Мне снилась музыка. Очнувшись, я открыл глаза, посмотрел на часы. Пора. Болл проснулся раньше и уже был занят работой. Через открытую дверь рубки доносились звуки, которые меня разбудили: гудение, писк и звон весьма разнообразных тембров. Мистер Болл проверял работу электронных блоков «Мурены».

После холодного душа я почувствовал голод. Это хороший признак: гидрофилотация часто приводит к временной потере аппетита.

Мы позавтракали бульоном, в котором плавали размокшие комочки тертого рыбьего мяса. Десертным блюдом служил ароматный сладкий напиток – какая-то фантастическая смесь жидкого шоколада, витаминов и чего-то еще. Твердой пищи не полагалось.

– «Мурена» в порядке, – сказал Болл, убирая посуду. – Просто она была выключена.

Все в порядке… Кроме того, что Пашич исчез, а Дюмон самым натуральным образом спятил.

– Вас это не удивляет, Свен?

– Я никогда не удивляюсь. Зачем? В конце концов любая загадка объясняется очень просто.

– А если не очень?

Болл промолчал. И правильно сделал.

Мне показалось, что за стеклом акварина промелькнула черная тень… Пошел взглянуть. Нет, дно по-прежнему пустынно и нисколько не изменилось за последние восемь часов. Восемь веков назад оно, пожалуй, было таким же.

Болл тронул меня за плечо:

– Покидать станцию нам обоим пока нельзя. – Он протянул мне кулаки. – Синяя бусина – выход в воду. В какой руке?

– В левой.

На лице Болла появилась странная гримаса. Я взял с его ладони круглую стекляшку, синюю, повертел между пальцами и бросил на стол:

– Случайно я угадал, на станции остаетесь вы. Давайте договоримся, Свен: все вопросы решать не с помощью жребия, а силой собственных мозговых извилин.

– Идет. Ныряйте, Грэг. А я займусь наладкой аппаратуры дистанционного управления.

– Правильно. Вам, как специалисту этого дела, важнее сейчас находиться здесь. Счастливо оставаться.

– Одну минутку. Когда рассчитываете вернуться?

– Думаю, скоро. Если не вернусь через двадцать часов… Впрочем, сами решите, что делать.

– Вэл. Желаю удачи.

Я поднял крышку люка, ведущего в нижнюю часть бункера, и нащупал первую ступеньку трапа. Автоматически включилось освещение.

– Хэлло, Грэг, – крикнул Болл сверху. – Я не советую вам выходить без квантабера. Бывали случаи, когда один удачный выстрел решал судьбу экспедиции.

Крышка люка захлопнулась. Стены колодца ответили металлическим гулом.

Вслед за этим наступила тишина, как в глухом подземелье. Ступеньки винтовой лестницы крутым штопором уходили вниз. Вместо перил – вертикальный пружинящий стержень.

Вдоль стен небольшого круглого зала – два ряда пронумерованных сейфов и ряд плафонов люминесцентных ламп. Плафоны источают «дневной» свет пронзительной яркости. Ступая по гладким металлическим плитам, я обошел по кругу почти весь зал. Остановился. Когда один, чувства обостряются до предела, им доверяешь. Спина, например, способна ощутить взгляд человека. Я обернулся… Тишина. И холодный отблеск титановых плит… Странно. Зачем я это сделал? Сзади никого нет. И быть не должно – этого еще не хватало! Нет, меня остановило и заставило оглянуться что-то другое.

Шаг назад. Два шага. Ближе к стене. Стоп… Понял. Это – запах. Между стеной и дверцей сейфа с номером "4" темнеет узкая щель. Она еле видна, и не мудрено, что мы с Боллом ее вчера не заметили. Я повернул рукоять до отказа. Дверца открылась. Теперь сладковатый, гнилостный запах стал слышен отчетливо.

На металлических полках, поблескивающих белой эмалью, лежат ГДК-оболочки, аккуратно запечатанные в целлофан. Один пакет растерзан, словно его рвали зубами, и брошен поверх других. Клочья целлофана едва прикрывали зловонную сизую массу разлагающейся гидрокомбовой оболочки, усыпанную пушистыми шариками плесени.

Я включил холодильник, открыл сигнальный глазок и захлопнул дверцу. Теперь над индексом "4" горел предупреждающий красный огонь.

