В апреле 1931 года, после двухнедельного пребывания в России, в Париж возвратился один из высших чиновников министерства финансов Марк де Лотри. Молодой человек сделал блестящую карьеру. Он сыграл заметную роль на нескольких финансовых конференциях и в работах по созданию Базельского банка. В деловых кругах к Лотри относились с уважением, ему предлагали посты в самых недоступных административных советах. Когда стало известно, что у него создалось довольно благоприятное впечатление от СССР и что, по его мнению, пятилетний план является своего рода успехом, — это вызвало сильное волнение.

Реакции были различные. Молодые писатели-коммунисты торжествовали. На бирже и в политических сферах поднялась тревога. Уже десять лет, как банкиры и министры придерживались обнадеживающей формулы: «Коммунизм противен человеческой натуре и поэтому обречен на неудачу». И вдруг правоверный экономист, надежда французского финансового мира, изумлен, почти что восхищен! Влиятельные газеты опубликовали несколько его интервью. «Если капитализм намерен бороться, — говорил де Лотри, — он должен теперь же мобилизовать все свои силы. Еще ничто не потеряно, но необходимо проявлять больше понимания». В течение недели передовые статьи одобряли его позицию. Немного спустя стали поговаривать, что он, видимо, оказался не столь компетентным, как предполагали. Начал сказываться закон наименьшей затраты энергии. Проще было изменить репутацию человека, чем изменять европейские методы.

Баронесса Шуэн, которая уже тридцать лет давала по вторникам знаменитые обеды, славившиеся лучшей в Париже кухней, решила, что хорошо было бы устроить прием в честь Лотри. Она всегда группировала приглашенных вокруг какой-нибудь знаменитости, которая должна находиться в центре внимания, и подбирала их так, чтобы разговор был разнообразным и в то же время общим. Для госпожи Шуэн всякое событие было всего лишь темой для застольной беседы. Она дала обед по случаю вступления в войну Америки, обед по случаю перемирия. Со времени революции она еще ни разу не устраивала русского обеда. Объяснялось это отнюдь не робостью или неуменьем. Баронесса не могла принять у себя советского посла по той причине, что была дружна с несчастным великим князем Павлом. Да и принял ли бы ее приглашение посол? А вот обед с Лотри нельзя считать обедом советским. Тут получался именно тот оттенок, какого ей хотелось: обед будет оригинальным, смелым и в то же время не шокирующим. Кого же пригласить еще?

Приемы баронессы Шуэн напоминали собою некую экзотическую похлебку, которая варится беспрерывно и только время от времени пополняется новым куском мяса, пригоршней овощей и свежей водой; на обедах баронессы точно так же имелась и неизменная основа, и подвижные элементы. Незыблемую часть составлял адмирал Гарнье, который со времени кончины барона восседал напротив хозяйки дома, аббат Сениваль и ее кузен Теора, человек невыносимо скучный, но полезный в том отношении, что его можно посадить на конец стола и тем самым удовлетворить самолюбие обидчивых гостей. Переменная часть приглашенных некогда состояла человек из восемнадцати — двадцати. После того как баронессе минуло семьдесят, она стала сокращать ее до шести-семи человек из числа самых избранных. «Двенадцать — отличное число», — говорила она, как прославленный художник сказал бы: «Мне кажется, что в старости я буду писать всего лишь тремя красками». И она добавляла: «Не знаю, может статься, что в конце концов я стану приглашать только восемь, а то и шесть человек».

Обед в честь Лотри давал ей возможность блеснуть опытностью и светским тактом.

«Итак, — рассуждала она, — надо, чтобы разговор шел о финансах и о России… Хорошо будет, если кто-нибудь из мужчин станет возражать Лотри. Приглашу чету Сент-Астье; будут адмирал и Теора, и, следовательно, это поколение будет представлено достаточно… Нужен также финансист из молодых, который мог бы поддержать Лотри… Ну что ж, Эдмон Ольман? Да, конечно, Эдмон Ольман: высшие финансовые сферы, несколько сумасбродные идеи и приятная жена… Нужен министр? Тианж с женой… Молодой депутат? Монте… Дипломат? Бродский… Он поляк и должен знать русских… Какая-нибудь чета из литературного мира? Разумеется, Шмиты…»

Романист и драматург Бертран Шмит три года тому назад женился на Изабелле Марсена, вдове племянника госпожи Шуэн. Баронесса пересчитала записанные ею имена.

— Четырнадцать… Притом избыток мужчин… Постараюсь пригласить Беатрису де Вож и Соланж Вилье… они выезжают без мужей… Шестнадцать. Превосходно!

И она вызвала к себе мажордома.