Книга первая
ПО “ЧЕРНОМУ СЛЕДУ”
— Где мы? — спросил человек.
— На звездной дороге, — ответил Звездный олень. Сверкнув рогами, грациозно выгнул шею и посмотрел вперед. — Пойдем?
— Конечно. Другого пути у нас нет.
И они пошли рядом.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
К ВОПРОСУ ОБ АЛЛИГАТОРАХ
Спасаясь от пены, Фрэнк бросился на четвереньки, юркнул в круглый лаз какого–то коллектора. Труба коллектора не могла быть глухой: в конце ее хотя и слабо, но все же светилось отверстие выхода, и это весьма обнадеживало. Пена шла буквально по пятам, и Фрэнк со всей возможной в его положении резвостью пробирался вперед.
Труба выходила в небольшой овальный тускло освещенный зал и неожиданно заканчивалась широким раструбом — довольно высоко над полом. Фрэнк высунулся из трубы по пояс. Сделал попытку ухватиться за верхний край раструба. Не удалось. Прыгать вниз головой не хотелось, но другого выхода не было. Фрэнк вытер пот с лица испачканным ржавчиной рукавом, привстал на руках и, рывком подтянув ноги, швырнул себя в воздух.
Приземлился он сравнительно мягко — “кошкой”. Вскочил, внимательно осмотрелся, насколько это позволяло тусклое освещение. Было жарко и сыро, где–то шумела вода. Только теперь ему пришло в голову, что здешние лабиринты очень напоминают нижние ярусы старой венерианской базы “Маммут”.
Побаливало бедро — результат поспешного спуска по спиральному желобу во время пожара в кольцевой галерее. Впрочем, легко отделался. Неизвестно, чем бы все кончилось, если б не заприметил спасительный желоб еще до того, как сработали огнетушители. Фрэнк с омерзением сплюнул (создателей пены отнюдь не заботили ее вкусовые достоинства), поправил под мышкой кобуру с бластером, пошел в обход зала.
Не считая массивной решетки, запирающей низкую полуовальную амбразуру непонятного назначения, зал был пуст. Фрэнк вынул нож, включил вмонтированный в рукоять фонарик и направил его на решетку. Луч упал на глянцевую поверхность воды. Должно быть, бассейн. И, наверное, очень большой, потому что свет фонаря не достигал противоположной стенки. Над водой курился туман. Фрэнк бесполезно подергал решетку. Похоже, зал — это вовсе не зал, а просто большая цистерна…
Фрэнк осмотрел гладкие стены и понял, что наверху они не сливаются с потолком. Потолочная крышка наверняка приподнята над закраиной этого металлического стакана, иначе под крышку не проникали бы отблески внешних светильников. Вдоль стены свисала тонкая труба — конец трубы не слишком высоко, и если подпрыгнуть… Выхватив бластер, Фрэнк стремительно обернулся — ему почудилось какое–то движение наверху, с тыла.
Минуту он всматривался в гребень стены — оружие на изготовку. Вокруг все было спокойно. Подозрение, что это, быть может, выглядывал дыроглаз, мало–помалу угасло. Почудилось, значит…
Фрэнк спрятал оружие и, немного расслабившись перед прыжком, направился к тонкой трубе. Лязгнул металл: “бзанг!” — Фрэнк потерял под ногами опору. Падая в темноту, он инстинктивно сжался, защищая руками голову от удара. Шумный всплеск…
Вынырнув, Фрэнк перевел дыхание и бешено взглянул вверх. В зените светлый круг, похожий на большую тусклую луну. Растяпа! Наивный котенок! Надо же, люк обойти не сумел!.. Потом он решил, что “растяпа” — это, пожалуй, слишком. Тем более что встретился не просто люк. Обыкновенный люк он бы, конечно, заметил. Это что–нибудь наподобие входа в сливной колодец, закрытого многолепестковой диафрагмой. Знакомые штучки… Когда диафрагма незаперта, по ней и лиса не пройдет.
Он поводил рукой в темноте и нащупал шершавую стенку. Ухватиться здесь было не за что. Откуда–то струйками лилась вода, малейший всплеск порождал звучное эхо. Вода имела неприятный привкус металла. На фоне тускло светящейся горловины люка появился силуэт округлого выступа — впечатление такое, будто в люк заглядывает чья–то голова… Фрэнк сделал вид, что достает бластер. Силуэт моментально исчез. “Мне бы такие глаза!” — позавидовал Фрэнк.
Он включил фонарик, поводил тонким лучом. Да, колодец… Точнее, колодезный резервуар, заметно суживающийся кверху. Бурые от налета ржавчины голые стены. Примерно на половине высоты колодезного ствола темнели отверстия, из которых сочилась вода. Лестничных скоб, на которые очень рассчитывал Фрэнк, в колодце не было. Натуральная мышеловка…
Прежде всего он подумал о бластере. Конечно, можно выжечь в стене лесенку углублений до самого верха. Но… во–первых, как уберечься от брызг расплавленного металла? Не говоря уже о том, что стена имеет отрицательный угол наклона, пусть не очень крутой, но достаточный, чтобы лишить эту затею всякого смысла. Да, стрельба отпадает…
Держась на плаву, он упрямо высвечивал удручающе голые влажные стены. “На двух “липучках” я выбрался бы отсюда в два счета!..” — с раздражением подумал он. Вдруг в глаза ему бросилось то, на что следовало бы обратить внимание с самого начала: стены были влажными до половины ствола. Несколько выше пояса сливных отверстий пролегала хорошо заметная граница, дальше которой ствол был сухим. Вода стояла высоко, потом куда–то ушла. И ушла ведь недавно — стены еще не успели обсохнуть!.. По–дельфиньему перевернувшись вниз головой, Фрэнк пошел в глубину.
Погружался он с фонарем, но мало что видел в мутной воде. Короткое лезвие света, казалось, освещало только само себя, кончик его расплывался в дымчатой мгле, как в тумане, и Фрэнк приятно был изумлен, когда неожиданно быстро наткнулся на вход в подводный тоннель. Он сразу понял, что это тоннель, хотя входное отверстие было затянуто эластичной и скользкой на ощупь мелкоячеистой сеткой. “Фильтр!..” — коротко подумал Фрэнк, вспарывая преграду ножом. Вода в тоннеле оказалась чище, и Фрэнк сумел разглядеть там, в конце, желтое пятно второго фильтра. “В конце ли?..” — коротко подумал он, устремляясь вдоль подводного коридора. Мысль о рискованности подводной разведки не беспокоила его — он доверял автоматизму своего чутья, зная по опыту тренировок, до какой степени безошибочно можно оценивать соотношение кислорода в крови с пройденным расстоянием. Главное в “мертвой зоне” — проверенный путь к отступлению, все остальное Фрэнк полностью возложил на чутье и больше об этом не думал — для размышлений требовалось время, а это как раз то, чего у него не было. Если б он стал размышлять, он бы погиб.
Путь к отступлению не пригодился. Продравшись через вторую преграду, Фрэнк довольно уверенно определил, что оказался в новом колодце, и, прежде чем всплыть, посветил фонариком вверх — больше всего он опасался подводных решеток. В ответ блеснуло зеркало поверхностной пленки воды. Решетки не было.
Фрэнк всплыл, осмотрелся и понял, что совершил бросок через “мертвую зону” не зря. Колодец был просторнее прежнего, но отсюда ничего не стоило выбраться. Вдобавок здесь было гораздо светлее: в отверстие люка заглядывал сверху краешек светильника. Прямо перед глазами темнел полузатопленный зев второго тоннеля, в мрачной его глубине что–то надсадно сипело и булькало, но Фрэнк любопытства к этому не проявил. От потолочной кромки тоннеля шел в сторону люка вертикальный ряд вделанных в стену коротких стержней с черными набалдашниками. Назначение стержней было для Фрэнка загадкой, однако они вели кверху, и это его вполне устраивало.
Он вплыл в тоннель, нащупал коленями пол.
Здесь можно было стоять почти во весь рост. Вода доходила до бедер. В глубине тоннеля продолжало сипеть и булькать, будто кто–то огромный усиленно полоскал осипшее горло и все время пробовал, каковы результаты. Результаты были неважные. Фрэнк хотел привалиться спиной к удобно вогнутой стене (дать себе минутную передышку), но не успел: на воду упала тень. Медленно, очень медленно он вынул бластер, отклонился к самому краю тоннеля. Застать дыроглаза врасплох можно было только внезапным выстрелом из–за укрытия.
Вспышка выстрела озарила колодец. И сразу стало темно. Бренча о стены, сверху сыпался стеклянный мусор. Фрэнк отстранился и, когда осколки перестали шлепаться в воду, выглянул снова. Отверстие люка фосфоресцировало в темноте голубоватым пятном… Фрэнк машинально спрятал оружие. Он понятия не имел, удалось ли подбить дыроглаза. Вот в светильник влепил — это уж точно. Великолепное попадание. Метко и глупо…
На ощупь стержни были не из металла. Эти штуки были похожи на игрушечные гантели, крепко вделанные в стену и облитые слоем упругого пластика. Расстояние между ними — около метра — подниматься легко. Сначала Фрэнк карабкался вверх, подтягиваясь на руках. Затем, с помощью ног, дело пошло веселее. Пятый стержень, шестой (профессиональная привычка считать пройденные ступеньки)… восьмой, девятый… Стоп! А, черт!.. Десятый стержень выскочил из гнезда, и секунду–другую спустя снизу донесся всплеск. Так, стержня нет, но зато есть отверстие. Выше отверстия последний стержень и люк… Был соблазн: вставить в отверстие палец и, удержав таким образом равновесие, взобраться на ступеньку выше. Одной ступеньки достаточно, чтобы дотянуться до крайнего стержня…
Фрэнк преодолел соблазн, вставил в отверстие нож — раздался треск, полетели искры электрического разряда, запахло жженым пластиком и озоном. Да, совать туда пальцы не стоит, изоляцией стержни покрыты не зря. Но как быть? Не висеть же на этой стене бесконечно!..