По описанию Болла, Пашич был примерно моей комплекции – значит, сейфами с этим индексом пользовался Дюмон. Итак, в последний момент он не сумел заставить себя выйти в воду на поиски Пашича. Даже попытался вскрыть пакет с оболочкой, но ужас перед чем-то оказался сильнее тревоги за жизнь товарища…

Я разыскал сейф с индексом "6", взял пакет и спустился через овальный люк в нижний зал – батинтас. Просторное помещение с двумя бассейнами в центре имело низкий потолок и вогнутые стены, облицованные белыми плитами какого-то керамического материала. Свет плафонов ровным сиянием растекался по узлам и деталям арматуры батинтаса. Толстые трубы с коленчатыми переходами, громадные воронки, двойной ряд спаренных грушевидных баллонов – все сверкало белизной и почти не отбрасывало теней и оттого казалось обманчиво легким, изящным. Лишь темный квадрат чугунных стенок большого бассейна тяжеловесно выделялся на общем фоне, словно подчеркивая свое особое назначение. Бассейн до половины наполнен морской водой. Вода прозрачна, на дне видны мельчайшие обломки раковин и тонкие, усеянные множеством отверстий трубы. Малый бассейн, круглой формы, отделен от большого барьером из белой пластмассы, через который переброшен маленький трап с гнутыми поручнями. Перейти из воды в круглый резервуар с растворяющей жидкостью – дело одной секунды. Поблескивают похожие на удилища стержни подъемника, форсунки душевых колонок и то, что мы называем «колесами обозрения», – большие ободья с петлями и пружинами.

Я обернулся и увидел в зеркале темноволосого верзилу с пакетом в руке. Мы обменялись дружелюбными жестами.

Рядком – три гермосейфа. Один из них – хранилище для водолазных поясов. Должно быть, этот… Угадал. Пояса оранжевые, желтые, красные, белые. Знать бы, какого цвета пояс у Пашича… Ладно, увидим. Если, конечно, здорово повезет.

Пояс я выбрал белый. Проверил аккумуляторы и нож. Вспомнив совет Болла, снял со стенда квантабер. Конечно, из этой штуковины можно вдребезги разнести любого кальмара, но плавать с ней неудобно… Будем брать? Или будем надеяться, что гастрономические интересы спрутов ограничены сферой, исключающей человека?.. Двенадцать ячеек на стенде, квантаберов столько же: Пашич ушел безоружным. Видно, был твердо уверен, что стрелять не придется. Он знал эти воды, и его уверенности можно доверять… Да, не вернулся, но зависело ли это от качества его вооружения? Вряд ли. Ведь, кроме квантаберов, есть еще и огневая мощь скутеров. Очень жаль, мистер Болл, однако далеко не всякую беду возможно отвратить удачным выстрелом… Я легко бы мог представить себе Пашича с геологической киркой в руках. Но не с квантабером. Это больше подходит Дюмону. Перекресток прицела и ярко-голубые сумасшедшие глаза… Я погладил тяжелый приклад, поставил ружье на прежнее место.

Вскрыл пакет и начал вытряхивать гидрокомбовую оболочку – сыроватую на ощупь черную пленку, покрытую похожим на мех ворсом. Оболочка струилась ручейком поблескивающих складок – она и в самом деле напоминала только что снятую шкурку морского котика и даже распространяла запах свежей рыбы. Из пакета выскользнул и развернулся плавник. Последними на металлический настил шлепнулись черные ласты.

Одежду долой. Душ, свистящие струи воды с запахом хвои. Неполное сальто и – вверх ногами: душ по системе неойогов… Ладно, поплескались и хватит, пора в оболочку. Бр-р-р… липнет к телу: внутри – холодная слизь. Это не надолго, нагреется. Обтянут так, что ощущается рельеф мускулатуры. Попрыгал, проверяя крепления ластов. Ну вот, легко, удобно, практично, эластично. Одним словом, купальник.

Натягиваю капюшон. Вместо отверстий для глаз – мягкий и влажный теслитовый пластик. Стараясь не моргать, «втираю очки». В буквальном смысле этого выражения. Резь под веками, слезы, я плохо вижу сквозь студенистые линзы. Почти ничего, так… неясные контуры. Но это лишь до погружения в воду.

Снаружи только ноздри и рот. Теперь самое грудное… На конце сдвоенного шланга респиратор особой конструкции, – который раз, а все привыкнуть не могу: загубник в рот, две трубочки в ноздри. Вдох, выдох. Необыкновенно легко, потому что чистый кислород. Глубокий вдох и полный выдох – где-то там машина замерит объем. Холодок по спине: вот-вот хлынут в горло струи легочного наполнителя. Не успеешь опомниться – о-у-уп! – и уже под завязку.

О-у-уп!.. Боль в груди – глаза на лоб! Респиратор в сторону, опускаю край капюшона. Клейкий эластик прочно затягивает разрез в оболочке, ноздри и рот. Подхватываю пояс и бросаюсь в бассейн.

