Поднимаясь по трапу в самолет с плазменным двигателем, я нечаянно толкнул локтем пассажира, шедшего впереди меня. Он обернулся, и я узнал Онкса Филитова.

— Решил покинуть юг? — спросил я безразлично, думая совсем о другом.

— Как бы не так, — проворчал старик. — Получил телефонограмму срочно выехать в Совет.

— Появилась необходимость что-нибудь или кого-нибудь срочно раскритиковать? — почти с раздражением спросил я. На душе у меня было очень плохо.

— Что-то важное. Ты ведь знаешь, по пустякам из отпуска не вызывают.

Когда мы заняли места рядом, Онкс наклонился ко мне и прошептал:

— Я, кажется, догадываюсь, в чем дело.

— Ну?

— В этой проклятой погоде. Перед отъездом из Москвы у нас в совете говорили о том, что началось интенсивное таяние льдов в Антарктиде и Гренландии.

Я вопросительно посмотрел на Филитова.

— Это грозит большими бедствиями. Представляешь, что будет, если уровень воды в океане поднимется метра на четыре?

— Для этого нужно, чтобы растаяли все льды Гренландии и Антарктики.

— А если они действительно растают?

— Не вижу оснований, — возразил я, поудобнее усаживаясь в кресле.

Вначале заревели обычные реактивные моторы, а когда самолет поднялся на высоту около двадцати тысяч метров, были включены плазменные двигатели, и в салоне установилась тишина, рассекаемая еле уловимым свистом мощного потока ионизированного газа.

Я то и дело поглядывал на ручной хронометр, и мне казалось, что машина приближается к Москве слишком медленно. Внизу, на необъятных просторах, земля была не белой, как обычно зимой, а грязно–серой. Таял снег, таял в январе. А над плазмодином простиралась пурпурная бездна, пронизываемая оранжевыми полосами из-за горизонта, где поднималось солнце.

Я так и не успел попрощаться с Онксом на аэродроме. Одним из первых мне удалось вскочить в монорельсовый электровоз, который тут же помчался к центру Москвы.

Я удивился, когда обнаружил, что моя квартира заперта. Дома никого не было.

Я очень удивился, когда соседи сообщили мне, что Олла ушла на работу. Значит, она не могла оставаться одна. Отпуск превратился для нее в муку, и она решила вернуться к своей химии физиологически–активных полимеров…

Я застал ее в лаборатории, в белом халате, сосредоточенно рассматривающей окраску какой-то жидкости в пробирке. Она нисколько не удивилась моему появлению. Глотнув из стакана какую-то жидкость, наверное лекарство, она произнесла спокойным бесцветным голосом:

— Случилось большое несчастье, Авро… Несчастье, которое грозит всем нам, всем людям на Земле большими бедствиями…

Она встала и подошла к стеллажу с книгами.

— Вот смотри, — протянула она мне листок бумаги, на которой были нарисованы четыре линии — красная, синяя, зеленая и желтая. — Это мне оставил Корио. Он сказал, что ты все поймешь. Красная линия показывает рост среднеземной температуры по дням. Синяя — рост влажности в атмосфере. Зеленая — интенсивность ультрафиолетового излучения Солнца. Желтая — интенсивность инфракрасного излучения. Смотри, как круто кривые ползут вверх. С каждым днем активность Солнца возрастает…

Я посмотрел на кривые. На горизонтальной оси было отложено девяносто интервалов, соответствующих девяноста дням. На вертикальной оси были показаны результаты измерений температуры, влажности и интенсивности радиации. За последние три месяца кривые круто поднялись вверх. Я с удивлением взглянул на Оллу.

— Ты сам должен понять, что случится, если так будет продолжаться.

Я кивнул и затем спросил:

— А при чем здесь Корио?

— Не торопись. Научные сотрудники из Центральной службы Солнца установили, что так будет продолжаться в течение года. За январь месяц активность Солнца увеличится еще в два раза. Начнется невиданное в истории человечества стихийное бедствие. Начнут испаряться океаны, таять льды, Земля будет окутана плотной пеленой из водяных паров, сквозь которые будут проникать лишь тепловые лучи, создавая на поверхности невыносимые для всего земного температурные условия… Будут затоплены города, порты, океаны вырвутся на просторы равнин…

Олла склонилась над микроскопом и на мгновенье умолкла.

— Трудно себе представить, — прошептала она, — какие будут жертвы… Смогут ли люди все это перенести… Еще никто не знает, какие меры следует предпринять. Надвигающееся бедствие застало человечество врасплох.

Я облизал пересохшие губы и хотел было спросить, какое отношение ко всему этому имеет Корио, но теперь, перед лицом картины, которую мне нарисовала Олла, вопрос показался мне и ненужным и ничтожным.

