Книга: Коринна, или Италия
Назад: Глава третья
Дальше: Книга двенадцатая История лорда Нельвиля

Глава четвертая

Неподалеку от Везувия находятся развалины Помпеи; туда и направились прежде всего Коринна и лорд Нельвиль. Оба были молчаливы: близилась минута, когда должен был решиться их жребий, и туманные надежды, так долго их услаждавшие, надежды, столь согласные с беспечной мечтательностью, навеянной природой Италии, должны были наконец уступить место трезвой действительности. Они осмотрели Помпею — наиболее любопытный памятник античности. В Риме можно увидеть руины лишь общественных зданий, и они вызывают воспоминания о давно минувших исторических событиях, тогда как в Помпее нашему взору открывается частная жизнь древних — их обычная повседневная жизнь. Вулкан, засыпавший пеплом этот город, уберег его от разрушений, причиняемых временем. Здания, открытые доступу воздуха, никогда не могли бы так уцелеть, и прошлое, погребенное во тьме веков, воскресает здесь в полной неприкосновенности. Стенная роспись и бронза не утратили своей первоначальной красоты, а предметы домашнего обихода даже пугают своею сохранностью. Для пира, назначенного на завтра, приготовлены амфоры: они еще полны мукою, которую надобно было замесить. На скелете женщины еще виднеются украшения, которые она носила в день праздника, когда разразилось извержение вулкана; браслет из драгоценных камней уже слишком широк для ее иссохшей руки. Больше нигде не увидишь столь поразительную картину внезапно оборвавшейся жизни. На мостовых можно различить колеи от колес; каменные края колодцев еще носят следы веревок, понемногу врезавшихся в них. На стенах казармы видны корявые буквы и фигуры, начертанные неумелой рукою солдат, чтобы убить время, которое в своем неумолимом течении поглотило их самих.
Если стать на уличном перекрестке, откуда виден весь город, сохранившийся почти целиком, то кажется, что кого-то ждешь, что вот-вот должны появиться хозяева, и эта видимость жизни придает еще больше грусти вечному молчанию. Большая часть этих залитых лавой домов выстроена из той же окаменелой лавы. Таким образом, руины покоятся на руинах, могилы — на могилах. Перед нами история мира, но от минувших эпох остались одни лишь развалины; перед нами следы человеческих жизней, зримых лишь в зареве вулкана, уничтожившего эти жизни; все это навевает глубокую меланхолию. Как давно существует человек! сколько поколений сменилось на земле, жизнь их была полна страданий и завершилась гибелью! Где сейчас чувства и мысли наших предков? Витают ли они в воздухе, который овевает эти обломки, или же сохранились навеки в небесных обителях, где царит бессмертие? Несколько обугленных листов манускриптов, найденных в Геркулануме и Помпее, которые стараются прочитать в Портичи, — вот и все, что уцелело от писаний, которые могли бы поведать нам что-нибудь о злосчастных жертвах подземного огня, пожравшего их. Но когда проходишь мимо этой горстки пепла, который современное искусство научилось оживлять, то едва дышишь, боясь, как бы твой вздох не развеял праха, запечатлевшего, быть может, высокие мысли.
Помпея была одним из небольших городов Италии, но общественные здания ее еще и сейчас прекрасны. Пышность у древних почти всегда служила общественной пользе. Частные дома в Помпее очень малы, без претензий на роскошь, однако всюду видна любовь к изящным искусствам. Почти везде стены их были покрыты весьма приятной для глаз живописью, а полы артистически выложены мозаикой, на которой зачастую можно увидеть слово «salve» (привет). Это слово писали и на пороге входной двери, что было не просто данью вежливости, а искренним выражением гостеприимства. Комнаты на редкость узки, плохо освещены, и окна выходят не на улицу, а почти всегда на портик, окружающий внутренний двор, устланный мраморными плитами. Посреди двора находится неприхотливо отделанный водоем. По типу этих жилищ можно заключить, что большую часть времени древние проводили на воздухе и там же принимали друзей. В этом мягком климате человек жил в тесном единении с природой, и его жизнь была полна очарования. Естественно, что и дружеские беседы, и общественные связи в этом краю носили совсем иной характер, чем в странах, где жестокие холода принуждают людей запираться в домах. Начинаешь лучше понимать диалоги Платона, глядя на эти портики, под которыми древние прогуливались добрую половину дня. Они беспрестанно вдохновлялись, глядя на свое дивное небо; общественный строй у них зиждился не на бездушном расчете и грубой силе, но на согласованной деятельности учреждений, которые развивали способности человека, возвышали его душу и призывали его к усовершенствованию себя и своих ближних.
