Глава пятая
УР НАЧИНАЕТ РАБОТАТЬ
— Ваша диссертация! Так вы пишете диссертацию? — вскричал изумленный д'Артаяьян.
А. Д ю м а, Три мушкетера
В кабинет Веры Федоровны вошли начальник отдела Грушин и Нонна Селезнева, недавно назначенная руководителем группы. Вера Федоровна подняла глаза от бумаг. Закурила длинную тонкую сигарету, близоруко прищурившись, окинула быстрым взглядом Нонну, как всегда, тщательно одетую и гладко, без затей, причесанную. Матово-бледное красивое лицо Нонны хранило обычное замкнутое выражение. «И верно говорят про нее: ходячая статуя», — вскользь подумала директриса.
— Вот, Вера Федоровна, — сказал Грушин, садясь на стул и сразу схватив с директорского стола пластмассовую подставочку для авторучки, привел к вам эту строптивую особу. Воспитывайте ее сами.
— Что же это вы, Леонид Петрович, с бабой справиться не можете? произнесла Вера Федоровна своим густым контральто.
— Да разве это, извините, баба? — вскричал Грушин, привычный к тому, что директриса не любит стеснять себя в выборе выражений. — Если б Нонна на меня не обиделась, я сказал бы, что это баба-яга!
— На такой вздор, Леонид Петрович, — спокойно сказала Нонна, — я не обижаюсь.
— Вам все вздор, — закричал Грушин, — никакой управы над собой знать не хотите!
— Тихо, тихо, — сказала директриса. — Не надо нервничать.
— Да как же, Вера Федоровна! — Грушин устремил на нее взгляд, исполненный преданности. — Вы же сами распорядились заняться пиреевской диссертацией. Я почти все подготовил, справочного материала дал группе горы, горы, но я не могу сладить с ее упрямством. Она отказывается выполнять работу.
— Да, отказываюсь, — бесстрастно подтвердила Нонна, глядя директрисе прямо в глаза. — Тема диссертации имеет к нашей тематике лишь косвенное отношение. Это раз. У нас своя тематика идет напряженно. Людей не хватает, вот Горбачевского в какую-то спецкомандировку отправили без моего ведома. Это два. И, наконец, третье, самое главное: просто не хочу делать для кого бы то ни было диссертацию. Пиреев хочет стать доктором наук — прекрасно, пусть трудится над диссертацией сам.
— Видели? Вот так она и мне твердит! — вскочил Грушин. — Заладила: не хочу и не хочу! — От быстрых взмахов он подскочил и даже слегка задержался в воздухе.
— Сядьте, Леонид Петрович, вы ветер поднимаете, — сказала Вера Федоровна, бросив сигарету в набитую окурками пепельницу. — В общем-то, Нонна, я с вами совершенно согласна: нехорошо писать диссертацию за дядю. Но прошу вас учесть, в какой степени зависит от Пиреева утверждение нашей тематики. Кстати, и тема о течениях прошла с трудом, ее бы зарубили, если б не доброе отношение Пиреева… Что вы на меня уставились? — У Веры Федоровны на переносице образовалась сердитая складка. — Вот и Леонид Петрович возражал против этой темы.
— Я и сейчас, Вера Федоровна, продолжаю считать, что океанские течения — тема для головного института, а не для нашего, — сказал Грушин. — С нас вполне хватит каспийских.
— Я этого не считаю, — холодно произнесла Нонна, — но позволю себе напомнить, Вера Федоровна, что эту тему предложили нашему отделу вы сами.
— Да, предложила. И повторяю: нам бы ее не утвердили, если бы не поддержка Пиреева. Повторить еще раз?
— Не надо. Я поняла. Пиреев помог нам в утверждении темы, мы обязаны помочь ему с диссертацией.
— Во-от, — Вера Федоровна благосклонно наставила на Нонну палец. Наконец-то речь не мальчика, но мужа. Именно помочь. Мы не пишем диссертацию за Пиреева, мы оказываем ему помощь в оформлении графического и текстового материала. Ясно?
— Прекрасная формулировка, — сказала Нонна. — Что ж, пусть диссертант представит материалы, я согласна отредактировать текст и дам ребятам вычертить графики.
Вера Федоровна побарабанила пальцами по настольному стеклу — в наступившей тишине этот звук прозвучал зловеще. Нонна сидела прямо, вскинув темноволосую голову.
«Ну, сейчас будет шторм», — подумал Грушин.
— Леонид Петрович, — обратилась к нему директриса, — прошу вас, не крутите подставку, в глазах мелькает. Вы можете предложить эту работу другой группе?
— Нет, Вера Федоровна. Группа Каневского в экспедиции, у Абдулова другая тематика. Только группа Селезневой.
— В таком случае, Нонна, придется сделать работу.
— Дайте письменное распоряжение.
Грушин не узнавал сегодня грозную директрису. Любого сотрудника, который осмелился бы перечить ей так, как перечила Нонна, Вера Федоровна просто вышвырнула бы из кабинета.
— Слушайте, Нонна, — тихо сказала директриса. — Вот у меня лежит ваша докладная. Я намерена дать ей ход: понимаю, что для завершения темы нужна экспедиция в Атлантику, Это трудно, но, может, я добьюсь. Но если вы не окажете помощь, — она подчеркнула интонацией последние слова, — не окажете помощь Пирееву, то тут я не гарантирую, что экспедиция состоится.
Нонна молчала.
— Тема у Пиреева, насколько я знаю, раскидистая — вопросы формы Земли, кривизна морской поверхности — словом, высшая геодезия. Тут действительно горы материала. Все это у нас есть. Валяйте, Нонна, валяйте. Прошу вас.
Нонна в раздумье провела мизинцем по гладкому лбу.
— Хорошо, — сухо сказала она. — Исполню вашу просьбу. Но дайте мне толкового расчетчика. Придется много считать.
Она уже шла к двери, когда Вера Федоровна окликнула ее:
— Постойте! Чуть не забыла: с завтрашнего дня выйдет на работу Горбачевский. И прибудет какой-то практикант-иностранец. Из какой он страны, я так и не поняла, ну да ладно, все равно. Русским он как будто владеет, так что суньте ему последние отчеты по Каспию, пусть сидит в уголке и читает.
За два месяца «спецкомандировки» Валерий изрядно соскучился по привычному институтскому распорядку, по друзьям-товарищам, по спорам о футболе, космосе и судьбах человечества. Соскучился по нешумным очередям в техническом архиве, по толстым справочникам с закладками, по хлестким картинкам комсомольской стенгазеты — по всему пестрому комплексу, который и называется хорошим словом «работа».
Ранним декабрьским утром, когда дворники только принялись шаркать метлами по тротуарам, Валерий и Ур стояли на троллейбусной остановке. На углу уже заняла свой пост бабуся с кошелкой, наполненной жареными семечками. Она тут сидела, наверно, с девятнадцатого века, в любую погоду, даже когда выпадал редкий в этом краю снег, — во всяком случае, Валерий не помнил, чтобы угол пустовал. Он поздоровался с бабусей и всыпал в карман стаканчик семечек.
Потом они с Уром втиснулись в переполненный троллейбус, и тут тоже было хорошо и привычно. Ур, сжатый со всех сторон, ошалело моргал, а Валерий — ничего. Ужом протиснулся к заднему сиденью, на котором, как всегда, сидела Нина Арефьева, секретарша директора. На коленях у Нины была целая гора портфелей, и Валерий добавил свой.
— Привет, Валера! — слышалось со всех сторон. — Где пропадал? В командировке?
— Валерка, не отрывай билет, уже взяли.
— Валер, этот бородатый чувак с тобой? Ладно, оторвем ему.
Долговязый Рустам со щеками, синими от бритья свирепой бороды, оглянулся на Валерия и сказал:
— В какой турнир записать? Шахматы или настольный теннис?
— Давай в оба… Хотя нет… — Валерий вспомнил, что он теперь не один, времени на два турнира не хватит. — Запиши на пинг-понг.
— Запишу, дорогой, — сказал Рустам. — Хотя не следовало бы. Саймака обещал? Обещал. Не несешь? Не несешь.
— Будет тебе Саймак. Завтра принесу.
— А как твоего румына зовут?
— Какого румына? — удивился Валерий.
— Анька говорила, что ты к какому-то румыну приставлен.
«Господи, с чего она взяла?!» — подумал Валерий.
Несколько дней назад, когда Ур потребовал, чтобы его взяли на работу, Валерий решил посоветоваться с профессором Рыбаковым. Состоялся долгий и обстоятельный разговор. Льва Семеновича интересовали мельчайшие детали поведения Ура. Он заставил Валерия повторить рассказ о странном приступе головной боли у Ура в полнолуние и все записал. О том, как Ур вел себя в цирке, о его интересе к географии, и о математических способностях Ура тоже сделал подробную запись.
«Что вы думаете обо всем этом, Лев Семенович? — спросил Валерий. Пришелец он, по-вашему?».
Рыбаков посмотрел на него, вздернув бровь.
«Перенесем ответ на ваш вопрос на энное количество времени, — сказал он, подумав. — Что касается желания Ура работать в вашем институте, то не вижу в этом ничего дурного. Напротив, полезно будет увидеть его при деле. Вы как будто колеблетесь?»
«Да видите ли… — нерешительно сказал Валерий. — Конечно, у нас в институте не ведутся секретные работы, но все-таки…»
«Пусть это вас не смущает, Горбачевский. Компетентные лица проверили все, что их интересует. Мы имеем дело не с разведчиком».
«Да это я и сам вижу…»
«Ну и прекрасно. Я помогу с оформлением Ура на работу в ваш институт. Надеюсь, никто возражать не станет».
Никто возражать не стал.
В отделе кадров были предупреждены об иностранном специалисте-практиканте. Но все же начальница отдела с сомнением покачивала головой, читая заполненную Валерием анкету Ура.
«Место рождения почему не проставили? — спросила она, вздыхая. — И национальность. Нате, проставьте».
Валерий задумался, занеся шариковую ручку над анкетой. В следующий миг он написал: «город Плоешти… румын».
«На какой срок прибыл? — продолжала сомневаться начкадрами. — И насчет ученой степени неясно… Первый раз без бумаг оформляю…»
Но и это осталось позади. Валерий повел подопечного к себе в отдел. Ур легко поспевал за ним, рассохшийся паркет трещал под его шагами. Сразу за поворотом коридора была дверь их лаборатории, сейчас она стояла настежь: начальник отдела Грушин, уже собравшись выйти из комнаты, давал последние указания руководителю группы Нонне Селезневой.
— Доброе утро, — сказал Валерий. — Немножко опоздал из-за товарища практиканта. — Он мотнул головой на Ура. — В отделе кадров оформляли.
Грушин дружелюбно поздоровался с Уром за руку, сказал, что очень плодотворно работал года два назад с венгерскими товарищами, а вот с румынскими еще не доводилось, но он уверен, что практика пойдет хорошо, а если что потребуется, пусть товарищ… Ур? Просто Ур? Превосходно, превосходно… пусть товарищ Ур обращается к нему без всяких стеснений, он, Грушин, всегда будет рад помочь. Помахав рукой, Грушин вышел из комнаты.
— Здравствуйте, — сказала Нонна Уру. — Меня зовут Нонна Павловна, но можно называть просто Нонна, это у нас принято.
— Просто Нонна, — произнес Ур и широко улыбнулся.
Валерий испугался, как бы он не погладил эту гордячку, ходячую статую, по плечу. Но Ур воздержался от привычного движения — все же начинала сказываться школа.
— Разрешите узнать, какие вопросы вас интересуют, какова программа вашей практики? — продолжала Нонна.
Ур подумал немного, а потом сказал:
— Я хочу работать.
Синещекий Рустам, сидевший за своим столом, ухмыльнулся и подмигнул Валерию. У Нонны ответ Ура не вызвал улыбки.
