XVIII. Земля равнины паладинов
— Где?! — Мона Сэниа, выросшая на пороге, стиснула руки так, что ногти впились в ладони.
— Тира? Кажется, пошла к роднику, — поднимаясь вместе со всеми на ноги, проговорил Флейж.
— Догнать, связать, доставить на корабль!
— Помедли, женщина! — раздался властный, хотя и негромкий голос — старый рыцарь Рахихорд, опираясь на самодельный посох, медленно подымался, чтобы стать с принцессой лицом к лицу. — Не забывай, что ты на нашей дороге — только гостья, а та, на которую ты собираешься поднять руку… Ты знаешь, кто она.
— Не становись на моем пути, старик! — в бешенстве крикнула принцесса. — Пока на этой вашей проклятой земле не отыщется мой сын…
Внезапный грохот заглушил ее слова. Огненная птица, прочертив полукруг над поляной, канула в глубину рощи.
— Вот только Кадьяна здесь и не хватало, — процедила мона Сэниа сквозь зубы, — Если и он откажется помогать мне…
И тут шаман, до сих пор тихохонько склонившийся над каким-то амулетом, только что выуженным из очередного мешочка, издал торжествующий вопль и, точно оттолкнувшись от подкидной доски, одним прыжком очутился в центре поляны.
— Получилось! Получилось! — Высокий, почти женский голос звенел на всю рощу. — Сибилло вспомнило! И видение было, было, было!
Принцесса, ошеломленная этим варварским ором, мрачно уставилась на него:
— Прекрати базар. Говори толком, в чем дело.
— Сибилло вспомнило заклинание из Солнечной Книги! Сибилло глядело в чашу видений, и сокровищница князей нашей дороги открылась ему!
— Мне не нужны сокровища.
— Сибилло знает. Но чаша видений открывает каждому свое. Это очень древняя мудрость: каждому свое! А тебе, повелительница чужедальней дороги, — добавил он уже не таким патетическим, а почти будничным тоном, — тебе твое, женское. Потому-то все женщины и не любят глядеть в волшебную чашу, что она открывает самое заветное желание. И тогда на дне, сверкающем чистой влагой, является алая тряпка или смазливая мордочка безусого юнца. Ну как, достанет у тебя смелости поглядеть вот тут, при всех, в этот священный сосуд?
“Священный сосуд” был всего–навсего побуревшей от времени костяной чашечкой, выточенной, по–видимому, из бивня единорога и оправленной в тусклое олово. Но сейчас, покоясь на простертой ладони древнего шамана, величественного как друид, она неуловимо мерцала, завораживая воображение.
— В моем сердце и в моих думах — только сын, — отчеканила мона Сэниа. — Ты пытаешься очернить меня перед моими воинами, отставной чародей. Зачем?
— Не лукавь, повелительница славных воинов, — ведь ты сама знаешь, что такую лучезарную красоту, коей наделило тебя твое солнце, очернить невозможно. Подтверди мою правоту, достойный рыцарь! — обратился он к Рахихорду, взиравшему с восхищенным изумлением на столь высокое профессиональное мастерство.
— Истинно так! — склонился старец, подбирая полы своего пушистого белого одеяния.
— Тогда почему ты не хочешь увидеть на дне этой чаши отражение своего потерянного младенца — там, где он сейчас находится?
— Там, где он… — машинально повторила мона Сэнни. — Дай! Дай сюда!..
Она ринулась к чаше, но шаман, незаметно стрельнув глазами в глубину рощи, отвел руку:
— Не так скоро, госпожа моя. Не прочтены заклинания. И потом, надобна вода. Достойный Рахихорд, вели своему сыну принесть свежайшей воды из родника, да, чтобы ни чутеньки мути или песка ручейного… А, да вот и он. Не вода ли у тебя, травяной кудесник?
Запыхавшийся Лронг только кивнул.
— Лей сюда… немного, на один глоток… Отступи назад.
Он поднял чашу над головой — солнечный лучик оживил тусклое олово нехитрых инкрустаций.
— Глаз орла на самом дне —
Это мне,
Коготь рыси на краю —
Отдаю;
Жемчуг в стылой седине —
Это мне,
По ободью горький мед —
Кто возьмет?
Речитатив напевного заклинания — то ли древнего, то ли сочиненного тут же, экспромтом, разливался по роще. Шаман царственным жестом протянул чашу принцессе:
— Образ в ясной глубине —
Не по мне;
Нарисуй его любя
Для себя!
Она медленно, боясь расплескать хотя бы каплю, приняла чашу обеими руками и поднесла, к губам.
— Выпей и вглядись в середину донышка, пока оно не высохло!
