Глава 14. Пленник любви

— Ты убежден, что это Рюдель подсунул тебе лошадь? — спросила меня бабушка, когда я вечером рассказывал ей о прогулке по королевскому парку. Неодобрительно поджав губы, она долго вертела так и этак фотографии таинственного радиохрама, переданные на спутник Петровичем.

— Больше некому. Такой лошади здесь нет цены. Ни у кого из кавалеров я не видел ничего подобного. Не могу поверить, чтобы Рюдель скупил всех мало-мальски стоящих лошадей, а эту не заметил.

— Знаешь, внучек, держись-ка ты от нее подальше, — сказала вдруг бабушка. — Не по душе мне подарки твоего Рюделя. Скачи лучше на своем Росинанте.

— Ох, бабуся, что ты говоришь! Он шагом-то еле ходит. А Закат — отличная лошадь. Она уступает только Баязету.

— Тебе виднее, — заметила бабушка. — И все же на твоем месте я бы к ней не подходила.

После ужина я уселся в кресло перед телевизором, чтобы посмотреть, чем меня порадует местная телесеть.

Висевший на стене телевизор был допотопный — не с пленочным, а с толстослойным экраном, заделанным в деревянный ящик. Из пяти каналов работал только один.

Я впервые смотрел местную телепрограмму, и она меня ничем не порадовала. Изображение было плоское, краски неважные. Передавали что-то вроде последних известий — смесь уголовной, спортивной и светской хроники. Состязания претендентов не показали, объявили только результаты — Рюдель снова выиграл оба боя. Я заметил, что вся передача состояла из прямой трансляции. Видеозапись совсем не применялась.

Я выключил экран и задумался. Моего очень краткого пребывания на Изумрудной было достаточно, чтобы понять, что здешнее общество неуклонно деградирует. Я понимал, почему это происходит. Кучка беглецов с Земли привезла сюда передовые знания, передовую технику и технологию, самую современную энергетику. Здесь, на Изумрудной, в распоряжении колонистов были неограниченные природные ресурсы, идеальная среда обитания — им не приходилось сражаться за жизнь, терпеть голод и холод, ютиться в пещерах, экономить каждый глоток воды или воздуха. У них имелись все условия для неограниченного развития — не было только развития. И причина крылась вовсе не в неимоверно кратком сроке жизни. Первобытный человек на Земле жил вдвое меньше и все-таки создал цивилизацию. Нет, я понимал, что дело совсем в другом: привезя сюда передовую технику, беглецы не привезли передовых идей.

На Изумрудной царили классовое неравенство, экономическая зависимость, религия. Застывшие на столетия производственные отношения сковали рост экономики, если не остановили его совсем.

Я помнил, как Юлик назвал атомные автомобили старыми, — новейшими конструкциями были аккумуляторные электромобили и газогенераторные машины. Очевидно, то же самое происходило во всех областях, и прежде всего в энергетике. Переселенцы привезли сюда кварк-реакторы, но со временем те постепенно вышли из строя, и основой энергетики Изумрудной стали ядерные реакторы, а затем тепловые электростанции… Из пяти программ телевизионной сети осталась одна, стал популярен конный транспорт. Общество неуклонно двигалось к закату, и если правда, что средняя продолжительность жизни на планете тоже уменьшается, то закат этот наступит очень скоро.

Вмешательство Земли могло все изменить. Но если Рюдель захватит власть, он этого не допустит. Я должен победить его, чтобы никогда ни он, ни подобные ему не могли здесь верховодить. Могущество Земли неизмеримо — в считанные дни она сможет дать Изумрудной все, чего здесь не достичь за века. Я был уверен, что земная наука быстро справится и с самой страшной бедой этой планеты — катастрофическим сокращением продолжительности жизни здешних жителей.

Если бы я знал, как я ошибаюсь!

Несмотря на все хлопоты и волнения, сон у меня был прекрасный. Однако я мгновенно проснулся, когда среди ночи Петрович тронул меня за плечо.

— В чем дело?

— Тебя вызывает принцесса.

Я быстро оделся и вышел в темную гостиную. Там меня ждала взволнованная Леннада.

— Пусть кавалер простит меня за беспокойство, — вполголоса сказала она. — Мне поручено немедленно проводить его к принцессе. Никто не должен знать об этом.

— Что-нибудь случилось? — спросил я, наскоро причесываясь. — Петрович, идем!

— Пусть Петрович останется, — возразила девушка. — Мне приказано привести одного кавалера.

Я последовал за Леннадой по темным коридорам. В огромном королевском дворце я плохо ориентировался и днем, сейчас же совсем не представлял, где мы находимся. Мы шли то вниз, то вверх, то снова вниз. Видимо, девушка прекрасно знала дорогу — только изредка она посвечивала слабеньким фонариком, а все остальное время вела меня в полной темноте. Наконец мы остановились, и я услышал скрип отворяемой Двери.

— Кавалер может войти, — шепнула она и на миг включила фонарик. — Его там встретят.

Я шагнул вперед и остановился в полном мраке. Дверь позади меня скрипнула и закрылась. Я услышал, как с лязгом задвинулся засов. Затем за дверью послышался смех. Только тогда я понял, что никакого вызова от принцессы не было Я шагнул к двери, нащупал ручку и несколько раз дернул ее, но дверь даже не шелохнулась.

— Леннада, открой дверь! — сказал я как можно строже. — Что за глупости!

Девушка за дверью звонко рассмеялась.

— Пусть кавалер простит меня. Но теперь он мой пленник.

— Зачем ты это сделала? — спросил я.

— Справа от двери кавалер найдет кресло, — сказала она в замочную скважину. — В нем он может провести остаток ночи. А потом я его освобожу.

— Освободишь? Так тебя не Рюдель подослал? — Я был совсем сбит с толку.

— Рюдель? О, нет! Меня никто не подсылал. Это я сама.

— Зачем?

— Я хочу спасти кавалеру жизнь.

— Каким же образом? Я могу это узнать?

— Я знаю, что кавалер — очень умелый и храбрый боец. Он будет побеждать всех претендентов, пока жребий не сведет его с кавалером Рюделем. А кавалер Рюдель непобедим. В первой же схватке он своим огромным черным копьем пробьет голову кавалеру Алексею — так же, как всем предыдущим соперникам, и мне останется только положить на могилу кавалера белые цветы печали.

— Я побью Рюделя, — возразил я.

— А если кавалеру повезет и он побьет Рюделя, он женится на принцессе, — продолжала девушка. — Вот я и решила: пусть лучше кавалер посидит здесь, пока не кончатся утренние поединки. Тогда я его выпущу, и он уже не сможет ни проиграть, ни победить, потому что не явившийся на поединок кавалер исключается из числа Соискателей. И тогда, может быть, он захочет посмотреть на меня…

— Открой дверь! — зарычал я, напрасно дергая за ручку. С той стороны снова послышался смех.

— Этот подвал — один из самых заброшенных во дворце. Если кавалер будет громко кричать, он может охрипнуть, а это не украсит его.

Лязгнул еще один засов, загремел замок, и я услышал удаляющиеся шаги. Тогда я включил осветитель браслета и стал осматривать свою темницу. Это был настоящий каменный мешок — шириной в три шага, длиной в пять, с высоким сводчатым потолком. Очевидно, это помещение служило кладовой — на полу стояли какие-то старые ящики, валялись бумаги. В комнату вела единственная дверь, сделанная из кованого железа, ни окон, ни отдушин не было видно. Справа от двери, как и сказала Леннада, стояло тяжелое мягкое кресло, которое девчонка приволокла откуда-то из дворцовых покоев. Я сел в кресло и вызвал через браслет Петровича.

Тот откликнулся сразу, но слышимость была не очень хорошей. Тогда я попросил его связаться со мной через спутник, подвешенный в небе Изумрудной стараниями моей бабушки. Для мощной аппаратуры спутника преград не существовало, и связь мгновенно стала нормальной, словно мы сидели в одной комнате. Я рассказал Петровичу о своем приключении и попросил поскорее вызволить.

— Попробую, — сказал Петрович. — Пеленг я уже взял, теперь надо лишь найти дорогу.

Время тянулось медленно. Чтобы как-то отвлечься, я открыл один из ящиков. В нем лежали книги и рукописи, все очень ветхие. Я выбрал самую сохранившуюся, сдул с нее пыль, уселся в кресло и начал читать. Вначале архаический язык раздражал меня, но постепенно я увлекся. Это был сборник каких-то легенд. Меня поразило, что в легендах упоминались древние старцы и старухи. И тогда я понял, что читаю запрещенную и изъятую литературу тех времен, когда люди доживали до старости! На Изумрудной умирали молодыми, я не мог поверить, чтобы кто-то сумел выдумать такие подробности, как ноющие кости, слепнущие, слезящиеся глаза, выпавшие зубы… Нет, все это было явно списано с натуры!

Время от времени Петрович докладывал мне о ходе поисков. Он уже примерно определил, где я нахожусь, и обследовал несколько подвалов, хотя не имел ясного представления о плане подземных коридоров.

— Когда же ты его будешь иметь? — спрашивал я, потому что время шло и беспокойство грызло меня все сильнее.

— Точно сказать не могу, — отвечал Петрович. — Здесь под землей целый лабиринт. Но я уже где-то рядом.

Это «где-то рядом» продолжалось так долго, что я совсем распростился с надеждой попасть на Ристалище. Но вот раздался гулкий удар в дверь — Петрович все же нашел меня. Я взглянул на часы — до начала схваток оставалось меньше тридцати минут.

— Петрович, ты сможешь выломать дверь? — спросил я с тревогой. Только теперь я вспомнил, как старательно гремела засовами и замками Леннада.

— Отойди в угол и стань спиной к двери, — скомандовал робот.

Раздалось шипение, запахло горячим железом, в спину мне ударили крошки камня. Через несколько секунд дверь распахнулась.

— Опять сюрприз из пальчика? — спросил я, глядя на перерезанные замки.

Петрович кивнул. У него был очень довольный вид.

— А теперь скорей на Ристалище! Мне еще надо надевать броню.

И тут я вспомнил, что не послал никого к Фею. Значит, первый бой придется вести на Росинанте.

На Ристалище мы явились минута в минуту. Первым делом я взглянул на судейскую ложу. Наш приятель с напыщенным видом сидел в глубине, а вход в ложу охраняли десять до зубов вооруженных кавалеров.

— По-моему, судья очень разволновался, — сказал Петрович.

Действительно, тот выскочил из-за своего столика и растерянно метался по ложе, показывая в нашу сторону какому-то человеку. Тот тоже посмотрел на нас и кинулся куда-то бежать.

— Знаешь, Петрович, у меня такое впечатление, что наше появление их поразило. Может быть, они пронюхали о проделке Леннады? Или еще проще — она выполняла их задание?

Тогда я еще не знал, что причиной переполоха были не мы, а тихоня Росинант, который стоял рядом со мной, растопырив для устойчивости ноги. Об этом я узнал гораздо позднее, а

сейчас мое внимание привлек знакомый предмет на судейском столе. До ложи было довольно далеко, но все же я мог поклясться, что этот предмет мне знаком. Я попросил Петровича дать его крупным планом и включил экран браслета. Петрович нацелился на ложу своим телеглазом, и я увидел во весь экран стоящий на столе приборчик с крестовидной антенной — точь-в-точь такой был в руках у Рюделя на пляже.

Я не знал, для какой цели служит этот аппарат, но я прекрасно помнил, что Летур погиб в то самое время, когда Рюдель вертел такой же прибор в руках, и это совпадение мне очень не понравилось. Я шепотом напомнил об этом Петровичу и попросил не спускать с судьи глаз.

— Я не спущу с него глаз, — серьезно ответил робот. — Мне такие совпадения тоже не нравятся.

Но тут птицеголовый схватил прибор и, сложив антенну, стал яростно запихивать его себе в карман. Затем он дал сигнал, и я поехал вперед — мой бой был самым первым. Свалив противника, я подъехал к конюшне, где уже вертелся Юлик, и послал его к Фею. Я все же решил поменять коня — из опасения, что Росинант однажды сдохнет от старости посреди атаки.

Через полчаса Фей привел Заката. Петрович внимательно осмотрел его, затем за дело принялся я — даже пощупал копыта, не теплые ли. Но лошадь была здоровехонька. Я успел немного погарцевать на ней — она была превосходно выезжена, и, не существуй Баязета, я сказал бы, что это лучшая боевая лошадь во всей Галактике.

Впервые я почувствовал радость боя. Своих предыдущих соперников я побеждал по необходимости, и лишь теперь, сидя верхом на Закате, ощутил играющую во мне силу. Моим соперником оказался тот драчливый кавалер, который пытался избить Петровича. Я сразу узнал его по забинтованным пальцам правой руки — из-за бинтов кавалер не смог надеть боевую перчатку. Я ударил его так, что он рухнул с коня и не вставал, несмотря на попытки помочь ему. Выбежавшие служители унесли беднягу.