Нонна с детства была умницей. Еще в детском садике ее постоянно выделяли для чтения стишков перед посетителями: ей можно было смело доверить это, не опасаясь, что вместо рекомендованного «Елка, елка, зеленая иголка» она выдаст что-нибудь из детскосадского фольклора вроде «Собака побежала, дежурному сказала, дежурный удивился и в бочке утопился», как делали иные пятилетние хулиганы.
В школе у Нонны был самый чистый передничек, самые аккуратные тетрадки и самые лучшие отметки. Так же было и в институте, разве только накрахмаленный передничек уступил место тщательно выутюженным платьям. Точная, как мерительная плитка Иогансона, твердая, как алмазный конус твердомера Роквелла, бесстрастная, как логарифмическая линейка, — такова была Нонна. Сотрудники побаивались ее, а сотрудницы — во всяком случае, многие из них — «органически не переваривали». Она как бы служила живым укором всяческой безалаберности и неаккуратности. Поговаривали, что в студенческие годы был у Нонны роман с молодым доцентом, вроде бы даже они поженились, но спустя две или три недели разошлись, и с тех пор Нонна избрала для себя, как говорят кибернетики, жесткую программу.
Румын-практикант с первого же взгляда не понравился Нонне. Толстогубый и какой-то размашистый, со встрепанной черной бородкой, с широченными плечами, распиравшими крупноклетчатый пиджак букле, в огромных кедах, он сразу был отнесен ею к разряду наиболее неприятных ей людей — к «разбитным парням».
Но, так или иначе, он был гостем, и приходилось с этим считаться.
— Вполне естественно, что вы хотите работать, — ровным голосом сказала Нонна, — иначе вас не послали бы на практику. Полагаю, что вас интересует Каспийское море. — Нонна плавно поднялась из-за стола и подошла к большой карте Каспия. — Следовало бы прежде всего объяснить вам, почему наш головной московский институт, занимающийся Мировым океаном, имеет свой филиал — в лице нашего института — здесь, на Каспии. Как вы знаете, Каспийское море изолировано от океана, это, в сущности, озеро. Но вода в этом озере морская, следовательно — и законы морские…
Валерий тем временем приводил в порядок свой стол. С сожалением думал он о прежнем руководителе группы — пожилом добродушном Ахмедове, недавно ушедшем на пенсию. Могли бы Рустама выдвинуть на его место, думал он: свой парень и такой же кандидат наук, как и Нонна. Так нет, Нонку назначили! Она же житья никому не даст, чуть что — замечание, а то и выговор. Кто же вынесет такое? Какой-то он, Валерий, невезучий. «Нет, надо быстрее довести до конца диссертацию, защититься — и прощай, дорогая, переведусь в другой отдел, а может, уйду в морскую нефтеразведку, меня давно туда зовут».
— Но по ионному составу, пропорции содержания солей и проводимости Каспийское море заметно отличается от Мирового океана. Вот эти особенности и составляют… — гладко текла речь Нонны. — Вам понятно то, что я говорю?
Раздался гулкий голос Ура:
— Нонна, мне понятно то, что ты говоришь. Каспийское море отличается от океана. Здесь нет больших масс свободной воды, которые вращаются вокруг земной оси.
— Вы говорите об океанских течениях? — спросила Нонна, удивленная формулировкой Ура. Обращение на «ты» она пропустила мимо ушей: ей уже была ясна невоспитанность практиканта.
— Сначала — огромное количество свободной воды, — проговорил Ур, потом обнаруживается, что она движется. Постоянное движение.
— Не совсем понимаю, к чему вы это говорите. Но приступим к делу. Нонна открыла шкаф и указала на полку, заставленную папками: — Здесь отчеты о работе отдела за последние полгода. Познакомьтесь с материалами, они введут вас в курс наших работ. Потом обговорим вопросы вашей дальнейшей практики.
— Знакомиться с материалами — это значит прочитать то, что здесь написано?
— Совершенно верно.
— Нонна, я согласен.
И Ур, подступив к шкафу, выгреб сразу все папки с полки. Держа их перед собой, как растянутую гармонь, он огляделся в поисках свободного места.
— Садитесь за мой стол, — сказал Рустам. — Я сейчас в архив уйду.
Ур сел за стол Рустама, раскрыл первую папку — и пошел перелистывать страницы. Валерий тоже принялся за работу. Но только он взялся за счетную линейку, как Нонна позвала его:
— Валерий, подсядь, пожалуйста, ко мне.
Она коротко ввела Валерия в курс дела: надо проделать некоторые расчеты для докторской диссертации одного товарища. Вот тема, вот справочный материал (она кивнула на стопку книг и гору папок, из которых торчали обтрепанные края пожелтевших листов бумаги и синек), все это надо систематизировать, а потом, когда понадобится отдать на обработку в вычислительный центр, она, Нонна, оформит заявку. Все ясно?
— Я не закончил еще обработку кривых, — уныло сказал Валерий.
— Придется отложить кривые. Это срочное задание.
— А как фамилия диссертанта?
— Не имеет значения. Рустам, ты в архив идешь?
— Да.
— Зайди к зампохозу, попроси выписать стол для практиканта.
— Ладно. — Рустам вышел.
Валерий взял со стола Нонны справочные материалы и с шумом свалил их на свой стол. Нонна выдвинула ящик стола, мельком посмотрелась в лежавшее там зеркальце, потом захлопнула ящик и углубилась в работу.
Некоторое время в комнате было тихо. Только от стола, за которым сидел Ур, доносился шорох переворачиваемых страниц.
— Можно к вам? — Аня, милостиво улыбаясь, впорхнула в комнату. Приветик всем. Ур! — Она всплеснула руками. — Вы уже работаете у нас?
Ур поднял голову, улыбнулся.
— Аня, я знакомлюсь с материалами, — сказал он. — А потом буду работать.
— Потом будете работать? — Аня хихикнула и, мельком взглянув на Валерия, наклонилась к Нонне.
Обе зашептались.
«Потрясающий цвет… — слышал Валерий обрывки фраз. — Здесь слегка присборено… Нет, вырез не глубокий…»
«Понеслись, — неодобрительно подумал Валерий. — Сумасшествие всех девок обуяло, совершенно помешались на тряпках. Нонна и та не устояла, снизошла до разговоров с Анькой, этой оголтелой тряпичницей…»
Он посмотрел на Ура. Тот писал что-то в замысловатом своем блокноте, а папок, прочитанных и отложенных в сторону, было уже больше половины.
«Мне бы такую скорость развить», — подумал Валерий, листая бумаги и синьки, отбирая нужные материалы по методике определения кривизны морской поверхности. Нужные! Ему-то, Валерию, положим, вовсе не нужные.
Аня ушла, не взглянув на него. Ну и ладно, в перерыв он с ней поговорит. Вот еще описание методики — сплошь математика, поишачить придется…
Незадолго до перерыва Ур поставил папки — все разом — на полку и сказал:
— Нонна, я прочитал.
— Вы, конечно, шутите, — холодно произнесла Нонна. — Чтобы прочесть все материалы, нужно как минимум три дня.
— Я все прочитал, — повторил Ур.
— Он действительно прочел, — вставил Валерий, — можешь проверить, с любой страницы.
— Мне проверять незачем. Товарищ приехал на практику, и его отношение к делу — вопрос только его совести.
— Совесть, — сказал Ур. — Мне встречалось это слово в книгах. Что оно означает?
— Погоди, Ур. — Валерий вышел из-за стола. — Мне знаешь что в голову пришло, Нонна?
— Ну? — Судя по выражению ее лица, она и мысли не допускала, что Валерию может прийти в голову что-нибудь путное.
— Ур превосходный физматик, я имел случай убедиться. Так вот — не засадить ли его за расчеты для диссертации? Слушай, я серьезно говорю.
Нонна, склонив голову набок, провела мизинчиком по гладкому лбу. Оно конечно, хороший физматик очень нужен сейчас; директриса обещала дать кого-нибудь в помощь, но не торопится… Может, этот неотесанный практикант и вправду приличный физматик? Не похоже… А впрочем, риска никакого.
— Ну, если Ур не возражает, — сказала Нонна, — то пусть поможет тебе.
Прозвенел звонок на перерыв, немедленно отдавшийся гулом голосов и топотом ног в коридорах. Валерий потащил Ура в буфет. Рустам уже стоял в очереди, близко от прилавка, и Валерий заказал ему кефир и бутерброды.
За столик к ним подсели два очкарика из их отдела и немедленно затеяли бурный спор о вчерашнем футболе. Потеснившись, дали место и Нине Арефьевой с ее неизменными стаканом кофе и миндальным пирожным.
— Как дела, Ур? — спросила Нина. — Нравится наш институт?
— Нравится, — сказал Ур, откусив от своего бутерброда больше половины. — Но я хочу быстрее работать.
— То есть как? Вы разве еще не приступили?
— Приступил, конечно, приступил, — ответил за Ура Валерий. — Ты Анюту не видала? Почему ее нет в буфете?
— Сапог! — вопил один из очкариков. — Бурчевский вне игры был, когда Тимофей ему головой отыграл! Ты куда смотрел?
— Сам ты сапог! — кричал другой. — Не был он вне игры…
— Ой, перестаньте орать, — поморщилась Нина. — Анька, кажется, собиралась набойки на туфли сделать. Сходи к Нерсесу.
В холле шло сражение в настольный теннис. Валерий, не задерживаясь, направился к лестнице, но Ур вдруг остановился. Пластмассовый шарик резво прыгал по столу, и Ур не сводил с него глаз, поворачивая голову влево-вправо, влево-вправо.
— Ну что же ты? — нетерпеливо крикнул Валерий. — Пошли, пошли!
— Дай человеку посмотреть, — сказал Рустам, тоже вышедший из буфета. — Видишь — интересуется.
— Старик, ты здесь будешь? У меня дело есть, присмотри за практикантом. Боюсь, как бы он не заблудился в коридорах…
— Присмотрю, дорогой, — кивнул Рустам.
Прыгая через ступеньки, Валерий понесся вниз. На первом этаже, под лестницей, была сапожная мастерская. Никто не знал, когда и каким образом свил здесь гнездо пожилой носатый сапожник, — похоже было, что сидел он здесь со дня основания института, и, уж во всяком случае с того момента, когда строители укрепили первый лестничный марш.
— Привет, дядя Нерсес, — обратился к нему Валерий, — Аня не была у тебя? Аня Беликова, в такой, знаешь, пестрой…
— Пестрый, не пестрый, — поморщился сапожник, не глядя на Валерия. Зачем объясняешь? Сколько женщин в институте есть, я всех знаю.
— Да, конечно… — Валерий устыдился. — Так была она?
— Зачем не была? — Дядя Нерсес вынул гвозди изо рта и начал подробно рассказывать, как преобразилась в лучшую сторону Анина туфля, после того как он сделал новую набойку.
Валерий, не дослушав, побежал дальше. Он выскочил в садик, примыкавший к институтскому корпусу, и был встречен Джимкой, рыжей дворнягой. Джимка приветственно помахала хвостом. Валерий вытащил из кармана два кусочка сахара, которые Джимка мигом слизнула с ладони, и зашагал по центральной аллее.
И тут его окликнул Грушин, сидевший в пальто и высокой шапке на скамейке под голыми акациями. Валерий сделал вид, что не услышал, и хотел проскочить на большой скорости мимо, но Грушин был не из тех, от которых можно улизнуть. В следующий миг Валерий уже сидел на скамейке рядом с Грушиным и, томясь и озираясь, выслушивал его похвалу транзистору «Сони». Недавно Грушин купил в комиссионном этот миниатюрный приемник и не расставался с ним ни на минуту, поговаривали, что даже и ночью.