Она сделала торопливый глоток и наклонилась над костяным кубком. Все не дыша следили за ней, ожидая какого-то чуда. Но она наклонялась все ниже, ниже, пока чаша не выпала из ее рук, а она сама, скорчившись, не застыла на лесной траве. Что-то наливалось в ее теле смертной мукой — не она сама, а что-то постороннее; чужеродное, сросшееся с нею каждым первом. Неощутимое прежде, это нечто сейчас умирало, наполняя ее болью, пронзительной до немоты. И она чувствовала, что умирает вместе с ним. Жизнь сочилась через каждую пору ее тела, уходя вместе с болью и оставляя невысказанную горечь о том, что ей никогда больше не целовать теплую головенку Юхани, никогда не видеть зеленых равнин Джаспера, никогда, никогда, никогда не почувствовать нежности рук, любимых с первого прикосновения…
А потом не было ничего, даже боли, а только удивительная легкость, какую испытывают только женщины после родовых мук, — блаженство невесомости и отрешения от любых страданий. И когда появились руки — те самые руки, которых почему-то так долго не было, она даже не удивилась…
— С ума вы тут посходили — так рисковать! — вполголоса ругался Юрг, тихонечко покачивая на руках задремавшую жену. — И в первую очередь вы, уважаемые обитатели этих райских кущ. Ну разве можно было разыгрывать весь этот спектакль, не предупредив зрителей? Да еще секунда, и вас изрубили бы в капусту!
— Ты не просвещен, пришелец, — снисходительно усмехнулся шаман, — сибилло бессмертно.
Чувствуя себя героем дня, он никак не желал выходить из центра всеобщего внимания, не догадываясь о том, что, утратив снизошедшее на него вдохновение волхва, он снова стал похож па старого общипанного журавля. Рахихорд не упустил возможности вставить шпильку:
— Не распускай хвост, ведун подзакатный! А то как бы тебе не напомнили о всесожжении с распылением по ветру…
Мона Сэниа открыла глаза и со вздохом выпрямилась. Они все еще ничего не знали про Скюза…
— Простите меня, что я прерываю вас, досточтимые старцы, но сейчас не время для мелочных пререканий. Я должна сообщить печальную весть. Дружина моя! Скюза, несравненного стрелка, больше нет. Не спрашивайте меня сейчас, как это произошло. Скажу только, что во всем, что случилось, виновата я одна. Флейж, перекрой все входы в твою каюту — она не должна открываться до нашего возвращения на Джаспер. Я сама еще многого не понимаю — я даже не знаю, от чего вы все сейчас спасли меня. Но времени на разговоры нет. Командор Юрг, я виновата и перед тобой: я так и не сумела отыскать нашего сына!
Голос ее, вернувший себе красоту и полнозвучность счастливых времен, но смягченный недавно перенесенным страданием, дрогнул и сорвался.
— Но я здесь, Сэнии, и я его найду, — просто сказал Юрг. — Тогда мы усядемся в кружок и разгадаем все загадки, потому что я чувствую, что каждый из нас владеет только частицей общей тайны. Ты права, сейчас у нас нет на это времени. Только одно: где девочка?
— У ручья, — сказал Флейж. — Она шла туда с перепачканными руками…
— Пойди за ней! — поспешно перебила его мона Сэниа, содрогаясь при одной мысли о сером прахе, который унесла на своих ладонях Таира. — Дай ей наплакаться вволю, а потом приведи сюда. Будь с ней чуток и не задавай никаких вопросов. Рыцарь Лронг! — обратилась она к тому, кто еще носил травяной плащ. — Я не знаю на Тихри человека добрее тебя. Помоги бедной девочке, и если не сможешь утешить — то хотя бы раздели с ней ее горе.
Травяной Рыцарь поклонился в знак согласия и сделал это так почтительно, что принцесса поняла: Таира оставалась для него не “бедной девочкой”.
— А теперь, — обратилась она к Юргу, — приказывай, муж мой, ибо время идет, а наш малыш все еще в неволе.
— Тогда, — сказал он, выуживая из рюкзака свой шлем, — мне нужен доброволец. Мы начнем с разведки, и мне необходим кто-то, кто будет переносить меня с одного места на другое, готовый сам в любой момент отступить на корабль. Я же, как видите, защищен всеми… гм… чарами Земли.
— Это буду я, — твердо сказала мона Сэниа. — Это мое право. И я теперь лучше других знаю, что нам может угрожать.
Он взглянул на свою жену и понял, что спорить бесполезно.
— Согласен, — кивнул он. — Итак, из слов Эрма я понял, что вы спрашивали всех: стражников и простолюдинов, детей и лекарей, кудесников и князей. Осталось одно… Скажите, — обернулся он к тихриаиам, — где мы сейчас можем найти тех, кого вы называете анделисами?
Чернокожие аборигены подались вперед, смыкаясь плечами, словно заслоняя собой своих ангелов–хранителей.
— Чужеземцу невместно тревожить анделисов! — взвизгнул сибилло.
— Тогда обратись к ним сам, уважаемый, — предложил Юрг.
Шаман сразу сник.
