Участники предстоящего эксперимента были в сборе, внешне все выглядело благополучно. Каре приборных панелей вокруг квадратного колодца шахты, привычное жужжание эритронов, огни на пультах. Калантаров стоял, склонившись над пультом управления, остальные сидели. Квета – рядом с Тумановым, Гога – напротив, чернобородый Казура как-то очень ненужно и одиноко сидел в стороне, тщетно пытаясь изобразить на лице вежливое равнодушие. Глеб занял свое место за пультом, бегло окинул товарищей взглядом и сразу понял: что-то произошло. Калантаров был слегка раздосадован, Туманов выглядел пристыженным и разозленным, Квета – смущенной, Гога – задумчиво-настороженным. Федот Казура ерзал в кресле, изнемогая от любопытства.

– Внимание! – тихо сказал Калантаров. – На случай гравифлаттера всем пристегнуть привязные ремни.

Зашевелились, пристегивая ремни. «Начальство раздражено», – подумал Глеб, перебрал в уме возможные неприятности, пожал плечами.

– Туманов и Брайнова открыли на малой тяге новый эффект, – не поднимая головы, проворчал Калантаров. – Занятный эффект. В начале цикла они наблюдали три четырехлучевые звезды, под конец – несколько больше. Сколько именно, никто из них не удосужился полюбопытствовать.

Глеб молчал. Было ясно, что сообщение шефа адресовано ему, однако он молчал, не спуская с Калантарова глаз, потому что не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь.

– И никакого перерасхода энергии, – добавил шеф.

– Эр-позитацию мы провели в режиме триста пятого эксперимента, – хмуро вставил Туманов. – А в триста пятом, мне помнится, перерасхода не было.

– Да, но не было и никакого эр-эффекта, – напомнил шеф. – Сегодня есть эффект, но нет перерасхода. – Насмешливо, зло посмотрел на Туманова. – Ощущаете разницу?

Туманов не ответил. Разговор не доставлял ему удовольствия – это было заметно.

– По-моему, звезд было девять, – неожиданно сообщил Тога. – Зрительная память у меня хорошая. Сначала три, потом девять.

– Это по-твоему, – сказал Калантаров. – Впрочем, я не теряю веру в счастливые времена, когда мы все же научимся смотреть на вещи и явления глазами ученых. Внимание! Всем приготовиться!

Калантаров выпрямился, оглядел присутствующих.

– Итак, – сказал он, – эксперимент триста девятый эпсилон-восемь по программе «Сатурн». Приступаем к выполнению параллельно сдвоенной транспозитации. ТР-передачу проводим в режиме триста пятого эпсилон-шесть. Вопросы есть?

– Есть! – встрепенулся Казура. – Скажите, это очень рискованно? Я имею в виду… э-э… для ТР-летчиков.

– Я понял. Да, в какой-то степени рискованно.

– Я полагал, что получу подробный инструктаж, – кисло произнес Казура. – На случай непредвиденных осложнений.

– Весь наш инструктаж состоит из одного-единственного пункта, – сказал Глеб. – Дышите глубже и старайтесь не прозевать чего-нибудь интересного.

– Еще вопросы?

Молчание.

– Вопросов нет, всем все ясно. – Калантаров пощелкал клавишами связи. – Дежурный, прошу связь с диспетчером энергетического обеспечения.

– Диспетчер системы энергетического обеспечения Воронин, – громко ответили скрытые в пультах тонфоны. – Здравствуй, Борис. У нас все готово, пять СЭСКов нацелены на «Зенит», ожидаем сигнал.

– Здравствуй, Владимир. Все остальные СЭСКи и Центральную энергостанцию Меркурия заявляю в резерв на ближайшие полчаса.

Воронин выдержал паузу. Осторожно спросил:

– Я не ослышался?

– Нет. Центральную и одиннадцать СЭСКов в резерв. Понял?

– Понял. Если я лишу энергии меркурианских потребителей на полчаса… Знаешь, что мне за это будет? Базы, рудники, космодромы, вакуум-станции!..

