Денис Тихий
Как поймать эльфа
За прилавком, между длинным парнем с морскими рыбками и приземистой бабусей со столь же морскими свинками, расположился мужчина, замотанный по брови шарфом. Он открыл клетчатую сумку и вынул оттуда трехлитровую банку. На ее дне, среди кусочков цветной бумаги, сидели разноцветные эльфы.
Парень с морскими рыбками согнулся во втором своем метре и заглянул в банку.
— Это что? — спросил он с тоном превосходства хордовых над жесткокрылыми.
— Эльфы.
— Почем?
— Пятьсот рублей.
Парень уважительно протянул мужчине руку:
— Борис.
— Семен, — буркнул мужчина, снимая рукавицу.
Тут из-под локтя заглянула приземистая бабуся.
— И зачем они?
— Ну а хомяки твои зачем?
— Это морские свинки, — обиделась бабуся, — детям развлечение.
Морские свинки нахохлились, всем своим видом выражая нежелание кого-то развлекать.
— Эльф. Волшебное существо.
— И чего они умеют? Желания исполняют?
Лицо, замотанное шарфом, изобразило саркастическую гримасу.
— Ага. Стоял бы я тут тогда.
— Может, удачу приносят?
— Мне не носили.
Бабуся замолчала. Эльфы лениво ходили по банке, зевали, взмахивали крылышками. Ярко-оранжевая парочка прижалась личиками к стеклу.
Между рядов с клетками и аквариумами неспешно проходили разнообразные люди в пальто и пуховиках, с сумками и просто, взрослые и дети. Все это разнообразие бубнило, перемешивалось и выдыхало пар из ртов. К Борису подошел большой, ватой набитый дед. В ногах у него мыкался мелкий ребятенок непонятного пола с варежками на резинках.
— Черви есть?
— Трубочник есть, мотыль.
— Деда, смотри!
— Мотыля покажи.
— Деда-а-а!
— Вам два коробочка? Три?
— Чего он дохлый такой?
— Деда, это чего в банке, а?
— Где дохлый, мужчина? Нормальный мотыль.
— С какого он бока нормальный?
— Деда, смотри — девочка с крылышками!
— Розовый. Вкусный. Берите!
— Сколько просишь?
— Двадцать пять.
— Де-е-е-е-е-д-а-а-а!
— Уступи десятку за два коробка.
— Не могу, мужчина. Себе в убыток торгую.
— Дед!
— Три шкуры дерете! Торгаши!
— Вы сколько брать будете?
— Да уж не ведро!
— Берите три коробка, десятку уступлю.
— Де-душ-ка!
— Ладно, давай два коробка, коль уступаешь.
Ватный дед отслюнявил червонцы и спрятал пакет во внутренний карман. Поближе к сердцу. Ребятенок похлопал деда по колену.
— Деда! Ну смотри — фея!
Дед приблизил левый глаз к трехлитровой банке, поморгал и отодвинулся.
— Чего за звери?
— Эльфы.
— Деда, давай купим!
— Сколько просишь?
— Пятьсот.
Дед отодвинулся и загнал взглядом Семена, банку и прилавок во внутреннюю прицельную рамку.
— Иди ты. На птичьем по двести никто не берет.
Семен подтянул шарф и пробубнил:
— А я и не навязываюсь.
— Самцы?
— А кто их разберет.
— Мотыля едят?
— Не. Они как бы любовью питаются.
— Ась?
— Любить их надо. Тогда живут. Без любви дохнут.
— Деда, бери! Я их уже люблю.
— Молчи, Валька! — ответил дед, оставив половую принадлежность ребенка под вопросом.
— Мужчина, возьмите лучше морскую свинку! Полкило восторга!
— Нет, свиней вокруг и так полно. Свинья на свинье.
— Деда!
— Мелкие они у тебя. Мореные. Давай за триста возьму.
— Четыреста.
— Совесть есть? Есть совесть у тебя, я спрашиваю?
— Ладно. Чтоб почин не спугнуть.
Семен подвинул банку к краю прилавка и кивнул Вальке:
— Протяни руку.
— Выбирать, да?
— Не. Они сами выбирают.
Крошечный эльф морозно-синего цвета вспорхнул Вальке на палец, ухватился ручонками и забрался в ладошку.
— Ну вот. Кормить его не надо, поить тоже. Люби только, одного не оставляй, а то заболеет.
У прилавка остановилась немолодая пара. Жизнь их склеивала, отрывала и опять сминала вместе. И вот уже они друг без друга не полны. Выпуклость к впадинке.
