Книга: Сезон туманов (сборник)
Назад: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СПИРАЛЬ
Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЛАНЕТА БЕЛЫХ НОЧЕЙ

Долгий восход на Энне

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОСТИ ИЗ БЕЗДНЫ

1

День начался с обычной рутины. При загрузке перепутали судовые документы, и на Пирену вместо холодильников прибыли ванны для электролизов. Один автоматический транспорт затерялся где-то между Эланой и Торгосом. Патруль запрашивал, нужно ли начинать поиск. На Серпасе председатель Совета требовал отставки из-за того, что не удовлетворили его просьбу о внеочередном отпуске…
Ротанов вздохнул и отодвинул пачку радиограмм. Он не был в отпуске уже два года. Можно найти для этого время, но, оставаясь здесь, на Регосе, он все равно не отключится от повседневной текучки, и отпуск превратится в пустую формальность.
А если лететь на Землю… Месяц разгона, месяц торможения… Внепространственный переход в любой конец занимал не меньше двух месяцев. Слишком долгий срок для пассажирской каюты.
«Тяжеловат я стал на подъем», – устало подумал Ротанов. За последние год-два его не тянуло на Землю. Возможно, причина было в том, что Олег женился. Это событие заставило Ротанова острее почувствовать собственное одиночество. Его личная жизнь так и не сложилась.
В коллективе сотрудников управления внеземных поселений он чувствовал себя отчужденно, изолированно. Кто был в этом виноват? Наверно, он сам.
Пост руководителя управления, который он занимал, являясь, по существу, верховным администратором как самого Регоса, так и многочисленных земных колоний, разраставшихся за последние годы с неудержимой быстротой, невольно заставлял его выдерживать некую дистанцию в отношениях с сотрудниками. Почему-то раньше, в дальних экспедициях, он не испытывал подобной необходимости.
Подчиняясь не совсем понятным закономерностям, его мысль снова вернулась к Земле, к Олегу… Так ли уж он счастлив в своей семейной жизни? Жены его Ротанов не знал; самого Олега не видел больше двух лет, с тех пор как тот перешел в службу дальней разведки.
Дальнюю разведку Ротанов недолюбливал. Возможно, потому, что с каждым новым открытием очередной годной для заселения планеты множилось количество проблем, лавиной обрушивавшихся на Регос, на его управление и на него самого… Но скорее всего причина была в другом. Не мог он спокойно слышать слов: «дальняя разведка». И зависть в них была, и тоска по отшумевшим походам его юности, и горечь. Только в этом он, пожалуй, не смог бы признаться даже самому себе. И потому недоуменно пожал плечами и проворчал, имея в виду Олега: «Как можно жениться, если появляешься дома только во время отпуска?..» Вот и сейчас исследовательский крейсер «Ленинград» под командой Олега седьмой месяц находился в свободном поиске, и не было от него никаких известий… Впрочем, их и не могло быть до истечения срока похода. И хотя Ротанов хорошо понимал физическую невозможность любой связи на сверхдальних расстояниях, он невольно подумал: каково незнакомой ему женщине – жене Олега – жить каждый год в этой звенящей неизвестности… Случалось, и не так уж редко, из далеких неисследованных областей Галактики корабли не возвращались. Бесполезны были тогда любые спасательные экспедиции. Слишком необъятным оказывался район поиска. Особенно если маршрут состоял из нескольких сверхпространственных бросков.
Потянувшись к пульту, Ротанов включил видеоокно. Экран в полстены замерцал и почти сразу растаял, открыв взгляду унылую песчаную равнину, без единого холмика, поросшую редкими синими кустиками регосской колючки. Планета-космодром. Идеальное место для пересылочной и сортировочной базы. Совет решил, что управляющий центр внешних поселений должен находиться именно здесь, поближе к крупным колониям, подальше от Земли… «Но ведь ты же не возражал?» – спросил он себя, все еще стараясь найти в открывшемся пейзаже некую точку, пятно, место, на котором мог бы остановить взгляд. Но его не нашлось. Пустыня казалась совершенно одинаковой, совершенно однородной. Ежедневные старты космических транспортов не могли нарушить экологическое равновесие этой планеты.
«Разве я мог возражать доводам Совета? Все было продумано, логично, безусловно правильно». Ротанов щелкнул еще одним тумблером. Он любил в свободные минуты путешествовать с этажа на этаж своей базы, оставаясь невидимым и неслышимым. Вот и сейчас электронное чрево машины послушно создало полную иллюзию движения в лифте. В объемном экране мелькали многометровые перекрытия этажей. Стальные балки пролетов, кабели энергосвязи. Появилась надпись: «Минус четвертый».
Ротанов остановил падение и направил движение невидимой камеры в глубь этажа. Длинные и узкие проходы складских помещений, забитые контейнерами, не интересовали его.
Шесть минут подряд на экране не прекращалось мелькание глухих, без единого просвета штабелей ящиков, однообразных унифицированных контейнеров, заполненных запасными частями и различным оборудованием для земных поселений на дальних звездах.
С каждым годом возрастал объем перевозок. База постепенно превращалась в гигантский склад. Этого он не мог предвидеть, когда отстаивал на Совете ее проект. «Для чего вы зарываетесь в грунт? – спросили его тогда. – Зачем вообще нужны все эти укрепления, орбитальные станции прикрытия, силовая защита? Что вы там собираетесь строить? Базу или крепость?» И он ответил: «Нам нужен форпост. Защищенная от любых случайностей база для заселения дальних звездных систем. Мы еще юнцы в космосе. Всего лишь несколько десятилетий летаем к звездам и уже натолкнулись на остатки иных могучих цивилизаций. Мы пока не встречали врагов. Но это не значит, что так будет всегда. Мы создаем открытые, ничем не защищенные поселения на чужих планетах. До сих пор это было оправдано. Но по крайней мере у этих поселений должна быть база, защищенная от любых случайностей, чтобы в случае необходимости нам было куда отступить».
Доводы показались достаточно убедительными. Совет его поддержал, и вот теперь они имеют этот мощный, укрепленный склад.
Почти шестьдесят процентов территории базы занимают различные перевалочные грузы, ремонтные мастерские… Ангары забиты транспортниками. На поверхности планеты приходится создавать временные легкие бараки для наименее важных грузов. А ведь он хотел построить базу так, чтобы с воздуха ничто не выдавало могучее, уходящее глубоко под скальное основание планеты сооружение… Оправдали ли прошедшие годы немалые средства и усилия, затраченные на создание этой космической крепости?
Кто знает. Сейчас еще рано судить. Время в космосе измеряется иными мерками. И хотя его опасения встречи с грозным внешним противником как будто уменьшились, появились новые проблемы.
Чем дальше уходят земные форпосты, чем больше осваивается планет и чем больше проходит времени, тем слабее становятся связи с родной планетой, тем независимей чувствуют себя земные колонии, развивающие собственную могучую промышленность, все меньше и меньше нуждающуюся в постоянной поддержке Земли. Как далеко зайдут эти изменения? Какие новые конфликты и проблемы породит раздробленность земной федерации?
Незаметно, исподволь идет процесс изменения самих колонистов. Их физической структуры, их психики. Тех, кто родился на Регосе, не спутаешь с теми, кто провел всю жизнь на Ароне… Как далеко зайдет этот процесс, во что, в конце концов, превратится рассеянное по дальним звездам человечество? Сохранит ли единство, верность своей далекой родине?
Наконец многокилометровые складские коридоры кончились. Камера перенесла Ротанова в рубку управления четвертого этажа.
Дежурил Османов, и, конечно, вместо того, чтобы следить за автоматикой и контролировать проходы между перекрытиями, он читал в микропроекторе какой-то роман.
Впрочем, автоматика не нуждалась в контроле. А дежурства лишь дань уставу. Слишком многое у них на базе постепенно становилось пустой формальностью. В конце концов, никто не считал Регос военной базой.
«Пункт управления, пересыльный ракетодром для грузов. Хорошо оснащенный ангарный склад – вот что мы теперь такое…»
Где-то под потолком раздался густой басовитый звук гонга. Время обеда. Секунду Ротанов размышлял, не пойти ли в общую столовую, но, представив себе интерес, который вызовет там его неожиданное появление, решил не изменять давним привычкам.
Набрав на пульте команду кухонным роботам доставить обед в свой кабинет, он услышал за стеной легкое гудение лифта. Кабинет наполнили запахи восточных пряностей и баранины. Очевидно, обед сегодня приготовлен по старинным тибетским рецептам, а баранина скорей всего синтетическая.
Ротанов не помнил, заказывал ли он вчера это блюдо, но предпочел не выяснять. За последние дни автоповар все чаще проявлял собственную инициативу в составлении меню и вносил коррективы в сделанные заказы.
Чем сложнее система, тем трудней удерживать ее в рамках первоначальных параметров. Что-то постоянно ломалось, выходило из строя, капризничало, и не было ни времени, ни сил заниматься второстепенными мелочами.
С каждым годом все трудней и трудней становилось выбивать новые ресурсы. В Совете прекрасно понимали, что Регос превратился в слишком дорогую затею, так и не выполнившую своей основной функции – защиты землян от внешних враждебных сил космоса.
Ротанов совсем было собрался открыть дверцу кухонного лифта, когда на контрольном дисплее у пульта замерцал сигнал.
– Не дадут пообедать, – сердито проворчал он, однако экран включил и даже не подал вида, что недоволен неурочным вызовом.
– Простите, шеф, но поступила срочная депеша с Алкола. – Дежурный остановился, заметив взгляд, брошенный Ротановым на дверцу кухонного лифта.
– Я слушаю тебя, Антон. Что там у них стряслось? Может быть, подал в отставку председатель Совета колонистов? Этот Сизов испортил нам немало крови.
– Они сообщают, что в этом году не смогут выполнить план поставок иргона. Посылают нам последний транспорт. В результате мы недополучим более четырехсот тонн.
– А наши резервы?
– После срыва в прошлом квартале у нас осталось не более двухсот тонн.
– Хорошо. Я подумаю, что можно сделать.
Ротанов отключился, встал и прошелся по кабинету. В некотором смысле он превратил базу на Регосе в своеобразный буфер между Землей и ее колониями.
Создав здесь огромные склады, накопив запчасти и механизмы, поступающие с Земли, и продукцию колоний, до поры до времени ему удавалось корректировать планы поставок, обходить и сглаживать наиболее острые углы. Смягчать возникающие противоречия. Но все чище появлялись дыры, которые не удавалось заткнуть. Все жестче проявлялась излишне централизованная политика внешнего Совета Земли. Все чаще отдел Ротанова оказывался под двойным прессом. Колонисты жаловались непосредственно в Совет, минуя базу, на урезанные поставки оборудования.
Сизову удалось однажды раскопать для Совета даже дело с исчезнувшим транспортом. На этот автоматический транспорт с отказавшим двигателем случайно наткнулись патрульные корабли базы и вместо того, чтобы переправить адресату, отбуксировали его на Регос. Весь груз пошел на пополнение резервного фонда базы. Используя свой авторитет и старые знакомства, Ротанову удалось в конце концов замять дело с транспортом. Но становилось все очевидней, что на Землю просачиваются сведения о его «складской» деятельности на Регосе, о его самоличных коррективах в планах взаимных поставок.
Со дня на день можно было ждать ревизора… Ну, может быть, не совсем ревизора. Наверное, придумают для инспекции какую-нибудь вполне невинную вывеску. Его вес в Совете все еще достаточен. Противники не пойдут против него в открытую, не имея на руках неопровержимые доказательства. Тем более они постараются сделать все, чтобы получить эти доказательства. Слишком уж независимую самостоятельную политику вело управление внеземных поселений.
Основная причина сегодняшних бед Регоса – в разобщенности отдельных частей Земной Федерации. Полностью с этой проблемой не смогли справиться даже сверхпространственные корабли. На разгон и торможение уходило что-то около двух месяцев, срок вроде бы и не очень большой, но подводила связь. Между колониями не существовало иной связи, кроме почтовой. Радиоволны шли от звезды к звезде долгие годы. Свежие новости приходили лишь с очередным кораблем, с опозданием на два месяца. Дело даже не в этом. Как-то так получалось, что, оторвавшись от Земли, освоив новую планету, люди переставали чувствовать себя гражданами далекой Земли. Они становились патриотами своей новой родины. Ее интересы считали важней всего. И с этими настроениями, с этой разрывающей Федерацию центробежной силой с каждым годом становилось все трудней бороться. Пока на освоенных планетах родилось только первое поколение землян. Память о далекой для них родине была все еще сильна. Но что будет дальше?
«Может, так и должно быть? Чего, собственно, я опасаюсь? Почему так упорно стараюсь удержать развал этого многоликого организма? Если космос и дальше не окажет сопротивления вторжению – тогда все в порядке. Тогда людям не обязательно держаться всем вместе. Однако, разобщившись, мы станем легко уязвимы. Космос велик, велико время, в течение которого под светом далеких звезд могли родиться неизвестные нам цивилизации. Ничего не значит, что сегодня мы еще не столкнулись с ними. Нам просто везло. Ведь были уже рэниты. Были и куда-то бесследно исчезли, оставив после себя условия для зарождения новой цивилизации синглитов. Никто из нас не знает, во что она превратится в будущем. И неизвестно, какие сюрпризы ждут нас на еще не открытых звездах. Мы постоянно должны быть готовы к любым неожиданностям. Слишком дорого давался каждый наш шаг вперед. Наверняка это многие понимают. Только потому Совет и смотрит сквозь пальцы на манипуляции Регоса с поставками. Но это не может продолжаться слишком долго. Еще две-три истории, подобные пропавшему транспорту, и на его месте вполне может оказаться человек, хорошо владеющий инструкциями и недостаточно знающий космос. Тогда все пойдет прахом. Ничего не стоит доказать, что огромные резервы труда и энергии, сконцентрированные на базе, лежат мертвым бесполезным грузом, ржавеют и постепенно теряют ценность. И это будет почти верно… Почти».
Ротанов обошел стол, задумчиво перевернул папку с целой кипой перфокарт. Последняя почта с Земли. Рекомендации, резолюции, инструкции, уточнения, запросы и протесты. Разбираться в этой груде ему не хотелось. Может быть, оттого, что с каждым разом требования Земли становились все нереальней, все дальше от действительных проблем, которыми они здесь жили… Вдруг он подумал, что рассуждает сейчас как заправский колонист. «А я и есть колонист, потому и вижу отсюда всю проблему иначе – отчетливей, острее». Зуммер над дверью пискнул, и Ротанов нажал клавишу, открывавшую входную дверь.
Вошел незнакомый молодой человек. Щелкнув каблуками, он представился по всей форме.
Ну, конечно, он не мог ждать. Конечно, спешил представиться, считал это очень важным. Ротанов вздохнул и взял из рук юноши пластиковую карточку. Естественно, отличник, и хватит его года на два. Два года он будет ждать событий, которые так и не произойдут. Схваток, которые не состоятся. Приключений, которых здесь не бывает. Потом ему надоест. В лучшем случае его охватит тоска по Земле и он начнет искать юридические лазейки в законе, обязывающем его четыре года отработать на выбранном объекте. А в худшем… в худшем он замкнется, упрячет свою тоску поглубже… Постепенно из всего этого родится равнодушие.
Если бы ему дали право сразу же отправлять обратно этих неоперившихся мальчишек! Интересно, что их сюда привлекает? Его личная слава или базу на Регосе все еще считают форпостом человечества, неким космическим бастионом?
– Вы, очевидно, будете настаивать, чтобы я поставил вас оператором защитных блоков, или, на худой конец, собираетесь пострелять из лазерных пушек?
– По специальности я энтропист. В карточке написано…
– Возможно. Я предпочитаю о каждом из сотрудников базы составлять собственное мнение и поэтому редко читаю карточки. Так что же такое энтропистика? Что-то я не слышал о такой науке.
– Это новая отрасль философии. Наука, изучающая особенности энтропии в больших замкнутых системах.
– Да? И что же, на Земле для вас не нашлось подходящих систем?
– На Земле они все находятся во взаимодействии, законы энтропии проявляются не так отчетливо, как здесь. На Земле нет достаточно больших и в то же время полностью изолированных систем, таких, как ваша.
– Не такие уж мы изолированные, – слегка обиделся Ротанов. – Ежемесячно сюда приходят до десятка транспортов.
Юноша молчал, и Ротанов подумал, что он не так прост, как показалось с первого взгляда. Лицо умное, но, пожалуй, чересчур худое. Наверняка увлекается новомодными нынче сверхсенсорными тренировками. Беседа слишком уж затянулась для первой встречи с молодым специалистом. Неожиданно Ротанов почувствовал тревогу. Только контролера ему сейчас не хватало! Сизов в Совете вполне мог устроить для него такой сюрприз, ему давно не нравилась слишком большая и явная автономия Регоса.
– Чем вы конкретно собираетесь у нас заниматься?
– Я буду собирать факты, обдумывать их, делать выводы. Энтропистика сегодня скорее теоретическая наука. Она редко находит конкретные прикладные задачи, но, может, мне повезет.
Ротанов чувствовал, что его необоснованная неприязнь к этому юноше крепнет.
– Иными словами, у вас не будет никакого определенного участка работы?
– Мне придется собирать самый разнородный материал. И пока я еще не знаю, в каком именно месте, на каком участке обнаружится что-нибудь действительно интересное…
– Так дело не пойдет. Здесь не испытательный полигон, а космическая база… – Ротанов чуть было не сказан «военизированная», но вовремя изменил формулировку. – Во всяком случае, у нас действует соответствующий устав, порядок, который никто не нарушает. У каждого человека есть свое конкретное место. Будет оно и у вас.
С минуту он молчал, ожидая возражений. Самое время энтрописту козырнуть своими особыми полномочиями, если они у него были, или хотя бы знакомствами, связями. Но паренек не так прост. Он вытянулся и ел теперь Ротанова глазами, демонстрируя полную готовность выполнять любое распоряжение начальства. Одно из двух: или он ошибся на его счет, или ему попался достойный противник. Так или иначе, беседу давно следовало бы закончить.
– Насколько я помню, энтропистика главным образом занимается изучением баланса энергии между двумя пространственными средами?
Он заметил мелькнувшее в глазах юноши удивление и усмехнулся про себя: «Не такие уж мы тут серые».
– Это один из разделов…
– Ну вот и прекрасно. Займитесь пока этим. Я посылаю вас в отдел главного энергетика.
«По крайней мере, оттуда труднее всего добраться до управляющих центров и до всей нашей документации». Ротанов все еще ожидал возражений, и только когда за юношей закрылась дверь, почувствовал приступ глухого недовольства собой. «Неужели я становлюсь старым брюзгой?» – подумал он и постарался как можно скорее прогнать эту мысль. Обед был окончательно испорчен, и, вместо того чтобы дать команду разогреть его, он с тайным удовольствием вывалил кулинарные шедевры восточной кухни в мусоросборник. Еще раз подошел к столу и прежде, чем отправить в архив папку с текущей документацией, выудил из нее синюю карточку диспетчерской службы.
Рядовая информация шла не по каналам связи, а на таких вот карточках. Он сам установил этот порядок и теперь с удивлением узнал, что к базе идет неопознанный корабль, не отвечающий на запросы.
Впрочем, такое случалось не так уж редко. После больших переходов машинам часто не хватало мощности для дальней связи. Корабль слишком рано вышел в обычное пространство и находился пока еще далеко. Однако, сверившись с реестром, Ротанов установил, что в этом секторе пространства не было никаких запланированных рейсов. Диспетчерская служба совершенно справедливо обратила особое внимание на этот корабль. Что же он собой представлял? Еще один заблудившийся транспорт? Такие удачи бывают не часто… Ротанов взглянул на часы. Пожалуй, сейчас уже можно узнать о нем побольше… Он не стал включать связь и решил сам посмотреть на странного гостя.
В диспетчерской дежурил Клестов. По центральному экрану Ротанов понял, что тот ведет гостя на предельном увеличении. Корабль все еще был слишком далеко и выглядел на экране расплывчатым светлым пятном.
Ротанов грузно опустился в свободное кресло и молча стал ждать. Работа диспетчера достаточно сложна. На боковых табло то и дело вспыхивали индексы кораблей, запрашивавших разрешения на посадку. Клестову одновременно с наведением следящих устройств приходилось то и дело корректировать ответы космодромного компьютера, не понимавшего, почему этому далекому и незначительному кораблю отдается, такое предпочтение.
– Двадцатый, двадцатый! Посадку запрещаю. Уйдите из сектора.
– У меня срочный груз! Срочный груз! Неисправен насос в левом рефрижераторе, на второй круг выйти не могу!
Ротанов потянулся к микрофону и проговорил в него медленно, растягивая слова:
– База – кораблям. Объявляю шестой сектор полностью закрытым. Всем кораблям ждать на внешних орбитах. Старты отменяю.
Почти сразу же в эфире установилась полная тишина. Только теперь радисты и пилоты многочисленных кораблей поняли, что на базе происходит нечто из ряда вон выходящее.
– Все еще молчит? – Ротанов отложил микрофон и повернулся к Клестову.
– Пока да. Хотя он уже в зоне уверенной радиосвязи.
– Вижу. Не удалось установить тип корабля?
– Сейчас еще трудно судить. Похож на крейсер дальнего поиска.
– Если поисковик идет вне реестра, от него можно ждать любых неожиданностей. Их корабли нарушают график полета и маршрут только в случае крайней необходимости…
Нехорошее предчувствие, пока еще туманное, как это пятно на экране, овладело Ротановым.
– Запросите у компьютера массу корабля. Возможно, удастся установить ее по косвенным данным. Подключите, если нужно все наши станции внешнего наблюдения. Есть же у них детекторы массы!
Не прошло и минуты, как он уже знал массу неизвестного корабля. К Регосу, несомненно, приближался тяжелый поисковик. Только один корабль такого класса мог оказаться в этом секторе Галактики. Должно было случиться что-то очень серьезное, чтобы Олег изменил маршрут.
Предчувствие перешло в уверенность, когда пятнышко корабля на экране выстрелило целой цепочкой светлых черточек и точек.
– Телеграфная связь! Он отвечает, видите?! – Шевеля губами, Ротанов уже читал сообщение:
– Я – «Ленинград». Серьезные поломки в навигационном и управляющем секторе. На корабле карантин третьей степени…
– Третья степень… – Ротанов почувствовал, как кожа на скулах у него натянулась. Он видел, как побледнел диспетчер.
– У нас нет карантинных спутников третьей степени защиты! Мы не сможем его принять!
– Отдайте приказ срочно переоборудовать для карантина внешнюю наблюдательную станцию. Кораблю лечь в дрейф и ждать нашего катера.
– Кто его поведет?
– Я поведу!
– Вы не имеете права, есть инструкции, запрещающие…
– Перестаньте, Клестов, готовьте лучше катер и станцию.
– Но ведь это третья степень! В такой момент вы не можете покинуть базу! Мы вообще не имеем права принимать этот корабль!
– Что же нам, на Землю его отправить? Нас для того и строили. Для таких вот случаев. Останетесь за меня, я чтобы через два часа станция была готова к приему экипажа «Ленинграда»!

