Глава 4
Юноша
Могучий дух ушел за Старшим. Жало понял, что погиб. Смерть была непостижима, но реальна в его мире, и обитатели долины редко доживали до зрелых лет. Смерть таилась в болезнях, подстерегала на охоте и в поле, она могла обернуться лавиной, ядовитой гусеницей, сухим кашлем, немилостью Старшего. Но в любом случае Старший прикажет взять тело умершего в храм, за крепкую дверь. И воины, внесшие труп, вернутся к порогу и будут на ступенях петь страшные песни о смерти, из которой нет пути обратно. И лишь Старший останется в храме. А потом воины вновь войдут в храм и вынесут тело, разрезанное, чтобы выпустить злых демонов, что прячутся в мертвых и больных. И тело сожгут. Еще недавно, деды помнят, мертвых съедали, и лучшие куски доставались воинам. Но это было в дикие времена.
Жало знал о смерти, видел ее, но это была чужая смерть. Своя смерть далека, своя смерть должна уйти, как уходит утренний дождь. Она уйдет обратно, в тот мир духов, в бесплотный мир, в котором нет долгоногов, яркого солнца и чистой воды.
— Теперь ты больше не убежишь, — сказал сизый воин, которого звали Тучей и которого Старший взял мальчишкой из деревни. Туча толкнул Жало в спину, к темноте, и засмеялся.
— Туча, — подала голос Речка, — ты помнишь, что у нас с тобой одна бабушка?
— Я воин храма, — произнес Туча, — у меня нет матери и отца.
— Так было раньше, — ответил Жало. — Теперь у каждого есть мать и отец. Так говорил Немой Ураган.
— Ты чего с ними разговариваешь? — прикрикнул на Тучу главный воин, косой Иней.
… От толчка Жало упал на каменный пол. Дверь заскрипела. Слышно было, как Туча устраивается у двери, с той стороны, стеречь пленников.
— Я пошел, — бросил Иней. — Не спи.
— Иди, — ответил Туча.
Стало тихо.
В темноте Жало отыскал руку Речки и уселся рядом, прижался, чтобы было теплее. Стены нависали, сходясь к низкому потолку. Жало чувствовал их.
— Туча, — позвал он, — наш дух вернется за нами. Он накажет тебя.
— Не знаю, — произнес Туча. — Старший пошел с ним в храм. Старший знает пути богов.
Речка вскрикнула — скользкая змейка скользнула по ступням.
— Не бойся, — сказал Жало.
Туча запел песню о великой тайне, о дороге к Темному ручью. Желтый лучик света, проникавший в щель двери, переместился. Туча подвинул поближе светильник, потому что, как и все люди долины, боялся темноты.
Речка когтем впилась в ладонь.
— Что ты? — прошептал Жало.
— Тише. Здесь кто-то есть.
— Здесь только змеи.
— Здесь есть кто-то большой. Он следит за нами.
Речка втиснулась в угол, к сырой стене, шерсть на спине вздыбилась.
Теперь и Жало почувствовал жуткое присутствие. Чуткие уши не доносили ни звука. Не было запаха. Не было ничего. Было присутствие. Кто-то стоял в углу пещеры и разглядывал пленников.
— Уйди, дух, — попросил Жало. — Уйди, если ты не хочешь нам помочь.
— Может, это наш дух? — предположила Речка.
— О чем вы там разговариваете? — спросил Туча из-за двери.
Оттуда, из угла пещеры, где стояло что-то, раздался короткий смешок.
Туча распахнул дверь и сунул внутрь руку со светильником.
— Что здесь? — крикнул он.
Светильник на секунду вырвал из темноты человеческую фи гуру, неясную, смутную, уходящую в стену, растворяющуюся в ней.
— Это не наш дух, — сказала Речка.
Но Жало думал о другом. Рука воина держала светильник. Рука была близка. Жало рванул Тучу за руку, и тот, ударившись о косяк, влетел в камеру, охнул, упал на каменный пол. Жало ударил его еще раз, подобрал копье и, не оглядываясь, побежал в глубь пещеры, по пути, который недавно они прошли все вместе — воины, их пленники и добрый дух с блестящей головой. В долине, на свету, их поймают сразу же. Воины едят мясо и хорошо бегают. Только в темной пещере можно было скрыться и отыскать потом дорогу на волю. Речка бежала сзади. Память привела к деревянной двери. Страж возле нее приподнялся испуганно, услышав глухой топот, выставил копье, щурясь в темноту, и Жало, выскочивший из-за угла, опрокинул его, навалился плечом на дверь. Та треснула и поддалась. Жало чуть не упал на каменной лестнице — Речка едва успела поддержать его. Слабый отблеск света падал сверху, впереди ждала Большая Тьма, надежда была на слух, обоняние и память, цепкую память первобытного существа, сохранившую повороты, спуски, подъемы долгого пути от реки.
Сзади были крики, рассерженный вой воинов и стук окостеневших подошв. Жало бежал, вытянув вперед руку с копьем, угадывая нависший камень или трещину, и иногда, не поворачивая головы, говорил о них Речке, потому что Речка была слабее и бежала, доверяясь ему.
Преследователи не отставали. Они тоже знали эту пещеру, знали ее куда лучше беглецов, они были рассержены и должны были догнать, потому что в ином случае их ждал гнев Старшего. И они боялись его гнева.
Был большой зал с камнями, вылезающими из пола, и камнями, подобно сосулькам свисающими сверху. Воины настигали беглецов.
— Скоро мы выйдем? — спросила Речка. — Я устала. Я скоро упаду.
Жало понял, что не добежать. Догонят. Он свернул в сторону, в неизвестную темноту, забежал за большую глыбу и упал навзничь. Речка опустилась рядом.
— Мы отдохнем?
— Теперь молчи, — прошептал Жало. — Совсем молчи. Не дыши.
Топот и крики были так близко, что Жало с трудом удерживал себя, чтобы не метнуться дальше, вглубь, куда угодно, лишь бы подальше от смерти, от страшных воинов. Он прижался к земле и придавил рукой Речку, которая вздрагивала, задыхалась и пыталась вскочить.
— Тише, — молил он беззвучно. — Тише.
Шаги пронеслись совсем близко, прерывистое дыхание, хрип и крики, несущие смерть.
Потом стало тише.
— Мы будем ждать? — спросила Речка, приподняв голову.
— Немного, — ответил Жало. — Они вернутся и будут искать нас.
— А мы?
— Мы отдохнем и будем ползти к выходу. Но не главным путем, а здесь, среди камней. Ты помнишь, сколько бежало воинов?
— Нет. Много.
— Может, шесть. Может, семь. Надо знать. Мы будем бежать потом узкой пещерой. Если не все вернутся, мы попадем между ними.
— Ты убьешь их, Жало?
— Если один — может быть, убью. Если два — они убьют меня.
Жало устал, ему хотелось прижаться к Речке и заснуть.
— Ты великий охотник, Жало, — сказала Речка.
В отдаленных, глухих криках была растерянность.
— Жало, — произнесла Речка. — А может, мы побежим обратно, пока они там? И спрячемся в деревне.
— Нельзя, — ответил Жало. — Там Старший. И другие воины.
— Тогда не будем ждать. Они вынюхают нас. Ты слышишь, течет вода? Пойдем по воде. Она смоет следы.
— А если вода глубокая?
— Нельзя ждать.
— Погоди. Сейчас они пробегут назад, и тогда мы пойдем.
