Книга: Спираль времени. Гость из бездны
Назад: Глава третья
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГОСТЬ ИЗ БЕЗДНЫ
4
Не было на Земле человека, который не ждал бы прилета экипажа “Ленина”. Вся Земля готовилась встретить первых победителей Большого Космоса. Их имена, вошедшие в учебники истории, были хорошо известны всем. Эти люди были легендарны.
Но с самым большим нетерпением, несомненно, ждал их Волгин С момента, когда Люций сообщил о возвращении людей, покинувших Землю в двадцать первом веке, — “в начале второго века коммунистической эры”, как сказал он, — Волгин потерял покой. Он считал не дни, а часы. Космонавты должны были ступить на Землю двадцать третьего сентября рано утром на центральном космодроме, расположенном в бывшей пустыне Сахаре Волгин устремился туда двадцать первого.
Его буквально сжигало нетерпение. Увидеть, обнять, почувствовать близость людей, родившихся в одну эпоху с ним, говорящих с ним на одном языке, — ни о чем другом он не мог думать.
Разница в “возрасте” не смущала Волгина. Он был прапредком вернувшимся космонавтам, но воспринимал их как современников.
Иначе и не могло быть. В сравнении с людьми тридцать девятого века они были почти одногодками.
Имена, отчества, фамилии, профессии и краткие биографии каждого из двенадцати космонавтов Волгин уже знал наизусть. Самый молодой из них, Всеволод Крижевский, родился через девяносто восемь лет после рождения Волгина. В книге, которую достал ему Люций, были портреты Второва, Котова, Озерова и Станиславской. Волгин часами всматривался в их черты Это были люди во всем подобные ему самому. Они так же отличались от теперешних людей, как отличался Волгин.
Остальные члены экипажа “Ленина” были сняты группой. Эта фотография выцвела от времени, рассмотреть лица было трудно Но тс четыре снимка сохранились хороню. Волгин попросил переснять эти портреты — книгу надо было возвратить в архив Его просьбу выполнили немедля. И четыре карточки бережно хранились им.
Он уже любил этих людей, пришедших к нему, чтобы разделить его одиночество. Теперь он больше не один. У него есть товарищи, которые поймут его всегда и во всем.
Волгин был счастлив.
Известие о возвращении на Землю космолета “Ленин” придало в тот самый день, в который он намеревался покинуть Ленинград и продолжить путешествие по Земле. Теперь об этом не могло быть и речи Космонавты, находящиеся сейчас на Ганимеде, безусловно, захотят познакомиться с переменами, происшедшими на Земле за время их полета, они сделают это вместе с Волгиным.
Люций советовал отправиться на космодром двадцать третьего утром. Арелет доставил бы их туда за полтора часа. Но Волгин настоял на вылете двадцать первого, мотивируя свое желание тем, что хочет увидеть новую Сахару, осмотреть ее спокойно, не торопясь.
Впрочем, слово “Сахара” произносил только он один. Это название давно было забыто.
В действительности Волгина почти не интересовала бывшая великая пустыня. Ни о чем, кроме предстоявшей встречи с современниками, он не мог думать. Его влекло на космодром мучительное нетерпение.
Люций отправлялся в Африку вместе с ними. Хотя он был занят очень серьезной работой, но Совет науки и Совет техники должны были в полном составе встретить вернувшихся космонавтов Это давно уже стало традицией. На космодроме соберутся все выдающиеся ученые Земли. Только двое из них — Мунций и еще один археолог — отсутствовали.
С Волгиным летели также Сергей, Мэри и Владилен.
Утром в день отлета Сергей прилетел к дому на пятнадцатиместном арелете.
— Почему такой большой? — удивился Волгин.
— Потому что космонавты, безусловно, не захотят расстаться с тобой, — осветил Люций. — Мне сообщили, что они очень взволнованы и обрадованы предстоящим свиданием. Не меньше, чем ты сам Из них больше половины уроженцы Ленинграда. Ты их встретишь и сам доставишь сюда.
— Этот дом слишком мал.
— Для вас приготовят другой.
Волгина не удивили эти слова Он уже привык, что переменить дом было совсем просто. Свой вопрос он задал машинально.
В каждом населенном пункте было больше зданий, чем необходимо. Изобилие являлось характерной чертой эпохи.
Хотя мысли Волгина были всецело заняты людьми, которых ему предстояло вскоре увидеть, он все же не мог не заинтересоваться тем, что открылось его глазам на месте, где когда-то находилась Сахара.
Когда арелет на небольшой высоте медленно полетел от берега Средиземного моря в глубь материка, Волгин, не отрываясь, с возрастающим удивлением осматривал местность
Он знал, что перед ним Сахара, но трудно было поверить этому.
Пустыня бесследно исчезла. Густой тропический лес заменил собой бесплодные пески. Темно-зеленый ковер расстилался внизу без конца и края.
Еще в двадцатом веке люди орошали пустыни, перерезая их каналами. Здесь не было каналов. Арелет пролетал над реками, настоящими широкими реками. Откуда взялись они здесь?…
Большие города с современными зданиями, обилие арелетов, высокие мачты всепланетной энергетической системы — все было таким же, как и в центре Европы. Сахара превратилась в густо населенную цветущую страну.
В полной мере смог оценить Волгин могущество человека, сумевшего так разительно изменить величайшую пустыню на Земле.
— Это производит сильное впечатление, — сказал он. — Больше всего меня поражают реки. Откуда берут они свое начало?
— Из внутренних морей, — ответила Мэри, сидевшая рядом с ним. — В Африке много искусственных водоемов. Уровень воды в них поддерживается тем, что сюда направляют ненужные дождевые осадки. Излишки стекают в Средиземное морс, Атлантический и Индийский океаны.
— Этих излишков, видимо, очень много, — заметил Волгин. — Реки широки и полноводны.
— В атмосфере всегда много влаги. Особенно в экваториальной полосе.
— Ты был здесь когда-нибудь раньше? — спросил Владилен
— Нет, но я много раз видел пустыню на фотографиях и на экранах кино. Поразительная перемена!
— Мне всегда было жаль, — вздохнул Владилен, — что не осталось ни кусочка пустыни. Ведь здесь находилась родина моих предков.
— А существуют еще арабские народы?
— Конечно. Но они мало отличаются теперь от всех других. Я говорю, конечно, о белой расе. А если говорить об условиях жизни, то они одинаковы на всей Земле. Я много читал о жизни моих предков, — продолжал Владилен, как показалось Волгину, с грустью, — кочевников пустыни, с их верблюдами и горячими конями Романтика этой жизни исчезла навсегда.
— Хотел бы я видеть тебя на коне, в белом бурнусе, — засмеялся Волгин.
Владилен не ответил
“Как силен, однако, голос крови”, — подумал Волгин.
— Ты подчеркнул, что говоришь о белой расе, — сказал он, — Значит ли это, что черная и желтая сохранились?
— А разве могло произойти иначе за такое сравнительно короткое время, — ответил за Владилена Люций. — Людей смешанной крови становится все больше и больше, но полное исчезновение рас — дело будущего. Настанет время, когда все население Земли будет единым по типу, но, по-моему, очень не скоро. Я посоветовал бы тебе ознакомиться с коренным населением Африки, Юго-Восточной Азии. Всюду ты увидишь одинаковую цивилизацию, но легко заметишь отличную от Европы и Америки древнюю культуру. У нас сейчас один народ, но бывшие национальные различия очень заметны. Культуры разобщенных ранее народов постепенно сливаются, однако этот процесс еще далек от завершения.
— Мой вопрос, вероятно, покажется наивным, — сказал Волгин. — Мне хочется знать, среди членов Советов науки и техники есть представители, скажем, черной расы?
— Теперешний председатель Совета техники — негр, — ответил Люций.
— Эти председатели избираются на определенное время?
— В Совете техники — да. Это необходимо для стройности хода всех инженерных работ на планете. Но у нас, в Совете науки, председатель избирается на каждом заседании.
— Плохо я еще знаю вашу жизнь, — заметил Волгин. Люций улыбнулся.
На небольшой скорости они летели над Сахарой около трех часов. Наконец, на горизонте показался город Космоград — цель их пути.
Волгин видел уже много современных городов и привык к их внешнему виду. Дома не тянулись вверх, они были, как правило, невысоки и располагались на больших площадях. Тем удивительней был вид Космограда.
Огромное кольцо небоскребов окружало ровное гладкое поле, сплошь покрытое чем-то вроде асфальта. Это поле и было космодромом, где приземлялись звездолеты дальних рейсов. Каждый дом был высотой метров четыреста или пятьсот. Казалось, что будь на небе облака, крыши этих домов должны были скрываться в них.
Странная и необычная архитектура Нельзя было определить сколько этажей имеет то или иное здание. Окон, в обычном понимании, здесь не было. Чередовались полосы стекла и металла, иногда расположенные горизонтально, иногда вертикально. Назначение этих полос трудно было понять Некоторые дома были совершенно прозрачны, другие, наоборот, выглядели сплошной массой, как одно целое. Два или три были прозрачны внизу и непрозрачны в верхней своей части, что создавало странное впечатление половины здания, парящего в воздухе. Всюду поднимались тонкие мачты, вершины которых находились так высоко, что их не было видно. Волгин решил, что это мачты для межпланетной связи.
— Какой странный город! — сказал он.
— Да, он не совсем обычен, — согласилась Мэри. — Космоград выстроен очень давно. Тогда считали, что командиры космолетов должны издалека видеть место посадки.
— Не совсем так, Мэри, — сказал Люций. — Была другая причина Потом я расскажу тебе, в чем дело, — прибавил он, обращаясь к Волгину, — и ты поймешь, почему город именно такой. Архитектура Космограда не земная.
— Как это не земная? — Люций кивнул головой.
— Это так, — сказал он — Но мы уже прилетели. Отложим разговор до более удобного времени.