— Я не хочу отправляться на поиски наугад, и вовсе не потому, что не уверен в результатах. Я их, всевидящих, найду как миленьких, — пообещал он не без зловещей нотки в голосе, — только боюсь, что от неожиданности могу быть неловок, и… Тогда мы с вами разделим вину за происшедшее поровну. Так вот. Их Пустынь за башней, в трех полетах стрелы, — пробормотал шаман, нервно ощипывая и без того плешивую двухцветную пелерину. — Но помните: на Тихри нет ничего святее…
— Вот–вот, — Юрг многозначительно поглядел на жену, — это-то и наводит меня на некоторые аналогии… Ты представляешь себе, где это?
— Да, я на несколько минут поднималась на вершину этой пирамиды, чтобы позвать Кадьяна. Три кольца — деревья, кустарник, вода. Так?
Шаман кивнул с таким усилием, точно на шее у него была надета петля.
— Они сейчас там?
Лронг сделал несколько шагов назад, высматривая в промежутке между ветвей тоненький столбик полосатого дыма.
— Невозможный Огонь еще горит, но его зажгли с большим опозданием. Нет, сейчас все анделисы врачуют немощных, оживляют умерших. Они творят высшее добро, на которое возлагает надежды каждый страждущий. Не забывайте об этом, люди безбожных дорог.
— Не забудем, — пообещал Юрг. — Мы только зададим вопрос. Ну что, полетели?
Он наклонился и достал из рюкзака какой-то странный предмет, назначение которого было невозможно угадать из-за плотного чехла.
Они сцепили руки и одновременно сделали шаг вперед.
И, словно озвучивая их исчезновение, над рощей прогремел раскат грома — огненный корабль Гротун, ведомый рукой Кадьяна, так и не появившегося на поляне у костра, уверенно пошел вдаль, повторяя тот путь, по которому он пролетал так недавно, направляясь за живою водой. Лронг и Эрм переглянулись, но никто не спросил их ни о чем, и им не было надобности повторять заученную ложь о том, что это княжеский вестник отправился с посланием на дорогу Аннихитры Полуглавого.
— Ну и где же их дом? — спросил Юрг.
Мона Сэниа недоуменно пожала плечами. По сравнению с изящной беседкой, окруженной ухоженным кустарником, как это было близ захолустного Орешника, эта Пустынь выглядела- старой развалиной. Здесь не было правильного кольцевого канала, и вместо него естественные ручей, изгибаясь дугой, обрамлял выщербленные перильца кругового насеста. По другую сторону от ручья высилось одинокое дерево, к нижним ветвям которого был кое-как прикреплен обветшалый соломенный навес, а под ним — горизонтальная жердь. Видно, отдавая все буйство своего воображения созданию города–дворца, последний князь ни разу не вспомнил о тех, кого на его дороге называли “самым святым”.
— Это не жилище, во всяком случае, в нашем понимании. Что, людей тут нет?
— У входа должна быть маленькая хибарка, — вполголоса отвечала мона Сэниа, — да вон она, за кустарником!
Крошечный домик выглядел поновее, чем все остальное, но все-таки производил впечатление нищенского жилья: некрашеные дощатые стены без окошек, квадратная дверца, в которую нельзя пройти, а только проползти.
— Сгодится, — сказал Юрг, направляясь к домику. — Минут десять у нас еще есть в запасе?
Мона Сэниа оглянулась на хорошо видимую отсюда башню, омываемую поседевшими волнами дыма, — пожар, похоже, затухал.
— Сигнальный огонь еще горит, но они могут вернуться несколько раньше…
— Странно, что ни ты, ни кто-либо из вашей команды их так и не видел, — пробормотал Юрг. — С чего бы им, если они такие добренькие, прятаться?
— Традиции, — пожала плечами она.
— Послушай, Сэнни, а что, если мы наплюем на их традиции и приступим к действиям прямо сейчас, не теряя времени?
— Что делать? — просто отозвалась она.
— Прежде всего убрать обитателей этого домика, очень, кстати, подходящего… Сумеешь перекинуть куда-нибудь подальше от пожарища?
Короткий кивок:
— Там только одна женщина. Что-то вроде жрицы.
— Тогда начинаем.
Юрг распахнул дверцу домика и, включив нашлемный фонарь, заглянул внутрь. Потом засунул туда руку и легко, как спящую кошку, выудил сжавшуюся в комочек старушонку с черной маской в кулачке. Не долго думая, мона Сэниа приняла на руки почти невесомое тело и резким толчком отбросила от себя.
Старушонка исчезла.
— Пусть их там будет две, чтоб не скучали, — пробормотала она, представляя себе изумление обитательницы Орешниковой Пустыни при появлении конкурирующей особы. — Потом изымем. Что дальше?
— Дальше, как только я дам сигнал, переместишься на безопасное расстояние, но так, чтобы видеть меня. Когда я подниму обе руки, вернешься ко мне. Ни в коем случае ни во что не вмешиваться, потому что я в скафандре, а ты — без. Ну…
Он снял с правой руки перчатку, поднял лицевой щиток и крепко поцеловал жену.
— Что-то с левой не снимается, — буркнул он себе под нос и снова натянул перчатку. — Так. Прячемся.