Античность возбуждает в нас неутолимое любопытство. Ученые, называющие историей собранную ими коллекцию имен, конечно, лишены воображения. Но проникнуть в прошлое, прислушаться сквозь века к биению человеческого сердца, составить представление о каком-нибудь событии по единственному дошедшему до нас слову и о характере народа — по единственному событию, добраться, наконец, до самых отдаленных времен и вообразить, какой была земля на заре своей юности в глазах тогдашних людей и как жившие тогда люди несли бремя жизни, которую так усложнила современная цивилизация, — все это требует неустанной работы фантазии, способной угадать и постигнуть прекрасные тайны, обычно открываемые путем раздумий и изучения. Такого рода занятия чрезвычайно привлекали Освальда, и он часто повторял Коринне, что, не будь у него священных обязанностей по отношению к родине, он предпочел бы жить в стране, где памятники истории занимают столь важное место в современной жизни. Нам остается лишь вздыхать о славе, если уж нет возможности ее снискать. Только забвение унижает душу; но она может найти убежище в величии прошлого, если суровые обстоятельства не дают нам проявить себя в плодотворной деятельности.
Покинув Помпею, Освальд и Коринна снова проехали через Портичи, где их окружили местные жители, громкими криками предлагавшие повести их на «гору» — так здесь называют Везувий. Да и зачем называться ему своим именем? Для неаполитанцев это их слава и родина: это чудо придает блеск их стране. Освальд захотел, чтобы Коринну понесли в паланкине до скита Святого Сальвадора, расположенного на полдороге, на горе, где путешественники отдыхают, прежде чем начать восхождение на вершину. Освальд ехал верхом подле Коринны, приглядывая за носильщиками, и чем больше сердце его было переполнено благородными чувствами, вызванными природой и историческими воспоминаниями, тем дороже ему становилась Коринна.
Во всем Неаполитанском королевстве — этом благословенном уголке Европы — нет земли плодороднее и лучше обработанной, чем поля, простирающиеся у подножья Везувия. Знаменитые виноградники, из гроздьев которых получают вино Lacrima Christi, граничат с участками, опустошенными лавой. Можно подумать, что природа собрала последние силы в этом месте по соседству с вулканом и произвела прекрасные плоды, которым непрестанно угрожает гибель. По мере восхождения на гору открывается все более широкий вид на Неаполь и его восхитительные окрестности. В солнечных лучах морские волны сверкают, как драгоценные камни; но краски гаснут, меркнет красота природы — и вот перед вами земля, покрытая пеплом, даль застилает дым, — все говорит о близости вулкана. Содержащая железо лава, извергавшаяся в течение многих лет, проложила широкий черный след; вокруг голая бесплодная земля. На известной высоте уже не летают птицы; дальше очень редко попадаются растения, а еще выше не могут жить даже насекомые. Наконец исчезает все живое: вы вступаете во владения смерти, и лишь пепел чуть шелестит под вашими нетвердыми шагами.
Nè greggi, nè armenti,
Guida bifolco mai, guida pastore.

«Пастухи никогда не приводят в эти места ни овец своих, ни быков».
Здесь, на границе между жизнью и смертью, живет отшельник. У двери его хижины стоит дерево — это прощальный привет, который посылает людям растительность; под сенью его увядающей листвы путешественники обычно дожидаются сумрака, чтобы продолжать восхождение: днем пламя Везувия закрыто дымным облаком, и лава, пылающая ночью, при свете солнца кажется темней. Эта метаморфоза просто восхитительна: каждый вечер вновь испытываешь чувство изумления, но оно, конечно, притупилось бы, если бы картина оставалась неизменной. Величавая природа, полное безлюдье и тишина придали лорду Нельвилю мужества открыть Коринне свои сокровенные мысли; и, надеясь вызвать ее на откровенность, он решился рассказать ей о своем прошлом.
— Вы хотите проникнуть в тайники души вашего несчастного друга, — сказал он с живейшим волнением, — ну что ж! я вам признаюсь во всем; мои раны раскроются, я знаю, но разве перед лицом этой окаменевшей природы могут испугать страдания, которым суждено со временем утихнуть?
Назад: Глава третья
Дальше: Книга двенадцатая История лорда Нельвиля