— Удивительную вещь сейчас передали в «Последних известиях», — сказал Грушин, одной рукой прижимая к уху черную коробочку «Сони», а другой на всякий случай придерживая Валерия за плечо. — Вы ведь знаете о вчерашнем запуске американских космических кораблей? Ну вот. Сейчас сообщили любопытные подробности. Какой-то неопознанный летающий объект крутится по орбите, и американцы…
У Валерия заныло под ложечкой: от павильона «Воды» чинно шли под ручку Аня и Нонна, а сбоку к ним пристроился Петя Ломейко — конечно, с того боку, где Аня. Петя что-то такое заливал и сам похохатывал, Аня хихикала, а Нонна, как всегда, невозмутимо смотрела прямо перед собой.
— …Захватить магнитной сетью, — бубнил Грушин, — но ничего из этого не вышло…
Зло разобрало Валерия. Сколько можно терпеть ее выходки? И он решил подойти к ним, оттереть Петечку и спокойно так, без эмоций, сказать: «Аня, мне нужно с тобой поговорить…»
Тут же, однако, он насторожился и вскинул на Грушина вопрошающий взгляд:
— Простите, Леонид Петрович, что вы сейчас сказали?
— Вы что, голубчик, туговаты на ухо? Я сказал, что им не удалось захватить магнитной сетью это «летающее блюдце» или, как говорится в американском сообщении, «веретено». Оно каким-то непонятным образом ускользнуло. Теперь расслышали?
— Да, спасибо… — Валерий поежился. Все-таки холодно было сидеть здесь в куртке, без пальто.
— Я всегда относился скептически к россказням о «блюдцах» и прочих «тарелках», все это, по-моему, шарлатанство, и поэтому сегодняшнее сообщение… Эй, вы куда?
Грушин сделал быстрое движение рукой, чтобы поймать Валерия, но на этот раз Валерий оказался проворнее. Он взлетел по лестнице на третий этаж и ступил в холл.
Ур стоял с ракеткой в руке за теннисным столом, и Рустам учил его играть — накидывал шарик, Ур лупил по нему, шарик улетал бог знает куда, ребята, стоявшие вокруг, кидались ловить шарик, и Ур, сияющий широкой улыбкой, снова лупил.
«Играет, видите ли, в пинг-понг, — смятенно подумал Валерий, — и ему дела никакого нет до того, что в околоземном пространстве охотятся на его лодочку, на «веретено» это самое… Ах, будь ты неладен с твоим пинг-понгом, пришелец окаянный!..»
Ур увидел его.
— Данет! — гаркнул он и оттопырил кверху большой палец в знак того, что игра идет хорошо и он очень доволен.
И Валерий глупо кивнул ему в ответ.
Из института возвращались большой компанией. Ур со всеми был уже на короткой ноге, а к Рустаму просто воспылал любовью, даже потерся щекой о жесткую Рустамову щеку, вызвав взрыв смеха. У ларька с мороженым он остановился и начал всем совать в руки холодные вафельные стаканчики даже продавцу соседнего крохотного галантерейного магазинчика тоже протянул мороженое. Упитанный продавец в гигантской, шитой на заказ кепке типа «аэродром», надвинутой на глаза, стоял рядом с прилавком своего магазина-шкафа, сунув руки в карманы и выставив толстенькое колено. Презрительно глянул он на Ура и отвернулся.
Валерий хотел было расплатиться за мороженое, но Рустам его опередил.
— Деньги, — вспомнил Ур. — Всюду нужны деньги. Но я теперь хожу на работу, значит, у меня тоже будут деньги.
— А что, раньше у тебя их не было? — ухмыльнулся Рустам.
— Раньше не было.
— Во дает! — засмеялся очкарик Марк. — С таким серьезным видом…
— А может, он жил до сих пор на иждивении родителей, — заметил второй очкарик, которого звали Аркаша.
— Ну уж, — усомнился Марк. — Ур, тебе сколько лет?
— По вашему счету мне около двадцать четыре лет.
— По нашему? Разве в Румынии счет другой?
— Да что вы к нему привязались? — вставил Валерий. — Ну, ошибся человек. Еще не совсем чисто говорит по-русски…
Начал накрапывать дождь. Ур вдруг остановился, задрав голову и ловя губами капли. Потом выставил ладонь лодочкой.
— Пошли скорее, — сказал Аркаша. — Сейчас припустит. Эй, Ур, ты что, дождя не видел?
— Дождь, — пробормотал Ур, разглядывая мокрую ладонь. — Да, да, я читал… Дождь…
— Смотрите, дождь ловит! — засмеялся Марк. — Во дает! А мешком солнышко ты не пробовал ловить?
— Мешком солнышко? — удивился Ур. — Как это?
— Не слушай ты его, дорогой. — Рустам обнял Ура за плечи. — Марк у нас грубиян. Нехороший человек.
— Сам ты нехороший человек, хоть и кандидат! — проворчал Марк, нахлобучивая поглубже кожаную шляпу.
К неудовольствию Валерия, желавшего поскорее остаться вдвоем с Уром, Рустам проводил их до самого дома. Хорошо еще, что не внял приглашению Ура, усиленно зазывавшего его домой.
— Рустам хороший человек, — сказал Ур, поднимаясь по лестнице вместе с Валерием. — Ты тоже хороший человек. И сосед хороший человек, — указал он на старичка пенсионера Фарбера, который, как всегда, сутуло сидел у окна, уткнувшись бледным носом в толстую книгу.
— Все хорошие люди, — поддакнул Валерий. — Те, кто твою лодку пытались стащить с орбиты, тоже хорошие люди.
Ур посмотрел на него большими темными, с поволокой глазами и молча вошел в переднюю.
— Мальчики, — пропела из кухни тетя Соня, — руки мыть — и обедать! Борщ стынет!
Сели за стол. Ур положил себе украдкой на колени раскрытую книжку, но бдительная тетя Соня заметила и отняла книжку.
— Насилу Валю отучила читать за столом, а теперь и ты туда же!
После обеда молодые люди удалились в свою комнату. Ур немедленно устроился на диване с газетой.
— Ур, нам нужно поговорить, — сказал Валерий, закурив.
— Давай говорить, Данет.
— Я уже доложил тебе, что американские космонавты пытались захватить на орбите неопознанный летающий объект.
— Ты не сказал, что это были американские космонавты.
— Да, это были они. Хотели зацепить твою лодку магнитной сетью, но лодка сманеврировала и ушла.
Ур промолчал.
— Признайся, это ты управлял ее маневром?
— Я не управлял, — медленно сказал Ур. — Зачем же так примитивно? Слышишь, как на кухне щелкает в холодильнике автомат? Ты ведь не смотришь, какая там температура, когда включать, когда выключать. Холодильник сам это делает.
— Автоматика, понятно… А какие двигатели стоят на твоей лодке? На каком горючем они работают?
— Данет, я боюсь, что ты не поймешь.
— А ты объясни… — Валерий встал перед Уром, в упор глядя на него и как бы показывая своим решительным видом, что Уру не отвертеться от объяснения. — Мы с тобой друзья, Ур, не так ли? Ты видишь, как мы все хорошо к тебе относимся, верно?
— Да, — ответил Ур, глядя в окно.
— Ну вот. Значит, и ты должен отнестись ко мне… к нам с доверием. Прошу, Ур, — смягчил он суровое слово «должен».
— Трудно это объяснить, — сказал Ур после паузы. — Не знаю таких слов, а математику ты не поймешь… Ближе всего к тому, чему ты требуешь объяснения, смысл, который вкладывается в слово «информация». Информация везде, где мозг, способный мыслить. Поток информации беспрерывен, но… как это… он везде…
— …рассеян, — подсказал Валерий.
— Рассеян, да. — Ур задумался. — Мозг беспрерывно получает информацию, но… случайность… Да, случайность приема и случайность передачи… — Он опять задумался, а потом поднял взгляд на Валерия и проговорил извиняющимся тоном: — Не могу объяснить, Данет. Не хватает слов.
Валерий прошелся по комнате.
— Ну хорошо, — сказал он, присев на подоконник и снова закурив. Могу предположить, что ты и твои… сограждане… что вы научились управлять потоком информации, хотя не представляю, какое это имеет отношение к управлению летающей лодкой. Это недоступно моему пониманию, а объяснить ты не можешь. Верю тебе. Но скажи хотя бы, откуда ты прилетел? Ты сегодня сказал Нонне: сперва видишь огромное количество свободной воды, потом замечаешь, что она в движении. Так можно увидеть, только подлетая к Земле из космоса.
— Да, да, много воды, — оживился Ур. — Мало суши и много воды. И сильное магнитное поле.
— Ну уж — сильное! Всего каких-нибудь две трети эрстеда у магнитных полюсов. В районе Курска напряженность побольше, два эрстеда, но ведь это — аномалия…
— Сильное естественное поле, — повторил Ур.
— Ты опять уходишь от ответа на мой вопрос…
— Данет, я слышал вопрос. — Ур помолчал. — У тебя много книг, которые называются научной фантастикой. Я их читаю. Некоторые книги меня очень удивляют, другие интересно читать. Я знаю, ты думаешь, что я пришелец с другой планеты…
— Ну, ну, дальше. Почему ты замолчал?
Из передней раздался телефонный звонок.
— Говори же, Ур! Прав я или нет, считая тебя пришельцем?
— Данет, не могу я тебе ответить. — В темных глазах Ура появилось выражение мольбы и голос звучал умоляюще. — Одно могу сказать: я человек. Такой же человек, как все люди.
Тетя Соня позвала из-за двери:
— Валечка, тебя к телефону.
Взяв трубку, он услышал незнакомый женский голос:
— Валерий Сергеевич? Говорит секретарь профессора Рыбакова. Лев Семенович просит вас срочно приехать к нему.
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ОДНОЙ АВТОРИТЕТНОЙ КОМИССИИ
РЫБАКОВ…Таким образом, товарищи, сегодняшнее сообщение Горбачевского проливает новый свет на проблему. Ур не отрицает, что на околоземной орбите находится именно его корабль. Подтверждаются и те высказывания Горбачевского об этом корабле, которые, как вы помните, вызывали сомнения. На прошлой неделе корабль уклонился от магнитов нашего спутника. Вчера потерпела неудачу попытка американцев затралить его. Корабль явно снабжен сложной программой маневрирования и уклонения от приближающихся к нему предметов. Двигатели на корабле, по-видимому, не могут быть отнесены ни к одному из применяемых ныне в космонавтике типов. Уоткинс подтверждает, что не видел ни малейших выбросов плазмы при маневрировании НЛО. После попытки американцев корабль, как вы знаете, исчез. Во всяком случае, локационный поиск перестал давать результаты. Весьма многозначителен, на мой взгляд, ответ Ура на вопрос Горбачевского о двигателях и топливе: «Боюсь, что ты не поймешь». И затем он произнес нечто маловразумительное о потоке информации, о некой случайности ее приема и передачи. Предположение Горбачевского относительно умения пришельцев управлять потоком информации можно принять условно, лишь в том смысле, что Ур, по-видимому, обладает исключительной способностью к быстрому усвоению информации — я имею в виду овладение языком и различными областями знания. Припомним заявление Ура о том, что он родился на большом корабле и прилетел из таких мест, где нет «свободной воды». Не следует ли из этого, что он родился во время дальнего космического перелета? Тогда о местах, где нет «свободной воды», он мог знать только понаслышке…
ПЕТРОВИЧЕВ. От кого? От своих родителей, которые более всего смахивают на полудиких кочевников, скажем, из Сахары? В Сахаре действительно нет «свободной воды». Не там ли следует искать ареал обитания наших таинственных пришельцев?
