XII. Оцмар Повапленный
Известие о пропаже крэгов не произвело такого эффекта, как это сообщение.
— Кто тебе позволил? — В голосе принцессы впервые послышался истинно королевский гнев. Но коса нашла на камень:
— А кто мне запретит?
— Пока здесь нет остальных…
Но остальные были уже здесь — и сибилло с ними. Почувствовав крайнюю напряженность обстановки и завидев незнакомую согбенную фигуру в белом, Эрм бросился к принцессе, на ходу обнажая меч:
— Что происходит?
Принцесса молчала, сжав губы и устремив испепеляющий взгляд на строптивую девчонку. Пожалуй, впервые в своей жизни она не знала, как вести себя дальше. К счастью, раздался спокойный старческий голос:
— Ничего особенного, о дух нездешнего воина. Просто я воскрес, ты появился на пустом месте, а вот эта малышка–светлячок только что вызвала сюда самого Оцмара.
— Зачем? Если угодно будет принцессе, мы сами прибудем к нему во дворец.
— Вот взрослые мужики, а не понимаете, — фыркнула девушка. — Одно дело — мы целой делегацией. Здрасьте, мол. Не соблаговолите ли помочь? И совсем другое — получить послание: девушка с волосами цвета заходящего солнца согласна увидеться с ним возле Анделисовой Пустыни, что под городом Орешником. Вот так: согласна. А могла бы и не согласиться.
— Да уж, — проворчал старый рыцарь, — умишка у тебя в голове действительно как у светлячка. Как только князь получит твое послание, он тут же направит молвь–стрелу обратно с приказом схватить тебя и доставить к нему тихим обозом, связанную по рукам и ногам.
— Ага, связать. Как бы его самого не повязали. Нашим, — она кивнула на стоящих вокруг дружинников, — это проще пареной репы. Только он прискачет, вот увидите. Ему обещана встреча с рыжей, а он явно из любознательных.
— Что-то я не слыхал о таком, — покачал серебристой головой Рахихорд. — И кто ему мог наобещать невозможного?
— Сибилло пообещало, — скромно вздохнул шаман. — Сибилло вещий сон был. Это когда ты уже там пребывал…
— Вещий сон! — Бесцветные губы старца скривились на пепельном лице. — Да тебе отродясь ничего, кроме жареного каплуна, и не снилось. Впрочем, когда я там, как ты изволил выразиться, пребывал, мне тоже снилась обильная снедь. Ты, младший, меня на прокорме держал? Плакали твои денежки…
Старец был настроен благодушно и необидчиво — видимо, с прошлой жизнью он оставил суетные счеты.
— Был вещий сон! — не отступалось сибилло, отдувая от губ струящиеся по лицу пряди бровей. — Не иначе, анделисы благостные наслали.
— И какая тебе от пего была благость? Ведь точно надеялся: подвесишь перед молодым князем, как перед рогатом–сосунком, морковку рыженькую — и вернет он тебя из ссылки предзакатной. А? Вижу, вернул. Как же.
— Вы опять ссоритесь, — утихомирила стариков Таира. — Может, и вернет. Как наше свидание обернется.
— Как ты решилась? — тихо прошептал Скюз.
— Да мы тут до одури будем обыскивать каждый заштатный городишко! А князь — он владыка: прикажет, и найдут Ю–юшеньку.
Шаман вдруг хлопнул себя по лбу, так что подскочила камилавка с надетым на нее офитом:
— Вспомнило сибилло, вспомнило! Говорил за столом один водонос при солнцезаконниках, что приказ им был: найти и доставить Полуденному Князю белого ребенка. А кто найдет, тому награда великая. Искать бросились, да без толку…
— Ну, что я вам говорила? — Девушка победоносно вздернула свой точеный носик. — Обращаться следует сразу в высшую инстанцию.
Мона Сэниа, словно окаменев, неподвижно глядела в одну точку. Не может этого быть. Старый болтун набивает себе цену. Сперва была байка про вещий сои, теперь — про княжеский указ… Появился Рахихорд, который и знатнее, и мудрее, а может быть, и старше, и вот шаману потребовалось утвердить свое положение. Из княжеского дворца он был изгнан, некоторое время удалось побыть приживальщиком при доме Рахихорда, но и тут не повезло. Теперь прибился к джасперянам — так нет же, появился претендент на роль старейшего…
— Когда был получен приказ? — спросила она отрывисто.
