Наступил час связи с «Гончим псом». Наступил и прошел, но с корабля не было принято ни одного слова, ни одного, пусть неразборчивого, сигнала.

Никто никогда не видел Герна таким разъяренным. Время, предназначенное для связи, еще не успело истечь, а он уже забросал фотограммами и Землю, и Луну, и все станции и обсерватории, обладавшие хоть малейшей возможностью уловить передачу капитана Лобова. Но никто не мог похвастаться успехом, хотя связисты неустанно пытались поймать что-нибудь по всем каналам.

Тогда Герн идет на крайность: пытается локатором нащупать «Пса». Но и это не удается: сигналы не возвращаются, и, значит, им не от чего отразиться. Связь прервалась, и никто не знает, что происходит на орбите Трансцербера.

Велигай вел катер сам, поэтому по дороге на Планету никакого разговора не получилось. Да Кедрину и не хотелось сразу же нарушить ту атмосферу спокойной целеустремленности, какая устанавливалась везде, где появлялся Велигай; куда лучше было сидеть и любоваться точными движениями шефа, который получал, видимо, немалое наслаждение, выполняя работу электронных устройств.

Конструктор привел машину на ближайший к институту космодром. Ближайший – вовсе не означало, что институт находился рядом: космодромов на планете осталось не так уж много, потому что Земля вовсе не собиралась позволить снова засорять свою атмосферу выхлопными газами, хотя бы и космического транспорта.

Начальник космодрома дал Велигаю свой аграплан. Он сам посадил их в машину и, стоя на взлетной площадке, еще долго махал рукой. Велигай набрал высоту, вывел аграплан в горизонтальный полет, включил автопилот и откинулся на спинку кресла. Кедрин перевел дыхание и решился. Сейчас – или…

Он не успел подумать «или никогда», потому что конструктор опередил его. Он взглянул на Кедрина прямо, сосредоточенно.

– Как вы относитесь к Меркулину? – спросил он.

– Он мой учитель.

Велигай кивнул:

– Понимаю. Расскажите о нем.

В ответ на удивленный взгляд Кедрина Велигай невесело усмехнулся:

– Это нужно мне, чтобы с ним как следует поспорить. А спорить я собираюсь потому, что он прав. Прав в том отношении, что, если бы сейчас на нашем месте – его и моем – были автоматы, они сразу нашли бы общую точку зрения. Им не мешали бы ни заботы об авторитете, ни любовь к одним теориям и неприязнь к другим. Потому что даже к таким сугубо рассудочным вещам, как гипотезы и теории, мы не можем относиться без эмоций. Это хорошо, но это мешает.

– Мой учитель редко руководствуется эмоциями.

– То есть – он редко принимает решения под их влиянием? Но не случается ли так, что он отвергает что-то, подчиняясь именно чувству? Наверное, так… И вот поэтому мы с ним никак не обойдемся без, так сказать, психологических схваток. Мы – люди, нам не избежать этого.

– Не думаю, – Кедрин покачал головой. – Меркулин объективен.

– Да ведь и я тоже. И однако же… Впрочем, увидим. Ладно, об учителе своем, я вижу, вы ничего нового не скажете. Тогда еще один вопрос: институту под силу сделать то, о чем мы будем просить?

Кедрин задумался. Вопрос был серьезным и требовал тщательного подсчета возможностей. Велигай терпеливо ждал. Наконец Кедрин ответил:

– Институт сможет. Если отложить все остальные задания. И увеличить количество рабочих часов.

– Это возможно?

– Возможно. Хотя и рискованно.

Велигай повторил, переставив слова:

– Рискованно. Но возможно.

Затем он взглянул вниз сквозь прозрачный борт кабины.

– Вот он, старик… – В голосе Велигая прозвучала неожиданная нежность.

Кедрин взглянул тоже. Под ними виднелась острая башня «Джордано».

– Да, – сказал Меркулин. – Это возможно.