Исполнив сложный акробатический этюд, Фрэнк стащил с себя мокрую куртку, снял портупею. Куртку он вышвырнул в люк, а портупею навернул на руку так, чтобы из кулака свешивалась достаточно длинная ременная петля. Взмах — и петля зацепилась за верхний стержень с первой попытки. Стержень выдержал несколько пробных рывков. Остальное было делом мускульной силы и гимнастической техники.
Выбравшись наружу, Фрэнк взглянул на часы. Ему казалось, будто он провозился в колодце четверть часа. Прошло всего пять с половиной минут.
Сердечник разбитой колонки светильника, пульсируя голубым огоньком, потрескивал, как цикада. Под ногами хрустели осколки. На всякий случай Фрэнк прощупал окружающий сумрак лучиком фонаря. Быстро разделся. Выжимая одежду, он заботился, чтобы бластер все время был под рукой.
Пространство, где он находился, напоминало собой суженное кверху ущелье, стиснутое тремя ярусами бетонных откосов. “Ущелье” имело два выхода: совершенно темный круглый тоннель и прямоугольный коридор, в конце которого виднелся скупо освещенный тамбур. Фрэнк выбрал коридор и, соблюдая осторожность, бесшумно скользнул вдоль стены.
Дойдя примерно до середины коридора, он услышал странный чавкающий звук, остановился. Посветил, но ничего подозрительного не заметил. Двинулся дальше и только у самого выхода обнаружил большой круглый люк.
Люк был открыт. В его горловине, обнесенной невысоким бортиком, колыхалась и пучилась бугристая беловатая масса. Фрэнк попятился. Можно было бы попытаться проскочить между бортиком и стеной, однако он не знал, что собой представляет эта бугристая мерзость, и не хотел рисковать. Он прикинул на глаз ширину препятствия, отошел назад, разогнулся и прыгнул.
Пол у выхода был почему–то скользким, Фрэнк едва Удержался на ногах и, не останавливаясь, выскочил в тамбур — если тамбуром можно назвать узкий загон, с трех сторон ограниченный стенами, внешняя из которых лоснилась блеском неокрашенного металла. “Загон” не имел потолка, источники света находились где–то очень высоко, и Фрэнк, задрав голову кверху, увидел, что свет пробивается полосами сквозь многорядье ажурных металлоконструкций; среди решетчатых ферм, балок, труб, вантовых переходов, затеняя и без того скудное освещение, висели прикрепленные к опорным мачтам огромные тупоносые баки. Шагах в пяти–шести пол обрывался в темноту. Фрэнку даже фонарь не понадобился — по шуму воды догадался: выход к бассейну.
Где–то на полпути к воде металлическая стена резко забирала вправо, и Фрэнк, полагая, что в его положении все–таки лучше двигаться посуху, свернул за угол. В глаза ударил прожекторный луч ослепляющей яркости, Фрэнк отскочил назад. Блеснула зарница, яростно зашипело, и на бетонной стене, освещенной прожектором, вздулся малиново–красный волдырь. Полыхнувшее пламя обдало жаром лицо, Фрэнк инстинктивно зажмурился. Вот как! Кто–то вел по нему прицельный огонь. Причем из машинки тремя классами выше его несчастного бластера…
Что–то мягко обвило ботинки, коснулось колен — Фрэнк замер. Медленно вынул оружие из кобуры. После малиновой вспышки перед глазами все еще плавали радужные пятна, и первые секунды он таращился, не понимая, что это ползет и копошится у ног.
Белесые липкие стебли червеобразными движениями упорно пытались взобраться выше колен. Фрэнк дернулся и почувствовал мягкое, но сильное сопротивление. Неожиданно клейкие стебли напряглись, подобно упругой резине, и Фрэнк едва не сверзился на пол. Распластавшись спиной на стене, он обернулся. И чуть не выронил бластер. Буквально рядом — руку протянуть! — колыхался холм желеобразного вещества. В тамбуре его скопилось уже предостаточно, однако новые массы слизи напирали из коридора, сползая поверх студенистого холма широкими жирными складками. Фрэнк спрятал бластер и выхватил нож. Он узнал бледную эльву — бич венерианских рудников, быстрорастущую слизь, — но в таком количестве видел эльву впервые. В тягучем, судорожно–медленном передвижении ее отростков и складок было что–то беспомощно–жалкое и мерзкое одновременно. Освобождаясь, Фрэнк несколькими взмахами ножа отсек дрожащие клейкие побеги.
С десяток секунд он выиграл, и этим надо было воспользоваться. Он быстро сорвал с себя куртку, размахнулся и выбросил из–за угла вверх под прожекторный свет. Блеснула зарница. В броске Фрэнк пересек освещенный участок, извернулся ужом, распластался в тени за укрытием. Рядом, распространяя удушливый чад, догорали лохмотья расстрелянной куртки.
Укрытие выглядело надежным: вертикальная связка толстых труб, прикрепленная к опорной мачте. Далеко наверху связка разветвлялась отдельными трубопроводами, которые разбегались в разные стороны веером, пересекая решетчатые фермы. Путь наверх казался заманчивым, однако Фрэнк понимал, что стрелку (даже если он один) ничего не стоит “снять” идущего верхом первым же выстрелом сквозь это металлическое решето.
Фрэнк прислушался к шуму воды. Придется снова купаться — выбора нет. Фрэнк быстро вскарабкался по мачтовым переплетам на достаточную для его замысла высоту и почти наугад пальнул из бластера в сторону прожектора. Так же быстро спускаясь, он видел вспышку ответного выстрела. Что–то с грохотом лопнуло над головой, из продырявленной трубы с ревом забила струя перегретого пара, все окружающее утонуло в мутной пелене. Фрэнк подивился эффективному результату, казалось бы, безобидной дуэли и, не теряя времени, бросился в воду.
Он чуть не захлебнулся и, вынырнув на поверхность, ошарашенно глотал пропитанный паром воздух. Вода в бассейне была нестерпимо горячей!
В жарком сумраке ничего не было видно. Фрэнк нащупал стенку бассейна и поплыл вдоль нее, рассчитывая обойти стрелка с левого фланга.
Скоро он вынужден был признать, что рассчитывал на это зря. Стенка высокая, гладкая — ни единого выступа. Она служила хорошим прикрытием, и только ухватиться за верхний край невозможно.
В сумеречной глубине бассейнового пространства над темной водой возвышалась какая–то мачта. Или колонна. Или просто большая труба. Фрэнк без всплеска ушел под воду — она была здесь гораздо прохладнее — и так же бесшумно вынырнул вблизи колонны. С верхушки этого столба свисали в бассейн ржавые цепи. Пошарив вокруг основания, Фрэнк обнаружил удобный уступ. Теперь он мог стоять над водой и, затаившись в укрытии, изучать позицию стрелка.
Набережная просматривалась как на ладони. Там, откуда светил прожектор, громоздились исковерканные взрывом скелеты обрушенных ферм, переломленный надвое остов опорной мачты, раздавленный бак. Над взорванным участком серебрилась паутина обвисших вант. Труба, пробитая выстрелом, все еще клокотала, как гейзер, прожекторный луч шарил в клубящемся облаке пара. Возле прожектора копошилась продолговатая тень, иллюминированная двумя неярко фосфоресцирующими шарами. Фрэнк всматривался до боли в глазах. Ясно было одно: на дыроглаза эта штука совсем не похожа…
Постепенно он разобрался в главных особенностях внешнего вида противника. По форме это был гриб с коническим утолщением ножки у основания. Криво посаженная широкополая шляпа “гриба” периодически меняла наклон — очевидно, вращалась. Фосфоресцирующие голубовато–серые шары, казалось, свободно разгуливали по краям шляпного конуса, сближаясь, сталкиваясь, разбегаясь…
Тело колонны было прохладным, шершавым от ржавчины — удобный упор для плеча. Фрэнк обеими руками поднял бластер. Застыл, наблюдая поверх прицела игру суетливых шаров. Руки держали бластер твердо, но очень мешало ощущение нелепости происходящего.
Фрэнк выстрелил. Один из шаров рассыпался ярко–зелеными искрами, “гриб” покачнулся. Уцелевший шар забегал на “шляпке” с удвоенной скоростью. Глаз прожектора беспокойно ворочался в поисках снайпера — луч, словно стеклянный щуп, шарил в бассейне. Фрэнк, задержав дыхание, выстрелил снова и отступил за колонну. Фейерверк ярко–зеленых искр, металлический лязг и грохот…
Грохот затих. Минута настороженного ожидания. Слышно, как в воду шлепаются капли. Луч прожектора запрокинулся кверху и теперь, строго вертикальный и неподвижный, как мраморный обелиск, бессмысленно светил в зенит. Фрэнк снял ботинки, выплеснул воду, обулся, перепрыгнул на ближайшую цепь. Подниматься по звеньям было удобно.
На верхушке колонны он обнаружил массивный кронштейн, в котором был закреплен барабан с большими ржавыми зубьями. Тяжелые нити цепей поднимались на барабан, огибали его по желобам зубчатых блоков и, провисая над водой, тянулись в противоположном от набережной направлении. Полумрак, сгустившийся там почти до полной непроницаемости, не позволял разглядеть, куда вела “дорога трех цепей”, и Фрэнку это не нравилось. Однако он понимал: ожесточенный поединок с грибовидной шароглазой тварью — верный признак того, что по набережной его не пропустят.