Арелет опустился на крышу одного из домов. Она оказалась огромной площадкой, на которой уже стояло несколько других арелетов
— Этот дом, — пояснил Сергей, — один из филиалов института космонавтики Они просили, чтобы ты остановился здесь Не возражаешь?
— Конечно, нет…
Прилетевших встретили четыре человека. Один из них был пожилым, трос совсем молоды Они поздоровались с Волгиным совершенно так же, как и с его спутниками, — приветливо и без всяких проявлений любопытства.
Гостей провели в предназначенные для них комнаты, находившиеся на самом верхнем этаже. Это тоже было признаком внимания: не нужно было далеко идти или подниматься в лифте, чтобы добраться до своего арелета.
Еще подлетая к этому дому, Волгин обратил внимание на отсутствие окон в верхней его части. Но внутри вес оказалось залитым солнечным светом.
В ленинградском доме часть стены, примыкавшей к полу, всегда оставалась непрозрачной. Здесь было иначе. Вся стена, от пола до потолка, казалось, не существовала вовсе. При всем желании ее нельзя было увидеть
Оставшись один, Волгин подошел к этой “стене”. Было такое впечатление, что он очутился на краю площадки, висящей на высоте полукилометра над землей Неприятное чувство головокружения заставило его тотчас же отойти назад.
Он протянул руку и дотронулся до невидимой поверхности Стена была тут и надежно отделяла его от бездны.
Волгин обратил внимание, что не ощущает африканской жары. В комнате было даже прохладно Очевидно, стекло или что-то, из чего была сделана стена, не пропускало тепловых лучей солнца.
Волгину была уже хорошо знакома биотехника его нового века. Он без труда заставил стену немного потемнеть. И снова проявилась разница между этим домом и тем, в котором он жил в Ленинграде. Там стена темнела вся сразу, здесь золотистая пелена стала медленно подниматься от пола Когда она затянула стену до высоты одного метра, Волгин остановил процесс.
Теперь комната имела более привычный вид.
Он внимательно осмотрел обстановку
“Архитектура зданий Космограда не земная”, — сказал ему Люций
Очевидно, это относилось не только к архитектуре, но и к внутреннему убранству дома Пол, потолок, стены (кроме наружной) были не такими, к каким привык Волгин Казалось, что они сделаны из губчатой массы, плотной и упругой. Пол заметно пружинил. Он напоминал очень толстый ковер Цвет потолка и стен был совершенно одинаков — бледно-желтый. Пол темно-серый.
“Некрасиво!” — подумал Волгин.
Меблировка была, в общем, такая же, как и везде, но каждый предмет имел непривычные глазу очертания. Столы, кресла, постель — все было каким-то другим, чуждым. От всего веяло иными представлениями о красоте и удобстве. Причудливо изломанные линии резали глаз, расцветка выглядела слишком яркой, сочетание красок было неприятным.
“Да, — сказал Волгин самому себе, — все это явно не земное. Но чье же?”
Он знал, что в Солнечной системе нет планет, населенных высокоразвитыми существами. Значит, это копия обстановки какого-то иного мира, находившегося в иной планетной системе.
Самый факт связи с другим человечеством уже не мог удивить Волгина. Но для чего понадобилось строить Космоград по типу городов иного мира, этого он не понимал.
Ему вспомнились слова Мунция, что археологическая находка на Марсе могла остаться там не от времени первых межпланетных полетов, а от еще более давнего времени. Мунций посоветовал тогда прочесть об этом книгу (Волгин забыл ее название), но он так и не собрался это сделать.
“Расспрошу Люция, — решил Волгин. — Тем более, что он обещал объяснить, почему Космоград не земной город”.
Но прошло совсем немного времени, и Волгин забыл о Космограде, о находке на Марсе и обо всем на свете. Люций сообщил ему, что экипаж “Ленина” прилетает на Землю не двадцать третьего, как думали раньше, а завтра — двадцать второго.
— Они добились сокращения срока карантина на один день, — сказал Люций. — Видимо, их нетерпение очень велико. Я думаю, — прибавил он, улыбаясь, — что тут играет большую роль твое присутствие.
— Значит, они прилетают?… — взволнованно спросил Волгин.
— Завтра, в десять часов утра.
— А как же встречающие? Успеют они собраться?
— Конечно! Сегодня к вечеру все будут здесь, — Люций внимательно посмотрел на “сына”. — Ты должен спать эту ночь как всегда.
— Боюсь, что мне не удастся заснуть, — сказал Волгин.
— Об этом я сам позабочусь.
Остаток дня прошел для Волгина как в тумане. Он не мог потом вспомнить, что делал, с кем говорил.
Вечером, в обычный час отхода ко сну, к нему в комнату зашел Люций.
— Ложись! — сказал он.
— Все равно я не засну, — попытался возразить Волгин. Люций улыбнулся. Когда Волгин разделся и лег, он положил свою тонкую руку на его лоб. Несколько секунд Волгин чувствовал приятное ощущение тепла. Казалось, что в тело проникает слабый ток. Потом он заснул и проспал крепко, без сновидений, до восьми часов утра.
Медицина знала надежные средства, совсем не похожие на снотворные снадобья двадцатого века.
Проснулся Волгин бодрым и свежим. В комнате было полутемно. Наружная стена, сплошь затянутая темно-золотой пеленой, почти не пропускала света. Очевидно, это сделал, уходя, Люций.
Волгин сразу вспомнил, что ожидает его сегодня, и вскочил.
Телеоф сообщил ему, что до прилета корабля с Ганимеда еще два часа. Волгин быстро оделся. Туалетная комната помещалась рядом, и в ней он увидел все тот же аппарат для волнового облучения, видимо доставленный сюда ночью. Люций раз навсегда потребовал, чтобы ни один день не проходил без этой непонятной Волгину процедуры.
Умывание, пять минут у аппарата (он ничего не чувствовал при этом) — и Волгин был готов.
Он подошел к “окну”.
Золотая пелена опустилась, открыв Космоград, залитый солнечным светом. Волгин искренне обрадовался, увидев безоблачное небо. Он совершенно забыл, что оно и не могло быть другим, когда люди управляли погодой по своему желанию.
Далеко внизу расстилалась панорама гигантского поля космодрома. Волгину показалось, что он различает множество красных точек. С высоты они сливались, образуя широкий круг.
У него мелькнула мысль о знаменах. Их не было в эту эпоху, но разве не могли люди украсить ракетодром красными флагами в честь вернувшихся космонавтов? Наверное, так и было.
Волгин прошел в комнату Владилена, помещавшуюся рядом.
Молодой астроном уже встал и был одет.
— Пойдем завтракать, — сказал он, как только увидел Волгина. — Мэри ждет нас.
— А где Люций?
— Он давно уже внизу.
— Почему же меня не разбудили?
— Люций сказал, что ты проснешься сам, и не велел тебя беспокоить.
— А если бы я проспал?
— Нет, этого не могло случиться
— Нет ли известий с корабля?
— Есть. Они уже близко и прибудут без опоздания. Тебе радиограмма от экипажа “Ленина”.
— Где она?
— У Люция.
Мягкая настойчивость Мэри заставила Волгина проглотить завтрак, хотя у него совершенно не было аппетита.
Впрочем, Владилен и Мэри тоже заметно волновались.
Они опустились на поле космодрома в маленьком арелете, который нашли на крыше рядом со своим.
— Но, может быть, этот арелет принадлежит кому-нибудь? — спросил Волгин.
— Нет, он приготовлен для тебя.
Владилен всегда отвечал так, как будто он сам и Мэри вообще Нс шли в счет. Волгина вначале смущала эта манера, потом он привык к ней и лишь улыбался.
Они только потому нашли Люция в густой толпе, что тот сам их окликнул.
Рядом с Люцием Волгин увидел Ио, который приветствовал его с обычной своей сдержанностью.
— Познакомься, Дмитрий, — сказал Люций, указывая на человека с загорелым, монгольского типа лицом. — Это Носи, тот, которому ты в значительной степени обязан своим воскрешением
“Так вот он каков!” — подумал Волгин.
Иоси горячо пожал его руку.
— Я давно стремился увидеть вас, — сказал Иоси — Рад, что это случилось сейчас, в столь приятный для вас день.
— И я рад видеть вас, — ответил ему Волгин почти машинально.
Все его мысли были заняты приближавшимся к Земле кораблем. Он даже не обратил внимания на людей, стоявших кругом, хотя мог легко догадаться, что это члены Советов науки и техники, то есть величайшие ученые Земли.
Волгин осмотрелся.
Поле космодрома действительно было украшено красными флагами. Но он не увидел ничего похожего на трибуну, которая, по его понятиям, должна была здесь находиться. Неужели не будет митинга?…
Не было ни портретов, ни лозунгов. Группа ученых, среди которых он сейчас находился, стояла немного впереди огромного кольца зрителей, и только.
“Слишком просто, — подумал Волгин. — Совсем нет торжественности, которой заслуживает подобное событие. Боюсь, что космонавты не поймут этого”.
Но вслух он ничего не сказал.
— Чуть не забыл! — обратился к нему Люций. — Вот радиограмма, адресованная тебе.
Волгин схватил листок.
“Дорогой Дмитрий, — прочел он, — твое присутствие среди людей, встречающих нас, доставляет нам всем такую радость, которую трудно выразить словами. Больше, чем встречи с Землей, мы ожидаем счастья увидеть тебя. Считаем минуты. Подойди к нам первым, мы все просим тебя об этом. От имени экипажа космолета “Ленин” — Игорь Второв”.
Телеграмма была переведена на современный язык, но в каждом слове звучало для Волгина знакомое, родное, привычное Люди тридцать девятого века не говорили так.
Волгин несколько раз перечел краткий текст.
Когда он поднял глаза, полные слез, то увидел, что все, кто стоял возле него, смотрят вверх.
— Они прилетели на тридцать восемь минут раньше срока, — сказал кто-то позади Волгина.
