В ОБРАТНЫЙ ПУТЬ!
2 января 19… года.
Последний день нашего пребывания на Марсе оказался самым тяжелым днем из всех проведенных на этой планете.
Очень трудно рассказывать все, что нам пришлось пережить и перечувствовать, но мой долг сделать это.
…Около полудня я вышел проводить Камова в последнюю экскурсию на вездеходе. Сергей Александрович был в прекрасном настроении.
– Не скучайте! - шутливо сказал он, садясь в машину.
Вездеход ушел.
Я вернулся на борт корабля. Белопольский сидел возле лежавшего на постели Пайчадзе. Тут же стояла и радиостанция.
Я ушел в свою лабораторию и стал приводить ее в порядок. Надо было подготовиться к отлету. Заодно я решил исполнить просьбу Камова и проявить пленку аппарата Бейсона. Сергей Александрович просил на это разрешения американца, и тот, очевидно неохотно, согласился. Он сказал только, что пленка вся пустая, - он сделал всего два снимка. Но Камова интересует именно второй снимок, на котором, по рассказу Бейсона, должен быть заснят момент нападения зверя на Хепгуда.
Была ли это такая же "ящерица", какую мы убили, или какой-нибудь другой, неизвестный нам обитатель Марса? Если другой, то как он выглядит?
Проявив пленку, я убедился, что нападение на командира американского корабля совершила именно "ящерица". Этот жуткий снимок получился очень хорошо. И зверь и его жертва вышли, как говорят кинооператоры, "первым планом".
Закончив свои дела в лаборатории, я вернулся к обоим астрономам. Они беседовали о чем-то, не относящемся к Марсу и нашему пребыванию на нем. От Камова еще не поступало никаких сообщений.
Я подошел к окну и стал смотреть на хорошо уже знакомую картину марсианской пустыни. День был ясный и совершенно безветренный.
В четырнадцать часов десять минут Камов сообщил, что поворачивает в обратный путь. Он просил через час дать радиомаяк, так как намеревался вернуться другой дорогой.
Час прошел, и Белопольский включил микрофон. Произошел короткий разговор, из которого я не забыл ни одного слова.
Сергей Александрович сообщил поразительную новость, что им обнаружены какие-то скалы. При этих словах Пайчадзе даже сел на постели от охватившего его волнения. Скалы на Марсе!..
– Наконец-то! - прошептал он.
Камов сказал, что хочет выйти из вездехода, чтобы обследовать свою находку и собрать образцы. Пайчадзе попросил его быть осторожным, и Камов как-то поспешно прекратил разговор. Возможно, что он опасался дальнейших уговоров.
Когда раздался звук выключенного микрофона, Арсен Георгиевич неожиданно вскочил на ноги. Белопольский укоризненно покачал головой.
– Нет оснований для беспокойства, - сказал он.
– Знаю, - ответил Пайчадзе.
– Зачем же так волноваться?
– Этого не знаю, но волнуюсь.
В этот момент я вдруг вспомнил только что проявленный снимок - голова Хепгуда в пасти зверя - и невольно сказал:
– А если "ящерица"…
Никто не отозвался.
В обсерватории наступило тягостное молчание. Пайчадзе, забыв предписание Камова лежать до самого момента старта, медленно ходил по узкому пространству между пультом и дверью в коридор. Иногда он останавливался и долгим взглядом смотрел на радиостанцию. В эти минуты у него было такое выражение, будто он хотел попросить приемник заговорить. А Белопольский слишком часто смотрел на часы, что выдавало его скрытое волнение.
"Ждите меня через два часа", - сказал Камов.
Проходил час за часом, но от него не поступало никаких известий. Белопольский несколько раз включал микрофон, но ответа не было. Контрольная лампочка горела ровным светом, указывая, что на вездеходе станция включена и работает.
– Если бы был второй вездеход, - сказал Пайчадзе, - я отправился бы по следам Сергея.
– Если бы у нас даже был второй вездеход, - ответил Белопольский, - то вы все равно никуда бы не отправились.
– Почему?
– Потому что я не разрешил бы вам этого. В отсутствие Сергея Александровича я отвечаю за вас и за наш корабль.
Пайчадзе ничего не сказал на это. Он мельком взглянул на заместителя командира звездолета и стал ходить быстрее.
