранее, что кончится это для меня мигренью… да еще какой!

Агата. Ах, милая Зоя, и у нас та же история!.. Помнишь, как у нас было весело?.. Какие балы задавал мой отец!.. Как мы танцевали!.. Теперь у нас повернуться негде – все заполонили великие люди… Я и не подозревала, что Франция производит их в таком количестве. И как это публика не устает преклоняться!

Зоя (со смехом). Это верно!

Агата. А ведь я еще многих не знаю! О ком бы из знакомых ни заговорили, только и слышишь: «Наш великий поэт», «Наш великий артист», «Наша великая трагическая актриса». Не сумею тебе объяснить, как это делается, но только все у них великие. А мне жаль нашей молодости, нашего пансиона – тогда все были маленькие.

Зоя. Все были одинаковы.

Агата. Хорошее было время!

Зоя. Играли в серсо, в прыгалки.

Агата. Как мы любили друг друга! Как мы были счастливы! Помнишь нашу милую Адель? Бедняжка! Как рано она умерла! Мы трое были неразлучны, и все у нас было общее.

Зоя (улыбаясь). И ее брат, Эдмон де Варенн…

Агата. …был и нам с тобой почти что братом.

Зоя. Он каждый день навещал в пансионе сестру.

Агата. А вместе с ней и нас – ведь мы же не расставались!

Зоя. Теперь все изменилось… Эдмон стал адвокатом, целыми днями в суде… Я редко его вижу.

Агата. А я – никогда… Его невзлюбила моя мачеха Сезарина, а мой отец принимает только тех, кто сумел понравиться его супруге…

Зоя. Как же он позволяет так собою вертеть?..

Агата. А он и не подозревает, что им вертят… Напротив, воля у него есть… и даже твердая воля… (С улыбкой.) Но это воля его жены…

Зоя. Каким образом они поженились? Это для меня просто непостижимо.

Агата. Ах, господи, это моя оплошность!.. Всему виной тут я!.. Сезарина немного старше нас с тобой, из бедной семьи; в нашем пансионе она была классной дамой, и она мне покровительствовала, благоволила ко мне…

Зоя. Еще бы! Ведь ты у нас была самая богатая, и поэтому к тебе было особое отношение. До сих пор помню эту вопиющую несправедливость: награду заслужила я, а досталась она тебе…

Агата (с улыбкой). Понимаешь, меня трогала ее привязанность, ее расположение, ее заботы… Я рассказывала о ней отцу. И когда он приходил ко мне на свидание, я всякий раз выходила к нему вместе с Сезариной, а она была с ним необыкновенно любезна, очаровательна, оказывала ему всевозможные знаки внимания – она умеет угодить, когда захочет! Наконец я предложила ей провести каникулы в имении моего отца, она сейчас же согласилась, и отец был в восторге… На каникулах они сражались в пикет, в шахматы; она играла лучше, чем он, но незаметно поддавалась, искусно разыгрывая гнев и досаду, и это особенно радовало победителя… Она читала ему газеты, исполняла при нем обязанности секретаря, слушала – часто со слезами восторга – рассказ о том, какие должности занимал он при директории и при консульстве. В ту пору я еще не отдавала себе отчета, что это целая система заманивания и кокетства, но система оказалась столь удачной, что через три месяца, когда надо было уже возвращаться в пансион, мадемуазель Сезарина Риго, дочь дровяника из Вильнёв-на-Йонне, обвенчалась в церкви Фомы Аквинского с графом де Мирмоном, пэром Франции. И только потом я поняла, что наша бывшая классная дама всегда будет смотреть на меня как на школьницу.

Зоя (встает). Тонкая же штучка, однако, эта Сезарина!..

Агата (тоже встает и переходит на левую сторону сцены). Сезарина?.. О, это вдохновенная, гениальная, врожденная интриганка, интриганка по призванию! Теперь она интригует в пользу своей семьи, в пользу своих родственников – она их продвигает. Она уговорила своего мужа стать пайщиком одной из наших самых распространенных газет; это дало ему колоссальный вес, обеспечило ему огромное влияние, причем сам он об этом не догадывается – пользу из его влияния извлекает она. Впрочем, от этой опеки он только в выигрыше – так они всего добиваются!