РЫБАКОВ. Уважаемый Петр Иванович вновь поднимает вопросы, обсуждавшиеся нами при первом знакомстве с пришельцами. Мы тогда, если помните, установили, что их язык не имеет ничего общего ни с одним из ливийско-берберских языков, включая такие диалекты, как ахагарский, гхадамесский, спуайский и прочие. Нет, Сахару придется отбросить…
ПЕТРОВИЧЕВ. Вы можете поручиться, Лев Семенович, что их язык не имеет ничего общего ни с одним из земных языков?
РЫБАКОВ. Поручиться не могу. В первые дни нам удалось записать на пленку всего несколько отрывочных фраз. Сам Ур теперь на этом языке не говорит, а его родители умолкают, если видят магнитофон. Все же записанные фразы дают возможность для достаточно широкого лингвистического анализа.
ПЕТРОВИЧЕВ. Достаточно широкий не означает полный. Горбачевский говорил тут, как настаивал Ур на том, что он человек. Верно, товарищ Горбачевский?
ГОРБАЧЕВСКИЙ. Да, он сказал: «Я такой же человек, как все люди».
ПЕТРОВИЧЕВ. Как антрополог, я полностью подтверждаю это. Ищите родину Ура где угодно, только не в космосе.
ПИРЕЕВ. Я согласен с выводом московского коллеги. Логично допустить, что все трое — выходцы из некой малоразвитой страны, откуда Ур был вывезен в некую страну высокоразвитую, где и получил образование, а также техническое снаряжение. Затем он мог прилететь к себе на родину и вывезти оттуда родителей с непонятной пока для нас целью…
РЫБАКОВ. Максим Исидорович, ваша точка зрения нам известна. Родители Ура — загадка, но полагаю все же, что еще большей загадкой является, как вы изволили выразиться, техническое снаряжение Ура. Именно оно и побуждает меня отказаться от иронической тональности, с которой я обычно употреблял прежде слово «пришельцы». Ракетостроение — не моя специальность, но я знаю, что ни один из ныне существующих космических кораблей не движется без реактивного двигателя. Будем же исходить из этого факта. Хотелось бы услышать мнение физика. Не скажете ли, Григорий Амбарцумович, несколько слов?
МАТЕВОСЯН. Скажу. Я корабля этого парня не видел, но, судя по тому, что о нем рассказывают, на корабле используется не реактивная тяга, а какая-то другая. Новый вид энергии? Не знаю такого на практике. В теории возможно, не отрицаю. Дайте корабль, тогда можно будет понять. Я не противник гипотезы о внеземных цивилизациях. Вселенная бесконечна, и было бы неразумно отвергать возможность чужого разума. Лично я полагаю, что доживу до расшифровки сигнала из космоса: такие сигналы, по моему убеждению, давно уже идут к Земле, но мы еще не умеем их выделять из фонового излучения. Возможно, мы не представляем себе физических характеристик каналов связи других цивилизаций. Теперь что же: на корабле с неведомым источником энергии прилетели люди, ничем не отличающиеся от прочих людей. Не тороплюсь называть их пришельцами. Но хотел бы напомнить: спектральный анализ звезд дает тот же рисунок, что и на Солнце. Те же элементы. Что отсюда следует? Единство законов Вселенной. А из этого? Возможность схожих форм органической жизни в разных мирах. Понимаю, что сказано слишком общо. Но других аргументов пока нет.
РЫБАКОВ. Я тоже считаю, что столкновение с внеземной жизнью в схожих проявлениях более вероятно, чем встреча с чудищами из плазмы или чего там еще. Не удивительно, что существо из другого мира, похожее на нас, называет себя человеком.
ПЕТРОВИЧЕВ. Не стоит все же распространять возможность схожих форм дальше общего углеродно-водородно-кислородного принципа. Здесь достаточно широкий диапазон для разнообразия форм. Я продолжаю придерживаться взгляда о земном происхождении этих троих.
ПИРЕЕВ. Полностью согласен.
РЫБАКОВ. Мы не сможем сейчас прийти к согласованному выводу, у нас недостаточно информации. Придется, по-видимому, просить Валерия Сергеевича продолжать наблюдение…
ГОРБАЧЕВСКИЙ. Прошу меня освободить от этого, Лев Семенович. Постоянное напряжение. Все время смотри, как бы он чего не выкинул, не ляпнул чего… Я что-то устал…
ПИРЕЕВ. Что это вы говорите, Горбачевский? Молодой спортивный человек — и вдруг «устал»! Это не дело, дорогой мой. Вам пошли навстречу, оформили как спецкомандировку…
ГОРБАЧЕВСКИЙ. Я не просил, чтобы мне шли навстречу, Прошу освободить.
ПИРЕЕВ. Кто же вас сейчас заменит, если вы сами выудили этого гражданина из воды и подружились с ним? И потом — неужели вам не хочется поработать для науки?
РЫБАКОВ. Валерий Сергеевич, я просто не вижу возможности кем-то вас заменить. Мы просим вас еще некоторое время…
Еще не умолкли трели звонка, возвестившего перерыв, а в коридор второго этажа уже высыпала группка младших научных сотрудников и сотрудниц. Опустошив корзину одной из продавщиц кефира, они не сразу разошлись: уж очень интересный возник разговор.
Курносенькая брюнетка с мальчишеской стрижкой сказала:
— Ой, девочки, вы слышали? В группе Селезневой произошел математический взрыв.
— Хоть я и не девочка, — ответил на это парень в умопомрачительной голубой водолазке, — но тоже слышал. Рустам рассказывал, у них работает заграничный практикант, который в уме решает сферические треугольники. Голова!
— Не только сферотриангли решает, — возразила девушка баскетбольного роста, с вольно распущенными по спине волосами. — Он что-то такое придумал. Новую систему вариационной статистики, что ли. — Она откусила кусочек сдобной булки.
Лысеющий молодой человек с меланхоличным лицом сказал:
— На днях был я в одной компании. Там как раз зашел разговор об этом практиканте. — Он умолк, закрыв глаза.
— Ну, а дальше? — спросила брюнетка. — Ефим, проснись! Что за несчастье, вечно спит на ходу! О чем был разговор?
Ефим чуть приоткрыл глаза.
— Говорили, что у него не было никаких документов, даже паспорта. И что у него нет даже фамилии, одно имя.
— У Ефима всегда захватывающе интересная информация, — сказала баскетболистка. — На уровне гадательной книги Мартына Задеки. Без документов отдел кадров никого не оформляет. А что нет фамилии, так и у римских императоров не было фамилий.
— Были у них фамилии, — сказал обладатель водолазки.
— Нет, не было.
— Ой, девочки, знаете что? Надо Аню Беликову спросить, она, по-моему… — И, понизив голос, брюнетка принялась шептать что-то баскетболистке.
Глава шестая
«Я — ЗЕМЛЯНИН»
Я посмотрел в ту сторону, куда он показывал, и увидел гигантских косматых чудовищ. По сравнению с ними волны, на которых я катался сегодня, казались просто рябью.
Д. Л о н д о н. Путешествие на «Снарке»
Институтские коридоры! Потемневший от времени, скрипучий паркет, гул голосов и всплески смеха, клубы табачного дыма, причудливыми туманностями завивающиеся вокруг строгих коридорных лампочек.
Раннее утро. Шумными стайками тут и там собираются эмэнэсы — младшие научные сотрудники, взбудораженные вчерашним футболом, до краев наполненные положительными эмоциями. И уже несутся выкрики, экспансивные, но незлобивые: «Сапог! Куда ты смотрел? Не был Бурчевский в офсайте, когда Тимофей отыграл ему…» Ссорятся, дерзко блестя очками, Марк и Аркаша, но ссора эта, как вы понимаете, пустяковая: спустя пять минут они дружно пройдут к своим столам.
Младшие научные сотрудницы прогуливаются, взявшись под руку. О чем они говорят? Трудно уловить: говорят они все сразу, одновременно, то и дело понижая голоса до шепота. Все же по случайным обрывкам фраз можно понять, что речь идет о товарах массового потребления и устройстве детей в детские садики, о кастрюле-скороварке и об отсутствующих в данную минуту приятельницах.
Затем в коридоре появляются старшие научные сотрудники. Завидев их, эмэнэсы, подобно матросам, застигнутым сигналом боевой тревоги, разбегаются по своим постам, то бишь отделам и лабораториям. Старшие немного задерживаются в коридоре, чтобы обменяться мнениями о назначениях и перемещениях, о публикациях и диссертациях. Немножко футбола, один-два анекдота — и с последними трелями звонка старшие скрываются за дверями своих кабинетов.
Коридоры пустеют: с восьми до двенадцати — период, именуемый «творческим временем». В этот период в институт не допускаются посетители, нельзя ходить из комнаты в комнату. И все же… все же посетители понастырнее проникают в институт. И все равно по коридорам ходят, потому что невозможно втиснуть в жесткие рамки распорядка функции живых организмов. Бродят отдельные курильщики, коим не разрешают дымить в отделах.
Пятиминутная физкультпауза. Коридоры наполняются сотрудниками, а также музыкой и командами, записанными на пленку: «Ноги — на ширину плеч, руки вперед…» Сотрудники и сотрудницы приседают в меру своего возраста и служебного положения и поднимаются, и на многих лицах можно увидеть благодушные улыбки, и можно услышать остроумные замечания в адрес сотрудников, чьи фигуры препятствуют грациозности движений. После бега на месте, сотрясающего межэтажные перекрытия, коридоры снова пустеют.
Незадолго до перерыва появляются девушки из буфета с корзинами, в которых строгая белизна кефира так славно гармонирует с легкомысленной желтизной сдобных булочек. Навстречу призывным возгласам дев-кефироносиц выскакивают из комнат сотрудники порезвее…
Мы не станем описывать коридоры во время обеденного перерыва. Желающих получить представление об этом мы отсылаем к известной книге Гаруна Тазиева о вулканах. Добавим только, что футбол и скороварки отнюдь не единственные темы коридорных разговоров. Здесь происходит постоянный обмен научной информацией между исполнителями различных тем. И немало открытий, если докопаться до их истоков, рождено именно в институтских коридорах. Хотите верьте, хотите нет, но это так.
…По институтскому коридору шел главный бухгалтер. В белой сорочке с черным галстуком, в просторных брюках, он не шел, а шествовал, держа кончиками пальцев тонкую папку, с достоинством неся свой круглый живот. Мельком поглядывал он на номера комнат, и каждый номер в его сознании был связан с номером темы, которая там разрабатывалась, а номер темы, в свою очередь, — со статьями расходов. Главбух вежливо отвечал на приветствия встречных штатных единиц, и каждое «Здрасте, Михаил Антоныч» вызывало в его тренированной памяти точные сведения об окладе, размере последней премии и о выполнении плана освоения средств. Работникам преуспевающих отделов Михаил Антонович даже улыбался, соразмеряя, впрочем, уровень поднятия уголков губ с экономическими показателями.
Неотвратимый, как лазерный луч, главбух прошел к директорской приемной и скрылся за дверью.
— Здрасте, Михал Антоныч, — пропела Нина Арефьева, отрываясь от пишущей машинки.
— Здравствуйте, Ниночка. Вера Федоровна у себя? — спросил главбух, одновременно приводя в действие дверную ручку.
Вера Федоровна была не одна. За приставным столом сидели Грушин, Нонна Селезнева к этот практикант-иностранец, о котором ходило по институту столько слухов.
— Присядьте, Михал Антоныч, мы скоро кончим, — сказала директриса, дымя длинной сигаретой. — Продолжайте, Нонна.
— Собственно, у меня все. — Нонна аккуратно укладывала в папку кипу листков. — Если мы сохраним взятый темп, диссертация будет готова через месяц.
— Ну что ж, рада слышать. Так и надо поступать с неприятными работами — быстрее их кончать, к чертовой бабушке.