Цепи были натянуты неравномерно. Чего уж проще: топай себе по нижней цепочке, а за ту, которая выше, придерживайся для страховки рукой… Но хождение по цепям оказалось делом настолько своеобразным, что Фрэнк быстро взмок от усердия и, раскачиваясь над водой, дивился собственной самоуверенности. Именно потому, что цепи натянуты неравномерно, амплитуды их качаний не совпадали, и приходилось тратить много усилий, чтобы не потерять под ногами опору. Ближе к середине прогиба “веселая” качка перешла в беспорядочную болтанку. Фрэнк посмотрел вниз. Темно… Кроме желтовато–серой полосы, пересекавшей черный бархат пространства перпендикулярно “дороге цепей”, ничего не видно. Это скорее всего задняя стенка бассейна, отражавшая тусклый свет набережной. Или общая стенка двух смежных бассейнов?.. Пробираясь над полосой, Фрэнк почти был уверен, что слышит тихие всплески.
Толчок снизу был неожиданно сильным, как залп аварийно–спасательной катапульты. Перевернувшись в воздухе, Фрэнк, падая, успел ухватиться за звенья одной из цепей. Повис. И только теперь сообразил, что случилось. Цепи двигались. Двигались шумно и резво, увлекая его в темноту.
Лязг и скрежет напомнили Фрэнку, что дело может окончиться зубчатым барабаном. Или чем–то похуже… Что могло быть хуже ржавых шипов, он доискиваться не стал — времени для размышлений не было. Левой рукой он выхватил фонарик–нож, посветил вниз. Догадка о смежных бассейнах, к его облегчению, подтвердилась, — вода!.. Ничего другого не оставалось, как отбросить в сторону фонарик–нож, разжать пальцы и…
Фрэнк вынырнул на поверхность, выплюнул воду, поискал глазами огонек фонарика: рукоятка сделана из пенопласта, поэтому нож должен был всплыть… Должен был… Мрак стоял плотной стеной, ни единого проблеска. Спасибо, хоть вода прохладная и, судя по вкусовым ощущениям, чистая.
Фрэнк немного проплыл наугад, остановился. Он чувствовал: в бассейне что–то происходит. Неясный, приглушенный шум, шипение, уже знакомые всплески, бульканье. Из–за скрежета и лязга проклятых цепей разобраться в хаосе странных и не очень громких созвучий было трудно. Фрэнк подосадовал на себя за то, что так легкомысленно понадеялся на плавучесть ножа — темнота начинала действовать ему на нервы. Он даже нырнул с открытыми глазами, чтобы проверить, не светит ли крохотный огонек где–нибудь в глубине. Абсолютная тьма.
Вынырнув, он уже не услышал лязга и скрежета — цепи остановились. Источник гула, шипения, бульканья явно приблизился, он не стал из–за этого более понятным: странные звуки сливались теперь в однообразный ровный шум. Фрэнк терялся в догадках. Он вдруг ощутил, что его подхватило и понесло куда–то быстрое течение. Встревоженный и удивленный, он чуть помедлил, не зная, что предпринять. Чтобы выиграть время, он поплыл против течения, но скорость воды стремительно возрастала (он это чувствовал), и ему поневоле пришлось вступить с потоком в серьезную схватку. В какой–то момент показалось, будто из темноты надвигается пенистый вал. Фрэнк инстинктивно отпрянул, попытался рывком уйти от захлеста. Понял свою ошибку и прекратил бесполезное сопротивление. Никакого “пенистого вала” не было. Была воронка водоворота…
В водяную ловушку Фрэнк попался впервые, однако довольно отчетливо представлял себе физический механизм ее действия.
Для пловца, затянутого водоворотом, практически существует одна возможность спастись: не изнуряя себя в неравной борьбе, пойти ко дну. У самого дна круговой ток воды сжимается, ослабевает, и пловец с хорошим самообладанием имеет немалые шансы быстро покинуть опасную зону и всплыть достаточно далеко от воронки. Те, кто расчетливо погружается, чтобы спастись, как правило, выживают. Все зависит от гибкости человеческой психики. Но если имеешь дело с водоворотом в бассейне… Здесь едва ли не все зависит от диаметра и длины трубы водосброса, у входа в которую и образуется мощный водоворот.
Крутящийся поток буйствовал, брызгал пеной в лицо, норовил захлестнуть. Фрэнк чувствовал близость центра воронки и старался выровнять дыхание. Он знал, что способен продержаться без воздуха ровно три минуты, и при любых обстоятельствах не был намерен сокращать этот скудный запас жизненно важного времени хотя бы на одну секунду.
Воронка чмокнула, заглатывая добычу. Фрэнк вскинул руки над головой, погрузился в бешеную круговерть…
Путь по трубе водосброса был, к счастью, недолог: сумасшедший поток с минуту шумно буравил тьму, затем выплеснул свою жертву куда–то в наполненное синим светом пространство и, напоследок обрушив на Фрэнка многотонные массы ревущей воды, неожиданно успокоился.
Ошеломленный Фрэнк медленно всплыл на поверхность. Сощурил глаза, привыкая к прозрачному ультрамарину. Первое, что он увидел отчетливо, была лесенка, прикрепленная к стенке бассейна…
Фрэнк взошел по ступенькам, снял портупею с оружием, опустился на парапет. Лег на спину и, расслабив мышцы, окинул взглядом ультрамариновый прямоугольник потолка.
Металлическая облицовка парапета приятно холодила затылок, потолок покачивался. Фрэнк смежил веки, чтобы не видеть этого покачивания. Удивительно устроен человек. Кажется, сейчас ничто не в силах заставить его шевельнуться, несколько минут неподвижности — вопрос жизни и смерти, не меньше. Но, явись такая необходимость, он встанет, измученный, мокрый, вернется в исходную точку и снова проделает тот же путь на втором или третьем дыхании. На четвертом, пятом, шестом… Пока не рухнет ультрамариновый потолок.
Под сомкнутыми веками покачивалось море синеватой мглы, и Фрэнк позволил себе погрузиться в чуткую полудрему.
Мягкие губы знакомо пощекотали предплечье.
— Ты? — беззвучно спросил он.
— Я, — ответил Звездный олень.
На широко раскинутых дивных рогах капельный блеск незнакомых созвездий. Это было печально и уже не тревожило так, как тревожило раньше.
— Ты да я… Обмен весьма содержательной информацией. — Беззвучные ленты фраз чайками падали в темную с просинью глубину.
— Что скажешь, верный товарищ?..
— Попутчик, — поправил Звездный олень. Выпрямил шею, словно смотрел далеко в прозрачную ночь. — Дорожный попутчик из твоего румяного детства… Ты возмужал, поумнел. Научился бездумно орудовать бластером.
— Бездумно?
— Не нравится это слово? Возьми другое: бесцельно. Тоже не нравится? А хочешь знать почему?
— Да, любопытно.
— Потому, что постоянно чувствуешь себя участником глупейшего аттракциона. И здесь, и там, наверху. Ты не обиделся?
— Нет.
— Прости, сегодня я откровенен.
— Спасибо. Однако ты упускаешь из виду одно обстоятельство.
— А именно?
— Видишь ли, самое скверное не то, что приходится орудовать бластером на полигонах невежества. В конце концов, это частность…
— Я говорил об иллюзорности выдуманной цели вообще.
— А я беру шире и говорю о тупиках человеческих представлений. Понимаешь?.. Люди неплохо знают себя в пределах Земли. Много хуже — в пределах Системы. Но в звездных масштабах… Там Абсолютная Неизвестность. И против нее нет у нас философского иммунитета. Против неожиданностей космоса иммунитет просто немыслим… Наше лихое стремление к якобы романтичным и якобы дивным мирам постепенно сходит со сцены. Мы слишком рано придумали для себя место в Галактике. Теперь же, увязнув в труднейших делах освоения Солнечной Системы, мучительно размышляем: какое такое место нам уготовила в своих пределах сама со сцены. Мы слишком рано придумали для себя место представлений…
Веки дрогнули — синяя тьма озарилась длительной вспышкой. В зале включили белое освещение.
Со стороны набережной раздались шаги. Кто–то приблизился и со стуком поставил что–то твердое на парапет. У самых ног послышался тихий скрежет. Фрэнк поднял голову и, щурясь от непривычно яркого света, посмотрел поверх собственных ботинок. Это был Вебер. Сидя на парапете, Вебер сосредоточенно вспарывал жестянку с пивом. У него было красное от загара лицо, на носу и щеках шелушилась кожа.
— Устал? — спросил он, не отвлекаясь, однако, от дела.
Фрэнк не ответил. Нащупал затылком прохладное место и обозрел потолок. Теперь потолок был белого цвета и в смысле своей естественной неподвижности выглядел благополучно. В тишине приятно скрипела жестянка.
— Ничего… Двадцать минут пассивного отдыха, теплый душ, сухая одежда — и снова будешь в отличной форме. — Вебер со скрежетом отодрал крышку от банки: — Пей.
— Кажется, ты мне сочувствуешь, Мартин? — Фрэнк поочередно поднял ноги, чтобы вытряхнуть из ботинок воду.
— Нет, я тебя поздравляю. Как ты догадался, что проще всего уничтожить шары?
— Это старо, как… Ладно, догадался, и все тут. — Фрэнк сел и потянулся к банке. Пиво было отличное, с привкусом поджаренных орехов, но слишком холодное.
— Если бы ты промазал или выстрелил в корпус кибера, мы устроили бы тебе хорошую баню, — доверительно сообщил Вебер.
— Тоже верно. Зачем размениваться на мелочи вроде пожаров, эльвы, средневековых цепей на барабанах с шипами…
Помолчали. Фрэнк машинально взбалтывал пиво и пил небольшими глотками. Вебер смотрел на его руки: ему показалось, будто руки Фрэнка дрожат.
— Я шел последним? — полюбопытствовал Фрэнк.
— Предпоследним. За тобой идет Эгул. Неплохо идет — он сейчас в кольцевой галерее, сражается с пеной. Мур Баркман не смог пройти эльву, трое засыпались на перестрелке. Хак прошел, но утопил бластер. Чисто прошли пока только Дуглас и ты. Как тебе понравился водоворот?