Едва они успели заползти под алый самшитоподобный куст, как столбик полосатого дыма на верхушке пирамидальной башни исчез. И тотчас же раздался тот характерный шорох–свист, который производят крылья очень крупной птицы, планирующей над самой землей. Холодная перчатка предостерегающе легла на запястье принцессы. Но она уже и сама видела: узкокрылые черно–бело–красные птицы, напоминающие своей раскраской крупных дятлов, проносились над самыми кустами и опускались на кольцевой насест, обвивая щербатые перильца гибкими, как змеиная шкурка, крылами. Хищно нацеленные в середину кольца лакированные клювы были закрыты, но какой-то ком шорохов и свистов почти видимо клубился в центре их шаткого обиталища.
Юрг скосил глаза и поймал взгляд жены, как бы спрашивая: “Убедилась?” Она прикрыла ресницы, что могло означать только одно: “Да. Действуй”. Он слегка отодвинулся, тихонько, чтобы не зашуршать, поднял свое странное оружие и нацелил его на тех, кого па Тихри называли анделисами, а на Джаспере — крэгами.
Прозвучал негромкий хлопок.
Тонкая, но способная удержать даже натиск бешеного жеребца сеть взметнулась над насестом и накрыла стаю. Хлопанье крыльев, клекот, отчаянные надсадные стоны — все это ничем не отличалось от звуков, сопровождающих переполох в курятнике. Сеть затягивалась все туже, сжимая бьющихся пленников в один перовой комок.
— Так, — произнес Юрг, выпрямляясь. — Теперь ненадолго исчезни — я собираюсь перегружать их в домик. Не ровен час, кто-нибудь вырвется…
— Я буду на башне.
Он проследил, пока на верхней ступени вытянутой ввысь пирамиды, приобретшей графитовый оттенок, не появилась хорошо различимая фигурка жены, и опустил щиток шлема.
— Ну, сволочь пернатая, пора па парковку, — пробормотал он, подтаскивая сеть к Чернавкиному домику. Бросил ее на землю, нимало не заботясь о комфорте пленников, и отправился к одинокому дереву. Придирчиво осмотрев сучья, он покачал головой и взялся за поднавесный шест. Обломав его о колено, он выбрал подходящий обрубок и вернулся обратно. Слегка приоткрыв дверцу домика и придерживая ее ногой, он начал переправлять крэгов в импровизированную темницу. Захлопнув дверцу за последним из них, он подпер ее заготовленным колом и, не сдержавшись, поддал по дверце ногой и для полноты душевной посоветовал сидеть тихо и не звать на помощь. Как он и ожидал, идея была подхвачена, и из домика понесся согласованный отчаянный щебет.
— Юрг, с севера еще четверо! — донесся до него точно посланный голос жены.
— Умница.
Свертывать и укладывать сеть было уже некогда, и он просто натянул ее над кольцевым насестом, подперев длинным концом жердины. На этот раз пернатые хозяева гнездилища не были так беспечны — неслышимая и незримая связь, которой обладали, по–видимому, крэги всех планет, донесла до них сигнал тревоги. Но, к счастью, на боготворящей их Тихри они даже не подозревали о том, что такое обыкновенная сеть. А тем более — постороннее существо в их обиталище.
Четверка бешено сопротивляющихся “дятлов” отправилась к своим сородичам.
— Еще пятеро со стороны рощи…
— Мерси.
Операция была повторена с неизменным успехом.
Здешние крэги были не то чтобы помельче, чем те, что обитали на Джаспере, но выглядели как-то легковеснее Тем не менее становилось очевидным, что нужно искать запасное место для их заключения. Юрг был бы не против, если бы они передохли в полном составе, но он помнил слово, данное тихрианам.
— Юрг, постой! — донесся до него тревожный и недоуменный возглас моны Сэниа. — Мне передает Эрм…
Юрг замер — собственно говоря, он и так стоял в ожидании новых пленников, ничего не предпринимая против тех, что уже накопились в его импровизированном курятнике.
— Эрм передает… Он пересылает мне слова Кукушонка. Так… Так… Юрг, слушай: сейчас сюда прибудет Венценосный крэг. Вероятно, самый главный на Тихри. Он всегда прилетает к месту крупных катастроф, поэтому оказался как раз возле пожарища. Кажется, мы добились, Юрг…
Он поднял руки и похлопал над головой — мона Сэниа, чей лиловокаменный обруч делал ее зорче любого крэга, тотчас же оказалась подле него.
— На всякий случай, стань-ка за моей спиной, но так, чтобы легко можно было сделать шаг и убраться подальше, попросил он. Она выполняла каждую его команду мгновенно и безропотно, как, может быть, не действовала еще ни в одном бою. С того мига, как она снова ощутила прикосновение его рук, она уже чувствовала себя половинкой единого целого — всесильного, стремительного, безошибочного.
— Ты сверху не видела больше ни одной стаи? — спросил он почему-то шепотом.
