18
НЕЖДАННАЯ ГОСТЬЯ

Утром следующего дня, когда часы пробили одиннадцать, Роберт Одли сидел за обеденным столом, нехотя просматривая местную газету. Собачонки вертелись рядом, ожидая подачки.

Роберт взглянул в окно. Снег валил, не переставая — погода для прогулок весьма неподходящая, и потому Роберт очень удивился, заметив невдалеке одноконную карету, которая медленно поднималась в гору.

— И одолела же кого-то страсть к путешествиям в такую пору! — усмехнулся Роберт и сел в кресло у камина.

Через несколько минут Фиби Маркс, войдя к нему в комнату, объявила, что приехала леди Одли.

— Леди Одли! Ну конечно, конечно, весьма рад, — сказал Роберт, а затем, когда Фиби вышла, процедил сквозь зубы: — Глупый ход, миледи. Уж от вас-то я такого не ожидал.

Дурная погода нисколько не подействовала на прекрасную гостью. Она вошла, кутаясь в те самые соболя, что Роберт Одли купил ей в России, — свежая, задорная, излучающая свет и очарование.

Роберт Одли взглянул на гостью с тайным сожалением.

— Фу, какое утро, мистер Одли! — воскликнула миледи, смахивая снег с роскошной муфты.

— Да, хорошего мало. Почему же вы приехали сюда в самый снегопад?

— Потому, что хотела повидаться с вами.

— Вот как?

— Да, мистер Одли. С вами обошлись не слишком дружелюбно, и я приехала извиниться.

— Не нужно мне никаких извинений, леди Одли.

— Но с вами поступили несправедливо. Вам так славно жилось в Одли-Корт, но мой дорогой, мой глупый супруг вбил себе в голову, что восемь-девять-двенадцать сигар, выкуренных его племянником в моем будуаре, могут нарушить мое душевное равновесие. И вот результат: наш маленький милый семейный круг распался!

— Леди Одли, — твердо сказал Роберт, — я не хочу, чтобы горе и бесчестье моего дядюшки были связаны с моим именем. И потому лучше мне быть вне вашего дома. И потому лучше бы я вообще не переступал его порог!

Миледи недоуменно пожала плечами.

— Вы говорите загадками, мистер Одли. Не взыщите, если бедная женщина не сможет их разгадать.

Роберт промолчал.

— Вы можете поступать, как вам угодно, — сказала леди Одли, — но ответьте: что привело вас в это мрачное место?

— Любопытство.

— Любопытство?

— Да, миледи, меня заинтересовал хозяин постоялого двора — здоровяк с бычьей шеей, рыжими патлами и хитрыми серыми глазами. Опасный он человек, миледи. Не дай бог попасть к такому в зависимость!

По лицу миледи пробежала внезапная тень.

— Что я вам такого сделала, Роберт Одли? — воскликнула она. — За что вы меня ненавидите?

— У меня был друг, леди Одли, — печально сказал Роберт. — С тех пор как он пропал, я обозлился на весь белый свет.

— Вы имеете в виду мистера Толбойза, который отправился в Австралию?

— Да, того самого Джорджа Толбойза, который, как мне сообщили, уехал в Ливерпуль, чтобы оттуда плыть в Австралию. Якобы в Австралию.

— Вы сказали «якобы». Значит, вы не верите, что он отбыл в Австралию?

— Не верю.

— Почему?

— Извините, миледи, я не стану отвечать на этот вопрос.

— Как хотите.

— Через неделю после того, как мой друг исчез, — продолжил Роберт Одли, — я поместил объявление в газетах Сиднея и Мельбурна, где просил Джорджа известить меня о своем местопребывании, а также просил всех, кто его знает, сообщить мне о нем любые сведения. Джордж Толбойз покинул Эссекс, или исчез из Эссекса, 7 сентября. По моим расчетам, к концу этого месяца я уже должен получить хоть какой-нибудь ответ на свое объявление. Сегодня 27 декабря; времени осталось совсем мало.

— А если вы не получите ответа?

— Это будет означать, что мои страхи небезосновательны, и тогда я начну действовать.

— И что же вы намерены предпринять?