— Водоворот? Было слишком темно… Но я тебе благодарен.
На лице Вебера отразилось неудовольствие.
— Хотя бы за то, — продолжал Фрэнк, — что ты не догадался запустить в бассейн живых аллигаторов. Кстати, я нож потерял… Вернее, некстати.
— Нож вынесло через трубу водосброса. Стоит тебе сейчас плюхнуться в воду, и “средневековый” инструмент снова будет у тебя в руках.
Фрэнк свесился с парапета и посмотрел вниз. Нож плавал у самой стенки.
Вебер стал раздеваться.
Заметив, что Фрэнк внимательно на него смотрит, пояснил:
— Хочу освежиться, пока ты будешь занят в душевой.
Вебер вспрыгнул на парапет. Изготовился для прыжка в бассейн, но задержался.
— И вот еще что… — сказал он, не оборачиваясь. — К вопросу об аллигаторах. Если ты испытываешь потребность упражнять свое остроумие, то при чем здесь Вебер? Я тренирую ваши мышцы и нервы. Но кто сказал, что в мои обязанности входит тренировка вашего интеллекта?
Эхо разнесло по залу шумный всплеск.
“Действительно, — подумал Фрэнк, — при чем здесь Вебер, если ни в какие ворота не лезет сама система…”
От нечего делать Фрэнк знакомился с географией облысения черепа пятидесятилетнего человека. Фрэнк не рискнул бы причислить это занятие к категории достаточно развлекательных, но он был выше Вебера на целую голову, а кабинка цилиндрического лифта была для двоих слишком тесной.
Внизу что–то щелкнуло, кабинка вздрогнула, остановилась. Закругленная стенка раздвинулась — в дверную щель заглянула серо–зеленая мгла, пахнуло прохладой. Вебер шагнул за порог, постоял — руки в карманах. Свет из кабинки освещал его сзади, шея и обнаженные локти на фоне зеленоватого полумрака казались неестественно красными.
— Могу ли я считать кабину свободной? — осведомился Фрэнк.
— Лифт мы использовали до конца. Я проведу тебя на эскалатор. Это недалеко. И потом… ты мне еще нужен.
Фрэнк вышел. Оглянулся на лифтовый ствол. Над сферической крышей кабины угадывались очертания механизма подъемника.
— Скользящая подвеска. — Вебер кивнул на темные перекладины ферм. — Трубы лифтовых стволов можно двигать с места на место. Да и не только трубы… Хозяйство сложное.
Скользящая подвеска Фрэнка не заинтересовала.
Они шагали по бетонированной платформе вдоль светящейся серо–зеленой стены. На платформе уложены рельсы. Было очень сыро, холод пронизывал до костей. Фрэнк старался обходить большие лужи, ежился и чувствовал, что скоро начнет дрожать и лязгать зубами, — летний костюм не мог защитить от леденящего сквозняка. Оголенные до локтей руки Вебера покрылись пупырышками.
— Нельзя сказать, что у тебя за кулисами слишком уютно, — проворчал Фрэнк.
— Кулисы гораздо ниже. А здесь у нас кухня, где готовится весь реквизит.
На ходу Вебер вынул из кармана паллер и, перехватил левой рукой за короткий тупоносый ствол, не глядя, протянул Фрэнку:
— Держи.
Фрэнк машинально принял оружие. Это был небольшой, но довольно увесистый импульсный лучемет в керамической облицовке — рукоятка удобно лежала в руке. “Заряд трехразового действия”, — подумал Фрэнк.
— На всякий случай, — пояснил Вебер. — Возможно, тебе придется отразить внезапную атаку.
Если Вебер говорит “возможно”, с этим надо считаться. Фрэнк сунул паллер в карман.
Засмотревшись на серо–зеленую стену, Фрэнк въехал в лужу ногой, брезгливо отряхнул ботинок. Сначала стена показалась ему покрытой светящимся пластиком, но потом он заметил резвую струйку воздушных пузырьков и понял, что стена стеклянная и все это сооружение — огромный аквариум. Фрэнк приотстал. В мутноватой глубине аквариума он разглядел большое желтое колесо с выступающими по ободу спицами и черными лопастями…
Где–то пронзительно взвизгнул металл. Фрэнк оглянулся. Вебер стоял на краю платформы и, потирая озябшие локти, смотрел вниз. Фрэнк подошел и тоже посмотрел вниз.
На дне бетонированного котлована поочередно вспыхивали разноцветные столбы. Их было восемь, они стояли ровным рядом: молочно–белый столб, за ним все остальные — семь цветов радуги. Возле столбов расстилалась идеально ровная площадка размером с хоккейное поле, а вокруг были навалены горы песка. В песке копошилась гусеничная машина с кузовом, организованно сновали небольшие “жуки” — автоматы. Вспыхивал белым сиянием первый столб — гусеничный автопогрузчик, урча, приближался к площадке и покрывал ее слоем песка, опорожняя кузов через шипящий и извивающийся рукав со щелевым наконечником. Белый столб угасал, вспыхивал красный — на площадку спешили отряды “жуков” и ровняли песок; зажигался оранжевый — другие “жуки”, с непомерно раздутыми брюшками, наползали в челночном порядке, заливая песчаный прямоугольник темной и остро пахнущей жидкостью. Волна неприятного запаха быстро достигла края платформы. Фрэнк отшатнулся.
— Для чего этот слоеный пирог?
— Для кого, — поправил Вебер. — Собственно, для вас. По кусочку на всю вашу братию… Придет время — узнаешь.
Металлический визг повторился. Вебер продолжал смотреть вниз, но Фрэнк был убежден, что звук идет не из котлована. Визг этот послужил сигналом к зарождению лавины звуков — шорохов, скрежета, рокота, хруста… Бетонный монолит платформы дрогнул, мышцы Фрэнка рефлекторно напряглись — поблизости рухнуло и раскололось что–то очень тяжелое. Грохот обвала прокатился гулкими раскатами беспорядочного эха.
— Морозильники сбрасывают лед в соседний котлован, — сказал Вебер. — Следующий ваш полигон будет с красивым названием: “Ледовые грезы”…
Над гребнем стены, разделяющей котлованы, выросло облако снежной пыли.
Фрэнк промолчал.
— Пойдем. Становится прохладно.
Они пересекли платформу по диагонали, торопливо прошли мимо наклонных люков, заиндевелые крышки которых напоминали о близости морозильных камер, свернули в узкий коридор со стеклянным потолком — сквозь матовое стекло свободно проникал слепящий ртутно–белый свет. В конце коридора журчала, поскрипывая ступеньками, коричневая лента эскалатора. Вебер галантно посторонился, пропуская Фрэнка вперед.
Наверху было гораздо теплее. Коричневая лента вползла в просторный тамбур. В отличие от неуютных нижних помещений, где все дышало непостоянством театральных декораций, тамбур выглядел стационарно и благоустроенно. Ни одной кабинки в лифтовых стволах, однако, не было — стеклянные трапеции дверей светились чистым аквамарином.
— Нулевой этаж, — подсказал Вебер. — Отсюда вы начинаете полигон. Идем покажу. — Вебер поднял руку. Повинуясь жесту, участок стены с мягким шелестом утонул в образовавшемся проеме.
Фрэнк почувствовал неудовольствие. Он устал, и все это начинало его раздражать. Вебер ускользнул в проем. Фрэнку больше ничего не оставалось, как последовать его примеру. Они вошли в помещение, примечательное, пожалуй, лишь голыми стенами.
— Узнаешь? — спросил Вебер.
— Нет, — ответил Фрэнк, наблюдая, как зарастает выход. Угроза Вебера все еще оставалась в силе, и надо было правильно оценить обстановку.
Фрэнк перевел взгляд на потолок. Понял, что находится в коридоре, через который сегодня утром выходил на полигон. В потолке темнело отверстие лифтового колодца — единственный вход сюда, известный участникам полигона — “реалигентам”. В цилиндрической кабине они спускались в этот коридор по одному (реже — по двое) и, проверив снаряжение, уходили выполнять придуманные Вебером задания. Коридор вел их в неизвестность. Сейчас он никуда не вел, его перекрывала глухая стена. Утром этой стены не было.
— Кстати… — проговорил Вебер. — Давно хотел спросить, за каким дьяволом вы расстреливаете наши следящие телефотеры и телемониторы? Чем они вам мешают?
— Дыроглазы? — изобразив на лице любопытство, уточнил Фрэнк и подумал: “Значит, попал!..” — Откуда нам знать, что это телефотеры? Сам же привил нам “реакцию на опасность”. Теперь недоволен?
— Брось врать — не умеешь, — проворчал Вебер. — Вижу я вашего брата насквозь. Зубы мне заговаривать!.. — Вебер рассеянно озирался. Словно бы чего–то ждал.
Фрэнк поглаживал в кармане рукоятку паллера и тоже ждал неизвестно чего и думал: “Кто кому тут заговаривает зубы?..”
Все произошло очень быстро. Фрэнк находился в состоянии готовности, но такого удара по нервам предвидеть на мог: откуда–то выскочил взъерошенный красно–черный клубок — пронзительный визг, хрюканье, осатанелый лай. Клубок шарахнулся под ноги. Вебер отпрыгнул. Фрэнк тоже отпрыгнул и выстрелил. Вместо выстрела — пневматический выхлоп. Воющий клубок промчался мимо, вычертил в воздухе красно–черный зигзаг и скрылся в отверстии колодца… Вой стих. В воздухе остался запах озона.
Вебер чуть ли не силой отобрал у Фрэнка паллер. Открыл тыльную часть ствола, выдвинул обойму фиксатора, прищурясь, заглянул в окошечко призмы.
— Удачный выстрел. Поздравляю.
— Не с чем, — тихо ответил Фрэнк. — Это случайно. Я стрелял наугад.