Они говорили тихо, совсем тихо. Но пещера разносила даже шепот, и Старший, бежавший по следам воинов, бежавший молча, потому что по крикам впереди уже понял, что воины потеряли след, заглядывавший в закоулки и трещины, крадущийся на цыпочках, — Старший услышал шепот и подобрался совсем близко, прежде чем Жало учуял его запах. Слишком близко…
— Стой, — сказал Старший тихо. — Ты не знаешь пути в темноте. Тебе некуда бежать.
Старший мог бы позвать воинов. Вместо этого говорил тихо. Он был осторожен. Стоял в десятке шагов от беглецов, за камнем. Он точно знал, где они, — их выдавал запах и тепло тел. Никто в племени не чувствовал так тепло живых тел, как Старший. Он мог бы стать великим охотником.
Копье ударилось о камень, сломалось, и Старший, выйдя вперед, наступил на древко.
— Жало, ты больше ничего не сможешь сделать. Иди сюда. И пусть Речка идет впереди. Духи злы.
— Не ходи, Жало, — сказала Речка.
— Но духи и великодушны, — продолжал Старший, будто не слышал слов Речки. — Они могут простить тебя. Я не знаю.
Голоса воинов приближались. Они шли обратно, заглядывая в ответвления пещеры, перекликаясь.
— Если ты пойдешь сам, — предложил Старший, — я проведу тебя обратно и запру. И вы будете ждать решения духов. Если придут воины, они тебя убьют. Они злы, и я не смогу остановить их. Ты знаешь. Иди.
— Не ходи, Жало, — молила Речка.
Жало змеей, на животе, пополз навстречу размеренному тихому голосу Старшего. Еще немного, и можно будет прыгнуть и…
Старший услышал, почуял, отступил на шаг в сторону, и Жало не смог ударить его, как хотел. Он упал рядом, вцепившись в жесткую шерсть Старшего, и с минуту было слышно лишь дыхание врагов, скрип зубов и шуршание подошв по камням. Речка бросилась на помощь, но никак не могла разобрать в темноте, где же горло Старшего. И тут Старший закричал, хрипло, как зверь, и крик его, путаясь в камнях среди скал, заполнил всю пещеру.
Воины были уже близко. Когда они навалились на беглецов, то не решились пустить в ход копья, чтобы не ранить Старшего — казалось, что громадный мохнатый зверь обхватил их тысячью лап и когтей. Жало отпустил Старшего, разбросал лапы воинов и прыгнул на сталагмит. Он остановился на мгновение — сзади копошились тела, визжала Речка. Жало колебался — что делать. И Речка угадала его мысли.
— Беги, — крикнула она. — Беги! Скорее беги к реке!
И Жало послушно побежал вдоль пещеры, и его подгонял крик Речки.
Крик стих, лишь отдаленное рычание воинов и невнятные слова Старшего неслись по пещере…
* * *
Павлыш снова вышел на площадку перед пещерой. Куда провалились все воины? Снова ушли в подземелье? Может быть, другое племя напало на них? Нет, вернее всего, что-то неладное с пленниками. Но соваться самому в черную пещеру, где воины, наверное, знают все закоулки…
Павлыш заглянул в комнату Старшего. Надо же попасть в столь нелепое положение. В конце концов, логика требует, чтобы ты, Слава, оставил в покое этих существ. Если заняться спасением окружающих, можно добиться прямо противоположных результатов. Не вернуться ли тебе, судовой лекарь, к исполнению своих обязанностей? Но ребят жалко — парня с девушкой. Иногда так хочется руководствоваться своими ненадежными симпатиями и антипатиями!
Павлыш вошел в комнату Старшего и уселся на шкуру. Здесь было совсем тихо и не донимали мухи — огромные зеленокрылые насекомые, с разлету бившиеся о забрало шлема.
Сидеть в пещере вождя или главного жреца — кто их здесь разберет! — было нелепо. Конкистадору пристало преодолевать пустыни и джунгли, забираться в крайнем случае в горы или что-то переплывать. Но сидеть в чужой пустой пещере и ждать, когда о тебе вспомнят, для конкистадора невыносимо.
В объемистых справочниках по проблемам контакта, где предусмотрено абсолютно все, есть ли параграф: что делать, если о тебе забыли дикие хозяева, которые должны трепетать перед тобой либо выказывать гневное недоверие?
Может, сходить на «Компас», справиться у компьютера, а потом вернуться — к этому времени Старший как раз придет домой и спросит: «А ты что здесь делаешь, грозный пришелец?»
Павлыш улыбнулся своим мыслям.
Он поднял голову.
Напротив него, на шкуре, там, где так недавно восседал Старший, уютно устроился большеглазый юноша. Прижал колени к подбородку, подложив под него ладони. Смотрел на Павлыша в упор, глаза его были велики, прозрачны, и зрачок занимал весь глаз. У юноши была длинная шея, и голова вытянута вверх, сжата с боков, словно природа, создавая его, старалась подчеркнуть птичье изящество этого существа. Юноша был в костюме, облегающем его плотно, без швов и складок. Но без шлема. И руки его были пусты.
— Здравствуйте, — сказал Павлыш и только тогда удивился: — Вы как сюда попали?
— Я был здесь, — ответил юноша. Глаза его медленно пульсировали.
Мозг Павлыша усиленно работал, перебирая варианты: откуда это существо, этот юноша? Он знает русский язык. Он здесь без шлема, без скафандра, одет легко — то есть живет здесь, привычен к этому миру.
— Вы были в «Компасе»? — спросил Павлыш.
— Был. Вы спугнули меня.
— Почему вы ушли?
— Вы не спрашиваете, почему я пришел?
— Это почти одно и то же.
— Я не желал зла. Мне было любопытно. Я не хотел, чтобы вы меня видели. Зачем? Вы спокойно улетели бы обратно. Как только дождались помощи. Но когда я понял, что вы меня увидели, у меня возникло подозрение, что вас тоже охватит любопытство. И я не ошибся.
— Вы не хотели этого?
— Нет. И я, к сожалению, недооценил вас. Я не думал, что вам удастся проникнуть в долину.
— Откуда вы знаете мой язык? — спросил Павлыш.
— Знаю. — Юноша не стал развивать эту тему. Заговорил о другом: — Простите, что вам пришлось подвергнуться стольким неприятностям из-за аварии. Но, к сожалению, меня не было в те дни в долине. Я не мог прийти к вам на помощь. Потом Старший сказал мне, что его люди видели падающую звезду. И я заинтересовался. Сначала я решил, что корабль погиб. А вы добрались до маяка, не так ли?
— Так, — ответил Павлыш. — Робот опускался здесь несколько лет назад?
— Несколько десятилетий, — поправил его юноша.
— И не обнаружил здесь следов разумной цивилизации.
— Роботы могут ошибаться. Следы, которые доступны их суждению, должны быть весьма очевидны.
— Вы говорите по-русски почти без акцента. — Павлыш настойчиво и безнадежно пытался удовлетворить любопытство.
— Спасибо за комплимент.
— Ни Старший, ни воины не были особо поражены моим появлением. Меня это удивило с самого начала.
— Вот видите, вы наблюдательны. — Юноша остановил жестом Павлыша, намеревающегося продолжать. — Теперь выслушайте меня внимательно. Я обещаю, что завтра же приду к вам на корабль. И тогда все расскажу. И о себе, и о вас, и о том, почему я знаю ваш язык. Тут нет никакой тайны. Однако сейчас у нас очень мало времени. В любую минуту сюда могут войти.