— Нет. Но они подбираются так незаметно, что…
В этот миг пепельная тень отделилась от расползшейся пелены дыма и неспешно двинулась к ним, плавно огибая башню. Мона Сэниа предупреждающим жестом положила ладонь на холодное наплечье скафандра, и Юрг ответил понимающим кивком.
Да, это была еще та птичка.
Размах крыльев раза в полтора шире, чем у Гуен, не создавал впечатления массивности — Венценосный крэг, как и все его собратья, был практически невесом, и это определяло характерную неповторимость его полета. Юргу почему-то подумалось, что если однажды он и почувствовал то, что называют “поступью судьбы”, то это было вызвано зловещей музыкой Вагнера; и вот сейчас это выражение всплыло в памяти при виде этого приближающегося чудища, которое стоило бы назвать призраком, если бы не металлический отлив его иссиня–черных крыльев, какие бывают только у молодых, полных сил и здоровья воронов.
Юрг и Сэнни следили за его приближением не шевелясь — не в оцепенении, а в боевой настороженности. Сеть, которой Юрг на этот раз не успел воспользоваться, скользнула к их ногам, и оба, не сговариваясь, положили руки на свои десинторы.
— Переведи на парализатор, — шепнула мона Сэниа.
— Уже.
Крэг лег на одно крыло и в точном вираже спикировал прямо на перила насеста, оказавшись перед замершими людьми “лицом к лицу”. И тут он сделал странное, совершенно не птичье движение — взмахнул крыльями крест–накрест и запахнулся в них, как в долгополый плащ. Щелкнули когти, справа и слева охватывая перильца. Теперь он был удивительно похож на закутанного в черную ризу величественного мыслителя, устремившего взгляд огромных, совершенно человеческих глаз куда-то поверх стоящих перед ним людей.
— А ведь на Тихри совсем нетрудно одерживать победы, не так ли? — неожиданно проговорил он бархатистым темно–лиловым басом.
Юрг, выжидающе глядя на него, не нашелся что ответить. Чертовски неприятно было смотреть на это существо снизу вверх.
— Этот мир слишком прост для вас. Он во всех своих ипостасях — и реальной, и магической — рассчитан на варваров.
Снова наступила пауза, в которой крэг слегка наклонил голову, точно пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук из дощатой темницы. Но там словно все вымерло.
— Я хочу говорить с вами с глазу па глаз, — продолжал Венценосный крэг с той величавой простотой, которой так нелегко дать отпор. — Поэтому отпустите… этих.
Юрг пожал плечами:
— Ну, это нетрудно. — Он снова прикрыл лицо щитком, направился к домику и распахнул дверцу.
— Выметайтесь, — любезно предложил он.
Пленники последовали этому предложению в точности они именно выметывались, круто взмывая вверх и уходя по плавной дуге точно на запад. В безукоризненной повторяемости их траекторий было что-то от мультипликационных звездолетиков. Тем не менее мона Сэниа все это время простояла в боевой изготовке, чтобы в любой момент быть способной как отпрыгнуть в спасительное ничто, так и разрядить в своего противника точно направленный десинтор.
Но домик опустел, и ничего не произошло.
— Это было слишком просто, чтобы затевать об этом дебаты, — продолжал Юрг не без бравады, возвращаясь на свое место. — И, как ты понимаешь, еще проще будет призвать сюда сотню добровольцев с Джаспера и повторить это богоугодное дело, пока на этой солнечной земле не будут переловлены все, подчеркиваю — все так называемые анделисы.
— Да, — согласился крэг и глазом не моргнув. — Это вопрос только времени. Но за это время в укромных, недосягаемых уголках нами будут снесены десятки яиц. На дорогах Тихри начнется смятение, сотни аборигенов познают мучения смерти, не облегченной сладким забвением. Вы станете самыми ненавистными существами на этой планете. Зато солнцезаконники, которых тут не особо-то почитают ввиду их нерезультативности, несомненно переключатся на круглосуточные моления о возвращении анделисов. Последние, как вы сами понимаете, появятся — и доставленные с других планет, и новорожденные. Мы не привыкли отступать. Что же в итоге мы получим? Вам придется убраться как несостоявшимся агрессорам, а здесь неизмеримо возрастет престиж касты жрецов. Что не очень желательно, ибо ими управлять труднее, чем светскими владыками. Или что-то не так?
Последовала пауза.
— Я уже не говорю о вашем сыне, — мягко, без какой-либо угрозы заключил крэг.
— Где он? — хрипло, с видимым усилием проговорил Юрг.
— Он здоров и невредим. А о его местонахождении мы поговорим в конце нашей беседы. Присаживайтесь, и я отвечу на те ваши вопросы, па которые сочту возможным.
Присаживаться было не на что, поэтому Юрг, поочередно перенося ноги через перила насеста и одновременно проверяя его на прочность, предпочел сесть точно напротив крэга, чтобы создать видимость равновесия. Шлем он снял, являя этим жестом знак доверия, но мона Сэниа, подойдя к нему сзади и опершись на его плечи, из рук десинтора не выпускала.
