4
ОБЪЯВЛЕНИЕ В «ТАЙМС»

Считалось, что Роберт Одли практикует в качестве адвоката. В этом качестве он был внесен в списки британских законников, в этом качестве открыл свою контору на Фигтри-Корт в Темпле и в этом качестве проучился положенное количество семестров, вытерпев грандиозную пытку, без которой ни один будущий жрец правосудия не добьется известности и не сколотит состояние. Если все вышеупомянутое необходимо для того, чтобы джентльмен стал адвокатом, то Роберт Одли, конечно, был самым настоящим адвокатом.

При всем том он не вел ни одного дела, не пытался вести ни одно дело и не испытал угрызений совести из-за того, что за все пять лет, пока на одной из дверей на Фигтри-Корт красовалась табличка с его именем, у него так и не возникло желания это сделать.

Он был красивым, ленивым и беззаботным молодым человеком двадцати семи лет, единственным сыном младшего брата сэра Майкла Одли. Отец завещал ему 400 фунтов годовой ренты, а друзья не однажды советовали увеличить доходы, добившись права адвокатской практики. Он, поразмыслив, решил, что, противясь их желаниям, он доставит себе больше хлопот, чем бесконечные семестры юридического факультета и открытие конторы в Темпле, и потому выбрал второе и, не краснея, подался в адвокаты.

Когда на улице стояла невыносимая жара, он принимался курить немецкие трубки и читать французские романы, а когда это не помогало, расстегивал ворот рубахи и отправлялся полежать где-нибудь в тени Темпл-Парка, заявляя степенным судьям, что совершенно доконал себя работой.

Хитрые старые судьи, конечно, посмеивались над ним, но все они сходились на том, что Роберт Одли — хороший парень, великодушный парень и при этом довольно чудной парень, но при всей его вялости, нерешительности и лени Роберт Одли — ума палата и кладезь добродушного юмора. Такой, решили они, карьеры не сделает, зато и мухи не обидит.

Первая встречная шавка, чувствуя в нем родственную душу, почитала долгом возложить на Роберта Одли ответственность за свою дальнейшую судьбу, и наш герой, подтверждая ходившую о нем славу, превратил свою адвокатскую контору в образцовую псарню, регулярно приводя туда бездомных собак.

Охотничий сезон Роберт всегда проводил в Одли-Корт, но славы библейского богатыря и охотника Нимрода он не стяжал, ибо предпочитал неспешно въезжать в лесную чащу на кроткой кобыле, широкой в кости и без фантазий в голове, держась на внушительном расстоянии от завзятых наездников. Лошадь его прекрасно понимала: ей тоже менее всего хотелось присутствовать при умерщвлении затравленной лисицы.

Дядюшка души не чаял в молодом человеке, зато его кузина — легкомысленная, хорошенькая, мордашкой вылитый цыганенок, а характером чистый сорванец, — кузина его, мисс Алисия Одли, терпеть его не могла. Окружающие считали, что склонности, пристрастия и предпочтения молодой леди, единственной наследницы огромного состояния, достойны всяческого поощрения, но Роберт Одли был не из их числа. Алисия премиленькая девушка, говаривал он, прелестная девушка, серьезная девушка — одним словом, редкая девушка, одна на тысячу. Так говорил Роберт Одли, и выше этого его воодушевление не воспаряло. В его праздном уме даже не забрезжила мысль о том, чтобы добиться расположения девушки и обратить это обстоятельство в свою пользу. Сомневаюсь, имел ли он точное представление о состоянии дядюшки, но не сомневаюсь, что ни разу Роберт Одли не попытался устроить так, чтобы часть этого состояния перекочевала в его карман. Вот почему, когда в одно прекрасное весеннее утро, месяца за три до описываемых событий, почтальон принес ему свадебное приглашение от сэра Майкла и леди Одли, а также негодующее письмо от кузины, сообщавшей, что ее отец женится на молоденькой, не старше самой Алисии вертихвостке, не замечательной ничем, кроме соломенных кудряшек да беспрерывного хихиканья (ибо, к прискорбию своему, должна сообщить, что предубеждение мисс Одли побудило ее именно таким образом описать чудесный музыкальный смех, который так восхищал в недавней мисс Люси Грэхем), — когда, повторяю, вся эта корреспонденция попала к Роберту Одли, он не выказал ни досады, ни удивления. Сердитое письмо Алисии, испещренное многочисленными помарками, он прочел хладнокровно, не вынимая изо рта немецкую трубку, и, закончив чтение, бросил письмо и приглашение в корзину для ненужных бумаг, а затем отложил трубку в сторону и не без некоторого усилия заставил себя поразмыслить о том, что только что узнал.

— Я всегда говорил, что старик рано или поздно женится, — пробормотал он через полчаса. — Мачеха с падчерицей, конечно же, перегрызутся между собой, но, надеюсь, на время охотничьего сезона они воздержатся от скандалов и не наговорят друг другу гадостей за обеденным столом: свары пагубно влияют на пищеварение.

