Лобио… Только грузин может как следует приготовить его, выбрать сорт фасоли и количество помидоров, взять те самые приправы и единственно годное в готовку вино. Но один секрет известен всем, так что это и не секрет вовсе: фасоль следует замачивать с вечера в холодной воде, иначе не сваришь толком и напрасно станешь ждать, когда варево будет готово. Не будет оно готово, проклинай не проклинай грузинскую кухню, поваров и весь грузинский народ. Сам виноват, а народ здесь не причем.

Фасоль была куплена на рынке — белая с черным рубчиком. Очень красиво, недаром фасолинки используются как фишки в некоторых играх.

С дробным стуком фасоль, все семьсот граммов, высыпалась в кастрюльку, где ей предстояло набухать до утра. Одна фасолина осталась в кулаке. Не фишка, конечно, но ведь красиво.

Плеснул в кастрюлю воды и, поскольку все сегодняшние дела переделаны, улегся в постель с сознанием выполненного долга. При свете ночника еще раз принялся разглядывать фасолинку.

Зерно, зародыш растения, камушек, в котором дремлет готовая проснуться жизнь. Очень похоже на человеческий эмбрион, каким его рисуют в учебниках биологии. Кстати вспомнилась сказка, как у старика и старухи из бобового зернышка народился мальчишечка. Все логично: из бобового зерна — мальчик, а из фасолинки — девочка, росточком поменьше и беленькая.

С этой подходящей мыслью и уснул.

Снились визг, писк и беготня. Будто бы фасолина, зажатая в кулаке, ожила, обратившись в девчонку, наподобие мерзавки из мультсериала «Маша и медведь». Эта тоже всюду совалась, все портила и не давала жить. Плюс ко всему, непрерывно бормотала, верещала, напевала, так что всякому становилось ясно, что о тишине можно позабыть.

Проснулся в холодном поту. Разжал кулак: на ладони фасолина. Все, как и должно быть наяву, а визг, писк и щебет между тем продолжаются. Поднял смурную со сна голову и мгновенно проснулся. Комната была полна крошечных, с фасолину, девчонок. Все беленькие, в светлых сарафанчиках с черным пояском, все босые, они прыгали по клавиатуре компьютера, болтали ногами, сидя на книжных полках, листали альбомы по искусству, впятером переворачивая страницы и выдирая на память картиночки, что покрасивее. Разгром в комнате был ужасающий.

Душевных сил хватило, чтобы прореветь грозно:

— Это что такое?

— Это мы, фасольки! А ты наш папенька. Мы будем баловаться, а ты нас баловать!

Разжал кулак и словно спросил у единственного нормального зерна:

— Какой еще папенька?

Нелепо все было и пахло сюрреализмом из разорванного альбома.

— Ты нас водичкой смочил, мы разбухли, мы возбухли, значит, ты наш папенька! А она не разбухла, не возбухла, из нее кашу варить.

Прошлепал босыми ногами в кухню. Там девчонок было еще больше, и разгром, соответственно, хуже. Все банки вскрыты, пакеты разорваны. Соль, мука, сахар рассыпаны по полу. Микроволновка впустую крутится на самой большой мощности, из крана хлещет горячая вода. Стайки фасолек рыщут повсюду, выискивая, что еще испортить. Другие, поспокойнее, сидят рядком на краю кухонного стола и грызут сухую вермишель.

— Мы кушать хотим! Ты нас когда кормить будешь?

— Сколько вас тут? — голос предательски задрожал, слышалось в нем отчаяние.

— Много! Имя нам — килограмм!

— Я семьсот граммов покупал.

— А водичку кто доливал? Мы разбухли, мы возбухли, мы кушать хотим!

Мысленно прикинул: если в среднем сухая фасолина весит триста миллиграммов, то получается, что девчонок больше двух тысяч.

В животе противно похолодело. Затем пришло решение.