Зоя. Теперь я понимаю, почему к Сезарине особенно расположен мой супруг и почему он сейчас настаивал, чтобы ее пригласить.

Агата. Но уж к врагам своим она беспощадна!.. Она их сокрушает, обращает в прах или же не дает им ходу… Помнишь, у меня был процесс из-за наследства, которое осталось после мамы?.. Я хотела, чтобы мои интересы защищал мой друг детства Эдмон де Варенн, но мачеха восстала!..

Зоя. А, собственно, почему?..

Агата. Она терпеть не может этого бедного Эдмона, не переваривает; она его возненавидела и вредит ему на каждом шагу.

Зоя. Это меня удивляет. В пансионе наша классная дама мадемуазель Сезарина Риго была о нем самого лучшего мнения. В дортуарах даже поговаривали, будто она к нему неравнодушна.

Агата (живо). Что за вздор!.. Кто это выдумал?

Зоя. Пансионерки – такие же люди, как все: они тоже могут ошибаться.

Агата. И вот первое доказательство: мачеха всячески пыталась убедить моего отца, что такое важное дело нельзя поручать юнцу. И знаешь, кого она предлагала вместо Эдмона?

Зоя. Нет, не знаю.

Агата. Этого болвана Оскара Риго…

Зоя. Мой муж иного о нем мнения; он постоянно с ним видится.

Агата. Да. А я имею удовольствие каждый день слушать его стихи. Сезарина ему покровительствует.

Зоя. Это почему же?

Агата. Во-первых, потому, что это ее двоюродный брат, а затем… (Таинственно.) Он принадлежит к той секте, которая ей всецело предана, во всем ей повинуется, действует по ее указке и исполняет все ее распоряжения. Надо тебе сказать, что благодаря газете, которую содержит ее муж, Сезарина превратилась в грозную силу и вокруг нее группируются представители парламентских, литературных и всяких иных кругов. Она является душой и фактическим председателем общества «Молодая Франция». С некоторых пор у нее собираются молодые люди всех рангов и сословий, с петушиным задором и петушиными голосами, великие люди в зародыше, сверхштатные светила, будущие знаменитости; порознь они ничего не значат, а вместе это уже нечто, и вот они объединяются для того, чтобы возвыситься всем скопом.

Слуга (входит). Господин Эдмон де Варенн!

Агата. Наверно, пришел сообщить тебе, что выиграл мой процесс.

Зоя. Разве он его выиграл?

Агата. А как же! Вчера! Дело окончательно решено в мою пользу.

Зоя. Милости просим, победитель, милости просим! Перед вами две школьные подруги, которые когда-то уделяли вам много внимания.

Эдмон (смущен). Вы очень любезны!.. Я не подозревал, что буду иметь удовольствие встретить здесь мадемуазель де Мирмон… Вы принимаете во мне такое участие, что я почел своим долгом уведомить вас о моем успехе, но вам уже все известно.

Зоя. Это не важно! Вы хорошо сделали, что пришли. Я вам очень признательна и от души поздравляю вас.

Агата. Я тоже. Я очень рада, что могу как следует поблагодарить вас, а то вчера, когда вы пришли к нам прямо из суда и поспешили сообщить мне эту новость при отце и при мачехе, я, верно, показалась вам холодной и неблагодарной?

Эдмон. О нет! Что вы, сударыня!

Агата. Ведь я с вами и двух слов не сказала.

Эдмон. Это правда… Но зато, здороваясь со мной, вы пожали мне руку, как прежде, в пансионе.

Агата. Да, я помню, это означало: «Здравствуйте, Эдмон, здравствуйте, наш милый брат!» Мы и сейчас вам это скажем.

Эдмон. Какое славное время мне это напоминает! Вчера, когда я защищал ваше дело…

Агата. Вернее, наше общее дело!

Эдмон. …я прежде всего подумал о моей бедной сестре!.. (Обращаясь к Зое и Агате.) А значит, и о вас, потому что в моем воспоминании вы неразлучны! И я говорил себе: «Она делила со мной все мои горести – как бы она теперь была счастлива и рада за меня! Но нет, я остался один на свете, я все потерял – у меня нет больше сестры».

Агата. Как вам не стыдно! У вас есть близкие люди, и вы сами это прекрасно знаете. Неужели вы думаете, что мы забыли нашу детскую дружбу и наши обеты?

