Глава 17
МЫ СМОТРИМ В ПРОШЛОЕ
Жить на такой планете было бы нелегко. Когда мы поднялись утром, корабельные часы показывали восемь часов, а за иллюминатором смеркалось – снова начиналась короткая ночь. Пока мы завтракали, ночь миновала и наступило утро.
Яркие лучи осветили кают-компанию, и Алиса, взглянув на зеркальные цветы, стоявшие в вазах, сказала:
– Смотрите, меня уже нет.
В зеркалах, в которых вчера вечером отражалась Алиса, виднелась знакомая нам поляна, но на ней никого не было. Пока мы смотрели на зеркала, во всех цветах поляна померкла, наступили сумерки. Мы глядели в темные зеркала цветов, и я сказал:
– Это странные цветы – цветы-фотоаппараты.
В зеркалах начало светать. Мы даже забыли о завтраке. Никто не мог оторваться от удивительного зрелища. Не спеша, минута за минутой, цветы, оказывается, фотографировали все, что происходило на поляне. И теперь показывали нам.
– Интересно, сколько эти цветы живут? – размышлял вслух Полосков.
– Наверно, несколько дней, – ответил я. – Как и все цветы.
И тут мы увидели в зеркалах отражение зверька, похожего на зайца. Он выскочил из кустов и помчался к цветам. В зеркалах еще не рассвело и поэтому мы не сразу поняли, что же странного в его движениях.
– Да он же прыгает задом наперед! – воскликнула Алиса.
Зверек и на самом деле приближался к цветам задом наперед. А потом, постояв перед цветком, таким же странным образом вернулся в кусты.
– Испорченное кино, – засмеялась Алиса. – Сапожники! Смените ленту!
– Нет, – сказал Полосков. – Это не испорченное кино. Потому что эти цветы не просто зеркала, а зеркала фотографирующие. Они могут это делать, если на их зеркале все время нарастает слой за слоем. Тончайшие слои. Миллионы слоев. Только одно изображение закрепится в зеркале – его прикрывает следующий слой. И так далее. А когда цветок срезан, он не может дальше наращивать слои в зеркале, и они начинают слезать с него – слой за слоем. И мы видим то, что видело зеркало. Только наоборот. Как будто пленку отматывают назад. Ясно?
– Вполне возможно, – согласился я. – Очень интересный цветок. Но нам пора собираться. Пускай Полосков готовит к полету металлоразведчик, а я съезжу на вездеходе на ту поляну и поищу, нет ли вокруг нее следов погибшего корабля «Синяя чайка».
– Я с тобой, папа, – сказала Алиса. – И говоруна возьмем.
– Ладно.
Я пошел вниз готовить вездеход, а Алиса осталась в кают-компании. Ей интересно было смотреть кино наоборот.
– Алиса! – крикнул я, заводя машину. – Ты готова?
– Сейчас! – крикнула Алиса в ответ. – Одну минутку!
И тут же позвала меня:
– Папа, скорее сюда! Да скорее же! А то они уйдут.
Я в три прыжка взлетел по трапу и вбежал в кают-компанию. Алиса стояла у зеркал.
– Смотри, – сказала она, услышав, что я вошел.
Во всех зеркалах отражалась одна и та же картина: посреди поляны стояли два человека: толстяк в кожаном костюме и доктор Верховцев. За кустами был виден острый нос скоростного космического корабля.
Толстяк с Верховцевым о чем-то спорили. Потом задом наперед ушли.
– Они где-то здесь, – сказала Алиса. – Они не догадались, что цветы их выдадут.
– Похоже, что ты права, – ответил я. – Но почему? Почему?
– Что – почему?
– Наверно, они тоже не знают, где капитан. А то почему они гоняются за говоруном?
– А может, капитан у них в плену и они боятся, что об этом узнают? Они поймали капитана, посадили его в тюрьму, а говорун улетел. Вот они и боятся.
– Но зачем кому-то сажать капитана в тюрьму? Выдумщица ты, Алиса!
– И ты ничего не будешь делать? Пускай так все и остается?
– Нет, – ответил я. – Безделье – самое бездарное занятие.
Я потянулся к микрофону, нажал кнопку и сказал:
– Полосков, Зеленый, слушайте. Только сейчас на зеркале цветка мы с Алисой видели толстяка с Верховцевым. Это значит, что они были здесь по крайней мере за день до нас. Они прилетели на скоростном корабле. Что вы думаете по этому поводу? Перехожу на прием.
– Я думаю, что Второй капитан где-то на этой планете, – сказал Полосков.
– А я думаю, что нам лучше сейчас улететь отсюда, – сказал Зеленый. – Нас всего трое, и наш корабль не защищен от нападения. Мы должны немедленно лететь к населенной планете и оттуда связаться с Землей или Фиксом. Оттуда прилетит специальный корабль из Службы галактической безопасности. Они лучше нас справятся с неожиданностями.