– На время экспериментов серии эпсилон-восемь ты просто обязан обеспечить требуемый резерв. Кстати, сейчас отчаливает «Мираж», и вы уж там постарайтесь не угодить в него энерголучами. У меня все. Дежурный, прошу связь с командной рубкой «Миража».

– Командир космического трампа «Мираж» АнтуанРене Бессон. Слушаю, шеф.

– Кораблю старт.

– Вас понял. Кораблю старт.

Задребезжал зуммер. Где-то внизу, в вакуум-створе, сработала автоматика, захлопнулись люки, тяжелые гермощиты перекрыли доступ в патерны; цилиндрическое тело корабля дрогнуло и сначала медленно, потом все быстрей и быстрей стало отваливать от причальной площадки, осветив теневую сторону астероида стартовыми огнями и пламенем маневровочных дюз.

– Антуан, – позвал Калантаров, – дай нам, пожалуйста, видеопанораму «Зенита».

Круглый светильник под куполом диспетчерской померк, на фоне черных стен проступило стереоизображение астероида. Это была слегка удлиненная, неправильной формы космическая глыба, облицованная сверкающими в солнечных лучах плитами жаростойкой стеклокерамики. Глыба медленно отплывала и по мере исполнения маневра «Миражем» плавно поворачивалась к наблюдателям «дневной» поверхностью. Освещенные желоба причальных площадок скрылись за линией горизонта, и в какой-то момент астероид стал очень похож на ограненный кубок, грубо сработанный из тяжелого обломка горного хрусталя. Над астероидом взошло непривычного вида созвездие крупных звезд. Это было созвездие космических энергостанций системы СЭСК.

Калантаров тронул клавиши дистанционного управления – сверкающая поверхность астероида покрылась черными бородавками энергоприемников.

– Достаточно, Антуан, спасибо, – сказал Калантаров.

Вспыхнул свет, изображение угасло. Шеф постоял, изучая узоры пультовых огоньков, кивнул операторам:

– Включайте сигнал общего действия.

На этажах станции завыла сирена. От СЭСКов протянулись к «Зениту» светящиеся в пространстве следы энергетических трасс, станция наполнилась гудением энергонакопителей. Вспыхнули титры световых команд, защелкали датчики времени, гравитронные шахты бесшумно переливали в ожелезненные недра астероида море искусственной тяжести – инженеры, диспетчеры и операторы групп ТР-запуска готовились к первому циклу транспозитации. Далеко внизу, на самом дне последнего яруса, застыли на когертонах ТР-летчики в полужестких скафандрах. А где-то возле Сатурна десятки глаз сотрудников станции «Дипстар» напряженно следили, как на шкалах квантовых синхротаймеров истекают последние секунды перед включением приемной установки. В вакуум-створах «Дипстара» ждали стартового сигнала космические катера.

– Ротанова, Алексеенко, доложите готовность, – распорядился шеф.

Голос Астры: «Готова».

Голос Валерия: «Готов».

– Внимание! – предупредил Калантаров. – Малая тяга. Пуск!

Глеб взял первый аккорд на клавиатуре пульта. Жужжание эритронов перешло в гораздо более высокий звуковой диапазон. Мягкий толчок. В межпультовом пространстве шахты вспух похожий на пленку мыльного пузыря мениск оптической реконверсии эр-поля. На поверхности «пузыря» проступило крупное, четкое, несколько деформированное по законам сферической геометрии изображение карандаша в металлическом корпусе с надписью «Радуга». Брови Калантарова взлетели вверх. Туманов взглядом дал Квете понять, что объясняться не собирается.

– Это я виновата,-торопливо призналась Квета. – Был толчок, и карандаш скатился…

Калантароа остановил ее жестом – на поверхности мениска, накладываясь на изображение карандаша, возникали и угасали четырехлучевые белые звезды. Одна за другой. Через равные промежутки времени. Звезд было три.

