8
"...В центре города, ничем не прикрытого с юго-запада, ветер свирепствовал. Влетев с широкого вольного простора на Центральную площадь, он бешено метался в поисках выхода, а затем стремительно нес волны колючего снега по улицам и прилегающим переулкам мимо института радиоэлектроники, дома Ученых, трибуны, верхнего гастронома и Учреждения. Прохожие, старательно отворачивая лица, закрывая их варежками и перчатками, сгорбившись бежали на работу. Не опоздать, да не поморозиться бы. Оглядываться по сторонам тут было некогда, так что никто и не удивился даже и не заметил, скорее всего, как со стороны Центральной площади по направлению к Учреждению двигался человек. Двигался себе и двигался. Эка невидаль! Человек был в сером слегка помятом костюме в мелкую клеточку, голубой нейлоновой рубашке, без галстука и в разношенных летних туфлях-плетенках. Телосложение человек имел если и не тщедушное, то уж во всяком случае очень поджарое, а выражение лица — добродушное и вроде бы даже лукавое.
Человек посмотрел на часы, свои, наручные, но шагу не прибавил, не спешил, видимо, или цель была близка. Человек прошел мимо верхнего гастронома, огромные окна которого замерзли снизу доверху, улыбнулся чему-то, чем дистанционно, телепатически ввел заведующую мясо-рыбным отделом в секундную панику, и, не останавливаясь, прошел дальше. Заведующая отделом отдала небывалое распоряжение выбросить на прилавок... Впрочем, это к делу совершенно не относится...
Человек дошел до массивных, деревянных с толстым стеклом дверей Учреждения и остановился, видимо, достигнув цели своей прогулки. Стекла дверей совершенно замерзли, ну не единой щелочки, но человек преспокойно рассмотрел через эту пустяковую, даже просто несуществующую для него преграду милиционера в холле у лестницы и человека в штатском у столика с телефоном. Поджарый мог преспокойно пройти через такую немудрящую, без особых ухищрений дверь, но решил не пугать милиционера и позвонил, нажав кнопку. Пиджак его при этом задрался, а за шиворот влетело порядочно снега, но худощавый даже не поморщился.
Из молочного магазина наискосок, сквозь специально оттаянный ртом глазок в толстом слое льда на стекле за человеком наблюдали. Вернее, наблюдали не за ним, а за тяжелой дверью Учреждения, надеясь не пропустить момент, когда она откроется. Обычно можно было ждать и у самих дверей, но в сегодняшний мороз и продирающий до костей ветер... Брр!
Человек сквозь замерзшее стекло видел, как милиционер снимает крючок, а из магазина наискосок сквозь оттаянный глазок видели, что человек этот собирается войти внутрь, следовательно, и им пора покидать предварительные позиции. Милиционер из гордости не стал спрашивать, кто это там рвется, потому что время уже приближалось к девяти, и вот-вот должны были нахлынуть и сами работники Учреждения, да, наверное, один из них, первый, уже и стоял на улице. Дверь отворилась, милиционер понял, что ошибся. Такие здесь не работают, но рвать ручку на себя было уже поздно, да и неловко как-то: человек вот раздетый стоит, замерзнет еще, а потом неприятности, то да се... А из молочного магазина уже скользнула цепочка людей, державшихся за руки, хотя никто им этого и не советовал. Сами догадались.
— Вы к кому? — на всякий случай строго спросил милиционер. — Еще рано...
— К Федору Михайловичу, — ответил тощий.
— Конечно... Мороз... Входите.. . Только здесь еще никого нет.
— Как это никого нет? — удивился человек в сером, чуть помятом костюме.
— Вот именно? — поддержали его подоспевшие с другой стороны улицы. Как это никого нет?
Милиционер был молод и не боялся нападения, даже вооруженного, поэтому он отступил в сторону и начал пропускать желающих, раза два проговорив при этом:
— Еще полторы минуты...
— Полторы минуты, а тут никого? — задал кто-то нехороший вопрос.