Прищурившись, Вера Федоровна наблюдала за тем, как Ур наливал себе в стакан газированную воду из сифона.
Практиканта она уже не раз видела, но на совещание вызвала впервые. Любопытно было посмотреть вблизи на этого сотрудника, о математических подвигах которого директриса была наслышана. Пока Нонна докладывала о состоянии работы по оказанию помощи знатному диссертанту, Ур громко зевал и возил под столом ногами. Без разрешения взяв с директорского стола сифон, беспрерывно пил газировку.
Вере Федоровне захотелось услышать его голос, и она спросила:
— Где вы обучались физике и математике? Я к вам обращаюсь, товарищ… э… товарищ Ур. Вы слышите?
— Я слышу.
Ого, вот это голосок!
— Если слышите, то ответьте, — сказала Вера Федоровна и добавила: Пожалуйста.
— Я учился далеко отсюда.
— В Англии? — прищурилась директриса. — В Америке?
— Нет. — Ур снова подставил стакан и нажал на рычажок, но сифон только издал жалкое шипение.
— Понимаю, — сказала Вера Федоровна несколько раздраженно. — Чтобы начать разговаривать, вам нужно выдуть не два литра газировки, а четыре.
— Вера Федоровна, он что-то не в духе сегодня, — быстро сказала Нонна. — Мне с трудом удалось привести его сюда, он терпеть не может совещаний.
— А я их очень люблю, — повысила голос директриса. — Хлебом меня не корми, а дай посовещаться. К вашему сведению, товарищ Ур: я бы хоть сегодня бросила этот кабинет и ушла в плавание. Я больше половины жизни провела в море, и только мои научные заслуги усадили меня в это кресло. Впрочем, что ж вам объяснять… — оборвала она сама себя. И — официальным тоном: — Совещание закончено. В ваших же интересах, Нонна, быстрее закрыть работу по оказанию помощи диссертанту. Чем скорее кончите, тем больше вероятности, что вы уйдете в океан.
— В океан? — Нонна просияла. Это было так неожиданно, как если бы в нежилом доме вдруг разом распахнули все окна и двери. — Вера Федоровна, разрешена экспедиция?
— В принципе — да. В декабре отправится в плавание исследовательское судно «Миклухо-Маклай». Пиреев обещал выхлопотать несколько мест для нашей тематической группы. Только не кидайтесь меня целовать, Нонна, не люблю я это. — Вера Федоровна зажгла настольную зажигалку и прикурила новую сигарету. — Слушаю вас, Михал Антоныч, — сказала она главбуху.
Это означало, что остальные могут уйти. Грушин бросил Нонне: «Пошли», — и легким шагом вышел из кабинета. Нонна, однако, замешкалась перекладывала листки в папке, возилась с завязками. Ур разглядывал большой глобус, стоявший на отдельном столике. Глобус был не простой. Океаны, вырезанные из листовой меди, были наклепаны на него. Внутри глобуса помещался соленоид, создававший магнитное поле.
Тем временем Михаил Антонович докладывал с неизменной своей обстоятельностью:
— В институте, Вера Федоровна, большой перерасход электроэнергии. Вот извольте взглянуть. — Он положил на директорский стол листок. — Третий месяц подряд выходим за пределы лимита, и переплата, как видите, возрастает.
— Что вы смотрите на меня такими глазами? Я свою тереллу, директриса кивнула на глобус, — уже полгода не включала.
— Разумеется, я не говорю лично о вас, Вера Федоровна. Более того: понимаю необходимость экспериментов. Но такого перерасхода допустить никак не могу. Электричество денег стоит…
Тут плавная речь главбуха была прервана самым бесцеремонным образом.
— Вы платите деньги за электричество? — спросил Ур своим гулким голосом.
Михаил Антонович кинул на него неодобрительный взгляд.
— Платим по утвержденному прейскуранту отпускных цен на электроэнергию для промышленных предприятий, — сказал он сухо. И добавил не без иронии: — Электричество, между прочим, это не просто щелк — и зажег лампочку. Это топливо, обслуживание электростанций, эксплуатация линии передач…
И опять прервал его Ур:
— Платить деньги за электричество — все равно, что стоять по горло в чистой воде и попросить прохожего принести стакан воды. Добывать энергию побочным путем, когда планета…
— Товарищ… э… Ур, — сказала Вера Федоровна, — если у вас нет ко мне служебных вопросов, то я вас не задерживаю. Нонна, что вы тут торчите? Бегите доделывать диссертацию.
— Вера Федоровна, еще один вопрос. Михаил Антоныч, извините, я совсем коротко… — Нонна подалась к директрисе, вытянув шею, и быстро заговорила: — Ур предложил оригинальный метод измерения электрических токов в слабых течениях, и нам бы хотелось проверить…
— Существует, к вашему сведению, ЭМИТ
— Да, конечно. Но он годится только для мощных течений, а тут, судя по его схеме, можно измерить самые слабые. Прибор уже почти готов. Разрешите нам на несколько дней уехать…
— Не разрешаю. У нас в этом месяце плохо с командировочными деньгами. Верно, Михаил Антонович?
Главбух кивнул, поджав губы, ибо ни один главбух не станет поощрять служебные разъезды.
— Нам не нужны командировочные, — сказала Нонна. — Мы поедем на автобусе. Тут недалеко есть речка со слабым течением, Джанавар-чай…
— Не морочьте голову, Нонна. Эта речка воробью по пузо.
— Всего на два дня, Вера Федоровна. Мы прихватим еще субботу и воскресенье.
Ответа Нонна не получила. Директриса, сильно прищурившись, смотрела вбок, и Нонна обернулась в направлении ее взгляда.
— Что с ним такое? — тихо спросила Вера Федоровна.
Ур стоял, напряженно выпрямившись и запрокинув голову. Смуглое лицо его, обращенное к окну, заметно побледнело и как-то изменилось — будто резче обозначились под кожей кости и хрящи, будто отвердело оно вдруг, застыло, «схватилось», как «схватывается» цемент. Глаза были широко раскрыты и неподвижны.
— Ур, тебе нехорошо? — Нонна быстро подошла к нему и потеребила за плечо. — Ур!
Она ощутила в его напряженной мышце каменную, нечеловеческую силу и невольно отдернула руку. Подоспел Михаил Антонович, они вдвоем попытались усадить Ура на диван, но ничего не вышло. Он стоял статуей и не замечал, не видел их.
— Как лунатик, — пробормотал главбух.
Ур вдруг обмяк, веки его опустились, на лице появилось выражение опустошенности, сменившееся гримасой боли. Он принялся судорожно тереть лоб и виски.
— Что с вами было? — спросила директриса. — Что это, Нонна? Такое бывает с ним?
— Первый раз вижу, — растерянно ответила та.
Прибор по схеме Ура действительно оказался несложным. Ур с Валерием быстро разработали чертежи и сдали их в мастерскую. Правда, возникла заминка: понадобилось восемь метров проволоки трехгранного сечения со стороной 0,27 миллиметра из чистого ниобия. Именно ниобий, по словам Ура, подходил по своим физическим константам, заменить его было нечем.
А где его взять? И не тянуть же самим из него проволоку. Пришлось идти на поклон к институтскому начснабу.
Начснаб обладал художественной натурой. Он рисовал, играл — и довольно неплохо — на скрипке и был превосходным рассказчиком. Посетители похитрее использовали эту его струнку: терпеливо выслушивали рассказы начснаба, всячески выказывая интерес и восхищение, и бывали вознаграждены. Дело в том, что, несмотря на артистичность натуры, Ованес Арсентьевич был весьма экономным хозяйственником. Подписывая «требования», он неизменно зачеркивал проставленную в графе «количество» цифру и заменял ее вдвое меньшей. В институте помнили, как однажды он задумался над «требованием» на вентиль водопроводный размером один дюйм: требовалась всего одна штука, и было невозможно отпустить половину вентиля. Но не таков был начснаб, чтобы изменять своим правилам. Твердой рукой он зачеркнул «один дюйм» и написал: «Отпустить размером полдюйма».
— Ованес Арсентьевич, да ведь так нельзя! — возопил проситель.
— Можно, — тихо ответил Ованес Арсентьевич. — У нас водопроводные вентили в квартирах ставят полдюймовые, а кто их открывает на полное сечение? Никто. На пол-оборота открывают.
Перед окончанием занятий Валерий постучался в кабинет начснаба. Приветливо поздоровавшись, он справился о здоровье, спросил, давно ли Ованес Арсентьевич был в отпуску.
Вопрос достиг цели: один из любимых рассказов начснаба как раз и был отпускной историей. И Валерий — уже не в первый раз — выслушал историю о том, как Ованес Арсентьевич, будучи в санатории, убедил некую легковерную курортницу, что радоновые ванны надо принимать непременно в темных очках и темной же шляпе, иначе полезная радиация уйдет наружу.
Валерий проявил к рассказу живейший интерес, чем и расположил к себе начснаба. Затем он изложил свою просьбу.
— Как, как? — переспросил Ованес Арсентьевич, берясь за любимую двенадцатицветную шариковую ручку. — Ниобий?
Валерий начал было объяснять, что это такое, но начснаб отклонил объяснение.
— У каждого своя специальность, — сказал он несколько торжественно. Ты знаешь, что такое ниобий, но не можешь его достать. Я не знаю, что такое ниобий, но я его тебе достану.
Ованес Арсентьевич положил перед собой чистый лист бумаги, затем, подумав немного, выдвинул из ручки зеленый стержень (цвету он придавал некое одному ему известное значение) и взялся за телефонную трубку.
— Учись, — сказал он. — Допустим, я приехал в чужой город. Никого не знаю. И мне нужен этот самый ниобий. Что я делаю? Я набираю любую комбинацию цифр. — Он закрутил диск. — Откуда это? Квартира? Извините, не туда попал. Ладно, другой номер… Откуда это?.. Главрыбпром? Это говорит Ованес Арсентьевич. Здравствуйте. Извините, я забыл ваше имя-отчество… Ах, ну да, Мамед Курбанович! — Он быстро написал имя-отчество и номер телефона. — У меня к вам маленькая просьба, Мамед Курбанович: мне нужна проволока из ниобия… Да, ниобий… Куда он идет? Почем я знаю, руководство требует… Вашему снабженцу? Записываю: девять-три-шесть-семь-ноль-девять… Как его имя-отчество?.. Большое спасибо.
Минут через пятнадцать листок был плотно исписан телефонными номерами, именами-отчествами, названиями учреждений.
— Понимаешь, — говорил в промежутках между звонками начснаб, — очень важно сразу назвать себя. Абонент подумает, что знает меня, но забыл, и ему передо мною неудобно… Это техупр Подземстроя? — говорил он в трубку…
Ниобиевая проволока нужного сечения оказалась на складе неликвидов Аптекоуправления, куда попала неведомо как и неведомо откуда. Осталось найти способ оформления взаимоотношений, но это уже был сущий пустяк. И пораженный Валерий слышал, как кто-то горячо благодарил Ованеса Арсентьевича, а тот успокаивал собеседника:
— Да что вы, Илья Исаакович, для хорошего человека мне не жалко. Помогу вам переделать самосвал на бортовую машину. Позвоните мне завтра после трех, я к этому времени обо всем договорюсь…
Положив трубку, Ованес Арсентьевич размял сигарету, со вкусом затянулся и сказал, гася в глазах огонек азарта:
— Конечно, физика моря — очень хорошее дело. А все-таки техническое снабжение интересней.
К себе в отдел Валерий вернулся уже после звонка, возвестившего окончание занятий. В комнате был только Рустам — он откалывал от кульмана лист ватмана и насвистывал бурную мелодию «танца с саблями» из балета «Гаянэ».
— Где Ур? — спросил Валерий.
— Минут десять, как исчез. Вы разве не вместе вышли?
