Когда Эдмон вернулся в Париж, теульская история была уже всем известна. Вилье принимали у себя множество народу; на юге люди жили праздно, следовательно, были болтливы, к тому же такого рода драма всех живо интересовала и никак не могла остаться тайной. Один лишь Проспер Ольман не стал говорить о ней с сыном, а только немедленно дал ему поручение в Лондон, потом в Голландию. Эдмон с небывалым рвением погрузился в работу, и даже самому Бёршу пришлось признать, что в этом хилом молодом человеке, пожалуй, все-таки таится Ольман. Старухи родственницы попробовали было подготовить его к мысли, что надо разъехаться с женой, развестись. Тетя Фанни, глубоко задетая тем, что ее виллу превратили в арену таких событий, проявляла особую настойчивость.

— Дитя мое, после того, что случилось, тебе уже не восстановить семейное счастье, — твердила она. — Я не верю, что такое приключение может быть единственным. Раз у женщины был любовник, значит, будут и другие… Не надо жить иллюзиями.

— Почему тетя Фанни считает, что знает меня лучше, чем я сам? — говорил Эдмон отцу. — Она все твердит: «Кроме Денизы, есть и другие женщины». А я отлично знаю, что есть только она и что только с ней я был счастлив…

Каждые две недели он ездил в Канны и говорил с доктором Казенавом. Старик по-прежнему обнадеживал. Выздоровление идет медленно, но не подлежит сомнению.

— С такими пылкими натурами легче, в них заложены силы… — говорил он. — Отупение, безразличие куда страшнее.

Но он не допускал Эдмона к жене.

— Я остерегаюсь нового кризиса, — говорил он три месяца спустя. — На будущей неделе я позволю ей вам написать.

В следующий приезд доктор передал Эдмону несколько строк, написанных Денизой. Неловкий, искаженный почерк взволновал его. Содержание было несколько бессвязное. Она просила простить ее и приехать, чтобы ее освободить. Доктор Казенав подчеркивал главным образом улучшение ее физического здоровья.

— Она пополнела на два кило. Она начинает заниматься рукоделием, вяжет. В следующий приезд я вам, может быть, разрешу повидаться с ней. Ее все еще тревожат кое-какие странные мысли, но это — как туман; это лжевоспоминания, которые рассеются сами собой.

Две недели спустя доктор встретил Эдмона радостно.

— Теперь, господин Ольман, никаких опасений у меня уже нет. Я сейчас покажу вам жену, состояние у нее вполне нормальное, — в той мере, в какой слово «нормальный» имеет определенный смысл.

Он повез Эдмона в своей машине. Дениза под руку с сиделкой гуляла в саду, по аллее, окаймленной коричневыми вазами с цветами. Внешне она не изменилась. Завидев мужа, она вскрикнула, побежала ему навстречу и обняла.

— Наконец-то! — прошептала она. — Как я ждала этого дня!

Он посмотрел на нее. Только в глазах еще заметна была какая-то тревога.

— Вы возьмете меня с собою, Эдмон? — спросила она с надеждой.

Он робко взглянул на доктора.

— Нет, еще надо подождать, — ответил тот. — Позволяю вам небольшую прогулку, но к вечеру вы должны вернуться… Недели через две, если все пойдет так же хорошо, я верну вам свободу.

Эдмон пошел за машиной. Когда он возвратился, жена была уже в шляпе; настроение у нее было веселое, и она показалась ему совсем прежней Денизой. Доктор Казенав проводил их до калитки. Начиналась весна, было уже тепло. Шофер повез их по окрестностям. Дениза стала расспрашивать об отце Эдмона, о детях.

— Ах, как он будет счастлив снова увидеть вас! — сказал Эдмон. — Он один никогда не пытался разлучить меня с вами.

Она потупилась.

— А вы, дорогой, твердо уверены, что хотите возобновить прежнюю жизнь? Уверены, что простили меня?

Он молча взял ее руку и пожал. Потом, после долгого молчания, сказал:

— А вы? Уверены ли вы, что вас не влечет к чему-то иному? Вынесете ли вы нашу однообразную жизнь?

— Если бы вы только знали, — ответила она, — сколько раз, каждый день, каждую минуту с тех пор, как я выздоровела, я давала себе клятву никогда никого больше не видеть, кроме вас…

— Я не хочу связывать вас каким-либо обетом, — возразил Эдмон.

— Вы такой добрый, мой дорогой! Выполнить обет будет очень легко.

На обратном пути она спросила:

— Где вы остановились, Эдмон? Я хотела бы посмотреть вашу комнату…

Он мгновенье колебался. Разумно ли это? Что скажет доктор Казенав? Но он не мог противостоять ей. Когда они вошли в комнату, Дениза прижалась к нему.

— Не бросайте меня, — сказала она серьезно, и в ее голосе прозвучала какая-то чувственная нотка, которой он у нее прежде не замечал.

Вечером сиделка доложила доктору Казенаву: звонил господин Ольман и предупредил, что жена осталась у него в гостинице. Доктор, что-то писавший в это время, поднял голову.

— Я так и знал, что она к нам не вернется, — сказал он.

Сиделка улыбнулась.

На другой день Ольманы вернулись в Париж.