— Все в порядке. — Ударом ладони Вебер вогнал обойму на место, захлопнул казенник ствола. — Если ты способен метко отразить атаку раньше, чем успеваешь осмыслить ее, мои усилия не пропали даром.
— Не пропали. Сначала метко стреляем, потом смотрим, в кого. А по какому поводу — это уже не имеет значения.
Вебер постоял, почесывая рукояткой паллера подбородок.
— Все в порядке, — повторил он. — Можешь себе философствовать сколько угодно, но стреляешь ты автоматически. И очень неплохо. Никто не посмеет назвать мою школу… Впрочем, тебя это мало касается, умник.
Он повернулся к стене:
— Джимми, сделай нам выход!
В стене образовалась темная щель. В бархатной темноте ничего не было видно, кроме горизонтального пунктира красных огней.
Вебер подтолкнул Фрэнка под локоть:
— Входи. Из вашей братии ты единственный, кто сможет похвастать, что был у меня в операторской. Да еще во время работы полигона.
Фрэнк это знал.
— Вот как, — пробормотал он. — От ваших щедрот, так сказать.
— Ну… если угодно. В качестве извинения за бассейн, где ты опасался встретить живых аллигаторов. Ведь опасался, а?
Фрэнк промолчал.
КОЛЛЕГИ
В операторской оказалось светлее, чем Фрэнк ожидал, — просто стены, пол, потолок помещения были покрыты черным светопоглощающим материалом. Блики от много-Цветных экранов, табло сияли на рукоятках аппаратуры маленькими полумесяцами, создавая занятный геометрический узор, будто капли росы на узлах сплетения нитей невидимой паутины. В самом центре “паутины” перед широким экраном типа “Стереоспектр” маячила фигура очень высокого тощего человека. “Шест на ходулях”, — окрестил его Фрэнк про себя.
Трое других операторов были заняты чем–то у малых экранов плоского типа, скрытых наполовину козырьками нарамников. Лица упрятаны под ажурные забрала мускулопультов, впечатление такое, будто к лицу человека присосалось металлическое насекомое величиной с паука–птицееда. Техника тонкая. Бровью повел — кто–то на полигоне в люк провалился, рот приоткрыл — мощный водоворот. Подмигнул — выстрел, поморгал — серия… Эффектным дополнением к забралам мускулопультов были розовые удлиненно–выпуклые крышки наушников — от висков к подбородкам. Ни дать ни взять огромный двусторонний флюс. Чутко слышу, ясно вижу, с тобой, простофиля, все что угодно сделать смогу… Нет, как бы там Вебер ни возмущался, а потягаться с дыроглазами на равных — дело почтенное.
Вебер толкнул гостя в кресло, сам плюхнулся в соседнее, тихо спросил:
— Пива хочешь?
Фрэнк моргнуть не успел, как уже держал в руке высокий стакан с белой шапочкой пены.
— Будь здоров, Фрэнк. — Вебер налил себе и поднял стакан.
— Будь здоров, Мартин.
На большом, экране возникли скелеты решетчатых ферм.
— Алло, Джимми! — позвал Вебер.
Джимми приблизился. При ходьбе его ноги почти не сгибались в коленях — иллюзия, будто он на ходулях, была просто неотразимой.
— Главный режиссер полигона, — представил Вебер своего помощника.
Фрэнк пожал неудобно–плоскую ладонь главного режиссера.
— Рад вас приветствовать, — сказал Джимми. — Вас я знаю давно. Вы, как правило, плотно проходите полигон, с вами легко работать.
— Что значит “плотно”? — спросил Фрэнк.
— Этот не совсем удачный термин включает в себя перманентную множественность понятий… — Джимми сделал движение головой, словно ему давил воротник белоснежной рубашки. — В сущности, полигон можно рассматривать как сложный комплекс методов тренировочного воздействия на психику реалигента. Однако практическая трансформация разработанных нами деталей сценария не всегда… — Джимми запнулся. — Вы меня хорошо понимаете?
— Да, — сказал Фрэнк. — На полигоне я действую довольно однообразно, и это вам на руку.
— Скажем иначе, — вмешался Вебер. — На полигоне ты действуешь рационально. — Он показал на экран: — Джимми, как случилось, что Эгул идет верхним путем?
— На взорванном участке набережной скопилось много металла… и, выбирая новую позицию, я неудачно поместил кибер–стрелка под противопожарным баком. Реалигент воспользовался этим — отстрелил крепления бака.
“Знай наших!” — весело подумал Фрэнк.
— Кибер, конечно, в лепешку? — спросил Вебер, отодвигая стакан.
— Нет, до такой степени кибер–стрелок не деформирован, но комплекс его функциональных возможностей теперь ограничен. Действия реалигента были для операторов неожиданными, нейтрализовать его реакцию не удалось.
— Неплохо, — одобрил Вебер. — Эгул в равной степени умело пользуется бластером и обстоятельствами. Но мне необходимо окунуть его в водоворот. Пожалуй, сделаем так… — Вебер что–то там забубнил про “малый дождик”, про “универсальную лягушку”, про “качающийся тандем”. Джимми, склонившись над креслом, внимательно слушал. Его нос, похожий на остро заточенный томагавк, навис над лысеющим черепом Вебера, и это казалось опасным.
Получив инструкции, Джимми ушел. Посыпались отрывистые слова команд, в молчаливой компании операторов произошло заметное оживление. “Трое на одного”, — мысленно посочувствовал Эгулу Фрэнк.
— Не обращай внимания, — посоветовал Вебер. — Им не до нас.
Пили неторопливо, смакуя. Фрэнк признал вкусовые достоинства пива, но выразил опасение:
— Говорят, от пива брюхо растет.
— Ерунда, — проворчал Вебер. — Каждый день пью, а где у меня брюхо?
— Да, брюха у тебя нет. Брюшко. Спортивный животик.
— Ну, если сравнить с животиком нашего шефа… Кстати, напомни при случае Носорогу, что я давно не видел его на разминках. Подтянуть брюхо ему не помешало бы.
— Ладно, — пообещал Фрэнк, с наслаждением вытягиваясь в кресле. — Но вряд ли… Такого случая долго не будет. Шеф завален делами по горло.
— Я вижу, все вы там… по горло. Дисциплина ни к черту! Гейнц и Лангер пропустили два полигона, Кьюсак отметился в прошлый раз и сбежал, Хаст вообще куда–то запропастился. Что ж мне, начальству рапорт на вас подавать?
— Разморило меня… — томным голосом сообщил Фрэнк. — Мартин, все претензии — шефу. Плесни–ка еще… Говоришь, дисциплина? — Фрэнк дунул на пену, хлебнул. — Там у нас тоже своя дисциплина, зря рычишь на ребят… они–то при чем? Дел у нас выше бровей. Гейнц, к примеру, висит на хвосте, Кьюсак и Лангер сушат болото. Хаст сушит где–то за горизонтом. Видимо, скоро вернется… Позавчера шеф и мне выдал перо на болото.
Вебер спросил осторожно:
— Болото хоть с блеском? Впрочем, судя по твоему настроению…
— Хороший ты психолог, — похвалил Фрэнк. — Я ведь на Корк—Айленд летал — какой уж там блеск!
— Не был я на Корк—Айленде, — с сожалением сказал Вебер. — Я, признаться, ни в одной зоне СК еще не был.
“Нам, бедным реалигентам, неслыханно повезло”, — подумал Фрэнк. Глядя на собеседника поверх стакана, сказал:
— И не мечтай. В зону СК тебя не пропустят… А если пропустят, то уже навсегда. Тебе ведь не хочется навсегда? — Фрэнк развлекался. — Ну зачем тебе в зону?
— Мне интересно.
— Н-да… Знал бы ты, как там интересно. В морге тебе интересно? Так вот, на Корк—Айленде еще интереснее.
— Неужели настолько… гм… неприятно?
— Неприятно — не то слово, Мартин. Ты что… действительно не знаешь?
— Откуда ж мне знать? Кое–что слышал, конечно. В самых общих чертах. Корк—Айленд, “Энорис”. Зоны “полного отчуждения”… Ведь толком никто ничего не расскажет. Попрыгают, постреляют — и след простыл. Все новости мимо проходят. Будто и не в одной конторе работаем. Вот как–нибудь соберусь и выскажу все это шефу.
— Не советую.
— Что? Тайна великая?
— Нет, но все равно не советую. То, чего ты не знаешь, не сможет тебе повредить.
— Тебе повредило?
— Не сомневайся. Вояж на Корк—Айленд по меньшей мере на месяц вперед обеспечил меня кошмарными сновидениями.
— Да? Это уже любопытно.
— Кому как… В этом мире, знаешь ли, все относительно.
В глубине большого экрана что–то мелькнуло сверкающей полосой, грохнуло и разлетелось звонкими брызгами. На фоне светлого пятна остывающего металла появилось искаженное гримасой лицо. Фрэнк с трудом узнал Эгула и стал наблюдать.
Эгул тяжело дышал. Дико озираясь, он смахивал пот с лица рукой с зажатым в ней бластером. Чаще всего он оглядывался назад, палил из бластера и спешил дальше. Во время бластерных вспышек Фрэнк видел его спину. Воротник куртки полуоторван, на спине зияет прореха. Эгул остановился, неожиданно выстрелил вверх, бросил оружие в кобуру, подхватил конец перебитого троса. Фрэнк понял, зачем ему это нужно, когда заметил, что по вантовым переходам и перекладинам ферм растекаются языки зеленого пламени. Металл горел. Подергав трос, Эгул откачнулся и прыгнул в темный пролет между решетками ферм. Пылающий трос плавно вычертил огненную дугу и, освобожденный от груза, вернулся на середину пролета, закачался в воздухе, роняя огневые капли. Далеко внизу едва виднелась плохо освещенная фигурка Эгула.
