Ромеш не замедлил перебраться на свою прежнюю квартиру.

Теперь окончательно исчезло недоверие между ним и Хемнолини. Ромеш стал в их доме своим человеком. Шуткам и забавам не было конца.

Последнее время, перед возвращением Ромеша, Хемнолини много и усердно занималась и стала еще более хрупкой. Казалось, подуй ветер посильнее, – и он легко переломит ее. Говорила она мало, да и вообще разговаривать с ней было опасно, – она расстраивалась по любому, самому незначительному поводу.

Но буквально за каких-нибудь несколько дней в ней произошла удивительная перемена: ее бледные щечки заметно округлились, в глазах поминутно вспыхивали веселые искорки. Прежде она считала легкомысленным и даже неприличным уделять внимание нарядам. А сейчас… Никто, кроме всевышнего, – ибо она ни с кем не делилась, – не смог бы сказать, почему в девушке произошла такая перемена.

В свою очередь и Ромеш, угнетенный ответственностью за другое существо, вначале тоже выглядел каким-то озабоченным – будто тяжесть знаний, им приобретенных, давила не только на ум его, но и на тело.

В звездном небе все время движутся планеты, что, однако, не мешает обсерватории со всеми ее приборами оставаться в совершенном покое; так и Ромеш, со своим грузом книжных знаний и планов, долгое время оставался недвижим в этом головокружительно-изменчивом мире. Но вдруг что-то вывело его из подобного состояния. Теперь он, даже если и не мог сразу ответить на шутку, готов был всегда смеяться. Волосы его еще не всегда поддавались гребенке, зато чадор уже не был таким грязным, как раньше, а в движениях, как и в мыслях, появилась наконец известная живость.