В полдень на следующий день после событий, описанных в предыдущей главе, Роберт Одли, покинув Темпль, отправился в Сити: он в недобрый час поручился за своего нуждающегося друга и сейчас, чтобы уплатить по векселям, должен был продать половину своей годовой ренты.

Закончив дела в Сити, Одли двинулся в обратный путь, но по дороге его чуть не сбил с ног некий молодой человек приблизительно его возраста, пожелавший обогнать Роберта и первым войти в узкий переулок.

— Пожалуйста, будьте повнимательней, друг мой! — с мягким укором промолвил наш герой. — Могли бы, в конце концов, предупредить, что торопитесь, и не наступать мне на пятки.

Незнакомец резко остановился, устремив на Роберта тяжелый взгляд.

— Ба! — с изумлением воскликнул он, и лицо его просветлело. — Подумать только, я прибыл в Англию лишь вчера вечером, и на следующее же утро встречаю именно тебя. Какая удача!

— Похоже, я вас где-то встречал, мой бородатый ДРУГ, — заметил Роберт Одли, внимательно вглядываясь в собеседника, — но пусть меня повесят, если я помню, когда это было и где.

— Что? — воскликнул незнакомец. — Ты хочешь сказать, что забыл Джорджа Толбойза?

— Нет, конечно же, нет! — в тон ему ответил Роберт Одли и, обняв старого друга за плечи, увлек его в ближайшую тень. — Ну, выкладывай, что ты и как ты.

И Джордж Толбойз рассказал — все то же самое, что рассказывал десять дней назад гувернантке на борту «Аргуса», а затем, не переводя дыхания, показал пачку ассигнаций и сообщил, что собирается передать их — это здесь неподалеку — своим давнишним банкирам.

— Хочешь верь, хочешь нет, — сказал Роберт Одли, — но я только что от них. — Пойдем вместе, я улажу дело в пять минут.

Дело они уладили за четверть часа, а потом Роберт Одли предложил отправиться в «Корону и скипетр», или в «Замок», или в «Ричмонд», чтобы пообедать и вспомнить добрые старые времена, когда они вместе учились в Итоне.

— Нет, — решительно мотнув головой, сказал Джордж Толбойз, — прежде, чем мы куда-нибудь пойдем, прежде, чем я побреюсь, и прежде, чем мы перекусим, я должен зайти в кофейню на Бридж-стрит, что в Вестминстере: там меня ждет письмо от жены.

— Тогда я пойду с тобой, — сказал Роберт. — Так ты женат? Господи, какая глупая шутка!

И они отправились на Бридж-стрит.

— Я построю виллу на берегу Темзы, Боб, — с жаром воскликнул Джордж. — Построю для женушки и для себя. А еще, дружище, у меня будет яхта, и ты сможешь нежиться на палубе и курить трубку, а моя женушка будет играть на гитаре и что-нибудь напевать. Она у меня ужасно похожа на… Забыл, как их зовут, но это те, которые смутили беднягу Одиссея и чуть было не совратили его с пути истинного. (Бедняга Джордж был явно не в ладах с мифологией.)

Официанты из вестминстерской кофейни с удивлением уставились на бородатого посетителя — глаза ввалившиеся, платье колониального покроя, возбужденного, бурного, шумливого.

— Я частенько захаживал в ваше заведение, — сказал Джордж Толбойз, — захаживал в прежние времена, когда служил в драгунах. Пожалуйста, бутылку содовой, а также письмо на мое имя.

Официант принес молодым людям заказанную бутылку.

— А письма для вас нет, сэр, — сказал он.

Джордж побледнел.

— То есть как это нет? Может, вы не расслышали мою фамилию? Называю по буквам: т, о, л, б, о, й, з. Сходите и поищите. Письмо непременно должно быть.

Официант пожал плечами и вышел из комнаты. Через три минуты он вернулся.

— На полке для корреспонденции только три письма, сэр, — сказал он. — Для Брауна, Сандерсона и Пинчбека. Ничего похожего на Толбойза, сэр.

Молодой человек молча выпил стакан содовой, затем положил локти на стол и закрыл лицо руками. Весь его вид выражал неизбывное горе, и Роберт Одли, чувствуя это, не решился обратиться к нему с вопросом.

Мало-помалу Джордж пришел в себя. Подняв глаза, он машинально вытащил из кучи лежавших тут же журналов захватанный экземпляр «Таймс» суточной давности и устремил стеклянный взгляд на первую страницу.

Там, где помешают списки умерших, его внимание привлек один абзац. Он долго смотрел на него — как долго, я и сама не знаю, и, когда подтолкнул газету в сторону Роберта Одли, был настолько бледен, что этого не мог скрыть даже колониальный загар.

Не промолвив ни слова, он указал пальцем на строчки, где было напечатано следующее: