Глава 4
Землетрясение
Катер отвалил от стенки подземного грота, лучи светильников скользнули, отражаясь от выпуклых иллюминаторов. Тут же катер пошел в глубину, и за иллюминаторами стало черно. Ван сидел у рулей, и отсвет приборов зловеще играл на его лице. Катер поднырнул под скалу, закрывавшую выход из грота, некоторое время шел на глубине, затем начал подниматься, и за иллюминаторами вода приобрела синий, а потом зеленоватый, бутылочный цвет.
Катер вырвался на поверхность, стряхнул с себя воду и помчался, срезая верхушки волн. Волны громко и хлестко стучали по днищу, будто бойкий кузнец бил по нему молотом.
Молодой, крепкий, толстый зоолог Пфлюг пересчитывал банки в походном чемоданчике.
— Вы не представляете, — сказал он Павлышу, — сколько там живности. Если бы Димов разрешил, я бы поселился у Косой горы.
— И питался бы моллюсками, — добавил Иерихонский.
— На том острове жить опасно, — произнес Ван. — Это сейсмичный район. Рай для геологов — там рождается континент.
— Для меня тоже рай, — сказал Пфлюг. — Мы здесь присутствуем в сказочный момент: образуются участки суши, и животный мир только-только начинает ее осваивать.
Справа над горизонтом показался черный столб.
— Подводный вулкан, — объяснил Ван. — Там тоже будет остров.
— А почему выбрали эту планету? — спросил Павлыш.
— Она лучше многих других, — ответил Иерихонский. — Условия здесь, скажем, не экстремальные, хотя человеку исследовать ее нелегко. Атмосфера разреженная, температуры низкие, большая часть поверхности покрыта первобытным океаном. Все здесь еще молодо, не устоялось. В общем, удобный полигон. Здесь мы испытываем новые методы, ищем новые формы, по возможности универсальные. Здесь проходят тренировку биоформы, которым предстоит работать в трудных точках. Поживете с нами, поймете, как мы довольны, что нам предоставили эту лужу…
А лужа тем временем катила навстречу пологие зеленые валы, и ее безбрежность подавляла воображение. Сознание того, что, сколько ни плыви, не встретишь ничего, кроме островков и скал, торчащих из воды, что нет здесь материков и даже крупных островов, придавало океану завершенность. На Земле океаны. Здесь Океан.
Солнце клонилось к закату, закат был мирным, смягченным слоями перистых облаков, кисеей прикрывавших солнце. Лишь далеко в стороне толпились черные тучи, еле поднимавшиеся над горизонтом. Вернее всего, там был ад, там трудились вулканы.
Остров Косая гора появился через три часа. От Станции до него было около пятисот километров. Остров представлял собой кривую гору, которая, казалось, долго и натужно вылезала из океана и ей удалось приподнять над водой одно плечо. Второе осталось под водой. Оттого голова горы была склонена набок, и от нее начинался полукилометровый обрыв в глубину. Зато другой край острова был покат и обрамлен широким пляжем, усеянным камнями и небольшими скалами.
Ван разогнал катер и поднял его в воздух. Тот перепрыгнул через широкую полосу бурунов, кружившихся вокруг рифов, и шлепнулся на мелководье.
Там, где кончалась полоса пляжа и начинался подъем на гору, стоял небольшой серебряный купол.
— Это наша избушка, — показал Иерихонский.
Они надели маски. Дул сильный ветер и нес мелкие колючие снежинки. Вода у берега была покрыта тонкой коркой льда.
— Утром лед будет в руку толщиной, — сказал Ван. — Правда, соленость здесь невысока.
— Теперь ужинать и спать, — заявил Пфлюг.
Он первым спрыгнул на песок с нависшего над берегом острого носа катера, потом протянул руки, и Ван, нагнувшись, передал ему ящик с банками. Щеки резало холодным ветром. Все, кроме Павлыша, опустили прозрачные забрала. У ветра была сила и свежесть молодого мира.
— Обморозитесь с непривычки, — предупредил Иерихонский. Его голос звучал в шлемофоне глухо, будто издалека.
Ван открыл дверь убежища. Внутри купол поддерживали массивные металлические ребра. Домик был рассчитан на любые неожиданности.
— В худшем случае, — объяснил Ван, — его сбросит с берега и выкинет в море. А там мы его подберем.
Иерихонский включил отопление. В домике сразу стало тепло.
Перегородкой убежище было разделено на две части. В передней, общей, стояли рабочие столы, машины, контрольная аппаратура. За перегородкой были склад и спальня.
— Сейчас приготовим ужин, — сказал Пфлюг. — Грешен, обожаю консервы. Всю бы жизнь прожил всухомятку, но жена не разрешает.
— Кто ел моей ложкой, кто спал на моей постельке? — строго спросил Иерихонский, подходя к столу. — Кто был в гостях?
— Ты знаешь, — ответил Ван, — зачем спрашиваешь?
— Но я же просил не трогать мою машинку!
Иерихонский показал на портативный диагност, стоявший в углу. Из диагноста тянулась лента. Груда лент валялась на полу.
— Ох уж эти любители самолечения! — вздохнул Иерихонский.
— Мне дозволено погулять по окрестностям? — спросил Павлыш. — Я все знаю, я не буду далеко отходить от дома, не буду купаться в море и сражаться с драконами. Я только погляжу на закат и вернусь.
— Идите, — разрешил Ван. — Только не занимайтесь самостоятельными исследованиями. Тем более что тут драконов раньше не было.
Павлыш шагнул в переходник.
Солнце прижалось к склону горы, закрывавшей половину неба. Снег усилился, и пришлось опустить забрало. Снежинки с размаху лупили по шлему, отчего мир стал туманным, будто Павлыш пробивался сквозь тучу белых мушек. Он повернулся к ветру плечом и спустился к воде. Лагуна, защищенная грядой рифов, была спокойна, волны медленно наползали на берег, хрустели ледком закраин и уползали назад, оставляя водоросли, мелкие ракушки и кусочки пены. За галечным пляжем торчали черные зубы камней, каменистая осыпь тоже казалась черной оттого, что солнце било в глаза, выше по склону поднимались из черноты светлые струйки пара, и ритмично ухал маленький грязевой кратер, выплевывая сгустки дымящейся грязи. Она стекала к берегу волнистыми, как табачный дым, ручейками, застывая у воды. Если на этом острове и есть какие-нибудь живые существа, они должны быть закованы в броню и приспособлены к тому, чтобы поглощать минеральные соли горячих источников. Или они спускаются к воде и собирают на берегу скудные отбросы моря.
Павлыш пошел вдоль берега. Ветер бил в спину, подталкивал. Купол домика быстро уменьшался и стал почти неразличимым среди скал и камней. Павлыш шел с той же скоростью, с которой скатывалось к склону горы солнце. Он собирался дойти до косы и поглядеть, как светило уйдет за горизонт.
Облака исчезли, словно поспешили за солнцем туда, где тепло и светло. Лед у берега уже не поддавался ослабевшим ударам волн, не ломался и не скапливался длинной грядой осколков вдоль кромки воды, а будто маслом прикрыл лагуну, и лишь кое-где в матовом масле проглядывали открытые пятна цвета закатного неба. Павлыш решил, что пора возвращаться.
Со склона горы сорвался камень и, подпрыгивая, пронесся рядом, влетел в воду, поднял столб воды и крошек ледяного масла. Павлыш взглянул вверх по склону: не мчится ли оттуда лавина? Нет, камень сорвался потому, что с горы медленно спускался местный хозяин. Видно, решил полакомиться ракушками на берегу.
Хозяин был страшноват, но на Павлыша он не обращал внимания.
Павлыш не мог разглядеть его как следует, потому что тот передвигался по теневому склону. Больше всего он был похож на высокую черепаху с метр ростом. Ног ее не было видно.
Тут Павлыш сообразил, что черепаха движется не просто к берегу, а к убежищу, отрезая Павлышу дорогу домой. Он остановился в нерешительности. Может, это было случайным совпадением и черепаха его не видела, а может, делала вид, что не замечает Павлыша.
Черепаха добралась до двухметрового обрывчика, и тут же из-под панциря змеями вылетели блестящие щупальца, обхватили неровности камней, и черепаха легко спрыгнула, повисая на секунду, покачиваясь на щупальцах, и мягко опустилась на площадку у грязевого кратера. Павлыш понял, что у черепахи несколько ног — толстых, крепких, гибких.
Черепаха оказалась обманщицей. Она была совсем не неуклюжей и не медлительной. Она лишь притворялась такой. Павлыш осторожно, чтобы не привлекать внимания этой твари, пошел вдоль кромки воды, надеясь, что черепаха не успеет перерезать ему путь. Черепаха, словно разгадав намерения человека, быстро покатилась вниз по склону, помогая себе щупальцами и конечностями, и тогда Павлыш, охваченный иррациональным ужасом перед первобытной жестокой силой, исходившей от чудовища, бросился бежать. Ноги разъезжались по гальке, снег полосовал забрало.
Он бежал по кромке берега, под ногами хрустел лед, ему показалось, что в черном иллюминаторе убежища мелькнуло чье-то лицо… Если его увидели, то успеют отворить дверь.
Люк был открыт. Павлыш захлопнул его за собой и прислонился к нему спиной, стараясь перевести дух. Теперь оставалось лишь нажать на кнопку, впустить в переходник воздух, открыть внутренний люк, рассказать обо всем и услышать ровный голос Вана: «Я же предупреждал об осторожности».
Но Павлыш не успел протянуть руку к кнопке воздуходува, как почувствовал, что люк за спиной медленно открывается.
Самым разумным в этот момент было снова закрыть люк. Потянуть за рычаг и закрыть. Но Павлыш потерял присутствие духа. Он увидел, что за край люка держится черное блестящее щупальце. И он кинулся вперед, чтобы открыть внутренний люк и спрятаться в убежище. Он знал, что внутренний люк не откроется, пока переходник не наполнится воздухом, но надеялся на то, что внутри уже знают о происходящем и потому отключат автоматику.
Люк не поддался. В переходнике стало темнее. Черепаха заполнила собой внешний проем. Павлыш обернулся, прижался спиной к внутреннему люку и поднял руки перед грудью, хотя понимал, что щупальца черепахи куда сильнее его рук. Дело решали секунды. Поняли ли наконец там, внутри, в чем дело?
В переходнике вспыхнул свет. Павлыш увидел, что черепаха вцепилась щупальцем в рычаг внешнего люка, запирает его. Другое щупальце концом лежало на выключателе. Оказывается, свет включила черепаха.
— Я за вами от самого гейзера гнался, — произнесла черепаха. — Вы что, не видели? Или, может, испугались?
Воздух с шуршанием заполнял переходник. Голос черепахи исходил из-под полушария на ее панцире.
— А на улице я кричать не могу, — пояснила черепаха, — у меня говорилка маломощная. Вы здесь новенький?
Внутренний люк пошел в сторону. Павлыш не удержал равновесия, и черепаха поддержала его щупальцем.
— Ну и гнали же вы, — сказал Ван, не скрывая злорадства, — ну и мчались. Местные формы жизни устрашающе действуют на отважный Дальний флот.
— Не бежал, а планомерно отступал, — поправил его Пфлюг. Он был в фартуке. Над кастрюлями поднимался аппетитный дымок. На столе были расставлены тарелки. — Ты будешь ужинать с нами, Нильс?
Биоформ-черепаха ответила глухим механическим голосом:
— Не издевайся, Ганс. Ты что, не догадываешься, как мне иногда хочется нажраться? Или хотя бы сесть по-человечески за стол. Удивительное дело: организму это не требуется, а мозг все помнит, даже вкус черешни или березового сока. Ты когда-нибудь пил березовый сок?
— Разве в Норвегии есть березы? — удивился Иерихонский.
— В Норвегии много чего есть, в том числе березы, — ответил биоформ. Он протянул Павлышу длинное щупальце, дотронулся до руки и добавил: — Считайте, что мы знакомы. Нильс Христиансон. Я не хотел вас испугать.
— У меня дрожат колени, — признался Павлыш.
— У меня тоже бы дрожали. Я виноват, что не рассказал о Нильсе, — сказал Иерихонский. — Когда живешь здесь месяц за месяцем, настолько привыкаешь к обыденности биоформов и вообще всего, что нас окружает… Тем более что я сильно осерчал на тебя, Нильс. Ты зачем гонял диагноста? Беспокоишься о здоровье? Что тебе стоило вызвать меня со Станции? Я бы немедленно прилетел. Кстати, Димов тоже тобой недоволен. Ты уже три дня не выходил на связь.
— Я сидел в кратере вулкана, — объяснил Нильс, — только час назад вернулся. А пользовался диагностом, потому что приходилось испытывать себя при больших температурах. Я тебе все потом изложу. А теперь вы мне скажите: что нового? Письма с Земли были?
— Письмо у меня, — ответил Пфлюг. — Кончу с обедом, дам.
— Хорошо. А я пока воспользуюсь рацией. — И биоформ быстро подкатился к рации в углу. — Мне нужно поговорить с Димовым и сейсмологами. На Станции сейчас кто из сейсмологов?
— Все там, — сказал Ван. — А что? Будет землетрясение?
— Катастрофическое. Вообще-то весь этот остров может взлететь на воздух. Нет, не сегодня, напряжения еще терпимые. Мне нужно сверить кое-какие цифры с сейсмологами.
Нильс включил передатчик. Он вызвал Димова, потом сейсмологов. Он сыпал цифрами и формулами, словно они лежали у него в мозгу слоями, аккуратно связанные бечевкой, и Павлыш подумал, как быстро исчезает страх. Вот он уже сам себе сказал: «Нильс включил передатчик». А еще пятнадцать минут назад он мчался со всех ног от этого Нильса, чтобы Нильс его не съел.
— Драч был на него похож. И Грунин тоже. Вы помните, Димов вам рассказывал? — проговорил тихо Иерихонский.
— На рассвете придет флаер с сейсмологом, — объявил Нильс, отключая рацию. — Димов просил предупредить подводников.
— Ты можешь их запеленговать? — спросил Ван Иерихонского.
— Нет. Сандра никогда с собой рацию не берет. Ей она, видите ли, мешает. — Иерихонский был встревожен.
— А вы где живете, Нильс? — спросил Павлыш у биоформа.
— Мне нигде не нужно жить, — ответил тот. — Я не сплю. И почти не ем. Я хожу. Работаю. Иногда прихожу сюда, если соскучусь. Завтра, наверное, съезжу с вами на Станцию.
Они быстро поужинали, затем устроились на матах в заднем отсеке убежища. Нильс тоже остался в убежище снаружи у рации. Он читал. Уходя спать, Павлыш взглянул на него. Метровое полушарие, исцарапанное, изъеденное жарой и кислотами, избитое камнями, подкатилось к стене, прижало к ней щупальцами раскрытую книгу и время от времени переворачивало страницы третьим щупальцем, выскакивающим молнией из панциря и исчезающим в нем.
В спальном отсеке было полутемно. Посапывал Пфлюг, Иерихонский спал спокойно, сложив руки на животе. Ван подвинулся, освобождая место Павлышу.
— Спать пора, — сказал из-за загородки Нильс.
— Ты стал заботиться о нашем режиме? — спросил Ван.
— Нет. Мне просто приятно, что я могу кому-то что-то сказать. И не формулы или наблюдения, а что-нибудь будничное. Например: Маша, передай компот. Или: Ван, спи, завтра рано вставать.
Павлыш промаялся еще несколько минут, потом спросил у Вана:
— А Марина Ким далеко отсюда?
Ван не ответил. Наверное, заснул.
* * *
Павлыш проснулся от подземного толчка. Остальные уже встали. Пфлюг гремел банками, собираясь на охоту.
— Павлыш, ты проснулся? — спросил Иерихонский.
— Иду.
Из-за перегородки тянуло пахучим кофе.
Павлыш подошел к окну, выходившему к морю. Берег странно преобразился за ночь. Он был покрыт снегом. Залив замерз до самых рифов, о которые бились волны, а по пологу снега, укрывавшему ледяной панцирь залива, тянулись черные нитки трещин. Вдоль берега по снегу брел Нильс, оставляя за собой странный след, словно по целине проехала телега.
Позавтракав, Павлыш оделся и вышел наружу. Солнце выбралось из-за туч, и снег начал таять. Над черным, покрытым грязью склоном поднимался легкий пар. Снег похрустывал под подошвами.
Пфлюг сидел на корточках, что-то выковыривая ножом из снега.
— Сегодня мы с вами сделаем по крайней мере три великих открытия, — сказал он Павлышу. Голос в шлемофоне звучал восторженно.
— Почему только три? — спросил Павлыш.
— Я сюда приезжаю восьмой раз и каждый раз нахожу по три незнакомых науке семейства. Разве это не великолепно?
Черной точкой обозначился на небе флаер. Солнце припекало, и Павлыш уменьшил температуру обогрева. Белое облако медленно ползло по небу, и флаер поднырнул под него, спускаясь к убежищу.
Прилетел Димов с сейсмологом Гогией.
— Где Нильс? — спросил он Павлыша, поздоровавшись.
— Наверное, полез в кратер.
— Плохие новости, — произнес Гогия. Он был молод, худ и легко краснел. — Нильс прав. Напряжение в коре растет быстрее, чем мы считали. Эпицентр километрах в ста отсюда. Станцию не затронет.
Гогия показал в сторону солнца. Океан был спокоен, в заливе образовалась полынья, над ней поднимался пар.
— Я попробую связаться с Нильсом. — Гогия пошел в убежище.
Димов с Павлышом последовали за ним.
— Кто мог предположить, — сказал Иерихонский, увидев Димова, — что вы устроите землетрясение именно сегодня?
Он держал в руке чашку с кофе, от которой поднимался пар, как от гейзера.
— Передайте мне, пожалуйста, — попросил Димов. — Ведь вы варили кофе для гостей, не так ли?
Димов выпил кофе залпом, обжегся, несколько секунд сидел, потеряв дыхание. Наконец отдышался и проговорил:
— Вот сейчас бы я погиб, и все вздохнули бы с облегчением.
— Мы бы не дали вам погибнуть, — возразил Павлыш. — Я реаниматор. В крайнем случае заморозили бы вас до Земли.
Гогия отправился на гору и обещал вернуться через час. Димов вышел на связь со Станцией, отдавая повседневные распоряжения, которые не успел оставить, потому что очень рано вылетел оттуда. Иерихонский вновь углубился в изучение лент диагноста. Ван разбирал какой-то прибор. Действия людей, оставшихся в убежище, были будничны, но с каждой минутой под куполом росло напряжение, невысказанное, но ощущавшееся даже Павлышом. Подводников ожидали уже час назад, но их все еще не было…
* * *
Второй толчок землетрясения раздался примерно через час после прилета Димова. Ван, дежуривший у рации, сказал Димову:
— Нильс передает, что увеличилось выделение газов. Эскалация выше расчетной.
— Может, нам эвакуировать убежище? — предложил Иерихонский. — И здесь остались бы только мы с Нильсом.
— Чепуха, — отрезал Димов. — Ван, спроси сейсмологов, каковы перспективы для острова.
Земля под ногами мелко вздрагивала, будто кто-то просился наружу из запертого подвала.
— Если здесь будет извержение, поток должен пойти в другую сторону. Хотя, конечно, гарантировать ничего нельзя.
Вернулся Гогия с пленками, снятыми с самописцев.
— С ума сойти! — воскликнул он, не скрывая восторга. — Мы свидетели катаклизма настоящего масштаба. Какой сброс! Вы не представляете, что творится в океане!
Димов неодобрительно нахмурился.
— Простите, — обернулся он к Павлышу, — следовало бы дать вам возможность вернуться на Станцию. Здесь может быть опасно. Но мы ограничены в средствах транспорта.
Павлыш даже не успел оскорбиться. Димов уже не смотрел на него.
— Ван, — продолжал Димов так же буднично, — немедленно вызывайте Вершину, пускай летят сюда.
— Зачем? — не сразу понял Ван.
— Искать. Будем их искать. Здесь глубины небольшие.
— Не выношу безделья, — проговорил Иерихонский. — Я пойду на катере им навстречу.
— Катер поведет Ван, — приказал Димов. — Иерихонский пойдет с ним. Вы, Павлыш, останьтесь у рации и, если нужно, вылетите на флаере.
Павлыш подошел к рации и встал за спиной Вана.
Ван произнес, поднимаясь:
— Все позывные тут. Рация стандартна. Знакомы?
— Проходили.
Ван понизил голос и сказал на ухо Павлышу:
— Не спорьте с Димовым. Он сейчас — сплошные нервы. Катаклизм на носу. Иерихонский в истерике, а подводники ищут жемчуг в Синем гроте, не зная, что их ждет, когда они сюда явятся.
— Вы уверены, что тревога не ложная?
— Уверен, — ответил лаконично Ван. Он взял свой комбинезон и маску.
За окном мелькнуло что-то белое, будто там махнули простыней.
— Эй, — обрадовался Ван, выглянув наружу, — на ловца и зверь бежит. Это же Алан!
— Где? — спросил Димов.
— Сам прилетел. Теперь вот доказывайте, что телепатии не существует.
Окно было прямо перед Павлышом. По черному, мокрому от растаявшего снега берегу медленно брела громадная белая птица.
Такая же, как та, что Павлыш видел в день прилета.
Иерихонский уже был одет, он открывал люк. Димов тоже натянул маску.
— Павлыш, оставайтесь здесь. Не отходите от рации. Если что срочное, позовите меня. Я пошел поговорить с Аланом.
Со Станции сообщили, что флаер вылетел на поиски подводников. Спрашивали, что нового в убежище. Павлыш ответил, что пока ничего.
За окном Димов разговаривал с птицей. Птица еле доставала ему до пояса, но ее крылья, даже сложенные, тянулись метра на три, и концы их опирались на широкий хвост. У птицы была небольшая голова с коротким клювом и неподвижные голубые глаза.
Еще один толчок заставил зазвенеть неубранную посуду.
Подключился Нильс.
— Слушай, Ван, — сказал он своим тихим механическим голосом, — где расположен этот Синий грот?
— Ван ушел на катере. Наверное, туда. А я точно не знаю, где этот грот.