— А что известно о причинах повышения активности Солнца?

— В своем движении во вселенной Солнце и вся наша планетная система попали в густое облако водорода. Яркость Солнца возрастает с каждым днем. По данным спектрального анализа, мы пересечем область максимальной плотности водорода через четыре месяца…

Мне стало жарко, я подошел к окну. Впервые за свою жизнь я посмотрел на Солнце с ненавистью. Утреннее, оранжевое, оно казалось зловещим.

— Я уверен, что наши ученые что-нибудь придумают.

— Я тоже уверена. Особенно в отношении Корио. Но я его так люблю…

Я ничего не понимал.

— Милая Олла! Очень хорошо, что Корио решил работать над проблемой обеспечения безопасности людей от надвигающейся катастрофы. Ты еще больше будешь гордиться своим любимым, своим мужем, а я своим другом.

В этот момент дверь лаборатории отворилась, и в ней появился Корио. Не обращая на меня внимания, он бросился к Олле. Я отошел к окну и снова стал смотреть на Солнце. Как все перепуталось всего за несколько часов. Нехорошее чувство неприязни к моему другу шевельнулось в моем сердце. Что бы там ни было, но к страданиям Оллы он имел какое-то отношение.

Я резко повернулся к ним и грубо спросил:

— Объясните, что происходит.

Корио поднялся с дивана и протянул мне обе руки.

— Здравствуй, Авро.

— Здравствуй. Что у вас здесь происходит?

Я заметил, что лицо его было усталое, глаза ввалились.

— Я ничего толком не могу добиться от сестры, — сказал я мягче. — Она рассказала мне все про надвигающуюся катастрофу… Ну, а вы… ты здесь при чем?

— Дело в том, что… как бы тебе сказать… я согласился работать в теоретической группе, которая будет разрабатывать меры и средства для предотвращения бедствия. Приказом по федерации меня уже освободили от обязанностей математика — консультанта по промышленности.

— Ну и что же?

— Времени на работу очень мало, — чересчур мало, не более десяти дней. Иначе будет поздно.

— Так.

— Ты сам понимаешь, проблема очень сложная. Ее решение требует огромного напряжения ума. Кроме того, решение должно быть абсолютно правильным, потому что за ним сразу последуют практические мероприятия, связанные с деятельностью большого числа людей, промышленности и так далее. Просчетов быть не должно. Иначе — гибель…

— Да. Ну и что же?

— Значит, умы, которые эти десять дней будут работать над проблемой, должны быть необыкновенными. Это должны быть гениальные ученые.

Я с удивлением посмотрел на Корио, и мне стало смешно. Конечно, он был выдающимся ученым, но гениальным…

— В том-то и дело, что ты прав, — угадал мою мысль Корио. — Конечно, я довольно заурядный ученый, чуть–чуть выше среднего калибра. Но беда в том, что вообще, как показали недавно выполненные исследования, на Земле не существует ученого, который бы в такой короткий срок смог переработать огромное количество научной информации и найти решение. К сожалению, сложности научных проблем, возникающих перед человечеством, растут значительно быстрее, чем интеллектуальные способности даже самых одаренных людей.

— Для переработки научной информации можно привлечь машины.

— Верно. Но для машин нужно составить программу.

— И среди ученых Земли нет человека, который бы смог это сделать?

— За такой короткий промежуток времени — нет…

— Так что же делать?

— Нужно создать таких ученых.

Я остолбенел. Этого еще не хватало! За последние сто лет люди привыкли к фантастическим успехам науки. Они свыклись с полетами в космос, они больше не удивляются управляемой термоядерной реакции, они перестали восхищаться животными, выращиваемыми в искусственной среде, их больше не удивляют успехи в области экспериментальной генетики, которые позволили получить совершенно новые виды живых существ. Но создавать гениальных ученых…

— Чушь какая-то, — пробормотал я, с подозрением глядя на Корио.

— Я знал, что ты мне не поверишь. Я Хочу, чтобы ты и Олла пошли со мной на заседание ученого совета института структурной нейрокибернетики. Там по этому вопросу сегодня будет дискуссия. Основной докладчик–доктор Фавранов…

Фавранов — всемирно известный ученый, специалист по нейрокибернетике и по физиологии высшей нервной деятельности человека. Я вспомнил, что несколько лет назад, выступая перед широкой публикой с научно–популярным докладом, он заявил:

— Коммунистическое общество освободило человечество от всех материальных забот, от всякого морального гнета. На повестке дня стоит важная задача — раскрепостить гений человека. Человек имеет в себе все необходимое, чтобы стать гениальным…