— Отлично!.. — Вебер стукнул кулаком в ладонь. — Джимми! — крикнул он. — Убери “дождик” и постарайся вытряхнуть Эгула ближе к воронке!
Эгул на чем–то висел. Изображение укрупнилось. Он висел, уцепившись руками за одну из трех знакомых Фрэнку цепей…
Самостоятельность, трудно добытая Эгулом в честном бою, на этом заканчивалась. Все остальное от личной инициативы его теперь никак не зависело. Водоворот и труба водосброса…
Эгул вынырнул в зале с ультрамариновым потолком и, заметив удобную лесенку, спешно к ней устремился, демонстрируя неожиданно мощный и по–спортивному техничный “дельфин”. Шел, что называется, на гребне волны. Опасался, должно быть, очередного подвоха…
— Хорошо идет, — одобрил Вебер. — Красиво. Король полигонов!
Эгул взобрался на парапет, срывая на ходу мокрую куртку и портупею. Короля полигонов изрядно шатало…
Экраны погасли, на потолке проступили рыжие пятна неяркого света. Джимми адресовал Фрэнку прощальный кивок и ушел встречать Эгула. Операторы, сворачивая свое хозяйство, издали поглядывали на Фрэнка и чего–то там пересмеивались. Вебер сделал им знак удалиться. Помещение опустело, чуть слышно прошелестел убегающий лифт.
— Не торопишься? — Вебер наполнил стаканы.
— Нет. — Фрэнк посмотрел на часы и позволил себе приятно расслабиться. — Пока нет.
— Пока… Недавно ведь как было: утром сделал свой поли^-гон — и катись на все четыре стороны, отдыхай.
— Что было, то было, — рассеянно ответил Фрэнк. — Но есть основания думать, больше не будет.
Вебер быстро взглянул на него:
— То–то я и смотрю: в последнее время засуетились…
— Давай о чем–нибудь другом, — попросил Фрэнк. — О чем это мы с тобой так интересно беседовали?..
— О Корк—Айленде.
— Дался тебе этот Корк—Айленд.
— Может, расскажешь подробнее?
— Расскажу. Но этого словами не… Это надо собственными глазами. А лучше бы и не надо… Ну, остров. Хороший остров. Прочный, зеленый. В прежние времена, говорят, база там военная была, для подводных лодок–ракетоносцев… Крохотный городок. Тоже с виду обыкновенный. Веселенький такой, разноцветный. Пляжи роскошные… В общем, приятно с воздуха посмотреть. Ну, сели. Прямо на крышу лечебно–экспериментального корпуса. Пилот двигатели остановил, дверцу кабины отодвинул и на меня странно так смотрит. Включил какую–то музыкальную звукозапись на полную мощность. “Я, — говорит, — лучше здесь посижу”. “Чудак, — думаю, — вышел бы ноги размять перед обратной дорогой”. Дело у меня было несложное, и через час нам надлежало снова на материк…
— Какое дело, если не секрет?
— Не секрет. Выполнял подстраховку одной гипотезы шефа согласно его хитроумному императиву: “Отсутствие ожидаемого результата есть уже результат”.
— Понятно… — Вебер хлебнул из стакана, вытер губы тыльной стороной ладони. — Зря, значит, летал?
— Нет, отчего же зря? В силу вышеупомянутого императи…
— Ладно, я понял. Сочувствую. Продолжай.
— Ну, выпрыгнул я из кабины. В ушах… сам знаешь… после высоты и свиста двигателей этакая мутная неопределенность. Однако слышу: бьют барабаны. Бум–бу–бум, бум–бу–бум — в таком вот ритме. Повертел головой — крыша просторная, ничего не видать, кроме верхушек деревьев и синего неба. “Что за черт, — думаю, — праздник у них какой, что ли? Нет, непохоже — ритм барабанного боя не тот. Под этот ритм праздновать разве что День тоски и печали…” А барабаны лупят и лупят. Не по себе мне стало, мурашки по телу… “Так–так, — думаю, — не рановато ли я пилота в чудаки записал?” Потом уже, когда я с крыши спустился и синюков увидал, мне врачи объяснили про барабан. “Единственное средство, — говорят. — Больше ничего не помогает. Синюк, — говорят, — барабанному ритму только и подчиняется”. Вот и лупят ночью и днем, без передышки. Особенно важно в лунные ночи… Бьют, конечно, не в натуральные барабаны, а просто транслируют звукозапись на всю территорию…
— Погоди, погоди! — Вебер недоуменно поморщился. — Синяк… это как понимать?
— Синяк? Посиневший кровоподтек от ушиба на человеческом теле. Хочешь, брюки сниму и покажу сегодняшний свежий синяк величиной с чайное блюдце?
— Ну, этот… как его? А, черт! Синюк!..
— Синюк — дело другое. — Фрэнк пристально посмотрел в глаза собеседника. — Синюк — это свежий кровоподтек на теле нашей цивилизации. И не единственный, между прочим.
— Ладно, разницу я уловил. Только мне все равно ни черта…
— Про очаги “синего бешенства” на рудниках Венеры слыхал?
— Так это?..
— Да.
— И все шестьдесят человек?
— Да. Если их еще можно назвать человеками.
— А я полагал…
— Нет. Все уже на Земле. Корк—Айленд. Пятая зона СК, морской отряд военизированной охраны. От нас в двух часах летного времени. Зона “полного отчуждения”… Мы гуманисты.
— А какие гарантии мы…
— Гарантии? Я вижу, в тебе поубавилось энтузиазма быть гуманистом. Гарантии!.. Врачи утверждают, что не опасно. Иначе бы… Ну, словом, это не вирусное заболевание типа марсианского “резинового паралича”. Это как–то там связано с вегетативной нервной системой, гормонами. Одни считают виновником неизвестный ядовитый газ, выделившийся из пирокластических пород на рудниках, другие — пыль какого–то редкого минерала…
— “Венерины слезы”? Прозрачный такой с металлическим блеском?.. Ну, который мы так поспешно изъяли из ювелирного обращения в прошлом году.
— Не знаю. Венерины, говоришь?.. Похоже, что наши.
Помолчали.
Вебер спросил:
— А синюки эти… что, совсем безнадежно?
Фрэнк помедлил.
— Изучают пока… По–моему, безнадежно. Ты бы вблизи на них посмотрел.
— И ты… с ними…
— Нет! — догадался Фрэнк. — Только через бетонную стену. Стекло и бетон! Я исповедую гуманизм, но… Да и никто бы мне не позволил. Крыша лечебного корпуса и кабинет главного медика зоны — вот и все.
— Как же тебе удалось?..
— Посмотреть? Главный медик, с которым я разговаривал, высветлил для меня наружную стену своего кабинета. Глянул я, да так и обмер. Пока смотрел, их несколько мимо проковыляло. Голые, синие… Их солнцем и воздухом лечат. Головы безволосые, морщинистые, в буграх и шишках. Глаза навыкате, рты до ушей, будто улыбка с голубым оскалом. Движения какие–то куриные — судорожно–резкие, составленные из отдельных фаз. Кур видел? Очень похоже. Поворот головы, к примеру, — три–четыре фазы, не меньше… Ходят поодиночке, сутулясь. Ковыляют без устали, с какой–то жуткой настойчивостью. При этом руки чуть в стороны, ладонями вперед, будто все время ловят кого–то вслепую!.. В общем, дико смотреть. Понимаешь… цветы кругом, изящные коттеджи. Небо синее, море синее и эти… синие, как утопленники. Под барабанный бой. И еще, знаешь… качели там на площади, и на многих из них синюки… Аккуратно так. Рядами. Покачиваются…
Лицо у Вебера странно застыло, и Фрэнк пояснил:
— Ну… не качели, конечно. По–другому их там называют. Воздушные компенсаторы, что ли. Это когда на синюка находит, он начинает землю руками скрести, его, голубчика, на мягких лямках вздергивают. Подрыгает он ногами и успокоится. Через полчаса отпускают — гуляй. Дело, в общем, для тамошней медицины обычное. А вот в светлые ночи, особенно в полнолуние, медикам тяжело. Бывает, барабаны плохо помогают. Тут уж приходится синюков опасаться. Тогда их стараются всех… на эти… воздушные компенсаторы. А то и вниз головой… Тебе интересно?
Вебер что–то промычал в ответ.
— Понимаешь, Мартин… Это все, так сказать, иллюстративная сторона дела. Синюки, барабаны, воздушные компенсаторы… Существо дела гораздо сложнее. И проще… Диалектика, одним словом. Наша предприимчивая цивилизация вырвалась в просторы Солнечной Системы, плохо себе представляя, во что это нам обойдется…
— Твоя диалектика? — полюбопытствовал Вебер, промокая салфеткой влажный лоб.
Фрэнк, свободно вытянувшись в кресле и заложив руки под голову, некоторое время разглядывал потолок.
— Нет, — сказал он. — Диалектика бытия. Нашего с тобой сегодняшнего бытия.
Хотел добавить: “…и завтрашнего”, но воздержался. Подумал: на кой черт все это надо? То есть на кой черт все это Веберу? Нервы у него в порядке, прекрасное пищеварение, отличный сон, вот его диалектика. В конце концов, Веберу наплевать на Корк—Айленд, “Энорис” и на все остальные зоны СК, вместе взятые. И цена, которую надлежит заплатить человечеству за вторжение во Внеземелье, лично его, Мартина Вебера, мало волнует. Две зоны “полного отчуждения”? Хоть двадцать две. Лишь бы гарантия, что не опасно. Ах, наука сегодня настойчиво ищет способы выйти в просторы Большого Космоса, к звездам?! И завтра, быть может… Ну что ж, придется удвоить, утроить сложность завтрашних полигонов. Вместо “малого дождика” — душ из напалма и раз в неделю прыжки с Ниагарского водопада. Нет, кто же спорит, платить настоящую цену за выход в звездные дали, конечно, придется, но… Как вы сказали? Две тысячи двадцать две зоны “полного отчуждения”? Треть человечества в плотном кольце спецкарантинной охраны?! Н-да, многовато… Но это, простите, забота потомков. Потомки… хе–хе… наверное, станут умнее и что–нибудь непременно придумают, сообразят. Как в прошлом — вы помните? — осторожные дети стали умнее отцов термоядерной бомбы.