Зеленый, конечно, говорил разумно. Но он всегда преувеличивает трудности и опасности. Поэтому я сказал:
– Пока что никто на нас не нападает. Хотя, конечно, мы должны принять меры защиты.
– Правильно, – согласился со мной Полосков. – Улетать так вот, сразу, мне не хочется. Сначала мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь Второму капитану.
– Правильно, – сказала Алиса.
– Даже удивительно! – сказал Зеленый. – Можно подумать, что я струсил. А я просто стараюсь быть разумным. На борту у нас ребенок и беззащитные звери. Может так получиться, что мы капитану не поможем и сами пострадаем. Но если капитан решает, что нам нужно остаться, я буду сражаться до последнего патрона.
– Ну, до этого, надеюсь, не дойдет, – ответил я. – Мы прилетели сюда для того, чтобы выяснить, не случилось ли беды с одним из капитанов. Мы ни на кого не собираемся нападать и ни с кем не хотим воевать.
– А я, кстати, не такой уж беззащитный ребенок, – сказала Алиса. – Поедем на поляну?
– Погоди, – сказал я. – Посмотрим еще в зеркала.
Но больше там ничего не происходило. Так ничего и не дождавшись, мы с Алисой все-таки взобрались в вездеход и объехали на нем окрестности поляны. Мы нашли только следы посадки корабля за холмами. Трава там была выжжена тормозными двигателями, и узкая тропинка вела сквозь кусты к поляне.
Мы вернулись к обеду и застали Зеленого в кают-компании. Он задумчиво стоял перед зеркальными цветами и тянул себя за рыжую бороду. В другой руке у него была вибробритва.
– Ты чего, Зеленый? – спросил я.
– Думаю, – ответил механик.
В зеркалах отражался тихий солнечный день.
– Я думаю, – продолжал Зеленый, – сколько живут эти цветы.
– Наверно, несколько дней, – сказал я.
– А вдруг им вовсе не несколько дней, а много лет? Вдруг они год за годом запоминают все, что происходит вокруг? Посмотри, какие толстые зеркала – сантиметров по шесть каждое. И очень плотные. А за два дня, пока стоят у нас, они не стали тоньше. Можно, Алиса, я произведу операцию над одним цветком?
– Давайте, – сказала Алиса, которая сразу сообразила, в чем дело.
Зеленый перенес один из цветков на стол в лабораторию, закрепил его зажимами и начал тонкую операцию.
– Я сниму сразу сантиметр, – сказал он.
– Погоди, – остановил я механика. – Начни с тонкого слоя: может быть, ничего и не получится.
Зеленый послушался меня и включил вибробритву. Индикатор, белый от любопытства, вышел из угла и подошел поближе, тихо переступая ногами-палочками. Кустики зашевелились в своей клетке – думали, что будут давать компот. Паук-ткач-троглодит перестал вязать шарф.
Тонкий слой, прозрачный, словно целлофановая пленка, отделился от зеркала. Зеленый осторожно снял его и положил на стол.
Несколько секунд зеркало оставалось темным, но в тот момент, когда я уже решил, что ничего не получилось, зеркало вдруг просветлело. Оно отражало на этот раз ветреный, пасмурный день.
– Все правильно! – сказала Алиса. – Поехали глубже в прошлое!
– Но как мы сможем считать дни? – подумал я вслух. – Ведь мы же не знаем, какой толщины слой одного дня.
Но Зеленый меня не слушал. Он поддел ножом край зеркала и приподнял сразу полсантиметра зеркальной поверхности. Слой отогнулся. Индикатор, от нетерпения меняя цвета, как светофор на оживленном перекрестке, не удержался, сунул длинный тонкий нос под руку Зеленому.
– Ну вот! – расстроился Зеленый. – Я не могу работать, если мне все мешают!
– Он нечаянно, – вступилась за индикатора Алиса. – Ему же интересно.
– Всем интересно, – сказал Зеленый. – Но я ни за что не ручаюсь.
– Продолжайте, – попросил я.
Зеленый осторожно снял слой.
– Как стекло в иллюминаторе, только гнется, – сказал он.
Мы все склонились над ставшим чуть тоньше темным зеркалом.
Понемногу оно прояснилось. Все та же поляна. Но только трава стала бурой, кусты осыпались, а оставшиеся листья пожелтели. Ни бабочек, ни пчел – тоскливо и мрачно. С пасмурного неба сыплет редкий снег, но не остается на земле, а медленно тает на травинках.
– Осень, – сказала Алиса.
– Осень, – согласился Зеленый. Он поднес к зеркалу лупу и сказал: – Обыкновенным глазом не видно, но очень интересно смотреть, как снежинки появляются на кустах и взлетают в небо.