Вместе со мной погружаются мириады крохотных пузырьков. Потом они все разом покидают меня, устремляясь к поверхности сверкающим облаком. Прощай, воздушная стихия!..

Боль в груди постепенно проходит. В бассейновом зеркале скользит мое отражение. Острый акулий плавник на спине, как вымпел, на локтях плавнички поменьше, пальцы рук в перепонках. Длинные ласты, выпуклые пузырьки теслитовых глаз… Кто-то из восторженных репортеров назвал первых гидрокомбистов «ангелами моря». Название привилось. Но сами профессионалы-глубоководники величают себя по-другому: «ангелы тьмы». Я знаю, в чем тут дело, и поэтому чувствую себя хранителем маленькой тайны.

Ангел тьмы… Что ж, дело привычное. Вынимаю нож и вкладываю клинок в небольшую щель возле зеркала. Болл говорил, что здесь обыкновенный фотоэлемент. Верно – сразу послышался гул компрессорных установок.

Давление нарастает и быстро и плавно; Непомерная тяжесть вдавливает живот. Еще и еще… Кожу покалывает. Жжет. Оболочка словно из крапивы. Все нормально: «прорастает» гидрокомбовый ворс. Сквозь кожные поры до кровеносных сосудов. Творцы оболочки инженеры-бионики использовали принцип действия крапивных стрекалец – сейчас это кажется делом простым. О том, как было сначала все очень трудно и сложно, знают немногие…

Сколько было споров, сомнений и даже человеческих жертв, пока не пришли окончательно к выводу: дышать в воде так, как привыкли, не обязательно. И вот ошеломительный успех: на больших глубинах можно обойтись без легочного дыхания. «Дышит» вся оболочка: кислород из воды – в гидрокомбы и в кровь. Гидрокомбы – мост с двухсторонним движением: туда – кислород, обратно – углекислый газ. Нет, даже не мост. Правильней – жабры. Но лучше, чем у рыб. Совершенней.

Подношу к глазам руку с перстнем-батиметром. Карбункул батиметра уже сменил красный цвет на оранжевый: давление в бассейне перевалило за сто атмосфер.

Поплавал немного, чтобы организм быстрее привык к новому состоянию. Движения обрели плавность и какую-то уплотненную легкость. Жжение и покалывание перестали беспокоить, лишь резь в глазах от контакта роговицы с теслитовым пластиком еще напоминала о моем недавнем человеческом прошлом.

Наконец, давление в батинтасовом зале превзошло давление внешней воды. Сработали механизмы, открывающие выход в океан, – участок дна бассейна с гулом провалился вниз. Меня закружило водоворотом и вместе с потоком вынесло в темное пространство. Тяжелая плита проворчала моторами и поднялась на прежнее место.

Плотная, холодная тьма… Но мне тепло: в оболочке предусмотрена система обогрева – лабиринт молекулярных цепочек токопроводящего полимера. Карбункул батиметра тлеет оранжевым угольком, циферблат перстня-часов фосфоресцирует голубоватым кружочком.

Луч фары лизнул закругленные стены подбункерного резервуара, спугнул стайку маленьких рыбок, осветил холмики занесенного сюда ила, обломки раковин и одинокую актинию с мохнатым венчиком ярко-красных щупалец. Выход из резервуара перекрывают массивные зубья ограждения. Поднимать эту решетку, конечно, не стоит. Проверяю, на месте ли нож, отталкиваюсь ластами и проскальзываю между зубьями. Тихо, как тень. Осторожная длинная тень с плавниками… Будь внимателен, будь начеку! «…Че-ку… че-ку», – пульсирует кровь в висках. Ангел тьмы, царь океана, будь начеку! Осматривай все, наблюдай. Замечай и учитывай каждую мелочь. Ты сегодня не просто подводник, ты – подводник-спасатель, десантник. Ищи и найдешь. Если не Пашича или его следы, то по крайней мере причину помешательства Дюмона. Ведь не кальмаров же он так испугался… «Че-ку, че-ку», – пульсирует кровь надоедливо. Это пройдет, скоро пройдет. Будь начеку!..

Дно перед станцией ярко освещено прожекторами. Там и тут видны полупогруженные в ил обломки гранита, поросшие султанами горгоний и цветами морских анемон. Эти «цветы» – белые, с матово-голубыми, как бы светящимися кончиками щупалец – приятно разнообразят скучный пейзаж. Ил, всюду ил, светло-коричневый, местами с красноватым оттенком…

Пошевеливая ластами, выплываю в центр освещенной площадки и, подняв облачко ила, повисаю над самым дном. Девятисоткиловаттные лампы прожекторов видятся мне обрамленными радужным гало. Осматриваюсь вокруг, хотя для беспокойств, пожалуй, нет оснований: кальмары не любят яркого света.

