На следующий день состоялись празднества, устроенные с тем блеском и пышностью, которые могли обеспечить средства города и человеческая изобретательность.

Принцесса, простившись с английским флотом, в последний раз приветствовала родину, послав поклон родному флагу, и, окруженная блестящей свитой, села в карету.

Де Гиш надеялся, что Бекингэм вернется в Англию вместе с адмиралом, но герцогу удалось доказать королеве, что принцессе неприлично прибыть в Париж почти одинокой.

Когда было решено, что Бекингэм будет сопровождать принцессу, герцог окружил себя свитой из английских дворян и офицеров, так что к Парижу двинулась целая армия, разбрасывая золото и поражая своим блеском города и села, через которые она проезжала.

Стояла дивная погода. Франция была прекрасна, но особенно хороша казалась дорога, по которой двигался кортеж. Весна устилала путь молодых людей душистыми цветами и листьями. Нормандия с ее богатой растительностью, голубым небом, серебристыми реками представлялась раем новой сестре короля.

Путешествие превратилось в сплошной праздник. Де Гиш и Бекингэм забыли обо всем: де Гиш – стремясь отдалить от принцессы англичанина, Бекингэм – стараясь укрепить в сердце принцессы память о родине, с которой у него связывались воспоминания счастливых дней.

Но бедный герцог замечал, что в сердце принцессы все глубже проникала любовь к Франции, а образ его дорогой Англии с каждым днем бледнел в ее душе. Он замечал, что все его заботы не вызывали никакой признательности, и он мог сколько угодно гарцевать на горячем йоркширском коне, не привлекая внимания принцессы, лишь изредка бросавшей на него рассеянный взгляд.

Тщетно, желая привлечь к себе ее взор, терявшийся вдали, щеголял он силой, ловкостью, резвостью своего коня. Тщетно, горяча скакуна, пускал он его карьером, рискуя разбиться о деревья или упасть в ров, а потом брал барьеры или мчался по склонам крутых холмов. Привлеченная шумом, принцесса на мгновение поворачивала к нему голову, но скоро с легкой улыбкой возвращалась к беседе со своими верными телохранителями – Раулем и де Гишем, которые спокойно ехали рядом с каретой.

Бекингэм испытывал жесточайшие муки ревности. Невыразимое, жгучее страдание проникло в его кровь, терзало его сердце. Чтобы доказать, как ясно он сознает свое безумие и как хочется ему искупить свое заблуждение скромностью, герцог укрощал коня, облитого потом и покрытого густыми хлопьями пены, заставлял его грызть удила, сдерживая его близ кареты в толпе придворных.

Иногда, в виде вознаграждения, он слышал одобрение принцессы, но и оно звучало почти как упрек.

– Отлично, герцог, – говорила она, – теперь вы благоразумны.

Иногда Рауль останавливал его:

– Вы погубите своего коня, герцог Бекингэм.

И Бекингэм терпеливо выслушивал замечания Бражело-на, инстинктивно чувствуя, что Рауль умерял порывы де Гиша. Если бы не Рауль, какой-нибудь безумный поступок со стороны де Гиша, или его, Бекингэма, довел бы дело до разрыва, до скандала, быть может, до изгнания.

Со времени памятной беседы между молодыми людьми в Гавре, когда Рауль дал почувствовать герцогу всю неуместность проявлений его страсти, Бекингэм испытывал невольное влечение к Раулю.

Часто он вступал с ним в разговор и почти всегда заводил речь либо о графе де Ла Фер, либо о д’Артаньяне, их общем друге, которым герцог восхищался так же сильно, как Рауль.

Бражелон был особенно рад, когда разговор касался этой темы в присутствии де Варда. Последнего в течение всего путешествия раздражало превосходство Бражелона и его влияние на де Гиша. У де Варда был хитрый и пытливый взгляд, свойственный злым душам; он немедленно заметил печаль де Гиша и его любовь к принцессе.

Но вместо того чтобы относиться к этому чувству с такой же сдержанностью, какую проявлял Рауль, вместо того чтобы щадить, подобно Раулю, достоинство графа и соблюдать приличия, де Вард намеренно задевал чувствительную струну де Гиша, дразня его юношескую отвагу и гордость.

Однажды вечером, во время остановки в Манте, де Гиш и де Вард разговаривали, опершись на ограду, Рауль и Бекингэм тоже беседовали, прогуливаясь взад и вперед, а Маникан занимал принцессу и королеву, которые обращались с ним запросто благодаря гибкости его ума, добродушию и мягкости характера.