Он сидел, положив руки на стол, сцепив пальцы. Лицо его было спокойным, только губы временами чуть подрагивали, словно удерживая какие-то другие слова, не те, которые он произнес.

– Возможно, – после паузы повторил он. – И все-таки, мне не хотелось бы решать сразу. Потому что я не уверен, нужно ли это.

– Не новый разговор, – сказал Велигай.

– Да. Но истина дороже, чем боязнь повториться.

Кедрин сидел между обоими учеными. Между своими учителями, потому что на спутнике-семь он ведь успел чему-то научиться, и это «что-то» в конечном итоге исходило от Велигая. Сейчас Кедрин повернул голову направо, к Велигаю, ожидая продолжения.

– Согласен, – кивнул Велигай. – Истина дороже. И надеюсь, что Платон мне друг.

– Во всяком случае, не враг. Думаю, что, если мне удастся удержать вас от совершения ошибки, это будет проявлением именно дружбы.

– Хорошо. Будем искать ошибки. Дело стоит того – восемь человек должны быть спасены. Точка зрения Пояса известна: для того чтобы провести эту операцию, нужен Длинный корабль. Звездолет. Его надо построить за три месяца. Имеющаяся автоматика работает в темпе, который не обеспечит изготовления деталей в срок. Нужны новые машины. Гораздо более быстродействующие. Если вы сможете рассчитать их, то машиностроители построят – я с ними говорил – и даже смонтируют на наших спутниках. До того времени у нас хватит деталей, которые мы уже изготовили. У нас уже есть все графики. Весь вопрос в том, сможете ли вы.

– Я уже сказал: смогли бы. Если бы это вызывалось необходимостью.

– А вы полагаете…

– Я полагаю, – вежливо сказал Меркулин, – что мы с вами не верим в чудеса.

– И что же?

– Авария «Гончего пса» может быть вызвана одной из двух причин: чудом или небрежностью людей. Если гипотеза о чуде отпадает, остается второе. Логично, не правда ли? Но в таком случае зачем нужен «длинный», как вы говорите, корабль? За три месяца можно с успехом вызвать транссистемный корабль – хотя бы «Стрелец», – переоборудовать и послать на орбиту за людьми. Предвижу ваше возражение. – Меркулин предупреждающе поднял ладонь. – «Стрелец» слишком тесен, не так ли? Но не надо посылать на нем людей. У нас достаточно автоматов, которые доведут корабль до нужной точки и даже пришвартуют куда следует. Терпящим бедствие останется только подняться на борт.

– Идиллическая картина, – серьезно сказал Велигай.

– Но, как мне кажется, верная.

«Верная? – подумал Кедрин. – Пожалуй, да. Хотя и неприятно как-то думать о том, что спасать людей полетят не другие люди, а автоматы. Но это – эмоции. Они сейчас излишни».

– Верная, – кивнул Велигай. – Но в ваших рассуждениях есть один недостаток. Вы считаете, что причина несчастья должна находиться обязательно в пределах корабля. А если это не так?

– Это и было бы чудом.

«Так ли? А почему… да, а почему накануне, когда возле запасного выхода возник запах, автоматы чуть не разблокировали дверь? Ведь и тут, кажется, причина находится вне…»

– Это может быть! – убежденно сказал Кедрин. Слова вырвались неожиданно для него самого.

– Вам трудно об этом судить, – не поворачиваясь к нему, бросил Меркулин, и Кедрин потупился: Учитель просто-напросто ставил его на место.

– Нам тоже не легче судить об этом, – проговорил Велигай. – Но чудо? Не знаю… Так ли уж хорошо нам известно все, с чем можно столкнуться в пространстве? Такое ли ручное мироздание, как нам иногда кажется? А если нет? Если на орбите Транса действительно существует какая-то объективная опасность? Не забывайте: авария произошла с диагравионным реактором. Такой же стоит и на «Стрельце». На звездолетах иные двигатели и гораздо более мощная защита. У них – максимум шансов выполнить задание. Ведь нам нужно спасти не свою совесть, но людей, и полумерами мы здесь не обойдемся.

