XXIV. Величие ваннского епископа
Портос и д’Артаньян вошли через особую дверь, известную только друзьям епископа.
Само собою разумеется, что проводником был Портос. Достойный барон везде чувствовал себя как дома. Но в покоях его преосвященства епископа ваннского Портос, образцовый солдат, привыкший почитать то, что, казалось ему, стояло на нравственной высоте, и молчаливо преклонявшийся перед святостью Арамиса, вел себя сдержанно. Эту сдержанность д’Артаньян отметил в обращении Портоса со слугами и домочадцами Арамиса. Однако она не мешала Портосу задавать им вопросы, и друзья узнали, что епископ только что вернулся и сейчас появится в домашнем кругу, менее величественный, чем перед паствой.
Действительно, через четверть часа, в течение которых д’Артаньян и Портос смотрели друг на друга, открылась дверь залы, и появился епископ в домашнем облачении.
Арамис шел, высоко подняв голову, как человек, привыкший повелевать; край его суконного фиолетового одеяния был приподнят. Рука упиралась в бедро. Он не сбрил своих тонких усов и остроконечной бородки, по моде эпохи Людовика XIII.
Когда он вошел, в комнате распространился тонкий аромат его духов, всегда одних и тех же у элегантных людей и женщин большого света, так что создается впечатление, что это благоухание свойственно им самим.
Однако в духах Арамиса чувствовалось еще что-то церковное, отдававшее ладаном; аромат этот не пьянил, он проникал в человека, не ласкал чувства, а вызывал почтение.
Войдя в комнату, Арамис, не останавливаясь ни на мгновение, не произнеся ни слова – любые слова показались бы излишними в такую минуту, – подошел к переодетому мушкетеру и сжал его в объятиях с такой нежностью, в которой самый подозрительный человек не обнаружил бы холодности или притворства.
Д’Артаньян также горячо обнял его.
Портос схватил нежную руку Арамиса своей громадной рукой, и д’Артаньян заметил, что Арамис протянул колоссу левую руку, как, должно быть, всегда делал. Портос, наверное, десятки раз причинял боль его пальцам, унизанным перстнями.
Покончив с приветствиями, Арамис посмотрел прямо в лицо д’Артаньяну, предложил ему стул, а сам сел в тени, предоставив свету падать на лицо собеседника. Эта уловка, обычная для дипломатов и для женщин, весьма напоминала прикрытия, которых ищут противники на поединках.
Д’Артаньян понял намерение Арамиса, но не показал виду. Он знал, что попался, но именно поэтому чувствовал себя на пути к открытиям. Он был старым воякой и не боялся мнимого поражения, надеясь извлечь из него все выгоды.
Первым заговорил Арамис.
– Ах, дорогой друг, милый д’Артаньян! – сказал он. – Какой радостный случай!
– Этот случай, мой почтенный товарищ, я назвал бы дружбой, – ответил д’Артаньян. – Я вас отыскал, как всегда, когда мне хотелось предложить вам какое-нибудь предприятие или когда у меня было несколько свободных часов, которые я мог посвятить вам.
– А! – без всякого подъема произнес Арамис. – Вы искали меня?
– Ну да, дорогой Арамис, – вмешался Портос, – и вот доказательство: он нашел меня в Бель-Иле. Правда, любезно?
– А-а… – протянул Арамис, – в Бель-Иле…
«Ну вот, – подумал д’Артаньян, – мой простодушный Портос, сам того не подозревая, начал обстрел».
– В Бель-Иле? – спросил Арамис. – В этой дыре, в этой пустыне! Да, это действительно любезно.
– А я сообщил ему, что вы в Ванне, – все тем же тоном продолжал Портос.
Д’Артаньян улыбнулся тонкой, почти иронической улыбкой:
– Ну нет, я и сам знал это, я только хотел посмотреть…
– Что?
– Жива ли еще наша прежняя дружба; забьются ли при свидании наши сердца, огрубевшие от старости; вырвется ли еще из них радостный крик, которым приветствуют друзей.
– И что же? Вы должны быть довольны! – сказал Арамис.
– Так себе.
– Почему?
– Портос мне сказал: «тсс!», а вы…
– Что я?
– А вы меня благословили.
– Что делать, мой друг, – с улыбкой проговорил Арамис. – Благословение – величайшая драгоценность бедного прелата.
– Полноте, друг мой!
– Уверяю вас.
– А между тем в Париже говорят, что Ванн – одно из лучших епископств Франции.
– А, вы говорите о благах временных? – с рассеянным видом заметил Арамис.