– Сознайся, – сказал де Вард графу, – что ты очень болен и твой наставник не может исцелить тебя.

– Я тебя не понимаю, – удивился граф.

– А понять не трудно: ты сохнешь от любви.

– Вздор, де Вард, вздор!

– Это было бы действительно вздором, если бы принцесса оставалась равнодушной к твоим мукам. Но она обращает на них такое внимание, что просто компрометирует себя. Я, право, боюсь, как бы по приезде в Париж твой наставник де Бражелон не выдал вас обоих.

– Де Вард! Де Вард! Опять нападки на Бражелона!

– Ну, полно, что за ребячество, – сказал вполголоса злой гений графа, – ты не хуже меня знаешь все, что я хочу сказать. Ты отлично видишь, что взгляд принцессы смягчается, когда она говорит с тобой. По звуку ее голоса ты понимаешь, что ей нравится слушать тебя. Ты чувствуешь, что она внимает стихам, которые ты декламируешь ей, и ты не станешь отрицать, что она каждое утро рассказывает тебе, что плохо спала ночь.

– Правда, де Вард, правда. Но зачем ты мне все это говоришь?

И он тревожно повернулся в сторону принцессы, точно отвергая намеки де Варда и в то же время желая найти им подтверждение в ее глазах.

– Ага, – засмеялся де Вард, – посмотри: видишь, она тебя зовет? Иди пользуйся случаем: наставника нет поблизости.

Де Гиш не мог выдержать. Непреодолимое чувство влекло его к принцессе.

Де Вард с улыбкой посмотрел ему вслед.

– Вы ошиблись, сударь, – произнес Рауль, перепрыгнув через ограду, на которую только что опирались два собеседника, – наставник здесь, и он слушает вас.

Услышав голос Рауля, который де Вард узнал раньше, чем обернулся, он наполовину обнажил шпагу.

– Вложите шпагу в ножны, – потребовал Рауль, – вы знаете, что во время нашего путешествия все попытки такого рода бесполезны. Вложите шпагу, но не давайте воли и языку. Зачем отравляете вы сердце человека, которого зовете другом? Меня вы хотите восстановить против честного человека, друга моего отца и моих близких. В сердце Гиша вы хотите вселить любовь к невесте вашего повелителя. Право, сударь, я счел бы вас изменником и подлецом, если бы по справедливости не находил вас безумным.

– Сударь, – вскричал выведенный из себя де Вард, – видно, назвав вас наставником, я не ошибся! Вы напоминаете иезуита с розгой, а не дворянина. Прошу вас, не говорите со мной таким тоном. Я ненавижу д’Артаньяна за то, что он совершил подлость по отношению к моему отцу.

– Вы лжете, сударь, – холодно сказал Рауль.

– О, – воскликнул де Вард, – вы обвиняете меня во лжи!

– Почему бы нет, если то, что вы говорите, – ложь?

– Вы обвиняете меня во лжи и не беретесь за шпагу?

– Сударь, я дал себе слово убить вас только тогда, когда вручу принцессу ее супругу.

– Убить меня? О, ваш пук розог не может убить, господин педант.

– Конечно, нет, – спокойно возразил Рауль, – но шпага д’Артаньяна убивает, а эта шпага в моих руках, и он сам научил меня владеть ею. И этой шпагой я отомщу за его имя, оскорбленное вами.

– Виконт, виконт, – воскликнул де Вард, – берегитесь! Если вы тотчас же не попросите извинения, все средства мести будут для меня хороши.

– Ого! – произнес Бекингэм, неожиданно появляясь на поле брани. – Вот угроза, которая наводит на мысль об убийстве и не особенно приличествует дворянину.

– Что вы говорите, герцог? – спросил де Вард, обернувшись.

– Я говорю, что ваши слова режут мой слух англичанина.

– Если так, герцог, – крикнул взбешенный де Вард, – тем лучше. По крайней мере в вашем лице я встречу человека, который не ускользнет у меня между пальцев. Итак, примите мои слова как угодно.

– Я принимаю их как должно, – ответил Бекингэм свойственным ему высокомерным тоном, который придавал его словам вызывающий характер даже в обычной беседе. – Де Бражелон – мой друг; вы оскорбляете виконта, и вы дадите мне удовлетворение за это.

Де Вард взглянул на Бражелона, который, держась избранной им тактики, хранил спокойствие, даже услышав вызов герцога.

– Прежде всего мои слова, надо полагать, вовсе не задевают господина де Бражелона. Ведь у виконта есть шпага, но он, видимо, не считает себя оскорбленным.

– Но вы кого-то оскорбляете?