Меркулин печально кивнул.

– Я знал, с самого начала был уверен, что мне не убедить вас. А жаль. Это дорого обойдется планете. Самый мощный институт автоматики, по сути дела, на два месяца выйдет из строя. Не говоря уже о том, что мы перегрузим людей до предела. Нарушатся все ритмы. Не только у нас, но и у тех, кто ждет наших конструкций. И все – ради того, чтобы уберечь людей от опасности, которая – будем откровенны – существует лишь в вашем воображении…

«Кажется, сейчас что-то начнется, – подумал Кедрин. – Вряд ли Велигай перенесет…»

– Что же, – сказал Велигай. – В таких случаях приходится считаться и с воображением. Итак, будем думать, что мы договорились.

– Да. Потому что основная ответственность, к сожалению, лежит на вас, и, следовательно, вы имеете право на последнее слово. Будь право решать у меня, я пошел бы иным путем.

– Не сомневаюсь, – кивнул Велигай. – Вы, возможно, любите рисковать. Я – нет. Теперь поговорим о деталях.

– О деталях, – сухо проговорил Меркулин, – вы будете договариваться главным образом с коллегой Коренюком. Он всегда руководил работами, связанными с заказами Приземелья.

Меркулин повернул переключатель, что-то негромко сказал в микрофон. Коренюк появился на экране – кажется, неожиданно для самого себя. Удивленно поморгав, он торопливо произнес:

– К вашим услугам.

– А для постоянной связи, – сказал Меркулин, – у нас есть Кедрин. Не знаю, что привело его к вам. Но, пожалуй, пока он там и должен остаться. Если, разумеется, это не идет вразрез с его планами.

Кедрин молча кивнул. Нет, это не шло вразрез с его планами.

– Ну вот, – Меркулин тяжело поднялся с кресла, – вопрос решен. Надеюсь, что люди будут спасены. И все-таки… вы выбрали не самый короткий путь и не самый простой. Я понимаю почему. Конечно, приятно построить еще один корабль; да еще в таких условиях, когда вся планета смотрит на тебя. И приятно настоять на своем, это я тоже знаю. И, наконец, ваше предубеждение против полной автоматизации… А подумайте: если бы и на «Гончем псе» не было людей – насколько спокойнее жилось бы сейчас нам с вами!

– Да, – усмехнулся Велигай. – Потому что тогда мы вообще ничего не знали бы о гибели «Пса».

– Ну пусть. Но люди были бы вне опасности. Нет, людей надо беречь. И будущее – за мной, а не за вами. Информацию столь же успешно могут получать роботы. Даже в пространстве. Особенно в пространстве, скажем так.

Меркулин подошел к окну, постоял, барабаня пальцами по стеклу. Затем кивнул головой в сторону вздымавшегося за лесом старого корабля.

– Это уходит в прошлое, Велигай. И не вернется. Как больше не взлетит в космос вот этот ваш «Джордано».

Кедрин проснулся, когда в лицо ему ударил мягкий свет разгорающейся зари. Принял душ. Прохладная, насыщенная газом ионизированная вода прогнала остатки сна и даже заставила запеть какую-то незатейливую песенку – из тех, что поешь не думая.

Внезапно прервав мелодию, он подбежал к видеофону. Набрал номер. Экран оставался пустым, никто не отвечал. Кедрин пожал плечами и попробовал запеть снова. Но песня перестала получаться.

Потом он вынул из камеры бытового комбайна вычищенный и отглаженный комбинезон. Оделся и вышел из каюты на упругий пол улицы Бесконечных Трасс. Утренний прохладный свет заливал и ее. Такими бывают на планете утра, обещающие длинный день, полный чудесных событий.

Монтажники в серебристых костюмах шли в одном направлении. Кедрин двинулся следом, внешне уже неотличимый от них. Его узнавали и приветствовали так же, как и всех: не поворачивая головы, лишь поднимая руку или дружески касаясь плеча.

