КОНЕЦ “РЫЖЕЙ ХРИЗАНТЕМЫ”

Буквально за одну ночь в Квизпорте отдали богу душу несколько десятков богачей. Мор, напавший на миллионеров, грозил вылиться в общенациональный скандал, и правительство немало потрудилось, чтобы спасти авторитет и незыблемость нашего “лучшего в мире образа жизни”. События окутались таинственным молчанием… И только благодаря нашему Купперу мы кое-что узнали…

“Рыжей Хризантемой” называли хозяйку Даниэля Куппера. Ее имя подолгу не сходило с колонок скандальных сообщений, печатавшихся в больших и малых газетах. Толстая, активная, нахальная и крашеная, она была способна на самые дикие выходки. Ее муж, Клод Бернер, фиолетовый геморроидальный невротик, потеряв надежду иметь наследника, пил дни и ночи напролет. И когда богачи организовали в Квизпорте свой ресткэмп — лагерь для отдыха, он удалился туда.

Побесившись еще несколько месяцев в крупных городах, Эвелина Бернер, то есть “Рыжая Хризантема”, наконец решила присоединиться к своему мужу. По дороге она захватила Даниэля Куппера в качестве кухарки. Провожая друга в дорогу, все мы ему завидовали.

— Счастливчик! Попасть в семью такого золотого мешка! Да и Квизпорт посмотришь!..

Куппер только ухмылялся. Его распухшая от удовольствия рожа как бы говорила: “Что поделаешь, ребята. Может быть, когда-нибудь и вам повезет”.

О Квизпорте ходили самые невероятные слухи. Дело в том, что богачи, построив там свой кэмп, сделали все, чтобы никто ничего не знал о том, как они отдыхают. Они окружили Квизпорт высокой стеной с колючей проволокой и непроницаемой завесой молчания и таинственности. Это был их собственный кэмп, и никто без их разрешения туда не мог показать носа.

Вот поэтому-то о Квизпорте и ходили самые невероятные слухи. Говорили, будто там миллионеры построили плавательный бассейн и наполнили его чистейшим виски, будто леди и джентльмены бегают там голые. Как-то пустили слух, будто квизпортовские богачи по вечерам организуют соревнование по перегрызанию глоток друг другу. И, действительно, кто-то собственными глазами видел, как из Квизпорта выезжали санитарные машины.

Даже тогда, когда в Квизпорте разразилась таинственная трагедия, в результате которой скончалось несколько миллионеров и членов их семей, а некоторые сошли с ума, и тогда никто толком не знал, что же произошло.

Именно во время этой таинственной драмы, страшной эпидемии бешенства и погибла “Рыжая Хризантема”.

Вскоре среди нас появился Даниэль Куппер. На нем был обшарпанный клетчатый пиджак в грязных пятнах, как будто он целый месяц работал поденщиком на скотном дворе. Он был мрачным, осунувшимся, бледным и молчаливым. При всякой попытке заговорить с ним он поднимал усталые, красные от бессонницы глаза, которые как бы умоляли: “Ради бога, дайте прийти в себя. Только не сейчас…” Бог вознаградил нас за наше терпение, и в один прекрасный день долгожданная исповедь Куппера состоялась при огромном стечении людей, обычно посещавших “Голос сирены”. Мы сразу поняли, что Даниэль решил все рассказать. Подойдя к бару и выпив сразу две порции, он вдруг обратился к нам и крикнул:

— Ну-ка, подходи, угощаю любого!

— Откуда у тебя деньги, Куппер? — удивились мы.

Он щелкнул языком.

— От миссис Эвелины Бернер, “Рыжей Хризантемы”, царство ей небесное. Не обманула. Что завещала, то я и получил…

— Быть может, теперь ты расскажешь?..

— Теперь? А почему бы и нет? Деньги вот тут, — Куппер хлопнул себя по карману. — Никто не отберет. Можно и рассказать.

То, что он рассказал, повергло всех нас в изумление.