С этими словами юноша легко вскочил, он оказался высок и хрупок.
— Да, кстати, — спросил Павлыш, — где Старший? Неужели мои пленники сбежали?
— Какие пленники? Вставайте.
— Жало и Речка. — Павлыш поднялся и посторонился, пропуская юношу. Ему показалось вдруг, что, толкни он его, — юноша переломится.
— Вы уже познакомились?
— И при очень драматических обстоятельствах…
— Жало и Речка сидят в отведенной для них камере. Ничего с ними не сделается. Я там был несколько минут назад. — Юноша задержался в двери темным силуэтом, тонкие руки замерли в воздухе. — Я вас прошу, и это весьма серьезно, — произнес юноша, — не вмешивайтесь в дела этой долины. Я сейчас уведу вас отсюда лишь мне известным путем. Потом постараюсь распутать то, что вы натворили.
— Я ничего такого не натворил.
— Не перебивайте меня. Вы будете ждать меня на корабле. Я приду. Может, даже не завтра, а сегодня же, через несколько часов. Я даю слово, что все расскажу. Ясно? А сейчас следуйте за мной. И чем быстрее забудут о вас в этой деревне, тем лучше. Опасны не ваши действия, а сам факт вашего появления.
Над площадкой вились твари, суетились над входом в пещеру. Разогнав их взмахом руки, навстречу шел Старший. Он опустил руку, отер когти о шерсть на бедре, наклонил набок голову и что-то проворчал про себя.
Юноша замер на месте, и Павлыш чуть было не налетел на него.
— Поздно, — сказал юноша по-русски. — Опоздали. Молчите. Говорить буду я.
И тут же заверещал лингвист, потому что юноша перешел на местный язык.
— Ты где пропадал? — спросил он. Голос его был высок и отрывист.
Два воина, шедшие из пещеры вслед за Старшим, остановились, попятились назад, в темноту.
— Великий дух! — воскликнул Старший, сгибаясь к земле и запрокидывая при этом голову вверх, чтобы не упустить глазами взгляда юноши. — Повелитель духов, я виноват перед тобой. Но я думал, что он лживый дух, подосланный Великой Тьмой.
— Иди за мной, — приказал юноша, обходя Павлыша и отступая к комнате Старшего. — Не дело разговаривать под открытым небом. Нас могут увидеть. А видеть меня нельзя.
— Ты прав, Великий дух, — согласился, касаясь когтями земли, Старший. — Пусть стены закроют нас от чужих глаз.
Павлыш мог поклясться, что на лапах Старшего была кровь.
* * *
— Говори, — разрешил юноша, обращаясь к Старшему. Руки его все время были в движении, казалось, что они живут независимо от тела. — Говори, что произошло.
— Они опять сбежали, — ответил Старший. — Я не знаю как.
— В чем их грех? — спросил юноша. — Я видел их в пещере. Но не знаю, в чем их грех. Говори быстро.
— Мы поймали их, — объяснил Старший. — Они бежали, но мы поймали их.
— Говори с начала.
— Ты не знаешь? — Старший поднял голову, и Павлыш увидел кровоточащие порезы на его шее — наверно, следы когтей.
— Не спрашивай духа. — Рука юноши взлетела вверх, и длинный палец на секунду замер у лица Старшего. — Ты знаешь, что нельзя спрашивать духа. Если я сказал, что хочу знать, — рассказывай.
Тыльной стороной лапы Старший вытер кровь с шеи.
— Речка плохая, — начал он. — Ты помнишь, дух, что отец ее пришел с гор. Мы хотели убить его, но ты сказал — пусть живет.
— Ее отца звали Немой Ураган? — спросил юноша.
— Да. Немой Ураган. Потом он хотел уйти из долины. Его пришлось унести в храм. Ты помнишь.
— Я помню. И у него осталась дочь?
— Речка. И еще был один молодой. Жало. Он тоже наслушался речей Немого Урагана. Он хотел уйти. Речка ушла с ним.
— Как он узнал дорогу?
— Наверно, Немой Ураган рассказал ему о пути в скалах.
— Я же велел найти путь, по которому прошел Немой Ураган, и завалить камнями.
— Путь берегла Белая смерть. Путь мог пригодиться.
Юноша забыл о присутствии Павлыша. Пальцы его пробежали по груди, засуетились у плеч.
— Ты хочешь сказать, что они ушли к реке?
— Да. Они ушли к реке. На рассвете. Когда я узнал, я послал вдогонку воинов. Через пещеру. Воины догнали их. И Белая смерть тоже.
— Они ушли от Белой смерти?
— Они не ушли. Но твой брат убил Белую смерть.
— Мой брат? — удивился юноша.
Старший мотнул головой в сторону Павлыша.
Юноша только тогда вспомнил о существовании Павлыша.
— Вы?
— Тут я и появляюсь на сцене, — признался Павлыш. Чувствовал он себя неловко. Будто залез в чужой огород и попался сторожу.
— Виноват я сам, — быстро сказал юноша по-русски. — Не надо было мне отлучаться.
— Они вернулись вместе, — произнес Старший, не глядя на Павлыша. — Воины не смели спорить с духом.
— Хорошо, что вы не продолжали творить суд и расправу, — бросил юноша Павлышу.
— Я не агрессивен, — возразил Павлыш, подходя к копьям, сваленным в углу, и пробуя пальцем каменное острие. — Скорее я зевака. Я готов неделями наблюдать, как ползет кузнечик по листу лопуха или как убирают снег на улицах. Между прочим, удивительное зрелище.
Юноша поморщился, словно ему было больно.
— Не время шутить, — ответил он и обернулся к Старшему, приглашая продолжать.
— Великий дух вчера сказал, что может прийти его брат. Но глаза мои обманули меня. Я старый человек и не достоин быть Старшим. Боги наградили твоего брата плотью.
— Боги всемогущи, — проговорил юноша назидательно.
— Твой брат чуть не погиб, провалившись в ловушку на тропе. Я решил, что меня обманули духи тьмы. Ты же оставил меня в неведении.
— А что с Речкой и Жало? — спросил Павлыш.
Старший не ответил. Он молча смотрел на юношу, словно ждал разрешения говорить.
— Говори, — сказал юноша.
— Мы настигли их.
— Они в темнице?
— Его скоро поймают. Воины гонятся за ним.
— Так. — Юноша наклонился вперед, чуть не касаясь Старшего кончиками вытянутых, дрожащих, как струны, пальцев. — Так.
— Не гневайся, Великий дух. Его поймают.
— А Речка где? Что с девушкой? — спросил Павлыш.
— Ее догнали. Она дралась, как дикий зверь.
— Что с ней?
— Она умерла.
— Как? — Юноша еще качнулся вперед.
— Я не мог остановить воинов. Она дралась. Воины были злы.
— Без моего разрешения? — Юноша взмахнул рукой, будто хотел ударить ею по камню.
«Ушибется», — мелькнула мысль у Павлыша.
Рука свободно прошла сквозь камень, и, заметив это, юноша тут же подтянул ее к груди, кинул взгляд на Павлыша и проговорил быстро, словно ничего не произошло:
— Ты совершил плохое дело, Старший. Ты ослушался богов, ибо сказано, что нельзя убивать, не получив слова.
— Я виноват, Великий дух.