Мы все по очереди посмотрели на снежинки-наоборот. Даже индикатор посмотрел и зашелся салатным цветом от удивления.
– Сколько времени с осени прошло? – спросил меня Зеленый.
– Сейчас лето, – ответил я. – Год здесь чуть больше четырнадцати земных месяцев. Значит, примерно наш год.
– Так, – сказал Зеленый и достал из шкафчика микрометр. – Теперь, – сказал он, – мы сможем точно сказать, сколько зеркалу лет и...
– ...и сколько нам нужно снять с него, чтобы увидеть поляну, какой она была четыре года назад, – закончила за него фразу Алиса.
– Сначала, – сказал Зеленый, – срежем с зеркала чуть поменьше четырех лет.
– Не много ли? – спросил я. – Ведь стоит срезать больше, и мы пропустим тот момент, когда здесь был Второй капитан.
– Пропустим – не страшно, – сказал Зеленый, отмечая толщину слоя, – у нас еще целый букет.
Пока он говорил, я краем глаза увидел, что алмазная черепашка быстренько топает к выходу из лаборатории. Проклятая непоседа опять выбралась из сейфа. Я хотел было догнать ее, но потом передумал – жаль было упустить тот момент, когда Зеленый снимет с зеркала четыре года.
– Как у вас дела? – спросил по рации Полосков, который все еще колдовал с металлоразведчиком.
– Все в порядке, – сказал я.
– Тогда я сам полечу на разведчике. Не хочу его одного отпускать. Что-то ненадежно он работает.
– Когда будешь искать «Синюю чайку», – предупредил я, – не забудь, что на планете может оказаться еще один корабль.
– Не забуду.
– Оставь линию связи включенной. Если что, сразу свяжись с нами.
– Помню.
– Может быть, к твоему возвращению у нас будет сюрприз.
– Отлично! Только я люблю хорошие сюрпризы. Плохих сюрпризов не выношу.
Полосков улетел. Слышно было, как зажужжал разведчик, поднимаясь в воздух.
– Готово, профессор, – сказал Зеленый. – Рискнем?
В третий раз Зеленый снял слой с зеркала. На этот раз такой толстый, что еле удержал его в руке. Лепестки цветка облетели, и на столе лежала лишь круглая, вогнутая, словно тарелка, середина цветка.
Она долго не хотела светлеть. Уж очень давно на нее не попадал свет.
А когда наконец показалось изображение, мы поняли, что поляна выглядит совсем не так, какой мы ее видели теперь. Круг посредине, поросший теперь травой, был голый, серый, словно бетонная крышка гигантского люка. Можно было даже разглядеть круглую щель, отделявшую крышку от окружающей земли.
– Видишь! – торжествовала Алиса. – Это правильная поляна!
– Теперь осторожно, – сказал я. – Главное – не срезать лишнего.
– Понимаю, – сказал Зеленый, – не маленький.
Но точно срезать не удалось. Пятнистный, светлый, почти прозрачный от нетерпения и жгучего любопытства индикатор в самый ответственный момент нечаянно подтолкнул Зеленого в локоть. Вибробритва скользнула по плоскости и врезалась глубоко внутрь. Зеркало раскололось и упало со стола на пол.
Индикатор от стыда уменьшился вдвое, почернел. Он хотел, чтобы его убили. Он метался по лаборатории, гладя палочками ножек разъяренного Зеленого, наконец бросился на пол и стал совсем черным.
– Не расстраивайся, – уговаривала несчастного индикатора Алиса. – С каждым может случиться. Мы знаем, что ты ни в чем не виноват.
Она обернулась к Зеленому, который все еще проклинал индикатора на чем свет стоит, и сказала:
– Зеленый, не надо, пожалуйста! Ведь индикаторы такие чувствительные, что он может от расстройства умереть.
– И в самом деле, – поддержал я ее, – у нас еще целый букет. Ты же сам говорил.
– Ладно, – согласился Зеленый. Он человек отходчивый и, в общем, не злой. – Жалко, сколько времени потеряли. Может, минута нам оставалась до того, как мы разгадаем тайну Второго капитана.
Индикатор, услышав это, съежился еще больше.
Во главе с Зеленым мы вернулись в кают-компанию. Индикатор плелся сзади, все еще почти черный, а вредные кустики вытягивали ветви, чтобы он споткнулся и упал.
Мы даже не успели войти в кают-компанию. Зеленый остановился в дверях и сказал только:
– Ах!
Я заглянул ему через плечо. Обе вазы были свалены на пол, а цветы разорваны, растоптаны, уничтожены какой-то злобной силой. Ни одного целого зеркала не осталось. Лепестки были разбросаны по всей комнате.
И вдобавок ко всему снова исчез говорун.