Над космодромом, высоко в небе, что-то длинное и узкое нестерпимо блестело в лучах солнца.
Межпланетный корабль плавно и быстро приближался к Земле.

Глава четвертая

1
“Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели”.
Так сказал в самом начале двадцатого века христианской эры великий основоположник звездоплавания Константин Эдуардович Циолковский.
Это было сказано в то время, когда самая мысль о полете за атмосферу Земли казалась фантастикой, когда многие ученые вообще не верили в возможность преодолеть силу земного тяготения, когда влекущие слова “межпланетный полет” звучали как волшебная сказка.
Но Циолковский не только сказал: “Это возможно!”, он нашел и указал людям путь в Космос.
Пророческие слова ученого начали претворяться в жизнь даже скорее, чем мог думать он сам.
Прошло два десятилетия со дня смерти Циолковского, а в небо уже взлетели первые искусственные спутники.
Штурм Космоса начался!
Никто не мог предполагать, что этот штурм пойдет такими стремительными темпами, как это случилось на самом деле.
Всего через три с половиной года после запуска первого небольшого шара с четырьмя штырями антенн, который навеки вошел в сознание как символ величайшей победы, за атмосферу вырвался корабль “Восток” с человеком на борту. Это произошло 12 апреля 44 года, и этот день стал началом новой, космической, эры в истории человечества.
Люди вышли из колыбели!..”
Волгин опустил книгу на колени.
— Только подумать, — прошептал он, — что все это произошло не так уж много времени спустя после моей смерти. Сорок четвертый год! Это соответствует тысяча девятьсот шестьдесят первому, по нашему старому счислению. Я мог бы дожить до этих дней
Книга называлась “Пятая планета”. Это была та самая книга которую давно уже рекомендовал прочесть Мунций. Волгин взялся за нес после того, как ему пришлось быть переводчиком на объединенном заседании Советов науки и техники, на котором Второв сделал доклад о результатах полета “Ленина”.
Многое из того, что говорил командир космолета, осталось непонятным Волгину. Его любопытство возбудило слово “Фаэтон”, неоднократно упоминавшееся в докладе. А когда председатель в ответ на заявление Второва об отсутствии Фаэтона в планетной системе Беги сказал, что на Земле уже знают об этом, Волгин подумал: “Пора, наконец, ознакомиться с историей вопроса”.
Как и всегда, стоило только Волгину сказать, что ему нужна такая-то книга, как она была ему доставлена.
Экипажу “Ленина” предстояло еще несколько дней провести в Совете науки. После первого общего доклада, сделанного Второвым, участники экспедиции должны были ознакомить ученых более подробно, каждый по своей специальности. Услуг Волгина при этом не требовалось — были доставлены переводчики-автоматы.
Волгин вернулся в Ленинград и в ожидании возвращения своих новых друзей взялся за “Пятую планету”.
“…. Вскоре после первого полета человека в Космос, — продолжал читать Волгин, — люди увидели своими глазами вечно недоступную взору сторону Луны, несколько лет назад, правда, сфотографированную автоматической межпланетной станцией.
Люди быстро учились “ходить” в Космосе.
Настал день, когда от Земли оторвался корабль с экипажем в четыре человека, устремившийся к Венере и Марсу.
Он достиг Венеры и проник под облачный покров, скрывавший от астрономов поверхность планеты, — еще одна тайна была открыта.
Исследователи тогда не опустились на Венеру. Мощность двигателей и запасы горючего не позволяли этого. Космонавты устремились к Марсу.
И перед учеными встала непостижимая загадка.
На Марсе нашли скудную растительность. Было ясно, что высокоорганизованная жизнь не развилась на планете, бедной теплом и светом. Все говорило о том, что Марс должен быть необитаем.
Но на нем оказалось два вида животных.
Тщетно ломали голову биологи. Наличие двух видов животных — только двух, без малейшего признака каких-либо других — противоречило законам развития жизни на небесных телах.
Единственное объяснение заключалось в том, что животные Марса появились на нем извне. Но такое предположение было еще большей загадкой.
Тайна разъяснилась во время второго большого космического рейса — на планету Венера.
На этот раз звездолет был значительно больше и мощнее первого, и на нем летело не четыре человека, а двенадцать. Их целью было опуститься на Венеру и, насколько возможно, разгадать загадки “сестры Земли”.
Уже в пути, во время промежуточной остановки на одном из астероидов, орбита которого проходила близко от орбит Земли и Венеры, было сделано сенсационное открытие. В одном из ущелий безжизненной, безусловно, никогда не обитаемой малой планеты обнаружили гранитные фигуры, установленные руками разумных существ.
Никто тогда не понял, что открыто первое звено великой тайны.
Так было получено первое доказательство существования разума не только на Земле, но и вне ее.
Второе звено было найдено на Венере.
Много открытий, неожиданных и грандиозных, ожидало исследователей. Богатая флора на материке, жизнь и глубинах океана и, наконец, разумные обитатели “сестры Земли”, стоявшие, правда, на низкой ступени развития, но обладавшие разумом, способным к дальнейшей эволюции.
Но это было не все.
В густом лесу, на берегу горного озера, был найден… космический корабль!
Три гигантских кольца, вложенных друг в друга, пересекались поперечной трубой. Эти кольца также представляли собой трубы. Диаметр наружного кольца достигал двухсот метров. В центре находилось ядро необыкновенной формы. Корабль был сделан из металла, неизвестного на Земле.
Было очевидно, что звездолет (в том, что это именно звездолет, не приходилось сомневаться) появился здесь очень давно. Тысячелетние деревья росли снаружи и внутри колец. Многие из этих Деревьев выросли из-под корабля, изгибаясь по поверхности труб, видимо, необычайно прочных.
Откуда же он прилетел? Где была родина его экипажа? Почему, достигнув Венеры, космонавты не улетели с нес?
Все эти вопросы встали перед учеными во всем своем огромном значении.
Двое членов экспедиции проникли внутрь чужого корабля: секрет входа удалось разгадать.
В то время наука Земли только начинала изучать необъятные возможности, заключенные в биотоках человеческого мозга Техническое использование этой силы, которая теперь проникла во все области техники, тогда еще не выходило дальше создания искусственных конечностей и простейших автоматов, управляемых мозговыми импульсами.
Корабль фаэтонцев (о том, что этот корабль принадлежал обитателям пятой планеты, узнали очень скоро) был насыщен техникой биотоков, настолько развитой, что мы можем сравнить се с нашей, современной.
Но Мельников и Второв сперва не догадывались об этом…”
Мельников и Второв!
“Те же фамилии, — подумал Волгин, — как у двух членов экипажа “Ленин”. Что это, совпадение, или Игорь Захарович и Мария Александровна родственники первых космонавтов?”
“… Люки корабля открывались перед ними как будто сами собой, стенки корабля становились прозрачными и теряли прозрачность с разумной целесообразностью, свет загорался и потухал, когда это было нужно. Точно кто-то невидимый, внимательно следящий за ними, вел двух людей, осторожно и уверенно, по отсекам, заполненным неизвестными механизмами.
Даже сейчас, в наш век, можно поражаться тому, что двигатели корабля, все приборы и механизмы сохранились в полной исправности в течение тысячелетий. Звездолет фаэтонцев, хозяева которого давно умерли, был жив и готов к полету. Люди Земли считали его мертвым, а он только спал.
И люди разбудили корабль.
Можем ли мы осудить их за неосторожность? Нет, они были достаточно осторожны. А любознательность — свойство любого разумного существа.
Борис Мельников и Геннадий Второв хорошо понимали, что перед ними техника, основ которой они не знают. Исследуя корабль, они попали в помещение, где находился пульт управления. Могло ли прийти им в голову, что и здесь все основано на биотоках, на импульсах строго дисциплинированной мысли?
Спустя много веков, рассматривая все, что случилось тогда, мы должны прийти к выводу, что это было неизбежно. Ни Мельников, ни Егоров никогда не встречались раньше с биотехникой, знали о ней только понаслышке.
И кажущийся невероятным факт, что оба они остались живы и невредимы, до сих пор восхищает нас, как яркое доказательство силы и могущества человеческого разума.
Мы не знаем подробностей — рассказа об этом событии самих его героев не сохранилось Мы можем только предполагать.
Видимо, очутившись перед пультом, назначения которого они сразу не поняли, оба исследователя стали его рассматривать. Один из них сел в кресло перед пультом. Мы знаем теперь, что управление кораблем приводилось в действие только тогда, когда кто-нибудь садился в это кресло. Но ведь они этого не знали.
Биоток сопровождает каждый активный импульс мозга. Он возникает независимо от воли человека. И каждое “желание” создает биоток определенной частоты и силы.
Почему у Мельникова или Второва возникло желание “поднять” корабль, мы не знаем. Возможно, что это произошло в результате соответствующего разговора. Как бы то ни было, но корабль фаэтонцев действительно поднялся и улетел с Венеры.
Два человека очутились в межпланетном пространстве, на корабле, которым они не умели управлять, вернее сказать, на корабле, которым они не должны были уметь управлять.
Гибель казалась неизбежной. Если бы они поддались чувству безнадежности, отчаяния, то погибли бы. Но произошло другое.
Взлет корабля с Венеры, все, что произошло перед этим взлетом, Мельников и Второв подвергли тщательному анализу и догадались, как управляется корабль.
Звездолет экспедиции ринулся, конечно, в погоню за улетевшим “фаэтонцем”. Экипаж земного корабля не мог не попытаться спасти своих товарищей. И оба корабля встретились в пространстве между Венерой и Землей.
Здесь была допущена ошибка. Она извинительна, если вспомнить, что космические полеты еще не были привычны людям. Сознавая, как нужен этот чужой звездолет для науки Земли, космонавты не рискнули вести его прямо на Землю, а решили, для получения навыка в приземлении, посадить его предварительно на небесное тело с меньшей силой тяготения. Они избрали для этого Цереру — астероид.