— А, это Павлыш? Тогда запиши точные новые данные.
За окном Димов кутался в куртку. Ему было очень холодно. Птица, покачиваясь, неловко взбежала на длинную, выдающуюся над заливом плиту и расправила крылья. Тут же она превратилась в шестиметровый парус и не успела добежать до края плиты, как встречный ветер поднял ее в воздух, и, чтобы не потерять равновесия, Алан мощно взмахнул крыльями и начал набирать высоту.
Димов возился в переходнике, потом открыл люк, впустил клуб пара. Он старался унять дрожь.
— Думал, помру, — сказал он. — Молодец Алан.
— Почему? — спросил Павлыш.
— Ему не понравились волны в том секторе. У него своя теория — географическая. Характер и место приближающегося землетрясения он рассчитывает по рисунку волн. Ему хорошо — сверху все видно. С сейсмологами он из-за этого жутко спорит. Считает, что его теория — панацея от всех бед, а они полагают, что она сродни гаданию на кофейной гуще. Наверное, они правы, они специалисты… Меня кто-нибудь вызывал?
— Нильс просил передать вам данные по прогнозу.
— Давайте… Нет, что за молодец Алан! Прилетел именно сюда. А знаете, Павлыш, я больше верю птицам, чем нашему катеру. Если бы Алан не прилетел, пришлось бы вас на флаере посылать.
— Говорит Вершина. Вершина вызывает Убежище, — включился приемник. — Кто на связи?
— Убежище слушает, — ответил Павлыш.
Димов подошел поближе.
— Говорит Сен-Венан. Мы вылетаем.
— Добро, — отозвался Димов. — Не забудьте передатчик. Понимаете, — Димов обернулся к Павлышу, — наши передатчики хороши для геологов и других наземных жителей. Приторочил к груди и топай. А биоформам они неудобны. При любом подходящем случае они стараются от них избавиться. А в самом деле, на что летающему биоформу лишние триста граммов веса? Для него каждый грамм лишний.
В убежище вернулся Пфлюг. Он долго возился в переходнике, вздыхал, гремел банками, потом с трудом протиснулся в люк.
— Удивительный день, — произнес он, расставляя на столе свое хозяйство. — Три нормы, три нормы по крайней мере. Редчайшие экземпляры сами лезут на берег.
Он заметил, что Павлыш сидит за рацией, и сказал:
— Я видел, как уходил катер. Только не успел спросить. Что, подводники еще не приплыли?
— На всякий случай подготовьте медпункт, — велел Димов.
— Наверное, лучше это сделаю я, — заметил Павлыш, — а вы пока подежурьте у рации.
— Во-первых, Пфлюг никуда не годный радист, — возразил Димов. — Во-вторых, вы, Павлыш, подозреваю, никуда не годный ветеринар. Вы забываете, что биологически наши друзья и коллеги не относятся к антропоидам.
— Да, — подтвердил Пфлюг, — правильно, как это ни печально. Но я уверен, что ничего плохого не случится.
Он открыл ящик в углу у перегородки, стал перебирать блестящие инструменты и лекарства, поглядывая при этом на банки со своими трофеями.
Поступили сообщения с флаера, который вылетел со Станции. Флаер прошел уже пятьдесят километров. Ничего в океане пока не замечено.
В окно Павлышу было видно, как со склона горы бежит Гогия. За ним, нагруженный контрольными приборами, следовал Нильс.
— Что там на катере? — спросил Димов.
Павлыш вызвал катер.
— Все время подаем сигналы, — отозвался Ван. — Пока ответа нет. А у вас что нового?
— Ничего.
— Убежище! — наложился на эти слова ровный высокий голос одной из птиц. Павлыш еще не научился различать голоса биоформов. Видно, насадки у всех были однотипными. — Убежище! Вижу Сандру!
— Где? — спросил Павлыш.
— Юго-юго-запад от Косой горы. Тридцать миль. Вы меня слышите?
— А что она? — крикнул Иерихонский. — Что с ней?
— Она держится на воде, но меня не замечает.
— Катер, сообщите ваш квадрат, — потребовал Димов.
— 13–778, — ответил Ван. — Северо-запад от острова.
Димов включил экран — карту.
— Семьдесят пять миль, — сказал он. — Даже если точно выйдете в квадрат, вам понадобится полчаса.
— До связи. — Ван отключился.
— Полчаса, — тихо повторил Димов. И тут же вызвал птиц: — Вы сможете оказать ей помощь?
— Нет, — ответил голос. — Я здесь один. Мне ее не поднять. Она, по-моему, без сознания.
Павлыш быстро натягивал комбинезон.
— Где маска?
— Возьми мою, — велел Пфлюг, — вон она лежит.
Димов увидел, что Павлыш почти одет.
— Ты знаешь этот флаер?
— Еще бы.
— Я с ним, — сказал сейсмолог Гогия. — Хорошо, что я не успел раздеться.
Димов повторил:
— Тридцать миль к юго-юго-западу. — Потом повернулся к микрофону. — Через две минуты к вам вылетает флаер. Будет минут через десять. А катер не успеет раньше чем через полчаса.
Когда Павлыш закрыл за собой внешний люк, он успел поразиться тому, как изменилось освещение. Солнце было затянуто красноватой дымкой, и черная гора подсвечена сзади, словно там таился театральный прожектор.
Сейсмолог первым вскочил во флаер. Павлыш поднял ногу, чтобы последовать за ним, но тут дверь в убежище открылась, вылетел Пфлюг, не успевший ни одеться, ни натянуть маску. Он открыл рот, пытаясь вдохнуть воздух, и кинул в их сторону маленький медицинский контейнер.
— Теперь держитесь, — предупредил Павлыш, садясь за пульт и глядя через боковое окно, как Димов помогает Пфлюгу забраться обратно в убежище. — Когда будете рассказывать внукам о сегодняшнем дне, не забудьте упомянуть, что вел машину экс-чемпион Москвы по высшему флаерному пилотажу.
— Не забуду, — ответил сейсмолог, уложив контейнер и вцепляясь в кресло.
Павлыш вышел из виража и пошел на максимальной скорости так, чтобы оставить по левую руку столб розового и бурого дыма, вставший над дальней от убежища стороной острова.
Через семь минут они увидели одинокую белую птицу, ходившую кругами метрах в двухстах над волнами.
Птица, заметив флаер, взмыла выше и замерла в воздухе, словно показывая точку, в которой находилась Сандра, Павлыш бросил флаер вниз и завис метрах в десяти над верхушками волн. Но даже с этой высоты он не сразу разглядел Сандру — ее тело терялось среди брызг, которые ветер срывал с верхушек волн.
— Видите? — спросил сейсмолог, выглядывая наружу.
Ветер сносил флаер, пришлось включить двигатель и маневрировать, чтобы не потерять Сандру из виду. Павлыш выпустил лестницу. Она мягко развернулась и ушла в воду в метре от Сандры.
— Что у тебя, Павлыш? Почему молчишь? — заговорила рация.
— Некогда. Мы ее нашли и будем поднимать.
Птица пролетела совсем рядом с кабиной. На груди у нее была видна черная овальная коробка передатчика. Птица поднялась чуть выше, и ее тень время от времени закрывала от Павлыша солнце.
Сейсмолог, захватив моток троса, спускался к воде, и Павлыш все внимание сосредоточил на том, чтобы не дать ветру снести флаер в сторону. Сандра, раскинув руки, покачивалась на волнах, словно в люльке, и казалось, что ее движения осмысленны.