Глеб ошеломленно засмотрелся на звезды и пропустил момент включения противофазовых успокоителей. Поверхность мениска заколебалась от судорожных биений, напряженность поля стремительно возрастала. У Глеба взмокла спина. Он брал аккорд за аккордом, пытаясь стабилизировать положение, и это ему удалось. Однако серия резких толчков выдала его операторский промах.

Снова явились белые звезды. Одна за другой, через равные промежутки времени. Звезд было девять… «Тройка в квадрате!» – подумал Глеб.

Кроме Казуры, все были заняты в этот момент, и обмен мнениями, естественно, откладывался. На устрашающе высокой ноте звенели эритроны, вразноголосицу трещали цикадами зуммеры стартовых служб. Два коротких гудка – сигнал зарождения мощного импульса преобразования энергии, начало большого цикла. Возросла искусственная тяжесть, и прежде всего эту возросшую тяжесть уловили руки операторов – стало труднее работать на пультах.

Туманов, Квета и Гога ассистировали сегодня на редкость согласованно, Глеб обобщал усилия операторов, создавая сложную, но жизнеспособную, точную схему эр-позитации на основе заданного режима. Наконец последний аккорд – ТР-запуск по созданной схеме проконтролируют автоматы. Глеб откинулся в кресле, опустил свинцово-тяжелые руки на подлокотники.

Он почти физически ощущал, как под давлением стихии космических сил, разбуженных в камере транспозитации, неотвратимо прогибается пространство… Там, в этой камере, довольно быстро возникает нечто, называемое для удобства «гиперпространственным туннелем». Трудновообразимое нечто, скрытое для непосредственного восприятия абстрактной формой громоздких математических уравнений… Но все идет как надо, все идет хорошо. Если, конечно, не слишком тревожить себя феноменом белых звезд и смутным, нехорошим предчувствием. Скорее бы последняя команда: «Пуск!»

– Я прав, – нарушил молчание Гога. – Звезд было девять.

– Три, потом девять, – добавил Глеб. – Поздравляю. Мы открыли способ гиперпространственной видеосвязи.

– Тройка в квадрате… – пробормотал Туманов. – Это сигнал. И если это сигнал не с «Дипстара», я отказываюсь понимать…

– Нет, – сказал Глеб. – Это сигнал не с «Дипстара». Это скорее…

Глеб встретился глазами с Калантаровым, умолк. Нехорошее предчувствие мгновенно уступило место ясному ощущению чего-то непоправимого. У шефа было незнакомое и страшноватое лицо, глаза ввалились, подбородок окаменел. Огни индикаторов пульта освещали это лицо быстро переменными волнами оранжевого и пронзительно-голубого сияния.

– Это не видеосвязь, – жестко сказал Калантаров. – Вернее, не только видеосвязь. Это единственно мыслимый способ сверхдальней фокусировки эр-поля. И понял я это слишком поздно…

Он опустился в кресло.

– Если бы мог, я отменил бы транспозитацию.

Глеб подался вперед и замер, задержанный привязными ремнями.

– Почему нельзя отменить транспозитацию? – спросил Казура.

– Потому что высвободившаяся внутри защитного контура энергия превратит астероид в металлическую пыль, – пристально глядя на Калантарова, пояснил Гога. Он тоже почуял неладное.

Однако из шестерых присутствующих лишь Калантаров и Глеб были встревожены по-настоящему. Волны голубого огня захлестывали оранжевое сияние, звуковые сигнализаторы синхротаймеров отсчитывали последние секунды большого цикла. Калантаров и Глеб с непонятным для остальных напряжением ожидали момент включения стартовой тяги. Смотрели друг другу в глаза и, оцепенев от страха за людей, стоящих в камере на когертонах, ждали развязки. И ничего не могли изменить. «Неужели ничего нельзя придумать, шеф?!» Калантаров опустил глаза. Нет, конечно. Три ТР-установки

– «Зенит», «Дипстар» и чужая – работают в одном режиме. И всему виной карандаш, упущенный Кветой в блок эритронов. Вернее, его изображение, которым быстро воспользовались чужаки для точной фокусировки эр-поля. Слишком точной, судя по четкости изображения ответного, сигнала – белых звезд!..