Ошибка была в том, что никто не подумал о запасах энергии, оставшейся в звездолете фаэтонцев. А эта энергия уже истощалась. Достигнув Цереры, “фаэтонец” отказался служить дальше.
В наше время техника овладела антигравитацией, и нашим космическим кораблям не приходится опасаться нехватки энергии. Отсюда мы можем сделать вывод, что наука фаэтонцев к моменту постройки кольцевого корабля еще не достигла нашего современного уровня. Но она была на полторы тысячи лет впереди науки и техники двадцатого века христианской эры.
И, несмотря на такой разрыв, люди сумели научиться управлять фаэтонским кораблем!
Оказавшиеся на Церере в окончательно “умершем” корабле люди были спасены другим звездолетом. А фаэтонский так и остался на этой малой планете. Здесь и стоит он — такой же несокрушимый, каким нашли его на Венере.
Гравитационные силы еще не были покорены в то время. Доставить кольцевой звездолет на Землю не представлялось никакой возможности, а когда такая возможность представилась, не имело уже смысла делать это. Ничего, что могло бы послужить на пользу науке Земли, ничего неизвестного и загадочного на фаэтонском корабле уже не было” .
2
На этом кончилось предисловие к книге. На Волгина оно произвело большое впечатление. В его время, которое даже ему самому казалось у лес седой стариной, люди уверенно совершали полеты по Солнечной системе. Что же удивительного в том, что сейчас они чувствуют себя в ней как дома? Так и должно быть.
Загадка слова “Фаэтон”, которое он часто слышал в докладе Второва, разъяснялась. Было ясно, что экспедиция на “Ленине” имела целью найти эту планету, установить связь с се обитателями. Но почему эти поиски производились возле Беги? Почему космонавты не знали, а на Земле знали, что Фаэтона нет больше на том месте, где его искали? И почему, наконец, пятая планета Солнечной системы оказалась у другой звезды? Как она очутилась там и куда исчезла? На эти вопросы можно было получить ответ из дальнейшего содержания книги.
Но Волгин не торопился возобновить чтение. Прочитав вступление, он задумался. Знание им современного языка было еще не настолько полным, чтобы без затруднений читать любую книгу. Он видел, что следующие страницы испещрены математическими формулами и схемами, в которых ему трудно будет разобраться. Не лучше ли заменить чтение беседой с кем-нибудь из космонавтов? Например, с Мельниковой.
Волгин улыбнулся при этой мысли. Разговор о Фаэтоне — прекрасный предлог!
Из двенадцати своих современников, так неожиданно явившихся к нему из бездны Вселенной, с одной только Мельниковой у Волгина не установилось простых и дружеских отношений, она одна тревожила и волновала его каждый раз, когда он ее видел. В ее присутствии Волгиным овладевали воспоминания о прошлом.
Это происходило потому, что Мельникова напоминала погибшую жену Волгина — Ирину. Сходство между ними поразило его еще в Космограде, когда он, выполняя просьбу космонавтов, первым встретил их по выходе из корабля.
Сперва он не заметил ее, Мельникова скромно держалась позади. Его порывисто обнял и долго не отпускал от себя Виктор Озеров. Потом его обнимали Второв, Котов, Станиславская…
И вдруг он увидел… в первый момент ему показалось, что Иру!
Она была без шлема, и золотистые волосы рассыпались по ее плечам. На Волгина смотрели черные глаза под черными бровями.
Ни у кого, кроме Иры, не встречал Волгин такого сочетания.
Он впился в нес глазами, взволнованный, с сильно бьющимся сердцем, не понимая, что перед ним — реальность или галлюцинация, вызванная встречей с современниками, от которых повеяло на него далеким прошлым.
Но это продолжалось только одну минуту.
Ирина была высокого роста, тонкая и гибкая. Мельникова — значительно ниже, полнее. Черты ее лица ничем не напоминали Ирину. Только цвет глаз и волос были те же.
И по странной случайности выражение ее лица в тот момент очень напоминало лицо Ирины, каким изобразил его художник на портрете, висевшем в комнате Волгина в Ленинграде.
Это заметил не только Волгин. Люций, Владилен и Мэри вздрогнули, увидя этот оживший портрет, и поняли причину волнения Дмитрия, которое всем бросилось в глаза.
Мельникова заметно обиделась, не понимая, почему он не обнял ее, как всех других, а поздоровался с ней сухо и сдержанно.
Только на следующий день, уже в Ленинграде, Волгин объяснил причину своей “холодности”.
“Мне очень жаль”, — сказала Мария Александровна.
И между ними так и осталась отчужденность.
Правда, только со стороны Мельниковой. Волгин же, несмотря на то, что ее присутствие возбуждало воспоминания, постоянно ощущал настоятельную потребность видеть эту женщину. Находясь в се обществе, он испытывал почти то же чувство, которое появлялось при взгляде на портрет.
Мельникова напоминала Ирину! Для Волгина этого было достаточно.
Он вспомнил момент, когда Мария Александровна увидела портрет. По ее выразительному лицу прошла словно тень сожаления и печали.
“Правда, мне очень жаль”, — сказала она еще раз и протянула Волгину руку, тонкую, но сильную, как у мужчины.
Он понял, что она знает, как ему тяжело, и жалеет его от всего сердца. И если бы не сам Волгин, искавший се общества, они виделись бы редко. Мельникова явно избегала Волгина, пользуясь для этого любым предлогом. Она подружилась с Мэри и часто исчезала с ней на весь день.
Зато остальные космонавты, особенно Виктор Озеров, казалось, не могли наглядеться на Волгина и готовы были проводить с ним дни и ночи.
Они часами говорили о жизни в двадцатом и двадцать первом веках, вспоминали события, которые для одного были будущим, а для других прошлым, но произошли при их первой, как будто совместной, жизни. Подобно Волгину, космонавты называли свою теперешнюю жизнь второй жизнью.
Современный мир, равно незнакомый им всем, в эти первые дни был совершенно забыт. Они наслаждались обществом друг друга и погрузились в хорошо знакомое. Было решено, что после того как результаты экспедиции будут переданы в руки ученых, космонавты вместе с Волгиным отправятся в поездку по Земле, которую он прервал ради них.
Волгин уже начал учить своих друзей современному языку.
Федоров рассказал ему о психической болезни Озерова. Присутствие Волгина послужило неплохим лекарством, но врач советовал сойтись ближе. Волгину нетрудно было исполнить этот совет.
Он предложил Виктору поселиться с ним в одной комнате, и тот встретил это предложение с восторгом. В первый же вечер, оставшись наедине, они рассказали друг другу всю свою жизнь. Этим было положено начало дружбы.
Виктор признался, что любит Ксению Станиславскую.
— А она? — спросил Волгин.
— Не обращает на меня никакого внимания.
Волгин улыбнулся. За короткое время пребывания с космонавтами он успел присмотреться к ним. Он заметил, что Ксения Николаевна отличает Озерова от остальных. Это было вне всяких сомнений. Волгин несколько раз перехватывал се взгляды, направленные в сторону Виктора, и был убежден, что его новый друг ошибается, говоря, что Станиславская равнодушна к нему.
Но о своих наблюдениях Волгин промолчал. Говорить об этом не стоило. Все выяснится само собой, когда придет время.
Старая, но вечно юная история. Так было всегда. Века ничего не изменили.
Волгин вспомнил о своих наблюдениях над отношениями Владилена и Мэри. Что Владилен влюблен, стало ему давно ясно. Сильный волевой человек на его глазах, как мальчик, робел перед любимой девушкой и, конечно, был убежден, что Мэри его не любит.
“Любовь, дружба, взаимная симпатия и антипатия, — думал Волгин, — вес это никогда не исчезнет, всегда будет играть свою роль в жизни любого общества. И каждый человек, когда придет его час, будет испытывать тс же чувства, что и его предки. И Озеров, и Владилен ведут себя совершенно одинаково, хотя и принадлежат к разным векам. Но интересно, как решена сейчас проблема семьи? Я не знаю, потому что вообще ничего не знаю и не вижу. Нет, хватит одиночества, пора, давно пора погрузиться в общую жизнь человечества”.
Теперь Волгину было легче осуществить свое намерение. Он не один. Рядом двенадцать верных друзей, которые воспринимают все новое так же, как и он, с которыми он может делиться сомнениями, всегда получить от них поддержку в тяжелую минуту и которые во всем поймут его.
Мысли Волгина вернулись к последним дням.
Люций был прав: космонавты не пожелали расстаться с Волгиным и попросили его взять их с собой и в его арелете доставить в Ленинград. Второв, Мельникова, Котов, Федоров и оба астронома были уроженцами Ленинграда. Остальные согласились сопровождать их в этот город и только йотом посетить Москву, Киев, Варшаву. Все эти города сохранились и носили тс же названия, что и раньше.
Опасаясь управлять арелетом таких больших размеров совершенно самостоятельно, Волгин попросил Владилена лететь с ними.
— Чего ты боишься? — спросил Владилен. — Большой или маленький, арелет управляется одинаково и одинаково безопасен.
Но Волгин настоял, и Владилен согласился. Пятнадцатое место в машине заняла Мэри, которую пригласила Мельникова. Они обе почувствовали симпатию друг к другу при первой же встрече.
Волгину интересно было наблюдать впечатление, которое производила новая техника на людей, так же как и он сам, очутившихся в мире далекого будущего.
Космонавты тоже не имели понятия о достижениях науки и техники за протекшее на Земле время и по сравнению с современными людьми были подобны несмышленому ребенку. Но они вели себя иначе, чем Волгин. Второв, Котов, Озеров засыпали Владилена вопросами, которые Волгину приходилось переводить, так же как и ответы. Слушая этот разговор, он понял, что сам допустил большую ошибку, опасаясь показаться “дикарем”. Космонавты не боялись этого. Они, если можно так сказать, выставляли напоказ свою “неграмотность”. Чувствовалось, что они и не помышляют изучать современную жизнь в уединении, прежде чем окунуться в нее, как это делал Волгин. Они прямо “брали быка за рога”.