— Не думайте, ребята, — начал он, — что с самого начала там было что-то сверхъестественное. Эти богачи жили себе и жили, как живет большинство людей. Ну, выпивали лишнее, танцевали шальной свип, иногда выскакивали на улицу голые. Но это все ерунда. Все шло нормально. Флиртовали жены. Мужья обыгрывали друг друга в карты. Два–три покушения на убийство на почве ревности — вот и все. Тишь да гладь… Если сравнить с тем, как они живут здесь, в городе, под страхом нападения какого-нибудь убийцы или разоблачения в газетах, то там, в Квизпорте они действительно отдыхали.

Отдыхала и “Рыжая Хризантема”. Завела пять кошек, двух собак, удава и играла с ними, как дура. После игры с животными она бежала в город, болтала в кафе с подругами, узнавала все сплетни и приносила домой кучу разных новостей и покупок.

— Даниэль, — говорила она, — вот новый напиток “Гурвир”. В рекламе сказано, что, выпив его, увидишь то, что хочешь.

— Да, мэм…

— Ну-ка, попробуй!

— Что вы, мэм…

— Но–но! А я попробую после тебя. А вдруг это яд.

Я пробовал “Гурвир” и рассказывал ей, что я чувствую. Ничего особенного, только немного голова кружилась. Тогда “Гурвир” выпивала хозяйка и затем целую неделю рассказывала о своих видениях…

В Квизпорте больше всего процветали аптеки. В них продавались порошки и снадобья, запрещенные законом. “Хризантема” попробовала их все по одному, после по два и так далее. Но перед тем, как пробовать, она делала опыты на мне. Несколько раз я чуть было не отправился на тот свет, а один раз после каких-то пилюль я очень захотел задушить своего хозяина, мистера Бернера. Тогда мистер Бернер тоже выпил этот порошок, выпила и миссис Эвелина, и в течение трех часов мы очень хотели задушить друг друга. Очнулись мы кто где. Мистер Бернер рядом с двумя дохлыми кошками, “Хризантема” задушила удава, а я лежал на обломках газовой плиты.

— Сильное ощущение! — восхищалась “Хризантема”.

Мне ничего не оставалось делать, как соглашаться. Кстати, не думайте, что такое случалось только в нашем доме. Так было во всех домах, и вечерами люди обменивались впечатлениями и хохотали над своими проделками.

И все было бы хорошо, если бы не появился в Квизпорте голландец по фамилии Ван–Бикстиг. Говорят, Ван–Бикстига и его помощников пригласил хозяин квизпортовского ночного клуба мистер Эйсман.

Если хотите, то именно мистер Эйсман был первым, кто понял истинный смысл воздействия современного искусства на человеческие души. Он часто говорил посетителям своего клуба, что все эти модернизмы и абстракционизмы — сущая ерунда по сравнению с совершенно новым направлением, которое разработали и развили ныне вошедшие в моду электропсихокомпозиторы. Леди и джентльмены от желания испытать, что это такое, визжали и бесновались. И тогда в Квизпорте появился вышеупомянутый Ван–Бикстиг.

Очень скоро голландец покорил души всех квизпортовцев. Причина была вот в чем. Он мог вызывать у посетителей клуба любые чувства.

— Как это? — спросил Куппера один из слушателей.

— Они, эти чувства, были у него записаны на ленту, вроде как на магнитную ленту записана музыка. И он проигрывал ленту сквозь любого желающего…

— Что-то непонятно…

— Я и сам ничего не понимал. Но вскоре, по просьбе миллионеров, голландец начал продавать свои магнитофоны вместе с набором записей любому, кто мог заплатить пятьдесят тысяч долларов. Конечно, “Хризантема” была одной из первых покупательниц. И купила она не один, а сразу три машины — для себя, для мастера Бернера и для меня.