– Понятно: ведь я ими дорожу.
– Тогда поговорим о них, – с улыбкой произнес Арамис.
– Вы признаете, что вы один из богатейших французских прелатов?
– Дорогой мой, раз вы заводите речь о деньгах, скажу вам, что Ванн приносит двадцать тысяч ливров ежегодного дохода, ни больше ни меньше. В этой епархии сто шестьдесят приходов.
– Недурно, – заключил д’Артаньян.
– Великолепно!.. – сказал Портос.
– Но, – продолжал мушкетер, не спуская глаз с Арамиса, – не навсегда же вы похоронили себя здесь?
– Простите, но я не признаю таких слов.
– Мне кажется, что, живя так далеко от Парижа, человек чувствует себя похороненным.
– Мой друг, я старею, – ответил Арамис. – Столичный шум и суета не годятся больше для меня. В пятьдесят семь лет ищешь покоя и размышлений. Здесь я их нашел. Что может быть суровее и в то же время прекраснее этой страны? Здесь, дорогой д’Артаньян, я нашел противоположное всему тому, что когда-то любил. А в конце жизни необходимо жить не так, как жил в начале. Порой ко мне наведываются удовольствия прежних времен, не отвлекая, однако, меня от забот о спасении души. Я еще живу на земле, а между тем с каждым часом приближаюсь к небу.
– Какое красноречие, мудрость, скромность! Вы – образцовый прелат, Арамис, поздравляю.
– Но, – с улыбкой ответил Арамис, – ведь вы же не для того только навестили меня, чтобы осыпать комплиментами… Скажите: что привело вас сюда? Неужели я так счастлив, что могу оказать вам какую-нибудь услугу?
– По счастью, нет, дорогой друг, – сказал мушкетер. – Ведь я богат и свободен.
– Богаты?
– Да, конечно, не так, как вы или Портос. У меня около пятнадцати тысяч ливров ренты.
Арамис недоверчиво посмотрел на него. Глядя на скромный костюм своего друга, он не мог допустить мысли, что мушкетер разбогател.
Д’Артаньян понял, что пора объясниться, и рассказал о своих приключениях в Англии.
Он видел, как глаза прелата во время его повествования то и дело вспыхивали, а тонкие пальцы трепетали.
Портос же не только восхищался д’Артаньяном, а просто преклонялся перед ним и был вне себя от восторга. Когда д’Артаньян умолк, Арамис спросил:
– А что же дальше?
– Вы видите, – отвечал мушкетер, – в Англии у меня есть друзья и собственность, а во Франции – деньги. И я вам предлагаю все, что имею. Вот зачем я приехал.
Несмотря на всю свою твердость, д’Артаньян не вынес выражения глаз Арамиса и перевел взгляд на Портоса. Так отскакивает шпага, наткнувшись на непреодролимое препятствие, и ищет нового направления.
– Однако, – сказал епископ, – это довольно странный костюм для путешествия.
– Он ужасен, знаю, но мне не хотелось ехать под видом военного или важного вельможи. Разбогатев, я стал скупым.
– И вы отправились в Бель-Иль? – не дав д’Артаньяну опомниться, спросил Арамис.
– Да. Я знал, что застану там Портоса и вас, – ответил мушкетер.
– Меня! – воскликнул Арамис. – Меня? Вот уже год, как я здесь и ни разу не переправился через пролив.
– О-о! – протянул д’Артаньян. – Я не считал вас таким домоседом.
– Ах, дорогой друг, я уже совсем не тот. Мне трудно ездить верхом, и море меня утомляет. Я бедный, больной священник; я вечно страдаю, вечно жалуюсь; я стремлюсь к строгой жизни, которая, как мне кажется, приличествует старости; я люблю беседовать со смертью. Я живу на одном месте, мой дорогой д’Артаньян, на одном месте.
– Тем лучше, мой друг, так как мы, вероятно, будем соседями.
– Да? – заметил Арамис не без удивления, которого он даже не старался скрыть. – Вы будете моим соседом?
– Ну да!
– Каким образом?
– Я хочу купить доходные солончаки между Пириаком и Круазиком. Представьте себе, мой друг, добыча соли даст около двадцати процентов чистого барыша: никаких убытков, никаких лишних затрат. Океан – верный, аккуратный поставщик – через каждые шесть часов будет приносить вклад в мою кассу. Я первый парижанин, придумавший такое предприятие. Не надо только разглашать этого. Мы скоро будем соседями. Я получу полосу в три лье за тридцать тысяч ливров.