Бросив взгляд на судейскую ложу, я заметил, что в ней Царит суматоха. Неподалеку стоял Петрович, с флегматичным видом взирая на происходящую кутерьму.

— Твоя работа? — спросил я, подъехав поближе.

— Моя, — подтвердил он и рассказал, что случилось. Подчиняясь моему приказу, он не спускал с судьи глаз и увидел, как тот извлек из кармана свой прибор и снова поставил перед собой.

— Тогда я вспомнил старую пословицу: береженого бог бережет. И решил, что не будет беды, если этот прибор простоит без дела, для чего бы он ни служил. И я сделал вот так…

Он многозначительно вытянул вперед палец.

— Нехорошо поступать с человеком, как с лошадью! — с деланным недовольством воскликнул я. — И долго он теперь проспит?

— Праздничный сон — до обеда, — безмятежно ответил Петрович. — Зато он проснется с хорошим самочувствием, бодрый и веселый.

Но я позволил себе не поверить Петровичу. Вряд ли мог чувствовать себя бодро и весело главный судья соревнований, проспавший соревнования.

Глава 15. Короткая жизнь — благо?

Леннада встретила меня на ступеньках дворца. Она протянула мне букетик цветов, которые, как я уже знал, назывались здесь столетником и были символом долгой, счастливой жизни.

— Поздравляю кавалера с победой, — грустно сказала она. В ее глазах стояли слезы. — Воистину для него не существует непреодолимых препятствий. Я начинаю думать, что он сумеет победить кавалера Рюделя.

Сегодня на ее лице не было никакой косметики, и девушка выглядела еще привлекательней.

— Прошу простить меня за испорченную дверь, — извинился я. — Кстати, ты не знаешь, для чего служит подвал, в который ты меня так старательно запирала?

Девушка сердито сверкнула глазками, но все же ответила мне:

— В нем когда-то хранилась королевская казна, а потом архив Черного совета. Но его вывезли много лет назад, когда я была еще девчонкой. Это случилось в ту ночь, когда убивали кавалеров, поэтому я все запомнила.

— Как это — убивали кавалеров? Кто убивал? За что?

— Я ничего не знаю. Отец мне сказал, что всех кавалеров убивают и надо бежать из дворца. Потом он ушел, и я больше его никогда не видела.

— Когда это было?

— Одиннадцать… нет, двенадцать лет назад. Я только-только научилась читать и писать.

— И многих кавалеров убили?

— Не знаю. Мы прятались на чердаке целый день. Потом нас нашли и сказали, что мы можем вернуться.

Я слушал девушку с возрастающим удивлением. До сих пор я ничего не слышал о подобных событиях. Я не знал, что это было — бунт, революция, дворцовый переворот, но понимал, что обстановка на Изумрудной накалена. Намеки диспетчера Фея и прямые угрозы дядюшки Теодора позволяли догадаться, что назревают крупные события. Рассказ Леннады только подкрепил мою уверенность.

Мне было ясно, что монархия на Изумрудной доживает последние дни. Когда она станет помехой Рюделю, ее уничтожат. За Рюделем стояла сила, причем вовсе не кавалеры, привыкшие к почету, богатству и безделью, — они, как и монархия, были только удобной ширмой. Главной опорой для него будут все-таки тысячи бравых рестораторов и им подобных, с мясницкими ножами в потных кулаках, с цепями, дубинками, а то и с автоматами — наверняка где-нибудь припрятаны до поры до времени. За Рюделем стоят неведомые мне Черные советники — то ли его тайная полиция, то ли род инквизиции, а скорее всего, заблаговременно обучаемый офицерский корпус. И еще есть диспетчер Фей и его друзья — те, кому суждено первыми погибнуть в день, когда Рюдель придет к власти, если только они сами не сумеют вовремя обуздать Рюделя и его шайку.

Да, следовало ожидать бурных событий. Не знал я только одного: как может повлиять на эти события тот неизвестный на Земле фактор, который я для себя назвал «сроком жизни». Я не верил, что существует и сохраняется в глубокой тайне лекарство, дающее обитателям Изумрудной долголетие, и не очень разделял надежды дядюшки Теодора. Но на моей родине люди жили по двести лет и более, а не пятьдесят-шестьдесят, как в прошлом, поэтому я был уверен, что земная наука быстро найдет противоядие от чудовищной гримасы здешней генетики.

Все эти мысли не раз уже приходили мне в голову, но сегодня я выстроил свои соображения в ином порядке. Меня все время смущало, почему на Изумрудной не только не искали способов продления жизни, но даже попросту противодействовали этому. Почему короткая жизнь угодна Кресту? Почему долгая жизнь — проклятье?

Простое решение напрашивалось само собой. Религия должна дать людям утешение, помочь перенести тяготы жизни. Обреченность каждого живущего — вот извечное проклятие этой планеты. И религия, естественно, помогает отрешиться от сознания обреченности, утверждая, что короткая жизнь — благо.

Это рассуждение могло показаться очень убедительным, если бы не одно «но». Религия никогда не имела своей целью утешение. Любая религия — на Земле, на Изумрудной ли — всегда была инструментом порабощения трудящихся, имеющим точные классовые цели. Обман под видом утешения — да, это религия могла, но утешение — никогда.

Сотни лет полного торжества коммунизма на Земле не заставили никого из нас забыть о том, каким трудным, извилистым путем шло человечество к бесклассовому обществу. Мудрые педагоги знакомили юношей и девушек с законами общественного развития, с историей борьбы классов. Они объясняли истинные причины изменения мира, показывали механизмы, которые во все века приводили в движение народные силы. От гибели Парижской коммуны к торжеству идей Октября через трагедии и неудачи, через кровь и горе, мужая в борьбе, учась на ошибках, выискивая ведущие к победе пути, шло человечество, и знать обо всем этом было долгом каждого из нас. Нас учили этому, чтобы нигде, никогда не восторжествовали хотя бы на день, хотя бы на час корыстолюбие, неравенство, угнетение, ложь, насилие. Мы знали о кострах инквизиции и факельных шествиях фашистов, о кораблях работорговцев и атомных бомбардировщиках. Нас учили видеть в любом человеке только друга и брата, учили ненавидеть то, что убивает в человеке человеческое, религию в том числе. Поэтому я не верил простым объяснениям.

Религия должна проповедовать то, что выгодно правящему классу.

На этой аксиоме цепь моих рассуждений постоянно обрывалась. Сегодня я попробовал подойти к проблеме по-иному.

Итак, что мы знаем об истории Изумрудной?

Около пятисот лет назад, когда в результате Второй Великой революции на Земле возник Всемирный Союз Коммунистических Республик, сюда прибыли беглецы с Земли. Один или несколько кораблей, сотни или тысячи пассажиров. Вряд ли я очень ошибусь, если возьму за основу пять тысяч человек. Этому крохотному отряду предстояло освоить целую планету. И прежде всего создать стабильное, развивающееся общество.

Беглецы, конечно, понимали, что их ожидают гигантские трудности. Им придется создавать промышленность, строить жилища, сеять хлеб, разводить скот. Поэтому они привезли с собой зерно и семена, лошадей и коров. Они привезли строительные автоматы и автоматы для производства инструмента. На каждом корабле имелись мощные кварк-реакторы, энергии которых хватило на первые десятилетия, а может быть, и не на один век. А еще они привезли с собой классовое неравенство.

Пока корабли блуждали в космосе, все шло по установленному еще на Земле распорядку. Кто-то командовал, а кто-то подчинялся. Кто-то ремонтировал реакторы, вычислял курс, готовил пищу, убирал каюты, чинил одежду. Кто-то отдавал приказы.

Но вот цель была достигнута — благодатная планета, которая, казалось, только и ждала хозяев. Наверно, многие из беглецов надеялись, что на этой земле обетованной для них начнется новая жизнь. Но этого не случилось.

Было бы наивно думать, что последыши капиталистического мира летели сюда через бездны космоса, чтобы провозгласить здесь царство равенства и справедливости. Тот, кто привык на Земле к власти, не собирался расставаться с нею и здесь. Для этого прекрасно годился испытанный инструмент-государство. Почему-то из всех видов государственного устройства была выбрана монархия. О причинах такого выбора гадать сейчас бесполезно, да и не нужно. Гораздо важнее было другое.

Колонизаторы Изумрудной должны были создавать здесь все заново — своим потом, своими руками. Молодые, сильные ценились, старые, ослабевшие становились обузой. Они были не нужны обществу, более того — они были вредны ему!

Когда в своих рассуждениях я дошел до такого вывода, меня поразило, как удачно эта мысль укладывается в общую картину. Обществу Изумрудной выгодно, чтобы люди жили мало, — религия провозглашает короткую жизнь благом — и продолжительность жизни действительно очень мала!

Это было невероятно. Подумать только: крохотной колонии, где каждый кусок на учете и каждый лишний рот в тягость, не надо кормить стариков. Какая неимоверная удача для общества: едва у человека остается за спиной период расцвета, едва он начинает уступать в производительности труда более молодым и энергичным, как его настигает неизбежная смерть.

Но таких удач не бывает.

Значит…

Значит, короткая жизнь — это результат злой воли?

Но как же так? Ведь все умирают — даже короли и принцессы. Неужели все они добровольно пошли на это?

Правда, кавалеры не умирают. Или умирают так, что их похорон никто не видит.

Да нет, все это чушь собачья, бред сивой кобылы. Как можно заставить все человечество, пусть даже крохотное, преждевременно умирать? И как это осуществить технически?

Но все сходится — потребности экономики и проповеди религии.

И кавалеры не умирают.

Кто-то из заметивших это поднял бунт. Была сделана попытка перебить кавалеров. Но все кончилось тихо и мирно. Бунтовщики куда-то сгинули, уцелевшие кавалеры бездельничают по-прежнему. А Рюдель понял, что с монархией пора кончать. Но он немного опоздал. Король почувствовал, что дело плохо, и упрятал принцессу на Землю. И протянулась тонкая ниточка к планете-праматери. Такая тонкая, что порвать ее ничего не стоит.

Только тонкая ли? Я, Алексей Северцев, уже нахожусь здесь, на Изумрудной, и с каждым ударом моего копья рушатся надежды Рюделя на захват власти. А за моей спиной — коммунистическая Земля и еще сто сорок две планеты Содружества. Девяносто два миллиарда человек, обладающих неизмеримой мощью.

Все эти соображения я пересказал вечером бабушке.

— Пожалуй, ты рассуждаешь логично, — сказала она. — Тут что-то есть… Подкину-ка я твою задачу машинам — пусть подумают.

— Знаешь, бабуся, по моим расчетам завтра финал. Я пересчитал всех претендентов, и у меня получается, что все Соискатели, кроме Рюделя, уже выбыли.

— И как настроение? — поинтересовалась она. — Волнуешься?

— Есть немного, — сознался я. — Вот завтра выбью Рюделя из седла и успокоюсь.

— А на каком коне ты собираешься драться?

— Возьму какого-нибудь из конюшни Ганелоны. Не нравится мне эта история с Закатом.

— Знаешь что, внучек? Все твои рассуждения о мощи Земли в принципе правильны. Но ставка очень уж велика. А для твоего Рюделя, судя по всему, никакие законы не писаны. Мой тебе совет: не ночуй сегодня во дворце. Пойди в гости к диспетчеру Фею. Или просто поспи в лесу на травке, а Петровича поставь сторожить. Если завтра финал, Рюдель может плюнуть на все приличия.

Бабушка как в воду глядела.

Глава 16. Смерть ходит рядом

Фей со своими товарищами поселился у брата — слесаря единственной в городе авторемонтной мастерской. Тот жил на окраине города, в старом домишке, стоявшем на берегу реки. Дом порядком обветшал, и в нем почти не осталось жильцов. Но отсутствие удобств никого из приезжих не смутило. Рабочие навели чистоту в пустовавших комнатах, натащили травы и веток, подмели вокруг дома, протерли стекла и жили здесь веселой гурьбой.

Поздно вечером, когда мы собирались спать, мой браслет зажужжал — меня вызывала бабушка.

— Есть новость, — сказала она хмуро. — Твой дружок Рюдель украл у нас робота.

— Как это украл? Зачем? — растерянно спросил я.

На Земле никто ничего не крал уже несколько столетий — любую нужную или ненужную вещь каждый мог получить, набрав соответствующий индекс на шифраторе своего домашнего пульта.