 

Ракетный катер оторвался от ангара и крошечной серебряной точкой понесся вверх навстречу разраставшемуся корпусу звездолета. Вблизи борт корабля выглядел обшарпанным и помятым. Стойки крепления двигателя казались искривленными, но Ротанов знал, что это всего лишь иллюзия, создаваемая слишком большим углом зрения. Если бы у двигателя нарушилась центровка, при выходе из подпространства от корабля ничего бы не осталось.
Катер подошел на расстояние, с которого уже можно было включать стыковочные устройства, и резко затормозил.
Ротанов все еще медлил, все еще ждал дополнительного сообщения. Но корабль молчал.
Третья степень… Это могло означать лишь одно – корабль столкнулся в космосе с чем-то неизвестным, представляющим угрозу не только для самого корабля, но и для любого устройства или человека, входящего с ним в контакт…
На памяти Ротанова карантин третьей степени объявлялся всего два раза. Первый раз это было излучение, разрушавшее психику. Каким-то образом болезнь психики передавалась от одного человека к другому. Земная медицина оказалась бессильной. Погибли все врачи, принимавшие участие в спасательной экспедиции.
Во второй раз экипаж удалось снять буквально в последний момент с разваливающегося в космосе корабля… Неведомая космическая проказа разъела весь его корпус. Это была не ржавчина, не окисление – ослабли межмолекулярные связи, и металл превращался в порошок.
Тогда спасателям тоже пришлось несладко. Их корабль подвергся заражению и развалился на подходе к базе. Людей удалось подобрать уже в космосе. Пластик скафандров не поддался неизвестной болезни, поразившей металл…
Что ждет их на этот раз? Почему Олег не сообщает подробностей? Может быть, на корабле уже нет капитана?
Ротанов резко развернул катер и послал его к стыковочному шлюзу.

 

2

Это был долгий бесконечный день. Восемь рейсов карантинного катера от внешнего спутника до «Ленинграда». Восемь утомительных часов полной неизвестности. Инструкция запрещала пользоваться внутренней связью при карантине третьей степени. Кабина пилота отделялась от карантинного отсека глухой броневой плитой, намертво вваренной в обшивку, и Ротанов не видел даже лиц спасенных им людей. Можно было, нарушив инструкцию, включить дисплей, можно было, наконец, связаться с карантинным спутником. Но он сдержал нетерпение. И твердо решил дождаться последнего, девятого рейса.
И вот стыковочные замки с грохотом сомкнулись в девятый раз. Ротанов слышал, как чавкают топливные насосы, подготавливая катер к последнему броску от корабля к спутника, как поскрипывают шлюзовые сочленения. В космосе все звуки, наложенные на глубокую, звенящую в ушах тишину, отчетливы и громки.
Шаги капитана он услышал задолго до того, как Олег покинул корабль. Он шел медленно, тяжело, и ничего нельзя было понять по звуку его шагов. И когда с чмоканьем сомкнулись створки шлюза, когда заработала автоматика расстыковки, Ротанов впервые за этот день нарушил инструкцию и включил дисплей внутренней связи.
Лицо Олега, слегка искаженное и подсиненное электроникой, выглядело на экране странно спокойным.
– Ну, здравствуй, дружище. Говорят, ты придумал этот карантин, чтобы оттянуть встречу с любимой женой.
Олег усмехнулся одними губами. Сел в кресло, глубоко вздохнул и закрыл глаза, лишь теперь позволяя себе расслабиться и снять с плеч тяжесть похода. Он долго молчал, словно не понимал, как велико нетерпение Ротанова, а когда заговорил, то не повернул головы, будто рассказывал все самому себе, точно все взвешивал еще раз и оценивал теперь глазами друга…
Звезду они увидели, когда «Ленинград» вышел из последнего броска. Экспедиция собиралась установить принципиальную возможность прокладки галактических трасс за пределами звездных скоплений.
Галактика распласталась над ними огромной туманной спиралью, пропитанной светом неразличимых с такого расстояния звезд. А внизу, под этим светящимся пятном, простиралась беспредельная черная пропасть пустого пространства. Лишь в приборы можно было различить в ее глубине пятнышки далеких чужих галактик.
И именно здесь, совсем недалеко от «Ленинграда», сверкал голубой гигант первого класса.
Звезда, которой никак не могло быть в этом районе. Ее место в звездных скоплениях центра галактики.
Уже установление самого факта существования такой звезды-скитальца, выпавшей из галактической системы, было крупным научным открытием. И конечно, они решили ее исследовать.
У звезды оказалась планета, столь же необычная, как и само светило. Орбита звезды проходила перпендикулярно плоскости эклиптики нашей Галактики, и из всего этого следовало, что звездная система пришла к нам из каких-то невообразимо далеких миров.
Олег замолчал, пошевелился в своем кресле и отвернулся. Его взгляд был устремлен куда-то в потолок бронированного отсека. Словно он снова видел там это ослепительное феерическое видение, свою удачу и свою беду…
Чтобы не торопить его, не мешать, Ротанов чуть потянул на себя рукоятку штурвала. Катер плавно и незаметно пошел вверх, удлиняя траекторию полета, увеличивая время короткого и странного свидания двух людей, побывавших вместе в десятках экспедиций, близко знакомых со школы второй ступени и вот теперь вынужденных разговаривать друг с другом через броневую плиту…
Голос Олега звучал в шлемофоне отчужденно и ненатурально. Казалось, говорил совершенно чужой, незнакомый Ротанову человек.
– Большая часть того, что я тебе сейчас рассказываю, – предупредил Олег, – не будет подтверждена официальным отчетом. У нас не сохранилось почти никаких материалов. Большинство пленок размагничено. Даже судовой журнал…
– Ладно. Продолжай. Ты не Совету докладываешь, мне твои пленки ни к чему. Хотя жаль, конечно…
– Жаль – не то слово! Это надо было видеть! Словами я не передам и десятой доли… Так вот. Когда мы приблизились, показалось, что планета окутана плотным туманом. Но потом мы начали в этом сомневаться. Создавалось впечатление, что у нее вообще не было поверхности.
– Что-нибудь вроде Юпитера? Сжиженный газ?
– Если бы. Планета не отражала света. Ни в какой части спектра. Повторяю, это надо было видеть. Под туманным покровом скрывалась темная бездна. У нас работала вся съемочная аппаратура, и потом я десятки раз просматривал пленки. Поверхности планеты на них вроде бы не существовало. Луч локатора уходил вниз, как в масло, и не возвращался обратно. Там бесследно исчезал любой свет, любое излучение.
– И ты, конечно, решил садиться…
– Я бы так и сделал, не оставлять же эту черную загадку. Но мне помешали. Ты когда-нибудь видел шаровую молнию?
– Только в лаборатории.
– Ну так представь себе несколько таких светящихся колючих шаров, увеличенных раз в пятьдесят. Шесть таких штуковин вдруг вынырнули из тумана над планетой и пошли нам наперерез по прямой, словно для них не существовало ни законов притяжения, ни законов баллистики. А может быть они вообще не обладали массой – не знаю. На экране локатора они не появились. Только в оптике были видны их радужные оболочки. Если бы не разность электрических потенциалов на их поверхности, их, очевидно, вообще не было бы видно. Вначале я их всерьез не принял. Они прошли в стороне от корабля. Точнее, разошлись кольцом, и в центре оказался наш корабль.
Но ничего не случилось, мы прошли сквозь их строй как ни в чем не бывало. Потом они вдруг остановились и повисли у нас на хвосте. Это мне не понравилось, и я начал притормаживать, чтобы сбросить скорость и пропустить их вперед. Тут между ними вспыхнули ленты электрических разрядов. Довольно длительные. Получился как бы круг из огненной сети, и через секунду наша защита вошла в соприкосновение с этой сетью.
– А обойти ты их не мог? Уйти от них пробовал?
– Особой свободы маневра у меня не было. К тому времени «Ленинград» подошел слишком близко к планете. Масса ее оказалась неожиданно большой, а тут нас еще зацепила эта сеть и потащила вниз. Тормозные двигатели захлебывались от перегрузок. У меня не хватало мощности, чтобы противостоять одновременно притяжению планеты и давлению сети. Я бросил корабль вперед, на полной мощности оторвался от шаров и по касательной прошел почти над самой поверхностью планеты, рассчитывая, что нас завернет по параболе. Это так и произошло, только разворот оказался гораздо круче, чем должен был бы быть, при той планетной массе, которую рассчитал мой штурман. Мы обогнули планету и стали от нее удаляться. И тут я снова увидел впереди те шарики…
Инструкции по контактам и по неопознанным объектам в космосе запрещают решительные действия в таких ситуациях. Но я не люблю, когда меня насильно куда-нибудь тащат.
– Ты всегда был большим знатоком и поклонником инструкций. Скажи честно, Олег, ты по ним стрелял?
– Только один раз. Да и то скорее не по ним, а по своему собственному катеру. Вот как это было… Корабль снова начал терять скорость в их энергетическом поле. Переборки стонали от перегрузок. Скорость медленно падала. На носовом экране то и дело мелькали ветвистые сполохи разрядов. По сторонам, чуть приотстав, висели шесть голубоватых шаров, светящихся мертвенным электрическим светом.