— Что это? Здрасти! — сказала женщина удивленно.
— Эльфы.
— Посмотри, Сереженька, чудо какое!
Мужчина что-то буркнул и остался на месте.
— Они продаются? — Женщина приблизила глаза к стеклу, осторожно постучала ногтем.
Семен вздохнул.
— Продаются. Пятьсот рублей.
Женщина завороженно извлекла из кармана кошелек. Семен пододвинул банку, но ни один к ней в руки не пошел.
— Дайте вот этого, зелененького.
— Видите, не идет он к вам.
— А вы достаньте.
— Не могу. Сам должен прийти.
— Так он не идет.
— Вижу. Значит, не продам. Извиняйте.
— Как? Почему же?
— Им, эльфам, любовь нужна, иначе помрут.
— Ну вот и хорошо! Я его буду любить, ухаживать буду за ним.
— Ухаживать… Не продам, коли сам не идет.
К прилавку пододвинулся муж.
— Я что-то не понял, тут рынок?
— Рынок-то он рынок, но… не продам. Ну сдохнет он у вас.
— Идем, Лен, — сердито дернул жену за рукав Сереженька.
— Но…
— Пошли. С психами еще связываться.
— Хотите, я вам тысячу заплачу? — сказала Лена.
Семен всплеснул руками.
— Барышня, да это тут при чем? Вот я его вам продам, а он любовь к себе притягивает, требует. А ежели пересилит супруга вашего?
— Как это?
— Да просто. Магическое существо. Без пропитания ему нельзя, тем более что оно материального-то и в рот не возьмет! Или супруга разлюбите, или эльф помрет. Хорошенькая покупка.
— Вы… шутите, да?
— А вот, дамочка, возьмите у меня свинью морскую! Или две!
— Свинью? — испуганно спросила Лена, недоуменно уставившись на бабусю.
— Ага! — радостно сказала бабуся и соломинкой простимулировала свинку показать свои стати.
Рыжий, косматый, угрюмый жирдяй забрался в колесо и сделал несколько шагов вперевалку.
— Вот! Глянь, какие кунштюки ушкваривает!
Зеленого, как свежий салатный лист, эльфа получил пятиклассник без шапки. Лимонно-желтый выбрал себе в хозяева смешливую девушку с пирсингом. Вид железных шариков в носу, в губе и даже на языке потряс Семена, но эльф, не задумываясь, вспорхнул ей на воротник. Бирюзовый эльф устроился в варежке сухонькой старушки с сияющими глазами. Она дала за него Семену сто рублей мелочью и веснушчатое зимнее яблоко.
За три часа он распродал всех эльфов, кроме одного. Оранжево-красный, как язычок пламени, ни к кому не хотел идти.
— И часто они так… кочевряжатся? — спросил Борис.
— Да бывает.
— И чего тогда?
— Ну чего. Обратно отпускаю.
Борис достал термос кофе и развернул из фольги два бутерброда с копченым салом. Приземистая бабуся скребла ложкой в кастрюле с картошкой и вареной рыбой. Семен перекусом не озаботился.
— Ты их где ловишь-то? Или секрет? — спросил Борис, активно жуя.
— Внучка ловит.
— А где?
— Да не скажет он, — сердито постучала ложкой о край кастрюли бабуся, — жмот.
— А чего не сказать-то? Я секретов не делаю. Берет внучка моя, Милка, коробку акварельной краски. Только медовая нужна, и вообще лучше меда добавить для густоты. Липового. Дальше — надо в ванной все зеркало разукрасить акварелью, погуще так. И разрисовывать надо в темноте, и чтобы девочка разрисовывала. Как высохнет — вносим свечку, только зайти надо спиной вперед. Самое оно, если на стекле останется одно окошко или два, тогда, может, и приманишь. Потом просто — банку трехлитровую приготовь. Перед зеркалом бумаги цветной настриги. У них же там все серое, у эльфов, вот они на цвет-то и клюют. Ну а как они, стало быть, из зеркала полезут, ты их банкой и накрывай. Да! Забыл совсем! Одежду надо надеть шиворот-навыворот, эльфы тогда не увидят. И булавку медную хорошо прицепить на ворот. Чтобы того… глаза не отвели.
— Чего?
— Ну, мне раз глаза отвели, так я целый час в ванной стоял и в зеркало пялился.
— Зачем?
— Выход искал.
— Из ванной?
— Тьфу, пропасть. Из зеркала!