У машины было шесть концов, с шестью электродами, которые нужно было при помощи специальных присосков укреплять: два на затылке, один на груди, два — под мышкой и один на пояснице. После этого включалась лента с записью сенсограммы…

— Ну и что получалось? Куппер мечтательно улыбнулся.

— Вы знаете, ребята, я ведь никогда в жизни не играл ни на одном инструменте. Так вот, когда я включил первый раз этот сенсограф и начал сквозь свои нервы проигрывать то, что там было записано, я ощутил такое, будто попал в другой мир. Перед глазами все исчезло — и миссис “Хризантема”, и мистер Бернер, и комната, где все происходило. Окно, закрытое плотной шторой, вдруг раздвинулось в невероятную ширь и превратилось в сцену, на которой я стоял, а передо мной в партере сидели люди, мужчины и женщины, и все хлопали в ладоши. Я поклонился и затем подошел к роялю. На нем я играл целый час, как исступленный, ощутив при этом страшную бурю всяких чувств. Как будто я был не я, а совсем другой человек. И после все исчезло, и я превратился в самого себя!

— Здорово! А как же это получается?

— Очень просто. Фирма, на которую работал Ван–Бикстиг, производит запись нервных переживаний знаменитых людей, а после размножает их на магнитной ленте. Каждый может при желании побыть в шкуре любой знаменитости. Один раз мне посчастливилось, побыть одной эстрадной певицей. Ну, я вам скажу, и ощущеньице!

— Любопытно! Значит, подтверждается теория, которая доказывает, что чувства человека — тоже электричество?

— Точно, — подтвердил Куппер. — За короткий срок миссис Эвелина и мистер Бернер перечувствовали массу интересных людей. То они играли, то пели голосами знаменитых певцов, то писали романы, то рисовали невероятные картины. Записи голландца наводнили Квизпорт, жители на них просто помешались. Они встречали друг друга и взволнованно спрашивали: “Вы чувствовали господина Компена в момент его рекордного прыжка с шестом?” — “Еще нет. Но я раз пять прочувствовал Арнольда Гибура, когда он на автомобиле падал в Ниагару. Попробуйте. Невероятное ощущение!” У мужчин особым успехом пользовались записи чувств гангстеров, спортсменов и знаменитых распутников. Женщины предпочитали киноактрис и официанток ресторанов. Вскоре пошла мода мужчинам проигрывать женские записи, а женщинам — мужские. С этого момента начались неприятности. Был зарегистрирован один случай умопомешательства и три случая белой горячки по причине нервного несоответствия. Знаменитый банкир добродушный толстяк Леопольд Зуммерман не может прийти в себя до сих пор. Он продолжает носить с собой резиновую куклу и пытается кормить ее грудью.

Но это было только начало. Когда все чем-нибудь замечательные граждане были квизпортовцами проиграны и перечувствованы и наметился спад интересов к продукции Ван–Биксига, тогда этот делец пустил в продажу нечто невероятное: он стал торговать записями чувств животных. Я никогда не забуду, как “Рыжая Хризантема” примчалась домой совершенно запыхавшаяся с новой пленкой:

— Даниэль, скорее включай сенсограф! Я хочу побыть гориллой!

Знаете, это было жуткое зрелище — человек–горилла! Миссис Эвелина начала бегать на четвереньках, рычать, скалить зубы и карабкаться на стенку. Зубами она стащила скатерть со стола, вспрыгнула на него, ухватилась за люстру и качалась на ней минут пять, издавая страшные звуки.

Я только и делал, что распутывал провода, которые тянулись от проклятой машины к моей хозяйке. Проиграл сквозь себя два раза гориллу, миссис Эвелина убедила своего мужа сделать то же. Когда они стали гориллами, в доме начало твориться такое, о чем без содрогания нельзя вспомнить. Сквозь себя я проигрывал всех знаменитых людей. Но гориллы я испугался. Уж очень жутко все выглядело.