Ответы Владилена позволили Волгину гораздо лучше и глубже понять устройство арелета и принцип управления им, хотя он был знаком с этой машиной уже несколько месяцев, а не один час, как астронавты.
А когда Котов неожиданно попросил уступить ему место водителя и повел арелет нисколько не хуже Волгина, заставляя машину опускаться и подниматься снова, Волгин окончательно убедился, что избранный им путь был неправильным.
“Что ж, — думал он, — лучше поздно, чем никогда. Больше я не буду стесняться”.
Вильсон и Кривоносой заинтересовались карманным телеофом. И, к удивлению Волгина, ни Владилен, ни Мэри не смогли ответить на их вопросы.
— Все знать невозможно, — заметил Михаил Филиппович. — Обратимся к специалистам.
В Ленинграде их ожидал приготовленный для них дом. “Дворец!” — сказал Кривоносов. Этот дом, в два этажа, помещался на улице имени Ирины Волгиной.
Совпадение фамилий не ускользнуло от внимания Второва; и он спросил — случайно ли это?
Волгину пришлось вкратце рассказать о своей жене. Сочувственное молчание послужило ему ответом.
Потом Второв сказал:
— И вы, и ваша жена заслужили бессмертие. Это должно утешать вас.
— Я живу, — ответил Волгин, — а Ирина…
Второв не нашел, что ответить. Озеров обнял Волгина.
Первые два дня поток вопросов обрушивался на Владилена, Мэри, Сергея. Космонавты хотели узнать и понять вес сейчас же, немедленно. Они не хотели ждать.
Спрашивали и Волгина.
— Странно! — сказал Котов, когда выяснилось, что Волгин так мало знает окружающее. — Что вы делали все это время?
Озеров пришел на помощь своему другу.
— Ты забываешь, — сказал он, — что Дмитрий перенес тяжелую операцию. Кроме того, он бывший юрист и не знаком даже современной ему техникой.
— Не в этом дело, — возразил Волгин. — Просто я выбрал неверную линию поведения. Вы показали мне, как надо было вести себя.
Подобно Волгину, космонавты целые дни проводили в Октябрьском парке. Но и здесь они вели себя совсем иначе, напоминая своим поведением иностранных туристов. Расспрашивая обо всем, интересуясь всем, они обращались к любому встречному, вели долгие беседы, затрагивавшие все стороны жизни. Волей-неволей участвуя в этих беседах, так как без него собеседники не поняли бы друг друга, Волгин в два дня узнал больше, чем за все предыдущие месяцы.
Ему было неловко и даже стыдно. Замкнуться в себе, встречать все новое и незнакомое с внешним безразличием казалось ему теперь глупостью.
“Потеряно столько времени, — думал он. — Откуда взялась у меня эта странная робость?”
Он рассказал обо всем Озерову.
— Мне кажется, что это было естественно, — ответил Виктор. — Ты был один. Это много значит. И еще мне кажется, что прийти в мир таким путем, как случилось с тобой… это не могло не повлиять на психику. Мы — другое дело. Никто из нас не умирал, мы продолжаем жить. Здесь огромная разница.
— А ты не боишься жить в одной комнате с бывшим покойником? — пошутил Волгин.
Во время одной из прогулок по парку Станиславская спросила Владилена о метрополитене. Владилен не смог ей ответить, но человек, проходивший мимо, услышал вопрос и подошел к ним.
— Я хорошо знаю историю транспорта, — сказал он. — Если вы хотите, я могу рассказать вам.
— Конечно, хотим! — ответил Волгин.
Он сам не знал ничего о Ленинградском метрополитене, который ко дню его смерти еще не был открыт.
Они узнали, что подземный транспорт бурно развивался вплоть До середины двадцать первого века. Линии метрополитена вдоль и поперек избороздили город, захватывая все его пригороды. Но то, что в одном веке кажется удобным, воспринимается иначе в Другом. Подземному и наземному транспорту все труднее было конкурировать с воздушным. В третьем веке коммунистической эРы появление арелетов в личном пользовании каждого человека нанесло последний удар устаревшим способам передвижения.
— А туннели? — спросила Ксения. — Ведь они строились в Расчете на века. Волгин перевел вопрос.
— Туннели сохранились до сих пор, так же как и станции. Метрополитен действует. Он полностью автоматизирован и служит для переброски грузов.
— Надо будет осмотреть его, — сказал Второв. — Интересно какие станции были построены после нашего отлета.
Но совершить подземную экскурсию тогда не удалось. А потом космонавты улетели на заседание Совета
Вернувшись в Ленинград раньше своих друзей, Волгин засел дома. Ему не хотелось без них осматривать что бы то ни было. Еще два дня — и космонавты вернутся.
Почти машинально Волгин снова взялся за книгу.
3
“… Отчего погиб Фаэтон?
Орбита планеты проходила там, где сейчас находится первый пояс астероидов. Астрономы давно предполагали, что между Марсом и Юпитером была когда-то пятая крупная планета и назвали ее Фаэтоном. (Сами фаэтонцы называли ее “Диайна”). Было высказано предположение, что пояс астероидов образовался в результате гибели Фаэтона. Это оказалось правильным.
Больше того. Ученые правильно поняли и причину гибели Фаэтона.
Небесные тела движутся прямолинейно и равномерно, с постоянной скоростью. Если ничто не мешает им. Солнце могучей силой своего гравитационного поля заставляет планеты падать на себя. Возникают две силы — центробежная и центростремительная. Если обе силы уравновешивают друг друга, планеты движутся по эллипсу, в одном из фокусов которого находится Солнце. Но если одна из этих сил преобладает, картина изменяется Эллиптическая орбита превращается в спираль. Когда преобладает центростремительная сила, планета с каждым оборотом приближается к центральному светилу, а когда центробежная, то удаляется от него.
Это и случилось с пятой планетой нашей системы.
Фаэтон был обречен законами небесной механики на неизбежную гибель, потому что его поступательная скорость превышала скорость падения на Солнце.
Отчего это произошло?
Было ли так с самого начала, с момента возникновения Фаэтона как небесного тела, или планета сперва двигалась по правильной эллиптической орбите и только потом, в результате внешнего воздействия, ускорила свой бег? На такой вопрос очень трудно ответить. Мы не знаем, что происходило в Солнечной системе в далеком прошлом, когда еще не было ни одного разумного существа.
Астрономия склоняется в пользу последнего предположения. Возможно, что на своем галактическом пути Солнце встретило другое небесное тело, которое было гораздо меньше его самого, но превосходило размерами и массой любую планету. Притянутое Солнцем, это тело упало на него, но по дороге встретилось с Фаэтоном. В результате этой встречи усилилось поступательное движение пятой планеты.
Можно привести еще добрый десяток не менее правдоподобных гипотез.
Достоверно только одно: за период высокоразумной жизни на Фаэтоне никаких внешних воздействий на движение планеты не было.
Наука фаэтонцев развивалась, в общем, параллельно с будущей наукой Земли. Общность происхождения (оба человечества обязаны своим существованием Солнцу) повлияла не только на внешние формы людей и животных обеих планет, но и на линию их развития. Обе науки шли одним и тем же путем.
Как и на Земле, первой наукой фаэтонцев была астрономия. Это естественно. Небо с его звездным узором само притягивает к себе внимание разума, начинающего познавать окружающий мир. Астрономия же неизбежно приводит к математике.
Неправильность в движении планеты была обнаружена фаэтонскими учеными сравнительно давно. Но то, что следовало за этой неправильностью, к чему она должна была привести, открылось им значительно позднее.
С каждым оборотом (с каждым годом) орбита Фаэтона увеличивалась, планета удалялась от Солнца, приближаясь к орбите Юпитера.
Масса, а следовательно и гравитационное поле, гиганта Солнечной системы была в полторы тысячи раз больше массы Фаэтона. Сближение с Юпитером грозило планете гибелью.
И предотвратить катастрофу было не в человеческих силах.
К счастью для фаэтонцев, трагическая истина стала известна тогда, когда наука и техника достигли очень высокой ступени Развития. Если они не могли изменить скорости движения планеты, то были уже достаточно могучи, чтобы дать возможность фаэтонцам принять меры к спасению.
Для этого существовал только один путь — найти другую подходящую планету и переселиться на нес раньше, чем Фаэтон будет порван могущественным притяжением Юпитера.
В Солнечной системе подходящей планеты не нашлось. Марс был непригоден по ряду причин. Земля и Венера находились слишком близко к Солнцу — фаэтонцы не могли жить в условиях жаркого климата.
Пришлось искать нужную планету вне Солнечной системы.
Космолеты фаэтонцев избороздили окрестности Солнца в радиусе пятидесяти световых лет.
Катастрофа неумолимо приближалась. Точный момент гибели Фаэтона был вычислен, и в распоряжении фаэтонцев оставалось не столь уж много времени.
Когда была найдена свободная планета в системе Веги (созвездие Лиры), выбора уже не было. Пришлось остановиться на ней.
Фаэтонцы прекрасно отдавали себе отчет в разнице между Вегой и Солнцем. Они понимали, что излучения чужого солнца могут отрицательно сказаться на них. Но они надеялись справиться с вредным влиянием голубой звезды.
Великое переселение началось. Оно продолжалось несколько столетий (здесь всюду указываются наши, земные, меры времени и расстояний).
Восхищение вызывает тот факт, что из сотен тысяч звездолетов в пути погибли лишь единицы.
Так покинули Солнечную систему дети Солнца, старшие братья земных людей.
Фаэтонцы знали, что Земля или, как они ее называли, Гедейа, населена разумными существами, стоявшими тогда на довольно низкой ступени развития. Но эволюция жизни всюду одинакова. Не было сомнений, что гедейанцы со временем станут во всем подобны самим фаэтонцам. Исходя из этого был составлен план установления связи между Землей и Новым Фаэтоном в далеком будущем.
