«Конечно, было жестоко с моей стороны говорить, что мне ничуть не нравится Бинодини, – размышлял Мохендро. – Я не влюблен в нее, разумеется, но прямо заявить об этом было просто грубо. Какую женщину это не задело бы? Теперь, пожалуй, не оправдаюсь перед ней. То, что я чувствую, – не совсем любовь. Но надо как-нибудь загладить свою грубость! Нехорошо, если у Бинодини останется горький осадок после того разговора». Мохендро достал из ящика стола письма, которые присылала ему Аша, и снова перечитал их. «Несомненно, Бинодини любит меня. Но зачем тогда она так держала себя с Бихари? Наверное, я виноват в этом. Я сказал, что не люблю ее, – поэтому и она решила показать свое презрение ко мне! Теперь она с горя способна полюбить и Бихари!» – размышлял он.

Мохендро сам был смущен и напуган тем, что так близко принял к сердцу все происшедшее. Допустим, Бинодини слышала, как он сказал Бихари, что не любит ее. Допустим, она действительно оскорбилась и постарается забыть его – какое ему до этого дело?

Как якорная цепь во время шторма дергает якорь, будто проверяя его прочность, так и у Мохендро в минуту душевного смятения появилось желание испытать прочность уз, которые связывали его с Ашей. Ночью, прижав ее голову к своей груди, он спросил:

– Скажи правду, Чуни, ты сильно любишь меня?

«Что за странный вопрос? – подумала Аша. – Неужели, если Бихари пришла в голову постыдная мысль, то и на нее, Ашу, пала тень подозрения?»

Пылая от стыда, она ответила:

– Как ты можешь спрашивать меня об этом? Разве у тебя был повод усомниться в моей любви?

Тогда Мохендро, желая измерить глубину ее любви и нисколько не заботясь о том, что заставляет Ашу страдать, спросил:

– Почему же ты хочешь ехать в Бенарес?

– Не хочу я ехать в Бенарес! Никуда я не поеду!

– Но хотела же…

– Ты ведь знаешь, почему я хотела ехать! – воскликнула Аша, вконец измученная этим разговором.

– Тебе, наверное, лучше с тетей, чем со мной, – продолжал Мохендро.

– Нет, конечно нет! И не ради удовольствия я хотела туда ехать!

– По правде говоря, Чуни, ты была бы гораздо счастливее, если бы вышла замуж за кого-нибудь другого.

Услышав эти слова, Аша выскользнула из объятий Мохима, спрятала лицо в подушку и замерла. Через мгновение послышались ее рыдания. Мохендро попытался обнять жену и успокоить, но Аша была холодна и неподвижна. Видя, как оскорбили Ашу его слова, и убедившись в силе ее любви, Мохендро почувствовал, что сердце его забилось от гордости и счастья.

То, о чем раньше боялись даже думать, Мохендро произнес вслух, – и это вызвало целую бурю в умах всех домашних. Бинодини досадовала, что Бихари сразу не отверг нелепого обвинения Мохендро. Даже если бы оно оказалось верным, но Бихари все отрицал, она осталась бы довольна. В конце концов она решила, что Мохендро правильно поступил, сказав все Бихари. «Зачем Бихари, такой умный, влюбился в эту девочку? Хорошо, что Мохендро одним ударом отбросил его далеко от Аши». Так думала Бинодини, успокаивая себя.

Смертельно бледное лицо Бихари все время преследовало ее. При воспоминании об этом измученном лице в Бинодини страдала любящая женщина. Как мать нянчит больного ребенка, так Бинодини вынашивала в своем сердце этот скорбный образ. В душе ее поднялось непреодолимое желание вернуть Бихари к жизни, снова увидеть на его лице румянец и дыхание радости, проблеск улыбки. Несколько дней провела так Бинодини, волнуемая этими мыслями, равнодушная ко всем домашним делам, и наконец не выдержала – написала Бихари письмо: «Тхакурпо! С тех пор как я увидела ваше лицо, окаменевшее от обиды, я всем сердцем желаю, чтобы вы успокоились и стали таким, как прежде. Когда я снова увижу вашу простую улыбку, услышу вашу искреннюю речь?

Известите меня запиской, как себя чувствуете. Ваша Биноди-ботхан».

Бинодини отослала письмо с привратником.

Бихари и в голову не приходило, что Мохендро способен так открыто, так грубо сказать о его, Бихари, чувствах к Аше. Ведь сам Бихари никогда не признавался себе в том, что любит ее. Вначале слова Мохендро словно громом поразили его; потом, задыхаясь от гнева и презрения, он мог лишь повторять: «Какое несправедливое, какое гнусное обвинение!» Но сказанного не воротишь. Крохотное семя правды, которое было в обвинении Мохендро, проросло и стало бурно развиваться. Снова и снова вспоминалось Бихари освещенное заходящим солнцем личико стыдливой девочки. Ведь было время, когда Бихари со сладким волнением в душе называл Ашу своей. Воспоминание о восторженном взгляде, каким он смотрел тогда на Ашу, до сих пор преследовало его, и временами он впадал в тяжелое отчаяние, от которого становилось трудно дышать. Все, что было туманным, непонятным для него в те долгие ночные часы, когда он лежал без сна на крыше или беспокойно шагал перед домом, вдруг приобрело отчетливые очертания. Долго сдерживаемое чувство вырвалось из глубины его сердца. То, во что он сам прежде не верил, теперь, после слов Мохендро, возникло перед ним с неумолимой очевидностью.