Глеб лихорадочно перебирал в уме возможные последствия ТР-запуска. Очень мешала уверенность в том, что шеф вот так же лихорадочно пытается найти какой-то выход. И не находит… И может быть, не найдет. Из шестерых сейчас только двое могли попытаться найти какой-нибудь выход. Впрочем, из пятерых Казура не в счет. «Коллектив сужается и расширяется, шеф, коллектив пульсирует. Сейчас наш коллектив в состоянии коллапса. Я и вы, вы и я – всего двое, и на нас вся надежда. Думайте, шеф, думайте!..»

– Принимаем вызов, – сказал Калантаров. – Иного выхода нет. Пуск!

Иного выхода нет… Перед глазами возникло видение: монополярно вывернутый Клаус. Глеб взял аккорд, высвобождая энергию для стартовой тяги. Завыла сирена.

Голубые огни индикаторов пульта дрогнули и стали постепенно угасать, уступая место оранжевым. До боли в пальцах Глеб вцепился в подлокотники кресла. Всю жизнь мечтать о звездной транспозитации, и теперь, когда судьба мимоходом небрежно швыряет в руки эту фантастическую возможность, цепенеть от ужаса, бессильно ожидая катастрофы! Миры на ладонях…

Чудовищный толчок. Светильник под куполом съежился и угас, и словно раздвинулись в куполе вертикальные узкие заслонки, брызнув в затемненную диспетчерскую мертвенно-голубоватым светом. Глеб машинально поправил сползшие привязные ремни. Бледно светящийся мениск пульсировал. На первый взгляд пульсация была нормальной. Щелкали синхротаймеры, эритронов не было слышно – их надоедливый звон нормально сместился в диапазон ультразвуковых частот. Оранжевое пламя индикаторов тускнело. Через девять-десять секунд все будет ясно…

– Пять. Шесть. Семь!.. – четко скандировал Гога. – Восемь. Девять. Десять! Одиннадцать…

Над командным пультом в голубоватых сумерках выросла фигура Калантарова.

– Внимание, Воронин! Первая очередь энергорезерва… Пуск!

«Есть первая очередь!» – доложили тонфоны.

Ярко вспыхнуло оранжевое озерцо, осветив Калантарова снизу. «Борьба! – сообразил Глеб. – Схватка в гиперпространстве! Не дать захлебнуться стартовой тяге!» Глеб яростно подергал кисти дрожащих рук, наложил пальцы на клавиатуру.

– Пульсация возрастает, – бесстрастным голосом предупредил Туманов. – Выше нормы на две и четыре десятых.

Не дожидаясь команды, Глеб торопливо взял аккорд. Зашевелились фигуры операторов, окруженные странно искрящимися голубоватыми ореолами. Фигура Казуры оставалась недвижной и, словно в награду за это, была украшена двойным ореолом.

– Внимание! – резко сказал Калантаров. – Вторая очередь… Пуск!

Сильный толчок. Станция затрепетала от первого до последнего яруса, пронизанная мощными волнами гравифлаттера. Вверх-вниз, вверх-вниз, как на качелях. Глеб стиснул зубы. Взлет – невесомость, падение – кружится голова… Хуже всех приходилось шефу – он не успел пристегнуться ремнями и теперь, уцепившись за кресло, выделывал довольно сложные акробатические номера. Если сломаются подлокотники… Нет, кажется, все обошлось. Молодцы гравитроники – справились!

«Качели» замерли. Взъерошенный шеф снова стал к пульту, переключил командные клавиши.

– Пульсация в пределах нормы, – доложил Туманов.

– Пошла вторая минута стартовой тяги! – сдавленным голосом сообщил Гога.

– Напряженность эр-поля ослабевает, шеф, – сказал Глеб. – Я с трудом удерживаю фокусировку.

– Держать! Воронин, внимание! Дашь мне третью очередь по команде.

– Если выдержат ваши энергоприемники, – возразили тонфоны. – Вы берете на себя всю мощь меркурианской энергосистемы.