Орбита Фаэтона приблизилась к орбите Юпитера настолько, что ближайшее противостояние должно было стать роковым. К этому времени на Фаэтоне остался последний небольшой космолет с восемью учеными, которые должны были улететь к Веге только после гибели планеты. Наблюдение за катастрофой, за тем, как на месте Фаэтона появились обломки, образовавшие затем пояс астероидов, велось ими с Земли.
Роковой момент наступил. Могучее притяжение Юпитера преодолело внутренние силы сцепления вещества Фаэтона, и планета разлетелась на части.
Случилось так, что один из обломков, устремившихся к Солнцу, встретился с Землей. И упал на нес как раз в том месте, где стоял звездолет восьми фаэтонцев. Взрывом уничтожило межзвездный гравитационный двигатель. Восемь человек были обречены навсегда остаться в Солнечной системе.
У них сохранился небольшой межпланетный двигатель. Экипаж корабля решил лететь на Венеру и там остаться. Почему они приняли такое решение, непонятно не только нам, но и потомкам фаэтонцев. Было логичнее остаться на Земле.
Это был тот самый кольцевой звездолет, который люди нашли на Венере и который сейчас находится на Церере.
Восемь ученых были людьми сильной воли. Трагическая случайность, лишившая их новой родины, не сломила их. Они считали своим долгом сделать вес, чтобы осуществить намеченный план, и подготовили упрощенный, с их точки зрения, кинофильм, чтобы люди, которые войдут в звездолет много времени спустя, могли узнать все, что произошло, узнать, где искать человечество, волей судьбы покинувшее Солнце.
Мельников и Второв дважды смотрели этот фильм, пересняли его и рассказали о нем другим людям.
Загадка Марса раскрылась.
Животные, так поразившие своим существованием земных ученых, оказались не “марсианами”, а “фаэтонцами”. Это были животные погибшей планеты, привыкшие к разреженному воздуху, так как на Фаэтоне они жили в высокогорных районах. Они были доставлены на Марс перед катастрофой. В то время, когда люди посетили Марс, эти животные находились уже в стадии вымирания, чем и объяснялась их малочисленность.
Но фильм рассказал не только об этом.
Гранитные фигуры на Арсене, зачатки культуры у обитателей Венеры — все это были следы, оставленные фаэтонцами.
И вес это имело одну цель — показать людям Земли, что в Солнечной системе существовали когда-то другие разумные существа.
Мало того. Фаэтонцы хотели, чтобы земные люди — гедейанцы — не только поняли, что случилось с пятой планетой, не только узнали, где находятся сейчас дети Солнца, но и могли завязать сношения с ними.
Фильм, который увидели люди на фаэтонском корабле, дал Указание, где искать основное “наследство”, оставленное на Земле.
Фаэтонцы были очень осторожны, они не хотели, чтобы оставленное ими погибло бесцельно, и приняли меры. Люди должны были найти потайное убежище только тогда, когда будут способны правильно воспользоваться найденным. Свои указания фаэтонцы оставили на астероиде под специально для этого поставленными гранитными фигурами. Они рассуждали так: когда люди начнут совершать космические полеты, когда их наука и техника сделают возможными такие полеты, они будут и достаточно развитыми. Астероид, орбита которого проходит так близко от Земли, не останется незамеченным. Исследуя его, найдут гранитные фигуры, а найдя их, догадаются, что под ними что-то спрятано.
Для гарантии фаэтонцы поставили такую же фигуру и на Венере, рядом со своим кораблем. И ко всему этому оставили еще кинофильм.
Фильм, действительно, сохранился, но гранитная фигура не выдержала испытания временем и бурного климата Венеры. Удалось найти только се обломки. Что это было, догадались лишь потому, что гранитные куски напоминали фигуры на астероиде.
Под обломками нашли указание — искать на Арсене. Но и без этого указания было уже известно, где искать.
Специальная экспедиция обнаружила под фигурами Арсены четыре одинаковых граненых шара. С величайшей осторожностью их доставили на Землю.
Шары были сплошными, сделанными из материала, обладавшего сверхпрочностыо, — известные в то время режущие средства не могли справиться с ними. Но, как оказалось, резать шары и не нужно было.
Фаэтонцы применили и здесь свою высокую технику биотоков.
Современному инженеру вес это было бы ясно с самого начала. Механизмы, записывающие мысль и воспроизводящие се в мозгу другого человека, нам хорошо известны. Сейчас мы можем сказать, что устройство “говорящих” шаров было далеко не совершенно. Они создавали мысленные образы и представления, которые легко могли остаться непонятыми. Зная теперь уровень техники фаэтонцев того времени, мы видим, что они вполне могли снабдить эти шары запоминающим механизмом, который, прослушав разговоры людей, изучил бы их язык и “ответил” людям не мысленными образами, а просто словами. Почему фаэтонцы не сделали этого, остается загадкой.
Как бы то ни было, цель была достигнута. Больших трудов и богатой фантазии потребовало раскрытие секрета. Но он был раскрыт, и люди узнали, что хотели сказать им фаэтонцы.
И снова оказалось, что шары заключали в себе только дальнейшие указания, а не разгадку тайны.
Нам кажется, что фаэтонцы переусердствовали. Они сами согласны с этим. Можно было сделать все гораздо проще, да и надежнее. Задуманное ими было слишком сложно, сохранность “наследства” подвергалась целому ряду случайностей.
Но рассуждать и находить недостатки спустя несколько столетий очень легко.
Шары указали, что надо искать в точке Южного полюса. Туда и отправились люди.
Там, на глубине шестидесяти метров, строго на линии земной оси, находилось надежно укрытое помещение, где было приготовлено для людей телеустройство (кстати сказать, снова снабженное не звуковым, а мысленным — мозгоимпульсным устройством) и механизм, приводящий в действие межпланетную связь между Землей и Новым Фаэтоном, находящимся в системе Веги.
Благодаря опыту пребывания на фаэтонском звездолете и раскрытию секрета граненых шаров люди сравнительно легко привели в действие установку на Южном полюсе.
Очевидно, фаэтонцы всегда любили “театральные эффекты”. Вместо того чтобы просто рассказать то, что нужно было знать людям, они прибегли к телеофтехнике (люди первого века коммунистической эры восприняли ее как телевидение). Перед собравшимися в подземном помещении появился фаэтонец и рассказал мысленными образами и представлениями историю гибели своей планеты и спасения се человечества.
Люди узнали, что обитатели пятой планеты спаслись и что они намерены явиться на Землю, когда гедейанцы позовут их.
Для осуществления этого вызова фаэтонцы установили на одном из крупных астероидов второго, внешнего, пояса аппарат мгновенной связи, действующий на принципе возмущения гравитационного поля.
Сигнал был послан, но не был принят на Новом Фаэтоне. Отчего это произошло?
Есть много правдоподобных объяснений, но истина, вероятно, никогда не будет известна. Гравитационная связь требует исключительной точности наведения “луча”. Отклонение на доли угловых секунд уводит луч далеко в сторону от цели. Могла ли установка сохранить точность в течение веков? Вряд ли. Ведь астероид, на котором она находилась, подвергался возмущающему его движение действию тяготения других астероидов. Могли происходить и прямые столкновения. Да мало ли что могло произойти на протяжении столь долгого времени.
Сто лет люди ждали прилета фаэтонцев, но они так и не прилетели. Это случилось позднее, независимо от посланного сигнала.
Здесь надо сказать, что при встрече с обитателями Нового Фаэтона люди обменялись с ними мнениями по этому вопросу Фаэтонцы отвергли предположение, что наводящая установка могла потерять точность. По их мнению, она была повреждена метеоритом. И это могло случиться…”
4
Остановившись на этом месте, Волгин на следующий день решил прекратить чтение. Узкоспециальный текст становился для него все более трудным.
“Владилен астроном, — сказал он самому себе. — Он должен хорошо знать все, что касается Нового Фаэтона”.
Волгин не ошибся.
Разговор произошел вечером того же дня.
— Я прочел, — сказал Волгин, — о том, как люди узнали о фаэтонцах. Но мне осталось неясным, сколько раз и когда они прилетали на Землю.
— Этот вопрос, — ответил Владилен, — интересовал ученых много столетий. Ответ получили шестьсот лет тому назад, когда фаэтонцы прилетели к нам и провели на Земле свыше двух лет. Было достигнуто полное взаимопонимание. Лингвмашина…
— Что это такое?
— Узкоспециализированный электронный мозг, способный изучить любой язык по “слуху” и служить переводчиком. С помощью самих фаэтонцев эта машина, вернее, несколько таких машин, дали возможность вести подробные беседы. Мы узнали все, что хотели.
— Ты так говоришь “мы”, будто сам присутствовал при этих беседах, — улыбнулся Волгин.
Владилен ответил с полной серьезностью:
— Шестьсот лет срок большой, но люди третьего века нашей эры и мы, живущие в девятом, не так далеки друг от друга, как это было в старину. У них и у нас один и тот же образ жизни. Мы с детства привыкаем смотреть на последнее тысячелетие как на единую жизнь одного и того же общества. Этим и объясняется слово “мы”.
— Продолжай!
— Фаэтонцы рассказали нам историю своей планеты. Цивилизованная жизнь началась у них примерно на сто тысяч лет раньше, чем на Земле. Я имею в виду земные годы, на Фаэтоне год был гораздо длиннее. Но, как ты увидишь дальше, этот срок не так велик. В общем, история их общества чрезвычайно напоминает нашу историю. Было неравенство людей, была борьба классов. Переход к лучшим формам жизни у фаэтонцев произошел медленнее и труднее, чем на Земле. Но ко времени переселения к Веге все это было уже в прошлом. Они сами согласны, что не будь у них единого общественного строя — по-нашему, коммунизма — человечество Фаэтона погибло бы вместе со своей планетой. Спасение стало возможно потому, что все люди действовали по единому плану, действовали дружно. Тебе, Дмитрий, лучше, чем нам, понятно, к чему привела бы катастрофа при существовании вражды и антагонизма.