 

Казалось, невидимая энергетическая сеть под напором «Ленинграда» слегка прогнулась, но уже становилось ясным – поединок мощностей складывался не в пользу корабля.
– Что будем делать? – спросил штурман.
– Ничего не будем делать. Это не мишени. Неизвестно, что они собой представляют.
– Это могут быть механизмы, животные или еще что-нибудь…
– Ну, насчет животных мы сейчас проверим, зададим им небольшую задачку…
Олег повернул несколько тумблеров на пульте, резко толкнул рычаг старта. Автоматический разведчик оторвался от корабля и, обогнув его, по крутой дуге быстро стал уходить в свободный космос. Было видно, как ровный строй шаров дрогнул и заколебался.
Казалось, несколько секунд их одолевали сомнения, потом два шара, оторвавшись от общей группы, бросились в погоню. Олег немедленно сбросил мощность двигателей наполовину и выпустил второго разведчика в противоположную сторону.
Видимо, решив, что жертва слабеет, еще один шар оторвался от общей группы и бросился за автоматическим катером.
Позволив им отойти достаточно далеко, Олег выпустил третий и последний катер вперед по курсу. Как только он уперся в энергетическую преграду и стал терять скорость перед самым носом корабля, Олег выстрелил по нему из противометеорной пушки…
– Будь уверен, я не поскупился. Заряд был дан на полную мощность. Я боялся, что расплавится обшивка, так перед нами полыхнуло. Потом по кораблю ударила взрывная волна, но и шарам тоже досталось. Их разметало в разные стороны, и тогда я рванул вперед на форсаже всех генераторов. Энергетическую сеть взрыв полностью уничтожил. Перед нами был свободный космос.
– Это ты здорово придумал с катером… А знаешь, в этой ситуации они вели себя скорей как животные. Если бы у тебя оказался разумный противник, он не стал бы распылять силы из-за таких ничтожных целей, как разведочные катера.
– Не спеши с выводами. Это еще не конец.
Убедившись, что они нас выпустили, шары немедленно и, заметь, одновременно прекратили преследование наших катеров и бросились в погоню. Но в скорости они нам уступали, да и время было упущено. Пока они спохватились, мы уже набрали солидную скорость. Вот тогда-то и началось самое интересное…
Словно по команде, все шесть шаров неожиданно изменили направление движения и понеслись навстречу друг другу. Казалось, они должны столкнуться, но этого не произошло. Эти предметы обладали завидной способностью гасить энергию своего движения. Если, конечно, она у них вообще была. В какие-то доли секунды они остановились друг возле друга, а еще через мгновения соприкоснулись своими оболочками и слились воедино.
Теперь это был не шар, а светящийся вытянутый эллипсоид. Сполохи разрядов, до этого беспорядочно метавшиеся по поверхности каждого шара, неведомая сила закрутила в тугую спираль, опоясавшую весь этот странный предмет. Он вытянулся еще больше, мне даже показалось, что с планеты к нему тянулся какой-то луч. Но в этом я не уверен. Впоследствии на пленках мне так и не удалось найти никакого луча. В общем, закончив преобразование, эта штука с места в карьер бросилась за нами. И должен тебе признаться, ее вид мне очень не нравился. Не нравилось и то, что почти без разгона она набрала скорость больше нашей и довольно быстро стала нас догонять. И еще одно я тебе скажу, до этих пор я признавал за ними какое-то право на враждебные действия. В конце концов, корабль без спросу подошел вплотную к их планете. Но теперь мы на полной мощности уходили прочь. Нас разделяло расстояние уже почти в целый парсек, и мне надоело играть роль пассивной жертвы. Я развернул корабль и начал тормозить.
– Этого не следовало делать.
– Они бы нас все равно догнали. Понимаешь, Игорь, я не знаю, что они такое, но убежден, это не последняя наша встреча. Мне хотелось дать им понять, что с нами стоит считаться…
– Считаться или бояться?
– Преследовали меня, я только защищался. И потом неизвестно, кто кого должен бояться… Это электрическое веретено тоже затормозило, однако продолжало с нами сближаться. Я еще больше снизил скорость и решил первым не применять оружия, чего бы это ни стоило. Согласись, в возникшей ситуации от меня нельзя было требовать большего.
Я уже знал, как разрушить энергетическую сеть, если нас снова попытаются в нее поймать. Но видимо, они не собирались повторять прежней неудавшейся тактики.
Примерно в сорока милях от нас эта штука остановилась. К тому времени мы полностью прекратили разгон, но я намеренно продолжал удаляться от планеты, желая показать, что собираюсь уйти.
Всю мощность генераторов мы переключили на защиту и надеялись теперь только на нее. Что-то должно было произойти – не зря же нас преследовали.
– И в конце концов в тебя выстрелили.
Олег мрачно кивнул.
– Ты прямо-таки напросился на этот выстрел. Что называется, подставив под него корабль, ты лишился маневра и слишком понадеялся на защиту.
– В импульсе она должна была выдержать не меньше сорока гигаватт.
– В мощности ты им проигрывал. Помнишь сеть, которую ты так и не смог разорвать одними двигателями?
– Об этом я не подумал… Да и не в мощности дело. Вот ведь какая штука… Кроме меня, никто не видел самого выстрела…
– Как это?
– Не знаю даже, можно ли это назвать выстрелом. От веретена отделился некий сгусток… Но на любое материальное тело аппаратура защиты отреагировала бы однозначно. Точно так же не мог бесследно пройти через нее и энергетический заряд.
– Что значит «бесследно»?
– А так и значит. Не было ни вспышки, ни всплеска мощности на расходомерах защитного поля. Одним словом, ничего не было.
– Так, может, тебе померещился и сам выстрел?
– Если бы… Когда я стал проверять структуру защитного поля после выстрела, то просто-напросто обнаружил в нем дыру величиной с футбольный мяч.
– Этого не может быть!
– Может, Игорь, может… На одной из пленок мне удалось увидеть и сам выстрел. Ракурс камеры позволил снять веретено на фоне Галактики. На этом светящемся фоне совершенно отчетливо обозначился темный след. Что-то похожее на черную молнию прошло через нашу защиту и ударило в нос корабля.
– Но удар, толчок, хоть что-то было?
Олег отрицательно покачал головой.
– Ничего не было. После выстрела наш преследователь дал задний ход и, не разворачиваясь, стал удаляться в сторону планеты. Очень скоро мы остались совершенно одни. И, как ты сам понимаешь, состояние у меня было не из лучших. Я приказал аварийной группе облазить всю обшивку, не доверяя это дело роботам. Ни малейшего следа. Ни вмятины, ни царапины, словно эта штука растворилась в защитном поле…
– Может быть, так и случилось?
– Я тоже так вначале подумал. След на пленке был не очень уж ясным. В конце концов пришлось прекратить поиски. Энергии мы к тому времени сожрали чертову уйму. Я даже сомневался, хватит ли ее на обратную дорогу. Соваться к этой планетке без специальной подготовки мне больше не хотелось.
Короче, мы рассчитали кратчайший путь на базу и беспрепятственно вошли в первый бросок.
Только после выхода из второго штурман заявил, что у него барахлят все навигационные приборы разом; Признаться, я ему не поверил. Но потом неприятности начались с управлением, с центральным компьютером, вообще со всеми механизмами, размещенными в носовом отсеке.
К счастью, после третьего броска мы вышли хоть и в стороне от расчетной точки, но зато достаточно близко к вашей базе на Регосе и решили добираться до нее обычным ходом. С таким состоянием навигационного оборудования о пространственном переходе нечего было и думать. К "этому времени у нас начали пошаливать генераторы…
– Что значит «пошаливать»?
– Совершенно необъяснимая потеря мощности… Накопители перестали держать энергию. Словно она проваливалась в преисподнюю.
Сам понимаешь, ползти на досвете – занятие невеселое. До Регоса нам предстояло тянуть почти четыре месяца. Но уже через месяц у тех, кто нес вахту в управляющей рубке, непосредственно примыкающей к носовому отсеку, обнаружились необъяснимые болезни.
Словом, люди начали разлаживаться, подобно механизмам. Вначале это напоминало простуду, грипп, вирусную инфекцию. Врач сбился с ног. Не помогали никакие антибиотики. Непонятно было и то, что люди, покинув рубку, излечивались словно по волшебству. В конце концов, вахт в носовой рубке стали бояться. Пришлось все, что возможно, переключить на кормовой отсек. Но это не решило проблемы, потому что разладка механизмов катастрофически прогрессировала, постепенно расползаясь по всему кораблю.
Корабль без навигации, без управляющих систем, с ненадежными генераторами, да еще эпидемия гриппа в придачу, если, конечно, это грипп… Вот такие дела…
– Ты правильно сделал, объявив карантин.
– Самое неприятное в этой истории ее неопределенность. Все факты, которые можно установить и доказать, находятся на грани естественных поломок, разладок, невезения, наконец. Связной картины, которую я тебе изложил, в отчете, увы, не получится. Карантин тоже могут отменить. Я уверен, его опротестует большая часть команды. Представляешь, что это такое, после годового похода провести взаперти на станции еще не менее шести месяцев. Их можно понять.
– Что случилось с пленками?
– Размагнитились. И здесь, как и во всем, может быть две причины. Случайно попали под переменное магнитное поле, при наших неполадках в аппаратуре оно вполне могло возникнуть в самых неожиданных местах. В длительных походах в корабельных системах всегда накапливаются неполадки. Чем система сложнее, тем чаще отказы. Мы к этому привыкли, стали дублировать наиболее ответственные узлы. Все дело в количестве таких отказов. Вряд ли мне удастся что-нибудь доказать. Мне скажут: виновато магнитное поле планеты. Оно действительно оказалось необычно сильным. У меня нет доказательств. Нет неопровержимых фактов…
Они надолго замолчали. Только теперь Ротанов взглянул на курсовой экран и увидел, как далеко они отклонились от спутника.
Пришлось поворачивать катер, включать импульсные двигатели. Неожиданно быстро стал приближаться мигающий маячок спутника. Оба поняли, что все уже сказано. Кроме, может быть, самого важного… Сейчас наступит конец их встречи, и всякое общение будет прервано карантином на долгие месяцы. Потом начнутся комиссии, расследования, Ротанова вновь засосет непролазная рутина повседневных дел. То, что сейчас кажется самым главным, постепенно забудется, отойдет на второй план, заслоненное мелкими сиюминутными делами, проблемами… И тогда Олег решился.
– Ты должен мне помочь. Нужна специальная экспедиция к «Черной», так мы назвали планету. Мой отчет наверняка покажется в Совете недостаточным. Понадобится весь твои авторитет…
– Я этого не сделаю, Олег.
– Ты мне не веришь? Тебе тоже нужны доказательства?
– Конечно, нет. Именно потому, что не сомневаюсь, я не стану поддерживать тебя в Совете. Пока ученые не разберутся в том, что произошло, нечего даже думать соваться к твоей «Черной».
– А как они разберутся с нашими куцыми данными без пленок, без экспериментов? Никто даже не знает, какими законами можно объяснить происшедшее. Мы не знаем этих законов. Вот увидишь – большинство ученых вообще будут все отрицать. Мы столкнулись с чем-то принципиально новым, и учти, эта звезда не стоит на месте. Она движется к нашему звездному рукаву. Движется гораздо быстрее, чем ты можешь предположить. У нас, возможно, нет уже времени, чтобы ждать, пока ученые возведут свою теоретическую базу. Защиту придется искать на ходу, возможно, с риском. Тут уж ничего не поделаешь. У нас нет выбора. Мы должны принять вызов, иначе можно опоздать.
– Никто не бросал нам вызова. Все, что с тобой произошло, всего лишь единичный случай. Не стоит поднимать из-за этого шум на всю Федерацию. Нам не позволят рисковать человеческими жизнями. Сегодня мы еще не готовы к исследованию твоей планеты. Ты, видимо, даже не понял, как тебе повезло!
– Да в чем повезло?
– В том, что ты вернулся! В том, что Регос оказался поблизости! В том, что мы сегодня имеем карантин третьей степени вместо еще одного без вести пропавшего корабля! Теперь хоть подходы появились к проблеме участившихся за последние годы исчезновений наших кораблей!
Олег долго молчал. Огни спутника поползли вверх. Стал виден его шершавый, заслонивший Регос борт с пастью стыковочного шлюза. Двигатель рявкнул в последний раз, катер резко затормозил и стал разворачиваться.
– Ты стал очень осторожным, Игорь, – донес до него шлемофон уставший и какой-то погасший голос Олега. – Может быть, это признак старости? – Он словно читал его мысли. – Может быть, ты ищешь оправдания своему нежеланию лететь со мной?
– Можно подумать, ты меня приглашал, – буркнул Ротанов, стараясь не промазать кормой катера мимо шлюза.
– Ты скажи прямо. Я не обижусь. – Олег нарочно старался вывести его из себя, заставить высказаться до конца. Но Ротанов лишь провел рукой по лицу, постарался голосом не выдать своего волнения.
– Мудрым я стал, Олег. Мудрым, а не осторожным. Придется тебе подождать с этой планетой.