— Как он это сделал, не знаю. А зачем? Для какой-нибудь новой пакости. Похоже, что робота вывезли на Изумрудную. К счастью, ему достался робот класса один — это просто механический слуга, сильный, но не вооруженный и с меньшей емкостью мозга. Так что ты на всякий случай посмотри там…

Фей и его друзья с удивлением слушали этот разговор. Особенно их поразило, что крохотный экран моего браслета давал большое объемное изображение, выступавшее над ним в рамке цветного тумана. Впрочем, в этот вечер им пришлось удивляться много раз. Мой рассказ о Земле, о ее бурном прошлом, о Великой революции и Всемирном Союзе Коммунистических Республик они слушали как волшебную сказку. Я показал им несколько фильмов — их запись хранилась в памяти Петровича и оттуда транслировалась через мой браслет. Мне долго не хотели верить, что Петрович — не человек. Пришлось рассказать им об устройстве роботов. Потом Петрович продемонстрировал несколько фокусов, вызвав бурный восторг. Кто-то попросил его умножить 73,891431 на 3,1415. Петрович выдал ответ через секунду, а пока его долго проверяли по бумажке, Извлек из этих чисел кубические корни. И тут я заметил, что хозяева смущенно переглянулись.

— Нас этому не учили, — смущенно сказал Фей. — Четыре действия арифметики — верх образования для большинства на планете…

Всех развеселило умение Петровича видеть затылком. Тогда я попросил погасить свет, и минут пять все по очереди в полной темноте показывали отвернувшемуся Петровичу разные предметы, а тот безошибочно называл их. Потом каждый из собравшихся долго жал Петровичу руку в знак знакомства. За разговорами, смехом и шутками никто, кроме Петровича, не услышал осторожного стука в дверь.

— Кто это может быть? — шепотом спросил Фей в сразу наступившей тишине. — Мы никого не ждем.

Это оказался Илия. Он был чем-то встревожен и попросил меня выйти с ним в другую комнату.

— Полчаса назад в конюшне был взрыв, — сказал он. — Пожар еще гасят. Все сторожа погибли. Из лошадей удалось спасти только двух, но они обгорели. Завтра тебе не на чем сражаться.

— А Росинант? — спросил я, чувствуя, что сердце у меня проваливается куда-то вниз.

— И он тоже…

— Как же это случилось? — У меня не было ни малейших сомнений, что диверсия организована Рюделем.

— Мы не знаем ничего. Взрыв был не сильный — лошади погибли в основном от огня. А люди — все… Возможно, их попросту убили.

Вид у Илии был измученный, на лице и руках виднелись царапины и ожоги. Видимо, он кинулся ко мне, не успев даже привести себя в порядок.

— Ты голоден? — спросил я. — Садись с нами ужинать. И оставайся тут до утра.

Он кивнул.

Я познакомил Илию с Феем и его друзьями. Пока Илия умывался и ел, я рассказал о происшествиях во дворце.

— Теперь у меня осталась только одна лошадь. Если что-нибудь случится и с Закатом, Рюдель станет победителем.

Немедленно несколько человек вызвались проверить, как охраняется стойло. Я попросил Петровича пойти с ними — его электронные органы могли обнаружить то, что недоступно чувствам человека. Илия утолил голод и сел в низкое кресло — он очень устал.

— Я начинаю думать, что бабушка права, предостерегая меня от рюделевского подарка, — сказал я Фею. — Меня словно подталкивают к этой лошади. Завтра решающий бой, но я с радостью бы сел на Росинанта, будь он жив…

— Но чем может быть опасен Закат? — спросил Фей. — Ведь ты уверяешь, что это отличная лошадь. Кроме того, ты уже сражался на ней. Почему ты решил, что она — от кавалера Рюделя?

— Да потому, что это лучшая лошадь на всей Изумрудной. Где мог достать такую дядюшка Теодор?

— Эти торговцы с ножами могут многое. Мы кое-что о них знаем. Они создали свое тайное братство, имеющее деньги, оружие — не только ножи, но кое-что посерьезней. Есть сведения, что они намереваются скинуть кавалеров. Лет десять назад они уже пробовали сделать это…

Я слушал Фея, и расстановка сил на Изумрудной становилась мне все яснее. Да, от законов истории никуда не денешься — они срабатывают с предельной точностью, в каком бы конце Вселенной ни происходили события.

— Что сейчас делает принцесса? — спросил я у Илии. Но беднягу сморил сон — он лежал в кресле, уронив голову на грудь и свесив на пол руку.

— Давай перейдем в другую комнату… — прошептал я, поднимаясь.

Но Фей стремглав шагнул к Илии и поднял ему голову.

На нас глянули остановившиеся глаза мертвеца.

Наверно, все, что я пытался в тот миг сделать, было нелепым и ненужным. Я стал искать у Илии пульс, пытался слушать сердце, делать искусственное дыхание… Еще никогда рядом со мной не умирали люди, и я растерялся.

Фей остановил меня.

— Как обидно, — сказал он грустно. — Я встретил человека, который мог стать другом. Но Кресту было угодно, чтобы срок его жизни истек… — Он заметил мой непонимающий взгляд и объяснил: — У нас все так умирают, достигнув сорока лет. А теперь даже раньше. Летур говорил тебе это…

Поздно ночью громкий стук поднял нас всех на ноги. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались вооруженные люди. Последним вошел птицеголовый судья, самодовольно поводя выпученными глазами. На скуле у него красовался огромный, тщательно запудренный синяк.

— Что это значит? — спросил я хмуро. — Как ты смеешь тревожить сон кавалера?

Судья рассыпался в извинениях, а на его губах так и змеилась противная улыбка.

— Я никогда бы не осмелился… Но у меня строжайший приказ разыскать и схватить опасного преступника, покушавшегося на жизнь кавалера.

— Где ты видишь здесь преступника? — Я взглянул в мерзкую рожу судьи, и у того сразу сползла улыбка с лица. — Кто он? Говори!

— Вот… — судья ткнул рукой, показывая на Петровича. — Твой слуга напал на кавалера, изувечил его, и тот выбыл из числа Соискателей, поскольку не мог продолжать схватки. Вот ордер на его арест!

Мне все стало ясно. Я кавалер, гость принцессы, и поэтому неприкосновенен. Но если я окажу сопротивление властям, это будет прекрасный предлог, чтобы обвинить меня в чем угодно и не допустить до боя. Такого удовольствия я Рюделю не доставлю.

Я вырвал из рук судьи ордер, внимательно прочитал и передал Фею. Документ был составлен по всей форме — Фей огорченно вздохнул и развел руками.

— Хорошо, я позволю тебе выполнить свой долг, — сказал я судье. — Что будет с арестованным?

— Это решит суд, — важно заявил птицеголовый, опять приобретая уверенность. — Наши законы справедливы.

— Я приду на суд, — сказал я. — И берегись, если хоть волос упадет с головы моего слуги до суда! Петрович, следуй за ними.

— Руки… — проверещал судья, тыча пальцем в Петровича. — Руки ему свяжите!

— Что? — я шагнул вперед.

Побледневший судья юркнул за спины охраны, схватившейся за оружие. Я представил, что сейчас произойдет, и остановился.

— Я обещаю тебе, судья, что мой слуга будет идти с вами туда, куда ему прикажут, не пытаясь бежать.

— Связать! Связать! — снова завопил птицеголовый. Тут я вдруг успокоился. Я вспомнил, кто такой Петрович.

— Пускай они тебя свяжут, — сказал я Петровичу и добавил на русском, которого здесь никто не знал: — Информируй меня обо всем.

Стража накинулась на робота, скручивая его заранее припасенными веревками. Судья снова рассыпался в ехидных извинениях и удалился впереди своего войска, конвоировавшего невозмутимого Петровича.

Некоторое время все молчали. Потом раздались возмущенные возгласы.

— Успокойтесь, друзья! — сказал я. — От нас только и ждут, чтобы мы нарушили какой-нибудь закон. Прошу вас, никакого негодования! Меня больше беспокоит другое. Никто, кроме Ганелоны, не знал, где я буду, и тем не менее Рюдель нас нашел.

Зазуммерил мой браслет. Я торопливо включил связь и услышал голос Петровича.

— Мне связывают ноги, — докладывал он невозмутимо, как всегда.

— Они что, собираются тебя нести? — удивился я.

— Не думаю. По-моему, меня хотят утопить. Мы находимся на самом берегу реки. Да, ко мне привязывают камень.

Разговор шел по внутреннему устройству робота, не имеющему акустического канала, и не был слышен для окружавших Петровича людей.

— Меня сталкивают в воду, — докладывал Петрович. — Вот столкнули. Иду ко дну. Глубина метра три

— Ты сможешь выбраться? — спросил я обеспокоено.

— Конечно. Руки я уже освободил.

— Подожди минут пять, пока они уйдут, и возвращайся ко мне, — распорядился я — Ты мне будешь нужен.

Вскоре Петрович уже входил в комнату. Вода так и текла с него, но он казался очень довольным.

— Судья задумал что-то еще, — сообщил он. — Я немного проследил за ним. Он ожидает, когда вы уснете.

Я вспомнил про взрыв в конюшне, и мне стало тревожно.

— Всем надо немедленно уходить!

Петрович сходил в конюшню за Закатом, и мы ушли подальше в лес. Я завернулся в одеяло и лег под кустом. Петрович стоял рядом и сторожил. Ему было все равно — сидеть, стоять или лежать. Небо уже начинало светлеть, одна за другой гасли звезды. Вскоре я уснул. Больше меня никто не тревожил.

Глава 17. Человек против автомата

Зеленое солнце Изумрудной уже поднялось над вершинами деревьев, когда я открыл глаза. Капельки росы на траве перед моим лицом зажглись зелеными огоньками. Десятиногая букашка неторопливо карабкалась вверх по травинке, покачивая длинными спиральными усиками. Невдалеке слышалось фырканье коня. В шаге от меня стоял Петрович — смотрел на утро всеми четырьмя глазами, впитывал информацию и стерег мой сон.

Пробуждение было быстрым и ясным. Прыжком поднимаясь на ноги, я уже чувствовал, как во всем теле играет нерастраченная сила. Впереди меня ждали бой, успех, слава, любовь и бесконечно долгая удивительная жизнь. От всего этого меня отделяло только копье Рюделя. Но если бы все копья Вселенной преграждали сегодня мой путь, утро не показалось бы мне менее прекрасным.

— Здравствуй, Петрович! — закричал я от избытка чувств. — Ну как — свалим мы сегодня Рюделя?

Петрович был машина точная. Он ответил мне, что вдвоем мы Рюделя, безусловно, свалим, но по правилам я должен сделать это один. Еще он сказал, что недавно в той стороне, где оставался покинутый нами дом, поднялось большое зарево, как от пожара, что со спутника мне пожелали успеха, но будить не велели и что сигналов, которые он постоянно засекал в эфире, сегодня совсем нет.

— А вчера вечером впервые прошло пять сигналов подряд, — добавил он для полноты сообщений.

Но меня не интересовали сигналы из радиохрама. Бой, бой, бой — вот чем были полны мои мысли.

На Ристалище мы прибыли задолго до начала схваток, чтобы я смог без помех размяться. Фей и его товарищи ожидали меня.

— Ты был прав, — тихо сказал мне Фей. — По дороге сюда я прошел мимо нашего дома. Его уже нет — он сгорел Дотла.

— Мы и это припомним судье, — пообещал я. Я был сыт по горло взрывами, поджогами и отравления-ми, поэтому решил не приближаться к отведенным мне помещениям, где меня мог ожидать очередной рюделевский сюрприз. Я распорядился сложить все свои доспехи не в раздевалке, а прямо на краю поля, на виду у всех. После этого я с Петровичем направился к трибунам, на которых уже начали собираться наиболее нетерпеливые зрители.

Под трибунами было сыро и сумрачно. Сверху раздавались шаги, через щели сыпался мусор. Я встал возле входа в судейскую ложу и вдруг заметил бравого ресторатора, который спешил куда-то с озабоченным видом. Увидев меня, дядюшка Теодор смутился, глаза его забегали, и он постарался прошмыгнуть мимо. Но я ухватил его за плащ и остановил.

— Ты пришел посмотреть, как я выполню свое обещание? — спросил я ласково, продолжая держать его за полу плаща. — Теперь уже недолго ждать. Да, кстати, я все хочу тебя спросить: где ты раздобыл такого великолепного коня?

Дядюшка Теодор, красный как рак, молча тянул плащ.

— Почему ты молчишь? Ведь я могу подумать, что он добыт нечестным путем.

Побагровевший ресторатор все дергал свое одеяние, губы его шевелились, но издаваемые им звуки были абсолютно бессвязными.

— Ба, что я вижу! Да у тебя под плащом целый арсенал! А мне казалось, что сюда могут приходить с оружием только кавалеры. Как я ошибался! Надо будет рассказать стражникам о своем заблуждении. Что? Ты не хочешь?