Поток вливался в кают-компанию, разбивался на ручейки и оседал за накрытыми столиками. Кедрин услыхал свое имя и оглянулся. Длинное лицо Гура улыбалось ему, рядом он увидел острые скулы Холодовского и круглую физиономию Дугласа. Кедрин подошел, и внезапно ему показалось, что продолжается тот вечер на острове, в Архипелаге, и только столик перенесся вдруг в Приземелье, в мир, обладающий гораздо большей степенью странности.

– Что на Земле? – спросил Холодовский.

– Как всегда, – сказал Кедрин, принимаясь за еду.

– Видите? – провозгласил Гур, поднимая вилку. – Он становится монтажником. Прилетел с Земли, но не потерял от расстройства чувств желания позавтракать.

Кедрин кивнул:

– Здесь такой воздух! Подложи-ка еще…

Он протянул тарелку, и Гур наложил на нее побольше поливитаминного салата. Потом медленно допил кофе.

– Ну, я готов.

– Сейчас, сейчас, – проговорил Дуглас. – У меня еще есть аппетит.

– Это именно в честь Дуга назван проспект Переменных Масс, – серьезно пояснил Гур. – После завтрака его масса ощутимо увеличивается. В пространстве нашего Дуга придется раскачивать, чтобы ранец-ракета взяла с места.

Дуглас прищурился и методично доел завтрак. Вставая с места, он промолвил:

– Зато «отсутствующее звено», в честь которого назван переулок, – это здравый смысл нашего Гура. Что отсутствует, то отсутствует, ничего не поделаешь.

– Готовы? – сказал Холодовский. – Пошли.

Вслед за другими монтажниками они направились в гардеробный зал.

Размерами он не уступал кают-компании. Громадное, хоть и низкое помещение казалось пустым, только в полу виднелось множество расположенных по определенному узору круглых люков, прикрытых пластиковыми створками. Монтажники встали каждый около своего люка. Кедрин тоже отыскал свой номер. Светящаяся цифра эта была врезана в пол. Затем створки с коротким рокотом разъехались, исчезли в своих гнездах, и из люков медленно выдвинулись скваммеры.

Смена начиналась. В спинах скваммеров распахивались люки, люди исчезали в них. Массивные чудища заглатывали монтажников, сыто захлопывали дверцы, умиротворенно встряхивались и неторопливо, вразвалку, уходили к выходной камере. В зале становилось все просторнее.

Кедрин вздохнул, заглянул в открытую дверцу. В скваммере царили сумерки. Кедрин потрогал холодную металлическую броню.

– Пластмассовый был бы теплее, – сказал он.

– Да, – откликнулся, залезая в свой панцирь, Гур. – Но в пространстве, в мире излучений, пластики, как оказалось, разрушаются куда быстрее. Металл надежнее. В пространстве нужна не только крепость, но и выносливость.

«И не только скваммерам», – подумал Кедрин. Он влез в отверстие. Дуглас и Холодовский уже захлопнули дверцы, теперь они были не люди, а скваммеры, и в знак этого подняли верхние правые руки, прощаясь. Вдогонку за ними двинулся Гур, проговорив перед уходом:

– Не забудь включить связь в шлюзе!

– Не забуду, – сказал Кедрин. Он не забыл. Индикатор связи замерцал, как окошко далекого, но милого дома.

Скваммер ступил из выходного люка в пространство. Так ступают за борт парашютисты, только в пространстве человек не падает, и Земля стремительно не приближается к нему. Она остается такой же далекой, хотя и хорошо видимой. На ней так много хорошего… Но некогда думать об этом, если тебя ждут корабли и люди.

Монтажники быстро удалялись по направлению к рабочему пространству. Они уменьшались и растворялись в темноте. Кедрин на минуту остался один: все скваммеры продефилировали мимо, но нужного среди них не оказалось. Кедрин узнал бы его по небольшому размеру, но выходившие, как назло, были гвардейского роста. У Кедрина испортилось настроение. И отстал еще к тому же…

– Где вы там? – спросил Кедрин.