 

Поздно ночью, добравшись до своего жилого отсека на одиннадцатом горизонте базы, Ротанов повалился на раздвижную койку не раздеваясь. Давно у него не было такого паршивого настроения.
Жизнь проходит, сжатая в цепочку незначительных дел. В прошлом остались походы на далекие звезды, иные цивилизации, открытия, потрясавшие всю Федерацию. Теперь он стал администратором. Одним из многих, может быть, даже не очень хорошим администратором. Правда, он научился ставить интересы дела превыше всего. Научился отказывать друзьям и не принимать отчаянных решений, так часто в сложных ситуациях оказывавшихся единственно верными.
Ротанов лежал лицом вверх, невидящим взглядом уставившись в потолок. Ему казалось, что десять бронированных верхних горизонтов базы-крепости физически давят ему на грудь. Что из этой глубокой стальной пещеры ему уже никогда не вырваться на простор к звездам и кораблям… Ему казалось, что сквозь бесчисленные потолки, отгородившие его от неба, он видит мертвый, с погашенными иллюминаторами, оставленный людьми корабль. Видит примелькавшийся за день обшарпанный борт с оплавленными ромбами броневых плит, с задраенными наглухо люками. С обесточенными цепями и навсегда погашенными реакторами. Корабль, который никогда уже не будет летать, скрывший в себе тайну, так глубоко запрятанную под ворохом мнимых причин, незначительных фактов и еще менее значительных последствий, что ее не удастся извлечь оттуда, как бы они ни старались; годами будет ржаветь эта тайна вместе с законсервированным кораблем, окончательно погребенная под грудами ненужных отчетов, бесполезных комиссий, экспертиз и расследований…
В чем-то он был прав, старый его дружище… В чем-то он был бесспорно прав. Время уходит безвозвратно и исподволь незаметно изменяет нас самих, наши решения и мысли. Нужно нечто уж совсем необычное, нечто выходящее за рамки, потрясающее основы, чтобы прервать рутину, засасывающую человека с возрастом. Но такие события случаются редко. Крайне редко.
Мысли стали путаться. Он был уже на грани сна и яви. И сквозь этот странный полусон на секунду ему показалось, что он увидел молнию…
Черную молнию, отделившуюся от борта звездолета и устремившуюся вниз, к ничего не подозревающей планете…

 

3

На следующий день, едва добравшись до центра управления базы, Ротанов вызвал обоих своих заместителей по научной и технической части, а также заведующих некоторыми отделами. Вообще-то он не баловал их совещаниями, полагая, что на военизированной базе руководство должно быть упрощено до предела и каждый сам должен знать круг своих обязанностей. Если этого не случалось, он быстро подыскивал замену и постепенно создал на базе достаточно квалифицированный отряд руководителей различных подразделений, добившись в конце концов того, что в чрезвычайных обстоятельствах отделы вполне могли бы функционировать самостоятельно.
Однако сегодня ему нужны были не только люди, до конца понимающие поставленную перед ними задачу. Ему нужны были соратники, готовые разделить с ним нелегкий груз ответственности, поскольку задуманное им дело не знало прецедентов в практике федеративного космического флота.
Пока он ожидал вызванных сотрудников, ему пришлось дать повторную команду роботу на уборку помещения. Кругом лежал толстый слой пыли, а в углу даже валялись черепки разбитой вазы.
«Закончу с „Ленинградом“, сразу вплотную займусь отделом внутренней кибернетики», – твердо решил он, с раздражением наблюдая, как неповоротливый глупый робот высыпает собранную пыль в тот самый угол, где уже лежали осколки разбитой вазы.
Но как только закрылась дверь за последним из приглашенных, как только он положил перед собой чистый листок бумаги и вынул из нагрудного кармана изрядно потрепанный блокнот с серебряным карандашом, который так и не удосужился заменить на магнитное перо, все посторонние мысли тут же улетучились у него из головы.
– Я хотел бы осмотреть «Ленинград».
Он видел, как поразила их эта фраза, и сразу, не ожидая возражений, продолжил:
– Я понимаю всю беспрецедентность этого решения, а также ту степень ответственности, которую мы на себя берем.
Он говорил так, словно они уже согласились с ним, словно возражений не могло быть в принципе. Некоторое время они молчали, огорошенные услышанным. Первым опомнился Стрехов – заведующий отделом грузоперевозок.
– Рано или поздно Совет об этом узнает… и тогда…
– Я не собираюсь скрывать от Совета свои действия, – резко прервал его Ротанов. – Положение слишком серьезное, а специальная комиссия, затребованная нами с Земли, прибудет не раньше чем через полгода. У меня есть основания предполагать, что через такой длительный срок «Ленинград» поздно будет исследовать.
– Но киберы осматривали корабль!
– Знаю. Придется осмотреть еще раз с людьми.
– И что же, потом на полгода сажать всю бригаду в карантин?
– Если потребуется – посадим. Это будет зависеть от того, что мы обнаружим на корабле.
– Но у нас нет высококвалифицированных специалистов-микробиологов, нет вообще ни одного пространственного биолога.
– Мы не будем искать там следы чужой микрофлоры.
– Что же тогда?
«Если бы я знал…» – подумал он, а вслух сказал:
– Поиск будем вести в скафандрах высокой защиты. Подготовьте необходимую аппаратуру для составления структурных карт магнитных и электрических полей корабля. Постараемся также замерить в пределах возможного, как влияет корабль на поле тяготения Регоса.
– Слишком мала масса…
– Знаю, все-таки попробуем. После инспекции вся задействованная аппаратура, а также скафандры и механизмы, побывавшие на корабле, будут уничтожены. Подготовьте соответствующий акт…
«Семь бед, один ответ, – подумал он про себя. – В конце концов Совет, конечно, до меня доберется и взгреет за все сразу. Но в течение ближайших шести месяцев им это не удастся, и я один буду отвечать за свои действия».

 

Элсону казалось, что лифт несет его куда-то в преисподнюю. Мелькали светящиеся цифры этажей: «минус девяносто шестой», «минус девяносто седьмой»… Далеко вверху над его головой нависала многокилометровой тяжестью планетная кора. Даже сам воздух казался здесь гуще, пахло горелой резиной, новым пластиком и еще чем-то прогорклым и острым.
Итак, он не сможет всерьез заниматься на Регосе своей работой. По крайней мере два года будут потеряны. Элсон не мог понять, почему Ротанов поступил с ним так несправедливо. «Он просто отмахнулся от меня, как от щенка, и пристроил к первому подвернувшемуся делу. Ему было безразлично даже то, что я совершенно не разбираюсь в энергетике и реакторах! Ему хотелось загнать меня подальше, чтобы я не болтался под ногами, не попадался ему на глаза…» Кое-какие расчеты, наблюдения можно будет, наверно, вести и в этом энергетическом подземелье, постепенно он накопит факты… Тогда они снова встретятся с Ротановым, и он докажет ему, что энтропистика не такая уж теоретическая наука…
«Ленинград» встретил их той особой тишиной мертвых механизмов, какая бывает только на полностью законсервированных кораблях.
Потрескивали панели переборок, уже тронутые космическим холодом. На стенах в лучах нашлемных фонарей сверкали, словно брильянтовые украшения, огромные неправдоподобные кристаллы инея. Кое-где у дверей переборок их образовалось уже так много, что, когда неуклюжие стальные ноги скафандров высокой защиты попадали в иней, раздавался давно забытый скрип, словно они шли по сугробам своей далекой родины.
Вряд ли Ротанов мог объяснить, почему лично принял участие в осмотре «Ленинграда». В этом не было ни малейшей необходимости, и он прекрасно понимал: если им даже удастся найти здесь что-нибудь необычное, то это обнаружится позже, на лентах и картах многочисленных приборов, которыми были обвешаны их скафандры.
Что же он здесь искал? Почему показалась ему необходимой повторная инспекция законсервированного и опечатанного корабля? Он представил, сколько шума вызовут их действия в штабе флота дальней разведки, который ревниво охранял свои владения от вторжения посторонних, и впервые пожалел о том, что ввязался во всю эту историю.
Первый сюрприз ждал их у дверей капитанской рубки. Автомат никак не прореагировал на команду открыть дверь. Голубоватая пластиковая панель, скрывавшая под собой броневую плиту, преграждала им путь в святая святых корабля. Ротанов попытался набрать на замке капитанский код. Тяжелая клешня скафандра с трудом справилась с такой ювелирной задачей, но результат был тот же – дверь не открылась. Пришлось вызвать ремонтного робота и вырезать кусок переборки плазменным резаком. Позже выяснилось, что за дверью, в которую они так исступленно ломились, не оказалось ничего интересного. Разладилась и намертво заклинилась автоматика замка… При дальнейшем осмотре у Ротанова появилась наглядная возможность оценить правоту Олега. Каждая в отдельности из встретившихся им на корабле незначительных неполадок могла быть легко, объяснена. Но все вместе… Их накопилось уж слишком много для стандартных объяснений.
Как только начались чисто технические работы по замеру напряженности полей в различных точках корабля, Ротанов решил осмотреть жилые помещения, не надеясь, впрочем, обнаружить там что-нибудь интересное.
Первые три каюты, тщательно убранные и подготовленные к консервации, показались ему совершенно одинаковыми. Здесь не осталось личных вещей экипажа. Помещения выглядели безликими и холодными. В них не за что было зацепиться взгляду.
Распахнув дверь четвертой каюты, Ротанов остановился как вкопанный. На полу, на диване – повсюду валялись вещи.
Внешний порядок для звездолетчика постепенно становился частью его натуры. За любую небрежность, даже простую неряшливость в полете иногда приходилось расплачиваться слишком дорогой ценой. Должны были произойти глубокие внутренние сдвиги в психике, чтобы привычки, укоренившиеся с детства, привитые еще в спецшколах, вдруг забылись.
Таких кают оказалось немного – всего шесть из сорока семи. Переписав их номера, Ротанов вновь присоединился к группе, уже закончившей замеры и осмотр корабля.
Еще одна странность встретилась им в энергетическом отсеке. В части резервных накопителей, не использовавшихся во время полета, совершенно не осталось энергии. На их пластинах не было даже остаточных статистических зарядов – тех самых зарядов, избавиться от которых при наладке и монтаже энергетических блоков не мог ни один инженер.
Ротанов искал хоть какую-то ясность, какой-то просвет в загадке, с которой столкнулся Олег, но новые факты лишь больше сгущали туман. Он не сомневался, что подробный анализ энергетических карт и структурных полей заведет их в новые дебри. Оставалось ждать прибытия комиссии со специалистами и особым оборудованием, но Ротанову почему-то казалось, что ни количеством, ни качеством новых исследований они ничего не добьются. Если Олег верно описал ситуацию, тогда то, с чем он столкнулся в космосе, могло не иметь материального выражения в нашем мире. Если это так, если они встретились с каким-то особым состоянием самого пространства, непосредственно не связанным с материей нашего мира, то земная наука столкнется с проблемой, которую вряд ли удастся решить традиционными методами. Возможно, именно поэтому так трудноуловимы последствия, атаки на корабль…
Впрочем, только ли на корабль? А внезапные болезни, поразившие экипаж? А эти захваченные хаосом каюты? Ротанов чувствовал, что взялся за дело не с того конца. Пусть ученые разбираются в структуре полей и в физической природе феномена, поразившего земной корабль. Его дело – выяснить, есть ли здесь действия враждебного разума.
Что, если это только первая ласточка, первый шаг неведомого и могущественного врага, способного положить конец стремлениям человечества к звездам?
Если это так – тогда прав Олег. Тогда, отбросив осторожность, которую он так отстаивал, нужно немедленно исследовать планету. Но нужны доказательства – хотя бы косвенные. Не их ли искал он на «Ленинграде»? Искал и не находил…

 