Гогия вцепился одной рукой в лестницу, другой старался подвести под Сандру петлю. Это ему не удавалось. Павлыш пожалел, что не может оставить управление. Он сделал бы все проще и быстрей. Видно, Гогия никогда не занимался альпинизмом. Трос снова сорвался, Павлышу показалось, что волны отчаяния, охватившие сейсмолога, достигают кабины флаера.
И в этот момент птица-биоформ решилась на рискованный шаг. Она мягко и быстро спланировала против ветра и, улучив момент, когда Сандра скользила по внешней стороне волны и ее тело выступило наружу, схватила клювом петлю троса и мгновенно завела ее за плечи Сандры.
— Тяни! — закричал Павлыш сейсмологу.
Тот с трудом удерживал равновесие на лестнице, но сразу потянул, петля двинулась ниже и охватила Сандру за локти. Птица с трудом умудрилась ускользнуть от следующей волны. Когда она пролетала перед флаером, Павлыш заметил, что передатчик она все же сбросила. Павлыш поднял вверх большой палец, и птица резко пошла в небо.
Вдвоем с Гогией они втянули Сандру в кабину. Прошло двадцать минут после вылета.
— Говорит Павлыш, — включил он передатчик. — Сандру мы подняли на флаер. Она без сознания.
— Слушай, — сказал Димов, — Сандру не трогайте. Наденьте ей кислородную маску и накройте ее чем-нибудь теплым.
Сейсмолог достал запасную маску и баллон. Глаза Сандры были закрыты, лицо казалось голубым. Сейсмолог убрал с лица Сандры мокрые волосы и стал прилаживать кислородную маску. Его руки чуть дрожали. Павлыш шел к убежищу на бреющем полете. Впереди, как маяк, поднимался столб дыма. Птица летела сверху, почти не отставая от флаера. Рация была включена, и Павлыш слышал, как Димов приказывает катеру оставаться в том же районе и к острову не возвращаться.
Пфлюг ждал их на самом берегу залива. Закутанную Сандру осторожно вынесли из флаера и бегом перенесли к куполу. Люк был открыт, и через минуту Сандра уже лежала на столе. Димов ждал их в хирургическом халате и перчатках. Диагност был включен, и его щупы чуть дрожали, покачиваясь над столом.
— Будете мне ассистировать, — велел Димов Павлышу.
У рации стоял Нильс.
— Все в порядке, — говорил он, — не волнуйся, Эрик, ты же знаешь, если Димов сказал…
Сандра спала. Дыхание ее стало ровнее. Лицо покраснело, капельки пота блестели на висках.
— Что с ней случилось? — спросил Павлыш.
— Сработала предохранительная система. Если организм на пределе и создается опасность для жизни, она впадает в состояние, похожее на летаргический сон. Пока мы можем только предполагать, что подводники попали в землетрясение на глубине. Сандра смогла вырваться наружу, хоть и была ранена. У нее сломаны три ребра, обширное внутреннее кровоизлияние. Она плыла к базе, но ее силы иссякли. Значит, ей оставалось лишь подняться на поверхность. Утонуть Сандра не могла: когда она на жаберном дыхании, легкие служат воздушным пузырем. Метаболизм замедляется в несколько раз. Как только она потеряла сознание, ее вынесло на поверхность океана.
Сандра очнулась сразу, боли она не чувствовала.
— Димов, — произнесла она с трудом, — ребят завалило…
— Спокойно, не волнуйся, девочка, — ответил Димов.
— Мы были в Синем гроте… начало трясти… Я была в стороне… Стас сказал, что ранен… Прости, Димов, Эрик знает?
Павлыш протянул Димову шарик — ампулу. Димов приложил ее к руке Сандры, и жидкость вошла в кожу.
— Ты можешь дать координаты?
— Да, конечно, я спешила… меня, наверное, отнесло в сторону… двадцать миль к юго-западу от острова, группа рифов, два поднимаются над поверхностью…
— Знаю, — сказал Пфлюг, — месяц назад мы с Ваном туда летали.
Сандра уснула.
— Нильс, вызови Вана. Он должен помнить об этих скалах.
Но сначала в динамике возник голос Иерихонского:
— Как Сандра?
— Сандра спит, — ответил Нильс. — Чего ты беспокоишься? Димов сказал, что все в порядке, а ты беспокоишься…
Купол содрогнулся, земля на мгновение ушла из-под ног, и диагност откатился от стола, натянув провода и щупы. Сандра застонала. Димов кинулся к столу, возвращая диагност на место и прикрывая телом Сандру, будто опасался, что сверху посыплются камни.
— Что? Что там у вас? — крикнул Иерихонский тонким голосом.
— Ничего особенного, землетрясение продолжается, — отозвался Нильс. — Где Ван?
Иерихонский, передавая микрофон Вану, сказал:
— Они не представляют, каково мне здесь, когда ничего не можешь сделать.
И его голос пропал, растворился в тишине купола.
— Ван, — произнес Нильс, — ты знаешь две скалы в двадцати милях к юго-западу от убежища?
— Что-то не припомню. Мы примерно в этом квадрате. Но не помню. На карте их нет?
— Мы же месяц назад туда с тобой летали! — воскликнул Пфлюг.
— Прости, Ганс, — спокойно ответил Ван. — Месяц назад мы с тобой летали к северу от убежища. Ты собирал свои ракушки.
— Но приблизительно ты ту точку представляешь? — спросил Нильс.
— Двадцать миль?.. В пределах десяти миль от нас. Я подниму катер повыше, они должны быть на локаторе… Может, кто из птиц знает?
— Вызови птиц, — предложил Димов. Он освобождал Сандру от приборов.
— Зачем их вызывать, — сказал Нильс, — птицы здесь.
— Они здесь, — подтвердил Павлыш. — Один биоформ со мной прилетел. Тот, который Сандру нашел. А рацию он выкинул.
— Павлыш, вы сейчас свободны? Выйдите наружу, спросите у них про скалы.
Павлыш натянул маску.
Все три птицы сидели на большой плоской скале неподалеку от купола и тихо переговаривались, поворачивая изящные головки. Над ними поднималась черная кривая гора, окутанная дымом и окаймленная оранжевым сиянием. Давно Павлышу не приходилось видеть такого сказочного зрелища. Похоже было на скандинавскую сагу — громадные белые птицы, вулкан и голый холодный берег.
Увидев Павлыша, птицы поспешили навстречу.
— Как Сандра? — спросила одна из них.
— Сандра пришла в сознание, — ответил Павлыш, — и сообщила Димову, что подводников завалило в каком-то гроте в двадцати милях отсюда к юго-западу. Там должны быть скалы. Две из них поднимаются над водой. Но Ван таких скал не помнит.
— Там нет скал, — подтвердила вторая птица. — Мы весь этот район облетали. Ты не видел там скал, Сен-Венан?
— Нет, Алан, — ответила вторая птица. — Никогда не видел.
Алан обернулся к третьей птице.
— А ты?
Третья птица сказала:
— По-моему, я видела там два рифа. Они появляются только в отлив. Самые верхушки между волн.
— Спасибо, Марина, — сказал Алан.
— Марина? — повторил Павлыш. — Марина?
Но птица резко взмахнула крыльями и взмыла вверх к дымовой туче.
— Марина Ким? — спросил Павлыш у Алана.
— Да. Так что же вы теряете время?
…Три белые птицы летели впереди флаера, чуть выше его. От обилия вулканического пепла воздух стал красноватым, зловещим, и крылья птиц отсвечивали пожаром.