Только теперь, когда их разделяли какие-нибудь пять шагов, стало видно, почему этот громадный крэг носил титул Венценосного: на том месте, где у его сородичей поднимался красный или белый хохолок, поблескивал пучок голубовато–алмазных игл, при сильном освещении, вероятно, сияющих радужным блеском.
— Так я вас слушаю, — корректно поторопил их пернатый венценосец.
— Хорошо, — сказала мона Сэниа. — Тогда ответь: зачем все это было нужно?
Крэг чуть–чуть наклонил голову и поглядел на нее с видимым сожалением:
— Из тебя, женщина, действительно получилась бы прекрасная королева твоего Джаспера, да. Мудрости любезна суть.
Мона Сэниа вдруг подумала, что здесь недостает старого рыцаря Рахихорда.
— Когда события на твоей планете приняли необратимый характер, — продолжал крэг, — мы начали отрабатывать механизм ответного воздействия.
— Кто это — мы?
— Синклит прокураторов. Нам необходимо было лицо, которое, обладая несомненным авторитетом, подтвердило бы правомочность нашего пребывания на Джаспере.
— Зачем вам Джаспер, если вы располагаете, как я понимаю, неограниченным числом уже покоренных планет? — настаивала мона Сэниа.
— Ответ настолько очевиден, что ты могла бы и не спрашивать. Джасперяне — единственные во Вселенной, кто владеет врожденным даром мгновенного перехода в любую другую точку мира. Я не говорю — иное пространство, ибо последнее не проверено. Так вот, упомянутым мною лицом оказалась ты, женщина. И я не жалею об этом, потому что моя долгая жизнь, признаюсь, достаточно однообразна, а ты — достойный противник. на твоем уровне.
— Благодарю, Венценосный. Значит, играя на моих материнских чувствах, вы собирались заставить меня вернуть все на исходные позиции — как было до тех пор, пока мы не побывали близ Чакры Кентавра…
— Пока ты, нарушив запрет, не приблизилась к Чакре Кентавра, — поправил ее крэг. — Нет, не так. Мы решили на некоторое время переместить тебя — желательно со спутниками — сюда на Тихри, дабы ты воочию убедилась в том, что, как и на Джаспере, объективно крэги приносят только добро. Вспомни о Черных Временах твоей планеты и признайся, что если бы не мы, то у поголовно ослепшего населения не было ни малейших шансов на выживание.
— И в память об этом подвиге вы ослепляли младенцев всех остальных поколений? — вставил Юрг.
Венценосный крэг немного помедлил, прежде чем дать ответ, в котором к интонациям неоспоримого превосходства примешивалась и изрядная толика горечи:
— Вы, люди, с потрясающей изобретательностью сочиняете небылицы, вера в которые обратно пропорциональна их правдоподобию. Неужели вы не понимаете, что только нам принадлежала бы заслуга полного избавления жителей целой планеты от вечной слепоты? И не требовалось бы несметной армии, которую мы были вынуждены содержать на Джаспере. Нас и так бы боготворили, и чем меньше крэгов обитало бы на Равнине Паладинов, тем безогляднее было бы это обожествление… Нет. Мы не подозревали о том, что все — хотя не проверено, все ли? — младенцы зрячи, и поэтому, на Синклите джасперианскому прокуратору было сурово… вы–го–во–рено.
По тому, как он произнес последнее слово, было очевидно, что мягкий термин, которым транслейтор перевел слова крэга, не соответствовал тягости наказания.
Но это всколыхнуло в душе командора недобрые воспоминания:
— А ваша расправа с Юхани — вместо меня?
— Ну, — небрежно бросил крэг, — один человек… Припомни, что на твоей планете делали солдаты с жителями целых городов, когда те не сдавались? А с миллионами ни в чем не повинных людей, которые только мыслили иначе, чем верховный властитель или правящий Синклит?
— Но вы же претендуете на роль милосердных богов!
— Отнюдь нет. Обожествляют нас по доброй воле те, кому в силу их уровня развития вообще необходимы боги. Вы же должны признать, что крэги, в сущности, ничем не отличаются от людей. И только.
— Разве люди способны на то, что здесь называется “проклятием анделиса”? — Мона Сэниа невольно поднесла руку к тому месту, где до сегодняшнего утра между бровей привычно тлела искорка боли. Но сейчас эта боль исчезла.
— Проклятием? — переспросил крэг. — Если я не ошибаюсь, это называется “поцелуем анделиса”. Ну, относительно этого спроси своего мужа, какие опыты ставились на его Земле с тотальным воздействием на психику человека. Видите ли, нам был необходим убедительный механизм защиты, чтобы противостоять попыткам подчинения крэгов. За примерами ходить недалеко — вспомни, женщина, судьбу покойного Оцмара.
— Но это же был ребенок, который просто хотел владеть сказочной птицей! — воскликнула мона Сэниа, припомнив историю о недосягаемой синей птице, которую рассказывал ей Юрг в золотом подземелье их дворца на Джаспере. — Разве можно было карать его за это так жестоко?