Старший был и в самом деле напуган. Его даже не удивило происшествие с рукой Великого духа. Он склонил голову, спрятал ее в шерсти плеч, острые локти торчали под углом к вздыбившемуся хребту.
— Ты убил девушку. Ты упустил Жало. Куда он побежал?
— К долине, к реке. Но его настигнут у завала. Я бы добежал с воинами, но я стар и не могу бегать быстро.
Юноша на мгновение приоткрыл глаза, думал. Посмотрел на Павлыша, сказал по-русски:
— Прошу вас, не волнуйтесь, посидите здесь. Никуда не отлучайтесь. Если бы не вы, девушка была бы жива.
— Хорошо, — ответил Павлыш растерянно.
Юноша обернулся к Старшему:
— Иди за воинами. Ты вернулся, потому что боялся Жало. Ты не хочешь умереть. Иди за воинами. Я пойду вперед и увижу, куда побежал Жало. Я укажу тебе путь. Иди же.
Старший, пятясь, выполз из пещеры, зашлепал подошвами.
— Я скоро вернусь, — продолжал юноша. — Я — напрямик.
Он встал и направился к дальнему углу пещеры.
— Ждите.
Он вошел в стену, словно канул в густой туман.
* * *
Жало добежал до завала. Тонкие лучики света прорывались в щели между камнями, и вдоль каждого лучика струился теплый живой воздух.
Речки не было слышно. Сейчас Жало не думал о ней. Он видел лишь камни, черные камни и свет, пробивающийся сквозь них. Он толкнул глыбу, она чуть шевельнулась, но не сдвинулась с места. Теперь уже были слышны шаги и крики, совсем недалеко — а может, еще далеко: звук по пещере летит не так, как на земле.
Жало навалился на камень плечом; отпрыгнул в сторону, когда камень все-таки не поддался, отбежал на несколько шагов, снова бросился на глыбу, и снова неудача. Было бы время, он не спеша расшатал бы камни, нашел тот, который держит на себе завал.
Шаги сзади на мгновение затихли. Воины слушали.
— Он там! — Это был голос Инея.
Жало толкнул самый верхний камень, тот отвалился и покатился навстречу яркому солнцу, и лучи солнца ослепили беглеца.
— Вот он! — Голос был совсем рядом.
Жало нырнул в отверстие и, обдирая шерсть на боках, рвался наружу, как червяк, зажатый в пальцах. Он тянул себя руками, перебирая ими по откосу, подтягиваясь к острым краям скал. В последний момент в пятку ударило копье, брошенное подбежавшим ближе других воином… Но Жало уже катился по камням и траве, не чувствуя боли; вскочил на четвереньки и побежал громадными скачками вперед, к реке, поджимая раненую ногу.
Его спасло именно то, что он не сумел разобрать завал у входа в пещеру. Отверстие, сквозь которое он выскользнул, было узко даже для него. Не подгоняй его ужас, он никогда бы не протиснулся в эту дыру. Первый же воин, устремившийся за ним, плечами заклинился в камнях, и прошло несколько минут, прежде чем улеглась свалка у завала — распаленные погоней, запахом крови, воины мешали друг другу. А когда они, раскатив камни, выбежали в долину, Жало был уже у самой реки.
Он приостановился на мгновение. Глаза привыкли к свету, страх, только что державший в когтях все тело, отступил куда-то к спине, затаился в позвоночнике, ждал, что копье вонзится в хребет, пригвоздит к земле. Жало метнулся за дерево, обернулся. Воины, суетившиеся у входа в пещеру, казались маленькими, почти не страшными. Жало услышал собственный хрип, дыхание металось в горле, руки были пусты: ни палки рядом, ни камня. Река бурлила на перекате, и Жало знал, что идти надо дальше, на ту сторону, к низким холмам.
Он ступил в воду. Вода была теплее, чем в ручье, что протекал у деревни. Но в ручье вода лишь чуть покрывала камни на дне, а здесь впереди она становилась темной, и не видна была земля, которая скрывается под водой. Но Жало не думал об этом. Воины заметили его и бежали вслед. Из-под разрезанной копьем ступни протянулась красная струйка, смешиваясь с водой, и мелкие черви уже сплывались, чтобы полакомиться кровью.
Жало сделал шаг вперед, и нога провалилась по колено в мягкий ил. Вода подталкивала беглеца к следующему шагу. Он зашел по пояс. Тот берег был еще далеко. Почти так же далеко, как будто он и не вступал в воду. Жало показалось, что воины уже догоняют его. И он, не прекращая идти вперед, оглянулся. Нет, воины отстали… Нога потеряла опору, дна не было, Жало с головой ухнул в воду, река подхватила его и понесла, крутя, затягивая вглубь, не давая вдохнуть…
Жало рванулся вверх, к воздуху, мелко дергая руками и ногами… Может быть, он бы и выплыл: инстинкт щенка, брошенного в воду, память о тех отдаленных временах, когда предки его жили в воде, существовала где-то в теле, но река была быстра. Она не давала плыть, крутила в водоворотах, но она же и выбросила его на недалекий перекат, ударила о гальку, и, не сознавая, что делает, Жало выпрыгнул из воды, как выпрыгивает испуганная рыба.
Здесь было мелко.
Жало стоял, покачиваясь, широко расставив ноги, не решаясь сделать ни шага, чтобы река вновь не подхватила его. В ушах, заполненных водой, стоял ровный шум. Но где преследователи?
Жало посмотрел назад. Вода, стекавшая по лицу, заливала глаза. Жало отер ее — и было больно дотрагиваться до лица. Воины уже подбежали к реке и столпились там, где его подхватила и потащила река. Жало увидел, как один из воинов поднял руку с копьем.
Когда копье шлепнулось в воду, чуть-чуть не долетев до беглеца, Жало схватил его и побежал дальше. В одном месте он снова провалился по пояс, но тут же дно поднялось — он побежал теперь по мелкому, прозрачному, прогретому солнцем песку, а воины кричали что-то непонятное вслед — все еще шумела в ушах вода, но не решались войти в реку, потому что боялись большой воды.
Жало забился в кустарник, упал, пополз вглубь, забыв о зверях, что таятся в колючках, оставляя широкий след — клочья шерсти и пятна крови. Кусты, пошептавшись, вновь смыкали листья и ветви, и Жало полз и полз, даже когда уже потерял сознание.
Очнулся он, может, через несколько дыханий, а может, через половину дня — он не мог сказать. Рядом кто-то беззвучно шел сквозь кустарник. Жало не тронули ни звери, ни ползучие птицы, ни мокрые змеи, скользившие рядом, чтобы посмотреть, кто осмелился забраться в чащу. Но в непостижимом, бесплотном, беззвучном присутствии кого-то была беда, опасность. Жало замер, заставив себя прервать неровное дыхание. Он смотрел между воздушных корней.
Там через прогалину быстро шел дух — нет, не тот, утренний, добрый, а настоящий Великий дух, которого Жало видел, когда его и других мальчиков Старший привел в храм, где они должны были пройти Первое испытание. Тогда этот дух сидел на троне в храме, одетый в золотой плащ, окруженный ярким сиянием. Тогда дух был милостив и спрашивал о разном. И велел делать нечто, о чем и Жало, и другие мальчики забыли, потому что Великий дух приказал им об этом забыть.