Милиционер и сам сегодня был несколько удивлен. Обычно в это время кто-нибудь из работников Учреждения да приходил. Уж не праздничный ли день сегодня? Милиционер напряг свою память: нет, совершенно точно, день был обычный, будничный, приемный. Милиционер постоял у двери еще немного, но здесь ему больше нечего было делать, и пошел на свой пост, на котором, впрочем, делать ему тоже было нечего. Вдруг сверху, с лестницы скатился, да еще чуть было не сбил его с ног начальник транспортного отдела Учреждения, что-то крикнул неразборчивое и получил сверху ответ. Да как же это, растерянно подумал милиционер, ведь не входил никто. А тут еще секретарь начальника отдела капитального строительства тяжело вывалился из своей приемной. Там, чуть дальше, тоже захлопали дверями. И на втором, да и на третьем этаже... Отовсюду доносились звуки, означавшие, что рабочий день в Учреждении начался. Все пришло в движение. Милиционер расстегнул было кобуру, но даже не взялся за рукоятку пистолета и снова застегнул ее. Никто, вроде, не буянил, не кричал, не рвался и даже не просил о помощи.
Человек в сером костюме поднялся на второй этаж и повернул направо, к приемной Главного распорядителя абсолютными фондами. Он шел уверенно, словно знал дорогу, намного обогнав цепочку людей, выпорхнувших из молочного магазина на противоположной стороне проспекта, да это и не удивительно, ведь он и в холл вошел первым, да и побойчее был, пошустрее, попробойнее.
Худощавый заглянул в открытую дверь приемной и ласково сказал:
— Здравствуйте, Машенька!
— Ах, — ответила секретарь Машенька и запахнула домашний халатик из розовых махровых полотенец. А вот прическа у нее на голове была в совершеннейшем порядке, модная, и красивая, очень идущая к ее востроносенькому, чуть припухлому личику. — Ах! — повторила Машенька. Даже халат не успела переодеть. Вечно в спешке.
— Это ничего, — успокоил ее посетитель. — Так даже лучше. По-семейному, по-домашнему.
— Вы так думаете? — недоверчиво спросила девушка.
— Я знаю это точно, — ответил человек. — Федор Михайлович занят?
— Федор Михайлович еще не приезжал, — сказала секретарь и на ее лице уже не было домашнего выражения, а появилось служебное, хоть и приветливое, а все же чуть с холодком, но уж точно — деловое.
Секретарь на всякий случай заглянула в кабинет своего начальника, двери которого оказались не опечатанными и не на замке, и ахнула в третий раз. Главный распорядитель сидел за своим рабочим столом и, видимо, старательно изучал какие-то деловые бумаги. Машенька попробовала захлопнуть дверь, которая, вдобавок, была с небольшим тамбуром, двойная, но у нее ничего не получилось. А тут еще во всю противоположную стену приемной, закрывая собой картину "Научные работники на заготовке сенажа" одного местного, но известного и в столице художника, появилось зеркало, ровнехонькое, без единой волны, новехонькое, и в нем отразился Федор Михайлович за своим рабочим столом, видимый теперь всем, кто уже вошел в приемную.
"Что же теперь будет?" — в ужасе подумала секретарь Машенька, толкая взбесившуюся дверь, и на всякий случай, для самооправдания сказала, громко, надрывно, со слезой, чуть ли не истерикой в голосе:
— Федора Михайловича нет. Он сегодня не принимает!
Но все вошедшие в приемную видели, что Федор Михайлович есть, но вот будет ли он принимать — это еще являлось вопросом.
— Мария Георгиевна! — вдруг позвал Главный распорядитель. — Начинайте прием. Только проследите, пожалуйста, чтобы сегодня было не более тысячи четырехсот сорока одного посетителя. Больше не успею, хоть разорвись.
— Ах! — в четвертый раз сказала Машенька, она же Мария Георгиевна, и побежала я столу за списком, поискала его среди каких-то листочков, потом опомнилась и взяла в руки переплетенную типографским способом тетрадь, на которой золотым тиснением значилось "Список посетителей на прием к Главному распорядителю абсолютными фондами на двадцать шестое ноября". Сам список состоял из листов пятидесяти с лишним,
— Федор, — вызвала секретарь уже твердым голосом, окончательно справившись с волнением.
— Это я, — отозвался худой.
— Тут только имя, — чуть озадаченно сказала Мария Георгиевна. Розовый халатик очень шел к ней.