За гориллой последовали другие обезьяны — шимпанзе, макаки и обыкновенные мартышки. Дома начался настоящий бедлам. Положение осложнилось, когда в это дело по–настоящему втянулся мистер Бернер. Очень часто он проигрывал, скажем, мартышку, а его жена — макаку, и между ними завязывались страшные драки. Несколько раз мне приходилось останавливать проклятый аппарат, чтобы спасти бедного мистера Бернера, который, кроме того, что он был обезьяной поменьше, еле держался на ногах от выпитого виски. Представляете пьяную мартышку, с которой сдирает шкуру обезьяна побольше? Отвратительное зрелище, я вам скажу…

За обезьянами последовали записи хищников. Эта голландская фирма просто-таки изловчилась делать записи сенсограмм. Не представляю, как их операторы засовывали всяким пумам и леопардам свои электроды, чтобы записать их нервно–чувствительную деятельность? Однажды с сияющими от радости глазами “Хризантема” притащила в дом целых три пленки. Одна была “Лев на отдыхе”, вторая “Пума преследует пеликана” и третья — “Агония подстреленной пантеры”. Чувствовалось, что миссис Эвелина первая боялась включить чувства зверей на себя. Это я сразу понял по тому, как они сунула мне десятидолларовую бумажку. После некоторых колебаний я согласился побыть львом на отдыхе.

Должен вам сказать, что нет ничего скучнее, чем быть отдыхающим хищником. Пока проигрывалась лента, я дремал, и в тупой башке вертелись какие-то нелепые видения… Я увидел кролика, после начал щипать траву, а потом стало очень жарко. Проснулся оттого, что у меня под шкурой сильно зачесалось. И вместо того, чтобы, как человек, почесаться рукой, я стал чесаться ногой. Вот хромаю до сих пор…

После льва “Хризантема” попросила меня прочувствовать пуму. Здесь дело было другое. Я сразу увидел перед собой заросшее камышом болото и огромную пузатую птицу со здоровенным красным клювом. И вот я, помчался за этой птицей. Сожрать этого пеликана стало делом всей моей жизни, и я прыгал, и метался, и кидался, а крылатая тварь все ускользала. Но вот я притих, и усталая птица пошла прямо на меня. Именно на этом месте кончалась запись…

“Хризантема” была в восхищении. Она сказала, если бы не стенки комнаты и очень короткие провода от сенсографа, то я бегал бы и прыгал бы куда более эффектно. Пуму проиграла и она. Если то, что делала она, делал и я, то мне, право, стыдно все это вспоминать.

“Агонию” я прочувствовать отказался наотрез, хотя хозяйка предлагала мне целых пятьдесят долларов. Черт его знает, чем кончалась агония подстреленной пантеры…

“Хризантема” была жестокая и бездушная женщина. Когда вечером пришел пьяный мистер Берне, она убедила его сыграть “Агонию”. Я не видел, что с ним было, но только вскоре я услышал, как миссис Эвелина набирала телефонный номер и взволнованно вызывала врача. Но доктор приехал слишком поздно. Мистер Бернер скончался от паралича. “Рыжая Хризантема” оплакивала его целых два дня, а после принесла запись новорожденного тюленя. Я чуть не умер от смеха, глядя, как хозяйка таращит на меня круглые глупые глаза и, отпихиваясь руками, ползает по паркету.

После тюленей и моржей пошли рыбы — акулы, треска, морские окуни и, наконец, мелкие красные твари, которые обычно плавают в аквариумах. Как с них записали сенсограммы — ума не приложу. Теперь мне приходилось время от времени вытаскивать “Хризантему” из бассейна полуживой, потому что она пыталась дышать жабрами. Будучи акулой, она откусила мне палец…

Даниэль Куппер вытянул левую руку. На месте мизинца остался уродливый бугор. Мы сочувственно вздохнули.

— Я решил уйти из дома “Рыжей”. Мне стало просто противно там жить. В доме стало пахнуть зверинцем.