Одна из птиц была Золушкой, которая переменила обличье и не хотела, чтобы Павлыш об этом узнал…
— Кто пойдет с аквалангом? — спросил Нильс.
Он занимал середину кабины, а остальные сидели вокруг, словно окружали громадный праздничный пирог. Нильс отмел все возражения Димова, который опасался, что ему будет трудно работать под водой:
— Вы без меня вряд ли сможете разобрать завал и пробиться вглубь. Вы будете взрывать скалы? Вы будете их разбирать голыми руками? Или будете ждать, пока с диспетчерской планетоида вам перекинут подводного робота?
— У нас есть свой. Его можно смонтировать, если нужно, за несколько часов.
— Вот именно. Несколько часов. И привести его туда на катере. И он в результате примется за работу, когда будет уже поздно.
— Ты прав, Нильс, — согласился Димов.
— А Марина давно на станции? — спросил Павлыш через минуту.
— Она новенькая, — сказал Димов. — Месяц как в небе.
Внизу показался катер.
Катер рассекал волны, выставив над ними голову- рубку.
Павлыш сказал Вану по рации:
— Иди на самом малом ходу.
— Зачем?
— Я сяду к тебе на палубу.
— Вряд ли это возможно.
— Другого выхода нет.
Птицы летели высоко, казались белыми точками под пурпурным потолком облаков. Потом пошли вниз и в сторону.
— Павлыш, — сообщил Алан, — две скалы над самой водой в полутора километрах от тебя. Мы идем вниз. Смотри.
— Хорошо, — ответил Павлыш. Он стал постепенно снижаться, чтобы уравнять свой ход со скоростью катера. — Ровнее иди, — предупредил он Вана.
— Как по ниточке, — отозвался Ван.
— Держись!
Флаер опустился на палубу катера за рубкой. Палуба была мокрой и покатой с боков. Павлыш выпустил страховочные ноги флаера, и рубчатые присоски сжали бока катера.
— Некоторое время удержусь, — бросил Павлыш сидящим в кабине. — Откройте нижний люк.
Нильс спрыгнул на палубу первым и, аккуратно переставляя конечности, пошел к рубке. Щупальца свисали по бокам панциря — ими Нильс подстраховывался. Он не умел плавать и пошел бы на дно камнем. А глубина здесь немалая. Катер с сидевшим на нем, словно всадник, флаером не спеша летел над волнами.
Павлыш поднял голову, разыскивая птиц. Но не увидел их.
Гогия замер у люка, не зная, что делать дальше. Пассажиры по очереди скрылись в рубке. Павлыш спросил Вана:
— Все благополучно?
— Да.
— Дай мне Димова.
— Я слушаю тебя, Слава.
— Я хотел бы пойти вниз с Нильсом. Я хороший ныряльщик, сильнее многих. Могу пригодиться.
— Нет, — решил Димов, — оставайся, где ты есть. Может получиться, что ты будешь нужнее как пилот, чем как ныряльщик.
Павлыш включил двигатель. Флаер, присев от напряжения, оторвал ноги от покатой спины катера и резко взмыл вверх.
Катер скрылся под водой.
Поднявшись на сто метров, Павлыш разглядел белые буруны, в центре которых черными точками торчали вершины скал.
Павлыш вызвал Алана. Рация была только у него.
— Скажи спасибо Марине. Она вывела нас точно к месту.
Ему хотелось лишний раз повторить это имя. Он вдруг понял, что никакого шока, ужаса, отвращения, боли — ничего подобного не испытывает. То ли был подготовлен к такому повороту событий за последние сутки, то ли прав все же Димов: биоформ остается человеком, только экзотически одетым. Марину было жалко. Полгода назад… полгода назад она уже начала биоформирование. И почему-то ей надо было обязательно встретить того человека на Луне, того капитана, который не захотел ее увидеть. Может быть, тот капитан предпочел отказаться от Золушки в хижине. Понятно, что она считала себя преступницей. Сбежала из института… ее вообще могли снять с эксперимента.
Павлыш услышал голос Димова:
— Они здесь, под осыпью.
— Вот видишь, — сказал Гогия, — я в этом не сомневался.
— Слушай, Павлыш, — произнес Димов, — мы сейчас на глубине сорока двух метров. Ван остается в катере. Мы с Нильсом выходим к оползню. Иерихонский будет страховать нас снаружи. На всякий случай включи запись, регистрируй все наши движения.
— Ясно, включаю запись.
— Мы выходим.
— Далеко им идти до завала? — спросил Павлыш Вана.
— Нет, я их отлично вижу.
Павлыш представил себе эту сцену. Катер завис у самого дна над камнями, среди обломков кораллов и перепутанных водорослей. Рядом с катером в нескольких шагах Иерихонский. Луч его шлемового фонаря высвечивает сутулого Димова в облегающем оранжевом скафандре и уверенно шагающую впереди черепаху.
— Мы дошли до осыпи, — продолжал Димов. — Нильс ищет вход. Здесь должна быть трещина, сквозь которую выбралась Сандра.
Наступила длинная пауза.
Павлыш связывался с островом. Там все было по-прежнему. Сандра спала. Пфлюг ответил, что положение в кратере стабилизировалось. Идет вязкая лава. Если скорость истекания сохранится прежней, то к утру площадь острова значительно увеличится. Лет через сколько-то можно будет сажать здесь цитрусовые.
Гогия оторвался от своих приборов, сел рядом с Павлышом.
— Все-таки я не завидую Иерихонскому, — сказал он. — Любить женщину, которая, в сущности, наполовину рыба…
— Но она всегда может вернуться в прежнее состояние.
— Трудно. Она же не совсем биоформ. Подводников готовили еще до Геворкяна. К тому же она и не захочет. Сандре нравится ее жизнь. Она помешана на океане. Когда-нибудь вам наверняка расскажут их историю. Очень романтично. Они познакомились, когда Сандра уже работала на Наири. Она прилетела как-то к нам в Тбилиси на конференцию, там встретила Иерихонского… ну и представляете… Он, когда все узнал, пытался ее отговорить. Безрезультатно. Так что же вы думаете: в результате он сам перешел работать на Проект, чтобы быть рядом.
Гогия вздохнул.
— А вы могли бы полюбить подводницу? — спросил Павлыш.
— Откуда мне знать, если у меня в Кутаиси молодая жена живет? Самая обыкновенная жена. Очень красивая. Я вам в лаборатории фото покажу. Письмо прислала — три килограмма.
— Ну, а вот… — Павлыш показал на реявших в небе птиц.
— Это совсем другое дело, — сказал Гогия. — У Алана у самого дочка в нашем институте работает. Это временно. Это как маска. Пришел домой, снял маску и живи.
— Ага, — раздался голос Димова, — есть щель!
Павлыш держал рацию на приеме, отключив передачу, чтобы его разговор с Гогией не мешал остальным.
— Да что там говорить, — продолжал Гогия, — вы у Вана были?
— Меня там поселили.
— Правильно. Большая комната. Светлая. Там на полке портрет Марины Ким стоит. Не заметили?
Гогия не смотрел на Павлыша и не заметил, как тот покраснел.
— Мы с Нильсом отвалили камень, — известил Димов. — Есть ход. Очень узкий. В глубине еще завал.
— Ну и что? — спросил Павлыш у Гогии. — Вы сказали, что у Вана есть портрет Марины Ким.
— Да. Он в нее смертельно влюблен. Он знал ее еще на Земле, когда она стажировалась в институте. Меня тогда в институте не было, я только здесь к ним присоединился. А тут еще у Марины начались неприятности…
— Есть! — крикнул Димов. — Пошел камень! Осторожнее!