Калантаров сел, торопливо застегнул ремни. Слишком суетливо он это делал, рывками, и Глеб понимал его состояние. Они встретились взглядами, Калантаров сказал:

– Энергетики правы, я не знаю, как это будет. Но люди в гиперпространстве. Надо удержать фокусировку. Вся надежда на тебя. – Шеф согнутым пальцем надавил кнопку связи. – Воронин, внимание! Третья очередь. Пуск!

Мощный толчок и что-то похожее на отдаленный гул. В неуловимо краткий миг верх и низ поменялись местами – судорожно взмахнув руками, Глеб повис на ремнях над слабо светящейся чашей опрокинутого купола. Затем стремительный переворот – свинцовая тяжесть на плечи, и все вдруг поехало в сторону; ремни рывками врезались в тело, ослабевали, снова врезались, было больно и жутко – станцию трепала вторая волна тяжелого гравифлаттера. «Конец гравитронам!…» – подумал Глеб и, на секунду зажмурив глаза, заставил себя воспротивиться головокружению и попытался сосредоточиться. Вселенная сузилась до размеров пультовой клавиатуры, каждый клавиш – звездный рукав Галактики.

Это была тяжелая скоростная работа где-то на грани меркнущего сознания, работа в условиях, когда неистовая пляска гравитации в любое мгновение могла свести к нулю все усилия оператора. Цифры на пультовых табло то замирали, то начинали мелькать, сливаясь в запутанные серые клубки, и только быстрота реакции Глеба в сочетании с его даром интуитивно предугадывать все капризы эр-позитации помогла удерживать ТР-передатчик в стабильном режиме.

Внезапно в шахтном колодце раздался громкий хлопок. Показатели мощности стартовой тяги взлетели до величин невероятных и небывалых в практике прошлых экспериментов! Гравифлаттер прекратился, но Глеб не сразу это заметил. Зато он сразу заметил странную эволюцию мениска: призрачная «пленка» высоко вздулась большим продолговатым пузырем, осветила купол голубоватой зарницей и быстро пошла на спад. В последний момент перед исчезновением мениска Глеб увидел беспомощно запрокинутую голову обвисшего на ремнях шефа. И еще он успел увидеть, что за пультами работали двое – Туманов и Квета, а Гоги почему-то не было. Не было и Казуры. Потом Глеб уже ничего не видел, огромная тяжесть вдавила его в амортизаторы кресла, перед глазами вспыхнули зеленые круги. «Пошла энергия! – мелькнула мысль. – Вся пошла, без остатка, лавиной – последний импульс… выстрел в неизвестно куда…»

Тяжесть внезапно исчезла. Страшной силы толчок – вернее, страшной и неожиданной силы удар! Шахтный колодец откликнулся гулом… Нет, это даже не выстрел – это мощный энергетический залп.

Гул смолк, и наступила тишина. Было слышно, как в пультовом чреве разбилось что-то стеклянное. Глеб несколько секунд сидел с закрытыми глазами, ошеломленный тишиной и замирающим звоном осколков. Под куполом медленно наливался желтоватым сиянием круглый светильник. Кто-то плакал навзрыд. Глеб зашевелился, отстегивая ремни. В кресле напротив отстегивал ремни шеф.

Глеб для разминки дошел до Гогиного кресла, потрогал порванные ремни. Огляделся в поисках самого Гоги и только теперь обратил внимание, что все остальные звуки в диспетчерской заглушает неистовый плач. Плакала Квета. Рыдала по-детски откровенно, в полный голос, лицо в ладони, плечи и огненно-рыжая голова сильно вздрагивали. Туманов сидел неподвижно с совершенно белым лицом и смотрел почему-то на Глеба. Глеб постоял, не зная, что предпринять, и увидел, где лежит Гога. Гога шевельнул ногой, и это было хорошим признаком. Потом Глеб увидел Казуру. Вернее, увидел руки и ноги Каэуры, торчащие в разные стороны из-под поверженного кресла. Представитель техбюро пребывал в состоянии пугающей неподвижности…

Опираясь на локти, Гога сделал попытку привстать и, привалившись к стене плечами и затылком, замер. Глеб подошел и протянул ему руку. Гога, не шевелясь, спокойно смотрел на товарища.