– Вы бы лучше легли, - сказал Белопольский.
Против всяких ожиданий, Арсен Георгиевич послушно исполнил его совет. Он лег и вплоть до восьми часов не произнес больше ни одного слова.
Мучительно тянулось время. Я ни на секунду не отходил от окна, до боли в глазах всматриваясь в ту сторону, откуда должен был появиться вездеход. Моментами мне казалось, что я вижу на горизонте его белый корпус; сердце начинало стучать частым ударами, но проходили мгновения - и все исчезало бесследно.
Прошел назначенный самим Камовым час его возвращения. Вездехода не было. Контрольная лампочка на радиостанции по-прежнему горела, и это было, пожалуй, мучительнее всего.
Что там случилось? Где Камов? Что заставило его покинуть вездеход на столь долгое время?..
"Жив ли он?" - невольно приходил на ум страшный вопрос.
Шло время… Я боялся взглянуть на часы. Осталось совсем немного.
"Звездолет должен взять старт точно в назначенную минуту, что бы то бы ни случилось", - настойчиво звучит в ушах голос Камова. И ответ Белопольского: "Обещаю вам это".
Как решится Константин Евгеньевич исполнить свое обещание?..
Я знал, что он вынужден будет решиться. Недостаточная скорость корабля делала нас пленниками графика. Звездолет не мог задержаться на Марсе. Это привело бы к гибели всей экспедиции. Если Камов не явится вовремя, Белопольскому ничего не останется, как только лететь на Землю без него. Как ни ужасна гибель товарища, но губить остальных членов экипажа и этим самым нанести тяжелый удар всему делу звездоплавания было бы совершенно бессмысленно.
В обсерватории царила полная тишина. Каждый из нас замкнулся в себе, боясь заглянуть в глаза другого, чтобы не прочитать в них своей невысказанной мысли.
Первый не выдержал и нарушил молчание Белопольский. Он вдруг вскочил и стремительно подошел к окну. Несколько минут он пристально вглядывался вдаль странно неподвижными, застывшими глазами. Крупные капли пота блестели на его лбу.
Что переживал сейчас этот человек, которому выпала судьба произнести страшное слово? Он был заместителем командира звездолета, а сейчас его единственным командиром. Ему предстояло дать команду: "В путь!", равносильную смертному приговору отсутствующему товарищу.
Он обернулся и сказал очень тихо:
– Осталось двадцать минут!
Я вздрогнул всем телом. Пайчадзе не пошевельнулся. Мы оба не ответили.
– Приведите сюда Бейсона. - Белопольский обращался ко мне.
Привести Бейсона… Так вот кому придется заменить на корабле Камова! Мы вернемся на Землю вчетвером, как и прибыли сюда.
Я открыл дверь каюты и сказал:
– Идите за мной!
– Корабль улетает с Марса? - спросил американец.
Я ему ничего не ответил.
Все это время я старался не смотреть на часы, но теперь не мог оторвать от них взгляда. Я видел, что Пайчадзе тоже смотрел на них. Стрелка неуклонно и, как мне казалось, очень быстро приближалась к цифре восемь.
– Наденьте шлемы! - по-английски сказал Белопольский. Ему не хотелось два раза произносить эту страшную фразу. Он протянул шлем Бейсону. Я заметил, что это был его собственный шлем. Тот, который принадлежал Камову, он оставил себе.
Итак, все кончено! Мы улетаем!..
– Константин Евгеньевич, - прошептал Пайчадзе.
Белопольский вопросительно посмотрел на него, но Арсен Георгиевич не сказал больше ни одного слова.
Прошла бесконечно длинная секунда.
– Хорошо! - сказал Белопольский. - Я буду ждать еще двадцать минут.
Пайчадзе вдруг встал и сказал громко и отчетливо:
– Вездеход мог сломаться. Сергей Александрович ждет нас.
Белопольский молча указал на красную лампочку радиостанции и тихо произнес одно только слово:
– Воздух!
Смуглое лицо Пайчадзе стало серым. Мы оба сразу поняли, что хотел сказать Константин Евгеньевич.