— Ты прав, — нарушил молчание Вебер. — Освоили малую часть Внеземелья, практически только в пределах орбиты Юпитера, а уж хлопот полон рот. Что ни день, новый сюрприз…
— Освоили? — переспросил Фрэнк.
— Ну… во всяком случае, процесс освоения идет полным ходом.
— Ах процесс!..
— А что? Как–никак по данным отдела Статистики нашего Управления на внеземельных объектах работает шестьсот две тысячи человек. Не считая личного состава Объединенного космофлота Системы. Я постеснялся бы назвать это легким знакомством.
— Да, легким не назовешь. Особенно если учесть то, о чем мы с тобой говорили. А если и то, о чем не говорили…
Вебер молчал. Нетрудно было заметить, как отчаянно он пытается разобраться в логике собеседника. Фрэнк посмотрел на него и добавил:
— Условия спецкарантина, Мартин, меняются прямо на наших глазах. И весьма радикально. Два года назад ты что–нибудь слышал о зонах “полного отчуждения”? То–то… Сегодня Корк—Айленд, “Энорис” уже не в диковинку. Старый наш плакатный девиз “Осторожность не повредит!” превратился в отчаянный супердевиз “Осторожность, помноженная на осторожность!”. Мы теперь возвели этот супердевиз в ранг безусловного принципа своего отношения к Внеземелью.
— И правильно сделали, — отрезал Вебер.
— Да. Но это верный признак растерянности. Это есть оборона. Мы начинаем защищаться, Мартин. Сегодня стекло и бетон. А завтра?
— Стекла и бетона хватит нам и на завтра.
— А, превосходно.
Фрэнк посмотрел на стакан. Пить уже не хотелось. Разговаривать тоже. Вебер ему надоел. Он ощущал себя достаточно отдохнувшим, чтобы уйти, но еще не настолько, чтобы это хотелось сделать немедленно.
Вебер спросил:
— Тебе на “Энорис” летать приходилось?
— Приходилось.
— Ну и что?..
— Ничего. Просто космическая оранжерея. Овощи, фрукты, цветочки… Помню, там был отличный ресторан с красивым видом на созвездие Лебедя.
— Ресторан и я помню. Ну а потом?
— Потом? Комфортабельная космическая тюрьма для тех, кто подхватил на Марсе “резиновый паралич”. Тюрьма, которую мы с присущей нам деликатностью именуем объектом СК-4. Или зоной “полного отчуждения” номер два, что, на мой взгляд, менее деликатно.
— Я спрашиваю: потом летать приходилось?
— Разумеется, нет. И знаешь, не сожалею.
— Я почему спросил, верно ли говорят, что у “резиновых паралитиков” кости гибкие, как эластик?
— Ерунда. Кости обыкновенные, твердые. А вот суставы, хрящи, сухожилия — те действительно… Мышцы — как тряпки. Ведь его, паралитика, вчетверо можно сложить. Ему коленки можно свободно выгнуть назад, локти вперед, а голову повернуть почти вкруговую. Сверхгибкость. Видел, есть куклы такие — ноги и руки болтаются на резинках? Точная копия. Вернее, модель.
— А с этим у них… — Вебер стукнул себя пальцем в лоб, — полный порядок?
— Абсолютно. Заняты научной работой — большинство из них имеют отношение к институтам по мерзлотоведению и гляциологии. Уравновешенны и спокойны, продолжают надеяться на скорое выздоровление. Даже чувство юмора в норме.
— Ладно хоть так… А медики что говорят?
— Разное говорят… Но тоже надеются. Работают в поте лица. Одни говорят, что вирус не наш, не земной, другие подозревают мутацию вируса гриппа… В общем, теперь на “Энорисе” целый научно–исследовательский комплекс. На двести больных гляциологов сколько же, если не больше, врачей. Молодые дерзкие микробиологи готовы на все, лишь бы попасть на “Энорис”. По счастью, излишняя дерзость сегодня не очень в почете.
— Охрана надежная?
— О, будь спокоен! И самое парадоксальное то, что наш респектабельный гуманизм здесь не терпит почти никакого урона. Ведь жить на Земле узникам этой тюрьмы физически неудобно. Им, беднягам, нужна невесомость.
— Прямо как в цирке… — Вебер качнул головой. — Синюки, барабаны. Орбитальные паралитики… На Земле становится слишком весело, а?
— Похоже, Мартин, скоро нам будет еще веселее.
— Ты серьезно так думаешь?
— Будем считать, что это продукт моего остроумия. На всякий случай, однако, нам не мешало бы пополнить запасы стекла и бетона. Сколько там у нас не занятых еще оранжерейных спутников типа “Энорис”?
— Где же, по–твоему, выход?
— Ценишь, значит, мое остроумие. Спасибо. Но лично я не знаю, где выход. И пока не знаю никого, кто знал бы.
— Но если это действительно так, то… То как будет дальше?
— Как в цирке, — рассеянно ответил Фрэнк. — Ведь сам говоришь: освоение Внеземелья идет полным ходом. Все правильно, так оно и есть. Человек шагает по соседним планетам или зондирует их с планетарных орбит. Чего же удивляться, если у нас на Земле ковыляют синие синюки, а в небесах болтаются эластичные паралитики? Мы осваиваем Внеземелье — Внеземелье мало–помалу осваивает нас., А почему бы и нет? Обратная связь.
Тишину операторской нарушил мелодичный писк. Фрэнк насторожился и поискал глазами звуковую колонку спикера внутренней информации.
— Внимание! — произнес женский голос. Писк прекратился. Кокетливо растягивая слоги, голос вещал: — Всем участникам операции “Черный след” объявлен сбор в инструкторском холле второго отдела. Повторяю…
— Это меня, — сказал Фрэнк, вздохнул и поднялся.
— Сядь, — сказал Вебер. — Любопытное дельце? — Что?
— “Черный след”.
— Не знаю.
— Я кое–что слышал…
— Что именно и от кого?
— Ну… это не важно.
— Не важно — помалкивай. Где тут выход на лифт?
— Сядь, я сказал. Поедешь с комфортом.
Фрэнк сел. Вебер мрачно посоветовал:
— Подними подлокотник.
Фрэнк приподнял, обнаружил миниатюрный кнопочный пульт.
— Тебе на семнадцатый?
— Да.
— Ну и чего копаешься? Ищи кнопку с цифрой семнадцать. Сначала нажми белую клавишу. Стой! Скажи мне одно… Это очень опасно для парней, которые там?.. — Вебер покрутил пальцем над головой, имея в виду, очевидно, весь контингент работников Внеземелья.
— Я сказал, что не знаю. — Фрэнк надавил клавишу. Пунктир красных огней сдвинулся в сторону, кресло тронулось и покатило в темную нишу. — Всего хорошего, Мартин. Встретишь Эгула, не забудь угостить его пивом!
— Ладно, отчаливай.
На семнадцатом этаже Фрэнк вышел из лифта и увидел широкую спину Барнета Лангера, который удалялся по коридору, наклонив голову вперед, будто намереваясь таранить лбом одному ему заметную преграду, — эта его манера ходить всегда вызывала у встречных прохожих легкое замешательство.
— Салют, Барни! — окликнул Фрэнк.
Лангер живо обернулся, помахал рукой.
— Ого, ты пользуешься персональным лифтом Вебера! Премия за полигон?
— Нет. В качестве премии Вебер водил меня за кулисы.
— Впервые слышу такое от рядового реалигента.
— Почему рядового? Теперь я в фаворе у старика.
— Ах вот даже как!..
Они поравнялись.
— Тебе удалось нащупать у Вебера слабую точку? — осведомился Лангер.
— Две. Первая — полигон, понятно. Старик спит и видит, как бы устроить нам пакость позамысловатее. Мне он устроил темный водоворот, и я в запале неосторожно подкинул ему идею запустить в бассейн живых аллигаторов…
— Мой полигон послезавтра, — задумчиво сообщил Лангер. — Под кодовым названием “Дичь”. Если вместо вальдшнепа мне придется иметь дело с живым аллигатором, я с тобой рассчитаюсь.
— Мой полигон был под названием “Поплавок”. Нанырялся и наплавался до обалдения. Думаю, роль вальдшнепа придется исполнить тебе самому.
— Ну хорошо… — Лангер взял Фрэнка под руку и заставил сбавить шаг. — Вторая слабая точка Вебера?
— Жгучая любознательность.
— Ты меня развеселил!
— И тем не менее… Боюсь, я в этом смысле надолго испортил ему настроение.
— И поделом. Ему не следует совать свой нос выше нулевого этажа.
— Но мне его жаль. Он начинает подозревать, что с помощью средневековых цепей, ржавых ферм и современных огнетушителей моделировать варианты “космических неожиданностей” ему не под силу. Это гложет его… Вбил себе в голову, что обычных тренировок нам недостаточно. Ищет для полигонов некий универсум, посредством которого надеется привить нашему брату иммунитет против любых — любых! — сюрпризов Внеземелья. У меня духу не хватило сказать ему прямо, что задача неразрешима в принципе…
— Стоп! — сказал Лангер и действительно остановился. — В упаковке из умонастроения Вебера ты, кажется, преподносишь мне собственную мораль?