Вода изумительно прозрачна. На расстоянии двадцати метров в окружности отчетливо виден каждый предмет. Неподалеку, поблескивая тубами опорных ног, высится громада центрального бункера – яйцеобразное сооружение высотой с четырехэтажный дом. За пределами круга отчетливой видимости, на фоне непроницаемо-темных пространств, едва проступают расплывчатые контуры других бункеров станции. Над ними, словно одинокий минарет над городом, утонувшем во мраке, возвышается узкий цилиндр мезоскафного ангара.

Внезапно через воду доносится металлический удар: «бан-н-нг…». Наверное, Болл что-нибудь уронил.

Мимо проплывает странная рыба. Большие агатовые глаза навыкате, рот капризно изогнут – будто рыбу кто-то обидел и она вот-вот заплачет.

Поворот контактного диска на поясе – и первый толчок бросает меня вверх и вперед: под действием электрических импульсов заработала искусственная мышца спинного плавника. Летишь в воде, казалось бы, со скоростью брошенного гарпуна, на самом же деле – три километра в час, не более.

«Банг, бан-н-нг»… – раздается опять. Нет, это похоже на зов. Разворачиваюсь и плыву к центральному бункеру. Чуть выше карниза, опоясывающего колоссальное яйцо по экватору, светится овал акварина. Сквозь стекло вижу голову Болла. Внезапное появление мохнатой морды с выпуклыми глазами производит должное впечатление: Болл вздрагивает. Не пугайся, коллега, это всего лишь я.

Возле окна – головка сигнала. Устроено по принципу «китайского болванчика», но с пружинным возвратом. Легко поддается нажиму руки: точка-тире-тире-точка… Болл смотрит вверх, где расположены динамики, и разводит руками. Надо понимать, он не слышит морзянку. Знаками спрашиваю: «В чем дело?» Болл жестами изображает стрельбу из квантабера, вертит пальцем у лба и грозит кулаком. Забавы ради, делаю «нос» пятерней в перепонках. Коллега хмурится и пишет мастиковым карандашом на стекле акварина: «Встречай Манту». Я кивнул и славировал с карниза прямо к четвертому бункеру.

Закругленная стена четверки дрогнула, осклабилась щелью, выдохнув облачко пузырей. Из темного зева в воду скользнула призрачная тень. Осветив меня фарами, крылатая химера пронеслась над головой. Нажимаю на поясе кнопку ультразвукового сигнала. Манта поднимает плавник и, выполнив грациозный поворот, возвращается. Хорошо, значит, она признала хозяина.

Подводный скутер-ундулятор мне приходится видеть впервые. К биомашинам я почему-то всегда питал настороженность, и сейчас, при виде шевелящихся плавников Манты, испытывал прямо-таки неприязнь. Хотя прекрасно знал, что у нее внутри нет ничего особенного. Кроме синтетических нервов и мускулов, разумеется. Ими управляет мнемотронный мозг. Компактный, но довольно примитивный. Ну и еще, конечно, мощные аккумуляторы.

Пиролаксовое тело машины прозрачно и подсвечено изнутри слабым фиолетовым сиянием. Вместо кабины – удлиненная полость с двумя подвижными створками внизу. Широченные плавники – крылья (около шести метров в размахе), глянцевито-черные, упругие, действительно придают скутеру сходство с одной из самых крупных разновидностей скатов – мантой бирострис. В довершение сходства сзади тянется хвост, прямой и тонкий, как у настоящих мант.

Я мог бы забраться в полость или, прицепившись за трапецию под брюхом Манты, плыть «на буксире». Но мне хотелось понаблюдать за скутером со стороны. Тем более, что для обследования территории станции мне достаточно собственных плавников.

Темные громады бункеров. Замкнутые наглухо, угрюмые. Плыву, обшаривая дно лучом. Крабы спешат укрыться в тени, малоподвижные ежи и звезды не обращают на свет никакого внимания. Оставляя за собой борозды, медленно ползут пожиратели или голотурии. Их здесь видимо-невидимо, самой разнообразной окраски.

Бетонированное покрытие люнетов густо обросло актиниями, морскими лилиями, губками. Нежные перистые веера-жабры морских червей – при малейшем движении воды мгновенно исчезают в причудливо изогнутых известковых трубках и снова расцветают красочными букетами, как только я замираю на месте. Удивительно, при таком разнообразии придонной фауны здесь не видно ни одной крупной рыбы – луч фары выхватывал из тьмы лишь малочисленные стайки рыбьей молоди. Должно быть, виной тому яркий свет и завихрения воды от вибрации моего плавника. Да и не только моего: подняв голову, я вижу распростертую Манту.