Дух шел прямо, кусты перекрывали ему путь колючими ветвями, но дух не останавливался, не разводил ветви — колючки входили в его грудь и пронзали ноги, корявые стволы исчезали в нем и выходили вновь из спины, когда дух проходил дальше. Для духа не было преград. Дух искал его, Жало, ничтожного беглеца, убежавшего от смерти, песчинку, нарушившую закон долины. И Жало вспомнил — а это дозволено было запомнить в храме, — что он должен всегда и во всем слушаться Старшего, потому что Старший выполняет волю богов. И горе тому, кто осмелится этого не сделать.
Дух был один. Воины, видно, остались у реки.
Дух остановился, будто в нерешительности. Наверно, почуял беглеца. Дух смотрел в ту сторону, где укрылся Жало.
— Выходи, — проговорил он громко. — Выходи и будь послушен. Я вижу тебя.
Руки оперлись о траву, подчиняясь приказу, дрогнули ноги, стараясь послушаться. Но Жало был слишком слаб, и слабость эта, вопреки старанию победить израненное тело, задержала его, не позволила даже открыть рот, чтобы откликнуться, отдать себя во власть всемогущему, всевидящему духу.
И эта задержка привела к странному. Дух двинулся в другую сторону, отвернулся от тянущегося к нему беглеца и громко сказал:
— Выходи, я вижу тебя!
Но теперь он не мог видеть Жало. Он смотрел не на него. И Жало вдруг понял, что дух не всемогущ. Что дух не увидел его, говорил просто так, пугал, надеялся на то, что Жало сам придет к нему.
Дух уже пошел дальше, удаляясь, проходя сквозь кусты, сквозь стволы низких деревьев, бесплотный, но схожий с человеком. Кусты не шевелились, и не было слышно шагов.
* * *
— Логическая неувязка, — произнес Павлыш вслух.
Он вновь уселся на шкуру. Он был растерян и обижен. Больше обижен. Он ни при чем в смерти Речки. Если ее убили воины, они это сделали без него. Наоборот, он же спас ребят от Белой смерти. Юноша боялся Павлыша. Нет, не самого Павлыша — что ему Павлыш, если он может проходить сквозь стены? Он боялся присутствия чужого человека в долине. Этим как-то нарушались его планы. И убежали Жало с Речкой, во второй раз убежали, без всякой помощи Павлыша. Он был тогда там, у храма. Да, а как же юноша проходит сквозь стены? Значит ли это, что на Форпосте обитает раса «юношей», столь далеко ушедшая вперед, что добилась проницаемости материи? Значит, тут цивилизация древняя, высокоразвитая и в то же время не технологическая — без городов, машин… Где же она прячется? Под землей? В океане? И посылает миссионеров к отсталым племенам? Космос велик и неразгадан — люди коснулись лишь самых краев его, разгадали лишь первые тайны… И уж совсем сказочный образ возник в мозгу — раса существ бесплотных, полупрозрачных, живущих в воздухе, в облаках, повелевающая приземленными грубыми дикарями… Чепуха. Юноша был вполне телесен, никуда не взлетал и, если ему надо было, убегал на ногах. А камень? Как рука прошла сквозь камень? Движение было нечаянным — проницаемость юноши не была сознательным действием. А почему тогда он не провалился в землю?
Павлыш постучал пальцем по плоскому камню — столу. Камень был прохладен, безнадежно тверд. Над проницаемостью бились ученые на Земле и у Корон. Но пока без практических результатов. Павлыш подошел к стене, к тому месту, в которое ушел юноша. Никакой потайной двери, никакой щели. Все происходило без фокусов. И вряд ли можно говорить об оптических иллюзиях.
Невнятные голоса донеслись снаружи. Зашуршал лингвист, но не смог разобрать, о чем говорят.
Павлыш подошел к выходу. В долине потемнело: скрылось солнце, рваная туча прилетела с моря, шла низко, касаясь вершин скал. Два воина спускались по тропе, волоча за собой человеческое тело. Тело Речки. Остановились перед трещиной, куда чуть не провалился Павлыш, совещаясь, как перетащить тело вниз. А на дне долины, у хижин, тоже возникло движение, словно только сейчас туда докатилась весть о чем-то неладном, происходящем в пещере. Горстка темных фигурок неуверенно и бестолково продвигалась к ручью и замирала на берегу, будто ручей был рубежом, который невозможно перейти.
Роль наблюдателя, зеваки хороша и интересна лишь тогда, когда тебя не мучает желание вмешаться, пока не начинает грызть ощущение того, что ты, оставаясь наблюдателем, теряешь нечто важное, что не ускользнуло бы от тебя, будь ты участником событий. А бывает и так, что может понадобиться твоя помощь.
Черт с ним, с обещанием сидеть в пещере. Павлыш быстро пошел вниз, к воинам, стараясь не выпускать их из виду.
Один из воинов легко перескочил через трещину. Второй перекинул ему конец веревки, обмотанный вокруг тела девушки. Затем последовал за ним. Вдвоем они потянули тело к себе, оно сползло в трещину и глухо, влажно ударилось о стену. Воины выволокли его наверх и пошли дальше, вниз, не оглядываясь. Желтая пыль поднималась от их шагов, клубилась над Речкой.
Павлыш догнал их у храма. Один из воинов услышал шаги, взглянул, не испугался, решил, что так и надо, раз дух следит за их действиями. Они втащили Речку в темный проем, но сами в храме не остались. Вышли и присели на ступеньках.
Дверь медленно закрывалась.
Павлыш прошел мимо отводивших глаза воинов, толкнул дверь, мягко подавшуюся от толчка. За дверью обнаружился небольшой круглый зал; слабо, но ровно светился сглаженный купол потолка.
Помещение было пустым.
Павлыш стоял спиной к полуоткрытой двери, глядел на пол, где должно было лежать тело девушки, и чувствовал физическую усталость от нелепых загадок планеты. Воины не могли унести Речку далеко от порога. Для этого просто не хватило бы времени. Подходя к храму, Павлыш отлично видел, что они были внутри меньше минуты — ровно столько, сколько требовалось, чтобы втащить тело, оставить его в зале и вернуться ко входу. Никакого люка на полу не было. Камень — выровненный, правда, но самый настоящий камень. Значит, если отвергнуть мистику, кто-то ждал воинов в храме и взял у них тело. Отнес куда-то дальше, во внутренние помещения. Возможно, другие воины или служители храма. Должна быть еще одна дверь. Значит, сейчас Павлыш стоит в «прихожей».
* * *
Свет, падавший прямоугольником от входа, чуть-чуть не достигал дальней стены, и по освещенному полу от башмаков Павлыша протянулись две темные полосы — тень ног. Дверь в следующий зал находилась в том же направлении, спрятанная за каменной плитой, стоявшей торчком у дальней стены. Поэтому Павлыш ее и не заметил сразу. Там, впереди, было шуршание, легкий стук, возня. Павлыш достал пистолет, взвесил на ладони и положил обратно. Как сказал юноша, он уже достаточно натворил дел в долине. Да и вряд ли воины осмелятся тронуть духа. Если на то нет специального указания Старшего. Сзади прилетел порыв мокрого ветра — двигался дождь.
Павлыш обогнул плиту. За ней обнаружился ровно вытесанный проем, и, прежде чем ступить в темноту очередного за сегодняшний день коридора, Павлыш включил шлемовый фонарь, запрокинул голову, посмотрел наверх. В каменном косяке была щель — дверь опускалась сверху.
Будь что будет. Павлыш быстро шагнул за порог.