Зоя. Сейчас только мы говорили о вас и о вашей будущности.

Эдмон. Будущность! Какая у меня будущность! Я – сирота, почти без средств…

Зоя. Средства не так необходимы, когда у человека есть талант!

Эдмон. А кто вам сказал, что он у меня есть?

Агата. Это мы вам говорим! Мы вас знаем, мы верим в вас! Я это уже доказала, другие последуют моему примеру.

Зоя. Терпение, смелость – и вы далеко пойдете.

Агата. Все будет постепенно расти – клиентура, известность, состояние.

Зоя. И круг друзей! Тогда все будут добиваться вашей дружбы.

Агата. Но вы не забудете, что мы были вашими первыми друзьями.

Эдмон. Когда я слушаю вас, мне все представляется легко достижимым. В женском участии, особенно – в вашем, есть что-то опьяняющее, бодрящее; оно укрепляет веру в себя (смотрит на Агату) и заставляет забывать невзгоды. Но когда вас нет со мной, я вижу вокруг одни лишь неодолимые препятствия и помехи, и они все растут и растут на моем пути. Напрасно я избегаю развлечений, на которые падок мой возраст, и все свое время отдаю занятиям, днем и ночью упорно тружусь – никакого толку: я по-прежнему в тени, мои удачи проходят незамеченными и известности мне отнюдь не прибавляют. У меня такое чувство, словно я, куда ни пойду, натыкаюсь на незримую преграду. Какой-то злой гений беспрестанно отдаляет или же отводит в сторону цель, к которой я стремлюсь, и шепчет мне: «Ты умрешь, ничего не достигнув!»

Зоя. Пустое!

Агата. Вы же имели вчера огромный успех. Те, кто был в суде, рассказывали мне потом, что ваша речь произвела сильное впечатление – вам несколько раз аплодировали.

Зоя. Первый шаг сделан.

Агата. Идите смело вперед!

Эдмон. Не могу же я силой тащить к себе клиентов!

Агата. Можете! Привлекайте к себе всеобщее внимание, отрешитесь от глупой застенчивости и от ложной скромности!

Зоя. Она права.

Эдмон. Я не понимаю, о чем вы говорите, славные мои подружки!

Агата. Вот как раз сейчас в Сен-Дени предстоят выборы депутата.

Эдмон (в изумлении). Да что вы?

Зоя. Это истинная правда – мне муж сказал.

Агата. Ваше небольшое имение находится там – вот и выставляйте свою кандидатуру.

Эдмон. Чтобы я?.. Господь с вами! Что это вам в голову пришло? Ни за что на свете!

Агата. Но почему же?

Эдмон. Для этого надо быть человеком выдающимся!

Зоя. Сразу видно, что вы никогда не бывали в палате депутатов!

Эдмон. Бывать-то я бывал, но что я такое в глазах избирателей?

Агата. Адвокат!

Зоя. Адвокаты всего добиваются!.. И вы всего добьетесь.

Агата. Вчерашний успех, несомненно, выделил вас…

Зоя. Заставил о вас говорить… Надо пользоваться случаем…

Вот и сегодняшние газеты!.. Сейчас мы будем праздновать вашу победу. Прочтите отчет о вчерашнем судебном заседании, скорей, скорей!..

Это вы так волнуетесь?

Эдмон. Да.

Зоя. Дитя!

Агата (Эдмону, который пробегает глазами газету). Что же вы, что же вы?.. Ну как, приободрились?.. Теперь вы довольны?

Эдмон (опускается в кресло). Какая подлость!

Зоя и Агата. Что такое?

Эдмон. Все кончено! Этот последний удар меня доконал. Моя речь сокращена, искажена… Все шиворот-навыворот… А в наиболее удачных местах, вызывавших гром аплодисментов, в скобках стоит: «Публика ропщет». (Передает газету Зое.) Вот… вот… вот… Читайте сами!

Зоя. Да, правда! (Читает вполголоса.) «Дело само говорило за себя, а адвокат не обнаружил ни логики, ни вдохновения, ни ораторского искусства, и публика, выходя, невольно задавала себе вопрос: «Почему не поручили вести это дело молодому адвокату Оскару Риго, чье пламенное красноречие было бы здесь как нельзя более уместно?»