Сибилло зашевелил пальцами, подсчитывая:
— Огней двавсемь назад… или чуть поболее.
— То есть больше двух недель? Невероятно! Тогда я была еще…
Она осеклась, задохнувшись от неудержимых воспоминаний. Джаспер. Дерзкие планы побега. Сказки о далекой всемогущей Земле, планете обетованной. Причмокивающий во сне Юхани в серебряной королевской колыбельке. И руки ее Юрга, ее командора, ее благородного эрла…
— Этого не может быть, — твердо произнес Эрм, который, как старший из дружинников, имел право слова вслед за принцессой. — Тогда на вашей земле еще никто не мог знать, что мы сюда прибудем. Мы сами не знали об этом.
— Но князь видел вещие сны…
Принцесса отмахнулась от него, как от надоедливой мухи.
— А вот тут мой содорожник не врет, — совершенно неожиданно подал голос в его защиту Рахихорд. — Мальчишка сызмальства был посещаем видениями. Рисовал их па стенах, что мог — потом возводил в камне. Было. И у ведуна нашего бывает, только у него от разжижения мозгов. А у князя…
Он вдруг запнулся, словно решил не говорить лишнего.
— Я поведал нашим гостям историю Оцмара, как ты мне рассказывал, отец, — почтительно вставил Лронг.
— А, — только и произнес Рахихорд.
— Ну вот видите, все сходится на вашем князе, — подытожила Таира. — Может быть, в этом и заключалось мое, так сказать, тайное предназначение — направить вас к главе государства… или атаману, как вам больше поправится. Мне кажется, вы оба не испытываете ни малейшей симпатии к своему повелителю.
— Смотри, светлячок, сама не загорись к нему нежной страстью, — совершенно серьезно предупредил старый рыцарь.
— Ну, а если?.. — Девушка метнула на Скюза взгляд, достойный истинной дочери Евы.
— А тогда узнаешь, почему его прозвали Оцмаром Повапленным! — запальчиво выкрикнул шаман.
И прикусил язык. Но было поздно.
— А ты никак на мое место захотел, пустослов плешивый? — захихикал Рахихорд. — И то: келейка у меня была сухая, раз в день объедками потчевали… Отдохнешь там годик–другой.
У шамана водянистые глазки вдруг обрели глубину и блеск кошачьих зрачков:
— Тьфу, брехун залежалый, накличешь! Привык мечом махать, а как силы не стало, языком лягаешь!
Таире вдруг показалось, что слово “год” употребляется здесь в каком-то ином значении, чем на Земле. Она, как всегда, хотела уже вмешаться в перебранку старцев, но за нее это сделал Лронг:
— Ты утомлен, отец. Позволь напоить тебя отваром подремника и отнести в летающий дом?
— Сдались мне твои поносные травки! Сейчас бы кубок доброго вина!..
— Ой, это я вам мигом! — Таира порхнула в люк, даже не спросив разрешения их семейного лекаря. В захламленном до предела корабле найти заповедный сосуд с инопланетным нектаром оказалось не так-то просто, и когда она вернулась, у корабля оставались одни старики.
— Где народ? — осведомилась она.
— Дозорные спать пошли, двое доблестных витязей на мечах состязаются, остальных озаботила закуска, — быстро доложил шаман, потирая ладони при виде вина.
Таира прислушалась — действительно, из-за бурого кустарника доносился лязг металла.
— А на вашей дороге, я гляжу, по лишнему пальцу в руке, — с завистливыми интонациями заметил старый воин. — Это и для захвата сподручно, и меч в кисти тверже…
— И еще бы водички, — перебил его шаман. — А то как бы с отвычки… Осрамится доблестный рыцарь Рахихорд.
— Что-то не видно здесь воды, — засомневалась девушка. — А уж что касается срама, то кому-то лучше помолчать.
— Мала ты старшим выговаривать, светлячок, — снова стал на защиту–сотрапезника Рахихорд. — А за водой во–он туда сбегай, Анделисову Пустынь всегда на Ручье возводят, чтобы Чернавкам сподручнее было. Обеги кругом — найдешь.