Слушатели расхохотались. Бабуся прохрюкалась и вытерла рот платком. Борис, опершись о прилавок, некоторое время еще побулькивал, но вдруг поднял глаза и осекся. Семен сплюнул под ноги и выпустил сквозь шарф кубометр ротового пара.
— Да чего вам объяснять — все равно не поверите!
Перед прилавком невесть откуда оказался неприятный, известный всему рынку детина. Звали детину Соплей. Но звали его так за глаза и в верной компании.
Был он высокого роста, лицом широк — по блину на каждой щеке поместится. Волосы, брови и даже реснички — бесцветные, как подвальная плесень. Глаза васильковые и пустые, по меткому слову поэта: как два пупка. Сын директора рынка и сволочь крайнего разбора. Сейчас он был слегка поддавши. В такие минуты его настроение колебалось на кромке. С одной стороны — буйная радость, когда он бегал по рынку, натянув на голову отобранный у вьетнамцев малиновый бюстгальтер арбузного размера. С другой стороны — гадючья злоба, плевки в суп обедающим торговцам, затоптанная корзинка с котятами. А переход осуществляется легким толчком с любой стороны.
Сопля привалился к прилавку спиной, иронически глянул на толкущихся покупателей. Ухватил лапой плюгавого мужика с косенькими глазами.
— Эй, китайса, курить дай!
Китайса вынул пачку, Сопля поплевал на пальцы, вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую уронил. Китайса дал прикурить. Сопля почавкал, окутался дымом, забрал пачку и зажигалку, отвесил добродушного пинка. Покурил, осоловело, наблюдая за дерущимися воробьями. Развернулся к Борису.
— О! Здорово, барбус!
— Здрасти, Эдуард Иваныч, — улыбнулся барбус Борис, приветливо прогнувшись.
— Ну, че тут? Как торговля?
Барбус неопределенно скособочился, всем видом показывая, что хотя он и тронут заботой Эдуарда Ивановича, но мотыль квелый, рыбок не берут и свободных денег совершенно нет.
— Ладно, будет шлангом прикидываться. Курить будешь?
— Я, Эдуард Иваныч, завязал. Здоровья-то нет, как у вас!
— Потому что здорово… это… здоровый образ жизни веду!
Сопля придвинулся к Борису. Свернутая бумажка перекочевала из руки одного в обширный карман другого.
— Ладно, торгуй, мотылек. Ах-ха-ха! Ловко подколол? Мотыля продаешь, значит, мотылек!
— Хрю-хрю-хрю! Здравия желаю, Эдуард Иванович! — улыбнулась пластмассовыми челюстями бабуся.
— Здорово живешь, Микитична!
— Вы вроде как с лица схуднули, Эдуард Иванович?
— На фитнес хожу. Знаешь, что такое? Это когда спорт.
— Ну, дай-то бог! — истово перекрестилась Микитична. — Нам и без надобности уж.
— Ладно. Хватит мне зубы это самое. Чего там у тебя?
— Как перед иконой, чтоб у меня руки отсохли, если вру!
— Так.
— Нету! Ни одной не продала! А все конкуренты!
— Какие конкуренты?
— Да вот, — сказала подлая бабка и указала на Семена, — пять клиентов отбил!
Семен и отчасти Борис опешили. Сопля вдруг увидел Семена с его банкой, как будто они только что вывалились из зазеркалья.
— Оп-па! Ты кто такой? Ты чего тут стоишь, а?
— И чего? Купил вон место и стою. А что?
— Чего ты тут толкаешь?
— Эльфа вот.
— Дрянь какая-то летучая, — вклинилась Микитична, — больная, наверное, не ест ничего! Сам говорил!
— Нуксь!
Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.
— Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!
— Ты давай не борзей! Поставь банку!
— Пасть закрой, дедушка! — элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семену на лицо. Лицо поместилось в ладони целиком.
— Эт! Ты руки-то убери!
Сопля потряс банкой, отчего крохотный эльф свалился и стукнулся головенкой о стенку. Потом он сунул банку под полу и пошел в сторону дирекции, задевая шапкой жестяные козырьки навесов.
Семен перелез через прилавок и крикнул:
— Да что же делается?! Воруют уже средь бела дня!
Соседи по прилавку превратились в болванчиков с отпущенными нитками — стояли, глазами хлопали, внутренне радовались чужому унижению. Сопля невозмутимо удалялся.
— Эй! Харя!
Сопля продолжал уходить. Эльф в банке попробовал вылететь, но опять стукнулся о стекло.