— Вполне представляю.
— В истории фаэтонцев, — продолжал Владилен, — обращает на себя внимание один странный факт Коммунизм — будем употреблять это слово, оно нам понятно — появился у них в теории за две тысячи лет до того, как он стал формой жизни. У нас, на Земле, на это потребовалось в двадцать раз меньше времени. Первый искусственный спутник Фаэтона (у них были искусственные спутники) вылетел за пределы атмосферы уже при полном коммунизме, за четыреста лет до полета в Космос первого фаэтонца. У нас на это потребовалось три года. В сто тридцать раз меньше. И так было во всех областях науки и техники, везде одна и та же картина. О чем она говорит?
— Прогресс шел медленнее.
— Да, гораздо медленнее, чем у нас. Я читал, например, что они открыли явление электролизации почти за тысячу лет до появления в технике электродвигателей.
— Но чем объясняются такие темпы? Что они, мыслят медленнее, что ли?
— Да, это так. Фаэтонцы очень похожи на нас формами тела. Они только очень маленького роста, и их глаза больше наших, а лоб массивнее. Но за этим лбом течет медленная, словно ленивая, мысль. Их движения тоже замедленные, плавные, спокойно неторопливые. И вся их жизнь, с нашей точки зрения, идет томительно медленно. Но они сами, конечно, не замечают этого. Мы показались им слишком быстрыми, порывистыми, резкими в словах и поступках. Может быть, они считают нас даже бестолково мечущимися. Им непонятна наша энергия.
— Но почему это так?
— Потому что жизненная энергия, интенсивность развития наводятся в прямой зависимости от количества солнечной энергии, от Количества тепла и света, получаемого планетой от Солнца. Фаэтон обращался слишком далеко от центра нашей системы. И жизнь на нем возникла и развивалась неизмеримо медленнее, чем на Земле. Если она все же достигла высокой ступени, то это произошло потому, что Фаэтон во всех остальных отношениях был прекрасно приспособлен к жизни. И еще потому, что жизнь — явление упорное и легко приспосабливается к любым условиям. Медленность эволюции организмов повлияла на развитие мозга. Мозг фаэтонцев по природе своей инертнее нашего.
— Значит, один и тот же путь мы проходили и проходим быстрее, чем они?
— Да. И мы все с время их обгоняем. Вернее сказать — нагоняем. В настоящее время они идут впереди нас, но не намного.
— Как? Ведь и насколько я понял, современная наука Земли находится на уровне науки фаэтонцев стотысячелетней давности.
— Это верно, но слушай дальше. Если бы Фаэтон не погиб и фаэтонцы продолжали жить в Солнечной системе, при всей медленности их развития они обогнали бы нас, по крайней мере, на четыре—пять тысяч лет. Но дальнейшая жизнь фаэтонцев проходила под светом не Солнца, а голубой звезды — Веги.
— На это указывает и автор “Пятой планеты”, но не даст пояснений.
— Мы уклонились в сторону, — сказал Владилен. — Ты интересовался, сколько раз фаэтонцы посещали Землю. Давай вернемся к этому вопросу.
— Я забыл об этом. То, что ты рассказываешь, очень интересно.
— Лучше соблюдать хронологический порядок. Так вот, фаэтонцы начали совершать межпланетные полеты, когда люди Земли были еще в диком состоянии. Они прилетали к нам восемь раз. Одна экспедиция отделялась от другой тысячелетиями. И, наблюдая жизнь Земли, ученые Фаэтона поняли, что эволюция на Земле идет значительно быстрее, чем это происходило у них. Каждый раз, прилетая к нам, они находили людей более развитыми, чем ожидали. Это очень важно для понимания последующего. Когда они узнали об участи, грозящей их планете, было принято решение оставить на Земле указания, о которых ты читал. Надо отдать им должное: они поразительно точно рассчитали время, когда люди найдут тайник. Ошибка составила немногим больше тысячи наших лет. Это изумительно.
— Согласен. Но сколько времени им потребовалось для этой расчета?
Владилен засмеялся.
— Важен результат, — сказал он, — Устройство тайника на полюсе, установка гранитных фигур на Арсене — все это потребовало много времени. Они сами не могут сейчас сказать, сколько раз прилетали на Землю для осуществления своего плана. Вероятно, раз десять. После переселения к Веге они посетили Землю два раза: первый раз — для проверки тайника и для установки аппарата связи, а второй — шестьсот лет назад.
— Получили они сигнал?
— Нет, не получили. Или он не появлялся вообще, или уклонился в сторону. С нетерпением ожидая сигнала и не получив его, когда, по их расчетам, настало время, фаэтонцы отправились на Землю без приглашения. Это случилось через тысячу триста лег после попытки людей Земли дать этот сигнал.
— Ты сказал, что они ждали с нетерпением. Почему? Разве им так важно было получить сигнал?
— Да, очень важно. Чтобы ты понял дальнейшее, я должен немного сказать о звездах и их излучениях. Звезды делятся на спектральные классы, от красных гигантов до белых карликов. Я говорю это потому, что в твое время не были известны звезды по обе стороны этих пределов.
— О! Ты можешь с равным успехом приводить и новейшие данные. Я никогда ничего не понимал в астрономии.
— Нам достаточно и этого. Солнце принадлежит к классу желтых звезд, наиболее распространенных во Вселенной Раз ты говоришь, что незнаком с астрономией, я не буду вдаваться в анализ спектральных классов. Скажу самую суть.
— Что и требуется.
— Солнце — во всех отношениях средняя, рядовая звезда. Его величина, масса, поверхностная температура, интенсивность излучения всех частот, в общем, все — самое обычное, часто встречающееся.
— Не слишком почетно для людей, — заметил Волгин.
— Но очень важно для них. В твое время не знали, а теперь знают, что все звезды типа нашего Солнца имеют планетные системы. Установлено, что именно желтые звезды наиболее благоприятны для жизни на их планетах.
— А у звезд других классов есть планеты?
— Не у всех, но встречаются. Тем не менее, мы не знаем ни одной планетной системы таких звезд, где возникла бы жизнь. Кроме Вещ, конечно. На се крайней планете жизнь появилась извне, можно сказать, насильственным образом. Я говорю о фаэтонцах.
— Это я знаю. А много известно планетных систем с жизнью?
— Да, очень много. Но наличие жизни еще не означает появление разумной жизни. Планет, где появились высокоразвитые существа, способные мыслить, пока известно совсем мало.
— К этому вопросу мы вернемся. Говори дальше.
— Тогда не отвлекай меня. Установлено также, что звезды спектрального класса Веги неблагоприятны для возникновения жизни, и вредно влияют на живые организмы. Этого не учли фаэтонские ученые. Или надеялись искусственно нейтрализовать вредные излучения голубого солнца. Отчасти им это удалось, жизнь на Новом Фаэтоне не погибла. Астрономическая наука может быть только благодарна фаэтонцам за проведение опыта в столь грандиозном масштабе. Но знания о природе голубых звезд куплены дорогой ценой.
— Почему? Ведь фаэтонцы не погибли!
— Да, не погибли. Этого не случилось лишь потому, что они достигли чрезвычайно высокой ступени развития. Разум, достигший подобной ступени, уже непобедим, природа перед ним бессильна. И фаэтонцы не только не погибли, они спасутся и пойдут дальше, вперед.
— Я что-то плохо понимаю.
— Сейчас поймешь все. Излучение голубых звезд оказывает тормозящее действие на развитие мозга и вообще уменьшает жизненную энергию. Фаэтонцы узнали об этом слишком поздно. И без того медленное, развитие их организмов еще более замедлилось у Веги. Повторяю, если бы они были менее развиты, они погибли бы, эволюция пошла бы назад. Они потеряли бы все, что было завоевано тысячелетиями, и постепенно превратились бы снова в дикарей, а затем и в животных. Высокая культура спасла их от этой участи. Но дальнейшее движение вперед почти полностью прекратилось. Они застыли на одном месте. Жизнь превратилась в пассивное состояние, способное только поддерживать уже достигнутое, но не создавать новое. Правда, мысль работала, но как? За сто тысяч наших лет почти полмиллиона поколений продвинулись по пути прогресса настолько, насколько мы, на Земле, продвигаемся за одну тысячу лет. Вот почему я сказал, что фаэтонцы впереди, но не намного. Если бы они остались у Беги, люди Земли обогнали бы их очень скоро.
— Значит, они снова решили переселиться?
— Не совсем так. Не переселиться, а перейти в другую планетную систему, к более благоприятному солнцу.
— Это и означает переселение.
— Допустим, — сказал Владилен, — что мы с тобой решили переехать в другой дом. Мы сядем в арелет и переселимся. Но если мы хотим жить на новом месте в этом же доме?
— Тогда придется перенести дом.
— Вот именно. И это уже нельзя назвать переселением.
— Значит, ты хочешь сказать…
— Что наука и техника фаэтонцев дают им возможность “перенести дом на другое место”. Короче говоря, совершить переезд в другую планетную систему, не покидая своей планеты.
— От одной звезды к другой?!.
— Что ж тут удивительного? Это гораздо удобнее.
— Твое хладнокровие восхитительно, Владилен! Действительно! Совершить космическое путешествие, не покидая квартиры! Чего проще! — Волгин рассмеялся несколько нервно.
— Все это не так уж сложно. Если имеешь возможность воздействовать на гравитационное поле, то становишься хозяином орбиты планеты. Фаэтонцы заставили планету двигаться по спирали, отдаляясь от Веги. А когда освободились от притяжения звезды, направили свой путь к Солнцу.
— К Солнцу? Значит, они возвращаются сюда?