— Вполне достаточно, — сказал Федор Приклонов.
— Я тоже так думаю, — согласилась Мария Георгиевнам. — Прошу вас в кабинет Федора Михайловича. — Она, оказывается, слегка картавила, но от этого казалась еще милее,
— Чем могу быть полезен? — спросил Главный распорядитель и, приподнявшись, протянул вошедшему сухую, но крепкую и мужественную ладонь. — Федор Михайлович Приклонов, — представился он.
— Федор, — сказал сухощавый, ну в точь похожий на Распорядителя, и пожал ему руку.
Рукопожатие первого посетителя понравилось Федору Михайловичу. В него как бы влилась непоколебимая уверенность, что сегодня он всенепременно сможет принять тысячу четыреста сорок одного посетителя.
— Так чем могу? — еще раз спросил Главный распорядитель.
— Прошу прощения. Просьба совершенно пустяковая. Не согласитесь ли вы надеть пиджак и галстук?
Это Федор проверял настройку.
— Ах да! — воскликнул Федор Михайловича. — Завертелся совершенно. Верите ли, даже галстук нет времени завязать. Все дела, вопросы, решения, совещания... Простите, а мы с вами раньше не встречались? Уж очень мне знакомо ваше лицо. Так и кажется, что видел вас неоднократно.
— Мы с вами раньше не встречались, — с нажимом ответил посетитель.
— Жаль, очень жаль.
А Федор тем временем вытащил откуда-то коричневый галстук, уже завязанный широким узлом, немного перегнулся через стол, но не сдвинул при этом с места ни одной важной бумаги, отвернул воротничок рубашки Федора Михайловича, нацепил галстук, затянул, но не туго, да и не слабо, а в самый раз, и снова расправил воротничок.
— Теперь хорошо, — сказал он.
— Чудесно, — согласился Федор Михайлович.
А Федор уже снимал с себя пиджак. Потом махнул им как мулетой перед мордой быка, проверяя реакцию, и вежливо, нисколько не принижая человеческого достоинства, опустил его на не слишком широкие плечи Федора Михайловича. Пиджак словно тут и сидел, даже цвет его изменился и стал темно-коричневым в мелкую полоску, в унисон с брюками.
— Премного, премного благодарен! — сказал, Федор Михайлович. — Будут ли еще какие просьбы?
— Я совершенно удовлетворен вашим решением, — сказал Федор, теперь .уже без пиджака. — Спасибо! До свиданья!
— Наша святая обязанность... — бросил ему вслед Главный распорядитель. — Да! Одну минуточку!
Федор остановился в дверях.
— Будьте добры! Сколько будет тысяча четыреста сорок один, ну, скажем, с учетом выходных и праздников, на двести пятьдесят?
— Триста шестьдесят тысяч двести пятьдесят человек, — мгновенно ответил Федор.
— Значит, за год успею охватить всех, — удовлетворенно сказал Федор Михайлович. — Всего хорошего! Мария Георгиевна, прошу следующего.
Система была настроена согласно пунктам технического задания, и работала нормально.
В кабинет вошла гражданка.
Федор пересек приемную, наполненную оживленными и жизнерадостными людьми, точно знающими, что сегодня они обязательно добьются того, за чем безуспешна ходили от одного месяца до нескольких лет.
А в коридоре на Федоре снова оказался тот же чудесный серый пиджак фабрики "Таежница". Тот же, да, наверное, не совсем, потому что, и с Федора Михайловича эта часть одежды не исчезла,
Федор стоял в коридоре, но слышал и видел все, что происходило на трех этажах, во всех кабинетах, и приемных.
— Слушаю Вас, — сказал Федор Михайлович гражданке.
Гражданка объяснила ситуацию с жилплощадью, в которой она оказалась. Но, странное дело, говорила спокойно, не плакала, словно просто пришла к соседке поболтать о том, о сем.
— Один момент, — сказал Федор Михайлович и сразу же нашел нужную папку с делами. — Алевтина Сидоровна Сидоренко? Вам выделена квартира в восьмидесяти— квартирном доме, второй подъезд, второй этаж, сорок четыре квадратных метра. Вам ордер сейчас или подождете до обеда?