Валерий бросился к соседней комнате и убедился, что она заперта. Значит, и Аня ушла. Очень мило.
— Пойдем, дорогой, — прервал Рустам его горестные раздумья. — Чего ты за него беспокоишься? Он уже освоился в городе, не заблудится.
Они сбежали по лестнице и вышли на улицу, заполненную людьми, машинами и троллейбусами.
«Заблудиться-то он не заблудится, — думал Валерий. — Сам уже ходит по городу и вроде бы остепенился — не цапает с прилавков что ни попадя, не глазеет, разинув рот, на женщин». Нет, не потому тревожился Валерий, что Ур ушел один, — уж скорее потому, что ушел он, возможно, как раз не один…
— Что ты сказал? — спохватился Валерий, что не слушает Рустама.
— Уже третий раз тебе говорю: рано в этом году жара началась. И предлагаю съездить на пляж. Скажи?
— Неохота, Рустам.
— Надо, дорогой, надо. Сейчас — по домам, бери плавки и ласты, в полседьмого встретимся у бульвара на автобусной остановке. Есть? Проведем вечер как люди — в воде. Ну?
Дома были раскрыты все окна и двери. Запаренная, потная тетя Соня поставила перед Валерием тарелку с холодной окрошкой и села у окна, обмахиваясь старинным сандаловым веером.
— Валечка, — сказала она, добрыми глазами глядя на племянника. — Не сердись на меня, я очень к Уру привязалась, но все-таки хочу спросить: долго он еще будет жить у нас?
— А что такое? — нехотя ответил Валерий. — Он почти всю получку тебе отдает на хозяйство…
— Я не об этом! — вскинулась тетя Соня. — Я сама могу прокормить не одного, а, если хочешь, трех иностранцев.
— Хватит и одного. — Валерий отодвинул тарелку.
— Не сердись, Валечка, но мне странно. Вчера… нет, позавчера… Да, вчера звонит Аня, я ее, конечно, спрашиваю: «Вам Валечку позвать?» А она говорит: «Нет, Ура позовите…»
— Ну, и что? — угрюмо спросил Валерий. — Ур захотел в цирк, мне идти было неохота, Аня вызвалась сопро… сопровождать его. Вот и все.
— Да, я слышала, он говорил о цирке. Почему он без конца туда бегает?
— Ну, нравится ему цирк. Подружился там с лилипутом. Ты имеешь что-нибудь против?
— Конечно, нет. Я не об этом. Видишь ли, Валечка… ты ухаживаешь за Аней, а теперь могут пойти разговоры всякие…
Валерий бросил нож и вилку и поднялся из-за стола.
— Валя, подожди! Почему ты не доел? Господи, ничего не скушал!..
У себя в комнате Валерий достал из шкафа маленький спортивный чемоданчик, покидал в него плавки, ласты и трубку. Заглянула расстроенная тетя Соня.
— Мне ничего не надо в жизни, — сказала она, вытирая глаза, — лишь бы ты был счастлив… — Голос ее прервался. — Тебе уже двадцать семь, в твои годы люди имеют семью, детей…
— Ладно, теть Сонь, не плачь. Все будет в свое время.
— Ты твердишь это уже не знаю сколько лет… Может, и будет когда-нибудь, но меня уже не будет… Не придется мне понянчить внуков…
Теперь она плакала неудержимо, и Валерию удалось немного успокоить ее, только пообещав, что в ближайшее время он «займется этим вопросом серьезно».
Рустам уже дожидался его на автобусной остановке у Приморского бульвара. Они вдвинулись в огнедышащий автобус и полчаса простояли, стиснутые мокрыми жаркими телами так, что не могли пошевелить не то что языком, но и бровью. Наконец эта пытка кончилась, они вылезли едва живые на конечной остановке.
Пляж и море!
Шлепая ластами Валерий и Рустам вошли в воду. Некоторое время они плыли вдоль линии буйков, потом Валерий перевернулся на спину. Хорошо было лежать, пошевеливая раскинутыми руками и глядя на высокое небо. Солнце зашло за холмистую гряду, но было еще светло. Лишь на востоке горизонт затянуло как бы лиловым дымом. С пляжа донесся радиоголос, полный оптимизма: «До самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко!»
Валерий лежал, закрыв глаза, и представлял себе, как белый теплоход «Миклухо-Маклай» подходит к Азорским островам. Ах, было бы здорово попасть в экспедицию!
Валерий размечтался. Теперь он видел себя на борту старинного парусного судна эпохи каперской войны. Судно проходит мрачную теснину Магелланова пролива и поворачивает на северо-запад. Стоянка у безлюдного острова Хуан-Фернандес — надо дать отдых измученному экипажу и пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Да вот беда: стадо коз, оставленных на острове английскими корсарами, резко уменьшилось. Оказывается, испанцы, чтобы лишить врагов свежего мяса, высадили на остров голодных собак — те, ясное дело, стали охотиться на коз и почти всех загрызли…
С закрытыми глазами лежал он на спине, и легкая волна медленно сносила его к берегу. «До самой далекой планеты…» — неслось с пляжа. Чей-то гулкий голос произнес:
— Попробую кролем.
С попутным ветром — на север, продолжал мечтать Валерий. Хорошо бы перехватить сорокапушечный испанский галион, набитый слитками золота, идущий из Акапулько…
— Ты работаешь одними руками, потому и не движешься, — услышал Валерий знакомый голос, а вслед за тем и смех, тоже хорошо знакомый. Вмиг он перевернулся на живот и увидел в нескольких метрах, ближе к берегу, Аню.
В бело-красном купальнике, в красной резиновой шапочке стояла она по пояс в воде и смеялась, наблюдая, как Ур, выпучив глаза и вздымая фонтаны, бил обеими руками по воде.
— Ногами, ногами работай! — сказала Аня. — Ты слышишь?
— Аня, я слышу, — ответил Ур, бурно дыша.
Теперь он заработал ногами, извергнув новые всплески.
Рустам, тоже увидевший Ура и Аню, сказал деловито:
— Побью ему морду.
— Не смей! — испугался Валерий. — Поплывем отсюда…
Но тут Аня заметила их и крикнула как ни в чем не бывало:
— Приветик! — Она помахала рукой, приглашая подплыть ближе. — Никак вот не научу Ура плавать.
Ур хорошо помнил учебник доктора Жемчужникова. Он попробовал плыть брассом и, когда это не получилось, перешел на овер-арм, который теперь называют плаванием на боку. Но и овер-арм ему не дался, впрочем, как и треджен — превосходный, но вышедший ныне из моды стиль, заимствованный у южноамериканских индейцев. И тогда Ур, обеспокоенный несоответствием практики с теорией, применил кроль — стиль австралийских аборигенов, любимый стиль великого пловца Каханамоку, стиль, прославивший некогда Джона Вейсмюллера, исполнителя роли Тарзана.
Он бил воду руками и ногами и правильно дышал, все он делал вроде бы правильно, но почему-то не продвигался вперед. Пожалуй, он даже несколько подался назад, что, собственно, и вызывало Анин смех. Вот «стиль», названный доктором Жемчужниковым «плаванием по-собачьи», получился у Ура сразу, — может быть, потому, что за основу этого «стиля» взято естественное передвижение на четвереньках, — но плавать «по-собачьи» Ур считал постыдным. И он усердно молотил воду.
— Данет! — гаркнул Ур, встав на ноги и сгоняя ладонями воду с лица. Рустам! Аня учит меня плавать!
— Вижу, вижу, — сказал Рустам, сузив глаза. — Я думал, ты приличный парень, а ты, оказывается…
— Заткнись! — Валерий с силой ударил по воде, плеснув Рустаму в лицо. — Не будем тебе мешать, — сказал он Уру, — учись дальше. Поплыли, Рустам.
— Поплыли. — Уже отвернувшись от Ура, Рустам скосил на него яростный глаз, сказал внятно: — Спасибо скажи своему Данету. Если б не он расквасил бы я тебе морду.
— Рустам! — завопил Валерий.
Но Рустам уже плыл прочь, шлепая по воде ластами и мерно загребая длинными руками. Ничего не оставалось Валерию, как последовать за ним. Он не видел, как насупила Аня светлые бровки, как разинул рот и ошарашенно хлопал глазами Ур.
Доплыв до мостков, длинной колбасой протянувшихся с пляжа, Рустам и Валерий присели на обросшую скользкой зеленью ступеньку лестницы. Долго сидели они так, по грудь в мягко колышущейся воде, и молчали. На потемневшем небе проступила луна — ломоть дыни с неясными пятнами семечек. Заметно похолодало.
— Свалим эту диссертацию — попрошусь в отпуск, — сказал Рустам. Жене приспичило в Закарпатье съездить. Ты был там?
Валерий мотнул головой.
— Брось, дорогой, — сказал Рустам, сочувственно глядя на поникший профиль Валерия. — Одна только Анька на свете? Если хочешь знать, вертихвостка она
— Перестань! — поморщился Валерий.
— Разве можно так — встречается с тобой и в то же время крутит с Петей Ломейко…
— Петя кандидат, да еще с «Запорожцем», — горько сказал Валерий, — а я…
— Вот-вот, в самую точку попал. Петя кандидат с автомобилем, а теперь и ему вышла отставка, потому что появился иностранец с вычислительной машиной вместо головы. Ей разве человек нужен? Положение ей нужно, а не человек. Скажи?
— Ну, какое там положение у Ура, — пробормотал Валерий.
— Не скажи, дорогой. Закончит он практику, вернется к себе в Румынию или откуда он там и займет видное положение. Анька давно учуяла, что этот румын-вундеркинд далеко пойдет.
— Никакой он не румын.
— А кто?
— Инопланетник…
Рустам изумленно воззрился на друга. В лунном и звездном свете лицо Валерия казалось неестественно бледным и как бы размытым. Вдруг Валерий вскинул голову и взглянул на Рустама. Их взгляды встретились.
— Я пошутил, — сказал Валерий, мысленно обругав себя. — Это была шутка, понятно?
Было поздно, когда Валерий возвратился домой. Редкие пятна света лежали на темном асфальте двора. Давно угомонились мальчишки, всласть погонявшие мяч. Даже у Барсуковых было тихо, не гремела магнитофонная музыка.
На площадке второго этажа, облокотившись на перила, неподвижно стоял Ур. Валерий невольно замедлил шаг, поднимаясь по лестнице: не хотелось ни о чем разговаривать.
— Я тебя жду, — сказал Ур, отлепившись от перил. — Где ты был так поздно?
— Ты же знаешь, на пляже.
Ур вслед за Валерием вошел в душную переднюю. На нем были его любимые плавки с подтяжками и кеды. Пока Валерий пил свою обязательную, оставленную тетей Соней в холодильнике простоквашу, пока умывался и чистил зубы, Ур сидел в комнате на диване, поджав ноги, и читал.
— Можешь читать, — сказал Валерий, кидаясь на тахту и натягивая на себя простыню, — свет мне не мешает.
— Не буду читать. — Ур потянулся, погасил свет.
Некоторое время он ворочался на диване. Вечно он путался в простынях. Потом снова раздался его голос:
— Валерий, пока ты не заснул, я хочу тебе кое-что сказать.
Впервые он назвал Валерия по имени.
— Может, завтра поговорим?
— Нет. Сейчас. Завтра я уйду.
— Как это уйдешь? — испугался Валерий. — Куда?
— Уйду. Я тут вам только мешаю…
— Никуда не уйдешь. Я тебя не отпущу!
— Если ты не будешь перебивать, я тебе расскажу, почему я так решил.
— Давай. — Валерий умолк, охваченный смутным предчувствием необычайного.
— Валерий, ты считаешь меня пришельцем вроде тех, о которых я прочитал в твоих книжках. Я не могу тебе сказать, откуда я приехал, но я землянин. Такой же, как мои родители. Как ты, как тетя Соня. Как Аня.