– Конечно, д’Артаньяна, – продолжал де Вард, заметив, что это имя служило единственным средством возбудить гнев Рауля.

– Тогда, – заметил Бекингэм, – дело другого рода.

– Не правда ли? – спросил де Вард. – Друзья д’Артаньяна должны его защищать.

– Я вполне разделяю ваше мнение, – ответил англичанин, к которому вернулось хладнокровие. – За Бражелона я не мог вступиться, потому что он здесь; но раз дело касается господина д’Артаньяна…

– Вы уступаете, не правда ли? – произнес де Вард.

– Нет, напротив, я обнажаю шпагу, – сказал Бекингэм. – Может быть, господин д’Артаньян и обидел вашего отца, но моему он оказал или, во всяком случае, хотел оказать большую услугу.

Лицо де Варда выразило удивление.

– Д’Артаньян, – заявил Бекингэм, – самый храбрый и честный дворянин, какого я знаю, и так как я лично многим обязан ему, я с восторгом возмещу вам его неоплаченный долг ударом шпаги.

И Бекингэм ловким движением обнажил свою шпагу, поклонился Раулю и стал в позицию.

Де Вард сделал шаг вперед, чтобы скрестить клинки.

– Нет, нет, господа, – поторопился Рауль, выступая и разнимая противников. – Все это не стоит того, чтобы люди пытались заколоть друг друга почти на глазах принцессы. Господин де Вард злословит, даже не зная господина д’Артаньяна.

– Ого! – сказал де Вард, скрежеща зубами и опуская острие шпаги на носок своего сапога. – Вы говорите, что я не знаю д’Артаньяна?

– Да, да, вы его не знаете, – холодно настаивал Рауль. – Вам даже неизвестно, где он сейчас.

– Я? Не знаю, где он?

– Без сомнения, потому что вы стараетесь ссориться из-за него с другими, вместо того чтобы отыскать д’Артаньяна там, где он находится.

Де Вард побледнел.

– Так я вам скажу, где он, – продолжал Рауль, – господин д’Артаньян в Париже. Когда он дежурит, он находится в Лувре, а когда свободен, то у себя, на Ломбардской улице. Д’Артаньяна легко найти в одном из этих мест. У вас накопилось столько злобы против него, что вы будете недостойны имени порядочного человека, если не потребуете от д’Артаньяна удовлетворения, которого, по-видимому, просите у всех, кроме него.

Де Вард отер пот, выступивший у него на лбу.

– Фи, господин де Вард, – презрительно усмехнулся Рауль, – не следует затевать ссоры на каждом шагу, когда издан указ, запрещающий дуэли. Король разгневается на нас за наше непослушание в такую минуту, и он будет прав.

– Отговорки, – прошептал де Вард, – уловки!

– Полно, – возразил Рауль. – Что за бредни, мой дорогой господин де Вард! Вы отлично знаете, что герцог Бекингэм человек храбрый, что он десяток раз обнажал свою шпагу и охотно будет драться в одиннадцатый. Он носит имя, налагающее известные обязательства. Что же касается меня, то вы хорошо понимаете, не правда ли, что я не боюсь вас. Я дрался под Сансом, в Блено, в Дюнах, впереди канониров, в ста шагах перед фронтом, тогда как вы, кстати сказать, были в ста шагах за ним. Правда, тогда сражалось слишком много народу, и ваша храбрость оказалась бы незамеченной; вот почему вы ее скрывали. Здесь же это будет зрелищем, скандалом. Вам хочется заставить говорить о себе, все равно по какому поводу. Поэтому не рассчитывайте на меня, господин де Вард, в этом отношении: я не доставлю вам такого удовольствия.

– Вполне разумно, – сказал Бекингэм, вкладывая шпагу в ножны. – Простите, виконт де Бражелон, я невольно поддался первому порыву гнева.

Но взбешенный де Вард, высоко подняв свою шпагу, бросился на Рауля, который едва успел отпарировать удар.

– Прошу, вас, сударь, – спокойно заметил Бражелон, – будьте осторожнее. Вы чуть не выкололи мне глаз.

– Значит, вы не хотите драться? – вскричал де Вард.

– В настоящую минуту нет, но вот что я вам обещаю тотчас по приезде в Париж: я приведу вас к д’Артаньяну, и вы выскажете ему неудовольствие, которое имеете против него. Д’Артаньян попросит у короля позволения нанести вам удар шпагой. Король позволит, и, получив этот удар, мой дорогой господин де Вард, вы сумеете усвоить предписание Евангелия, которое велит нам забывать обиды.