Внезапно фасеточные глаза машины загораются зеленым огнем. Скутер отваливает в сторону и удаляется. Тьму вспорола голубоватая вспышка. В конвульсивном свете зарницы успеваю разглядеть какой-то темный безобразный ком, перечеркнутый узким профилем Манты…

Можно верить жутковатым рассказам о нападениях гигантских кальмаров, а можно и не верить. Во всяком случае, никакого определенного мнения на этот счет не имеется, потому что нет строго проверенных доказательств. Альтернатива на выбор: либо верь, либо нет – вот и все. Я, например, не верю. И считаю, что программа активной обороны, заданная скутерам, – лишняя перестраховка. Кому мешал проплывающий мимо кальмар?! И что означает эта атака: запрограммированное убийство или предупредительные меры? Судя по мощности разряда, предупреждение могло бы быть и помягче…

Минуя бункер атомного реактора, плыву к месту схватки. Только тебя там и ждут. Неосторожно? Факт, Глупо? Конечно, но я не могу побороть в себе желание выяснить все до конца. И потом у меня есть оправдание: поиски Пашича. Какая, собственно, разница, где искать. Он мог уплыть в любую сторону света – на юг, на запад, север, восток. И даже вверх или вниз… это самое скверное, если вниз… Впереди вспыхивают прожекторы Манты. Она возвращается. Развернувшись, летит за мной, чуть правее и выше.

Я не знал, что обрыв в абиссальную бездну находится так близко от станции. Дно неожиданно уходит вниз плавным изгибом песчано-илистой толщи; я останавливаюсь, повиснув над склоном – маленькая песчинка у края океанической пропасти, которую называют «Юго-Западной австралийской впадиной»… Склон гол и пустынен. Ни скальных обломков, ни актиний, ни рыб… Великая граница между миром до абиссальным и миром самых грозных глубин представлялась мне не такой. Во всяком случае, не такой примитивной. Однако эта оголенность и монументальная простота производят гораздо более глубокое и сильное впечатление, чем ставшее привычным великолепие богатых жизнью вод континентального шельфа.

Манта неподвижно висит над бездной, прожекторы направлены вертикально вниз. Прямые колонны света уходят в кромешную темь и где-то там, окутав себя едва заметной вуалью, теряются. При одном взгляде в эту темную неосязаемую пустоту испытываешь легкое головокружение…

Я разыскал место, где Манта произвела электрический «выстрел». На песчаном откосе свежая борозда, подернутая илистым туманом. Несчастный кракен… Ему не следовало попадать в зону действия ультразвукового локатора Манты. И сейчас, наверное, он, парализованный и обожженный, все еще скользит по склону, опускаясь метр за метром в бесконечную холодную тьму…

Возвращаюсь на территорию станции и плыву к центральному бункеру. Это, пожалуй, единственное место, где я не все осмотрел. Касаясь рукой гладкой стены, не то иду, не то плыву вдоль бункерного карниза. Направленная под ноги фара освещает черные ласты, сметающие осевший ил. Поиски начинают казаться мне жалким хлюпаньем в мелкой воде. Перед глазами все еще стоит потрясшая меня картина: голый склон и провальный зев ошеломляющей пустоты… Вдруг мои пальцы касаются чего-то упругого, скользкого, толщиной с руку. Содрогаюсь и резко поднимаю голову. Это «что-то» – вытянутое в мою сторону щупальце спрута!..

Кальмар смотрит темным немигающим глазом. Осклизлая кожа животного волнообразно меняет свой цвет: из темно-зеленого в красновато-коричневый. И я – невольный виновник этой красочной метаморфозы – не могу отвести взгляда от черного зрачка, загипнотизированный его странным, осмысленным выражением, замер, не в силах пошевелиться.

Красные щупальца вдруг поднимаются все разом, играют кольчатыми извивами. Мешанина теней удесятеряет количество «рук» подводного монстра, делая его похожим на клубок взбесившихся анаконд. Прямо на спрута, грозно блистая прожекторами, несется Манта… Завихрения воды сбрасывают меня с карниза. В тот самый миг, когда столкновение казалось неминуемым, Манта вдруг высоко вскидывает плавник и лавирует в сторону! Кальмар темнеет и разваливается дымообразными сгустками… Ага, противник просто-напросто сбежал, оставив нам похожий на себя чернильный макет. Он поступил так, как поступают спруты в минуту опасности. Но Манта!.. Я ожидал более трагической развязки. Значит, она не трогает тех, кто предпочитает уклониться от поединка?.. Забавно.