— Ну конечно. Солнечная система их родина. Только здесь через несколько поколений исчезнут вес следы влияния голубого солнца и жизнь пойдет по-старому.
— Теперь понятно, — сказал Волгин. — А я уж хотел спросить, почему они не ушли от Веги гораздо раньше.
— Именно потому, что другой звезды спектрального класса Солнца нет на приемлемом расстоянии. И поэтому фаэтонцы с таким нетерпением ожидали сигнала. Им нужно вернуться на место, где находился первый Фаэтон. Но оно занято его же обломками — поясом астероидов. Только мы, люди Земли, можем помочь им.
— Кажется, я все понял. Очистительные отряды, в которых работает мать Мэри, созданы для этой цели?
— Да. К моменту прилета фаэтонцев надо очистить орбиту для пятой планеты, которая снова появится в Солнечной системе. Мы уничтожим все астероиды. На Марсе уже строится сверхмощная гравитационная станция. Только для того, чтобы в случае помех со стороны Юпитера оказать помощь фаэтонцам. Но можно надеяться, что Юпитер не помешает. По нашим расчетам он будет находиться по другую сторону Солнца.
— Момент прилета точно известен?
— Конечно. Когда фаэтонцы были на Земле, шестьсот лет тому назад, их планета уже покинула Вегу. Они были совершенно уверены, что мы уже способны помочь им. И не ошиблись. Траектория полета, скорость движения — все точно известно.
— Но если так, зачем строить станцию на Марсе?
— В таком важном деле нельзя ничем пренебрегать. В расчеты могла закрасться ошибка, или что-нибудь непредвиденное может изменить данные полета Фаэтона. Нельзя рисковать целым человечеством.
— Когда же они прилетят?
— Фаэтон будет на линии своей новой орбиты первого июля девятьсот семьдесят девятого года. Если, конечно, ничто не помешает.
— Значит, мы не увидим этого события?
— Почему? Осталось сто девятнадцать лет. Фаэтон уже близко. Мунций или даже Люций вряд ли доживут до его прилета. Но ты, я, Мэри… мы увидим его.
— Я?
— Разве Люций не говорил тебе, что ты проживешь не менее ста двадцати лет.
— Говорил.
— Ты не веришь ему?
Волгин промолчал. Он действительно не мог верить “отцу” в этом случае. Ему казалось, что Люций сказал так из чувства сострадания, желая убедить Волгина в том, что тот ничем не отличается от других людей. Чудовищное потрясение, которое испытал его организм, умерший и воскрешенный, не могло, по мнению Волгина, продлить жизнь, а, как раз наоборот, должно было сократить ее. Люций жалеет его и не говорит правды.
— Хорошо, — сказал Волгин. — Допустим, что я проживу сто двадцать лет. Фаэтонцы прилетят через сто девятнадцать…
— Понимаю, что ты хочешь сказать. Но наука многое узнала и многому научилась из опыта с тобой. Не сомневаюсь, что ты сможешь прожить дольше. Так же, как любой из нас.
— Например, Мунций?
— Ему уже под двести. Едва ли он захочет.
— Разве дело только в желании?
— В большинстве случаев именно в этом. Возьмем Мунция. Если он захотел бы во что бы то ни стало увидеть прилет фаэтонцев, он мог бы воспользоваться анабиосном.
— Это слово мне ничего не говорит.
— Человека можно погрузить в сон настолько глубокий, что он граничит с состоянием анабиоза. В таком сне организм замирает, сердце почти не бьется, питание вводится искусственно. Анабиосон может продолжаться от ста до двухсот лет. А проснувшись, человек снова начинает жить Перерыв не сказывается на общей продолжительности активной жизни. Любопытно, что после анабиосна человек внешне молодеет, исчезают морщины, седые волосы.
— Ты мне напомнил. Я давно хотел спросить, почему у вас сохранилась старость, внешняя, конечно? Разве наука не может создать человеку вечную молодость? Опять-таки внешнюю.
— Вполне может. Морщины, седина — все это легко устранимо Но, как это ни странно, сами старики не хотят выглядеть молодыми. За очень редкими исключениями К таким исключениям принадлежит Иоси, которого ты видел в Космограде. Знаешь ли ты, что он старше Мунция?
— Этому трудно поверить. Иоси выглядит ровесником Люция.
— Он старше его больше чем вдвое… Но таких “любителей” очень мало.
— Вероятно, это происходит потому, что у вас долго длится естественная молодость? С точки зрения моих современников, Люций — дряхлый старик. Ведь ему больше девяноста лет. А выглядит он тридцатилетним. То же самое и с женой Люция — Эрой. Кстати, сколько тебе лет, Владилен?
— Тридцать два.
— А Мэри?
— Не знаю. Спроси ее.
— Женщинам не принято задавать такие вопросы. Или у вас это можно?
— Почему же нельзя? Но у нас обычно не спрашивают о годах.
— В таком случае извини за мой вопрос.
— Он вполне естествен.
— Вернемся к Фаэтону, — сказал Волгин, которому показалось, что Владилен чем-то недоволен. — Сколько лет он уже летит?
— Скоро будет ровно полторы тысячи. Много поколений фаэтонцев провело всю жизнь между Вегой и Солнцем.
— В темноте и холоде?
— Нисколько. Планета согревается и освещается искусственным солнцем, которое обращается вокруг нес. Фаэтонцы в пути пользуются теплом и светом, подобными нашим, солнечным. В этом отношении им лучше, чем было у Веги.
— Почему же тогда они не удалились в пространство гораздо раньше, почему не ожидали вдали от Веги?
— Искусственное солнце греет и освещает, но оно лишено многих излучений, необходимых живым организмам. Полторы тысячи лет еще терпимо, но больше…
— У тебя на все есть ответ.
— Я здесь ни при чем. Все обдумано самими фаэтонцами.
— Еще один вопрос. Почему фаэтонцы не прилетали на Землю за эти шестьсот лет? Разве их не интересует, как идет работа очистительных отрядов? Мне кажется, они должны были следить за этим.
— Они вполне доверяют нам. Но Земля слишком жаркая планета для фаэтонцев, особенно после того, как они так долго жили на окраине системы Веги. Когда они были на Земле, для них создавали холодный климат, почти все время они провели в Антарктиде.
— Антарктида не нуждается в искусственном холоде.
— Ты ошибаешься. Антарктида — тропическая страна. Над ней уже больше тысячи лет сияет искусственное солнце. Но, если фаэтонцы не были больше на Земле, это не значит, что они вообще не прилетали в Солнечную систему. Чем ближе Фаэтон к Солнцу, тем легче им совершать полеты к нам. За шестьсот лет у нас было шесть фаэтонских кораблей. Но они останавливались на Марсе или на Церере. Последний корабль еще не улетел.
— Так фаэтонцы здесь?
— Да, на Марсе. Это группа ученых, которые работают над проблемой ускорения акклиматизации, предстоящей населению Фаэтона. Они хотят как можно скорее привыкнуть к лучам Солнца, и это очень разумно.
— Хотел бы я их увидеть! — вырвалось у Волгина.
— Так в чем же дело?
— Только не по телеофу, а в натуре, как вы говорите.
— Опять-таки, в чем же дело? Слетать на Марс — это пустяк. Можешь отправиться с любым рейсовым ракетопланом.
— Да, пустяк? Для вас, но не для меня. Совершить межпланетное путешествие…
— Уверяю тебя, оно не сложнее полета на хорошо тебе знакомом арелете. Только пейзажи за бортом будут иными.
— А невесомость или повышенная тяжесть?
— Ни того ни другого. Ускорение нейтрализуется антигравитацией. Тяжесть обычная на всем протяжении пути.
— Сколько времени надо лететь?
— О, совсем немного! Марс находится сейчас на расстоянии около двухсот миллионов километров от Земли. В былое время, когда ускорение ограничивалось пределами выносливости человеческого организма, на этот путь потребовалось бы несколько месяцев или даже лет. Сейчас можно принять любое ускорение — пассажиры его не ощущают. Ракетопланы, связывающие Землю с Марсом, половину пути летят с положительным ускорением, а вторую половину с отрицательным. И это ускорение очень велико. Я не помню точно, но кажется, что полет на двести миллионов километров занимает примерно шестнадцать часов.
— Что?!
— Я сказал примерно. Погоди, я сейчас скажу точно, — Владилен на несколько секунд задумался. — Ну да, я прав. Пятнадцать часов сорок семь минут и четыре секунды.
Волгин уже несколько раз мог убедиться, что современные люди способны производить в уме с непостижимой быстротой вычисления, которые были совершенно недоступны — без бумаги и длительного времени — людям его поколения. Его не удивило, что Владилен так быстро назвал цифру, но сама цифра, такой срок межпланетного полета глубоко поразили его.
— Ты же сам сказал, что не знаешь точного расстояния до Марса, — сказал он.
— Я вспомнил точно.
— Это непостижимо! Шестнадцать часов!
— И это еще слишком долго. Но ракетопланы не могут развить большего ускорения. Пока не могут.
— Ну, если так…
— Слетай на Марс. Ты там еще не был, тебе это будет интересно. Я уверен, что Виктор и другие с удовольствием согласятся лететь с тобой.
— А ты?
— Если хочешь, и я полечу. Я всегда в твоем распоряжении.
— Так вот почему, — задумчиво сказал Волгин, — Второв так удивлялся, что они не нашли Фаэтона в системе Беги. Его там уже не было.
— Да. “Ленин” имел задачу достигнуть звезды 61 Лебедя, а на обратном пути отыскать Новый Фаэтон и выяснить, почему фаэтонцы не реагировали на посланный сигнал.
— Скажи, управление ракетопланом сильно отличается от управления арелетом?
— Почти то же. И там и здесь биотоки. Но ориентировка в пути, конечно, требует специальных знаний.
Назад: Глава третья
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГОСТЬ ИЗ БЕЗДНЫ