Арамис бросил взгляд на Портоса, точно спрашивая, правда ли все это, не кроется ли тут какая-нибудь ловушка, но вскоре, точно устыдясь желания прибегнуть к такому слабому помощнику, он собрал все силы для нового штурма или новой обороны.
– Мне говорили, что у вас были неприятности при дворе, но что вы вышли из них так, как выходили из всякого положения, мой милый д’Артаньян, то есть с воинскими почестями.
– Я! – воскликнул мушкетер с громким смехом, который, однако, не мог замаскировать его смущения, так как слова Арамиса внушили ему мысль, что прелату известно его новое положение при короле. – Расскажите мне об этом, мой милый Арамис!
– Да, мне, бедному епископу, затерянному в глуши, рассказывали, что король сделал вас поверенным своей любви.
– К кому?
– К госпоже Манчини.
Д’Артаньян вздохнул свободно.
– Не отрицаю, – ответил он.
– Король, говорят, увлек вас на заре за Блуаский мост, чтобы побеседовать со своей красавицей.
– Совершенно верно, – согласился д’Артаньян. – А, вам это известно? Ну, в таком случае вам также известно, что я в тот же день подал в отставку.
– Это правда?
– О, друг мой, вполне.
– И тогда вы поехали к графу де Ла Фер? Ко мне? К Портосу?
– Да.
– Чтобы просто навестить нас?
– Нет. Я не знал, что вы не свободны, и хотел увезти вас с собой в Англию.
– Да, понимаю, и тогда вы, изумительный человек, один выполнили то, что хотели предложить нам сделать вчетвером. Я подозревал, что вы играли некоторую роль в этой замечательной реставрации, узнав, что вас видели на приемах у короля Карла, который говорил с вами как друг, вернее, как человек, вам обязанный.
– Но как вы узнали все это? – спросил д’Артаньян, опасавшийся, что сведения Арамиса подробнее, чем ему бы этого хотелось.
– Дорогой друг, – сказал прелат, – моя дружба похожа на заботливость старого ночного сторожа, который сидит в башенке у нас на молу. Этот человек каждый вечер зажигает фонарь, чтобы светить судам, возвращающимся домой. Он скрыт в своей будочке, и рыбаки его не видят; но он внимательно следит за ними, ищет их, зовет, ведет в гавань. Я похож на этого сторожа. Время от времени до меня доходят вести, напоминая обо всем, что я любил. И я слежу за старыми друзьями в бурном жизненном море; я, бедный наблюдатель, которому господь дал будочку, провожаю их мысленным взором.
– А что я делал после Англии? – спросил д’Артаньян.
– Ах, это уже насилие над моим зрением. Я ничего не знаю: глаза мои ослабели. Я жалел, что вы не вспомнили обо мне. Я скорбел о том, что вы меня забыли. Я был не прав. Я снова вижу вас, и это для меня праздник, клянусь вам, – великий праздник! А как поживает Атос? – прибавил Арамис.
– Очень хорошо, благодарю.
– А наш юный питомец Рауль?
– Он, на мой взгляд, унаследовал ловкость своего отца, Атоса, и силу своего опекуна, Портоса.
– А как вы убедились в этом?
– Я в этом убедился как раз накануне отъезда. На Грев-ской площади готовилась казнь: поднялись волнения. Мы очутились среди мятежной толпы, и нам пришлось поработать шпагами. Он действовал отлично.
– Ого! А что же он сделал? – улыбнулся Портос.
– Прежде всего выбросил из окошка человека, точно это был комок ваты.
– Отлично! – похвалил Портос.
– Потом фехтовал, как мы в хорошие дни.
– А почему поднялось возмущение? – спросил Портос.
Д’Артаньян отметил, что Арамис при вопросе Портоса остался совершенно спокоен.
– Из-за двух откупщиков, – ответил он, глядя на Арамиса, – которых повесили по приказанию короля; это были два друга господина Фуке.
Только легкое движение бровей прелата показало, что он слышал слова мушкетера.
– О! – воскликнул Портос. – А как звали этих друзей господина Фуке?
– Д’Эмери и Лиодо, – ответил д’Артаньян. – Вам знакомы эти имена, Арамис?
– Нет, – пренебрежительно проговорил прелат. – Кажется, это финансисты?
– Именно.
– Как, неужели господин Фуке позволил повесить своих друзей? – вознегодовал Портос.
– Почему бы и нет? – спросил Арамис.
– Но мне кажется…
– Если этих несчастных повесили, значит, король велел их казнить. Господин Фуке может управлять финансами, но жизнь и смерть людей не в его власти.