– Ты что?.. – насторожился Глеб. – Не можешь подняться?

– Сначала его, – посоветовал Гога, кивнув на Казуру.

Ремни, которыми был пристегнут Казура, оказались прочнее замковых петель, крепивших его персональное кресло к пятачку, отведенному для наблюдений. Казуре повезло. Благодаря амортизаторам спинки, сидения и подлокотников представитель техбюро грохнулся в стену с комфортом, какой только можно было ему предоставить в подобных условиях.

Убедившись, что представитель был лишь слегка оглушен, Глеб помог ему встать на ноги и возвратился к Гоге.

– Нет, – сказал Гога, – оставь меня здесь. Понимаешь, кажется, я сломал ногу…

– Кажется? Или сломал?

– Врачи разберутся. Транспозитация удалась?

Глеб промолчал.

– Почему она плачет?

– Нервы, должно быть.

– А… Ну это ничего. Для разрядки… И вообще, шел бы ты к шефу. Я потерплю.

– Потерпишь?.. – усомнился Глеб.

– Конечно. Иди, иди!

Туманов сбросил с себя привязные ремни, встал и, сутулясь, молча побрел к выходу.

– Кирилл Всеволодович! – окликнул Калантаров.

Никакого внимания.

– Кир! – крикнул Глеб.

Туманов не обернулся. Глеб смотрел ему вслед, пока не захлопнулись створки двери. Казура все еще стоял там, где его поставили, и ошалело разглядывал полуоторванный рукав своего парадного пиджака. Шеф с треском переключил командные клавиши. Квета рыдала.

– Расстегните ее кто-нибудь!. – поморщился шеф.

Поскольку «кем-нибудь» здесь был сейчас только Глеб, он и поспешил выполнить распоряжение шефа.

Квета перестала плакать – судорожно всхлипывала, растирая мокрые от слез пальцы. Глеб машинально поискал в кармане носовой платок, не нашел и, бросив взгляд на приборные табло, медленно опустился в кресло Туманова…

– Воронин, как слышишь меня? – вполголоса спросил Калантаров.

– Связь появилась, – с облегчением произнесли тонфоны. – Ну как вы там? Я уже беспокоиться начал. Шубин тебя вызывал, тоже страшно обеспокоен.

– Соболезнования потом. Энергоприемники уцелели?

– Энергоприемники? Да у вас жаростойкая облицовка оплавилась! Понял?! Астероид вышибло на другую орбиту! Вы транспозитировали столько энергии, что мы уже потеряли веру в благополучный исход!..

– Понял. У меня все. Передай Шубину, пусть подождет. Связь временно прекращаю.

Калантаров подошел к Глебу, опустил руку ему на плечо, уставился на колонки цифр, застывших в окошечках пультовых табло. Он еще на что-то надеется, понял Глеб. Ну что ж, шеф, смотрите. Смотрите внимательно и крепче держитесь за мое плечо – это вам сейчас, наверное, пригодится.

Рука Калантарова вздрогнула.

– Дефект массы – сто десять килограммов, – сказал Глеб. И вяло удивился собственному спокойствию.

– Значит, Ротанова?..

– Да. Это ее масса… В скафандре, конечно. Валерий, судя по всему, прошел на «Дипстар» без осложнений.

Приблизился Казура. Поддергивая сползающий рукав, спросил:

– Летчики живы?

– Дифференциация массы, – рассеянно ответил Калантаров. Отстранив Казуру, обогнул угол пультового каре, сел в свое кресло, быстро нажал нужные клавиши: – Дежурный, соедините меня с диспетчером дальней связи Меркурия.

– Вы можете ответить, что случилось? – спросил Казура.

– Случилась межзвездная транспозитация, – устало ответил Глеб. – Неполная, правда, потому что общая масса Ротановой и Алексеенко локально дифференцировалась в гиперпространстве. Другими словами, Валерий финишировал на «Дипстаре», Астра… Астра неизвестно где.