— Есть кто живой? — спросил Павлыш. Повел головой — конус света уперся в стену, метнулся, рассеялся в темноте…
И тут же зажегся свет. Он возник сверху, расширяясь, разгораясь, обозначая сперва темные формы окружающих предметов, потом заползая в углы, выстраивая вещи, давая им цвет и фактуру.
Тело девушки лежало на низком ложе, покрытом светлой блестящей тканью. Голова была повернута набок, губы приоткрыты, желтеет полоска зубов, руки приподняты к груди, словно в попытке защититься, судорожно сжаты темные кулачки. За ложем — длинный серый пульт. Кнопки, индикаторы, экранчики — глаза. Щупальца, руки, лапы, выросшие из серого металла, повисли безжизненно, замерли под странными углами. Две машины — тоже со щупальцами, множество ножек поддерживает их над полом, наверное, это роботы, — застыли неподалеку, перемигиваются огоньками. Свет ярок в громадном зале, там дальше ящики, шкуры животных, банки и сосуды с внутренними органами, образцами растений. Странный музей, лаборатория — жилище миссионера.
А может, и он гость здесь, пришла мысль. Не смог улететь, застрял, коротает век, командуя диким племенем?
Павлыш думал так, а сам склонился над девушкой. Нельзя ли что-нибудь сделать? Вдруг она еще жива?
Девушка была жива.
Формально жива. Раз, другой сократилось умирающее сердце. Пропал, снова возник пульс. Павлыш достал диагноста. Диагност был мал, умещался в ранце, взял его Павлыш на всякий случай, скорее по профессиональной привычке. Диагност зажужжал, впился в грудь девушки тонкой иглой, протянул стрекало ко лбу, заглянул под веко. Был, наверно, доволен, разумная машинка, соскучившаяся по работе. Роботы подъехали поближе, Павлыш сказал им:
— Не мешайте.
Один из роботов отстучал непонятное. Зацокал.
Лингвист молчал — не понял.
Проводки, тончайшие гибкие кабельки протянулись от диагноста к ногам и рукам девушки. Потом защелкал морзянкой огонек на макушке. Работая, диагност готовил шприц. Присоски обхватили горло, под давлением вгоняя под кожу стимулянты. Диагност мог оказать первую помощь, не советуясь с Павлышом. Если помощь нужна срочно. Откинулась крышка, выскочила пластиковая карточка. Павлыш прочел предварительный диагноз: перелом ребер, ссадины, ушибы, повреждения внутренних органов, кровоизлияния. Он не хотел бы оказаться на месте Речки.
Оставил диагноста на месте, пусть сигнализирует, если что случится. Сам открыл карман — аптечку. «Возможен летальный исход», — повторил заключительную фразу доклада диагноста.
Работать было приятно. Павлыш понимал чувства диагноста, не отказывал машине в праве на них — сам соскучился по работе. Предоставлялась возможность — спасти жизнь. Диагност выкинул вторую карточку — результаты анализов. Без них нельзя было продолжать лечение. Состав крови, антитела, температура. Кое-что можно будет сделать и своими силами. Нужна вода. Местная вода.
— Послушай, — обратился Павлыш к роботу, пользуясь лингвистом, настроенным на местный язык. — Сбегай за водой к ручью.
Робот не двинулся с места.
— Не понимаешь, когда с тобой разговаривают?
Робот молчал.
— Придется самому сходить. Только предупреждаю… — Павлыш старался казаться строгим. — Чтобы до девушки не дотрагиваться. Ясно?
Потом диагносту:
— Останешься здесь, лапушка. Чуть что — сигнализируй.
Павлыш настроил внутреннюю связь на диагноста. В ушах неровно застучало сердце Речки, со всхлипом тянулся воздух в легкие.
Павлыш побежал к выходу, за водой.
Роботы стояли неподвижно.
* * *
У входа были шум, свалка. Воины пытались задержать растрепанную женщину. Та рвалась к ступеням, бормотала, вскрикивала невнятно. Несколько других женщин стояли поодаль, не вмешивались, лишь подбадривали нападавшую, ругали воинов.
Щелкнув, включился лингвист.
— Убийцы! Звери, подземные черви! Убийцы! — Лингвист пытался перевести речи всех женщин одновременно, торопился, сбивался, сам себя перебивал:
— Отойди! Узнает Старший, ты не будешь жить! Не кусайся!
Это слова воинов. И снова:
— Убийцы! Где мои дети? Где Жало? Я видела снизу! Мы видели снизу, как вы тащили Речку! За что ее убили? Звери!
Воины не решались пустить в ход копья, опасаясь женщин — может быть, их собственных матерей, теток, сестер. Лишь отталкивали их, огрызаясь, рычали.
Первым Павлыша увидели женщины, стоявшие в стороне.
— Дух! — закричала одна из них.
Женщины отпрянули, спрятали лица от взора духа. Замерли воины. Лишь одна, не слыша ничего, пыталась пробраться к храму.
— Остановитесь, — произнес Павлыш.
Женщина услышала, заметила его. К удивлению Павлыша, она не склонилась, как остальные, — казалось, ее ярость удвоилась.
— Ты убил ее!
Воины скрестили копья, она повисла на них, размахивая когтями.
— Ты ее мать? — спросил Павлыш.
— Убийца!
— Она мать Жало, — ответил воин.
— И Речка — ее дочь, — крикнула из толпы старуха. — Речку привел к ней Немой Ураган.
— Мои дети! Где мои дети?
Женщина укусила одного из воинов в плечо, и тот выпустил копье, прижал ладонь к шерсти.
— Ты жестокий дух! Духи — убийцы! Они убили моих детей!
Женщины говорили: «Да, да», но тихо, прикрывая лица руками.
— Спокойно, — сказал Павлыш. — Я пока никого не убил.
— Вот придет Старший, он узнает о твоих словах, женщина, — пригрозил воин, вцепившись здоровой рукой в ее волосы.
— Где Речка? Где Жало? — кричала женщина. — Они были красивые, смелые, добрые. Лучше всех в деревне! За что ты убил Речку? Я видела, как вы тащили ее, чтобы духи вынули из нее сердце.
Женщины вторили ей, словно хор в греческой трагедии.
— Сколько же нужно повторять! — закричал тогда Павлыш, чтобы перекрыть гам. — Речка жива. Она только больна, ранена.
В ушах — передавал диагност — слабо билось сердце Речки.
— Пусти меня к ней!
— С удовольствием. Только сначала нужна вода. Кувшин с водой. Пусть мне принесут.
— Вода?
— Да, для Речки. Она хочет пить, разве не понятно?
— Сейчас, — сообразила девушка из хора и замелькала черными пятками по тропинке вниз, к ручью.
— Дух просит воды! — в священном восторге подхватили другие женщины.
Еще две или три из них бросились вслед за девушкой.
«Ну вот, вроде намечается прогресс, — подумал Павлыш. — Юноша опять будет недоволен, хотя я, кажется, укрепляю его репутацию среди женщин долины».
— А где Речка? Я хочу ее видеть, — настаивала мать Жало.
— Погоди. Принесут воды, вместе пойдем.
— Ей больно?
— Она выздоровеет, — вежливо заверил женщину Павлыш. — Через полчаса или через час вы сможете взять ее домой.
Воины успокоились, уселись на ступеньки у ног Павлыша.
Мать стояла, сгорбившись, глядела в землю. Ждала. Она непочтительно говорила с духом, она вышла из себя и заслужила кару.
Первые капли дождя взбили пыльные фонтанчики на площадке. Стемнело.