Агата (берет газету). Оскар!

Эдмон. Что я вам говорил? Мои усилия бесплодны – всё против меня… Мне не пробиться… Кончено, я сдаюсь.

Зоя. Не падайте духом! Найдутся очевидцы, которые восстановят истину. Публика может подтвердить, что вы говорили хорошо.

Эдмон. Сколько там было народу?.. Человек двести-триста, а газету читают пятнадцать-шестнадцать тысяч подписчиков. А завтра во всех читальных залах, во всех общественных местах двести тысяч читателей убедятся и потом станут повторять, что я – невежественный, бездарный адвокат, неспособный защитить чьи бы то ни было интересы!

Зоя. Почему вы так думаете?

Эдмон (берет газету и еще раз просматривает ее). Об этом написано!.. Об этом напечатано!.. Зато с вашим мужем обошлись куда учтивее!.. Вот, пожалуйста, – восторженный отзыв о его последней работе!.. (Читает.) «Что такое гений? Это электрическая искра, искра неуловимая, хотя она облетает вселенную…»

Зоя (с изумлением). Боже!

Эдмон. «Вот мысль, которая невольно придет в голову всем, кто ознакомится с последним произведением графа де Монлюкара».

Зоя (бросает беглый взгляд на стол, где лежит черновик, писанный рукой ее мужа; в сторону). Теперь мне все понятно.

Эдмон. Такой хвалебный отзыв!.. Счастливец!.. Меня так никогда не похвалят…

Зоя. Может быть, и похвалят!.. Если сами захотите!..

Агата. Да, конечно. Стоит вам пройти в депутаты – и вас будут внимательно слушать и отдадут вам должное!

Зоя. С парламентской трибуны голос звучит громче.

Эдмон. Нет, нет… Благодарю вас обеих за ваши дружеские чувства, за ваше участие, за советы… Но решение мое неизменно… Для подобной карьеры у меня нет ни сил, ни бодрости. Опять пришлось бы распутывать интриги, расстраивать козни… Нет, никогда я до этого не унижусь!

Агата. Итак, вы решили не предпринимать никаких шагов?

Зоя. Прожить всю жизнь в безвестности?..

Эдмон (с отчаянием в голосе). Да, да… У меня одна надежда, что проживу я недолго. Ах, скорей бы умереть!

Агата (устремляется к нему). Эдмон!..

Слуга (входит). Карета мадемуазель де Мирмон!

Агата (делает ему знак подождать). Сейчас! (Идет за шалью – Зоя в это время идет за ее шляпой, которая лежит на другом кресле, немного дальше, – затем подходит к Эдмону; вполголоса, умоляюще.) Неужели вы нас не послушаетесь, неужели вы не будете депутатом?..

Эдмон. Зачем?

Агата. О, это очень важно! (Кутается в шаль; не глядя на Эдмона.) Мой отец сказал вчера, что он хотел бы выдать свою дочь за депутата!..

Эдмон. Боже мой!

Агата (поворачивается лицом к Зое и берет у нее шляпу). Спасибо, душенька!.. Прощай, моя милая Зоя, прощай! (Быстро уходит.)

Эдмон (в сторону). Депутат!.. Если я буду депутатом, я смогу просить ее руки!.. До сих пор я не смел ей признаться… Значит, она сама догадалась!.. Значит, она прочла в моем сердце!

Зоя. Бедный Эдмон! Как мне вас жаль!

Эдмон. О, я счастливейший из смертных!

Зоя. Что вы говорите?.. Ведь вы же сами только что…

Эдмон. Да, только что я был сумасбродом… безумцем… ничего не желал слушать… отвергал ваши советы… Но теперь я внял голосу разума… то есть вашим голосам… и хочу…

Зоя. Чего вы хотите?

Эдмон. Хочу быть депутатом!

Зоя. Как же так?

Эдмон. И я буду депутатом! Это моя единственная цель, единственная надежда!..

Зоя. Вы же отказались…

Эдмон. Я передумал… Мне необходимо стать депутатом. Я еще не представляю себе, каким путем, но это несущественно… Любой ценой, а я своего добьюсь… Я не сдаюсь… Понимаете, Зоя, или я умру, или сделаюсь депутатом…

Зоя (хитро улыбаясь). И притом, по-видимому, настоящим депутатом, раз вы так быстро меняете свои взгляды.