Тут дядюшка Теодор так рванул плащ, что тот затрещал. Тогда я разжал кулак.

— Я пошутил. Иди занимай хорошее место. Только послушайся моего совета: забудь про свои игрушки. — Я кивком показал, что имею в виду.

— Можно, я тоже скажу несколько слов? — прорезался наконец голос у ресторатора. — Будь на месте благородного кавалера кто-то другой, мы бы прирезали его так, что он и пикнуть не успел. Так что пусть кавалер идет своей дорогой.

— А могу я узнать, почему для меня делается такое исключение?

— Кавалер должен сперва свалить кавалера Рюделя… Теодор поплотнее запахнул плащ и исчез, оставив меня раздумывать над его многообещающим «сперва»…

Через несколько минут я заметил автомобиль птицеголового судьи, волочивший за собой хвост дыма, и приказал Петровичу отойти в сторону.

Судья лихо подскочил на своем драндулете ко входу и важно вышел из машины. Меня он заметил только у самой двери и перепугался так, что на него было противно смотреть.

— Я приветствую кавалера… — пролепетал он. — Сейчас ему предстоит важный бой…

Я схватил его за грудь и трахнул спиной о стену.

— Что… Что это значит? — захныкал он. — Как… Как вы смеете?

Я съездил ему по роже и с удовольствием отметил, как начала опухать и вторая его скула.

— А ну заткнись! — рявкнул я как можно свирепей. Когда бабушка говорила мне, что грубость и наглость могут оказаться здесь более действенным оружием, чем ум и логика, я не хотел ей верить. Но птицеголовый понимал только такой язык — язык силы.

— Ты сдержал слово? Где сейчас мой слуга?

— А… э… — заблеял судья. — Он… это… жив-здоров…

— Я сам знаю, что он жив-здоров. Я спрашиваю: ты сдержал слово? Петрович, сюда!

При виде Петровича глаза у судьи вылезли из орбит и отвалилась челюсть. Я покрепче прихватил его за плащ и приподнял. Он заскоблил ногами по стене и разинул было рот, но я показал ему кулак, и он умолк.

— Теперь я знаю, что ты не только судья, но и палач. Неправедный судья и никудышный палач. Но ты больше не будешь судьей — я это тебе обещаю. Ты не умеешь держать слово.

Я повернулся к Петровичу.

— Судье больше не понадобится автомобиль. Это излишняя роскошь — такому подонку ездить в автомобиле.

Петрович понял меня с полуслова Он чуть повернулся к машине — раздалось шипение, над автомобилем встало белое облако дыма, и он развалился на две аккуратные половинки. Еще белее, чем дым, стало лицо судьи От страха он начал громко икать.

— До конца схваток я разрешаю тебе оставаться судьей, — сказал я. — А после боя я подумаю, что мне с тобой делать.

Птицеголовый был перепуган насмерть, и все же я заметил, как в его глазах промелькнул злобный огонек. Я решил не оставлять ему ни малейшей надежды.

— А если я не выиграю бой… Тогда мой слуга, который нынешней ночью очень тебя полюбил, сделает с тобой то же, что и с автомобилем.

Я приказал Петровичу отвести судью в ложу и не выпускать оттуда ни под каким предлогом.

— И пусть он прикажет своей страже убраться из судейской ложи. А не послушается — изруби их, как капусту.

Я решительно отдавал кровожадные приказы, а Петрович послушно кивал. Я знал, что он никого и пальцем не тронет, но судья об этом не догадывался и принимал все за чистую монету.

— Надеюсь, что сегодня больше не будет никаких неожиданностей? Ни взрывов, ни пожаров? — Тут я провел пальцем по рукаву судьи. — Это что? На твоей одежде копоть? Не из дворцовой ли конюшни? А может быть, из нашего дома?

Судья дернулся, словно его ударили, и мне стало ясно, что мои подозрения справедливы.

— Да, вот еще… — Я вынул из кармана два снимка и сунул судье в нос. — Вот тут Рюдель и ты с каким-то аппаратом. Если я увижу эту штуку хоть раз… — Я задумчиво посмотрел на остатки автомобиля. — А сейчас иди. И суди праведно. Это твой единственный шанс. Петрович, от судьи ни шагу, даже если тебе будет приказывать сама Ганелона!

Петрович подхватил обмякшего судью и поволок его в судейскую ложу.

«В какое же болото ты попал, Алексей, — думал я, направляясь к своим друзьям. — Бабушка права: здесь могут отравить, ударить ножом в спину… О честном рыцарском бое никто и не помышляет. Хорошо, что остался последний поединок».

Но я ошибся — глашатаи объявили бой с неизвестным мне кавалером.

Это был какой-то обман: я знал, что все Соискатели, кроме Рюделя, уже выбыли из борьбы. Видимо, кавалеры срочно мобилизовали еще одного претендента. Вряд ли это был сильный боец — все свои резервы Рюдель уже бросил в бой против меня. Ну что же, свалю еще одного — только и всего.

Я надел броню и уже собирался сесть на коня, когда увидел бегущую от трибуны девушку. Это была Леннада.

— Принцесса желает успеха кавалеру Алексею, — сказала она. Ее щеки раскраснелись от бега, а большие глаза под густыми дугами бровей были так печальны, что у меня защемило сердце.

— Спасибо, Леннада, — сказал я как можно ласковей. Эта девушка нравилась мне все больше и больше. — А каким будет твое пожелание?

Она отпрыгнула от меня, как разъяренная кошка.

— Чтоб твой конь сломал ногу на первом же шагу! Чтоб твои руки ослабели и не могли удержать копья! Чтоб солнце ослепило тебе глаза, чтоб пыль задушила тебя! Пусть твое сердце станет трусливым, как у зайца, пусть лопнет подпруга у коня и отлетят подковы!

— Не слишком ли много пожеланий сразу? — засмеялся я. Но девушка вдруг расплакалась и села на траву, закрыв лицо руками.

— Пора, Алексей, — сказал мне Фей, показывая на Ристалище, в противоположном конце которого уже показался мой противник.

Я сел на коня. Юлик протянул мне боевые перчатки.

Раздался сигнал к бою. Я опустил забрало, взял щит и копье.

Мой противник уже скакал навстречу. С первого взгляда я понял, что всадник он не из лучших. Он сидел на лошади растопырив ноги и неуклюже подпрыгивал в седле. Так скакать мог только новичок, впервые в жизни севший на коня.

Закат шел идеально ровным галопом, и я уже нацелил копье в щит противника, но состояние полного сосредоточения, которое всегда приходит ко мне во время атаки, никак не наступало. Меня беспокоил какой-то пустяк, какое-то полузабытое случайное воспоминание. Расстояние между мной и противником все уменьшалось, а я никак не мог поймать ускользающую мысль. Нас разделяло уже полсотни метров, сорок, тридцать. Что я должен вспомнить — вспомнить сейчас, пока мы еще не сошлись на длину копья?

И я вспомнил. До соперника было всего метров двадцать, и скакать оставалось почти секунду, когда я понял, что именно так, с нелепой уверенностью механизма, скакал на коне Петрович, когда я однажды решил испробовать его в верховой езде.

Против меня выступал не человек, а автомат — робот класса один, похищенный Рюделем с Земли.

Автомат против человека — это было вопиющим нарушением устава конных поединков, но нас разделяла всего секунда, и за это время мне следовало все продумать и решить.

Секунда — огромное время для спортсменов. У себя на Земле мы измеряем свои результаты с точностью до тысячных долей секунды. Но все же секунда — очень короткий отрезок времени. Ее не хватит, чтобы прервать бой, подать протест, дисквалифицировать бойца. За секунду можно только выиграть бой. Или проиграть его.

Я хорошо знал, что такое робот класса один. Мне противостоял неуязвимый механизм с терилаксовым корпусом, весящий почти двести килограммов, абсолютно нечувствительный к моим ударам. Очевидно, для этого Рюдель и вывез его с Земли, чтобы поручить ему выбить меня из седла в веселой рыцарской забаве. Наверно, он скрывал от всех свое тайное оружие, и даже ближайшие помощники могли не знать, что по его приказу сейчас отстаивает свои права на принцессу не человек, а механизм…

Такое не сошло бы даже Рюделю. Поэтому — я был убежден в этом — он проверил в бою робота сам, без свидетелей. Усадил на коня, дал щит и велел скакать навстречу. Безрезультатно сломал об него десяток копий и, вероятно, остался доволен. Чтобы не рисковать (поскольку с психикой роботов на Изумрудной незнакомы), копья ему в руки во время проверки Рюдель, скорее всего, не давал. Или давал, но приказал — на всякий случай — промахнуться. Поэтому Рюдель так и не узнал того, что на Земле знает каждый ребенок: что ни один робот не способен ударить человека.

Роботы класса ноль были сверхинструментом и сверхоружием человека, но и они подчинялись Первому Закону. Цепи Первого Закона были заблокированы у Петровича по разрешению Службы безопасности — эта точнейшая и трудоемкая операция осуществлялась в одной-единственной лаборатории на планете. У роботов же всех остальных классов заблокировать цепи Первого Закона было принципиально невозможно.

До моего противника оставалось уже не двадцать, а девятнадцать метров, когда я понял, как следует поступить. Копье робота плотно лежало на опорном крюке, уставленное мне в лицо. Но я знал, что робот не ударит.

Все случилось так, как я и думал. За миг до встречи наконечник его копья чуть приподнялся и мелькнул где-то возле плюмажа. Я ударил точно и сильно — у коней был отличный ход, и от удара мое копье сломалось, но робот даже не качнулся. И я знал, что могу бить его так хоть сутки, пока не сломаю все свои копья или пока вместе с конем не упаду от усталости.

Я повернул Заката, чтобы взять новое копье.

— Прими-ка щит, — сказал я Фею. Он встревожено глядел на меня. Я поднял забрало и подмигнул ему. Мне требовалось освободить руку, и щит только мешал мне.

Блок-кольцо я носил на левой руке, и переодевать его было некогда. Я просто взял копье в левую руку, заранее стряхнув боевые перчатки. Мне было все равно, какой рукой биться, — недаром я был обоеручный боец, единственный в Содружестве.

Я включил блок-кольцо за секунду до столкновения. Эта секунда была необходима, чтобы обездвиженный импульсом кольца робот начал терять равновесие. Мой расчет оказался безупречным. Двух прыжков лошади вполне хватило — я увидел, что робот заваливается назад и набок, поднимая копье. Мой удар ускорил падение. Оглядываясь, я видел, как робот неуклюже валится на круп, задирая ноги, как грохается в пыль, обрывая стремена.

Публика взвыла от восторга. «А-лек-сей! А-лек-сей!» — хором выкрикивали с трибун. Разгоряченный конь подо мной плясал, изгибая гоголем шею. Я поднял его на дыбы напротив королевской ложи и тут почувствовал, что он падает.

Мне удалось вовремя спрыгнуть. Закат завалился набок, его ноги дернулись несколько раз и замерли. Большой остекленевший глаз неподвижно глянул на меня.

Соскакивая с Заката, я уже знал, что он мертв. Как и чем его убили, меня не интересовало. Важно было одно: Рюдель нанес новый удар, и удар оказался решающим.

На мгновение у меня мелькнула мысль воспользоваться лошадью, на которой скакал робот. Я огляделся. Увы, поздно! Какие-то дюжие молодцы из рюделевской шайки уже уводили ее в конюшню.

Я стащил с себя шлем, поклонился королевской ложе и швырнул копье. Оно упало на изрытую копытами траву. Я повернулся и пошел прочь, потому что делать на этой планете мне было нечего.

Еще никто из тысяч собравшихся здесь людей не знал, что это конец — никто, кроме Рюделя, ликовавшего где-то в своем укрытии, да еще моих верных друзей, кучкой столпившихся на краю Ристалища. Я подошел к ним и стал развязывать ремешки панциря. Шлем, наплечники, наручи, кираса, наколенники падали в пыль, издавая жалобное звяканье.

Юлик сидел на траве и горько плакал. Фей осторожно положил мне руку на плечо. Его товарищи хмуро смотрели в землю — видимо, они считали, что виноваты в смерти коня. Бесновавшиеся трибуны постепенно замолкли, и тогда я услышал в вышине знакомую тонкую ноту.

Несколькими секундами позже этот звук услышали все. Словно вздох пронесся в воздухе, и тысячи лиц обратились к зениту, откуда, источая звон гравидвигателей, на окраину Ристалища спускался десантный «Гриф».

Глава 18. Человек против автомата (Окончание)

Первой по широкому трапу из корабля вышла моя бабушка, сопровождаемая несколькими рослыми мужчинами.

— Бабуся, милая! — кричал я, подбегая к ней. — Дай я тебя расцелую!