Он ждал знакомых голосов. И голос, ответивший ему, был знакомым. Но он не принадлежал ни одному из монтажников Особого звена.

– Ну, ну, Кедрин, – сказал курлыкающий голос. – Не трусьте. По сути, здесь легче, чем на Земле. Вы не забыли о вчерашнем? Думайте, что вы все еще на Земле – и все пойдет отлично.

– Да нет, Велигай, – ответил Кедрин. – Я не забыл.

Он включил ранец-ракету. Скваммер быстро набрал ход. Рабочее пространство текло навстречу, и навстречу текло время, как течет оно всегда, и нам дано, пока мы живы, плыть лишь против течения… Вот почему время сравнивают с рекой, хотя оно гораздо более сродни космосу: оно так же всеобъемлюще, и ничто пока не может выйти из него, и недаром лишь в пространстве-времени существует все, что мы знаем.

Но для Кедрина сейчас было важно не все пространство, а лишь та небольшая часть его, которая называлась рабочим пространством спутника-семь Звездолетного пояса; и не все время интересовало его, а лишь те несколько часов, которые должны были наступить вслед за этим его выходом на смену.

Сегодня должна произойти закладка корабля. Того самого корабля, который уже ждали на орбите Трансцербера, ждала вся Планета с ее «пригородами». Планета вовсе не собиралась отдавать восемь жизней, хотя бы и непредвиденным обстоятельствам.

Несколькими часами раньше четвертая смена, наложив наконец последний мазок, передала круглый планетолет испытателям, и они увели корабль на Заземельский полигон. Рабочее пространство опустело.

Сейчас в нем широким кольцом растянулись монтажники. Кедрин чувствовал, что волнуется. Корабли закладываются не каждый день. И хотя на Земле Кедрину приходилось видеть, как закладываются основы зданий и теорий, это было совсем не то. И не только потому, что при современных методах строительства и исследования выделить момент закладки было практически невозможно.

Дело заключалось в том, что на Земле еще никогда и ничто не закладывалось на пустом месте. В крайнем случае, была сама Земля – тот участок ее, на котором что-то начинало воздвигаться. Тем более это относилось к теориям, которые даже в принципе не могут возникнуть на пустом месте. Здесь же не было ничего. Только пространство, которое хотя и является для физика сложнейшим образованием, но в обычном, трехмерном восприятии человека все еще остается пустотой, иными словами – ничем. И вот в заданном кубе (как говорят монтажники) этого «ничто» внезапно появилось «нечто».

Сначала трудно было определить, что это такое – и поэтому казалось, что не люди привели сюда этот предмет, а само пространство в напряженном усилии породило его, чтобы занять, заполнить то место, куда с таким ожиданием были устремлены глаза всех монтажников. Предмет, ведомый невидимой глазу тягой магнитных силовых линий, подплывал все ближе. По короткой команде, которую своим курлыкающим голосом подал шеф-монтер и начальник Звездолетного пояса, несколько монтажников кинулись к предмету и окружили его. Кто-то нацепил на один из выступов эластичную ленту, светящуюся яркими, торжественными красками. И вот предмет, в котором все лучше узнавалось сердце звездного корабля, – накопитель, величественно, словно светило, окруженное планетами в скваммерах, вплыло в центр рабочего пространства. Тормозя, грянули ранец-ракеты. Накопитель застыл, повис на своем месте. И тотчас же вспыхнули прожекторы, заработали радио– и оптические маяки, точно обозначившие границы участка.

Так шла закладка кораблей в пространстве: они начинали расти с сердца, и сердце это билось с первой же минуты: энергия, высасываемая накопителем из пространства, отнюдь не была лишней. Потом сердце должно было исчезнуть под мускулами корабля, а кожа – обшивка – ложилась на место в последнюю очередь, после монтажа всех крупных деталей.