— Ой, и правда! — Таира схватила объемистую чашу и вприпрыжку помчалась к черному массиву плотно стоящих деревьев. Ручей она там, внутри, видела, но сейчас без талисмана, обеспечивающего скрытность, заходить на запретную территорию что-то не хотелось. С какой же стороны сподручнее обойти?
В узком — едва ногу просунешь — просвете между стволами виднелись карминно–красные заросли кустарника. Что-то заставило девушку вглядеться пристальнее, и она чуть не вскрикнула: полускрытое яркой листвой, прямо перед ней чернело бесформенное пятно маски, и до неправдоподобия светлые глаза сверкали в ее косых прорезях, приковывая к себе. Долго, очень долго эти глаза не мигая глядели на Таиру, потом приглушенный маской голос торопливо произнес:
— Он солгал.
И все исчезло — и глаза, и маска. Даже листья не шевельнулись. Девушка подождала еще немного, потом направилась вдоль живой ограды в глубокой задумчивости. Наткнулась на ручей. Вода была красноватая, железистая. Набрала. Побрела обратно, к своим старикам. Кто же из них солгал? Рахихорд? Да он ничего особенного не говорил, только колдуна вышучивал. А сам колдун? Ну, этот, похоже, врет беспрестанно, но что же такого важного было в его словоблудии, о чем стоило предупреждать?
Она обогнула девятикупольный массив корабля и незаметно приблизилась к тому месту, где на охапках сухой травы возлежали старцы. Говорил шаман:
— …с мечом в руке — да разве это страх? Ткнут тебя, и уплывешь в ночной мрак на вечное отдохновение. И в темнице тягомотно, но не боязно, смерть придет — как заснешь… Одним сибиллам ведом подлинный ужас, потому как нет у них надежды на спасение в могиле. Да и кары вам, людишкам смертным, разве придумаешь? Раздвоить — так это миг один, зажарить аль утопить — подолее, но разве сравнишь это с муками сибилло заточенного?
— Врешь, не заточали тебя.
— А то знаешь? Прапрадедов твоих тогда под солнцем еще не грелось, когда меня Кана–Костоправка заточила. Наследника ей, вишь, захотелось, кабанихе старой, всем двором утрюханной! Ни одно заклинание ее не пробрало.
“Если врет, то до чего убедительно!” — подумала Таира.
— Ну, бросили меня в придорожный колодец каменный; пока караваны шли, меня еще потчевали — кто подаянным куском, а кто и калом рогатовым. А как прихолодилось, кормиться стало нечем. Тогда я принялось ступени, в каменной стенке выгрызать, да только зуб поломало. Он и сейчас там лежит, как ночь опускается — чую, ноет он от холода… Ты не думай, что у меня только тело мое бессмертно, — каждая частичка моя, хоть зуб, хоть волос, нетленны, и ежели я хоть ресницу на дороге уроню — потом век свой буду глазом дергать, когда на нее наступят. Вот так.
“А ведь со своими он не придуривает, мол “сибилло уронило…” По–человечески говорит, без этого третьего лица. Значит, это он только перед нами выпендривался, — отметила девушка. — Насчет бессмертия он, конечно, заливает, как всегда, но даже мудрый Рахихорд, похоже, клюнул. Хотя — а вдруг правда?..”
А “бессмертный” продолжал:
— Только ты мою тайну храни, Рахихордушка, тебе еще долго жить да править, сам меня не обидь и никому воли не давай. Потому как нет на всех дорогах под солнцем существа жальче, чем сибилло, — денно и нощно боится оно раздвоения и усечения. Ибо каждая часть его будет болью томиться, пока кто-нибудь воедино все косточки не соберет.
— А кому это надобно — кости сибилловы подбирать? Их гуки–куки обгложут, и поминай как звали! — недоверчиво предположил Рахихорд.
— Что от губ моих уцелеет, то и гуков заклянет, чтоб кости собрали, — логично заключил шаман.
Таира подумала, что пора ей уже и появляться, но старый рыцарь, стосковавшийся по общению, не унимался:
— Так тебя что, и из колодца гуки–куки вызволили?