Через несколько секунд мы с Мантой оказываемся в таком густом облаке коричневого «дыма», что я подивился красящей способности кальмарьих чернил. Прожекторы машины направлены на меня почти в упор, но я вижу перед собой лишь два круглых зрачка, источающих слабое золотисто-янтарное свечение. Опасаясь, что чернильная жидкость может вредно подействовать на гидрокомбовые жабры, выплываю из облака к вершине бункера. Коричневая муть продолжает расходиться все дальше и дальше, заволакивая освещенные участки дна…

Мне известно, что станция расположена на дне глубокой седловины подводного кряжа, но, сколько я ни всматриваюсь в темень, не могу определить, в какой стороне возвышаются скалы. На расстоянии пятисот метров от станции, вниз по ущелью, должна находиться площадка комплекса добывающих агрегатов. Попасть туда легче всего, ориентируясь по силовому кабелю, проложенному от атомного бункера. Если я не найду Пашича там, можно быть уверенным, что мы не найдем его вообще… Я берусь рукой за трапецию, и мы с Мантой планируем на дно подальше от станции.

Со времени укладки кабель успел глубоко погрузиться в ил. Я нашел его довольно далеко от бункера, где начиналось каменистое дно. Мы с Мантой уверенно двигались вперед, куда вела нас эта путеводная нить, толщиной в добрый обхват.

На песчаных проплешинах виднелись сифоны скрытых под песком моллюсков. Среди множества ползающих звезд, ракообразных и голотурий отсвечивали пурпуром и золотистой желтизной морские перья – словно кто-то в беспорядке натыкал в песок цветные флажки. Морские лилии облюбовали место на каменных глыбах, от малейшего движения воды они покачивались на тоненьких ножках, притворяясь цветами. Трудно поверить, что это – животные.

Внезапно свет фар выхватил из темноты нечто огромное, утюгообразной формы. Поворотом рукоятки демпфера заставляю Манту сбавить скорость: на такой глубине можно встретить все, что угодно, и лучше вести себя осторожнее.

«Утюг» не выказывает ни малейшего намерения уступить нам дорогу. Иначе и быть не могло: вблизи я разглядел, что он прикован к одной из кабельных муфт массивной цепью; странный предмет оказался поплавковым понтоном. Очевидно, во время монтажа станции его использовали для плавного спуска кабеля на дно и почему-то решили оставить на месте. Потому, видимо, что, всплывая на поверхность с большой скоростью, он чего доброго мог угодить в днище монтажного судна. Такие случаи бывали.

Осматриваю ржавые бока понтона. Ничего интересного: обыкновенная цистерна с бензином, которая скоро потеряет плавучесть из-за разрушительного действия коррозии. Вдруг замечаю, что меня потихоньку относит к противоположному краю понтона. Оттолкнувшись от неуклюжей громадины ластом, отдаю себя на волю течению. Манта плывет следом. Голубоватые лучи буравят тьму, но дальше двадцати метров все равно ничего не видно.

Скорость течения ощутимо нарастает. Подводная река несет меня вдоль отвесной стены ущелья. Свет скользит по голым однообразным скалам, изредка выхватывая из темноты расселин одинокую офиуру, скромные цветы актиний. Не будь со мною Манты, я чувствовал бы себя здесь неуютно.

Конец ущелья, горло его – самая узкая часть. Обе стены стремительно сходятся и, едва не столкнувшись гранитными лбами, круто расходятся. В лучах прожекторов синеватый и чистый, но еще размытый и зыбкий отблеск титана. Ближе и ближе – ясней очертания странной плотины, ажурной, двухъярусной.

Впрочем, плотина – сказано громко. То, что я здесь увидел, сначала показалось мне кладбищем затопленных подводных лодок. Добывающие агрегаты-аквалюмы – действительно напоминали разрезанные поперек корпуса субмарин. Каждая «половинка» оборудована глубоким раструбом, скошенным книзу, поверх которого и дальше вдоль аквалюма тянется киль. Нижняя батарея агрегатов на сваях, верхняя – на крестообразных опорах. Подбоченились, будто ковбои в широкополых шляпах, статуй-резервуаров накопителей; от них к аквалюмам – система коленчатых труб. Круглые головы бездействующих прожекторов, непроницаемые тени и стайка черных глубоководных рыб. Мертвая техника, запустение, заброшенность…