— Не надо перечислять. Ты землянин. Дальше?
— Я землянин, — повторил Ур. — Но условия, в которых я вырастил… Нет, не так сказал…
— В которых ты вырос.
— Да. Условия, в которых я вырос, были немножко необычные. Долгое время мне пришлось жить вдали от других людей. У меня не было даже книг, из которых я мог бы узнать, как живут теперь люди. Поэтому я не знал многого. Когда я сюда приехал, все мне очень нравилось, я радовался тому, что снова живу среди людей, таких же, как я, как мои родители…
— Ясно, ясно. Давай дальше.
— Мне казалось, что я быстро… как это говорится… быстро адаптируюсь. Мне хотелось, как все люди, ходить на работу. Ездить в троллейбусе. Играть в настольный теннис. Посещать цирк. В цирке очень интересно, это замечательное зрелище…
— Ну что ж, — сказал Валерий, опасаясь, как бы Ур не отвлекся в сторону, — ты все это делаешь неплохо. Могу добавить, что в институте тебя ценят как хорошего математика.
— Математику я немножко знаю, — согласился Ур. — Но все оказалось гораздо сложнее. Сам того не желая, я причиняю людям неприятности и даже страдания.
Он снова завозился, не то подтыкая простыню, не то вытаскивая ее из-под себя.
— Что ты имеешь в виду? — тихо спросил Валерий.
— Я плохо воспитан. Пью слишком много воды, слишком громко разговариваю, часто говорю не то, что нужно… Многим это неприятно. Нонне, например. Ей вообще не нравятся мои м а н е р ы…
— Ну, это не так страшно, — усмехнулся Валерий, — нравится Нонне или не нравится.
— Ты думаешь? — Ур вздохнул. — А сегодня на пляже Рустам хотел меня побить, хотя я не представляю, как бы он это сделал… Я спросил Аню, за что он вдруг меня возненавидел. И Аня сказала, что это из-за тебя. Рустам твой друг, а у тебя — р е в н о с т ь, — тщательно выговорил Ур. — Ты ревнуешь меня к себе… то есть нет — к Ане… Как правильно?
— Неважно, — отрывисто бросил Валерий. — Хватит об этом.
— Я ничего об этом не знал. Я читал в книгах про любовь. Тетя Соня хвалила роман «Анна Каренина». Я ее прочел. Книга очень хорошая, но мне казалось, что любовь была только в прошлые времена, а теперь такого не бывает. Когда я сказал это Ане, она только засмеялась. Скажи мне ты: теперь тоже есть любовь?
Валерий молчал.
— Никто не хочет мне объяснить, — снова вздохнул Ур.
— Это объяснить нельзя. Вот влюбишься — сам поймешь.
— Да, — неуверенно сказал Ур. — Мне нравятся девушки, но я вижу, что все это очень сложно. Я причинил тебе страдания — прости. Я решил уехать, чтобы не мешать вам. Вот все, что я хотел сказать.
Валерий, глядя в раскрытое окно на осиянную лунным светом верхушку айланта, раздумывал над словами Ура. Вот и прекрасно, уезжай. Снова все будет, как было раньше — легко и свободно, без тяжкой ответственности за этого пришельца. Снова выходы в море на «Севрюге», и приятная возня с магнитографом, и неспешное вызревание собственной диссертации, и, может, океанская экспедиция… И снова — вдвоем с Аней по вечерам…
И вдруг он представил себе, что Ура не будет. Не будет стонать пружинами диван под его мощным телом. Не будут валить ребята в институте к любимцу практиканту с просьбой рассчитать что-нибудь; исчезнет из стенгазеты рубрика «Спросите Ура», над которой изображен мускулистый торс с вмонтированным вычислительным пультом. Поскучнеют без Ура с его детским азартом быстротечные турниры в настольный теннис…
А что скажут Рыбаков и Пиреев?!
— Куда ты уедешь? — спросил Валерий.
— Куда-нибудь. Земля велика.
— Теперь послушай, что я скажу, — заговорил после долгой паузы Валерий. — Ты прав, что жизнь не проста. Не знаю, где и в каких условиях ты вырос, там у вас, возможно, все проще — ходи босиком по траве и нюхай незабудки…
— Нюхай незабудки? Что это?
— Ну, так говорится. Погоди, не перебивай… Никаких особых неприятностей от тебя нету. Если ты не нарушаешь порядка, то имей манеры, какие хочешь, — это не возбраняется. Конечно, чесать ногу об ногу не очень элегантно, но ты вроде теперь не чешешь… А что касается моих страданий… Любовь это или не любовь, не знаю, не в словах дело. Но Аня мне нравится, и мне, конечно, неприятно, когда она гуляет с другим… Ты этого не знал, и я тебя не виню. И на Рустама не обижайся, он ведь тоже не знает, что ты такой… ну… не совсем обычный. Он счел своим долгом заступиться за меня… Ты спишь? — спросил Валерий, прислушавшись к ровному дыханию Ура.
— Нет. Я слушаю тебя и думаю.
— Так вот, Ур, скажу честно: Аня легкомысленная малость, ей все ха-ха, хи-хи… и будет лучше, если ты… — Валерий замялся, не находя нужного слова.
— Если я не буду ходить с ней в цирк и ездить на пляж.
— Не в этом дело. Можешь ходить и ездить, только чтобы дальше не заходило, понимаешь? Ну вот… А уезжать не надо, Ур. Правда. Ребята огорчатся, если уедешь.
— А ты?
— Я тоже.
— Хорошо, — сказал Ур. — Я останусь.
— Вот и молодец. А теперь давай спать.
Но Валерию не спалось. Он повернулся на другой бок, зевнул. И тут ему показалось, что Ур смотрит на него в темноте.
— Чего не спишь? — спросил он с каким-то мимолетным неприятным ощущением.
— Я сейчас думал, думал, думал, — сказал Ур, — и придумал фантастику. Вроде тех историй, которые я прочел в книжках из твоего шкафа. Если ты не будешь спать, я расскажу.
— Давай, — сказал Валерий.
Рассказ, сочиненный Уром и несколько отредактированный авторами
В некоторой Галактике, на некоторой планете существовала некая весьма древняя цивилизация. Развивалась она много тысячелетий, и давно там позабыли про войны и всякие распри. И, поскольку не было нужды в военной промышленности, тамошние жители могли все силы направлять на совершенствование, на процветание науки и искусства. С энергией у них было не просто, потому что энтропия есть энтропия, тут ничего не поделаешь, к тому же планета у них не имела своего, естественного магнитного поля. Скудный энергетический паек очень стимулировал научный поиск, и в конце концов они решили эту трудную проблему и стали получать достаточно энергии, не отравляя при этом свою атмосферу тепловыми и радиационными отходами.
Болезней они не знали, вернее, забыли о них. Пищи у них было вдоволь, потому что они научились синтезировать что угодно в любом количестве. Обучение наукам было поставлено превосходно. Ну, к примеру, так. Нужный для обучения текст наносился на такую тоненькую и длинную ленту, вроде магнитофонной записи, и обучаемый понемногу, метр за метром, съедал ее. Лента переваривалась, а помещенная на ней информация в известной последовательности переходила в кровь, с ее током поступала в мозг и усваивалась механизмом памяти. Так что процесс обучения продолжался у них недолго и не был труден.
Разумеется, у них был налажен обмен информацией с другими цивилизованными мирами, да и преодоление межзвездных пространств не являлось для них особой проблемой. И поэтому они были в курсе всего, что происходило в Галактике.
И вот они узнали, что на ее окраине, вдали от галактического центра, от серьезных источников энергии, есть звезда из породы желтых карликов с небольшой планетной системой. И там, на третьей от звезды орбите, мотается небольшая такая планета, поверхность которой на две трети залита водой. Суша, занимавшая всего треть поверхности, была неудобная, с редкостным обилием горных цепей и пустынь, — тем не менее на этой суше возникла цивилизация. Уровень ее был, в общем, невысок, так что особого интереса для изучения эта планета вроде бы не представляла. Не такая уж невидаль малоразвитая или, как говорят, развивающаяся цивилизация. Развивается — ну и пусть себе развивается на здоровье.
Естественно, что наблюдения за этой планетой велись весьма незначительные. Ну, скажем, занимался этим один чудак. Вот он наблюдает, сопоставляет наблюдения с более ранними материалами, подмечает существенные изменения, сопутствующие развитию цивилизации, и сводит свои наблюдения в отчеты. Время от времени информацию эту просматривают — или, если угодно, впитывают — сограждане, облеченные ответственностью за галактическую безопасность. Они понимающе качают головами: драчливая, дескать, планета, часто там воюют, истребляют друг друга… вот и растительность губят, загрязняют удивительные свои моря, а в атмосферу выбрасывают столько углекислоты, что просто непонятно, задумываются ли тамошние двуногие обитатели над своим будущим… Ага, вот и гриб атомного взрыва появился. Так-так, ничего не скажешь, развивается цивилизация…
И делает наш наблюдатель интересный вывод: развивается, мол, эта цивилизация весьма неравномерно — то как бы забегает вперед, то плутает по боковым тропинкам, будто на ощупь.
Ну, например. Судя по всему, тамошние ученые допытались, что если проводник пересекает магнитные силовые линии, то в нем наводится электродвижущая сила — и наоборот. Планета ведь располагала готовеньким магнитным полем, а многие ли планеты, даже очень благоустроенные, обладают этаким природным богатством? Так вот, ухватиться бы тамошнему населению за электричество. Нет. Не разглядели его замечательных возможностей продолжали превращать воду в пар, ковали коленчатые валы, изобретали клапаны и золотники и спалили в паровых котлах чуть ли не половину лесов на планете. Когда же преждевременно открытое электричество пробило себе наконец дорогу и вытеснило паровую машину, против его натиска все-таки устоял транспорт: предпочел ему двигатель внутреннего сгорания. Понаделали огромное количество автомобилей, тоже с коленчатыми валами — уж очень полюбили там эту кривулю, ни за что не хотели расставаться. Стали делать из нефти зловонное топливо, отработанные газы которого отравили воздух в городах.
Вот примерно такое впечатление производила на наблюдателя цивилизация этой планеты в дальнем углу Галактики. Она, цивилизация, с ее бросками вперед и блужданиями на боковых тропинках, казалась по меньшей мере странной. У них-то самих, на высокоразвитой планете, развитие шло по восходящей прямой под небольшим таким, осторожным углом. Надо ли пояснять. какими изумленными глазами смотрели они на путаные петли, представлявшие, по мнению наблюдателя, графическое выражение развития дальней планеты! В этих петлях глаз — или то, что заменяло его, — едва улавливал тенденцию к подъему.
И все-таки тенденция эта прослеживалась неуклонно. И, когда был отмечен на той планете атомный взрыв, наблюдатели на высокоразвитой планете забеспокоились. Да, наблюдатели. Их уже было порядочно — не один чудак, а целый, так сказать, научный коллектив. Опять, стало быть, преждевременное открытие: не научились еще управлять атомной энергией, а сразу на тебе — ядерный взрыв, который не мог не погубить большое количество тамошних жителей. Не очень, как видно, дорожат они высшей ценностью мироздания — разумной жизнью, если пускают в ход неуправляемые нуклеарные реакции.
И особенно возросло беспокойство, когда поступили первые сведения о выходе тамошних в космос. Конечно, это были первые робкие шаги, облет планеты в пределах ее гравитационного поля. Но известно ведь, на какие удивительные скачки способны тамошние двуногие. Пока что они, как видно, совершенствуют реактивные двигатели, возятся с ракетным топливом, но где гарантия, что они не сумеют справиться с субстанцией времени? Они ведь странные: пошли по линии развития паровой техники вместо электрической, хотя электричество было им уже известно и доступно, и это обошлось им в петлю примерно в полтора столетия по их летосчислению. А ну как на этот раз они не отвлекутся в сторону, поймут, что то, что они называют скоростью света, — не предел скорости взаимодействия материи, и выйдут на галактические дороги? Что тогда?