— Ну а кто же? Как весна пришла, унюхал я стаю, выбрал четверых поздоровее и принялся им хвосты растить. Когда хвосты вытянулись непомерно, приманил я гуков к колодцу, задами посадил и хвосты сплел. А вот вылезти еле сил достало, феи подсобили. Потому как за всю зиму–ночь треклятую крошки во рту не было, от холода лютого сон–угомон не шел, от голода лед грыз… Что там говорят: кожа да кости. Кости стужей истончились, кожи не стало — одна прозрачная пленочка… Ой, люто мне было так, что заточения я страшусь, аки казни.
— То-то на колдовство ты стал скуп — для себя силы припасаешь? — поинтересовался Рахихорд.
— Да много ли я умею! Когда я родился, заклинаний было ведомо — на руках пальцев хватит, чтобы перечесть. А когда колдовство да ведовство в силу пошло, у меня уже память отшибло. Так что нонешние сибиллы передо мной, почитай, что князи перед смердами. Это я тебе тоже по секрету великому говорю. Вот так. Да где ж пичуга наша с водичкой? Не иначе, орехи в траве подбирает…
— А вот и я! — поспешила явиться девушка, чтобы не дать старикам предположить наиболее вероятное. — Разбавлять будете один к трем, как древние греки?
— Сибилло разберется. — Шаман тут же вернулся к своим излюбленным оборотам. — Оно на своем веку чего не пивало…
— Может, вам ягод каких-нибудь поискать, мяса-то вчерашнего не осталось.
— Не знаю, как на твоей дороге, а на нашей после первой не закусывают, — наставительно заметил шаман.
— Не порти ребенка, — оборвал его старый рыцарь. — Наливай лучше. А па закуску птичку в поднебесье заговори.
Но не успел незадачливый заклинатель и рта раскрыть, как на земле возле него появилась громадная корзина, наполненная дымящимися пирогами. Еще миг — и сетка величиной с добрый гамак, набитая полосатыми и крапчатыми плодами. Хлюпнул содержимым запечатанный бурдюк. Кильватерным строем пошли оловянные блюда с жареным мясом.
— А уж прибеднялся-то! — укоризненно протянул Рахихорд, ткнув шамана в бок острым старческим локтем.
Таира хихикнула — она-то понимала, что это кто-то из дружинников обчищал дворцовую кухню. Сибилло выхватил из корзины пирог, разломил его и половину протянул Рахихорду, но сам, прежде чем есть, плюнул на палец и стал подбирать им крошки, просыпавшиеся на колени. У девушки засосало где-то под сердцем — надумать да наврать можно с три короба, но вот это инстинктивное движение перед полными корзинами еды — оно в подсознании, так может поступать только тот, кто действительно умирал от голода. Несчастный Кощей…
— Дедуля, давай я тебе брови да усы подберу, есть ведь мешают, — сказала она, движимая острой жалостью.
— А и прибери сибиллу неухоженного, — с готовностью согласился шаман, доставая из очередного мешочка фантастически грязный гребешок. — Только ежели волосок какой упадет — сюда схорони, в кисет.
— Не волнуйся, дедушка. А долго моя молвь–стрела будет до князя добираться?
— Твоя — до ближней подставы, потом другая полетит, третья… Невозможный Огонь им не указ, так что за два междымья управятся, а то так и скорее. Не опасуйся.
Девушка догадалась, что “междымье” — это время от одного сигнального огня до другого. Потом властителю на сборы, да обратная дорога… Получалось многовато.
— А нельзя как-нибудь наколдовать, чтобы побыстрее? — спросила она, отрывая от носового платка узкие ленточки.
— Отчего же нельзя? — с готовностью отозвался сибилло. — Только недешево это обойдется…
Вся жалость к нему тут же улетучилась.
— Ну, знаешь, я ведь твою бороденку тоже даром чесать не обязана! — И гребешок полетел в траву.
— Ой, подыми, подыми, там уж и так два зуба выломано, а новый-то на перл лазоревый потянет!
— Это у тебя два зуба выломаны. Будешь заклинать?
— Ох, принуждают сибилло, приневоливают… Подбери гребень, девка нечестивая, да в ручье помой!
— Если я его в ручье помою, то вся живность, что эту воду пьет, передохнет. А жаль.
Тем временем старый рыцарь буквально помирал со смеху, слушая эту перебранку. Кончилось тем, что он зашелся кашлем, едва не подавившись тонко слоившимся печевом.
— Позволь, многостоялый караванник, я тебя по спинке похлопаю, — учтиво обратилась к нему Таира, чтобы подчеркнуть разницу в отношении к ним.