— Хм... Ордер! Да что я с ордером делать стану? В доме-то этом еще и потолков нету. И когда еще будут...
— Не может быть! — заволновался Федор Михайлович. — Его должны были сдать три дня назад! Сейчас проверим. — Федор Михайлович схватил трубку телефона, соединяющего его с заведующим отделом жилищного строительства. Никифоров?
Федор щекотнул Никифорова за пятку, тот хихикнул, ойкнул и оказался в кабинете Главного распорядителя.
— Что там с домом на Восьмилинейной?
Никифоров пожевал губами.
— Так... Значит, правда? Не сдали? А акт о приемке подписали!
Никифоров тяжело вздохнул.
— Ясно, Лично о вас, Никифоров, поговорим позже. А сейчас немедленно изыщите возможности и примите меры по устранению недоделок... Я думаю, должность Главного снегоочистителя города вам больше подходит.
Федор Михайлович никогда не называл своих подчиненных на "ты".
Никифоров радостно засмеялся, хлопнул себя ладонью по лбу, сказал:
— Сегодня все сделаем. А новому повышению очень рад!
И за две минуты, прямо по телефону на всех стройках города организовал бригады, работающие по подрядному методу строительства, да так умело все у него получилось, что когда создавалась последняя, первая уже действительно, безо всякого обмана и очковтирательства заканчивала дом на Восьмилинейной.
Гражданка Сидоренко хотела было подождать до обеда, но Федор Михайлович чуть ли не насильно вручил ей ордер на новую квартиру, сказав:
— Тут случай совершенно ясный. Живите на здоровье!
Гражданка взяла ордер, но ей при этом было как-то неудобно. А за дверями приемной ее уже ждал курьер транспортного отдела с подписанной всеми, кому положено, заявкой на грузовой автомобиль для перевозки имущества Алевтины Сидоровны Сидоренко со старой квартиры на новую.
Дело с гражданкой Сидоренко заняло у Главного распорядителя семь минут, и это его озадачило, потому что такими темпами всю тысячачетырехсотсорокаодновую очередь принять было невозможно. Еще с минуту Федор Михайлович Приклонов искал выход из создавшегося положения, потом вскочил, подбежав к огромным настенным часам без боя, чтобы не отвлекали, перевел стрелку на семь минут и пятьдесят секунд назад. Кто это ему подсказал, выяснить невозможно. Но не лишено основания предположение, что он дошел до всего сам.
Не останавливаясь на достигнутом уплотнении рабочего времени, Главный распорядитель пошел значительно дальше. Выяснив у Марии Георгиевны, сколько человек явилось на прием по квартирному вопросу, а таких оказалось ровно пятьсот четырнадцать с поло... нет, нет, без половины, не считая ста семидесяти пяти претендующих на расширение, Федор Михайлович тут же раздал всем ордера, пожав каждому оквартиренному руку, и подсчитал в уме, что на сегодняшний день осталось еще две тысячи пятьсот незаселенных квартир. Правда, шестьдесят процентов должны были быть распределены по заводам и другим организациям, десять — для военнослужащих, но тридцать процентов, то есть, семьсот пятьдесят квартир все-таки в наличии имелось, а это был неплохой задел для работы на завтра, даже если подрядные бригады устроят себе передышку. Нельзя же было все время работать такими стремительными темпами. Никифоров, телепатически уловив безмолвный вопрос Федора Михайловича, немедленно заверил, что бригады, работающие по подрядному методу, не подведут. И это было чистой правдой даже в условиях зверского холода и сошедшего с ума ветра.
Столь быстро расправившись со значительной частью дел, Главный распорядитель абсолютными фондами довольно потер руки и начал принимать следующих посетителей.
И каких тут только не было вопросов! И с детскими садами и яслями, и с прорванной канализацией и трубами отопления. Один гражданин пришел даже с жалобой на родильный дом имени Николая Александровича Семашко, и Федор Михайлович тут же удовлетворил его просьбу, хотя сам даже не успел вникнуть в суть дела. Да и не обязательно это было — вникать. Главное, чтобы человек ушел удовлетворенным, окрыленным успехом, радостным.