Я схватил ее в охапку и закружил на глазах у изумленных зрителей.

— Да отпусти меня, медведь! — отбивалась она. — Совсем ведь задушил. Лучше поздоровайся с девушкой.

За спинами бабушкиной свиты я увидел смущенное и очень хорошенькое личико. Это была Виола. Она улыбнулась мне и покраснела.

— Как твои дела, Аника-воин? — спросила бабуся. — Скоро бой с Рюделем?

— Не будет никакого боя. — Я взглянул на бездыханную тушу среди Ристалища, и радость сразу схлынула. — У меня убили коня.

— И только-то? — Бабушка весело рассмеялась. — Нашел о чем печалиться! А ну-ка, внучек, оглянись!

Я посмотрел на трап, куда она показала, и мне захотелось от радости встать на голову, потому что из трюма выводили под уздцы моего Баязета!

— Как тебе нравится мой сюрприз? — спросила бабушка. — Скажи спасибо монтажникам Космостроя: чтобы привезти тебе эту кобылу, они трое суток без сна и отдыха собирали на орбите новую ВП-кабину.

— Бабушка, Баязет не кобыла, — не удержался я от комментария. — Но все равно всем спасибо!

Я еще раз расцеловал бабусю, потом Виолу и хотел уже облобызать остальных, но тут заметил, что это были не люди. Вся свита бабушки состояла из роботов класса ноль — родных братьев Петровича. Это открытие несколько отрезвило меня.

— А как тебя сюда пустили? — спросил я. — Насколько мне известно, въезд на Изумрудную запрещен. Бабушка насмешливо фыркнула:

— Хотела бы я посмотреть, как твоя Ганелона отказала бы в разрешении Генеральному комиссару Службы безопасности.

— Кому? — я не поверил своим ушам. — Ты — комиссар Службы безопас…?

Наверно, у меня был очень глупый вид.

— А вот и хозяева мчатся, — сказала бабушка, и голос ее сразу стал жестким. — Всем — внимание! Действовать по инструкции!

Кучка вооруженных стражников, рысью спешивших к кораблю, ничуть не напоминала почтительных таможенников. Появление «Грифа» было для Рюделя неожиданностью, и он, очевидно, послал сюда всех, кто оказался под рукой, дав им задание выдворить незваных гостей любым способом.

Роботы выступили вперед, заслонив нас собою. Стражников было человек тридцать, а роботов только восемь, но я знал, что они могут справиться с сотнями людей, даже не пуская в ход оружия, поэтому с интересом смотрел на бегущих. По мере приближения прыти у них поубавилось, и плотная вначале группа постепенно растянулась. На последних метрах впереди оказался лишь один стражник, наиболее ретивый и самый здоровенный из всех. Ума у него, очевидно, было кот наплакал, иначе он не стал бы бросаться с мечом на гостей с другой планеты. Но поднятый меч развалился пополам, а сам стражник упал на землю с выпученными глазами, судорожно хватая ртом воздух. Это зрелище мигом отрезвило остальных. Они остановились в почтительном отдалении и вступили в переговоры. Поверженный стражник потихоньку уполз к своим. Тогда вперед бесстрашно выступила секретарь Звездного совета Виола Ириния Миллер и предъявила все полномочия и разрешения — подписанное принцессой Ганелоной и скрепленное государственной печатью дозволение Генеральному комиссару Службы безопасности Содружества и любому числу сопровождающих ее лиц и механизмов в любой удобный для нее момент посетить планету Изумрудную без какого-либо дополнительного уведомления, с правом высадиться в любом удобном для нее месте и оставаться на планете сколь угодно долго, а также передвигаться по ней или над ней в любой район Изумрудной любым видом транспорта. Этим же документом всем официальным лицам и населению планеты предписывалось оказывать бабусе и всем сопровождающим ее лицам и механизмам полное и максимальное содействие… Разрумянившаяся Виола читала все это звонким голосом, изредка оглядываясь на нас, роботы неподвижно стояли шеренгой, сложив ладони перед собой так, чтобы их начиненные сюрпризами пальцы были обращены к стражникам, а бабуся мило улыбалась, наклонив голову, и с интересом слушала Виолу, словно все это было ей в новинку и не она сама сочинила вместе с Ганелоной этот документ.

Потом стражники долго рассматривали подпись и печать, трогали и чуть ли не нюхали. Но придраться было не к чему, да и обломки меча, валявшиеся в траве, не вдохновляли их на активные действия. Ворча, они отступили.

Я вел Баязета, поглаживая его по гладкой, теплой шее, и рассказывал бабушке и Виоле про воинственного ресторатора и задуманную им резню. Баязет тыкался мне в щеку носом, хватал губами за ухо — дурачился от радости. Фей и остальные по-прежнему стояли кучкой в стороне от трибун. Я познакомил всех с бабушкой и Виолой. Представляя друг другу Виолу и Леннаду, я в самый последний момент сообразил, что сейчас произойдет вспышка. Но все обошлось — воспитанные девушки метнули друг в друга по испепеляющему взгляду, мило улыбнулись, и Виола о чем-то защебетала с Феем. Всегда спокойный и выдержанный диспетчер заметно оживился и беседовал с новой знакомой с несвойственным ему возбуждением. Но мне было не до психоанализа. Стражники уже сообщили кому надо о законности появления гостей, поле было очищено, и герольды возвестили о последнем, решительном благородном поединке за прекрасную принцессу — поединке кавалера Рюделя (громкий рев трибун) и кавалера Алексея (еще более громкий рев).

Пора было готовиться к бою. Я нагнулся и поднял свою кирасу. Сердце у меня упало — все ремни на ней были перерезаны! А без ремней она не будет держаться на теле, и пользы от нее не больше, чем от решета. В отчаянии я перебирал свои защитные принадлежности — на них не осталось ни одного целого ремешка!

— Кто?… — только и смог я выдавить из себя. Я очень добрый человек, но сейчас был готов зарубить предателя, совершившего это подлое дело. Герольды уже вызывали Соискателей на поле, а я стоял над грудой бесполезного железа, обводя всех яростным взглядом. — Кто?

На том конце Ристалища на поле выехал мой грозный соперник — непобедимый кавалер Рюдель, и герольды под нарастающий рев трибун провозглашали его имя, перечисляя многочисленные победы. Победа над кавалером А (кавалер убит). Победа над кавалером Б (кавалер убит). Победа над могучим, непобедимым кавалером В (кавалер убит)… Это была психическая атака, направленная против меня, и все, что выкрикивали герольды, было правдой.

Виола смотрела на меня перепугано. Фей отвел глаза в сторону, Юлик стоял потупившись. Герольды вызывали меня, а я с яростью и отчаянием глядел в радостные глаза Леннады.

— Это я сделала, — сказала она спокойно. — Теперь кавалер останется живым, и мне не придется плакать над его могилой…

— Ты… тебя подослал Рюдель? — прошептал я, бессильно опуская руки.

— Меня никто не подсылал! — Девушка гордо выпрямилась. — Кавалер прекрасно это знает!

Да, я знал это. Но что делать, что делать? Скакать так, без брони? Не допустят, остановят. Рюдель первый отвернет в сторону, был бы предлог. Кавалер без брони — не кавалер, а самозванец. Без брони не сражаются, как не ходят в гости нагишом у нас на Земле.

На Земле? Нет, не годится. До нее по ВП-линии доля секунды, но надо подняться на орбиту — на любом ускорении это двадцать минут, да стыковка…

Сумасшедшая, радостная мысль сверкнула в моем мозгу. Уже через секунду я взлетел на Баязета и послал его в бешеный галоп к «Грифу», вызывая корабль через браслет. Мне нужен был скафандр — космический скафандр аварийного комплекта, обязательный на каждом корабле!

До корабля было метров двести, и через какую-то минуту я уже скакал обратно, размахивая свертком. Я швырнул его на траву, скафандр развернулся.

— Ты сошел с ума! — сказала бабушка, разглядывая меня.

— Да, я сошел с ума! — ответил я.

Все было решено, и ко мне пришло упоительное лихорадочное спокойствие, обостряющее чувства, возбуждающее разум, заставляющее мышцы звенеть, как струны. У меня было копье и был щит — локтевую петлю с него Леннада срезала, но осталась стальная скоба для кисти, — на мне сверкал металлизированной тканью скафандр, подо мной плясал мой любимый, лучший во всей Вселенной боевой конь! Конечно, космический шлем не выдержит удара копья, а любой удар по телу проткнет меня насквозь, но я не позволю Рюделю бить себя — увернусь, отобью удар щитом!

— Возьми меч, — сказала бабушка. — Видишь, Рюдель тоже с мечом. Я привезла тебе Эскалибур.

Я опоясался мечом, нагнулся и чмокнул бабушку. Она поцеловала меня в лоб.

— Ну, ни пуха…

— К черту, к черту, — бормотнул я. — Скажи, а роботы не помешают?

— Эти роботы, — с ударением на первом слове ответила бабушка, — не помешают.

— Ты мне обещала сказать еще что-то. По-моему, про Рюделя. Никак не могу вспомнить.

— Я знаю, — сказала бабушка. — Ты спрашивал, что за прибор он вывез. Я узнала. Ничего особенного. Обыкновенный коммутатор.

— Что, что? — переспросил я.

— Электронный коммутатор на полмиллиона абонентов.

— Ты заметила, он очень интересуется радиоделом? Давай сделаем его начальником АТС, — сказал я, принимая копье и щит.

Герольды прокричали в последний раз, я повернул Баязета к полю и наконец-то смог рассмотреть Рюделя.

Это был крупный мужчина, широкий в плечах, явно превосходивший меня ростом и весом. Он был закован в черную вороненую броню, украшенную, золотыми узорами, статный, красивый и грозный. Этого всадника можно было бы назвать прекрасным, если бы не чудовищно огромный конь, на котором он сидел. Я даже не подозревал, что лошадь может достигать таких размеров. Конь весил, пожалуй, не меньше тонны. Если у него еще и достаточная скорость, то удар Рюделя будет страшен.

Над полем наступила тишина. Два смертельных врага сошлись лицом к лицу.

Наверно, это понимали все — Ганелона в занавешенной королевской ложе, Фей со своими друзьями, бабушка, Леннада, Виола, бравый ресторатор, прячущий под плащом наточенный мясницкий арсенал, его решительные дружки, побежденные мной расстроенные неудачники-кавалеры, бабушкины роботы, что выстроились цепью — лицом к зрителям — между полем и трибунами, оберегая меня от неожиданностей… Сошлись два врага, сошлись два мира. За мной была коммунистическая Земля и все планеты Содружества, за Рюделем — последыши отвергнутого народами Земли строя. Мир непобедимый и мир обреченный.

В горле, как всегда, пересохло. Я перехватил поудобнее копье и послал Баязета в галоп.

Рюдель уже несся мне навстречу. Я был поражен: его конь, несмотря на гигантскую массу, летел вперед как ветер.

Еще при первом взгляде на своего противника я разглядел очень высокую спинку седла, помогающую удержаться при ударе, и чрезмерно широкие, похожие на трубы предножья — упираясь в них голенями, всадник сидит на лошади как влитой. Такие широкие предножья были запрещены правилами, как и огромные, загнутые наружу, остро отточенные шпоры. Стоит чуть оттопырить пятку, и бок лошади соперника будет распорот, точно бритвой. Но я предвидел подобные сюрпризы и был готов к ним.

Меня потрясло другое. Я вдруг увидел, как концом уставленного на меня копья Рюдель прочертил в воздухе невидимую спираль.

Это было невозможно, невероятно, но я не мог ошибиться. В руках у Рюделя было Волшебное копье!

Во Вселенной существовал только один экспериментальный образец этого оружия, и я был уверен, что он хранится сейчас на Земле, в моем шкафу с копьями, куда его собственноручно поставил Павел Гусев после боя с рыцарем Леопарда.

Но сейчас не было смысла гадать, какими путями мое оружие оказалось здесь, на Изумрудной. Надо было решать, что делать, и решать быстро, потому что на острие рюделевского копья ко мне неслась моя смерть, и я знал, что нет на свете силы, которая могла бы предотвратить его удар.

Волшебное копье было создано для конного боя и имело своим назначением встречу с целью — шлемом или щитом соперника. Это свое предназначение оно выполняло с высочайшей точностью. Все соперники Рюделя пали мертвыми от удара в голову — сейчас я вспомнил это, и жутковатый холодок сдавил мне живот. Я уже понял, каким видел бой мой соперник. Вслепую боя у Рюделя не выиграть — он был слишком серьезный боец, чтобы я мог надеяться на успех случайного удара. Но стоит мне на мгновение выглянуть из-за щита — и мой шлем разлетится вдребезги. Волшебное копье не промахивается. И оно не знает, что металлические шлемы кавалеров не рассчитаны на его удар.