— А чадо учено! — изумился Рахихорд. — Ежели бы ты, юница, не была так ребячлива в словах и деяниях, посватал бы тебя за своего младшего.
— Как же! — желчно отозвался шаман. — Пойдет Царевна Будур за твоего голодранца!
— Царевна Будур, так и быть, прежде всего приведет тебя в божеский вид, — примирительно проговорила девушка, — а уж потом самостоятельно распорядится своей судьбой.
Но до последнего дело не дошло — прямо в подол белого ковра, преобразованного в плащ посредством дырки для головы, шлепнулся румяный окорок, и тут же в трех шагах от всей этой горы яств появилась мона Сэниа с Лронгом за руку.
— Ну будет тебе, будет, — говорил растроганный Рахихорд в полной уверенности, что все эти разносолы — плоды сибилловых заклинаний. — Мне теперь и малого куска довольно, отвык…
При виде появившихся прямо из воздуха воинов он поперхнулся и замолк.
— Твой талисман, — сказал Травяной Рыцарь, протягивая шаману сухого крабика, залитого прозрачной смолой.
— Видать, пригодился?
— Еще как! Целую корзину двойных лепешек напекли, сам видишь. А пока хлопотали, я выспрашивал, а принцесса, невидимым заговором обереженная, слушала.
Мона Сэниа присела возле полной корзины, машинально отломила кусочек пирога. Остальные дружинники сочли это за приглашение к столу и тоже расположились вокруг старцев. Творенья тихрианских кулинаров были оценены по достоинству, и только принцесса крошила свой кусок истончившимися нервными пальцами.
— Приказ о белом ребенке действительно был, — проговорила она через силу. — Примерно месяц тому назад. Так что к Юхани он никакого отношения не имеет.
— Еще как имеет, — возразила Таира. — Он ведь не отменен. Скорее всего, кто-то уже нашел твоего, малыша, и теперь Ю–ю или у князя, или по дороге к нему. Надо ждать. Кстати, дедуля, ты обещал поторопить события!
Шаман недовольно фыркнул, утерся жирной лапой, но поднялся беспрекословно.
— Уедини сибилло! — сурово приказал он принцессе. — Сибилло камлать сподобится.
Мона Сэниа удивленно глянула на Таиру, но та кивнула, и шаман без лишних расспросов был препровожден в командорский шатер.
— Может, он действительно как-то подгонит моего желтого попугайчика, — ответила девушка на немой вопрос принцессы. — Во всяком случае, я осталась без носового платка. Пал жертвой элементарного взяточничества. А кстати, и обо всем остальном: я как-то не подумала, что солнцеволосой диве не очень-то подходят застиранные портки. Там, где колбасу брали, какой-нибудь юбчонки не завалялось?
— Солнцезаконники как раз обоз снаряжают, там полно алых шелков да тафты… Для сибиллы, как и для Вечной Чернавки, ни в чем отказа не будет, — заверил ее Лронг.
— Терпеть не могу красное! Благородные рыцари, во что у вас наряжаются девочки из приличной семьи?
Рахихорд засмеялся:
— Ты все равно не сойдешь за тихрианку, светлячок. Во всяком случае, как только раскроешь свой рот. А для златокосой князевой избранницы лучшим покрывалом были бы ее волосы. Попроси сибилло, оно мигом отрастит их тебе до самой земли.
— Ну спасибо за совет — расчесывай их потом каждое утро по полтора часа! И потом, это будет не оригинально: в собственные волосы одевались и леди Годива, и святая Инесса. Обе, кстати, плохо кончили. Если существовали.
— А по–моему, лучше всего в купальнике! — сорвалось с языка у простодушного Пы.
Все невольно посмотрели на Скюза — за такую реплику ведь и по шее схлопотать недолго. Но юноша сидел не подымая головы. После своей оплошности с крэгами он хотя и получил формальное прощение от принцессы, но буквально не находил себе места, стараясь отыскать хоть какой-нибудь способ загладить свою вину.
— А я, — почтительно склонился перед принцессой Лронг, — прошу у тебя защиты для моего отца. Если Полуденный Князь действительно прибудет и увидит его, беглого узника, то…
— Не бойся, мой верный друг, — рассеянно проговорила мона Сэниа, — это проще простого. Он не увидит твоего отца.