Павлыш замер.
«Раз, — считал он про себя, — два, три, четыре, пять…»
Димов громко вздохнул.
— Ну и силища у тебя, Нильс… Он такую глыбу удержал, просто уму непостижимо.
На связь вышла Станция. Спрашивали, выслать ли второй флаер.
Павлыш велел ждать и пока смонтировать подводного робота. Может, придется его доставлять сюда.
— Правильно, — подтвердил Гогия. Потом продолжал свой рассказ: — Я деталей не знаю. Только все дело в ее отце. Он жуткий педант. Он запретил Марине идти к нам в институт. Сказал, что не захочет ее больше видеть… В общем, боялся за нее, пробовал воздействовать, но на Марину очень трудно влиять. Когда она все-таки не подчинилась, он, как человек слова, сказал, что больше ее не увидит. Правильно сказал. Отец всегда отец. Надо уважать.
— Трещина открыта, — сообщил Димов, — я остаюсь пока здесь. Нильс попытается до них добраться.
— А дальше? — кинул Павлыш.
— Вам, наверное, неинтересно.
— Ничего, все равно ждем.
— Ван помог Марине убежать из института на один день.
— На Луну? — вырвалось у Павлыша.
— А как вы догадались?
— Это было полгода назад?
— Да, как раз полгода. Она уже прошла курс подготовки, с нее сняли биокопии и начали обработку терапевтическими средствами, чтобы понизить сопротивляемость организма. Не могла она убегать. Не имела права. На месте Геворкяна я бы ее обязательно уволил. А она полетела на Луну. Оттуда должен был стартовать ее отец. Он капитан «Аристотеля».
— Нильс? Это ты, Нильс? — послышался голос Вана.
— Он передает, что нашел их, — сказал Димов, — нашел.
— В каком они состоянии?
— Не знаю. Ждите.
— Ну и чем все кончилось? — спросил Павлыш.
— А? Мы о Марине? Ничем. Простили. Ван всю вину взял на себя. Марина всю вину взяла на себя. Димов всю вину взял на себя. Геворкян посмотрел на них, старый человек, мягкий стал… и простил. Романтическая история. Только отец не простил. Улетел, понимаете? Но простит. Куда денется…
— На какой они глубине? — спросил Павлыш у Вана, включив передачу.
— Двадцать метров ниже меня, — ответил Ван.
На катере заполнили водой грузовой отсек, поместили в него биоформов — акул и пошли к Станции.
Павлыш тем временем вернулся к острову, чтобы эвакуировать оттуда Сандру и Пфлюга и вывезти оборудование.
Поток лавы изменил направление и угрожал заливу и убежищу. Сандра все еще не просыпалась.
Пока Пфлюг с Гогией устраивали в кабине Сандру, Павлыш возвратился в убежище. Он вытащил приборы, отключил питание рации, задраил люк. Теперь убежище будет пустовать до тех пор, пока природа не утихомирится. Гогия выскочил из флаера, взял один из ящиков, побежал обратно. Оставался еще один контейнер — такой тяжелый, что унести его можно было только вдвоем. Павлыш присел на край ящика, дожидаясь, пока кто-нибудь вернется помочь ему.
Все вокруг изменилось. Сутки назад залив был мирным, тихим уголком, даже волны не добирались до берега. Теперь низко над островом висели облака пепла, то и дело сыпал крупный мутный дождь. Вулканчик на склоне горы плевался грязью, поток лавы с вершины, дымясь, достиг уже залива и образовал язык полуострова. Струи пара вырывались сквозь трещины на склоне. Через них пробивались зловещие отблески оранжевых сполохов над вершиной горы.
Одна из птиц вернулась к острову вслед за флаером и кружила над головой. Павлыш помахал ей рукой. На птице не было передатчика, и он не мог спросить, кто это.
Грязевой вулкан вдруг выбросил высоко в небо струю жижи, словно хотел сбить птицу на лету, и та, сложив крылья, пошла в сторону.
Подошел Гогия.
— Давай возьмем контейнер.
Павлыш встал, наклонился, подхватил контейнер, и они потащили его к флаеру. Земля под ногами мелко дрожала.
— У меня такое впечатление, — проговорил Гогия, — что остров в любой момент может взлететь на воздух.
— Не беспокойся, — ответил Павлыш, — должны успеть.
— Алан на всякий случай нас страхует, — сказал Гогия, — он тоже опасается.
— Это Алан? Ты как различаешь?
— Я так думаю, что это Алан. Он настоящий мужчина.
«Конечно, это не Марина; — подумал Павлыш. — Ей же не хочется со мной встречаться».
Шлем заглушал грохот вулкана. До Павлыша доносился лишь ровный, глухой, утробный гул. Но в этот момент в недрах горы зародился такой пронзительный и зловещий звук, что он проник внутрь шлема.
Человек, становящийся свидетелем катастрофы, внезапной и скорой, действует инстинктивно. И представление о том, в какой последовательности происходили события, складывается уже потом, когда все минует и на собственные впечатления накладываются рассказы очевидцев. И если Павлышу показалось, что по склону горы ударил невидимый топор и она, как деревянная колода, начала разваливаться под этим ударом, то Пфлюг, видевший все из открытого люка флаера, мысленно сравнил взрыв с театральным занавесом, раздвигающимся в стороны в момент, когда оркестр гремит последним аккордом увертюры, а сквозь расширяющуюся щель проникает со сцены яркий свет.
Наверно, Павлыш стоял неподвижно не более секунды. Почему-то он даже не упал, не потерял равновесия, и мозг его успел отметить, что гора распадается слишком медленно. И тут воздушная волна толкнула его и бросила к флаеру. Сейсмолог висел в люке и что-то кричал, но Павлыш не слышал. Он смотрел на разрушающуюся декорацию и видел, как гигантский вихрь подхватил птицу, белое перышко, бросил ее вверх, закружил и понес к воде…
— Скорее! — звал Гогия. — Поднимайся!
Внутри горы была видна желтая раскаленная масса, мягкая и податливая. Она медленно вываливалась сквозь зубья скал.
Павлыш не мог оторвать взгляда от комка белых перьев, от пушинки, падающей в воду.
— Куда? — кричал Гогия. — Ты с ума сошел!
Павлыш бежал к воде. Птица, несомая воздушной волной, падала как лист с дерева, бессильно вращаясь в воздухе.
Она должна была упасть метрах в ста от берега, но порыв встречного ветра бросил ее ближе к суше, и Павлыш, даже не подумав, глубоко ли там, побежал, увязая в грязи, скользя и стараясь удержать равновесие, а земля вздрагивала, уходила из-под ног.
Сначала дно понижалось полого, и грязная вода достигла коленей лишь шагов через двадцать.
Птица упала в воду. Одно крыло ее было прижато, другое белой простыней распласталось по воде. В птице чувствовалась какая-то ватность, неодушевленность. Дно уступом ушло вниз, и Павлыш провалился по пояс в воду. Каждый шаг давался с трудом, вода в заливе бурлила и ходила водоворотами, хотя на поверхности вязкий слой пепла сковывал волнение, как пена в кастрюле закипающий суп.
Птицу медленно относило к центру залива, и Павлыш спешил, понимая, что плыть в своем комбинезоне он не сможет, и молил судьбу, чтобы дно больше не понижалось, чтобы хватило сил и времени добраться до белой простыни.