Эдмон. Ах, вы не знаете!.. Вы не можете знать…

Зоя. Я знаю только то, что вы становитесь благоразумным… И это все, о чем мы вас просили; это дорога почестей.

Эдмон. Я о ней не думаю.

Зоя. Путь к благополучию!

Эдмон. Не это меня прельщает. Мне бы только стать депутатом, а потом, если, впрочем, я не умру от радости… там посмотрим… Я поступлю, как вы мне подскажете… Прежде всего я должен пройти в депутаты, но что для этого нужно предпринять?.. К кому обратиться?.. Я же никого не знаю!

Зоя. Пойдите к графу Мирмону.

Эдмон. Да, он обязан моему отцу своей жизнью… своим положением… Отец мой умер в нищете… А он стал значительным лицом…

Зоя. Он всегда был к вам расположен.

Эдмон. В прежнее время – да!.. Но с тех пор как он женился, все изменилось… Я у него почти не бываю… Есть там одна особа, которая меня ненавидит и которой я, в свою очередь, открыто выражал свое презрение…

Зоя. Ах, зачем вам это было нужно!

Эдмон. Затем, что нет ничего отвратительнее молодой женщины, которая в корыстных целях или же из честолюбия соблазняет старика и женит его на себе…

Зоя. Перестаньте! Перестаньте!.. «Не ссорьте вы меня с республикой могучей».

Эдмон. Нет уж, дело сделано! Там мне нечего ждать, не на что надеяться.

Зоя. Тогда обратитесь к моему мужу – у него есть связи в Сен-Дени… Там у него фабрика… Там у него приверженцы – он может рассчитывать на их голоса… Для начала попросите, чтобы он сам голосовал за вас…

Эдмон. Чтобы я стал клянчить… чтобы я стал вымаливать его голос!..

Зоя. Ну да! Не станет же он первый вам его предлагать… Нынче все так делают.

Эдмон. Очень может быть… Но я, по-моему, на это не способен… И потом, хотя ваш муж является моим клиентом, хотя я выиграл для него важный процесс… возможно, что я ошибаюсь, но, кажется, он меня недолюбливает.

Зоя (с улыбкой). На сей раз вы угадали, а с вами это случается довольно редко. Нет, правда, Эдмон, странно, что вы тоже обратили внимание… Не знаю почему, но мой муж действительно вас не любит.

Эдмон (с мрачным видом). Меня никто не любит.

Зоя (ласково глядя на него). Неблагодарный!.. Ну, раз вы не решаетесь поговорить с моим мужем, хотите, я сама с ним поговорю?

Эдмон. Вы?

Зоя. Он рассердится, вспылит… Но меня этим не испугаешь… Может быть даже, мы потом еще не раз поссоримся… Я пойду и на это! Нужно же выручать друзей! В конце концов он уступит, ручаюсь вам!

Эдмон. Нет!.. Нет!.. При вашей поддержке!.. Что обо мне станут говорить? Скажут, что я завел интрижку, что я всем обязан успеху у женщин… Нет, это невозможно, я сгорю со стыда!

Зоя. Где вы воспитывались, мой друг?.. В пансионе для благородных девиц?.. Да и не во всяком пансионе так воспитывают – мы, по крайней мере, получили более передовое воспитание… Но если вы настаиваете, то пожалуйста, пожалуйста… Вот как раз и он! Говорите с ним сами.

Эдмон. Если бы вы знали, как мне это трудно!..

Зоя. Он совсем не такой страшный… А ну, смелей!

Эдмон. Да, да… Вы правы… (В сторону.) Мысль об Агате придаст мне храбрости!

Граф де Монлюкар (в сторону). Разумеется, депутат не обязан поступаться своими взглядами… Принадлежность к оппозиции в данном случае только на пользу, только выгодна… И все же я занимаю такое положение, что мне неудобно самому выставлять свою кандидатуру. Пусть меня принудят, иначе нельзя… А Бернарде, как видно, этого не понимает.

Эдмон. Сейчас я с ним заговорю.

Граф де Монлюкар (заметив Эдмона, сухо). А, господин Эдмон! Вы, вероятно, к моей жене?..

Эдмон. Нет, я к вам.