— Ах, леди Одли, вы лишний раз напоминаете мне о том, какими ничтожными средствами я располагаю, приступая к этому делу. Моего друга могли убить здесь, на постоялом дворе, и закопать под этим полом — вот под этим самым, на котором я сейчас стою; и я, прожив здесь целый год, могу уехать ни с чем, так ничего и, не узнав, словно никогда не переступал порога этого дома. Много ли мы знаем о тайнах, витающих в домах, которые мы посещаем? Грязные дела совершаются под самым гостеприимным кровом, а самые страшные преступления — среди такого благолепия, что не найти ни единого пятнышка, ни единой царапины, которые поведали бы о том, что здесь произошло на самом деле. Я не верю в магию и в кровавые пятна, которые якобы не может стереть никакое время. Но я верю в то, что мы можем дышать воздухом тех мест, где было совершено преступление, и спазмы не стиснут нам горло, ибо нас хранит спасительное незнание. Я верю в то, что мы можем, глядя на улыбчивое лицо убийцы, восхищаться покоем, что исходит от его красоты.

— С каким вкусом вы рассуждаете о подобных мерзостях! — с язвительной усмешкой заметила леди Одли. — Честное слово, вам следовало стать полицейским детективом.

— Я и сам иногда думаю, что из меня вышел бы неплохой сыщик.

— Почему?

— Потому что у меня есть выдержка и терпение.

— Однако вернемся к Джорджу Толбойзу. Допустим, вы не получили ответа на свои объявления, допустим, вы сочли, что его нет в живых. Что дальше?

— Дальше? Я внимательно осмотрю все вещи, что остались после него у меня в квартире.

— Понятно! — засмеялась леди Одли. — Пальто, жилетки, стоптанные башмаки, пенковые трубки и тому подобное.

— Нет, миледи, — письма, письма от его друзей, от старых школьных товарищей, от его отца и сослуживцев.

— Вот как?

— Да; а также письма от его жены.

Несколько минут миледи молчала, задумчиво глядя на огонь, трепетавший в камине.

— А вы когда-нибудь видели письма покойной миссис Толбойз? — наконец спросила она.

— Нет. Боюсь, это обычные женские каракули, проку от которых будет мало. Иное дело — вы: не многие обладают столь прелестным и необычным почерком.

— Вы что же, знаете мой почерк?

— Знаю, и очень хорошо.

Миледи взяла свою муфту, которую в начале разговора положила на спинку кресла, и встала, собираясь уходить.

— Вы отклонили мои извинения, мистер Одли, — сказала она, — но, надеюсь, вы не сомневаетесь в искренности моих чувств.

— Нисколько не сомневаюсь, миледи.

— Тогда до свиданья, и, пожалуйста, не задерживайтесь тут надолго, если не хотите вернуться на Фигтри-Корт, заполучив простуду и прострел в поясницу.

— В Лондон я возвращаюсь завтра утром, завтра же и займусь письмами Джорджа.

— Счастливого пути. И еще раз до свиданья.

Женщина протянула ему руку для поцелуя. Роберт вдруг заметил, какими крохотными кажутся эти пальчики на его ладони, и подумал, что, если бы жестокость продиктовала ему сейчас свою злую волю, он мог бы сломать их — легко, походя, как бы ненароком.

Он проводил миледи до кареты. Карета тронулась с места, но отправилась она не по направлению к Одли-Корт, а в сторону Брентвуда, что располагался в шести милях от холма Маунт-Станнинг.

Часа через полтора Роберт вышел на порог дома и, закурив сигару, взглянул на окрестные поля, побелевшие от нескончаемого снегопада. Вдруг, к немалому своему изумлению, он заметил знакомую одноконную карету. Она приближалась к постоялому двору, на этот раз — пустая.

— Разве вы не отвезли миледи в Одли-Корт? — спросил он кучера, когда тот, остановившись у ворот, потребовал у хозяев кружку горячего эля, сдобренного специями.

— Я только что из Брентвуда, с железнодорожной станции, — ответил кучер. — Миледи уедала поездом, что отходит в 12.40.

— Уехала? В Лондон?

— В Лондон, сэр.

— Час от часу не легче! — промолвил Роберт, возвращаясь к себе. — Значит, и мне нужно отправляться, следующим же поездом. Кажется, я знаю, где искать миледи.

Он запаковал чемодан, заплатил по счету — Фиби Маркс составила его со всей скрупулезностью, на какую была способна, — привязал собачонок на одну цепь, застегнув ее раздвоенный конец на кожаных ошейниках, и, взяв экипаж здесь же, на постоялом дворе, двинулся в Брентвуд. Он поспел на трехчасовой экспресс, занял место в углу пустого вагона первого класса, с удовольствием развалился в огромном кресле и закурил, отмахнувшись от сделанных ему замечаний.

— Пусть железнодорожная компания устанавливает столько правил, сколько ей нравится, — пробормотал он, — но я буду дымить манильской сигарой до тех пор, пока у меня в кармане есть лишние полкроны, чтобы заплатить проводнику!