Работа началась. Кедрин услышал команду – и не обиделся, что его ставили на подсобные: больше он пока ничего не умел делать на монтаже. Он без труда нашел по номеру свою деталь, которую удерживал на ее исходной позиции, у самой границы рабочего пространства, гравитационный фиксатор, – одну из немногих деталей, уже изготовленных на других спутниках Пояса к началу монтажа. Кедрин не знал, что немало деталей отсутствовало: не было автоматики, нужной для их изготовления. Пока Кедрин просто нашел свою деталь и немного испугался ее размеров.

Однако он храбро ухватился всеми четырьмя руками скваммера за выступающие части конструкции. Вторые руки подчинились ему, хотя и без особого желания. Кедрин включил ранец. Деталь не хотела двигаться; целая секция камеры, в которой будет находиться накопитель, сопротивлялась, инерция была сильнее двигателя. Кедрин напряг все мускулы. Он не мог не напрячь их, хотя знал, что это совершенно ни к чему, что он нимало не поможет этим скваммеру.

Видимо, он все-таки помог; или это двигатель в конце концов переборол инерцию? Вдруг деталь чуть сдвинулась. Звездная панорама поплыла, поворачиваясь в нужном направлении все быстрее, быстрее… Кедрин ощутил радость: грудь с грудью столкнулся он с инерцией вещества и победил ее, деталь послушно шла с исходной позиции на краю рабочего пространства вперед, туда, где ее переймут установщики.

Дальнейшее он помнил плохо. Металлические части, одна за другой, тяжелое упрямство инерции и каждый раз – острая радость преодоления сопротивления массы и расстояния. Минуты отдыха, когда транспорты не успевали подавать детали с производственных спутников Пояса или сами эти спутники не успевали сделать то, что было нужно. Шесть часов рабочего времени – новая, удлиненная смена – ушли куда-то, пролетели мгновенно; так, во всяком случае, показалось Кедрину, когда раздался сигнал окончания работы.

Монтажники торопились очистить рабочее пространство для очередной смены, которая вот-вот должна показаться около спутника. Кедрин старался не отставать от других, потому что если бы не поспевал он, то пришлось бы простаивать установщикам.

Как ни странно, именно минуты простоя были самыми неприятными. Трудно ничего не делать, когда тревожат мысли об Ирэн. Почему ее не было в кают-компании? Почему сейчас голос ее не слышен в эфире, хотя другие женщины вышли в смену? Вот говорит что-то та девушка, что отвечала ему отсюда, когда он искал Ирэн по видеофону с Земли. А Ирэн? Неужели заболела? Или обиделась, что он не зашел вчера? Они вернулись поздно, все спали…

– Кедрин!

– А?

– Наконец-то! Я уж думал – ты выключил связь. В пространстве это не разрешено, ты не забыл?

– Нет.

– Я тебя окликаю в третий раз, мой рассеянный друг!

– Я задумался…

– Ты не устал?

– Н-нет… – сказал Кедрин и сообразил, что он и в самом деле устал куда меньше, чем в дни тренировок.

– Чудесно. В таком случае ты захочешь, конечно, побывать на нашей обсерватории.

– А зачем? Я, собственно, собирался…

– Дело связано с твоей звездой. Ты ведь ее видел?

– Видел, – хмуро ответил Кедрин. – Но снова убеждать вас отказываюсь.

– Пусть нас убедит Герн. Служба наблюдения у него поставлена хорошо. И если в пространстве появилось что-то новое, кто-нибудь да заметил это, кроме тебя.

– Если так, – сказал Кедрин, – то идемте к Герну. Кстати, а Ирэн не пойдет с нами?

– Полагаю, что нет, – ответил Гур.

– Ей неинтересно?

– Дело не в этом. Разве ты не знаешь? Ах да, ты же был на Земле…

– В чем дело?

– Ирэн на несколько дней отправилась на спутник-десять. Там вычисления и расчеты идут вовсю, но им надо помочь. А ведь она в прошлом – оператор Элмо. Работа в институте… Да ты…

Внезапно Гур умолк, словно бы что-то сообразив.

– Вот как, – сказал Кедрин. – Что ж, идем к Герну. Я готов.