– Все равно, – проворчал Портос, – на месте господина Фуке я бы…
Арамис понял, что Портос сейчас скажет опасную глупость, и прервал разговор, заметив:
– Ну, дорогой д’Артаньян, оставим посторонних. Давайте лучше поговорим о вас.
– Да обо мне вам известно все. Нет, поговорим лучше о вас, Арамис.
– Я уже сказал, мой друг, во мне не осталось Арамиса.
– И даже аббата д’Эрбле?
– Даже его. Перед вами человек, которого господь взял за руку и поднял до положения, превысившего его надежды.
– Бог? – переспросил д’Артаньян.
– Да.
– Гм! Странно. А мне говорили, будто это сделал господин Фуке.
– Кто это сказал? – спросил Арамис, который, несмотря на все свои усилия, не мог скрыть легкого румянца, выступившего на его щеках.
– Базен.
– Глупец!
– Что и говорить, до гения ему далеко. Но он мне сказал это, а я повторяю его слова.
– Я никогда и в глаза не видел господина Фуке, – промолвил Арамис со спокойным и чистым взглядом девушки, ни разу еще не солгавшей.
– Но, – возразил д’Артаньян, – если бы вы видели и даже знали его, в этом нет никакой беды. Господин Фуке – славный человек!
– А!
– Великий политик!
Арамис сделал жест, выражавший полное равнодушие.
– Всемогущий министр!
– Я подчиняюсь только королю и папе, – заметил Арамис.
– Гм! – произнес д’Артаньян самым наивным тоном. – Я говорю так, потому что здесь все бредят Фуке. Равнина принадлежит Фуке; солончаки, которые я собираюсь купить, – собственность Фуке; остров, на котором Портос стал топографом, принадлежит Фуке; гарнизоны принадлежат Фуке, галеры – тоже… Итак, сознаюсь, что меня не удивило бы, если бы вы подчинились ему, вернее, отдали бы в его власть свою епархию. Господин Фуке не король, но он такой же могущественный властелин, как король.
– Слава богу, я никому не принадлежу, кроме себя, – ответил Арамис, который в течение этого разговора следил за каждым движением д’Артаньяна, за каждым взглядом Портоса.
Но Портос остался совершенно неподвижен, а д’Артаньян бесстрастен. Искусный противник, он ловко отпарировал все удары, и ни один не попал в цель. Тем не менее оба приятеля устали от борьбы, и приглашение к ужину было для всех облегчением.
За столом направление разговора переменилось. Кроме того, и Арамис, и д’Артаньян поняли, что ни тому, ни другому не удастся узнать ничего нового.
Портос ничего не понял из всей этой дуэли. Он не проронил ни слова, потому что Арамис знаком приказал ему молчать. И ужин для него был только ужином. Но Портос вполне довольствовался этим.
Итак, ужин прошел чудесно.
Говорили о войне и о финансах, об искусстве и о любви. Арамиса поражало каждое замечание д’Артаньяна о политике.
Изумленные взгляды Арамиса увеличивали недоверие мушкетера, а явное недоверие д’Артаньяна усиливало недоверие Арамиса.
Наконец д’Артаньян умышленно бросил имя Кольбера. Он приберег этот удар напоследок.
– Кто такой Кольбер? – поинтересовался епископ.
«Ну, это уж слишком! – проворчал себе под нос мушкетер. – Не будем же дремать, не будем!»
И он рассказал о Кольбере все подробности, какие Арамис мог пожелать узнать.
Ужин, вернее беседа Арамиса и д’Артаньяна, затянулся до часа ночи.
Ровно в десять Портос заснул на своем стуле, захрапев, как орган.
В полночь его разбудили, чтобы отправить в постель.
– Гм! – проворчал он. – Кажется, я задремал, а между тем все, что вы говорили, было очень интересно.
В час ночи Арамис проводил д’Артаньяна в приготовленную для него комнату, лучшую в епископском дворце. В распоряжение мушкетера было предоставлено двое слуг.
– Завтра в восемь часов, – объявил епископ, прощаясь с д’Артаньяном, – если хотите, мы отправимся кататься верхом; конечно, и Портос поедет с нами.
– В восемь часов? Так поздно? – спросил д’Артаньян.
– Вы знаете, мне необходимо для сна семь часов, – возразил Арамис.
– Правильно.
– Покойной ночи, милый друг. – И Арамис обнял мушкетера.
«Отлично! – мысленно усмехнулся д’Артаньян, когда дверь за Арамисом закрылась. – В пять часов я буду на ногах».
Приняв такое решение, он лег и заснул крепким сном.