В сущности, простейший силлогизм. Первая посылка: тамошние двуногие способны в обозримом будущем овладеть техникой межзвездных перелетов. Вторая посылка: они хоть и наделены разумом, но сохранили некие первобытные черты, свойственные, надо полагать, их диким предкам. Следовательно: выход на галактические дороги этих драчливых существ, готовых в любой момент шарахнуть неуправляемой атомной реакцией по разумной жизни, представляет собой серьезную опасность для цивилизованного космоса.
Теперь дальней планетой занималось множество ответственных лиц не только на той высокоразвитой планете, но и в других цивилизованных мирах, связанных системой дальней космической связи. Шел интенсивный обмен информацией. И когда стало известно, что «тамошние двуногие» стали отправлять аппараты к соседним планетам, было решено созвать совещание представителей высоких цивилизаций, известных друг другу: надо принимать какие-то меры.
В согласованный срок открылась на одной из планет конференция. Кого только там не было, в смысле — каких только форм органической жизни! И белковые были формы, и германиевые, и кремнийорганические, и такие, что и слов для их характеристики не найти… Ну что говорить — увидеть надо, иначе просто не поверишь… Были и представители коллективных организмов эти прилетели целым контейнером, этакая колония тонн в триста…
Пришлось организаторам конференции поработать, как говорится, в поте лица, — вернее, того, что им лицо заменяло. Но подготовили они все хорошо: комнаты кому с охлаждением, кому с подогревом, и разное освещение, и питание, и атмосфера каждому какая требуется, ванны там с разными жидкостями… Средства общения — грубо говоря, перевод с разных частот на общую — тоже, разумеется, были подготовлены.
Собрались, одним словом. Некоторое время ушло на изучение суммированной информации о дальней планете, причинившей столько хлопот. Потом начался обмен мнениями.
Встал, допустим, какой-нибудь восьмирук-восьминог, глаза на пальцах и говорит:
— Опасная планета, всего можно ожидать от этих двуногих. Чего хорошего, а то ведь прилетят со своими бомбами и пойдут кидать их без разбора по разумной жизни. Вон они между собой как нескончаемо дерутся так уж тем более взъярятся на других, у которых, к примеру, ног побольше. Нельзя нам закрывать глаза — или что у кого есть — на опасный вариант дальнейшего развития. Надо же нам о детях своих побеспокоиться.
— Что вы предлагаете, брат? — спросил председатель.
Помигал восьминог своими гляделками и говорит:
— Звезда-то у них какая? Желтый карлик? Что ж, сложимся энергоресурсами, сконцентрируемся и схлопнем звезду. Больше ничего не остается.
Тут просит слова некий двуногий, чешуйчатый, ужасно гибкий. Всеми цветами переливается от волнения.
— Братья, — говорит, — по разуму! Не надо, — говорит, — торопиться с такими серьезными делами. Ведь они, тамошние, — мыслящие. Значит, говорит, — в известной степени тоже братья по разуму. С какой стати они станут швырять в нас бомбы? Если и сумеют до нас долететь, то увидят же, что здесь высокоорганизованная разумная жизнь. Нет, они придут к нам, как к старшим братьям, за советом, более того — за советом просвещения. И мы им обязаны помочь. Они поймут, что агрессивность не оправдывается ни морально, ни экономически. Не верю, что их мышление извращено от природы, изначально, — не может этого быть. Просто оно еще молодо и полно детского задора…
Как загалдит конференция на всех частотах:
— Идеалист несчастный!
— Детский задор, видите ли, нашел в атомной дубине!
— Ишь как позеленел, за своих беспокоится…
И верно, разволновался двуногий. Пришлось ему выпить для успокоения раствору едкого натра. Почистил клювом чешую, помигал теменным глазом успокоился.
Затем поднялся такой зубастый, из тарбозавров. Встал на задние лапы, хвостом подперся и давай телепатически вещать — сам-то безголосый.
— Братья! — вещает. — Мы, ящеры, живем на планете, похожей на ту. У нас история жизни в точности как у них началась. Только там из-за попадания системы в радиационную полосу космоса наши братья ящеры разом вымерли, и в результате этого жуткого несчастья, о котором невозможно говорить без содрогания, планету захватили ничтожные млекопитающие…
— Потише насчет млекопитающих, — предостерегли его.
— Прошу прощения, — вещает ящер, — я не собирался кого-либо обижать. Я только хочу сказать, что, если бы на той планете не произошло трагедии, ящеры не дали бы развиться млекопитающим и развитие бы там пошло нормальным путем, без скачков и завихрений, — ну, как у нас на планете. Поймите меня правильно: я имею в виду тех млекопитающих, а не разновидности, присутствующие на данной конференции. Там цивилизация должна была возникнуть наша, ящерная. Другое дело, если бы там с самого начала не было ящеров…
— Не слишком ли много о ящерах? — перебили его.
— Ближе к делу, — сказал председатель. — Брат ящер, что вы предлагаете?
— Я предлагаю: желтого карлика не трогать. Нехорошо это — без крайней надобности схлопывать живые звезды. Да и накладно это энергетически. Планету тоже не надо губить, планета сама по себе хороша. Может быть, даже не всех тамошних млекопитающих надо ликвидировать, а с разбором — тех, что лезут с атомными зарядами в космос. После них можно будет сделать кое-какую дезинфекцию, состав воздуха привести в порядок — превосходная будет планета.
Тут просит слова коллективный разум, триста тонн мозга:
— От имени разумной оболочки планеты мы обращаюсь к вам, братья по разуму. Опасность велика! Опасность очень велика! Для вас, разобщенных, может быть, это не так заметно, но мы отчетливо вижу всю серьезность положения. Для нас повреждение одного элемента жизни — гибель всей оболочки, нам ни в коем случае нельзя подвергать себя опасности! Очаг космической агрессии, пока не поздно, должен быть ликвидирован! Лично мы предлагаю прекратить обсуждение — надо или не надо. Конечно, надо! Мы предлагаю обсудить конкретные вопросы: когда и как! Не жалейте энергии, братья, ибо опасность безмерно велика!
Истерическое это выступление сразу как-то взвинтило конференцию. Со всех сторон, на всех частотах посыпались выкрики:
— Преувеличивает оболочка — не так уж велика опасность! До звездных перелетов им еще далеко, может, и вовсе не осилят, а если и осилят, так к тому времени, может, цивилизуются!
— Как бы не так! Сказано же в докладе: склонны к забеганию вперед, вот и выбегут к центру Галактики и застигнут нас, незащищенных! Срочные меры надо принимать, братья, а не ждать, пока там цивилизуются до второй степени разума!
— Правильно! Подсчитать расход энергии, сложиться поровну и схлопнуть желтого карлика!
— Почему поровну? Разложить расходы пропорционально радиусам планет, так будет справедливо.
— Неверно! Пропорционально массам, а не радиусам!
— Не надо трогать звезду! Мы, ящеры, просим дать нам возможность навести там порядок…
— Схлопнуть, схлопнуть!
— Не торопитесь, братья! Нет ничего страшнее, чем ошибка поспешного обобщения. Спору нет, доклад обстоятелен, но мы ведь не знаем никаких деталей. Вон сказано в докладе, что за последнее время ядерные взрывы там наблюдаются реже. Как понимать такую тенденцию, если она окажется устойчивой? Подумать надо, братья, накопить больше информации…
Ур замолчал.
В окно светила луна, и в ее неверном свете, раздробленном листвой айланта, лицо Ура было каменно-неподвижным, и глаза были немигающие, темные, без блеска. Ужасом повеяло на Валерия от этого лица, ужасом и межзвездным холодом — будто космическая пропасть разверзлась вдруг между ним и диваном, на котором лежал Ур.
Страшная мысль вдруг пронизала его: не робот ли лежит в его комнате? Робот-андроид, отправленный на Землю, чтобы «накопить больше информации»… Механизм, лишь притворяющийся человеком, а на самом деле бездушный, такой же равнодушный к судьбам человечества, как диван, на котором лежит… лежит только потому, что такова его программа: во всем неотличимо походить на людей…
А где-то за черными галактическими далями некие высокоразвитые существа ожидают его информации. Они, видите ли, обеспокоены: преждевременно вылезли в космос драчливые, неотесанные, не доросшие… как это?.. до второй степени разума… Как бы не смутили покой благоустроенных планет, не шарахнули бы по ним атомной дубиной… И нет им дела до нашей жизни, до наших радостей и печалей, до той трудной и долгой борьбы, которую силы добра ведут со злой силой, как раз этой атомной дубиной и размахивающей. Мы для них, высокоразвитых, все равно что… все равно что тараканы для дезинсекторов. «Планета хорошая, только позвольте нам, ящерам, навести там порядок, ликвидировать зловредных млекопитающих…»
Валерий сел на тахте. Бежать куда-то, что-то делать… предупредить людей, что страшная нависла угроза: в любое время могут «схлопнуть» солнце — и брызнут обломки планет, превращаясь в облачка плазмы…
А этого робота, лежащего на диване, — обезвредить как-то… молотком по затылку…
Ур заворочался опять, забарахтался в простынях. И вдруг, издав вопль, соскочил с дивана.
У Валерия сердце оборвалось.
— Ты что? — выдохнул он, объятый ужасом. — Ты что?..
Протянул трясущуюся руку к торшеру, дернул за шнурок. Вспыхнул свет. Ур, держась рукой за обтянутый плавками зад, метался по комнате. Потом бросился к своей постели, начал рыться в ней, переворачивая подушку, простыни.
— Вот она, зар-раза! — прорычал он и протянул Валерию нечто на ладони.
Это была кнопка. Хорошая чертежная кнопка, с медной головкой и тонким острием, мирно лежала на ладони.
— Как она попала в постель? — возмущался Ур, потирая другой рукой уколотый зад. — Со стола я ее смахнул, что ли, когда книгу брал?
Валерий тупо смотрел на кнопку. Космический страх медленно отпускал его, рассеивался, испарялся. И Валерий освобожденно вздохнул. И засмеялся. Тоже мне робот — заорал, как резаный…
— Не понимаю, что здесь смешного, — сказал Ур.
Он выглядел рассерженным. Топорщилась черная бородка, толстые губы были надуты, как у обиженного ребенка.
Скрипнув, отворилась дверь — в комнату заглянула тетя Соня в халате, украшенном абстрактными цветными трапециями.
— Что с вами, мальчики? Что за вопли? Весь дом разбудите!
Ур добросовестно объяснил, что случилось.
— Из-за такой незначительной травмы — такой крик? Не ожидала я от вас, Ур. А тебе, Валечка, стыдно смеяться над товарищем. — Она удивленно смотрела на Валерия, изнемогавшего от смеха. — Вместо того чтобы продезинфицировать ранку…
— Сейчас я ему йодом смажу! — Валерий сунул ноги в тапочки и пошел в кухню, где висела аптечка. — Ох и смажу!
— Возьми лучше календулу, — посоветовала тетя Соня.
Спустя минут десять свет был потушен, и оба снова лежали в своих постелях. Луна уплыла. Теперь в раскрытое окно проникал только слабый шелест листвы на свежеющем ночном ветру.
После стрессовой вспышки и неожиданной разрядки Валерий чувствовал себя усталым, опустошенным. А все-таки странно, подумал он: почему Ур сочинил такую историю? Только ли потому, что начитался сверх меры фантастики?
— Зачем ты рассказал это? — спросил Валерий.
Ответа не последовало. Ур спал, лежа на животе, чтобы не потревожить невзначай уколотое место.