А в это время человек, который мог бы ответить на многие вопросы Ротанова, от которого по меньшей мере зависела сама возможность получения таких ответов, опускался на лифте в энергетический подземный центр базы, подальше с глаз, как решил для себя Ротанов.
Наконец лифт с грохотом остановился, и створка двери ушла в сторону, открыв перед Элсоном сверкающий чистотой овальный коридор. Мягко горели панели рассеянного освещения, зеленые усики растений спускались вниз из потолочных ниш. И лишь могучее басовитое гудение время от времени напоминало о том, что здесь находится энергетический центр базы.
Машинный зал потряс воображение Элсона. В его многокилометровом пространстве, заполненном колоннами, поддерживающими перекрытия верхних этажей, да однообразными кубами нейтронных генераторов, свободно мог бы разместиться целый город. Зал поражал своим простором и мощью. Казалось, в этом царстве машин, способных накопить в своих чревах энергию целой звезды, не оставалось места для человека.
Ожидавший удушливой жары, Элсон был приятно удивлен свежему прохладному воздуху. Над кожухами генераторов дрожало радужное марево, но, очевидно, энергетическая реакция, превращавшая внутри этих машин материю в холодное нейтронное пламя, не выделяла много тепла.
Под самым потолком, над фантастическим переплетением труб и черных кабельных шин, плавала прозрачная тарелка.
Элсон не сразу понял, что это такое, и, лишь присмотревшись, решил, что там, должно быть, пульт управления энергозала. Совершенно непонятно было, на чем держится эта шестиметровая стеклянная «чечевица». Не было видно ни тросов, ни опор, поддерживавших ее. Зал настолько подавил Элсона, что он совершенно растерялся, не зная, что делать дальше, куда идти.
Стеклянная кабина дрогнула и, медленно снижаясь, двинулась в его сторону.
– Эй, парень, ты долго собираешься тут стоять? – раздался сверху насмешливый голос.
Только через неделю, после длительных медицинских процедур, прививок и осмотров, Элсон наконец смог приступить к работе.
Главный энергетик Гришин оказался тучным человеком с пронзительными, ярко-голубыми глазами, казавшимися совершенно чужими на его шелушащемся от радиационных ожогов лице. Он сидел в просторном салоне, заменявшем ему кабинет, и вертел в руках личную карточку Элсона.
Так и не заглянув в нее ни разу, Гришин задумчиво смотрел на юношу, словно решая, чего тот стоит.
– Вы, очевидно, не рассчитывали на это назначение? – спросил он наконец, и его взгляд, оторвавшись от Элсона, устремился куда-то в сторону, словно внезапно он потерял к нему всякий интерес.
И тут Элсона прорвало. Он говорил о своей науке, о годах, потраченных на учебу. О том, как он мечтал работать по специальности. О том, что значения энтропистики не понимают лишь люди, не следящие за научной информацией.
Гришин слушал его внимательно и согласно кивал головой, чем еще больше раззадоривал юношу. Элсону казалось, что он наконец-то нашел в его лице понимающего слушателя. Не сумев сдержаться, он выложил ему всю накопившуюся на Ротанова обиду. А когда кончил, Гришин в ответ неопределенно хмыкнул и сказал:
– Ротанов здесь ни при чем. Это я просил срочно прислать в мой отдел энтрописта.
Элсон почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
– Вам нужен энтропист? В машинном отделении?
Гришин кивнул, растер свою могучую шею, потом вдруг достал из стола грубо сделанный от руки чертеж и протянул Элсону.
– Вот посмотрите-ка на это.
Недоумевая, Элсон развернул схему, испещренную непонятными значками и линиями.
– Это план машинного зала, это генераторы. – Толстый палец Гришина медленно прошелся по чертежу. – Вот здесь отметки мощностей всех генераторов при одинаковой нагрузке. Видите, они разные. А должны быть одинаковыми.
– Но механизмы не могут быть совершенно одинаковыми, незначительные отклонения в технологии, разная сборка, разные условия эксплуатации.
Гришин кивнул.
– Верно. Но в таком случае неизбежен случайный разброс. У нас же есть определенная закономерность. Машины отчего-то хуже всего работают только в одном участке зала. И началось это совсем недавно, несколько дней назад. Такие вещи у нас замечают сразу. Ну как, не хотите в этом разобраться? – Гришин скептически рассматривал Элсона, словно хотел сказать – пользы от тебя особой не будет, но и вреда, пожалуй, тоже. Вдруг да и отыщешь что-нибудь путное? – Если вам удастся разработать приемлемые рекомендации, позволяющие сэкономить хотя бы десятую часть процента мощности наших машин, можете считать, что вас не зря учили в земных школах.
Элсон потянулся к схемам. Он не ожидал, что этот суховатый, скептически настроенный человек может подсказать ему" путь практического применения его науки, но, во всяком случае, то, что он предлагал, было интересно. Чтобы скрыть волнение, он развернул схему и быстро спросил:
– Что находится над этим местом в верхних этажах? Нет ли здесь наводок, магнитных или других полей, идущих сверху?
Гришин вздохнул.
– Ничего нет. Мы проверяли. А вверху накопители. Туда не войти даже в скафандре полной защиты.
– Но делают же там ремонт, профилактику?
– Конечно. Раз в год для этого нам приходится останавливать машины и почти всю энергию перекачивать в резервные конденсаторы. Это сложная операция, и обходится она недешево. Под нами внизу скальное основание, там тоже ничего не увидеть, а на следующем этаже все вроде нормально, да и трудно что-нибудь установить без специальной аппаратуры. Наши техники не знают толком, какие приборы могут помочь разобраться в этой чертовщине. Вот я и попросил прислать к нам энтрописта. Ну так как, беретесь за этот орешек?
– Разумеется, я попробую. Хотя обещать вот так сразу ничего не могу. Буду разбираться.
Жилой отсек, выделенный Элсону на этаже энергетиков, состоял из спальни, крохотной гостиной и маленького чуланчика с кухонным автоматом, заменявшего столовую. В любой момент кухонный лифт готов был предоставить в его распоряжение яства, о которых не смели и мечтать древние бароны. Среди этой немыслимой роскоши он чувствовал себя несколько одиноко и надеялся, что вынужденное одиночество не продлится слишком уж долго. Поэтому, едва приняв душ и переодевшись, Элсон поспешил в центральную гостиную энергоблока.
Это был большой зал-столовая с игральными автоматами и непременным спортзалом. Однако, к его удивлению, и в этом роскошном заведении народу было не так уж много. И что его особенно огорчило – почти совсем не встречались женские лица. Элсон дал себе слово при первой возможности обследовать все вышележащие этажи. Но сегодня после утомительных медицинских процедур и не менее утомительной беседы с Гришиным он не чувствовал себя готовым к исследовательским экспедициям. После некоторого раздумья он решил лечь спать пораньше.
К своему величайшему удивлению, вернувшись, Элсон застал в своих апартаментах рыжеволосого незнакомца, нахально развалившегося на его диване у окновизора.
– А, новичок… – неопределенно проговорил рыжеволосый, не отрываясь от увлекательного фильма, в котором индейцы на старинных авиетках преследовали по пустыне героя в космическом скафандре.
– Что вам здесь нужно? – холодно осведомился Элсон. Его вопрос настолько удивил рыжеволосого, что тот даже выключил окновизор.
– Тебе, что же, не сказали, что мы будем жить вместе?
– Нет.
– Ну, дела… Наш шеф любит поражать воображение новичков приятными неожиданностями. До сих пор он встречал их байкой о блуждающем генераторе, но теперь, видимо, сменил репертуар.
– О чем, о чем? – с подозрением спросил Элсон. – Что это еще за блуждающий генератор?
– Это такой генератор, который неизвестно от чего теряет мощность. Гришин эту байку всем новичкам подкидывает. Своеобразный тест на сообразительность и предприимчивость. Новички, как правило, начинают сучить ногами, суетиться, проверять мощности, составлять таблицы, ну а Гришин делает вывод, что со временем из них выйдет толк.
– Значит, с генераторами все липа? – спросил Элсон, едва сдерживая гнев.
– Я этого не говорил. Генераторы – вещь сложная и не совсем понятная – «черный ящик». И в этом «ящике» всегда что-нибудь барахлит, что-то не совпадает с расчетными параметрами. Вот только никому еще не удавалось найти в этом никакой закономерности.
– Ничего. Я найду.
– Правильно. Дерзай. Гришин это оценит. Ну а мне пора на дежурство. И в следующий раз, маэстро, не забывайте выключать воду в душевой, на нее здесь лимит, между прочим…
Прошел почти месяц, прежде чем Элсону поручили самостоятельное дежурство в энергетическом блоке. К этому времени он закончил сложные теоретические расчеты предполагаемой энтропийной аномалии. Полной картины ее пространственного положения с теми куцыми данными, которыми он располагал, не получилось. Ему не терпелось остаться в энергоблоке одному и основательно все проверить. Провести новые, более подробные замеры. Для этого надо было лишь дать соответствующее задание кибернетическим машинам, обслуживающим энергетический центр. Он мог это сделать и раньше, не дожидаясь дежурства, но после насмешек своего рыжего соседа Рузаева решил все предварительные расчеты делать самостоятельно и по возможности не афишировать их до получения результата.
Наконец долгожданный день настал. После месячной подготовки, теоретических заданий, разборов различных ситуаций, после шести дежурств с напарником в качестве дублера Рузаев наконец проводил Элсона в зал на самостоятельное дежурство.
– Главное, что от тебя требуется, – заканчивал свои наставления Рузаев, – в случае чего повернуть вот эту красную ручку. Больше ничего не трогай.
Элсон усмехнулся. Он прекрасно разобрался за этот месяц в аппаратуре центра, и Рузаев его явно недооценивал, иначе бы он вряд ли так спокойно оставил его на самостоятельное дежурство.
Чтобы окончательно убедить Рузаева в своей полной некомпетентности, Элсон наивно спросил:
– А, собственно, в каком именно случае я должен повернуть красную ручку?
– В любом необычном случае. Сбой, например, перегрузка или сигнал на пульте. Этим ты перебросишь управление в центральный пост и дашь знать о случившемся Гришину. Большего от тебя не требуется. Старайся не вмешиваться в работу машин.
– Слушаюсь, шеф!
– Тебе еще рановато дежурить одному, но Гришин решил, что ты созрел. Так что действуй.
Оставшись наконец один, Элсон расстелил на рабочем столе перед пультом схему машинного зала с пометками Гришина и стал набирать команды центральному компьютеру. Он не был до конца уверен, что к неполадкам в энергетическом отсеке имеет отношение энтропийная аномалия, но по характеру сбоев, по их регулярности и интенсивности надеялся это выяснить.
Элсон прекрасно знал, что энтропия – понятие теоретическое, что под этим термином подразумевается общее стремление материи нашего мира переходить из сложных форм в более простые, безвозвратно утрачивая при этом часть энергии.
Именно поэтому сами собой разряжались аккумуляторы, старели и разрушались сложные молекулярные соединения, и в мире неживой материи распад преобладал над синтезом.
Только жизнь не подчинялась этому всеобщему мировому закону. Только она одна могла преобразовывать простые формы материи в более сложные, увеличивая при этом свой энергетический потенциал.
Закон энтропии одинаков во всех известных человечеству частях Вселенной. Никаких отклонений не бывает. И все-таки, заканчивая набор программ, вопреки всякой логике Элсон представил себе в очередной сводке новостей примерно такие строчки:
«Молодой ученый Элсон открыл на Регосе энтропийную аномалию. Опасность для базы предотвращена смелыми действиями талантливого ученого». На самом деле в глубине души он в это не верил. Энтропия – вещь серьезная, и всякие там шуточки – дыры, аномалии – это не для нее… Но что же тогда происходит в машинном зале? Если бы можно было обследовать верхний этаж… Возможно, там возникает некое силовое поле, наводки в цепях или утечка из накопителей. При такой концентрации энергии, как здесь, всего можно ожидать… Этот эффект, очевидно, проявляется только при очень большой нагрузке. Элсон закончил ввод данных, набор программ и нажал кнопку «Пуск». Теперь оставалось только ждать результата.
В зале стояла удивительная тишина, прерываемая лишь шорохом и треском статических разрядов, образующихся на кожухах генераторов. Они превращали материю в нейтронную плазму, а затем во втором этаже, в накопителях, она преобразовывалась непосредственно в электрическую энергию.
На пульте компьютера вспыхнул сигнал «Готово». Он щелкнул, выплюнул карточку с результатом расчетов, и одновременно на объемном дисплее появилось странное скелетное образование, похожее на чечевицу и рассеченное надвое горизонтальной плоскостью. Столбцы цифр с обеих сторон этой конструкции Элсону почти ничего не говорили. Его это не устраивало, и он тут же набрал следующее задание компьютеру, сводившееся всего к одной фразе: «Упростить результат». Чечевица на экране дрогнула, заколебалась, но форму в общих чертах сохранила, хотя у нее значительно поубавилось ребер и колонки цифр по краям поредели.
В конце концов он уяснил, что в такой форме на экране высвечивалась объемная структурная карта электрических полей энергозала, которую он и хотел получить. Оставалось непонятным главное – неравномерность напряженности этих полей. Получалось, что в центре чечевицы напряжения отсутствовали вовсе, а по краям постепенно нарастали до обычного уровня фона…
Различия в напряженности были едва уловимы, на грани чувствительности приборов, а центр чечевицы, как теперь уяснил Элсон, находился на верхнем этаже. Не зря ему так хотелось туда добраться…
Элсон решил пройтись по залу и обдумать полученные данные.
Сообщить результат Гришину? Но ведь надо его как-то объяснить… Картина напоминала замкнутое на себя электрическое поле конденсатора, только с обратным отрицательным знаком. Если в конденсаторе накапливались заряды, то здесь они уничтожались. Там и тут был некий геометрический центр, полюс… Необходимо посмотреть, что находится внутри полюса, и сделать это надо сейчас, немедленно, потому что уже через полчаса картина при таких ничтожных напряжениях может измениться. Тогда искать наверху будет нечего… Элсон прекрасно понимал, что просить об этом Гришина совершенно бесполезно. Никто не согласится ради проверки его теоретических исследований рисковать жизнью тех, кого придется послать в энергетический отсек. Кажется, Гришин говорил, что это вообще невозможно. «Но ведь и у меня есть право риска… Оно есть у каждого человека!» Интуитивно он чувствовал, что наткнулся на что-то очень важное, едва уловимое, и понимал, что, если сейчас немедленно не найдет способа проверить, что там такое, не простит себе этого никогда. Центр таинственной чечевицы притягивал его как магнит.
У входа, вдоль овальной стены энергозала, виднелись дверцы каких-то шкафов. Из чистого любопытства он дернул одну, другую… Третья неожиданно открылась. Перед ним, аккуратно сложенный, лежал скафандр высокой радиационной защиты…
«Значит, в случае необходимости, существует способ проникновения в „горячий“ радиационный отсек! Не зря здесь лежат эти скафандры».
Тонкая металлизированная пленка, запаянная в двух слоях прозрачного пластика, оказалась мягкой и легкой. Шлем, слегка чмокнув, встал на место, и сразу же включились регенерационные устройства. Потянуло чуть сладковатым, насыщенным кислородом воздухом.
Шнур, болтавшийся на поясе, он обмотал вокруг талии и завязал узлом. Взгляд Элсона упал на заднюю стену шкафа… Ее скрывала шторка из темной материи, но, вынимая скафандр, он слегка сдвинул эту шторку, и теперь там проглядывали какие-то крупные буквы. Элсон отдернул шторку в сторону. Через всю стену шкафа полыхнула красная надпись: «Аварийный шлюз».