— Будет большой дождь, — произнесла старуха, вроде бы та, что встретилась недавно Павлышу у ручья. Она осталась стоять на краю площадки.
— Старуха знает травы, — сообщил доверительно воин, запрокинув к духу голову, отчего обнажились его клыки.
— Это хорошо, — согласился Павлыш. — Она пойдет со мной в храм.
— Людям нельзя в храм, — ответил воин. — Только когда Великий дух призовет их.
— Я не пойду, — отказалась старуха. — Если Старший отдаст Речку матери, я приду в ее дом. Я знаю травы.
Две девушки, запыхавшись, волокли грубо слепленный кувшин. Вода выплескивалась на землю.
— Давайте возьму, — предложил Павлыш.
Девушки не посмели приблизиться к нему, опустили кувшин на землю. Павлыш поднял его и, всходя по ступенькам, предложил матери:
— Можете идти со мной.
Потом воинам, хотевшим было воспротивиться:
— А вас я позову потом. Вы мне можете пригодиться.
Женщина мелко семенила за Павлышом, не оглядываясь, не отставая. Роботы, завидя ее, двинулись было навстречу. Павлыш остановил их:
— Без вас обойдемся. А то обесточу.
Роботы не поняли. Они, тихо жужжа, подбирались к женщине. Усики на их головах шевелились, вспыхивали. Женщина стояла рядом, она даже не увидела Речку: зажмурилась на ярком свету при виде машин.
Павлыш опустил кувшин около ложа; выставляя руки вперед, решительно отпихнул роботов. Те остановились.
— Ага, прямых действий вы побаиваетесь. — Павлыш обернулся к женщине: — Гляди на свою Речку, только не мешай мне. Машины тебя не тронут.
Женщина опустилась на корточки в ногах Речки так, чтобы не выпускать роботов из виду, косилась на них опасливо. И шептала: «Что они сделали с тобой, маленькая? Что они с тобой сделали?»
Диагност уже заготовил целую кипу карточек — докладов о состоянии больной. Павлыш забрал карточки, быстро просмотрел их. Женщина разглядела диагноста и спросила снизу, не отрывая от него глаз:
— Что он там делает?
— Это мой друг, — ответил Павлыш, — маленький дух. Он лечит.
Женщина протянула вперед руку, гладила ступни девушки.
Не было кружки, чашки. Павлыш забыл попросить принести что-нибудь поменьше. Пришлось отвинтить колпачок с фонарика диагноста. В воде Павлыш растворил лекарства, дал их попробовать своему маленькому духу. Тот сверил состав со своими данными, дал добро. Павлыш влил содержимое колпачка в рот Речке. Другой рукой держал кисть — пульс был ровным: диагност не терял времени даром. Через минуту, длинную, прошедшую в молчании, диагност засуетился вновь. Лекарства оказывали должный эффект. Речка застонала, приподняла руку, словно защищаясь, открыла глаза. Павлыш думал, что она испугается, но она сразу узнала его.
— Ты здесь? — прошептала она чуть слышно. — А где Жало?
— Он убежал от них.
— А где ты был раньше? Почему не пришел?
— Я не знал.
— Плохо, — сказала девушка. — Они меня били.
— Все, — заверил Павлыш. — Больше это не повторится.
Он не был уверен, что говорил правду, — сегодня он уйдет отсюда и оставит их беззащитными. Кто же этот юноша?
— Не уходи от нас, — произнесла Речка.
Если она и удивилась, увидев его утром у реки, то теперь уже воспринимала его присутствие как нечто естественное. Он был ее дух, добрый дух, потому что она верила в духов и хотела в них верить, ибо миром, даже таким бедным, люди управлять не в состоянии. Могучие силы неба и подземелий поступают как хотят с маленькими людьми.
— Не уходи, — прошептала мать.
* * *
Жало очень устал и хотел бы поспать. Он даже присел на корточки под большим деревом и подумал: я посплю, а потом проснусь и побегу быстро. Это была очень хитрая и удобная мысль — глаза сразу стали закрываться и голова клониться на грудь.
Но тут Жало вспомнил о Речке. Может, она живая?
Вдруг ее еще не убили? Он не может оставить ее кровь не отомщенной — так нельзя делать. А если он будет спать, Старший отнесет Речку в храм к Великому духу, и там ее разрежут…
Стало страшно, что Речку разрежут. Жало завыл, так ему было страшно. Даже себя он так не жалел.
От страха Жало вскочил — сразу сон ушел. Он поднял копье с раздвоенным наконечником, которое кинул в него воин, и начал переступать с ноги на ногу в такт движениям, превращая вой в песню — как поют старухи в день мертвых.
Он знал, что надо делать. Надо бежать.
Надо бежать до сломанного дерева с разбитым молнией стволом.
Надо бежать до скалы, похожей на три сомкнутых пальца.
Надо бежать до ямы, на дне которой растут колючие кусты.
Надо бежать до того места, где в речку впадает ручей с желтой водой.
Надо бежать вверх по этому ручью…
Это было как песня. И песню Жало выучил, потому что Немой Ураган заставлял петь ее каждый вечер тихо, чтобы не услышали в соседней пещере. Немой Ураган не мог говорить, но Жало знал язык его пальцев.
Он бежал мимо сломанного дерева, мимо скалы Трех пальцев, мимо ямы, вверх по желтому ручью — он ухал и громко пел, чтобы другие звери разбежались, а люди услышали. Когда люди услышат, они не будут кидать дротики. Творящий зло всегда беззвучен. Тот, кто предупреждает топотом и криком, — не враг.
Жало устал — такой тяжелый день, — и ноги бежали еле-еле…
Он не добежал до конца песни, которой его научил Немой Ураган.
Путь ему преградили воины — они вышли из-за скал и замерли, подняв копья. Такие копья, которых в долине нет. Совсем странные копья, похожие на ладонь с выпрямленными пальцами.
Воины были в шкурах — таких шкур тоже нет в долине, кто видел шкуры цвета песка с черными пятнами?
Жало не знал, те ли это люди, к которым он бежал.
Если не те, они сейчас ударят его копьями и прекратят его жизнь.
Он знал, как это произойдет: он упадет на траву, и в горле его будет торчать древко дротика, а вокруг головы на песке или на земле будет красная кровь.
Жало остановился и опустил копье.
Копье звякнуло о камень.
Воины молчали.
Волосы у них были длинные, падали на плечи. В долине мужчины обрезают волосы на уровне ушей. А эти люди не обрезают. Старший сказал бы, что они совсем дикие. Как звери. Но у Немого Урагана волосы всегда были длиннее, чем у остальных жителей горной долины.
Жало поднял руки к глазам и, сузив большие и указательные пальцы, провел ими под глазами и потом выше, к вискам.
Это удивило встречных воинов.
Жало не знал, почему это их удивило. Немой Ураган, научив его такому жесту, не сказал, что он — табу. Что его можно совершать лишь тому, кто вождь или сын вождя. И если этот жест сделает простой воин или человек другой крови, то с неба упадет камень и убьет его. Никто никогда не пробовал проверить это табу. Всем хотелось жить.
Небо не разверзлось и не упало на святотатца.
И тогда воины расступились и жестами и скупыми звуками стали объяснять гостю, что готовы отнести его в становище.
Благодаря Немому Урагану Жало понимал все движения их пальцев и некоторые из звуков — и отвечал им на их языке.