– Ах! – воскликнул де Вард, вне себя от хладнокровия Рауля. – Видно, что вы, господин де Бражелон, незаконный сын.

Рауль стал белее воротника своей рубашки, и глаза его так сверкнули, что де Вард отступил.

Бекингэм, пораженный этим блеском, кинулся между двумя противниками, боясь, что они бросятся друг на друга.

Де Вард приберег это оскорбление напоследок; он теперь судорожно сжимал свою шпагу, ожидая нападения.

– Вы правы, господин де Вард, – сказал Рауль, делая над собой страшное усилие, – мне известно только имя моего отца, но я слишком хорошо знаю графа де Ла Фер, его возвышенный характер, его незапятнанную честь и не боюсь, что на моем рождении лежит пятно, как вы намекаете! Незнание имени моей матери для меня несчастье, но не позор. А вы поступаете некорректно и несправедливо, попрекая меня несчастьем. Все равно, слово сказано, и я считаю себя оскорбленным. Итак, решено: после дуэли с д’Артаньяном вы, если вам угодно, будете иметь дело со мной.

– Ого, – ответил де Вард с язвительной улыбкой, – я восхищаюсь вашей осторожностью, виконт. Сию минуту вы обещали мне удар шпаги д’Артаньяна, а после этого удара намерены обнажить свое оружие.

– Не беспокойтесь, – с гневом отвечал Рауль, – господин д’Артаньян ловко владеет оружием, и я попрошу у него как милости, чтобы он сделал с вами то, что сделал с вашим отцом, то есть не убил вас, а предоставил мне это удовольствие, когда вы поправитесь. У вас злое сердце, господин де Вард, и, право, все меры предосторожности, принятые против вас, не излишни.

– Будьте спокойны, виконт, я сам приму меры предосторожности против вас, – ответил де Вард.

– Позвольте, – сказал Бекингэм, – истолковать ваши слова и дать совет де Бражелону. Виконт, носите кольчугу.

Де Вард сжал кулаки.

– А, понимаю, – пробормотал он, – вы хотите прежде принять эту предосторожность, а потом уже помериться со мною силами?

– Полно, господин де Вард, – ответил Рауль, – раз вы непременно этого хотите, покончим дело сейчас.

И, вынимая шпагу, он шагнул по направлению к де Варду.

– Что вы делаете? – спросил Бекингэм.

– Ничего, – успокоил его Рауль, – это не затянется.

Противники стали в позицию, и клинки скрестились.

Де Вард бросился на Рауля с такой стремительностью, что при первой же схватке Бекингэм понял, что Рауль щадит своего противника.

Герцог, отступив, смотрел на поединок.

Рауль дрался так спокойно, точно в его руках была рапира, а не шпага. Он высвободил свою шпагу, зацепившую шпагу противника у самой рукоятки, и, отступив на шаг, отпарировал три-четыре удара де Варда; потом, угрожая ему ударом ниже пояса, который де Вард отразил круговым движением, Рауль ударил по его шпаге, выбил ее из рук врага и отбросил на двадцать шагов за ограду.

Де Вард стоял безоружный, ошеломленный; Рауль вложил свою шпагу в ножны, схватил дрожащего от ярости противника за ворот и за пояс и перебросил его через изгородь.

– До встречи, до встречи, – пробормотал де Вард, поднимаясь на ноги и подбирая свою шпагу.

– Черт возьми, – произнес Рауль, – вот уже целый час, как я повторяю вам то же самое.

Потом, повернувшись к Бекингэму, попросил:

– Умоляю вас, герцог, ни слова об этом. Мне стыдно, что я дошел до такой крайности, но я не смог сдержать гнев. Прошу вас, извините меня и забудьте.

– Ах, дорогой виконт, – проговорил герцог, сжимая суровую, честную руку Рауля. – Позвольте мне, напротив, помнить и думать о вашей безопасности. Этот человек опасен, он убьет вас.

– Мой отец, – ответил Рауль, – жил под угрозой более страшного врага двадцать лет и уцелел. В моих жилах течет кровь, которой покровительствует судьба, герцог.

– У вашего отца были хорошие друзья, виконт.

– Да, – вздохнул Рауль, – такие друзья, каких теперь не найдется.

– Прошу вас, не говорите так, когда я предлагаю вам свою дружбу.

И Бекингэм раскрыл объятия Бражелону, который с удовольствием принял предложенный союз.

– В нашем роде, – прибавил Бекингэм, – умирают за тех, кого любят. Вы это знаете, виконт.

– Да, герцог, знаю, – ответил Рауль.