Граф де Монлюкар (все так же сухо). Чему же я обязан столь ранним визитом?

Эдмон. Я к вам по важному делу… В Сен-Дени предстоят выборы в депутаты…

Граф де Монлюкар (холодно). Кажется… Я далек от политики…

Эдмон. У меня там имение.

Граф де Монлюкар (любезно). А, понимаю: вы – избиратель и пришли ко мне…

Эдмон. Это естественно: ваше влияние, имя, состояние…

Граф де Монлюкар (все так же любезно). Как это мило с вашей стороны!.. Вас, по всей вероятности, направили ко мне ваши коллеги?..

Эдмон. Какие коллеги?

Граф де Монлюкар. Избиратели этого округа…

Эдмон. Нет, я по собственному почину…

Граф де Монлюкар (взволнованный, пожимает ему руку). Это особенно ценно. Не могу выразить вам, дорогой Эдмон, как тронул меня ваш поступок… Хотя должен сознаться, что вы ставите меня в весьма затруднительное и неловкое положение. Правда, мои друзья ко мне уже приставали с этим… но вы сами понимаете: я не политический деятель, я – литератор… Я достиг некоторой независимости, у меня свои взгляды, смею думать, что у меня есть даже имя, и я бы не хотел, чтобы на парламентской трибуне на него пала малейшая тень…

Эдмон (в недоумении). Что вы имеете в виду?

Граф де Монлюкар (живо). Вас это удивляет, но это так. Я преисполнен к вам благодарности, а в то же время я на вас слегка сердит, потому что мне трудно вам отказать… Мне так спокойно жилось вдали от житейской суеты!.. Мне казалось, что я защищен от подобного рода посягательств на мою независимость… И вот теперь вы ставите меня в крайне щекотливое, в пренеприятное положение. (Слабым голосом, как бы сдаваясь.) В самом деле, я же не могу… я же не могу быть депутатом…

Эдмон (живо). Успокойтесь, не сердитесь!.. Я не с этим к вам пришел…

Граф де Монлюкар. Как?.. Что вы говорите?

Эдмон. Я прекрасно понимаю ваши высокие побуждения… Я пришел просить вас за другого…

Граф де Монлюкар (стараясь взять себя в руки и делая вид, что он очень рад). Вот и отлично!.. Теперь я могу вздохнуть свободно… Вы меня успокоили… Кто же этот другой?

Эдмон. Я.

Граф де Монлюкар (в изумлении). Вы?.. (Смотрит на него свысока.) Разумеется, дорогой мой, я с большим удовольствием отдал бы вам свой голос – ведь вы, насколько я понимаю, за этим ко мне пришли? Однако ни для кого не является тайной, что мы с вами не сходимся в убеждениях… что мы разных взглядов…

Эдмон. Но ведь это различие не помешало бы вам воспользоваться моим голосом.

Граф де Монлюкар. Да, но оно помешает мне голосовать за вас… Это повредит мне в глазах моей партии, в глазах моих политических единомышленников… Это создаст впечатление, что я в чем-то изменился, а я на это ни за что не пойду. Кстати, вчера вы защищали дело мадемуазель де Мирмон, которая принадлежит к новой знати, к знати, появившейся при империи, вы выиграли процесс у представительницы древнего французского рода, у аристократки из Сен-Жерменского предместья…

Эдмон. Но если правда не на стороне аристократки…

Граф де Монлюкар. В наше время это не имеет большого значения…

Эдмон. Но если мне при ведении дела удалось обнаружить некоторые способности…

Граф де Монлюкар. В этом я не сомневаюсь… Но я только что прочел в газете отчет о вашей речи… И, по правде сказать, я, как друг, советовал бы вам не выставлять сейчас свою кандидатуру… Общественное мнение будет против вас…

Эдмон (еле сдерживаясь). Вы так думаете?.. Но ваше-то собственное мнение, надеюсь, не зависит от мнения газеты?.. Ведь есть же у вас свое мнение?..

Граф де Монлюкар. Разумеется…

Эдмон. Ведь вы же, надеюсь, не нуждаетесь в том, чтобы вам каждое утро предписывали, как должна вести себя сегодня ваша совесть?..

Граф де Монлюкар. Милостивый государь!..