 

4

Ротанов проснулся в пятом часу утра от тихого зудящего звука зуммера. Проснулся, как всегда, мгновенно, но несколько секунд лежал неподвижно, не спеша включить видеофон.
В особо серьезных случаях автоматика включит тревогу, но и ему никто, конечно, не станет звонить в пять утра без серьезного повода. И все же он не спешил. Недоброе предчувствие на какое-то мгновение сковало его волю. Ротанову казалось, что если он отмолчится, не включит аппарат, не даст плохим новостям в ранний час просочиться в свою комнату, то тем самым он отдалит и как бы ослабит их. Но то была лишь минутная слабость, отголосок давно прошедших времен, когда холодок опасности за несколько секунд до ее действительного появления не раз спасал ему жизнь.
Главный энергетик выглядел на экране видеофона всклокоченным и угрюмым. Он долго молчал, даже не пытаясь извиниться за неурочный вызов, и это окончательно утвердило Ротанова в его худших предположениях.
– Так что там у вас стряслось? Опять упала мощность? – спросил Ротанов, все еще надеясь отвести беду.
– Элсон, молодой специалист, которого вы нам направили месяц назад… – Гришин остановился, отвел взгляд.
– Ну! Не тяни!
– Парень полез в «горячий» отсек…
– В скафандре?
– В скафандре. Но защита скафандра не включена… – И только сейчас, словно автоматы ждали этих слов, с опозданием взвыла сирена и на всех экранах вспыхнула яркая мигающая надпись: «Человек в опасности».

 

Нужное Элсону место находилось около седьмой батареи накопителей.
Каждый накопитель представлял собой десятиметровый, облицованный титановой броней куб. Свет редких фонарей терялся в узких проходах. Кубы стояли друг за другом ровными рядами, и все же пространство между ними напоминало лабиринт, поскольку каждый накопитель был окружен целой системой вспомогательных устройств.
В верхнем зале в отличие от нижнего было довольно жарко. Скафандр почему-то не защищал от тепловой радиации.
«Странно, – подумал Элсон, – этого как будто не должно быть, может, не в порядке защита?» Отмахнувшись от этой мысли, он втиснулся в особенно узкий проход и пошел дальше. Номера на блоках были выведены хорошо заметной светящейся краской, и это помогало ему ориентироваться.
Он недооценил сложности своего предприятия. На каждом шагу зал словно напоминал, что людям не место в этом царстве сконцентрированной звездной плазмы. Со всех сторон до него доносились непонятные странные звуки. Что-то жужжало, потрескивало, посвистывало, скрипело. То и дело щелкали какие-то реле.
Над восьмым блоком вдруг вспыхнуло холодное голубоватое пламя, и оглушительный грохот разряда пригвоздил Элсона к месту. Он подумал, что, если окажется в зоне действия статического разряда такой мощности, его не спасет никакая защита. В этот момент ему очень захотелось вернуться, понадобилось значительное усилие воли для того, чтобы сдвинуть с места непослушные ноги. Проходя мимо пятого блока, он остановился, чтобы перевести дыхание. Пот катился с него градом. Идти становилось все трудней. «Тоже мне герой, – выругал он себя. – Иди, раз полез!» И в этот момент сквозь броню соседнего блока донеслось прерывистое басовитое гудение. Словно это был огромный улей, наполненный пчелами. Почти сразу же ослепительная голубая лента сверкнула прямо перед Элсоном, соединив сверкающим плазменным мостом два соседних блока. «Здесь все насквозь пропитано электричеством. Но ничего, гляну и обратно», – сказал он вслух и удивился, как жалко прозвучал его голос, стиснутый воздушной подушкой шлема.
Еще пятнадцать шагов, еще двадцать. В неверном свете нашлемного фонаря перед ним прыгали изломанные резкие тени. Он то и дело попадал в переплетение кабелей, отводных труб. Дышать становилось все труднее, хотя в скафандр бесперебойно поступал свежий воздух. Сердце стучало неровно и часто. Пот, который он не мог стереть под шлемом, заливал лицо.
Сверившись с планом, он наконец убедился, что стоит перед седьмым блоком, на том самом месте, к которому так стремился. Перед ним открывался еще один узкий проход. То же нагромождение незнакомых механизмов, то же переплетение магистральных линий. «А на что ты надеялся? – спросил он себя. – Ты что, специалист-энергетик? Что ты понимаешь во всем этом? Откуда знаешь, что здесь правильно, а что нет? Это была бессмысленная, глупейшая затея…»
Он представил, как ему придется рассказывать об этой экспедиции Гришину, и жгучая краска стыда выступила на его лице. Бетонный пол покрывал слой пыли. Видимо, роботы-уборщики нечасто появлялись в этом помещении. Поверхность соседнего кожуха слегка вибрировала, как, впрочем, и у всех остальных…
«Если я здесь останусь, меня найдут не скоро», – подумалось ему.
По тому, как засосало под ложечкой и обруч боли стиснул голову, Элсон понял, что очередной разряд вот-вот ударит где-то рядом. Элсон пошатнулся, и в это время откуда-то сверху раздался спокойный, усиленный металлическими тарелками громкоговорителей голос Ротанова.
– Элсон! Слушайте меня внимательно. Медленно сделайте два шага назад и остановитесь.
Он сразу же узнал этот спокойный голос и подчинился ему без сопротивления.
– Так. Молодец. Не шевелись теперь… – И почти в ту же секунду, наискось через то место, где он только что стоял, хлестнул разряд.
Элсон не успел закрыть глаза. И вспышка, длившаяся долю мгновения, застыла в его сузившихся зрачках.
– Что ты видишь? – спросил голос Ротанова.
– Река…
– Какого цвета?
– Красная…
– Так и должно быть. На какое-то время ты ослеп. Зрение скоро восстановится, стой пока не шевелясь. Еще что-нибудь заметил?
– Черные берега…
– Я думал, мне показалось! – Как сквозь сон услышал Элсон голос Гришина.
– Нет. Все правильно. Это необычный разряд. Сейчас его ослепленная сетчатка видит негатив вспышки. Там не было сердцевины. Только края, они-то и показались ему берегами…
Гул накопителей заметно стих, видимо, в центральной рубке делали все возможное, чтобы снизить напряжение в зале.
«Слишком мало у них времени…» – вяло подумал Элсон.
Зрение постепенно возвращалось.
Сквозь радужные плывущие картины он вдруг совершенно отчетливо различил небольшой теннисный мяч, бесшумно и медленно катящийся к нему по воздуху. Мяч возник примерно в середине того места, где только что полыхнул разряд.
– Ты видишь эту штуку? – спросил голос Ротанова.
– Да! – ответил Гришин.
– Что будем делать?
– Нужно стрелять, нет другого выхода!
– У него не включена защита…
Элсону казалось, что он находится в каком-то пустом и страшном царстве снов, где среди голых каменных стен метались мертвые голоса людей. Людей, которых он знал когда-то давно, в другой, уже почти забытой жизни.
«Наверно, я умер», – подумал он совершенно безразлично.
– Элсон! Элсон! – требовательно звали голоса. Они отражались от стен, как упругие мячики, и подбирались к нему все ближе.
– Ты должен включить защиту! Шнур у тебя на поясе! На груди скафандра есть гнездо! Воткни в него вилку шнура! Ты слышишь меня? Элсон!
Только чтобы избавиться от этих назойливых голосов, мешавших ему сосредоточиться на чем-то действительно важном, он сделал то, что они требовали. В то же мгновение с потолка зала, от центрального энерговода протянулся вниз ослепительный луч голубой плазмы. Он обежал вокруг Элсона, нащупал убегающий черный мячик и вдруг взорвался фиолетовой вспышкой.

 

Врачей вокруг реанимационной капсулы было не так уж много, двое или трое… Ротанов на ходу все никак не мог их сосчитать, так быстро они сновали у пультов и аппаратов реанимации.
Он подумал, что дела, должно быть, обстоят неважно, раз они так спешат.
Некоторое время Ротанов молча рассматривал неестественно обтянутое сухой, как пергамент кожей, лицо юноши.
– Выдержит? – спросил Ротанов.
– Элсон упорный парень. Он выдержит, – произнес за спиной Ротанова Гришин.
– Ты бы лучше не оставлял на дежурстве человека, не проинструктировав его, как пользоваться скафандром!
– Кто мог предвидеть, что ему понадобится лезть в самое пекло… В компьютере энергоблока остались его записи. Он решал какую-то задачу, искал на втором этаже некий непонятный центр. Центр чего именно – не знаю.
По приказу Ротанова в работу включился весь научный отдел. Математики базы подробно анализировали записи Элсона. Ротанов потребовал обследовать все помещение базы по методу, использованному Элсоном, и убедиться в том, что на Регосе не осталось новых центров воздействия.
Поединок с черным шаром зафиксировали многочисленные приборы и датчики энергетического отсека. Хотя непосредственно сам шар нельзя было рассмотреть ни на одной пленке, был наконец найден способ сделать видимой корону окружавших его электрических зарядов. Удалось даже подсчитать объем шара и количество энергии, понадобившейся для его уничтожения.
Хотя никто толком не знал, что, собственно, они уничтожили, не осталось сомнений в одном: черный шар перестал существовать после выстрела мощностью в десять мегаватт. Только сопоставив цифры объема шара – сто пятьдесят кубических сантиметров и мощность, потребовавшуюся на его уничтожение, Ротанов понял, какой ценой досталась им эта победа. Энергетический отсек – сердце базы. Ротанов не верил в случайное появление шара именно в этом месте. Хотя теоретики из научного отдела предложили гипотезу «черной шаровой молнии», которую притянуло в нижний отсек обилие накопленной там энергии, Ротанов, сопоставив все, что ему было известно о нападении на «Ленинград», сделал для себя неутешительный вывод: происшествие на базе не было случайностью, связанной с неизвестным науке природным феноменом. Слишком последовательно выстраивались события… И тогда он первый раз пожалел, что сразу не поддержал Олега, потерял столько времени. Утвердил карантин и отправил его со всей командой «Ленинграда» на Землю в специально оборудованном карантинном корабле. Теперь нужно было как можно скорее заканчивать дела на Регосе и лететь вдогонку…
Он понимал, что центр главных событий неизбежно сместится к Земле. Туда сходилась вся информация, оттуда нужно было готовить новую экспедицию к Черной. Прав был Олег, тысячу раз прав!
Оставалась еще проблема «Ленинграда». Он не мог оставлять над базой постоянную угрозу. Поскольку почти не сомневался, что черный шар – гостинец, привезенный «Ленинградом». Надо было что-то немедленно делать с кораблем…

 

К вечеру следующего дня, когда, наконец, закончена была обработка данных по инспекции базы, Ротанов вызвал заведующего научным отделом доктора Рестона.
Рестон, известный на Земле физик, на базе фактически был поставлен в положение заурядного инженера. Ротанов не делал никаких различий между своими ответственными сотрудниками.
– Удалось вам установить, что собой представлял гость, посетивший базу?
Рестон задумчиво покачал головой.
– Я мог бы предложить вам несколько названий, но вас ведь не название интересует? – Ротанов кивнул. – Тогда довольствуйтесь таким определением: «Земная наука с этим явлением не встречалась». Это сгусток некой субстанции, противоположной по своим свойствам энергии. Антиэнергия, если хотите. Элсон, очевидно, считал ее энтропийным зарядом. Возможно, он был прав. Обнаружить шар можно только при слабом нейтронном облучении. Именно тогда на его поверхности появляется корона электрических разрядов.
– Но мы же его видели!
– Потому и видели, что Элсон дал команду автоматам энергетического отсека вести поиск, используя нейтронное облучение. Он, видимо, предполагал, что это явление связано с энтропией. Как его самочувствие?
– Мне сообщили, что кризис позади. Сейчас он спит. Врачи вовремя успели сделать пересадку спинного мозга. Возможно, все обойдется, у него молодой крепкий организм.
– Нужно сделать все возможное. На вашем месте я бы немедленно отправил его на Землю. В радиационном институте опыта больше, чем у нас. Вы обязаны сохранить для Земли эту голову.
– Хорошо бы сохранить и еще что-нибудь, кроме головы, – проворчал Ротанов. – Вы познакомились с результатами обследования помещений базы?
– Да. По-видимому, этот гость был единственным. Мы проверили параметры электрических полей во всех помещениях базы, применяя метод Элсона. Если исходить из известных нам данных, на базе больше нет никаких посторонних образований.
– А «Ленинград»?
– Здесь дело сложней. В момент обследования мы еще не были знакомы с новой методикой. Там не применялось нейтронное облучение, и сделать какие-то однозначные выводы я затрудняюсь. Косвенные данные говорят о том, что с кораблем не все в порядке. Видимо, придется все повторить, используя методику Элсона.
– И рискуя при этом вызвать новое нападение на базу. Или поражение людей и механизмов. Благодарю покорно. Кораблем придется пожертвовать.
– Неужели вы решитесь уничтожить крейсер?
– Похоже, у нас нет иного выхода. И ждать нельзя. Корабль слишком опасен. Рискованно лезть туда снова. Распорядитесь поставить силовой экран, нужно немедленно прикрыть от него Регос.
– Это бессмысленно. Никакие наши поля не могут задержать энтропийный заряд.
– Да, вы правы… Никак не могу к этому привыкнуть… Тем более нужно немедленно избавиться от корабля.
Оставшись один, Ротанов потянулся к пульту связи, но рука остановилась на полпути, словно в пальцах не осталось силы для такого простого и окончательного жеста, как поворот рычажка…
Слишком хорошо он знал, что последует за словами команды, которую собирался произнести. Не ответственности он боялся. Сам был звездолетчиком и понимал, что это значит – уничтожить собственный корабль.
Совершенно бессознательно он убрал руку с пульта, взял папку с только что полученной почтой, прибывшей с рейсовым кораблем. Возможно, надеялся, что сведения, доставленные с Земли, подскажут иное решение. А скорее всего лишь оттягивал неизбежную развязку.
Бегло просмотрев пакет пластиковых карт, он выбрал одну, с красной полосой Координационного Совета Федерации, и вставил ее в компьютер. На экране загорелись строчки сообщения:
«Всем кораблям флота, всем поселениям Федерации. Совершено нападение неизвестным противником на колонию Дзеты. Есть человеческие жертвы. Колония срочно эвакуируется. Следует обращать особое внимание на черные объекты, видимые только в нейтронном облучении. Нельзя подпускать их близко к кораблям и поселениям. Немедленно уничтожать энергетическими зарядами максимальной мощности…».
Совершилось наконец то, чего он опасался все эти годы, к чему готовился, ради чего строил эту базу. Человечество встретило на просторах Галактики неведомого грозного противника. Если это не гуманоидная цивилизация, если это вообще не цивилизация – а он не исключал существование разума, не поддающегося даже самым общим человеческим определениям, – переговоры могут оказаться невозможными, и тогда нам придется принять бой. У нас просто не останется иного выхода, нам могут навязать войну. А если бы ее начинал я сам, для первого удара я выбрал бы именно базу на Регосе. Ведь она, в сущности, единственное место, где может укрыться наш пока еще не созданный боевой флот. Отсюда он мог бы совершать рейды, не подвергая опасности ответных ударов противника незащищенные планеты. Правда, противник должен был бы хорошо разбираться в наших силах. Но кто знает, сколько лет они наблюдали за нами, готовились, пока, наконец, решились нанести свои первые удары. Время, оставшееся у нас на подготовку для встречи с врагом, от оружия которого земная техника не знала защиты, измерялось теперь, возможно, месяцами, если не днями…