Мой круглый космический шлем, наверно, не уступал в прочности здешним стальным бургиньотам, но он не был намертво привинчен к тяжелой кирасе, как положено рыцарским шлемам, а свободно лежал у меня на плечах, и я знал, что удар Рюделя просто переломит мне шею. Я вдруг отчетливо понял это, но совершенно не испугался.

Наверно, в мире существовали какие-то звуки — крики на трибунах, свист ветра, удары копыт. В этот момент их не стало. В абсолютной беззвучности я сближался с Рюделем. Было такое ощущение, что лошади несутся уже за звуковым барьером. Копье Рюделя смотрело прямо мне в глаза. Оно не лежало на крюке — как и у меня, опорные крюки его панциря были спилены, чтобы не мешать копью прицеливаться.

И тут я понял, что Рюдель проиграл.

Не знаю, как назвать такое состояние, не раз приходившее ко мне в моменты наивысшей опасности, — вдохновением, прозрением? Чувства обостряются, в тело вливается неведомая сила, мозг работает с огромной скоростью, просчитывая десятки вариантов, в долю секунды отбрасывая негодные и каким-то неимоверным, фантастическим путем находя единственно правильный, ведущий к спасению — нет, к победе!

Наша схватка с Рюделем длилась давно. Она началась еще на Земле и продолжалась здесь, на Изумрудной. В этой схватке он ни разу не пользовался честными приемами. Обман, ложь, клевета, предательство, насилие были его оружием. Честный рыцарский поединок он хотел выиграть с помощью подлости, и благородное оружие рыцарей моей планеты — Волшебное копье — превратил в орудие убийства.

Как он ликовал, расправляясь с беспомощными кавалерами! Он бил только в шлем, бил наверняка, и шлемы разлетались, как яичная скорлупа. Копье точно выполняло свою функцию — оно било в шлем, не зная, что здешние шлемы не выдерживают его чудовищного удара.

Оно било в шлем.

В шлем, а не в голову!

Волшебное копье было задумано и создано добрыми людьми Земли. Это было спортивное оружие, и оно не могло быть негуманным.

На Земле никому и никогда не могла прийти в голову подобная мысль — выйти с копьем против человека без шлема. Но конструктор обязан был предусмотреть это.

Значит, если я сброшу шлем — копье отвернет? А если нет? Ну что же, тогда я, скорее всего, даже не успею ничего почувствовать.

Но нет, такого не может быть. Волшебное копье было земным автоматом, следовательно, добрым автоматом.

Дальномер в моем мозгу работал непрерывно. Расстояние между нами уже невелико, но времени достаточно.

Итак, прежде всего — долой щит. Я разжал кулак, и круглая металлическая тарелка рондаша скользнула куда-то вниз. Хорошо, что Леннада срезала локтевую петлю — это сэкономило мне долю секунды.

Теперь шлем. Как удобно расположены замки! Щелчок, щелчок — чуть наклонив голову, я стаскиваю прозрачный спереди, затененный сзади шар. Страховка не помешает, поэтому еще целых две секунды я держу его чуть впереди лица, чтобы Волшебное копье не потеряло ненароком свою цель. Вперед же. Баязет, вперед! Мой посыл превращает галоп коня в полет. И за мгновение до того, как мы, наконец, сошлись, я отбросил шлем в сторону и увидел, как смотревшее мне в лицо копье метнулось за шлемом, выкручивая и опрокидывая Рюделя.

Через долю секунды мое копье настигло цель.

Гигантская масса наших коней и тел, помноженная на их бешеную, неукротимую скорость, сосредоточилась вся на острие моего копья и обрушилась в центр вороненого рюделевского шлема. Страшный удар потряс меня. Будь ярость нашего столкновения чуть меньше, я, наверное, был бы сброшен с лошади отдачей своего же копья. Но оно словно взорвалось от удара и разлетелось черными брызгами. Перед моими глазами зароились белые галактики, весь мир словно померк на мгновение, но мозг работал, запечатлевая, как в рапидной съемке, медленно переворачивающееся в воздухе тело Рюделя.

Я завернул Баязета и подъехал к поверженному врагу. Шлем с него был сбит моим ударом, и я увидел его лицо — теперь уже не на картине. Рюдель еще не пришел в сознание, его красивое и жестокое лицо было искажено гримасой боли и страха.

Ко мне бежали мои друзья. Обгоняя всех, мчался Юлик, за ним спешили Фей, схвативший за руку Виолу, бабушка и все остальные. Позади бегущих тихо шла одинокая девичья фигурка. Я помахал всем перчаткой, сошел с коня и поклонился королевской ложе. Как быть дальше, я не знал — никто не объяснил мне, что должен делать кавалер, выигравший турнир, принцессу и трон.

В нескольких шагах от меня торчало копье Рюделя, воткнувшееся в какой-то предмет. Я пригляделся — это был мой шлем, расколотый ударом. Волшебное копье все-таки настигло свою цель.

Постепенно начали возникать звуки — чудовищный рев на трибунах, восторженный вопль Юлика, с разбега кинувшегося мне на грудь. Меня целовали, колотили кулаками, жали обе руки сразу. На миг мелькнули полные слез глаза Леннады, потом Фей снова сграбастал меня в объятия.

И тут все оборвалось. Тишина упала на поле мгновенно, и это было так неожиданно, что все мы сразу повернулись к трибунам.

От королевской ложи, протягивая ко мне руки, бежала Тина… Нет, Ганелона.

Обманутое глазами сердце на миг остановилось, чтобы тут же расплескаться упругими толчками. Это была не Тина, это бежала совсем чужая девушка, которая к тому же любила другого.

Бежала принцесса, повелительница планеты, право на руку которой принадлежало теперь мне. Роботы пропустили ее.

Полный ужаса крик Леннады раздался за моей спиной. Я услышал одно только слово «Нет!..», наполненное мучительной болью, и странный, ни на что не похожий звук. Отпрыгивая и выхватывая из ножен меч, я увидел, как оседает на землю Леннада, цепляясь слабеющими пальцами за плащ Рюделя, как, переступая через преградившую ему путь девушку, он поднимает надо мной обагренный кровью Леннады меч, в Припадке ярости хрипя что-то нечленораздельное.

Рюдель был в латах и с мизерикордом в левой руке, а я — в легком тканевом скафандре, но у меня был Эскалибур, и я не

привык отступать ни перед кем. Я отразил удар Рюделя встречным ударом, и его разрубленный меч отлетел в сторону. Уже поняв, что все потеряно, он тем не менее метнулся ко мне, чтобы ударить стилетом, но я опередил его. Я все еще не хотел его убивать и ударил по голове плашмя. Он закрылся бронированной рукой, и это помогло ему устоять, но второй и третий удары свалили его наземь.

— Помогите Леннаде! — закричал я. — Есть тут врач? Где роботы? Где Петрович?

И тут я вспомнил про блок-кольцо. Обездвиживая кавалера-робота, я обездвижил и Петровича!

Мгновенно я переключил кольцо. Подбежали бабушкины телохранители.

— Бабушка, ее надо на Землю! Может быть, ее спасут!

Роботы уже заклеивали страшную сквозную рану девушки, делали ей уколы. Подбежавший Петрович стоял рядом, что-то толкуя мне о сбежавшем судье, но я не слушал его. В тот момент, когда один из роботов поднял Леннаду, чтобы нести к «Грифу», Петрович сказал мне, что Рюдель очнулся.

Я подошел к нему. Он чуть приподнялся на локте и судорожно шарил пальцами по завязкам панциря — видимо, хотел освободиться от брони. Кожа на голове была рассечена моими ударами, и лицо заливала кровь, но он засмеялся.

— Ты победил, рыцарь Черной башни, кавалер Алексей Северцев, — сказал он, и лицо его исказила гримаса. — Жаль, я не смог прикончить тебя. Если бы не эта девчонка… Я был уверен, что она заодно со мной.

Ему наконец удалось развязать ремешки кирасы. Я глядел на движения его пальцев, еще не понимая, что все события этого бурного дня — ничто по сравнению с ужасом, который настигнет планету через несколько секунд.

— Можешь править, Алексей! — закричал он. Его рука скользнула под броню. — Король Алексей, повелитель планеты мертвецов! Ха-ха-ха!

Его смех был страшен и отвратителен. Как я жалел потом, что не зарубил его в этот момент!

Резким движением он вырвал руку из-под кирасы, и я увидел в его кулаке небольшую коробочку, из которой выскочила и развернулась крестообразная антенна.

— Пусть все умрут! Все! Все-е-е! — страшно закричал он.

Невероятное подозрение шевельнулось во мне. Но оно было настолько чудовищно, что понадобилось несколько мгновений, чтобы человеческий разум осмыслил его, а этих мгновений у меня уже не было.

— Пошли сигналы, — сказал Петрович. — Примерно сто сигналов в секунду…

И в этот момент последняя тайна Изумрудной открылась мне. За кратчайший миг я вспомнил и сопоставил все: гибель Летура в черноморских волнах, бесшумную смерть водителей поезда смерти, пять сигналов подряд вчера и смерть пяти придворных, охранявших конюшню, наконец, привезенный Рюделем коммутатор…

— Какой пеленг, Петрович? — закричал я. — Это Крест! Ты помнишь его? Это он!

— Пеленг указывает на Крест. — Петрович еще ничего не понимал. — Точность в пределах ошибки…

— Петрович, сруби Крест! — Я кричал, как только мог, потому что коса смерти уже замахнулась над трибунами, над городом, над всем полумиллионным населением Изумрудной, и с проклятого рюделевского коммутатора шло по сотне смертоносных импульсов в секунду. — Крест — это смерть! Сруби его! Всем роботам — огонь по Кресту!

Холм, на котором располагался радиохрам, был хорошо виден отсюда. Роботы ударили по нему все разом. Я увидел, как падают деревья на вершине холма, открывая сверкающее перекрестье антенны, увидел, как она рухнула, а секунду спустя большой клуб дыма взметнулся на ее месте, и до нас донесся грохот взрыва.

— Сигналы исчезли, — сказал Петрович.

Я огляделся. На трибунах царила паника — десятки, может быть, сотни мгновенно погибших заставили разбегаться остальных.

— Ты снова проиграл, Рюдель, — сказал я, нагибаясь над поверженным врагом. — Люди Изумрудной больше никогда не будут умирать раньше времени. Но за твою жизнь я не ручаюсь.

— И все-таки ты не будешь королем, — прохрипел он. Его пальцы стискивали рукоятку мизерикорда, и он поднес лезвие к горлу. Но я не мог позволить ему умереть так легко. Ударом ноги я выбил у него стилет и приказал роботам стеречь Рюделя.

Опустевшие трибуны были усеяны телами тех, кого успел скосить Крест. На «Грифе» поднялся трап и захлопнулся люк. Бледная, но решительная бабушка отдавала какие-то распоряжения на спутник невидимому Ивану. Вздрагивала, прижимаясь к Фею, Виола. И я никак не мог понять, кого же здесь не хватает.

Бабушка поняла это раньше меня. Она взяла меня за руку и повернула лицом к трибунам.

Я шагнул вперед, еще не веря, что случилось непоправимое. Но на этот раз Рюдель сказал правду.

В нескольких метрах от меня, устремив в изумрудное небо навсегда остановившиеся глаза, лежала Ганелона.

Нет, Тина.

Глава 19. Обещание долгой жизни

Мне трудно рассказывать о событиях, происходивших на Изумрудной в последующие дни, — я не был их свидетелем. Смерть любимой девушки настолько потрясла меня, что я не смог оставаться на этой планете, где буквально все напоминало мне о ней.

Снова и снова повторял я в памяти каждое движение финального боя, когда жизнь и смерть Рюделя были в моих руках, укоряя себя за то, что не зарубил этого выродка. На глазах у тысяч людей он пытался прикончить меня ударом в спину, а я пожалел его и не убил, как собаку, а в результате погибли Тина и еще тысячи людей.

Ах, как он рвался к абсолютной власти, этот красавец без совести и принципов! С помощью Креста он мог тайно убить любого жителя планеты, и все чаще пользовался своей адской установкой. Так он убил придворных, охранявших конюшню, убил Илию и многих других. Но убийство нажатием кнопки не доставляло ему удовольствия. Убить человека собственными руками, на глазах у всех, вызывая всеобщий ужас и восхищение, — вот что было для него истинным наслаждением.