Он дотянулся до края крыла, и в этот момент его ноги потеряли дно. Не выпуская крыла и боясь в то же время, что перья могут не выдержать, Павлыш тянул птицу к себе, все глубже уходя в воду. Неизвестно, чем бы закончилось это акробатическое упражнение, если бы Павлыш не почувствовал вдруг, что кто-то его тянет назад. Несколько секунд он продолжал удерживать неустойчивое равновесие, потом наконец преодолел инерцию, и птица легко заскользила по воде к берегу.
Не отпуская крыла, Павлыш обернулся. Гогия стоял по пояс в воде, вцепившись сзади в комбинезон Павлыша. Глаза у него были бешеные, испуганные, и он несколько раз открывал рот, прежде чем смог произнести:
— Я… вы же могли… не успеть…
Они подхватили легкое, выскальзывающее из рук тело птицы и понесли его к берегу. Голова птицы бессильно поникла, и свободной рукой Павлыш ее поддерживал. Глаза были затянуты полупрозрачной пленкой.
— Ее оглушило, — сказал Павлыш.
Гогия не смотрел на него. Он глядел вперед, на берег.
Павлыш взглянул в ту сторону. Лава, выливавшаяся через расщелину в горе вязким языком, намеревалась отрезать им путь к берегу.
— Бери левее! — крикнул Павлыш.
Флаер находился по ту сторону лавового языка и казался мыльным пузырем на закате.
Им пришлось снова зайти вглубь почти по пояс, чтобы не попасть в закипающую воду, обогнуть стену пара на границе лавы и воды.
Павлыш с трудом потом мог вспомнить, как они добрались до флаера и занесли внутрь птицу — крыло никак не желало складываться и застревало в люке…
Павлыш поднял машину над островом и бросил ее в сторону моря.
— Ну все, — сказал он, — выбрались, теперь как-нибудь доплетемся до дому.
Гогия задраил люк. Пфлюг осматривал птицу.
Павлыш включил рацию.
— Сколько можно! — возмущался кто-то знакомым голосом. — Сколько можно молчать? Мы вызываем вас уже полчаса!
— Некогда было, — объяснил Павлыш, — пришлось задержаться на острове. Димов вернулся?
— Они на подходе, — ответил тот же голос. — Нет, вы мне ответьте, кто вам дал право нарушать правила поддержания радиосвязи? Что за мальчишество! Кто управляет флаером? Это ты, Гогия? Я тебя отстраняю от полетов, и даже Димов не сможет тебя защитить. Стоит на два дня покинуть Станцию, и все летит кувырком!
— Это ты, Спиро? — спросил Павлыш.
— Я, а кто за рулем, я спрашиваю?
— Павлыш.
— А, вот кто! Вас в Дальнем флоте не учат, что нужно поддерживать связь с центром?
— Да погодите вы, Спиро, — сказал Павлыш устало. — Я иду сейчас на малой скорости. Ждите нас через полчаса. Подготовьте операционную.
— Стой, не отключайся! — крикнул Спиро. — Выслать тебе на помощь второй флаер?
— Зачем? Чтобы летел рядом?
— А кто пострадавший?
Павлыш обернулся к Пфлюгу.
— Что там у Алана? Наверное, надо сообщить.
— Это не Алан, — ответил Пфлюг, — это Марина. У нее сломано крыло. Дай-ка мне микрофон…
* * *
Вершиной на Станции назывался большой, вырубленный над основными помещениями зал, специально оборудованный для птиц-биоформов. В зале был бокс для обследования биоформов, запасы пищи для них, здесь стояли их диктофоны и приборы, которыми они пользовались.
Павлыш с Мариной сидели в зале Вершины. Павлыш на стуле, Марина в гнезде из легкой частой сетки, которое соорудил для биоформов Ван.
Павлыш никак не мог привыкнуть к ее механическому голосу. Он понимал, что это не более как приставка — клюв Марины не был приспособлен для артикуляции. Но, слушая ее, он пытался себе представить настоящий голос Золушки, которую встретил на Луне.
Белая птица приподняла крылья, расправила их снова.
— У меня появляются странные рефлексы. Иногда мне кажется, что я всегда была птицей. Ты не представляешь, что это такое — парить над океаном, подниматься к облакам.
— Мне это снилось в детстве.
— Я хотела бы полетать над Землей. Здесь пусто.
— Не останься навсегда птицей.
— Захочу — останусь.
— Нельзя, — ответил Павлыш. — Я тебя буду ждать. Ты разрешила мне искать тебя, когда пройдут два года твоего затворничества.
— Ты нашел ту глупую записку.
— Она не глупая.
— Я чувствовала себя тогда такой одинокой, и мне так хотелось, чтобы кто-нибудь меня ждал.
— Погляди. — Павлыш достал из кармана уже потертую на сгибах записку. — Я перечитываю ее по вечерам.
— Смешно. И нашел меня здесь.
— Ничего не изменилось. Ты не лишена прелести и как птица.
— Значит, если бы я была черепахой, все было бы иначе?
— Наверняка. Я с детства не любил черепах. Они не спешат.
— Я, наверное, все-таки дура. Я была уверена, что любой человек, увидев меня в таком виде, будет… разочарован. Я хотела спрятаться.
— Значит, тебе и мое мнение не было безразлично?
— Не было… я даже не могу стыдливо потупиться.
— Прикройся крылом.
Марина расправила белое крыло и подняла его, закрывая голову.
— Вот и отлично, — сказал Павлыш. — Ты хотела передать со мной письмо твоему отцу?
— Да. Сейчас. Оно уже готово. Я его наговорила. Только жалко, что он не узнает моего голоса.
— Ничего страшного. Я все объясню. Я ему скажу, что передаю письмо, и тут же попрошу официально твоей руки.
— Ты с ума сошел! У меня нет руки!
— Это военная хитрость. Тогда твой отец поверит, что ты к нему вернешься живой и невредимой. Зачем иначе мне, блестящему космонавту из Дальнего флота, просить руки его дочери без уверенности, что эту руку я в конце концов получу.
— Вы самоуверенны, космонавт.
— Нет, я так скрываю свою робость. Мой соперник меня превосходит по всем статьям.
— Ван?
— С первого момента моего появления на Проекте он догадался, зачем я сюда пожаловал. Ты бы слышала, как он накинулся на меня за то, что я шел к Станции на ручном управлении.
— Глупый, он думал о нас. Мы спим на облаках. Ты мог меня убить.
— Тем более он превосходит меня благородством и верностью.
— Он мой друг. Он мой лучший друг. Ты совсем другое. До свидания, гусар Павлыш.
Птица смотрела через плечо Павлыша на дверь.
В дверях стоял Ван. Он, видно, стоял давно, все слышал.
— Грузовик готов, — произнес он, — мы отлетаем.
Повернулся, и его подошвы отбили затихающую вдали дробь по ступенькам каменной лестницы.
— Выздоравливай, — пожелал Павлыш, дотронувшись до мягкого крыла…
Когда грузовик приземлился на планетоиде, Ван сказал:
— Ты иди, там корабль ждет, а я останусь здесь. Надо приглядеть за разгрузкой.
— До свидания, Ван. Наверное, мы с тобой еще увидимся.
— Наверное. Галактика стала тесной.
Павлыш протянул руку.
— Да, — сказал Ван, — я совсем забыл.
Он нагнулся, достал из ящика под пультом завернутый в пластик плоский квадратный пакет.
— Это тебе. На память.
— Что это?
— Посмотришь на корабле.
Когда Павлыш развернул на корабле пакет, оказалось, что это портрет Марины в тонко вырезанной из нефрита рамке.