До становища было недалеко. Воины шли сзади, охватив его полукольцом, — он ведь мог быть злым духом, которого послало к ним черное Подземелье, чтобы обмануть и потом пожрать всех мужчин.
Но когда они пришли в становище и старшие люди собрались и стали говорить с гостем Короткие Волосы, то все поняли, что это не посланник Подземелья, а самый настоящий сын великого вождя Немого Урагана, который исчез много зим назад… и никто уже не помнил, почему исчез, куда исчез — память племени уходила в прошлое лишь на десять зим. Только потому, что Немой Ураган был великим вождем и о нем пели песни, память о его подвигах оказалась длиннее.
Жало знал запретные знаки вождей.
Жало сказал, что его знаки требуют, чтобы воины племени пошли в горную долину и убили его врагов.
Это было справедливо, и Жало имел право требовать этого — он был сыном Урагана и знал запретные для смертных знаки.
Только воины не спешили идти за ним — они готовились к охоте. Они не хотели воевать.
Но старые люди, пошептавшись, сказали:
— Надо идти с сыном Урагана. Надо делать, как велят узы крови. Но лучше спуститься к долине по реке, на лодке…
Некоторые воины рычали от недовольства.
Но нельзя не слушаться богов и стариков. И набрали целую лодку воинов. И поплыли… Жало хотел спать, но не мог показать такой слабости. Он стоял посреди лодки и держал копье.
Он чувствовал себя великим вождем…
* * *
— Вы с ума сошли, Павлыш, — резко произнес голос от входа. — Я же просил, умолял вас оставаться у Старшего. И вы обещали больше не вмешиваться в дела долины.
Юноша отмахнулся от жалобно загудевших роботов, подошел ближе.
При виде его мать упала ниц. Он был настоящим хозяином долины.
— Девушка жива? — удивился юноша. — Старший сказал мне, что ее убили.
— Она умерла бы, если бы я не пришел сюда, — сказал Павлыш.
Резкость в голосе Павлыша заставила юношу метнуть к нему тонкие пальцы, словно умоляя о чем-то. Руки тут же взвились вверх, к пульсирующим глазам.
— Не думайте, что я изверг, — сказал юноша. — И не воображайте, Павлыш, что попали в какой-то притон убийц. Я вам искренне благодарен, что вы спасли девушку. Это у вас диагност? Очень любопытно. Смерть девушки никак не входила в мои планы. Но поймите, мы имеем дело с примитивной цивилизацией, даже не цивилизацией, со стаей. Жестокости присущи разумным существам на этой стадии развития. Если бы не ваше вмешательство, девушка все равно была бы мертва — так уж написано ей на роду.
— Почему же? — спросил Павлыш, все еще раздраженно. Кто предписывает ей умереть?
— Не я, — заверил юноша. — Ее собственная жизнь, ее поступки, которыми я стараюсь руководить, клянусь вам, руководить к лучшему. Она по своей воле убежала на рассвете из долины. И без вашего участия погибла бы, убитая Белой смертью. Меня здесь не было. Я не знал об этом. Я не могу читать мысли. Вы ее спасли. Очень хорошо. Но не прошло и часа, как она убежала снова. И я поверил Старшему, что она мертва. Поверил, в этом моя ошибка, но я не застрахован от ошибок.
— Хорошо, — согласился Павлыш. — Я не спорю. Я не знаю ничего о вас — вы обо мне знаете много.
— Я обещал рассказать и расскажу, как только вы вернетесь на корабль.
— Я не уверен, что смогу ждать.
— Почему?
— Как вам объяснить? Когда вмешиваешься…
— Кто вас просил об этом? Неужели вас не научили на Земле, что недопустимо вмешиваться в чужие дела?
— А вы?
— Я? Я знаю, что делаю, — вы же действуете вслепую. В этом разница между нами. — Великий дух приблизился к женщине. — Раз девушка жива, ее, очевидно, можно убрать отсюда? Ваше мнение?
— Наверно, ей не хуже будет дома. Жизни ее ничего, пожалуй, не угрожает.
— Отлично. — Юноша не скрывал, что доволен таким оборотом дела.
Он сказал что-то роботам, и те подкатились к ложу. Женщина приподнялась, оскалилась, защищая Речку.
— Не бойся, — успокоил ее Великий дух. — Они только унесут твою дочь к выходу.
Речка попыталась вырваться из цепких щупалец роботов, но тут же силы оставили ее.
— Погодите, — сказал Павлыш. — Отгоните своих церберов.
— Кого?
Павлыш уже подхватил девушку на руки и пошел к выходу. Мать семенила рядом, поддерживая ноги Речки.
Юноша последовал за ними. Он молчал.
У выхода, на ступеньках, Павлыш остановился и, не оборачиваясь, предложил Великому духу:
— Пусть ее отнесут воины.
— Я как раз собирался это сказать.
А когда они, проводив взглядом воинов, послушно и на этот раз осторожно несших девушку к деревне, возвратились в храм, Павлыш спросил:
— Надеюсь, Старший не будет преследовать ее?
— Я ему скажу, — согласился юноша, указывая Павлышу на ложе, еще теплое от тела девушки.
Павлыш подобрал с пола забытого диагноста, уселся. Юноша прошел к пульту, взглянув на показания приборов.
— Надвигается большая гроза, — объявил он.
— Это вас беспокоит?
— Старший с частью воинов остался у реки. Ищут Жало.
— Они убьют его?
— Я приказал доставить его живым.
— Если он дастся живым им в руки, — заметил Павлыш. — И если они совладают с желанием убивать.
— Они должны уже вернуться. Они ищут вдоль скал. На том берегу его нет.
— Вы сами смотрели?
— Да, сам. Воины сказали мне, что он перебрался через реку. Боюсь, что это — только их воображение. Они просто боятся остаться у реки. Там дикие племена. Меня беспокоит, что Жало может найти общий язык с дикарями.
— Ну и пусть находит. Или вы предпочли бы, чтобы он был убит, раз не воинами, то дикарями?
— Лучше бы он умер, — проговорил юноша сухо.
— Да почему же? Я устал от загадок.
Юноша в волнении прошел сквозь ложе, и Павлыш чуть было не сказал ему: «Осторожнее, ударитесь о край». Но не успел — ноги юноши вошли в ложе, будто их отрезало по колени. И через шаг юноша снова восстановился полностью, не заметив даже, что столь свободно проник сквозь очевидное плотное вещество.
— Я продолжаю настаивать, чтобы вы ушли, — произнес юноша. — Я не могу вас удалить отсюда силой.
Павлыш был не в состоянии одолеть охватившее его упрямство. Он подозревал, что, уйди он сейчас отсюда, никогда не узнает, что же все-таки здесь происходит.
— Я боюсь промокнуть, — улыбнулся он.
— Вы же в скафандре, — не оценил юмора юноша.
— Все равно боюсь. Давайте пойдем на компромисс: вы мне вкратце рассказываете, чем вы здесь занимаетесь, — все равно уж обещали. Я тут же покидаю вашу вотчину.
— Вотчина? Не знаю этого слова.
— Ваши владения.
— Точнее, нашу лабораторию. Тогда подождите минуту. Одну минуту.
И юноша исчез. Растворился в воздухе. Замельтешили стрелки приборов и застыли. Роботы стояли неподвижно, будто привыкли, что их хозяин умеет проваливаться сквозь землю. Павлыш невольно оглянулся — не возник ли юноша за спиной у него. Но юноши не было.