Эдмон. А ведь еще так недавно я вам понадобился, вы явились ко мне по важному делу, опасному, трудному делу, хлопотливому, требовавшему не только усидчивости, но и… но и некоторого дарования… Я одержал победу… одержал на ваших глазах… В тот день, когда я выиграл дело, вы жали мне руки… вы целовали меня!.. Тогда я был даровит!.. И вот сейчас я взываю не к вашему чувству признательности – вы со мной тогда расплатились и, по-видимому, решили, что отблагодарили меня, – я взываю к вашей совести, к вашей чести… В тот день вы голосовали бы за меня?.. Отвечайте, отвечайте!

Граф де Монлюкар (нерешительно). Пожалуй, да…

Эдмон. А сегодня вы мне отказываете только потому, что вам не позволила ваша газета!.. Но вы же сами знаете, что я это заслужил, в глубине души вы это сознаете, вы это понимаете…

Граф де Монлюкар (в замешательстве). Разумеется, мой дорогой… Я знаю, что вы обладаете известными достоинствами, и я готов сказать об этом во всеуслышание… Готов кричать об этом… между нами… Но поймите: бывают такие обстоятельства… Вы бы на моем месте тоже растерялись… Эту газету издают мои друзья… Она настроена ко мне благожелательно… Сам я ничего для этого не делал… Но, так или иначе, издатели относятся ко мне хорошо… И я не хочу с ними ссориться, а ведь открыто поддержать человека, на которого они нападают, значит самому подвергнуться нападкам… Между тем я стою от всего этого в стороне, я свободен и независим!

Эдмон. Хороша независимость!.. А сами благоговеете перед газетной заметкой!.. Хороша независимость!.. А у самого не хватает смелости остаться при своем мнении!

Граф де Монлюкар (с гордым видом). Милостивый государь!.. Вот мои правила, от которых я никогда не отступлю: я не признаю никаких интриг, никаких происков, я добиваюсь всего сам, без посторонней помощи, я не гоняюсь за голосами, а главное, не надоедаю людям, которые мне в этом решительно отказывают.

Эдмон (вспылив). Милостивый государь!..

Эдмон. Так мне и надо! Вольно же было обращаться к нему, вольно же было унижаться, просить его поддержки!.. Так вот она, цена почестей! Нет, лучше всю жизнь прозябать в безвестности и нищете! Лучше отказаться от всякой надежды на счастье!.. Прочь! Прочь!

Оскар (останавливает его). Эдмон, здравствуй! Куда ты бежишь?

Эдмон. Оскар Риго!.. Старый товарищ!

Оскар. Ну да, конечно! Коллеж Карла Великого! Я всегда был там последним учеником, а ты два года подряд переходил с наградой! Да, брат, судьба изменчива, по школьным успехам судить о людях нельзя. (С расстроенным видом пожимает ему руку.) Бедняга! Мне уже известно о твоей вчерашней неудаче в суде!

Эдмон. Почем ты знаешь? Кто тебе сказал?

Оскар. Знаю из газеты… Она на другой же день дает подробнейшие отчеты. Ну, ничего! Нынче упал, завтра встал. Ты еще свое возьмешь. А как ты поживаешь? Что поделываешь? Мы с тобой не виделись со школьной скамьи.

Эдмон. Да, люди легко теряют друг друга из виду. К тому же ты уехал к себе на родину.

Оскар. Но когда я вернулся в Париж, я надеялся встретиться с тобой у моей прелестной кузины, графини де Мирмон. Говорят, ты прежде у нее бывал, а последнее время глаз не кажешь.

Эдмон. Времени нет… Я очень занят.

Оскар (со смехом). Занят!.. Пай-мальчик!.. А по какому случаю ты у Монлюкара?.. Ведь он у нас ученый!.. Уж не заниматься ли ты к нему пришел?..

Эдмон (собирается уходить). Нет, я к нему по личному делу, но у меня ничего не вышло. Мне теперь остается одно: утопиться.

Оскар (пристально на него смотрит). Да ты с ума сошел!.. Я к твоим услугам… Я богат… Мой отец – он по-прежнему промышляет дровами в Вильнёв-на-Йонне – не отказывает мне ни в чем… Если тебе нужны деньги, я дам взаймы, а ты выдашь мне вексель… Какие могут быть счеты между друзьями?..