Федор Михайлович не спешил, но делал все быстро, расторопно. Мария Георгиевна едва успевала помечать птичками фамилии людей, входящих и тут же выходящих из кабинета. Три внезапно возникшие на своих местах машинистки ласково касались пальцами клавиш пишущих машинок и не отказывались печатать с неразборчивого текста. Руководители отделов, успевшие умыться и причесаться, звонили по телефону, принимали решения и граждан с просьбами, в коридорах не было никакой беготни, нужные лица возникали в кресле напротив, даже не выходя из своего кабинета, и тотчас же корректно исчезали, когда надобность в них проходила, с тем, чтобы появиться за своим рабочим столом.
В зале заседаний крутили "Сибирь на экране" для тех, кто мог потерять здесь хотя бы десять минут своего драгоценного времени. Из ресторана доставляли беляши с мясом и пиво "Омагниченное". Все это раздавалось бесплатно, только бы, не дай Бог!, кто-нибудь не остался недовольным. Лекторы общества "Знание" проводили индивидуальные беседы о вреде алкоголя и даже отвечали на вопрос: почему в городе продают лишь одну водку? В Старотайгинск, где гастролировал Венский балет на льду, дали телеграмму-молнию с просьбой немедленно выехать в Фомск для выступления в холле Учреждения. А под полом уже устанавливали холодильные машины и вот-вот должна была начаться заливка искусственного льда.
Гигантская машина Учреждения работала с грохотом, все-таки слишком много здесь было колес, колесиков и винтиков. Федор метался по этажам с масленкой, стараясь не допустить назревавшей где-нибудь остановки. Тут подлить масла, там протереть ветошью, здесь пощекотать под мышкой, повязать коричневый галстук с широким узлом, да еще и не удавить при этом, там накинуть на плечи пиджак в мелкий рубчик или полоску, здесь подвинтить, там отпустить, ослабить пружины, проверить надежность рычагов управления, приободрить какой-нибудь винтик, отполировать его головку, полукруглую, круглую или вовсе впотай, расцепить зубья, садануть пад зад маховику, чтобы крутился как следует, проверить, достаточно ли поступает в систему энергии, нет ли где утечки налево, да и направо тоже.
Словом, крутился Федор как угорелый. Уж и пуговицу на воротничке оторвало, и лацкан пиджака где-то зацепило, и колени брюк лоснились от масла. Вроде все нормально, но не мешает проверить еще раз. Так. Так. Все так. Теперь ажур. Можно и перекурить, вздохнуть свободнее, отдышаться.
Ну и работенка!
Федор бросился на улицу немного поостыть. Тридцать градусов мороза, может, чуть больше. Хорошо! Прохладно. Ветерок обдувает.
Над входом в Учреждение уже повесили новую вывеску: "Вечный двигатель для удовлетворения все возрастающих нужд населения". В приемное отверстие машины втекала очередь понурых, замерзших граждан, а из выходного отверстия выплескивалась радостная волна отогретых материальным теплом и отеческой заботой людей, бодро волокущих на своих плечах кто трехкомнатную квартиру, кто детские ясли, кто штамп на прописку, а один так даже тащил теплотрассу, отремонтированную, можно сказать, созданную заново из отличных труб нужного диаметра и теплоизолирующего материала, с кирпичной кладкой и бетонными перекрытиями, с траншеей и самим переулком Подгорным, кажется. Тут и не разглядишь толком, так быстро гражданин все уволок. Кто-то тащил в студенческую столовую "Дружба" коровью тушу, которая заунывно тянула: "Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья". А впрочем, слов из-за воя ветра почти нельзя было разобрать, хотя мелодия была та самая.
Заработала машина, удовлетворенно сказал сам себе Федор и подставил разгоряченное лицо встречному ветру.
А чуть поодаль в каком-то мальчишеском пальтишке, шапке с надорванным ухом и еще неразношенных ботинках местной фабрики стоял писатель Федор Михайлович Приклонов. Стоял и не решался подойти к другому Федору Михайловичу Приклонову, чтобы спросить, как там третий Федор Михайлович Приклонов?
А потом повернулся и, неуклюже переступая ногами, иногда морщась, пошел на завод..."