Индикаторная лампочка неопровержимо доказывает, что рация вездехода в полном порядке. Раз приемник молчит, - это значит, что Камова нет в машине. В атмосфере Марса дышать нельзя. Запас кислорода в резервуаре, который он должен был взять с собой, выйдя из вездехода, мог обеспечить его на шесть часов. С момента последнего разговора прошло уже больше пяти. Значит, у Камова осталось воздуха меньше чем на час.
– Надо искать! -сказал я.
Белопольский ответил каким-то чужим, деревянным голосом:
– Хорошо! Звездолет будет искать своего командира еще десять минут.
Бейсон внимательно прислушивался к непонятному для него разговору. Он, несомненно, чувствовал страшное напряжение, царящее на борту корабля, но не мог понять его причины.
– Где мистер Каков? - спросил он.
Пайчадзе, стоявший к нему спиной, стремительно обернулся.
– Слышали приказ командира звездолета? - с бешенством в голосе спросил он, забыв, что Бейсон не мог понять русской речи. - Наденьте шлем! Прекратите разговоры!
Американец в замешательстве посмотрел на меня. Я повторил команду по-английски. Бейсон молча повиновался.
Стрелка быстро бежала по циферблату. За окнами корабля стало темно. Наступила ночь.
– Надеть шлемы! - вторично раздалась команда.
На этот раз я обрадовался ей. В том, что Камов не вернется, не приходилось больше сомневаться. Оставалась единственная надежда найти его сверху. Мощный прожектор корабля осветит нам местность.
– Занять сетки!
В обсерватории были заранее подвешены специально предназначенные гамаки. На Марсе не было стартовой площадки, и корабль будет менять направление полета.
Белопольский занял место у пульта. Его сетка осталась пустой.
Даже при первом в моей жизни старте - с Земли я не испытывал такого мучительного волнения…
Я неотрывно смотрел в лицо нашего нового командира. Оно по-прежнему было очень бледно, но казалось сосредоточенно спокойным.
Каким, вероятно, нечеловеческим усилием воли он сумел заставить себя быть спокойным!..
Задрожал корпус корабля. Гул двигателей, нарастая, усиливаясь с каждой секундой, заполнил собой, казалось, весь мир, всю Вселенную.
Звездолет тронулся с места.
Но он был еще на поверхности Марса.
Белопольский нажал знакомую кнопку. Он убрал колеса.
Значит, мы в воздухе!
Молниеносное движение рук… Могучие двигатели смолкли, и тотчас заработал "атмосферный". Стремительный взлет корабля был прерван, и, послушный своему командиру, он уже спокойно летел над планетой, как и пять дней назад.
И я, и Пайчадзе мгновенно соскочили с сеток и кинулись к окнам.
Звездолет описывал широкий круг, возвращаясь к месту, откуда только что взлетел. Луч прожектора позволял отчетливо видеть все подробности.
Промелькнуло озеро и площадка, где стоял наш корабль. Я заметил даже стальной обелиск с рубиновой звездой на вершине. Скорость корабля была настолько велика, что памятник мелькнул на короткое мгновение. Но Белопольский не мог уменьшить ее, - звездолет врезался бы в "землю".
Мы летели к югу, в ту сторону, куда ушел вездеход Камова.
Через четыре минуты, пролетев больше ста километров, звездолет повернул обратно. Лететь дальше не было никакого смысла. Вездеход мог находиться не больше как в восьмидесяти километрах от нашей бывшей стоянки.
Сто километров туда, сто километров обратно и опять сто километров по первому направлению.
Ничего…
Марсианская пустыня была темна и безжизненна.
Мне казалось, что я теряю сознание. Все кончено!.. Сергей Александрович Камов погиб безвозвратно…
Звездолет круто изменил направление. Мы стали удаляться в сторону.
Я бросил быстрый взгляд на лицо Белопольского.
Он склонился к перископу. В твердо сжатых губах я увидел непреклонную решимость. Он не обращал на нас внимания. Казалось, что в эту ужасную минуту он забыл о нашем существовании.
Арсен Георгиевич отвернулся от окна и направился к своему месту. Я машинально последовал за ним.
По лицу Пайчадзе бежали обильные слезы.
Я не успел лечь. Резкий толчок швырнул меня в сетку. Знакомое ощущение удвоенной тяжести сковало тело. В ушах стремительно нарастал могучий давящий звук.