На мгновение у Фрэнка перехватило горло от ярости. Не против Лангера, нет. Скорее по поводу заколдованного круга мнимых двусмысленностей, в котором Фрэнк все чаще и чаще себя ощущал, когда в разговорах с коллегами вольно или невольно касался того, что его в последнее время тревожило. Он тоже остановился, взглядом окинул — сверху вниз — массивную фигуру товарища. Вспышка гнева угасла.
— Ну и что? — уже совершенно бесстрастно спросил он.
— Ничего. — Лангер заговорщически подмигнул. — Превосходный ты парень, вот что. Но как только ты принимаешься философствовать, у меня почему–то свербит в носу и возникает иллюзия умственного переутомления.
— Да, это у тебя не совсем нормально… Впрочем, надо же тебе с чего–то начинать.
Они стояли друг против друга, загораживая проход. Но, кроме них, никого в коридоре не было. Далеко в коридорную перспективу уходили матово–белые светящиеся полосы люминесцентного пластика вдоль стен и вдоль потолочных карнизов. Стены казались сплошными, о местонахождении дверей можно было лишь догадываться по вмонтированным в стены символическим фигуркам из нержавеющей стали; фигурки больше походили на украшения, хотя служили главным образом для кодового обозначения отделов. Прямолинейный коридор был только в этом крыле Управления, и только здесь, на семнадцатом этаже, крыло просматривалось насквозь.
— Я знаю, что у тебя на уме. — Лангер сочувственно ткнул товарища кулаком в плечо. — Космос, дескать, щедр на сюрпризы, разбираться в которых с помощью лучеметов нехорошо, неэтично…
— Прежде всего непрактично, — вяло огрызнулся Фрэнк.
— Когда мы брали банду Меира Шлокера, это было практично, — напомнил Лангер. Он похлопал себя по шее в том месте, где розовел шрам от ожога. — Это было практично, потому что никто из бандитского экипажа “Черной жемчужины” не умел стрелять в условиях перегрузок так, как умеем мы. Даже сам Шлокер. Я выхватил бластер на четверть секунды раньше, чем это успел сделать он. — Лангер широко улыбнулся.
— Между прочим, — заметил Фрэнк, — наша контора называется “Западный филиал Международного управления космической безопасности и охраны правопорядка”.
— Это так же верно, как то, что меня зовут Барнет Лангер. А тебя Фрэнк Полинг. А нашего шефа…
— Космической безопасности, Барни! Безопасность по отношению к неожиданностям Внеземелья! Я плохо знаю “дело Шлокера”, но абсолютно убежден, что ликвидация банды на “Черной жемчужине” — это чистейшей воды акция по охране правопорядка!
Лангер поморщился:
— Не ори, у меня прекрасный слух. Мы с тобой по–разному воспринимаем термин “космическая неожиданность”, вот и все.
— Верно. — Фрэнк заставил себя успокоиться. — Юридическое образование не позволяет мне валить в одну кучу гангстеров Шлокера и, скажем, загадку “резинового паралича”, скосившего добрую треть гляциологов Марса.
— Видишь ли, суть, наверное, не в терминах. И здесь я, пожалуй, с Вебером солидарен. Главная наша забота: суметь защитить человека от любых — любых! — неожиданностей Внеземелья, успеть вовремя стать между ним, человеком, и подстерегающей его всякой разной опасностью. Ведомой и неведомой.
— Это ваша забота, господа сверхчеловеки, — возразил Фрэнк. — Если, конечно, ты считаешь себя сверхчеловеком.
— Я считаю себя сотрудником оперативно–следственного отдела.
— О, мы, оказывается, коллеги.
— Да, если ты имеешь в виду штатное расписание.
— Ну, это не так безнадежно, Барни. Тому порукой нивелирующая деятельность Вебера…
— Пойдем, коллега, — миролюбиво предложил Лангер. — Мне не терпится увидеть Хаста. — Он повернулся и чуть ли не бегом бросился вдоль коридора.
Фрэнк нагнал его двумя прыжками:
— Почему ты сразу не сказал, что Хаст вернулся?
— Для тебя это новость?
— Я слышал, что нас приглашают в инструкторский холл, но откуда мне было знать, по какому поводу. Ведь кроме тех нескольких слов, которые ты мне вчера…
— Кстати, — Лангер загадочно ухмыльнулся, — Хаст прилетел не один.
— С этим… из “диких кошек”? С Кизимовым?
Эмблема второго отдела — стальной хромированный трезубец. Лангер тронул среднее острие, шагнул в открывшийся проход.
— Нет, — сказал, входя следом, Фрэнк. — Готов держать пари — это не Кизимов. Скорее кто–нибудь из Восточного филиала.
— Точнее, шеф оперативно–следственного отдела Восточного филиала Сергей Никольский.
Фрэнк тихо присвистнул.
Они вошли в холл. Массивная мебель казенного образца и большое, во всю стену, залитое солнцем окно. Прямые лучи дробились на светорассеивающих ребрах верхней половины стекла, но ближе к окну лежал на полу солнечный прямоугольник. В прямоугольнике стояли четверо: носатый Вуд, белобрысый Альвен, Кьюсак и Гейнц. Компания щурилась и сосредоточенно смаковала через соломинки содержимое круглых, как елочные шары, бокалов. Гейнц был в огромных светозащитных очках и, несмотря на свой относительно небольшой рост, выглядел в них очень воинственно — темная грива его волос живописно и дико топорщилась на затылке.
— Общий салют дегустаторам! — поздоровался Лангер.
Никто не ответил. Лангер понял, что продолжать в том же духе не стоит. Направился к бару, поднял крышку, влез туда по пояс, долго там копался и звенел стаканами.
Фрэнк подошел к молчаливой четверке. Заметил под глазом у Кьюсака желтый остаток недавно сведенного синяка.
— Судя по вашим физиономиям, надвигается пыльная буря.
— У тебя разыгралась фантазия, — мягко возразил Кьюсак.
— Это иногда бывает после вонючих подземелий Вебера, — добавил Гейнц.
Вуд принюхался.
— От него разит пивом! — объявил он. — Мы здесь одурели от водопроводной воды, а Полинг благоухает, как баварская пивоварня! Да еще возымел наглость обозвать нас дегустаторами!
— Дегустаторами обозвал нас Лангер, — вступился за Фрэнка Альвен, соблюдавший справедливость при любых обстоятельствах.
— Вуд, тебе придется обнюхать и Барни, — сказал Гейнц.
— Не советую, — прогудел Лангер из бара. — Я могу ненароком задеть его обонятельный орган, и ему придется отложить сегодня свидание с Кэт.
— Да, — согласился Вуд. — Риск не оправдан. Пусть его обнюхивает Носорог.
Снова молчание. “Вероятно, не знают?..” — подумал Фрэнк и, сунув руку в карман, нащупал жетон с выдавленной надписью “07. Черный след”. Хотел было вынуть и показать, но раздумал.
— Кто–нибудь скажет мне наконец, что случилось? — не выдержал он. — Можно без шутовства, откровенно. Тем более что со вчерашнего дня я член вашей группы.
— Успокойся, — ответил Альвен. — Ничего особенного не случилось.
— Ничего особенного, — добавил Гейнц, — за исключением того…
Кьюсак, деликатно наступив Гейнцу на ногу, закончил:
— …за исключением того, что провалилась миссия Хаста.
— Вот именно, — заметил Фрэнк. — Будто вы всерьез надеялись на ее успех.
— Тем большая ответственность ложится теперь на твои тренированные Вебером плечи, — сказал Кьюсак.
Все четверо разглядывали Фрэнка в упор.
— Чего вы на меня уставились? — спросил он.
В холл вошли Гэлбрайт, Хаст и двое незнакомцев. Один из них — лет пятидесяти, суховат и строен, быстроглаз, но сдержан в движениях. “Никольский”, — догадался Фрэнк. Второй — хилого телосложения и совершенно лыс. В разгар знойного летнего дня одет в официально–строгий черный костюм. Длинное, по–стариковски обрюзгшее лицо выглядело утомленным. “Старый, заезженный конь, — подумал Фрэнк. — Но кто он, этот мумифицированный предок?..” Хаст плелся сзади, прижимая к груди большую синюю папку.
— Добрый день, парни! — произнес Гэлбрайт и сделал над головой судорожный взмах пухлой рукой, долженствующий обозначать фамильярно–теплое приветствие. — Прошу всех за круглый стол. — Его зеленоватые глаза окатили Фрэнка волной холодного и очень откровенного внимания. Это длилось мгновение, но Фрэнк это мгновение уловил и в полной мере прочувствовал.
За стол с полированной крышкой в форме овала сели Гэлбрайт и гости. Остальные лишь приблизились и встали полукругом за спиной шефа. Никольский сел рядом с Гэлбрайтом, лысый старик занял скромное место в противоположном конце стола. Из бара вынырнул Лангер и, держа на весу два стакана с охлажденным напитком, оглядел собрание.
— Да, это кстати. — Гэлбрайт шевельнул бровями, и Лангер отдал стаканы гостям. — Итак, все в сборе?
Все были в сборе, но от рапорта воздержались, поскольку никто не знал, как расценивать обстановку.
— Прежде всего, — сказал Гэлбрайт, — я хотел бы познакомить вас с двумя участниками совещания, которые, не являясь членами нашей оперативно–следственной группы, имеют самое непосредственное отношение к операции “Черный след”. Это наш коллега, представитель Восточного филиала Международного управления космической безопасности и охраны правопорядка мистер Никольский. Его субординарный ранг в точности соответствует моему. Второй участник… — Гэлбрайт покосился на старика, — временно я назову его мистером Икс, является научным консультантом. Он сам объяснит свою роль в конце совещания.
Мистер Икс вставил в ухо розовый шарик слухового аппарата и замер. Сгорбившись, он неподвижно и безучастно смотрел на блестящую крышку стола; полуприкрытые глаза выражали усталость и равнодушие.
Фрэнк тоже ощутил усталость. В этом смысле сегодняшний полигон не прошел для него даром.