И тогда Бихари обвинил во всем себя. «Не возмущаться мне надо было, – думал Бихари, – а вымолить у Мохендро прощение и уйти. В тот день я вел себя так, будто Мохендро – преступник, а я – обвинитель. Надо пойти и признаться, что я был не прав!»

Бихари думал, что Аша уехала в Бенарес. Поэтому однажды вечером он нерешительно подошел к дверям дома Мохендро, где встретил Шадхучорона, дальнего родственника Раджлокхи.

– Шадху-да, я несколько дней не был здесь. Как у вас, все здоровы?

– Да, слава богу.

– Когда уехала Аша-ботхан? – спросил Бихари.

– Она не уезжала и, кажется, не собирается.

Услышав это, Бихари забыл обо всем. Ему захотелось снова оказаться на женской половине дома. Как просто и легко поднимался он прежде по знакомой лестнице, входил в комнаты, весело шутил со всеми! От сознания, что теперь он уже не может так себя вести, у Бихари мутился рассудок. О, если бы еще хоть раз, последний раз войти сюда, как прежде, по-сыновнему поболтать с Раджлокхи, назвать закутанную в покрывало Ашу «ботхан», сказать ей несколько ничего не значащих слов! Сейчас это казалось ему таким счастьем.

– Что же ты стоишь в темноте? – сказал Шадхучорон. – Входи в дом.

Бихари сделал было несколько шагов, но тут же пошел обратно.

– Нет, нет, я пойду, у меня дела, – пробормотал он и торопливо удалился.

В ту же ночь Бихари уехал в Западные провинции.

Привратник, который носил ему письмо Бинодини, вернулся домой. Мохендро в это время прогуливался в садике перед домом. Заметив конверт в руке привратника, он спросил:

– Кому письмо?

Привратник ответил. Тогда Мохендро взял у него конверт. Он решил, что сам отдаст его Бинодини, посмотрит, как она смутится, но не скажет ей ни слова. В том, что Бинодини смутится, он не сомневался. Мохендро вспомнил, что до этого было еще одно письмо на имя Бихари. Он места себе не находил, сгорая от любопытства, старался убедить себя, что несет ответственность за судьбу Бинодини, раз она находится на его попечении. И наконец решил, что вскрыть это подозрительное письмо – его прямая обязанность. Нельзя же допустить, чтобы Бинодини сбилась с пути! Мохендро распечатал конверт. Письмо было написано просто, в нем чувствовалось неподдельное участие к Бихари. Мохендро, несколько раз прочитав письмо, долго раздумывал над ним, но так и не смог разобраться в истинных чувствах Бинодини. Может быть, оскорбленная его равнодушием, Бинодини пытается теперь обратить на себя внимание другого? Ведь от досады она даже Ашу совсем забыла. Придя к такому выводу, Мохендро решил действовать немедленно. Он возмущался при одной мысли, что ту самую Бинодини, которая, казалось, уже отдала ему свое сердце, из-за какой-то минутной глупости он может потерять. «Если Бинодини тайно влюблена в меня, то ей это принесет только пользу, – рассуждал про себя Мохендро, – привяжет ее к нашему дому. Я знаю, что никогда не поступлю с ней бесчестно. Я могу лишь позволить ей любить меня, но сам всегда буду верен Аше. Если же Бинодини вдруг полюбит кого-нибудь другого – тогда бог знает что может случиться!» И Мохендро решил при первом же удобном случае вернуть симпатии Бинодини. Сам же он, разумеется, не даст себя увлечь. Мохендро вошел на женскую половину дома и сразу же увидел Бинодини; она быстро обернулась, словно с нетерпением ожидая кого-то. В сердце Мохендро вспыхнула ревность.

– Напрасно ждете, – сказал он. – Ваше письмо вернулось обратно. – И он швырнул ей конверт.

– Но оно распечатано?!

Мохендро вышел, ничего не ответив.

Бинодини решила, что Бихари, прочтя письмо, отослал его обратно. Кровь сотнями молоточков застучала у нее в висках. Бинодини послала за привратником, который относил письмо, но его не оказалось на месте. Как от зажженного светильника разлетаются брызги шипящего масла, так и из горящих глаз Бинодини вдруг брызнули горькие слезы. Она изорвала на мелкие клочки свое письмо, но это не принесло ей успокоения. О, если бы можно было вычеркнуть эти несколько строк, эти несколько букв из прошлого, из настоящего, чтобы их совсем не было.

Как разозленная оса, которая жалит каждого, кто ей попадется, Бинодини готова была погубить весь мир. Он вздумал оттолкнуть ее, Бинодини?! Ни в чем ей нет удачи! Пусть счастье не для нее, но теперь она не успокоится, пока не повергнет в прах всех, кто помешал ее счастью, кто разбил ее надежды, кто лишил ее самого драгоценного в жизни!