— Разве мы карали? — удивился крэг. — Мы подарили ему неукротимую силу свершений. Получив возможность управлять его талантом, помноженным на наше могущество, мы ожидали от него, что он начнет объединение соседних дорог под своей властью. Но, как это часто бывает, стратегические планы, намечаемые Синклитом, при тактической разработке рушатся из-за вмешательства посторонних сил. Ты знаешь, что сделали с мальчиком. Это не помешало бы ему стать успешным завоевателем и мудрым правителем всей Тихри, но… Такая малость — старый, выживший из ума фигляр, не способный ни на что другое, как сочинять заманчивые сказки…
— И перед любовью несчастного Оцмара вы оказались бессильны? — с каким-то горестным удовлетворением спросила мона Сэниа.
— Да, — сухо признался венценосный прокуратор Тихри. — Поэтому мы редко позволяем себе экспериментировать с конструированием эмоционального комплекса. Обычно мы используем уже существующее сильное чувство, как это было с тобой. Твоя любовь к сыну позволила нам провести тебя по дороге Оцмара, где уже без всякого нашего вмешательства тебя убеждали в том, что мы — единственные светочи на этой несчастной планете, обреченной на вечные скитания и непреодолимое убожество. Вы ведь знаете, что кочевники не способны на развитие высокой технологической культуры, не так ли?
— Но вы все-таки пытались отнять у меня любовь к моему мужу?
Мона Сэниа услышала в собственном голосе такую беспощадность, что ей пришлось убрать пальцы с рукоятки десинтора.
— Нет, — прозвучало в ответ. — Все было несколько иначе. Прокуратор Джаспера, застигнутый врасплох вашим побегом, был вынужден пойти на крайнюю меру — он приказал твоему крэгу пожертвовать собой. Бесконечно жаль, ведь это было прелестное создание… И неукротимое в своей ненависти к землянам. Вот почему он вложил, не колеблясь, в нанесенный тебе удар каплю собственной крови.
— Разве у крэгов есть кровь?
— Всего одна капля. Лишаясь ее, крэг обречен. Вот почему то, что здесь называют “поцелуем анделиса”, явление крайне редкое. И если бы крылатое чудовище, привезенное вами из созвездия Кентавра, не ранило одного из моих собратьев, он никогда не решился бы нанести и твоему воину роковой для него удар.
— Так, значит, Скюз… — Мона Сэниа задохнулась.
— Да. Он, как и все твои спутники, почитал тебя не только как командира, но и как прекрасную, вожделенную женщину. Неистовство, заключенное в капле магической крови, сделало это чувство неукротимой страстью, помноженной на жажду могущества, — ведь каждый солдат мечтает стать, как это у вас называется… генералиссимусом. Другое дело — ты. Мы не смогли бы погасить твою любовь к землянину…
— Ну, спасибо и на этом, — вырвалось у Юрга.
— Но мы внушили тебе, что ты слишком безобразна, чтобы он сам продолжал любить тебя.
Юрг шумно вдохнул воздух, пропахший гарью, по мона Сэниа стиснула ему плечо.
— Потом, — быстро проговорила она.
— Таким образом, — как ни в чем не бывало продолжал крэг, — мы устранили твоего мужа, потому что вдвоем вы бы не удержались от того, чтобы начать наводить здесь разумный, с вашей точки зрения, порядок.
— А зачем вы привязали ко всему этому Таиру? Разве девочка…
Из аристократического, с легкой горбинкой клюва вырвался звук, похожий на смешок:
— Для того же самого — чтобы тебе не пришло в голову устроить здесь то же, что на Джаспере. Нам не нужны войны и прочие катаклизмы. А две женщины, связанные воедино, никогда не способны предпринять что-либо путное.
— Не успели, извини, — сказала мона Сэниа. — Но еще не вечер.
— Твоя дерзость в данной ситуации безрассудна, — мягко заметил крэг. — И если ты полагаешь, что все это, — он повел клювом в сторону догорающего Пятилучья, и игольчатая корона оделась облачком голубых искр, — имеет хоть какое-нибудь значение, то ты ошибаешься. Кочевники быстро забывают об ушедших в небытие городах… И правителях тоже.
— Но ведь туда же должна была отправиться и я. Как же с вашими стратегическими планами?
— А им ничего не грозило. Кадьян хоть и не по годам мудр, но он по годам дерзок и скоропалителен в своих решениях. Ему показалось, что ты ему угрожаешь…
— Я?!
— Его образу жизни. Оцмар, обретя свою мечту, продолжал бы возводить для нее воздушные замки. Другое дело — ты. Он с первого взгляда угадал твой характер и, не желая оставлять тебя рядом с князем, нашептал ему какое-то предсказание.
— Но если бы не чудо, я…
— Чудо? Ты полагаешь, что это было чудом — и когда погас сигнальный огонь над темницей Рахихорда, и когда он сам вернулся к жизни, и когда ты вместо Берестяного колодца попала в золотой, и когда па твоих коленях очутился Неоплаканный зверь, которого ты потеряла в Орешнике?..