Заполучив каким-то образом Волшебное копье, Рюдель, и без того сильнейший боец на планете, стал непобедим. Неуклюжие, закованные в неудобную броню кавалеры не умели наносить точных ударов на большой скорости. Как бы стремительно ни атаковали они друг друга, в последний момент всадники придерживали коней, и их удары уже не представляли серьезной опасности. Волшебное копье дало Рюделю возможность бить без промаха на полном скаку. Он давал своему чудовищному коню изрядную дозу допинга, и тот мчался как молния. К тому же Волшебное копье было почти на полметра длиннее, чем копья кавалеров, так что Рюдель поражал своих противников, практически не получая ответных ударов.

Рюдель был совершенно уверен, что расправится и со мной. Сомнение закралось в его сердце лишь в самом конце, и он сделал неуклюжую попытку устранить меня. Благодаря предусмотрительности моей бабушки эта попытка не удалась.

Он не мог убить меня с помощью Креста, но мог убить мою лошадь. Подослав мне с помощью дядюшки Теодора великолепного коня, он настолько уверился в успехе, что не старался устранить меня физически.

Разгадав тайну Креста, я понял и все остальное. Мне стало ясно, почему Рюдель так упорно охотился за моими лошадьми. Опасаясь вмешательства Земли, он остерегался трогать меня — ему было достаточно одержать победу в бою. Сев на Заката, я в первой же схватке был обречен на поражение. Меня спасло только то, что, выбравшись из подвала, я не успел послать к Фею за лошадью, был вынужден выступать на Росинанте и вовремя заметил в руках у судьи подозрительный прибор.

Закат должен был погибнуть на скаку, за секунду до столкновения с противником, — именно об этом говорил Рюдель судье, выходя из радиохрама. Кодекс конного боя не знает исключений: боец считается побежденным, если упал на землю. Но я выступил не на Закате, а на Росинанте, а следующий бой судья с помощью Петровича проспал и не смог вовремя нажать кнопку. Тогда-то разгневанный Рюдель украсил скулу недотепы судьи огромным синяком…

В день финала присутствие Петровича не позволило судье воспользоваться излучателем. Но я включил блок-кольцо и этим обездвижил Петровича, а судья, понимая, что Рюдель вторично не простит ему бездействия, все же рискнул достать прибор и убил мою лошадь, после чего сбежал под охрану своих стражников. К счастью, бабушка привезла мне Баязета. А потом заработал Крест.

Очевидно, в глубине души Рюдель все же допускал возможность поражения и принял свои меры. Поняв, что для него все потеряно, он включил Крест дистанционным пускателем. Крест заработал и прежде всего скосил тех, кто служил Рюделю верой и правдой, в том числе и птиценосого судью. Но самой первой его жертвой была Ганелона.

Когда бабушка сказала мне, что Тина и Ганелона — один и тот же человек, я не хотел ей верить. Увы, все оказалось так. Никто из нас не подозревал, насколько сильно может меняться внешность обитателей Изумрудной. Это свойство появилось у беглецов с Земли сразу после обоснования на Изумрудной и, возможно, явилось следствием воздействия факторов космической среды во время многолетних скитаний в межзвездном пространстве. Не у всех оно проявлялось одинаково — у мужчин меньше, у женщин больше, особенно у духовно одаренных, артистических натур; не у всех эти изменения поддавались контролю разума.

У себя на родине Ганелона была надменной, чопорной принцессой. Познакомившись с радостным миром Земли, она стала иной — такой, какой я привык ее видеть. Но, возвращаясь в жилище принцессы, она вновь становилась горемычной наследницей престола, обреченной в жертву ненавистному Рюделю.

Предпринятое Службой безопасности расследование показало, что среди спутников Рюделя был мужчина очень маленького роста. Он-то и сыграл роль мальчишки в день моего первого визита к Ганелоне. Так Рюдель узнал о моем предстоящем приезде на Изумрудную и принял меры… в том числе заказал коммутатор.

Рюдель хотел уйти из жизни, громко хлопнув дверью. Будь у него атомное оружие, он взорвал бы всю планету. Но последние граммы урана сгорели в реакторах переселенцев сотни лет назад, и ему оставался только Крест.

Волею Рюделя погибли многие его приспешники. Этим не преминули воспользоваться молодцы дядюшки Теодора. Они

были неплохо организованы и, кроме ножей и дубинок, имели портативные самодельные огнеметы. Опомнившись от первого шока и убедившись, что потери в их рядах невелики, они захватили телестудию, электростанцию, центральный гараж и основные пищевые предприятия. Дядюшка Теодор выступил по телевидению и провозгласил себя диктатором. Он объявил кавалеров виновниками всех несчастий и призвал вырезать их поголовно. Дружинам Фея пришлось вступать с шайками диктатора в схватки, чтобы спасти ни в чем не повинных кавалеров. Несколько дней бандиты грабили магазины, убивали жителей, насиловали женщин, устраивали погромы, жгли дома. Тогда бабушка послала на помощь рабочим своих роботов, и те быстро подавили сопротивление.

Все эти бурные события происходили без меня. Я улетел на Землю, где врачи вели упорную борьбу за жизнь Леннады.

Ее сердце остановилось в «Грифе» во время причаливания к спутнику. Стыковка обычно занимала минут десять, но пилот сделал невозможное — он состыковал корабль за три с половиной минуты. Еще какие-то секунды ушли на переноску девушки в ВП-кабину, причем все это время роботы не прекращали массаж сердца. Спустя долю секунды она оказалась на Земле. Служба здоровья знала свое дело: комплекс реанимации заработал через тридцать секунд…

К тому времени когда бои на Изумрудной закончились и бабушка произнесла свою знаменитую речь, у медиков появилась надежда, что Леннаде удастся выжить. Но она по-прежнему не приходила в сознание.

Молодчики бравого ресторатора в бессильной ярости разгромили телестудию, поэтому десантные дисколеты Ивана несколько дней прочесывали Изумрудную и везде, где обнаруживали людей, оставляли пластинки земных телеэкранов.

Наверно, это было единственное в истории Изумрудной выступление, которое слушали все жители планеты. По каналу ВП-связи оно транслировалось и на Землю. К этому времени об Изумрудной было известно все.

— Я Генеральный комиссар Службы безопасности планеты Земля и Содружества коммунистических планет, — так начала бабушка свою речь. — Наше Содружество включает сто сорок три планеты с населением девяносто два миллиарда человек. Я надеюсь, что сто сорок четвертым членом Содружества станет ваша Изумрудная, потому что вы тоже дети Земли…

К тому времени тайные архивы Черного совета были уже изучены, и каждое свое слово бабушка подкрепляла документами. Она рассказала, почему и как бежали с Земли те, кто колонизировал Изумрудную, какие трудности встали на пути переселенцев.

— Теперь уже никогда не узнать, кому первому пришла в голову чудовищная мысль избавляться от стариков, чтобы не тратить на их содержание скудные материальные ресурсы. Мы у себя на Земле любим и бережем своих отцов и матерей, бабушек и дедушек. Так было всегда, и так всегда будет. У всех народов во все века старики пользовались почетом. К ним обращались за советом в трудные дни, из них создавали Советы мудрецов и Советы старейшин. Здесь, на Изумрудной, их лишили права на жизнь.

Вы, конечно, знаете легенды о повальных болезнях, косивших первых переселенцев. Все это ложь, которая понадобилась, чтобы оправдать обязательность предохранительных прививок. Эти прививки делаются у вас всем новорожденным поголовно. Считается, что они спасают детей. Это тоже ложь, чудовищная ложь! Именно эти прививки являются причиной того, что все вы умираете молодыми — мужчины в сорок лет, женщины в тридцать. Или в любой другой срок по усмотрению тех, кто держал в руках вашу жизнь и смерть. Этих людей вы называете слугами Креста.

То, что я говорю, невероятно, и вы мне не верите. Но я докажу свою правоту.

Наверно, ни для кого из вас не секрет, что иногда, очень редко, кое-кто из вас не умирал в положенный срок. Вас приучили верить, что эти люди неугодны Кресту, что они прокляты. Рано или поздно таких людей убивали фанатики. Я открою простой секрет их долголетия. Дело в том, что им по каким-то причинам не были сделаны предохранительные прививки. Сейчас вы познакомитесь с такими людьми.

И тут я увидел на экране Летура и нескольких незнакомых мне старцев.

— Летур родился в лесу, куда его мать сбежала со своим возлюбленным от гнева родителей, и провел там детство. Сейчас ему шестьдесят лет. Прививка ему не сделана — вы знаете, что их делают только в одном месте, в родильном доме, а именно там работали родители матери Летура. Поэтому она не посмела туда обратиться.

Затем бабушка рассказала о других долгожителях.

— Кстати, посмотрите на меня — мне восемьдесят лет. Люди на Земле живут долго — даже двести лет не являются пределом. Столько же будете жить и вы. Конечно, не сразу. Чтобы увеличить продолжительность жизни, вам надо будет немало потрудиться над развитием экономики, здравоохранения, культуры, образования. Я думаю, вы займетесь этим немедленно.

Но вернемся к прививкам. Среди первых поселенцев был гениальный ученый, сделавший удивительные открытия. Я не стану называть его имени, потому что свои способности он обратил во зло. Именно он придумал эти прививки.

На Изумрудной наука совсем не развита — мы еще поговорим об этом, — и я не знаю, все ли вы поймете из моих объяснений. Но думаю, вам известно, что в организме человека происходят электрохимические процессы, управляющие функционированием всех органов. Мозг послал сигнал — мышца сократилась. Другой сигнал — мышца расслабилась. И так далее.

Сигналы, влияющие на живую ткань, могут иметь разную природу. В принципе могут быть использованы радиосигналы различных частот, биопсихические сигналы и ряд других, о которых я говорить не буду.

Ваш ученый изобрел живой приемник таких сигналов — живую клетку, способную реагировать только на один-единственный сигнал, для каждой клетки имеющий особую форму. Именно такую клетку он помещал в организм ребенка под видом предохранительной прививки. Размещалась эта клетка непосредственно около нерва, управляющего работой сердца. Она была неотличима от всех остальных клеток: жила в организме, делилась, образуя себе подобные… и ждала. Ждала сигнала, который заставит ее сработать. Тогда она выключала нерв, и человек мгновенно умирал.

Я не случайно сказал, что тот ученый был гениальным. Лабораторными методами можно создать считанное количество клеток. А нужны были тысячи. Не забывайте также, что все это проделывалось в глубочайшей тайне. Ваш ученый сумел автоматизировать выращивание закодированных клеток, и его автоматы исправно действуют до сих пор. Вот они, познакомьтесь.

И зрителям был продемонстрирован небольшой фильм, снятый в лаборатории родильного дома.

— Я уже говорила — эти клетки-мины неотличимы от обычных клеток организма. Когда у нас на Земле погиб Летур-младший, мы не смогли установить причину его смерти. А причина была в том, что Рюдель послал сигнал с помощью вот этого прибора. (На экране появилась хорошо известная мне фотография.) Такие портативные орудия убийства заряжались на один импульс, когда надо было убить человека за пределами досягаемости большой антенны, спрятанной вот в этом кресте, — бабушка показала новый снимок. — С помощью таких аппаратов были убиты водители автопоезда, о котором нам поведал единственный спасшийся из него мальчик.

Тут бабушка усадила рядом с собой Юлика и рассказала его историю. Затем слушатели увидели усыпанный трупами городок за Южным хребтом. Тот самый, куда Рюдель отправлял таинственные автопоезда и где совсем недавно в неслыханной роскоши жили те из власть имущих, которым возраст не позволял уже показываться на глаза людям.

— Чтобы убить человека, надо было заглянуть в его документы, где указывался номер прививки. Затем этот номер набирался на шифраторе, и тот выдавал запись нужного сигнала на магнитном стержне. Оставалось вставить стержень в прибор и в нужный момент нажать кнопку. Такое устройство действовало надежней любого оружия — тут невозможно было промахнуться.

Тайну прививок знали лишь несколько человек. Сейчас в живых остался один Рюдель. Решайте, как с ним поступить. Он уже не представляет общественной опасности, но на его совести — жизнь всех, кто умер на этой планете за последние двадцать лет. Это ему принадлежала идея установки автоматического коммутатора, который, включившись по сигналу радиопускателя, перебил бы все население планеты. К счастью, Алексей Северцев разгадал тайну Креста и уничтожил его. Только поэтому все вы живы сейчас. И все же в день финального боя Крест успел унести шесть тысяч жизней: эту цифру вы тоже должны помнить, когда будете решать судьбу Рюделя.