 

После того как смолк вой сирен общей тревоги, объявленной во второй раз за эти несколько дней, метроном методично стал отсчитывать секунды, оставшиеся до залпа антипротонных пушек. Люди, сидевшие с двух сторон от Ротанова за главным управляющим пультом, закончили набор команд и выжидающе уставились на него.
До сих пор они не задавали ему вопросы, скованные регламентом и уставом боевой тревоги. Но сейчас Протасов первым разорвал эти тягостные, заполненные щелканьем метронома мгновения:
– Мы готовились к этой операции так, как будто над базой висит вражеский крейсер!
– Считайте, что это так и есть.
Ротанов не повернул головы, не отвел взгляда от таймера. Все в его лице застыло, и в глазах появился несвойственный ему жестокий, холодноватый блеск.
Сорок секунд… Еще можно было отменить приказ, остановить операцию. Даже так, уставившись в панель отсчета, он видел угловым зрением на боковых экранах четкий силуэт корабля, верой и правдой прослужившего людям не один год, преодолевшего бездну пространства; защитившего и принесшего обратно доверившихся ему людей. Он был красив, этот могучий корабль, сконцентрировавший в себе человеческий труд, знания, чаяния. Через тридцать секунд он должен будет погибнуть.
Ротанов приказал рассчитать залп с двух сторон, так чтобы звездное пламя аннигиляции охватило сразу всю обшивку, не оставив ни малейшей щели для притаившейся в недрах корабля черной пакости. Он не пожалел энергии на этот залп… И он никогда не забудет этих секунд ожидания, он еще спросит за них с тех, кто прислал людям свои черные гостинцы…
Ноль один, ноль-ноль… Защитные поля, прикрывавшие планету, должны были прогнуться от этого удара. Клестов боялся, что они не сумеют сдержать волну радиации. Слишком близко висел корабль. Слишком велика его масса для полной аннигиляции. Но Ротанов верил, что защитные системы базы справятся с такой задачей. Он хорошо знал земных инженеров, построивших эту звездную крепость…
И все же, когда на всех экранах полыхнуло фиолетовое пламя, они невольно пригнули головы, ожидая того грозного гула и колебания почвы планеты, которые всегда сопровождали даже учебные стрельбы, а сейчас…
Но ничего не произошло. Вспышка на экранах погасла удивительно быстро, и лишь силуэт корабля растворился, исчез, словно его никогда не было.
Ротанов бросил взгляд на расходомер антипротонов, потом на измеритель радиоактивного и волнового ударов. Их стрелки едва качнулись.
– Что произошло? – спросил он, повернувшись к Рестону.
Тот, пожав плечами, ответил:
– Вы оказались правы. Энергия взрыва в восемьсот раз меньше расчетной. Может быть лишь одно объяснение. Черные заряды на корабле нейтрализовали почти всю энергию нашего удара.
– Они не могли уцелеть?
– Исключено. В этом случае взрыва не было бы вообще. Вспышка, которую мы видели, остаток того, что им не удалось поглотить.

 

Лайнер «Итель», закончив промежуточный бросок у Регоса, разворачивался для нового разгона. Корабли этого класса не нуждались в подзаправке и не заходили на базы.
На «Ителе» свято чтили старинные традиции, и капитан Громов торжественно прошествовал за свой стол, где в обществе пассажиров класса «экстра» собирался пообедать. Не успел Громов сесть за стол, как в его нагрудном кармане пискнул фонарь. Он нажал кнопку.
– Капитан, Регос просит принять одного пассажира и санитарную капсулу…

 

Проводив капсулу с Элсоном в медицинский отсек и убедившись, что с ним все в порядке, Ротанов спустился в пассажирский салон.
Элсон будет спать до самой Земли, врачи обещали, что он проснется практически здоровым.
– Хорошо, если так… – Ротанов все никак не мог простить себе, что не разобрался в этом юноше, не сумел оценить ни его способностей, ни мужества.
Не так уж часто случалось ему ошибаться в людях, и если это все же происходило, он старался сделать все от него зависящее, чтобы исправить ошибку.
Если Элсона вовремя поставят на ноги, он обязательно представит его Совету и поможет принять участие во всех делах, связанных с Черной планетой.
«Итель» уже начал разгон, и пассажиров в салоне оставалось немного. Хотя ускорение лайнера было невелико, все же непривычная добавочная тяжесть разогнала людей по каютам. Собираясь в дорогу, Ротанов не рассчитывал, что подвернется попутный пассажирский рейс, не захватил с собой нужных вещей и подходящей одежды. Сейчас он чувствовал себя неловко в своей старенькой элановой куртке в этом мирке давно забытого комфорта.
Тихо играла музыка, свет люстр каскадами падал на резные панели стен, на дубовые стойки бара, где вместо привычного автомата стоял самый настоящий живой бармен в форменной синей куртке.
Встретив его остановившийся, невыразительный взгляд, Ротанов почему-то так и не решился подойти к стойке, хотя ему хотелось выпить чего-нибудь покрепче.
Хорошо, что он отказался от спецрейса, воспользовался этим попутным пассажирским лайнером и впервые за долгие годы почувствовал себя простым наблюдателем, а не участником событий.
Ему хотелось отвлечься от всего, расслабиться, побыть одному. Он знал, что события начали разворачиваться стремительно, как отпущенная пружина, и, возможно, это последний представившийся ему случай для такого вот бездумного отдыха.
Ротанов подошел к большому, затянутому белесой пленкой экрану, вделанному в круглую бронзовую раму, изображавшую иллюминатор корабля, и нажал выключатель.
Пленка растаяла. Теперь это и в самом деле был иллюминатор.
Среди яркой россыпи знакомых созвездий Регоса он легко различил красноватый мячик планеты. Ей он отдал большой кусок жизни и знал, что покидает ее надолго, может быть, навсегда.

 

5

Бывают планеты, где неохватное небо опускается ближе к людям, где человек перестает ощущать себя центром Вселенной и растворяется в окружающем мире, впитывает его в себя, становится его частицей. Единым целым со звездами, соловьями, огнем костра, лицами друзей…
На одной из таких счастливых планет, позволивших людям построить здесь свой новый дом, в тихом и прозрачном лесу сидела у костра земная женщина.
На минуту она осталась совсем одна, потому что друзья, затеяв игру, убежали в глубь леса по тропинке, освещенной зеленой луной.
Воспоминания долго ждали этой минуты. Они выступили из-за деревьев неслышной толпой, подошли вплотную…
Был в ее жизни случай, когда один человек пообещал ей подарить целый мир. Добрый и ласковый мир под голубым небом, не знающим страха. Он сдержал свое слово.
Отчего же тогда ей так горько? Впрочем, зачем спрашивать… Она слишком хорошо знала ответ…
Анна думала об этом, глядя на огонь костра, веселыми языками лизавший сосновые поленья и бросавший в темноту пригоршни искр. Она вспоминала другой костер. Костер Синего леса. Тогда смерть стояла рядом, за светлым кругом огня, стоило лишь протянуть руку. Но вместо чудовищ Синего леса к костру вдруг вышел веселый обыкновенный человек. Немного поцарапанный, немного сердитый и совершенно невозможный там, в Синем лесу…
Впрочем, он навсегда остался для нее невозможным. Далеким, недоступным миражем. Она знала каждый его шаг. Хранила кристаллы с записями всех его выступлений, отчетов, речей… И только его самого никогда не было рядом. Где уж ей угнаться за ним – слабой земной женщине. Он сражался с чудовищами, покорял чужие миры, возводил звездные крепости. А она любила его, училась. И строила свой собственный мир здесь, на Дзете, таким, каким видела его лишь в снах своей юности, на жестокой и страшной Гидре…
Окончив школу второй ступени на Земле, она вместе с другими колонистами прилетела на Дзету. Это была тихая ласковая планета с кротким и добрым нравом. С ручьями, текущими среди низкорослых сиреневых кустиков, с синими закатами и бирюзовыми восходами.
Они посадили земные сосны и березы. Биологические стимуляторы в десятки раз ускорили рост деревьев, и уже через пару лет на Дзете шумели настоящие земные леса. На планете не было своего животного мира, и скоро здесь поселились олени и лани, зайцы и великаны лоси, привезенные с Земли. На глазах у Анны вырос красивый белый город, утопающий в зелени садов, парков и скверов. На земле города постепенно исчезли, растворились в лесных массивах, распались на мелкие поселения или отдельные коттеджи, оборудованные всем необходимым для жизни двух-трех семей…
В колониях люди стремились жить ближе друг к другу, может быть, потому, что острее ощущали потребность во взаимной поддержке перед лицом чужого мира.
Анне нравились города земных колоний. После пещер Гидры она отогревалась в них всем своим существом. И не чувство полной безопасности, которой она так долго была лишена, согревало ее, нет. Самым ценным в этом небольшом белом городе была удивительная общность людей. Милая ее сердцу провинциальность, позволяющая без особых церемоний войти в любой дом, знать все о своем соседе и так же открыто, на виду у всех, жить самой в едином коллективе, увлеченном одной целью – освоить новый мир. Сделать его удобным и радостным.
Был у них и рудник, в котором автоматы добывали цезий – раз в полгода обогащенную руду забирал транспорт с Земли и взамен привозил им автолеты, одежду, сложные бытовые автоматы, видеокристаллы. Автоматы убирали улицы, города, жилища, готовили пищу, вырабатывали необходимую городу энергию. Практически они избавили людей от всей тяжелой работы.
И теперь, когда монтаж и основные работы по освоению территории были закончены, у них появилось много свободного времени, которое каждый мог использовать по своему вкусу.
Занятия искусством не очень увлекали колонистов. Возможно, виной тому были все те же видеокристаллы, позволявшие с помощью подвижных голограмм знакомиться с работами лучших актеров, живописцев и скульпторов Земли.
Анна все свое свободное время посвящала лесу. Она окончила биологическую школу на Земле, и лес на Дзете был ее детищем. Сейчас она испытывала чувство удовлетворения и радости, слыша доносящиеся из-за деревьев людские голоса, шорох шагов и тихий смех. Вечернее небо озаряли отблески далеких костров. Кое-где виднелись светлые пятна надувных палаток. Колонисты любили свой лес. Она знала, что вопреки ее запретам многие молодые люди жили в надувных палатках все лето. Ничто не предвещало несчастья в эту теплую летнюю ночь. А между тем высоко в небе Дзеты уже появилась хищная черная тень. Не обнаруженная диспетчерским постом, она тихо кралась к планете перпендикулярно плоскости эклиптики, нарушая законы баллистики и притяжения.
Ее заметили лишь утром в виде размытого грязного пятна на фоне светлого неба. С этой минуты наблюдение за ней продолжалось весь день.
После полудня с севера появилось второе пятно. Пятна пошли навстречу друг другу и соединились в пятнадцать часов сорок восемь минут по абсолютному земному времени. Дежурный оператор зафиксировал это событие по всей форме в журнале, не придав ему должного значения, поскольку столкновение пятен не имело видимого результата – после соединения оба они попросту исчезли с небосклона Дзеты.
Дежурный приписал в конце страницы несколько строк своей собственной версии происшедшего.
«Это могли быть пылевые облака или какие-то уплотнения в атмосфере. Возможно, повышенная концентрация влаги в верхних слоях привела к явлению, напоминающему земной мираж».
Это не были ни пылевые облака, ни миражи. Темные тела, подошедшие к Дзете, после столкновения не разрушились и не исчезли. Они лишь распались на десятки более мелких тел, незаметных на большой высоте, и начали свое медленное неотвратимое падение на Дзету.
Отдельные капли, соприкоснувшись с атмосферой планеты, съежились и с легким хлопком исчезли. Но наиболее крупные, хоть и уменьшились в размерах, к ночи все же достигли поверхности планеты.