Мона Сэниа глядела на него со все возрастающим изумлением, но у нее почему-то не появилось желания его поблагодарить.
— Значит, Кадьян — тоже проклятый?
— Нет, этого не потребовалось. Он и без того был достаточно мудр, чтобы добровольно сотрудничать с нами.
— Знаешь, это звучит как-то уж чересчур по–земному, — заметил Юрг.
— Это одинаково звучит на всех планетах. Просто он знал, чего мы хотим на Тихри, и ему было интересно. Поэтому он по нашему совету похитил младенца…
— Кадьян? — вырвалось у принцессы с такой ненавистью, что стало очевидно — малый приговорен.
— А ты не догадалась? Странно. Когда мы только запланировали твою переброску сюда, я сообщил Кадьяну, что его положение при правящей особе будет зависеть от ребенка со светлой кожей и белыми волосами. Он нашел такого альбиноса. Перед тем как вас заманили сюда, я снова предупредил его о том, что он может получить в свои руки еще более ценный экземпляр, и особо подчеркнул, что с ним нужно будет обращаться с предельным бережением. Он, насколько я понимаю, прибыл к выходу из ущелья всего за несколько мгновений до вашего появления, а улетел тогда, когда вы направились в царство тьмы. Поэтому вы и не услышали его Гротуна.
— Но мы обыскали ущелье…
— Желтый туман, медовый туман… Кадьян не просто мудр — он, по здешним меркам, просто гениален.
— И ему очень нравится то, что вы собираетесь учинить на Тихри, — подхватил Юрг. — А кстати, что именно вы собираетесь здесь устроить?
— Это сложный вопрос, для освещения которого пришлось бы перейти на другой мировоззренческий уровень. Боюсь, что для этого у вас недостанет времени, а у меня — желания.
— Тогда другой вопрос: вскоре после того, как Юхан оказался на Джаспере, в доме его вдовы на земле…
— На это у вас тоже нет времени, — раздраженно оборвал его крэг. — И обсуждать происходящее на твоей планете можно только с разрешения ее недавно назначенного прокуратора. Так что вернемся к проблемам Джаспера, ибо я уполномочен говорить с вами именно об этом. А вас прошу иметь в виду, что Кадьян может с минуты на минуту прибыть туда, где спрятан ваш сын.
Мона Сэниа задохнулась.
— Я не могу торговать моим народом, — проговорила она хрипло. — Он сам должен выбрать, оставаться ли ему под владычеством крэгов или быть свободным.
— Быть свободным для народа — не значит ли это, что не всему народу, а каждому джасперянину в отдельности должно быть предоставлено право выбора, не так ли?
— Да, так.
— Ты можешь поклясться, что сделаешь все, чтобы эти слова стали для Джаспера законом?
— Клянусь.
— Так, — сказал Венценосный крэг. — Ничего другого от тебя и не требуется. Тебя провели твоим путем ради этой клятвы.
— Значит, ты теперь откроешь нам…
— Нет, не значит. Ты нанесла оскорбление крэгам, подняв свою дружину на борьбу с ними. Ты увела свой народ из сказочного времени грез, безоглядной верности крэгам, рыцарских подвигов на просторах неизведанных планет. Ты спросила, не хочу ли я вернуть Джаспер к тем временам, когда ты еще не приблизилась к Чакре Кентавра? Даже если бы я пожелал такого чуда, все крэги Вселенной не смогли бы этого сделать. Время не возвращается. Поэтому за содеянное тобой ты должна понести кару.
— Если ты вернешь сына моему мужу, я готова на все.
— Всего не потребуется, — с какой-то мелочной расчетливостью проговорил крэг. — Мы сделаем так: ты поклянешься… — Он расцепил когти, которыми кончалось правое крыло, и задумчиво почесал ими клюв. — Боюсь, что прокуратор Джаспера был неосмотрительно мягок, но он потребовал следующего: ты можешь вернуться на свою планету. Но не на Равнину Паладинов. Материк для тебя будет закрыт до нашего на то соизволения. Ты можешь поселиться на любом из островов — кажется, они называются Лютыми, но, за исключением двух–трех месяцев, погода там вполне сносная. Я там бывал. Все доходы с твоего имения ты будешь получать от доверенного лица, так что нужды ты знать не будешь.
— А мой муж?
— Он твой муж — он разделит твою судьбу.
— Моя дружина?..
— О, эти вольны вернуться в свои замки. Разумеется, дав слово, что они будут рассказывать обо всем, происшедшем на Тихри, правду и одну только правду.
Юрг обернулся к жене:
— Поклянись. И быстрее.
Мона Сэниа подняла правую руку:
— Я, ненаследная принцесса Джаспера, клянусь: пока Синклит прокураторов не разрешит мне этого, ни я, ни мой супруг не ступим на землю Равнины Паладинов.
— Твое слово нерушимо, — сказал крэг, расправляя крылья.