Забыв про рукав, Казура ошеломленно переводил глаза с Глеба на Калантарова. Глеб увидел, что Квета уже хлопочет возле Гоги, негромко спросил:

– Хотите помочь?

– Конечно, – оживился Казура. – Что я должен сделать?

– У нас раненый. Предупредите врачей.

Казура бросился к выходу.

– Диспетчер дальней Меркурия, – сообщили тонфоны.

– Передача на «Дипстар», – сказал Калантаров. – Срочно: станцию немедленно задействовать на ТР-прием в режиме триста пятого эпсилон-шесть. Осуществлять непрерывное дежурство наблюдателей впредь до особого распоряжения. Возможный сигнал начала ТР-передачи – четырехлучевые белые звезды. Три, интервал, девять. Учитывая вероятность появления энергетического импульса высокой мощности, принять все возможные меры по безопасности. Калантаров. У меня все.

Шеф откинулся в кресле. Он предпочел бы сейчас побыть в одиночестве, однако нужно было что-то ответить на вопрошающий взгляд оператора, перед которым он почему-то чувствовал огромную вину, и это его угнетало.

– Ну вот, – произнес Калантаров, сжав кулаки. – Свершилось… Первый Контакт. Сам видишь, какой ценой…

– Вижу. Энергоприемники? Смонтируем новые. Гравитроны? Заменим. На неделю работы, от силы – на две. «Дипстар» задействован на постоянный прием. Что еще?

– Блажен, кто верует… – пробормотал Калантаров.

Глеб вскочил, постоял, не спуская напряженных глаз с Калантарова. Медленно сел.

– Нет, – сказал он, – она вернется. Если она не вернется, я стану врагом межзвездной транспозитации. Как Захаров. Или скорее стану энтузиастом ТР-перелетов, как Алексеенко… Она вернется, шеф. Непременно вернется. Иначе… – Глеб понизил голос почти до шепота, – иначе и я, шеф, и вы, и все мы – просто безмозглые черви. Мы взялись за то, к чему абсолютно не подготовлены!..

– Вот именно, – произнес Калантаров, разглядывая темные ряды погасших индикаторов. – Или враги, или энтузиасты. И никакого представления о самой сути Контакта. А что есть Контакт? Где база морально-этической и философской готовности воспринять Контакт в его сегодняшнем качестве? А в завтрашнем? А в послезавтрашнем? Ну, скажем, ты – одна из сторон межзвездного ТР-обмена. Здесь все понятно: человеческое любопытство, голубая детская мечта о дальних мирах, жажда познаний, – квинтэссенция природы гуманоида земного типа. Другая сторона межзвездного ТР-обмена – икс. Теперь на минуту допустим, что этот икс – негуманоид. Ну, скажем, разумная плесень или облако пыли, способное мыслить в каких-то специфических условиях своего мучительно загадочного бытия. Итак, это облако получает Астру в скафандре – кусочек органического вещества в неорганической упаковке. А мы получаем десяток-другой кубических километров пылевидной материи в упаковке из электромагнитных полей… Контакт? Конечно! Межзвездный обмен информацией и образцами. На высочайшем технологическом уровне! Захаров был прав, когда говорил, что звезды могут принести не только радость. А мы себя к иному и не готовили. Забрались на чердак Вселенной, самонадеянно полагая, что главное для нас – достигнуть звезд. Остальное, дескать, приложится… Ну что ж, посмотрим, насколько прав был старик.

– Шеф, – тихо сказал Глеб. – Человек, которого я люблю, затерялся в Пространстве… Туманов получил психическую травму. Гога отделался сотрясением мозга и переломом ноги, Казура – легким испугом. Но никто не обвиняет вас. Мы понимаем, что это только начало, но никто не посмеет обвинить вас и в будущем. Прав Захаров или не прав, но, уж если мы забрались на чердак Вселенной, вряд ли кто пожелает спуститься вниз по рецепту Захарова. Я, например, не намерен. А вы?

Калантаров молчал.

– Шеф, я жду ваших распоряжений.