Добавил в голос твердости и объявил:

— Так дело не пойдет. Объявляю перепись. Лезьте все на стол и стройтесь по десять в ряд. Буду вас считать.

— Ура! Перепись, перепись!

Ровного ряда у фасолек не получилось. Каждая кокетничала на свой лад: одни глазки строили, иные ножкой ковырялочку делали, третьи и вовсе — книксен. Но на столе собрались. Не так это много — две тысячи девчонок, если удастся их поставить строем.

— Все тут? Никого не позабыли?

— Все!

— Вот и ладненько… — И одним движением сгреб всю ораву в подставленную скороварку. Захлопнул крышку и завернул рукоять, отрезав пленницам путь к отступлению.

Из скороварки доносилась дробная стукотня, крики:

— Что ты делаешь?

— Лобио. Из фасоли делают лобио.

Ответом был тысячеголосый стон.

Вот и все. Можете плакать, но возбухать и дом громить больше не будете.

Потер лоб, избавляясь от наваждения, поставил на газ чайник, а сам принялся подметать пол, стараясь занять себя чем-нибудь, чтобы не слышать жалобных криков.

«Что делаю? — мелькнуло запоздалое соображение. — Холодной водой надо заливать, а то не разварится. — И тут же одернул сам себя: — Может, еще и жрать это станешь?»

Посторонний звук привлек внимание. Вроде и негромко, но сейчас всякий шорох заставляет подпрыгивать. Резко обернулся и увидел необычную фасольку. Худющая, сухая, она ничуть не напоминала своих гламурных сестер. Тощими ногами она упиралась в скороварку и изо всех сил тянула на себя неподатливую ручку. Откуда такая силища в сантиметровой девице? — но звук, прозвучавший в кухне, был скрипом проворачивающейся крышки. В следующую секунду крышку снесло в сторону, и воющая, орущая, визжащая толпа ринулась наружу. Фасольки щипались, драли волосы, кололи валяющимися повсюду зубочистками. Прыгали они — будь здоров! — не хуже кузнечиков.

Спасением оказался веник, которым только что подметал пол. Несколько мощных взмахов, и в битве наступил перерыв.

— Та-ак! — Голос вибрировал от злости. — Допрыгались, девоньки. Сейчас иду в магазин. За дихлофосом. Всем все понятно?

Девоньки потерянно молчали.

Быстро оделся, вышел, заперев дверь на два оборота.

В универсаме дихлофоса не оказалось.

— В бытовую химию идите, — посоветовала укладчица в торговом зале. — У нас продуктовый, нам ядохимикаты даже как сопутствующий товар нельзя.

Покивал, будто бы соглашаясь. Прошелся вдоль витрин и холодильников, разглядывая те товары, на которые прежде не обращал внимания. Да тут половина продуктов хуже дихлофоса, особенно тушенка, при производстве которой не страдает никто, кроме покупателя. Выбрал десяток баночек детского питания — что-то гомогенизированное для младенцев от четырех месяцев. Какие они младенцы? Сухую лапшу хавают. Фасоль возбухшая, вот они кто. Шел по улице, погромыхивая пластиковым мешком с баночками, старался не вспоминать, как сгреб фасолек в скороварку и, главное, не представлять, что было бы, если бы плеснул туда кипятка.

Прогулка на свежем воздухе хорошо прочищает мозги.

Дома было тихо, новых разрушений не заметно.

Огляделся, поднял с пола сухую фасолину, выставил на стол пару младенческих банок, открыл, щелкнув крышечками.

— Нате, лопайте. Будете прилично себя вести — не трону.

Тишина разливалась по квартире. Не ждущая, затаившаяся, готовая взорваться криками, а мертвая тишина пустого дома. И уже ясно, что больше не будет ни визга, ни щебета, ни радостного разгула. И если смочить последнюю фасолину водой, то разбухнуть она разбухнет, а возбухать не станет. И на рынок за фасолью можно не ходить, ни на что та фасоль не годится, кроме как на лобио, глаза бы на него не глядели.