Течение, очень быстрое здесь, норовит унести меня прямо в пасть ближайшего раструба – в глубине громадной воронки остро поблескивает бивень струйного рассекателя. Торопливо включаю плавник – быстрый, крутой и, должно быть, красивый вираж. Но, задев ногами край раструба, позорно, кувырком вылетаю на палубу аквалюма. Плавник трепещет, бьет по металлу, меня швыряет то на спину, то на живот, рукам не за что схватиться на гладкой поверхности палубы – тащит вдоль киля, словно лягушку по спине кашалота. Как-то ухитряюсь выключить плавник и успеваю вцепиться в самую оконечность киля. Что-то блеснуло на закругленном боку аквалюма и кануло в тень, как в пропасть. Трогаю пустые ножны. Саднит плечо. Хорошо, что этого не видел Болл; единственный свидетель моей неловкости – Манта. Она грациозно лавирует по ниспадающей дуге и повисает прямо над головой. Без видимого напряжения ундулирует плавниками – миниатюрные волны пробегают по ним спереди назад, не достигая лишь кончиков черных крыльев…

Потерянный нож я нашел под брюхом нижнего аквалюма на каменистом грунте. Чуть дальше – я не сразу поверил своим глазам! – валялась металлическая клешня… Форма локтевого и кистевого сочленения, характерный серебристый блеск титано-иридиевого сплава позволяют мне уверенно определить: эта клешня вырвана из плечевого сустава глубоководного робота типа «Андр-4». Смотрю на цилиндры мощного гидропривода, торчащие из-под изуродованной муфты, и теряюсь в догадках. Случайно я вспомнил: при испытаниях на разрыв клешни андробатов выдерживали тяговую нагрузку до восьми тони!.. Что же здесь произошло?

Внезапно вспыхивают все прожекторы на площадке – светло, как днем. Это, конечно, Болл. Молодец, не теряет времени даром. В выбоинах дна белеет песок. На светлом фоне этих песчаных оазисов видны порхающие силуэты рыб.

Я осмотрел здесь, кажется, все: каждый камень, каждую трещину, каждую дыру. Абсолютно нет ничего такого, что могло бы привлечь внимание и направить поиски в нужную сторону. Следы ряби на песке от придонных течений, следы марганцевых конкреций – темные округлые пятна. И никаких следов того, кого мне нужно найти…

Толстые кабели, свисающие с аквалюмов, уходят куда-то в одном направлении – легкая дымка мешает мне видеть куда. Последние метры дна, тронутого цивилизацией… Плыву вперед, размышляя над близкой уже проблемой организации глубинных поисков. Я отдавал себе отчет в том, что мы с Боллом можем рассчитывать на собственные силы только в пределах трехкилометровых глубин – ниже этой отметки путь гидрокомбистам заказан. Но как велика акватория будущих поисков? Этого я пока не знал. Нужно будет подробно изучить батиальную карту.

И вдруг я увидел… Нет, это, конечно, не человек – люди не бывают трехметрового роста. Мощные плечи, маленькая голова, серебристый отблеск металла…

Робот стоит неподвижно, ссутулясь. Ноги полусогнуты, левая отведена назад. Неподалеку – еще один, в такой же позе. Очевидно, момент отключения тока застал их на марше. Клешни у этих целы. Не дрейфь, ребята, скоро вы нам понадобитесь и мы вас разбудим.

Впереди какое-то сооружение. Странно похоже на гитарную деку. Здесь, в пронумерованных обоймах, заканчивают свой путь кабели от аквалюмов. Высвечиваю фарой еще трех андробатов. Живописная группа. Двое из них в скорбном молчании застыли над роботом, стоящим на четвереньках. Впрочем, слово «четвереньки» вряд ли подходит: это именно тот робот, у которого оторвана клешня. Н-да, все же есть над чем призадуматься…

Выход из ущелья очерчен полукруглым обрывом – ни дать ни взять подводная бухта. Устраиваюсь на гранитном валуне, долго смотрю в глубь открытого океана. Манта дозором обходит новые владения. Медленно, с достоинством. Время от времени она замирает на месте, точно охотничья собака в стойке на дичь, и направляет свет прожекторов вниз. Там снуют какие-то белые тени – должно быть, глубоководные акулы, – но близко не подходят.

Вглядываюсь в циферблат перстня-часов. Ого, девятый час на исходе! Сразу дает знать о себе голод, пора возвращаться. Соскальзываю с валуна – луч фары окунается в безмолвную темень пучины. И вдруг, словно в ответ, какое-то существо зажигает там свой крохотный ярко-красный фонарик. Я насторожился, как настораживается рыба, привлеченная мерцанием блесны. У глубоководников это бывает… Красный фонарик поблек, а скоро совсем угас. Мне стало грустно. Я висел над бездной и думал о Пашиче, о его загадочном исчезновении в этом темном суровом и в то же время чем-то привлекательном мире, и еще я думал, что эту загадку, вероятно, не просто будет решить – вопреки убеждению Болла, – потому что мир мокрого космоса не имеет для нас ни дна, ни конца, ни начала, а мы не имеем понятия, куда отправиться на поиски пропавшего в океанских глубинах товарища. Терпение, подумал я, не все еще потеряно. В чем заключалось это «не все», я плохо себе представлял. Просто надеялся, верил… В глубине опять маняще вспыхнул красный фонарик. Мне оставалось воспринять этот привет из непроглядного мрака, как своеобразное утешение…

На обратном пути мы с Мантой поймали прожекторами несуразную рыбу-большерота. Голова похожа на полураскрытый саквояж, глазки – бусинки, а тельце до смешного маленькое, тоненький хвост. Рыба зигзагами плывет вперед, пытаясь уйти от погони. Никто не думает ловить тебя, трусишка!.. А впереди уже маячит знакомое пятно ржавого цвета.