— Тьфу! Да и пошел ты! Щенок! Трус! Сопляк!
Такого оскорбления Эдуард Иванович не вынес. Он повернулся, сделал четыре шага, подкинул банку с эльфом и запустил в голову обидчику.
Машина «скорой помощи» долго пыталась протиснуться к рыночным воротам. Наконец встали как-то между бородатым дедом с гусями и бабой с крупами. Румяные, вонючие от табака санитары резво помчались в толчею. Принесли Семена с черным от крови лицом. Он лежал такой маленький, жалкий, вцепившийся в ниточку жизни. Шептал: «Убил… убил… убил». Хлопнули двери, распугала жирных воробьев сирена. Баба с крупой охнула и уселась на мешки.
Трупик эльфа, раскатанный коваными ботинками в лоскуты, пролежал в грязном снегу недолго — зашипел и превратился в ничто.
Сопля сидел в рюмочной. Перед ним стояла тарелка пельменей со сметаной, стопка, графинчик. Он налил стопку, выпил, с хрустом откусил пол-луковицы, пожевал, закинул в рот пельмень. Самое оно после физических упражнений да на морозце выпить ледяной водки под пельмешки. Настроение у Сопли вновь было превосходное. Солнце проплавило в ледяной корке на окне полынью. Раскаленные добела пылинки плавали в косом луче, взвихряясь прихотливыми протуберанцами. Сопля налил еще одну стопку, закусил, запил стаканом горького шипучего пива. Разжевал еще один пельмень и пошел отлить. Потом в туалетном предбаннике долго мыл руки, поскольку был он великий аккуратист.
Перед самым выходом Сопля заглянул в мутноватое зеркало. Вскочивший утром над губой прыщик почти уже созрел. А сразу под третьим писсуаром лежала толстая золотая цепь. Сопля резво обернулся и подошел к писсуару: на метлахской плитке распластана обертка от конфеты.
Сопля вернулся к зеркалу и опять всмотрелся в ненаглядный прыщик. Но глаза уже сами скосились на писсуар. Цепь! Цепяра толстенная! Лежит в пятне солнечного света — даже звенья можно разглядеть. Что за чертовня? Сопля опять подбежал к писсуару и даже заглянул в него. Ничего нет. Солнечный зайчик вдруг появился у Сопли на ботинке. Сполз с замши на пол, скользнул к выходу из туалета, замер на месте. Вот она! Толстая цепь, нездешняя, как из скифской усыпальницы, лежит на полу. Сопля наклонился над ней — цепь рассыпалась на солнечные пятна! Голова закружилась. Зайчики глумливо запрыгали по полу, вскочили на стену, подползли к зеркалу. С той стороны тупо смотрел мордастый юноша. Сопля подбежал к зеркалу, зацепившись ногой и вывернув плитку с куском бетона. Стекло превратилось в прямоугольное окошко, стремительно зарастающее какой-то серой изморозью. В окошко смотрел он сам, длинная нить слюны свисала на воротник. За спиной стоял бледный юнец и вытаскивал из его кармана кошелек. Второй юнец притоптывал в нетерпении у двери.
— Эй! — крикнул Сопля, ударив в окошко кулаком. — Эй там! Пацаны!
Увы, и его двойник, и тощие наркоманы совершенно ничего не видели сквозь зеркало. Сопля обернулся. Мир выцвел. Все покрылось черно-серой плесенью. С шипеньем истаивали и блекли краски. Он всплеснул руками — спортивный костюм мазнул в воздухе алым. Цвет сползал и с него, стремительными акварельными дымными струями. С визгом Сопля рванул на тусклый свет в проем двери. Снес плечом часть крошащейся стены, выбежал в огромную залу с мутным, взболтанным воздухом, стал посреди нее и взвыл совсем уж по-волчьи:
— Отче мой! Еже веси на небеси! Ну чего?! Пусть светится имя! Я больше не буду! Выпустите меня отсюда! Во имя Отца и Сына, аминь!
И дикая молитва помогла — в сажевой тьме Сопля увидел маленький квадратик живого цвета! Он пополз к нему сквозь какие-то осыпающиеся шершавые столбы. А тьма наливалась силой, высасывала реальность, уже и руки стали как стеклянные — кости видно. Того и гляди — растворится. Но — нет. Успел. Успел, чтоб ему сдохнуть! Протиснулся сквозь радужное окошко! А тьма зашипела бессильно да и сгинула. И он смеялся, смеялся до икоты, смеялся, пока сверху не опустилась трехлитровая банка.