В течение нескольких недель в Квизпорте были модными записи кобр и питонов, после разных ящериц, затем насекомых, и я решил, что, слава богу, скоро весь животный мир кончится, проклятые толстосумы опустятся до самого его дна и успокоятся. Меня очень забавляло смотреть, как моя хозяйка повторяла всю эволюцию Дарвина, так сказать, наоборот. Когда она стала жабой и неподвижно сидела на краю бассейна с открытым ртом, ожидая, когда в него влетит муха, я подумал, как хорошо, что простым людям недоступны мерзкие изобретения, превращающие человека в последнюю скотину. И еще я подумал, что нужно серьезно подумать над тем, какие изобретения разрешать, а какие нет. Нужно выбирать только те, которые не унижают человеческого достоинства и не превращают в жабу или в козла.

Действительно, вскоре до правительства дошли слухи о том, что делается в Квизпорте. Жители кэмпа друг друга загрызали, душили, кусали и глотали. Просто озверели в буквальном смысле слова. В ночном клубе устраивались сеансы под заглавием “Джунгли”, где собирались несколько десятков шакалов, тигров, медведей, гиен, кобр и крокодилов — в общем, целый зоопарк, и то, что там творилось во время проигрывания записей, трудно представить. Каждый “сеанс” кончался серьезными увечьями и двумя–тремя умопомешательствами.

Ван–Бикстигу предложили убраться из страны в двадцать четыре часа. И вот перед самым отъездом он распродал несколько десятков записей с таинственным заглавием на каком-то чудном языке. Он утверждал, чти эта запись — неповторимый научно–технический рекорд его фирмы, и что она содержит такие ощущения, которые стоят не менее пяти тысяч долларов за штуку.

Стоит ли говорить, что “Хризантема”, которая прошла уже через все, жирная и грязная, отупевшая полуидиотка с трясущимися руками и отвисшей челюстью, была первой, кто купил последнюю запись Ван–Бикстига. Перед тем, как ее проиграть, она приказала мне уйти.

— Это я должна прочувствовать в одиночестве, — сказала миссис Эвелина. Целый час я ходил по улицам Квизпорта, предчувствуя что-то недоброе. Во всех домах были погашены огни. Весь кэмп как будто вымер, но я знал, что это не так. Одуревшие бездельники проигрывали на себе что-то, чего я не знал. Тишину иногда прорезали яростные выкрики, стоны и завывания. Из одного дома послышался такой страшный женский вопль, что я не выдержал и поспешил домой. “Рыжую Хризантему” я застал на полу мертвой. Платье на ней было изорвано, лицо искажено от ужаса, глаза навыкате. Я позвонил доктору. Мне сказали, что врачи разъехались по срочным вызовам и что миссис Эвелина поставлена на очередь.

Тогда я снял с магнитофона, ленту и начал отключать от хозяйки электроды. Я поразился, что электрод отвалился от поясницы сам собой. Раньше такого не бывало. И только тут я увидел страшную штуку: миссис Эвелина состояла из двух частей, верхней и нижней. Обе ее части соединялись вот такой трубкой…

Куппер вытянул свой указательный палец. Он у него был длинный, волосатый, толстый, кривой и желтый от табака.

— Вот такой перемычкой соединялся верх и низ “Хризантемы”. Я так до сих пор не знаю, почему она пыталась разорваться. Большинство смертей в Квизпорте произошли точно по этой же причине…

Куппер умолк. Слушатели долго не могли опомниться, пока один не спросил:

— И все же, что предполагают?

— Держат в тайне, — небрежно бросил Куппер. — Кстати, я сохранил на память последнюю ленту…

Он вытащил небольшую катушку с голубой наклейкой.

— А ну-ка дай, прочитаем, что здесь написано.

— Непонятно. По латыни.

— Я знаю латынь, — вдруг сказал молодой парень, студент–медик.

Он взял катушку и прочитал: “Бацилла коли. Митозис”.

— Господи, так ведь это!..

— Что? — уставились мы на студента…

— Это кишечная палочка в период деления… Бактерии ведь размножаются делением…