На первый взгляд жизнь на вашей планете кажется идиллической. Все сыты, обуты, одеты, никто не болеет — случайные насморки не в счет, а до серьезных болезней старости никто не доживал. Производство оружия запрещено и жестоко карается. Вывезенные когда-то с Земли лучеметы не способны сделать больше двух-трех выстрелов. Нет армии, нет войн — ведь воевать не с кем. Копья и мечи для кавалеров и стражников — вот и все оружие, которое производится в ваших мастерских. Но эта идиллия — всего лишь маскировка. Тем, кто стоял у власти, не нужно было оружия: любое возмущение, любое недовольство или просто инакомыслие подавлялось с помощью Креста, а он знал только одну меру наказания — смерть. Вот почему некоторыми из вас было замечено, что гарантированный слугами Креста срок жизни не всегда соблюдается. Теперь разгадка ясна: всех неугодных попросту убивали. Так погибла жена Летура, неосторожно высказавшая вслух крамольную мысль о том, что люди стали жить меньше… Но такая смерть выглядела естественной, недовольства не вызывала, а, наоборот, приучала верить во всемогущество Креста…

Обращаю ваше внимание на отсутствие радиосвязи на Изумрудной. Развитие радиотехники рано или поздно позволило бы обнаружить сигналы Креста и разгадать их тайну. Поэтому правители Изумрудной всячески тормозили развитие науки. Но диалектика имеет свои законы. Развитие — это вектор, устремленный в будущее. И если его нет, регресс захватывает все области жизни — от науки и техники до культуры. Волею слуг Креста вы были обречены на деградацию и вымирание. К счастью, среди вас нашлись люди — сотни и тысячи людей, — способные противодействовать этому. Схватка с силами зла была неизбежна, и появление Алексея Северцева лишь ускорило развязку. Теперь власть рюделей и теодоров свергнута навсегда, и ваша жизнь отныне в ваших собственных руках. Все вы будете жить долго и счастливо — от имени коммунистических планет я обещаю вам это и зову вступить в наше Содружество…

Мне не пришлось дослушать речь бабушки до конца. Зажужжал вызов моего браслета, и мне сообщили, что Леннада пришла в сознание и хочет видеть меня.

Я вошел к ней в палату с букетом цветов столетника, который по моей просьбе прислала с Изумрудной Виола — она до сих пор находилась там, помогая бабушке дирижировать сложным механизмом экспедиционного флота Службы безопасности, дрейфующего вокруг планеты по близким космическим орбитам. Впрочем, я подозревал, что ее удерживает на Изумрудной не только эта причина…

Леннада лежала в окружении приборов контроля здоровья в залитой солнцем комнате. Она увидела меня и грустно улыбнулась.

— Я рада видеть кавалера Алексея, — прошептала она.

— Здравствуй, Леннада, — сказал я, садясь возле нее. — Только какой уж я кавалер… Не будет больше на Изумрудной кавалеров.

Она вся напряглась.

— Я что-то сказала неправильно? — произнесла она через силу. — Мне следовало сказать… король Алексей?

Я смотрел в ее огромные глаза, и смысл вопроса медленно доходил до моего сознания. Ведь она ничего не знает!

— Я не король и никогда им не буду! — произнес я наконец. Я никак не мог решить, можно ли сказать девушке, что Ганелона умерла, и в отчаянии оглянулся, словно кто-то мог дать мне совет.

— Это правда? — прошептала девушка. Глаза ее засияли. И без всякой подсказки нужные слова сами пришли ко мне на язык.

— А знаешь, почему я не стану королем? — спросил я шепотом, наклоняясь ближе к девушке. — Потому что мне очень некогда. У меня есть одно важное-важное дело: я должен сидеть вот здесь, возле тебя, и ждать, когда ты выздоровеешь. Я буду сидеть очень тихо, чтобы доктора не выгнали меня, а если они это сделают, я все равно никуда не уйду, сяду возле твоей двери и буду оберегать твой сон, а по утрам я буду класть возле твоего изголовья охапки самых лучших цветов Земли и буду петь тебе свои самые любимые песни, хотя, если быть честным, петь я совершенно не умею… А когда ты станешь совсем-совсем здоровой, я возьму тебя на руки и унесу отсюда, посажу в дисколет и покажу тебе мою планету. А дома бабушка будет кормить нас лучшими в мире пирогами, которые она испечет специально для тебя и для меня…

Я гладил руку девушки и рассказывал ей о чудесах Земли, и о сидящем в железной клетке Рюделе, и о том, какие красивые глаза у одной моей знакомой девушки, которую зовут Леннада… Я сказал, что теперь она, как и все жители Изумрудной, будет жить долго-долго — не меньше ста лет, и все эти сто лет я буду около нее… Я говорил и чувствовал, как силы возвращаются к Леннаде, как глаза ее приобретают привычный блеск, глубже становится дыхание, уверенней движения.

— Вы волшебник, профессор! — сказал мне на следующий день седой врач. — Я не верю своим приборам. Моя пациентка выздоравливает буквально на глазах. Может быть, вы открыли чудесный препарат, способный оживлять умирающих?

— Вы угадали! — засмеялся я. — Вчера я сделал великое открытие. Но я ничего не скажу о нем…

ЭПИЛОГ. ПАМЯТНИК

Павел Гусев пришел ко мне без предупреждения, хмуро поздоровался, глядя в сторону. Войдя в комнату, не уселся в кресло, как всегда, а стоял точно столб, молчал и разглядывал потолок.

Он очень изменился за те дни, что мы не встречались. От его веселой суетливости не осталось и следа. Видимо, смерть Тины была для него тяжелым ударом.

— Во всем виноват я, — произнес он наконец. — Это я отдал Волшебное копье Рюделю…

Я молча смотрел на него и не узнавал в нем милого друга Пашку — веселого, беззаботного, самоотверженного. Передо мной стоял совсем чужой человек, подавленный и растерянный.

Всего месяц назад мы сидели с ним и с Тиной в этой самой комнате, смеялись и дурачились. И вот он стоит передо мной, маленький и несчастный, не смея посмотреть мне в глаза:

— Я знал, что Тина любит тебя… Но я тоже ее любил… И когда Рюдель рассказал, что ты будешь биться за нее на копьях и женишься на ней, я решил: пусть не мне и не тебе. Я отдал ему копье и рассказал, как с ним работать. Я же не знал, что он будет убивать этим копьем…

Нет, он по-прежнему ничего не понимал. Для него моя схватка с Рюделем была только битвой за женщину.

— Для чего ты пришел? — спросил я. Наш разговор был бесполезен, и его следовало кончать. — Хочешь извиниться? Разве в этом дело?

— Я знаю, ты меня не простишь. Но попробуй хотя бы понять. Я не мог уступить ее тебе! — Он почти кричал мне в лицо. — Сколько можно во всем уступать? Всё, всё только тебе одному — победы на турнирах, восторг болельщиков, улыбки женщин. Да, ты всегда первый во всем — первый в поединках, в Большом и Малом Споре, в науке, в любви! А я тоже хочу быть первым. Чтобы меня несла на руках толпа! Чтобы моему коню бросали под ноги цветы! Чтобы меня целовали красивейшие девушки! Чтобы меня, понимаешь, меня любила Тина! Чем я хуже тебя?

Я смотрел на него с изумлением. И этого человека я считал своим другом!

— Разреши, я напомню тебе одну мелочь, о которой ты, наверно, позабыл. Выиграв с твоей помощью турнир, Рюдель получал законное право вышвырнуть нас с Изумрудной, чтобы без помех установить там фашистскую диктатуру! Вот оно, твое «ни мне, ни тебе»!

— Я ведь не знал… — только и мог пробормотать Павел. Он был уничтожен.

— А что копье отдавать нельзя, ты тоже не знал? Забыл, что говорит рыцарский кодекс о равном оружии? Кстати, не ты ли помог Рюделю раздобыть робота? Я помню, ты говорил как-то, что твой брат — конструктор роботов…

Гусев повернулся и медленно пошел к двери. Вдруг он остановился и несколько секунд глядел на вазочку, в которой стояла полуосыпавшаяся красная роза, потом стремглав выбежал из комнаты.

* * *

Через несколько дней после того, как Леннаду выписали из больницы. Фей сообщил, что нас ожидают на Изумрудной.

Десантный «Гриф» опустился на хорошо знакомую мне площадь перед дворцом, и я сразу попал в объятия многочисленных друзей.

— Вот его обнимайте сколько угодно, — отбивался я, показывая на Петровича. — А нас пощадите!

Я помог Леннаде сойти с трапа — она еще недостаточно окрепла и остерегалась быстрых движений.

— Твои комнаты ожидают тебя, — сказал мне Фей.

Я знал, что моего друга избрали председателем Революционного Совета, что его день расписан по минутам, и был очень благодарен ему, что он все же нашел время повидаться со мной.

— Может быть, сегодня кавалер Алексей все же пригласит меня зайти к нему в гости? — спросила с лукавой улыбкой Леннада. Мы вспомнили, как я прятал от нее Фея, и дружно расхохотались.

— А вот это наш маленький сюрприз, — сказал Фей, когда мы вошли во двор. И я увидел на том месте, где прежде была коновязь, высокий постамент, на котором возвышалась фигура конного рыцаря.

Коня я признал с первого взгляда — это был мой Баязет, но лишь в следующее мгновение понял, что рыцарь — это я. Скульптор изобразил меня в боевой броне, только вместо бургиньота на голове у меня был прозрачный космический шлем. Из-за этого изваяние чем-то походило на изображение Георгия Победоносца, но вместо змея я поражал копьем огромный крест… Удар копья раздробил крест на куски, и теперь он напоминал уже не крест, а разбитую вдребезги свастику.

— Идею подал Летур, — рассказывал Фей. — Он нашел такое изображение в книгах своего покойного сына, которые тот привез с Земли. Замысел всем понравился, и принцессы утвердили проект. Это был их первый и последний указ, потому что они обе отреклись от престола и передали власть Революционному Совету. Они сказали, что право выбирать себе мужа им дороже королевского трона.

— Они правильно сделали! — прощебетала Виола, выглядывая из-за плеча Фея. Она все время шла рядом с ним, держа его за руку. — Выходить за нелюбимого — это, наверно, ужасно!

— Я лучше умерла бы! — согласилась с ней Леннада, и я почувствовал, как милые пальчики девушки крепко стиснули мой локоть…

Во дворце нам встретилась небольшая группа. В окружении вооруженных людей с заложенными за спину руками по коридору шагал дядюшка Теодор. Увидев меня, ресторатор остановился. Выглядел он как облезлый пес, но по-прежнему напускал на себя бравый вид.

— Да будет мне дозволено приветствовать благородного кавалера, — напыщенно произнес он. — Как я жалею, что вовремя не оценил его! Если бы мне знать, что кавалер исполнит все свои обещания, что он победит кавалера Рюделя и даст нам долгую жизнь… Может быть, по старой дружбе кавалер замолвит за меня словечко перед судьями, которые, кажется, не очень желают мне долгой жизни?

— Ты сам распорядился своей жизнью. Я ведь говорил, чтобы ты не хватался за ножи.

Я хотел пройти мимо, но он удержал меня.

— А жаль, что мы тогда не прирезали тебя, кавалер, — медленно произнес он, с ненавистью заглядывая мне снизу в глаза. — Зачем ты только к нам явился…

Я не поверил своим ушам.

— Ты что, жалеешь об этом? А как же долгая жизнь?

— Мы все равно перерезали бы всех кавалеров, и тогда их проклятая машина перестала бы действовать, — объяснил он. — Но власть была бы вот в этих руках. — Он потряс кулаками перед моим лицом. — А если бы удалось сговориться с кавалером Рюделем…

На его лице заиграла такая отвратительная улыбка, что меня передернуло от омерзения. Я повернулся и пошел прочь.

Через час, когда Леннада отдохнула. Фей зашел за нами. К моему удивлению, он повез нас на Ристалище.

Мы прошли под трибунами и очутились на поле.

— Петрович… Посмотри, Петрович… — ошеломленно прошептал я.

В центре поля, над которым, казалось, еще витал бешеный храп коней, на том самом месте, где я совсем недавно увидел бегущую ко мне девушку, возвышалась гранитная стела с изваянием. Скульптор изобразил Тину такой, какой она была в последний миг ее жизни: радость и любовь в распахнутых глазах, а в протянутых к людям руках голубые неувядающие цветы столетника, как обещание долгой жизни.

Я взглянул на своих спутников. Петрович молча смотрел на изваяние, и мне показалось, что в глазах его застыла тоска. Дрожащая Леннада прижалась ко мне. На ее глазах блестели слезы. Видимо, весь ужас пережитого снова обрушился на нее. Я обнял ее за плечи и почувствовал, как постепенно утихает бившая ее дрожь.

Она подняла ко мне заплаканное лицо.

— Мы никогда не забудем ее. Правда, Алексей? — прошептала она.

Я медленно наклонил голову в знак согласия. Говорить я не мог.

Москва, октябрь 1978 года

Назад: ЧАСТЬ 2. БОЙ

Дальше: И ЖИЗНЬ, И СМЕРТЬ