Эдмон (пожимает ему руку). Благодарю! Но меня огорчает другое!

Оскар. Что же именно?

Эдмон. Мне не везет в жизни.

Оскар. Странно! А мне всегда везет… Я даже не понимаю, как это может не везти…

Эдмон. Для везенья нужно или большое счастье, или большой талант.

Оскар. Да нет же!.. Это выходит непроизвольно, само собой. Я палец о палец для этого не ударяю… Сам не знаю, как это получается, но только все у меня идет как по маслу, все мне удается!..

Эдмон. В самом деле?

Оскар. Я не стану говорить об адвокатуре. Хотя я и там преуспел, но я с ней окончательно расстался – меня влекут другие занятия, они мне больше по душе.

Эдмон. Какие же?

Оскар. Разве ты не знаешь?.. Я написал книгу стихов.

Эдмон. Ты?

Оскар. Нынче все пишут стихи!.. Вдохновение снизошло на меня в одно прекрасное утро, за завтраком… И я написал «Катафалк. Погребальные стихи Оскара Риго».

Эдмон. Ты?.. Такой весельчак?

Оскар. Да, пришлось настроиться на погребальный лад… Только эта область была еще не занята – все остальные расхватали друзья! Лучшие, то есть самые модные писатели, гении, открывающие новые пути, создали так много! Идти по их следам – значит перепевать их. Поэтому я оставил моим друзьям область туманного, область живописного, область Средневековья, а сам открыл область погребального, кладбищенского. Успех колоссальный: моими стихами зачитываются все… Вот, вот, смотри!.. (Указывает на стол.) Целых шесть экземпляров…

Эдмон. Это для меня новость!

Оскар. Ты что, не читаешь газет?.. «Юный Оскар Риго, поэт, наделенный мрачным воображением, ныне стоит во главе фаланги молодых…» Ты это где угодно мог прочитать.

Эдмон. Читать-то я читал, но не догадывался, что это ты.

Оскар. Конечно, я, а то кто же?.. Я, со всеми моими титулами… (Показывает ему книгу.) Член двух литературных обществ, офицер национальной гвардии и докладчик в Государственном совете. В будущем месяце мне дадут орден Почетного легиона. Теперь моя очередь – это решено.

Эдмон. Кто же это решил?

Оскар. Наши… те, которые, как и я, возглавляют фалангу молодых, – они ведь тоже возглавляют, мы все ее возглавляем. Нас человек десять закадычных друзей, и мы друг друга продвигаем, друг друга поддерживаем, друг другом восхищаемся, мы составляем общество взаимного восхваления… Один вкладывает свое состояние, другой вкладывает свой гений, третий ничего не вкладывает, но в конце концов все уравновешивается, и, продвигая друг друга, мы все как один достигаем своей цели.

Эдмон. Непостижимо!

Оскар. А между тем это так. Живой пример тому – я. Если хочешь, тебе стоит только слово сказать – и я тебе помогу, протолкну… Одним человеком больше – какое это имеет значение?..

Эдмон. Спасибо, дружище, спасибо, но, к сожалению, исполнить мое желание не в твоей власти.

Оскар. Какое желание?

Эдмон (со вздохом). Я хочу быть депутатом!

Оскар. Ну и что же?.. Мы их печем в изрядном количестве.

Эдмон. Да полно, так ли?

Оскар. Мы печем самых настоящих депутатов, голосующих депутатов, не обязательно – говорящих, ну, да это и не важно!.. Там говорящих без умолку и так много… Будь спокоен, мы тебя проведем. Я познакомлю тебя с моими друзьями, вы подружитесь, и – рука руку моет… Кого мы принимаем в свой кружок, у того сейчас же появляются и талант, и остроумие, и гений. Так уж у нас заведено, таков порядок… Ты можешь убедиться в этом на деле.

Эдмон. Где и когда?

Оскар. Да хоть сегодня. Приходи ко мне на холостяцкий завтрак. Вот мой адрес… Придешь?

Эдмон (пробегает глазами карточку; колеблется). Чем я рискую? Какая разница – туда или в воду?

Оскар. Ну как? Придешь?

Эдмон. Э, все равно! Приду.

Оскар (протягивает ему руку). До скорого свидания!

Эдмон. До скорого свидания!