 

Утро началось как обычно. Операторы заняли свои места у пультов автоматических комплексов на руднике и энергетическом центре. Целые стаи стреколетов поднялись в воздух, развозя колонистов по рабочим местам.
Анна опустила стреколет на площадке у корпуса городской больницы. Привычно обойдя палаты и убедившись, что у немногих больных все идет как надо, а медицинские автоматы не отклоняются от заданных режимов, она прошла в свой кабинет, находившийся под самой крышей пятиэтажного здания.
Огромные окна делали комнату похожей на большую оранжерею. Сходство увеличивали многочисленные растения, заполнявшие почти все свободное пространство. И здесь она продолжала эксперименты по приживлению земных растений на чужой почве в новых условиях.
Анна прошла с лейкой по рядам своих питомцев, не доверяя столь ответственное дело автоматам. Обобрала несколько пожелтевших листочков, проверила, не завезли ли вместе с новой партией растений земных паразитов.
Карантинный контроль знал свое дело. Растения выглядели совершенно здоровыми. Анна прошла к столу, достала медицинские карты, просмотрела их и, убедившись, что ее вмешательство в заданные программы лечения не требуется, открыла другой ящик.
На самом дне лежала маленькая, потемневшая от времени, отполированная вручную шкатулка, сделанная из твердой, как железо, древесины кустарников далекой Гидры.
В шкатулке были фотографии, голограммы, листочки бумаги с нацарапанными на них буквами.
Анна вспомнила школу первой ступени на Гидре. Там ее учили защищаться и нападать. Стрелять из бластера и выбирать место для засады.
Сейчас все это походило на далекий и уже нестрашный сон. Под грудой фотографий она нашла сухую колючую ветку. Единственный подарок человека, образ которого с тех пор навсегда остался с ней. Настойчиво запищал вызов видеофона. «Анна Петровна, мы только что получили тревожный сигнал. Автомат четвертого сектора сообщает, что с медифора Гая Рудина вот уже полчаса не поступает сигнала. Последний пришел из леса. Видимо, Рудин ночевал там». Голос дежурного был спокоен. Не так уж часто, но все же случалось, что молодые ребята из озорства отключали свои медифоры и служба здоровья получала ложные сигналы тревоги.
– Вам, видимо, понадобится помощь?
– Справлюсь сама, – ответила Анна. – Лес я знаю хорошо и все их места стоянок тоже. Пришлите только санитарный стреколет с сиреной. Надо, наконец, проучить этих шалопаев.
Автопилот стреколета сделал над городом пологий круг и направил машину в сторону леса. Анна, используя время полета, вставила в информатор стреколета личную карточку Рудина. К ее удивлению, это был не мальчишка, а молодой парень двадцати семи лет, электронщик. Она встречалась с ним раза два в бассейне и сразу же узнала лицо, появившееся на экране.
Кажется, он неплохо плавал… Взрослый колонист не станет из озорства отключать медифор. Только теперь она ощутила легкую тревогу. Стреколет уже снижался над местом, из которого автоматы зафиксировали последний сигнал Рудина. Прозрачные крылья сзади приподнялись и мягко посадили машину на поляну.
Палатку она нашла минут через десять. Рядом в траве валялся раздавленный медифор. Но даже после этого она не слишком серьезно отнеслась к происшедшему. На Дзете не было диких животных, кроме безобидных оленей. Лось не подойдет к палатке. Что еще могло здесь случиться?
Она растерянно подбирала в беспорядке разбросанные по поляне вещи, когда заметила на коре дерева странные царапины, словно кто-то голыми руками пытался сорвать с него кору.
Нижние ветви дерева, варварски обломанные; валялись на траве. Только теперь она ощутила наконец настоящую тревогу. Но было уже поздно. С треском обломился огромный сук, и какое-то существо прыгнуло с дерева вниз.
Оно упало на все четыре лапы, приподнялось на задних ногах, и только теперь Анна поняла, что это был человек, едва прикрытый клочьями одежды. По всему его телу шли длинные красные царапины.
Их разделяло не больше трех метров. И прежде чем Анна успела понять, что происходит, человек бросился к ней, выставив вперед кровоточащие руки с содранными ногтями.
Совершенно инстинктивно она уклонилась. Сами собой сработали моторные рефлексы, привитые ей в школе первой ступени на Гидре, где от них зависела жизнь каждого колониста.
Нападавший промахнулся, упал, но тут же вскочил и с удивительным проворством снова бросился на Анну. Она не успела испугаться… Мышцы сами знали, что нужно делать.
Глаза у нее сузились, движения стали резкими, скупыми и абсолютно точными.
Человек снова промахнулся. Он зарычал от бешенства, повернулся и, загородив ей дорогу к стреколету, теперь уже медленно, крадучись, стал вновь приближаться. Только сейчас она узнала его и, отступая так же медленно, как подходил он, не позволяя ему ни на шаг сократить дистанцию, ласково окликнула его:
– Гай! Что с тобой, Гай?
В глазах человека мелькнуло что-то осмысленное, он застонал, сжал голову руками и вдруг тихо и внятно произнес:
– Уходите отсюда!
– Хорошо, Гай, я уйду, но сначала ты скажи, что с тобой случилось.
– Не знаю. Ночью в лесу шел дождь…
– Ты что-то путаешь, Гай. У нас не бывает дождей.
– Это был не простой дождь. Черный. Я помню большие капли, одна из них упала вот сюда. – Он прикоснулся к затылку и поморщился. – Холод. Везде холод! – Его тело била мелкая дрожь, а глаза вновь уже заволакивались дымкой безумной ярости… – Слушай! Ты! Ты не знаешь, не знаешь, какой холод! Согрей меня!
Он снова прыгнул к ней, опять промахнулся, запутался на минуту в кустарнике. Это позволило ей наконец дотянуться до медицинского пояса, достать шприц-пистолет и вставить в него снотворную капсулу.
Для верного выстрела ствол пистолета должен был коснуться кожи больного, и проделать эту штуку нужно так, чтобы Гай не мог до нее дотронуться… Слишком хорошо она знала, какие сюрпризы иногда таят в себе внешне вполне благополучные чужие миры. Если это заражение инопланетным вирусом – дело плохо…
Едва Гай выбрался из кустов, как Анна побежала, увлекая его за собой в погоню. Еще раз увернувшись и оказавшись на секунду позади бегущего, она успела приставить шприц-пистолет к его лопатке и нажать спуск.
Гай зашатался и мягко опустился в траву. Снотворное действовало почти мгновенно.
Вызвав еще один санитарный стреколет и коротко доложив дежурному о происшедшем, она вывела из своей машины робота первой помощи, обвешанного шлангами, зажимами и датчиками. Нужно было немедленно, не теряя ни минуты, определить, что происходит с Гаем.
Едва робот оплел спящего человека паутиной проводов от датчиков и индикаторов, как на диагностическом табло появились первые цифры.
Давление в норме… Пульс слабый, биоритмы мозга заметно понижены… но это все мелочи, это не может быть причиной… Ага, вот, наконец! Температура тела тридцать два по Цельсию… Неудивительно, что ему было холодно. В случае инфекции температура должна бы повыситься. Ее нужно немедленно поднимать, хотя бы градуса на три, иначе не выдержит мозг… Так, теперь пробы крови, анализы во всем диапазоне: на вирусы, на микрофлору, на инородные белки… Ничего нет, странно… Только остатки собственных… Идет интенсивный процесс разрушения белков, но отчего, в чем причина?!
Через несколько минут она поняла, что ничего не сможет сделать. Процесс распада нервной системы и наиболее сложных структур организма с каждой минутой ускорялся, и, когда на поляну опустился второй санитарный вертолет, ничто уже не могло спасти Рудина.

 

Первым черные кратеры заметил пилот транспортного стреколета. Он вел тяжело нагруженную машину от космодрома к заводскому комплексу, расположенному далеко в стороне от города. Десятки раз в день, пролетая над одним и тем же местом, человек постепенно перестает замечать особенности пейзажа. Зато любые изменения сразу же бросаются в глаза.
Впечатление было такое, словно зеленую шкуру леса изуродовали воронки от мощных взрывов. Здесь не велось никаких работ, и вообще взрывные работы применялись на Дзете лишь в самом начале, несколько лет назад, когда колонисты пробивали скальное основание для фундаментов и складов…
Удивленный пилот развернул машину и еще раз прошелся над лесом, максимально уменьшив высоту. Тяжелая машина не позволяла снизить скорость и детально рассмотреть землю. Но и того, что он увидел, оказалось достаточно. Через пять минут над лесом появились вертопланы карантинной службы.
Руководитель экспедиции запретил садиться. Вертопланы могли неподвижно зависать в любом месте и на любой высоте.
Поверхность планеты словно поразила проказа. Гигантские язвы зияли в десятках мест. На глазах у потрясенных поселенцев в эти провалы рушились деревья и массы земли. Казалось, какая-то огромная мешалка работает внутри каждой такой ямы, все время перемалывая породу и увеличивая размеры кратера.
В некоторых местах кратеры уже достигали десятков метров в поперечнике и все время увеличивали свои размеры.
Они пытались бороться. В воронки полетели цилиндры с антибиотиками, способными подавить любую инопланетную фауну, но это никак не повлияло на процесс разрушения. Облучение жесткими нейтронами лишь ускорило его.
Наконец, и это уже было актом отчаяния, в одну из наиболее удаленных и самых крупных воронок была сброшена нейтридная бомба. Воронка, увеличенная взрывом раз в десять, тем не менее потеряла активность.
Но это ничего не меняло. Кратеров насчитали уже более двухсот, а зарядов такой мощности на Дзете больше не было.
В семь часов вечера собрался Совет колонии. Измученные, мрачные колонисты сидели молча. Один и тот же вопрос читался на всех лицах: что происходит? как остановить распад? Грязные, в разорванной одежде, они походили на бойцов, только что покинувших поле боя. Да так оно, в сущности, и было. Петров, собираясь с мыслями, долго растирал обожженную кислотой ладонь правой руки. Остановившимся взглядом он уставился на пустую поверхность стола, где не было ни клочка бумаги, ни пластиковых карт – ничего. Этот голый стол лишний раз подчеркивал всю невероятность и неотвратимость обрушившегося на них несчастья.
– Мы испробовали все доступные нам способы воздействия, – начал Петров непривычно тихим голосом. – Реакция с каждой минутой ускоряет свое течение, в нее втягиваются все новые и новые массы породы, этот процесс разрастается в арифметической прогрессии. Мы не в силах его остановить…
– Реакция чего? – спросил математик Бромов.
– Если бы я знал! – откликнулся Петров. – Единственное, что нам известно, – причину надо искать не на Дзете. Это очень походит на бомбардировку из космоса. Диспетчерский пост засек посторонние тела, вторгшиеся в атмосферу планеты, и хотя на фотографиях видны лишь размытые пятна, скорее всего это те самые «черные корабли», о которых нас не так давно предупреждала Земля. Если это так, последствия катастрофы трудно предвидеть.
– Их и не надо предвидеть. Нужно что-то делать! Пока мы тут разглагольствуем, площадь поражения увеличивается с каждой секундой. Часа через два ею будет захвачена территория города!
– Спокойней, друзья, спокойней! Сейчас, как никогда раньше, нам понадобится все наше мужество, весь опыт. Нельзя допускать даже малейшей паники. У нас женщины, дети. Любой контакт с черным веществом приводит к гибели людей. Уже есть первая жертва…
Все повернулись к Анне. Она печально покачала головой.
– Когда Рудина нашли, у него начался распад центральной нервной системы и частично белков. Мы делали все возможное. Слишком поздно… И слишком большая доза, организм не справился. Рудин ни разу не приходил в себя. Была только одна короткая вспышка в самом начале. Он говорил что-то о дожде, психика, видимо, уже отказала. Современная медицина не знает такой болезни.
– Вы уверены, что причина в контакте с черной материей? Может быть, это неизвестная нам инфекция?
– Это не инфекция. В организме нет инородных белков.
Тягостное молчание повисло в зале. Наконец Петров откашлялся и, глядя в сторону, твердо сказал:
– Необходимо начинать экстренную эвакуацию. Дальнейшая борьба нашими средствами бессмысленна и опасна.
– Бросить город на произвол судьбы?
– У тебя есть другие предложения?
– Нет, нет у меня других предложений! Трудно с этим смириться, здесь наш дом, и вдруг бегство, да и куда? У нас даже нет кораблей!
– Корабли придут. Нашу радиограмму по аварийному бую приняли на Зидре, самое позднее через три месяца спасатели будут здесь.
– Три месяца! Если развал коры будет прогрессировать с той же скоростью, мы не продержимся столько!
– В таком случае придется временно переселить людей на спутники на карантинную станцию. Продержимся. Надо будет – продержимся. – Угрюмое молчание повисло в зале. Каждый из присутствующих невольно представил себе, что сейчас творится на том месте, где совсем недавно зеленел лес…
Словно подчеркивая всю серьезность положения, донесся гул далекого обвала и в зале мигнул свет.
– Кажется, подземной энергоцентрали больше не существует.
– Сейчас главное – люди, – напомнил Петров. – Мы будем спасать людей. Считайте нашу эвакуацию временным отступлением. Сегодня мы еще не знаем, что собой представляет наш враг. Но мы это выясним, не сомневайтесь. Человечество – упрямая раса. Рано или поздно мы вернемся и найдем способ восстановить нашу изуродованную планету.
– Будем считать митинг законченным, – зло проговорил кто-то в зале, и Анна поняла, что люди не примирились, не простили руководству колонии этого вынужденного отступления. Каждую минуту можно было ждать каких-то неожиданностей, срывов, а возможно, и новых жертв…
Прежде всего решили вывезти из города людей и весь имеющийся наземный и воздушный транспорт. Для временного лагеря место выбрали на берегу моря, вдали от зон поражения.
Одновременно с вывозом людей из города началась переброска первых партий на спутники. Колония располагала всего двумя ракетными катерами, способными выйти на планетарные орбиты. Из-за этого процесс переброски обещал затянуться на долгие месяцы.
Прежде всего отправили самых маленьких детей с двумя воспитателями. Анна вздохнула несколько спокойней. Теперь ей хотелось как можно скорей переправить в безопасное место подростков. Уже дважды карантинным патрулям приходилось вылавливать их самодеятельные группы, отправлявшиеся на борьбу с «черными дырами».
Анна не спала третьи сутки, держалась только на стимуляторах и чувствовала, что ее силы на исходе. После отправки четвертого транспорта на спутники у нее впервые выдалось несколько свободных минут. На сон времени все равно не оставалось, и она решила хотя бы искупаться, благо лагерь стоял на самом берегу.
Не сразу нашла она подходящее для спуска к воде место. Они собирались устроить здесь хороший пляж, с песком и галькой, да все не хватало времени, не доходили руки. «Теперь мы его уже не сделаем. Не сделаем ничего из того, что планировалось на ближайшие годы».
Она села на камень, обхватив колени руками, и смотрела в морскую даль, каждой клеточкой впитывая дыхание этого чужого моря, ставшего своим. Прощаясь с ним навсегда.
«Что бы там ни говорил Петров, мы сюда уже не вернемся, – прошептала она. – Планета слишком изуродована. Скорей всего для них подыщут другое подходящее место. Но меня там уже не будет», – вдруг совершенно отчетливо поняла она. Этот поворот судьбы, ветер перемен, неожиданно ворвавшийся в ее тихую устоявшуюся жизнь, не мог кончиться так просто. Вспомнились строчки из старой книги: «В юности или в старости, рано или поздно – приходит время, когда нас позовет несбывшееся» – ее время пришло.
Сердце ударило неровно, и, наверно, от ветра защипало глаза.
Она вскочила, одним движением сбросила платье и прыгнула со скалы в море.
Вода охладила разгоряченное тело, смыла усталость, вернула ей утраченное самообладание.

 

Назад: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СПИРАЛЬ
Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЛАНЕТА БЕЛЫХ НОЧЕЙ