Манта проносится мимо понтона, едва не задев его плавниками. Стоп!.. Бросаю Манту и возвращаюсь.

Может быть, это другой понтон – не тот, что я осматривал раньше? Но ведь я плыл к площадке строго вдоль кабеля и не мог не заметить вторую такую громадину! Нет, понтон, конечно, тот же самый… Но тогда откуда на нем появились эти большие корявые буквы?! В свете фары внимательно разглядываю надпись. Жирные белые буквы (писанные обломком мягкого известняка) составляют загадочное слово: АТТОЛ… Никогда еще я не испытывал такого полного недоумения.

Я осмотрел другие стенки понтона и даже нырнул под днище. Надписей больше не было, и я вернулся к скутеру. Выкручиваю демпфер до предела. Манта трогается с места рывком и несет меня куда-то. Плохо соображаю куда… Мысль о том, что здесь я не один, что рядом бродит кто-то, сделавший эту надпись, заставляет с тревогой всматриваться в темноту. И вдруг неожиданно для себя поворачиваю Манту обратно.

Странная надпись влечет меня какою-то устрашающи магической силой. Я еще не успел приблизиться к понтону настолько, чтобы видеть белые буквы, но уже знал, вернее, инстинктивно чувствовал, что мне предстоит пережить нечто необыкновенное… АТТОЛ. Вслед за лучом невольно мой взгляд скользнул по буквам справа налево – ЛОТТА…

Опомнился я не раньше, чем увидел зарево от прожекторов станции. Возле четвертого бункера между двумя скутерами маячит черная фигура гидрокомбиста. Вот оно что!.. Наверное, весь гидрокомбовый ворс на моей оболочке встал дыбом от ярости.

Пловец приветствует меня взмахом руки. Я не могу узнать его в оболочке, да и безразлично мне, кто он такой: Болл или, может быть, Пашич. Заворачиваю ему локти назад и, сильно выгребая ластами, подталкиваю к решетке. Сначала он ведет себя спокойно Оказавшись внутри подбункерного резервуара, предпринимает попытку вырваться. Тихо, «шутник»… Дергаю рычаг электропривода. Жужжат моторы, над головой расширяется светлый прямоугольник.

В бассейне плененный гидрокомбист пытается столковаться со мной на языке жестов. Он хватает меня за плечо и показывает в сторону выхода. Поздно, плита уже поднималась. Из тонких отверстий проложенных на дне бассейна труб кверху бегут пузырьки кислорода. Давление падает. Оттолкнув гидрокомбиста – у меня уже нет сомнений, что это Болл, – взбираюсь по трапу и прыгаю в резервуар с растворяющей жидкостью. Едва зеленоватые волны смыкаются над головой, как резервуар превращается в кипящий котел – настолько бурно протекает химическая реакция. На ощупь ловлю петли телескопических стержней подъемника. Это нужно делать быстро, пока не появилось неприятное ощущение удушья.

Два пружинистых удилища выбрасывают меня прямо под горячие струи душа. Гидрокомбовая оболочка, уже полуразрушенная реактивами, под напором горячей воды отваливается лоскутами. Долой фару, ласты, пояс! Все на ощупь, все быстро! Респиратор – в ноздри и в рот. Ноги и руки – в петли «колеса обозрений». Переворачивает вниз головой и начинает трясти на пневматических амортизаторах, исхлестывая водяными бичами. Беспощадная тряска удаляет большую часть легочного наполнителя. Следующий и последний этап – кислородная вентиляция дыхательных путей.

Я открываю глаза и первым делом оглядываю очерченное блестящим ободом соседнего колеса голое тело гидрокомбиста. Маленькое разочарование: да, это Болл.

Смахиваю с себя воду пушистым халатом, одеваюсь.

– Ты здорово напугал меня, – говорит Болл. – В какой-то момент мне показалось, что ты… – он спотыкается на слове, – чем-то очень взволнован.

– Спятил, – уточняю я. – Это вы хотели сказать?

Молча одеваемся и выходим из батинтаса.