Она сняла с шеи сверкающий искорками амулет и надела его на старого рыцаря. Тот хотел поблагодарить, но сделал слишком глубокий вдох и снова зашелся натужным кашлем.
— Воздух… слишком… сладок… — с трудом переводя дыхание, пояснил он.
— Нельзя ему под открытым небом после стольких лет заточения, — тоном опытного терапевта поставила диагноз Таира. — Скюз, отнесите рыцаря в наш кораблик, да, кстати, выпустите Гуен, а то мы пообедали, а она…
Лронг вопросительно глянул на принцессу, та кивнула. Они со Скюзом подняли старика и понесли на корабль, стараясь не наступать на края его импровизированного плаща, волочащегося по земле. Таира вскарабкалась на высокий пень и, звонко крикнув: “Гуен!” — подождала, пока ее любимица не опустится на плечо.
И тут раздался гром.
— Вроде бы из ясного неба, — проговорила она, всматриваясь в закатную даль. — Доннерветтер, да это же Тунгусский метеорит!
Словно отделившись от солнца, прямо на них мчался сгусток огня, оставляя за собой пелену волнообразного грохота. Все оцепенев глядели на это чудо, и ни один не бросился к кораблю, словно у всех разом отключился инстинкт самосохранения. По мере того как это зловещее небесное тело приближалось, его свечение становилось ослепительно оранжевым, желтым, белым, и, наконец, звездно–голубым.
А потом вдруг погасло.
Диковинный летательный аппарат, более всего напоминающий гигантскую рыбу, бесшумно описал круг над темной купой анделисовых сосен и мягко приземлился между Пустынью и кораблем джасперян. На замерших людей пахнуло жаром. Гуен, намертво вцепившаяся в жесткое плечо многострадальной куртки, чуть спружинила на мощных лапах, готовясь к стартовому толчку.
— Погоди, — сказала Таира, поднимая руку, чтобы погладить глянцевые перья. — Рано.
Хвост “рыбы” вдруг развернулся серебристым четырехлепестковым цветком, и из-за этих чешуйчатых полукружий вышел человек.
Не более секунды понадобилось ему на то, чтобы охватить взглядом всю местность, а потом он, спотыкаясь и протягивая вперед руку, как слепой, двинулся к Таире, все еще стоявшей на своем древесном пьедестале. Он подошел совсем близко, опустился на колени и, коснувшись рукой земли между корнями срубленного орешника, поднес к губам испачканную ладонь и благоговейно поцеловал ее.
— Я благословляю пыль дороги, что привела тебя ко мне, — проговорил он высоким, завораживающим своей красотой голосом. — И я благословляю свои сны, в которых я не видел тебя, потому что иначе я бы умер, не дождавшись этой встречи… Я благословляю тебя, делла–уэлла, за то, что ты снизошла к моим мольбам и явилась, чтобы завершить течение дней моих.
А вот это было уже слишком. В красноречии этот сказочный принц мог бы дать сто очков форы Низами и Руставели, вместе взятым, которых она, честно говоря, не переносила, — но надо как-то спускаться с этого пня. Не прыгать же ему на голову?
— Подай мне руку, Полуденный владыка, чтобы я могла стать с тобой лицом к лицу, — сказала она.
Он задохнулся, запрокидывая голову, и отступил назад:
— Это слишком мучительно — коснуться тебя. Но если ты пожелала…
— Да нет, это я для приличия. Гуен, домой!
Птица взмыла вверх, так что от толчка девушка не удержала равновесия и спрыгнула на траву. Теперь они стояли совсем близко, разглядывая друг друга. Прежде всего девушку поразила молодость владетельного князя — он явно был младше любого из дружинников. И на тихрианина не очень-то похож. Кожа светлее, чем у всех аборигенов, никаких усов и бороды, подбритые брови изогнуты так причудливо, словно над уже готовым лицом потрудился неведомый мастер, доведя его до совершенства легкими прикосновениями гения. На это лицо хотелось смотреть без конца. “Так, я уже одурела, предупреждали же”, — подумала Таира, с трудом опуская глаза. Во всем остальном не было ничего особенного, говорящего о высоком сане юноши, — прямая вязаная рубашка, очень темная, цвета колодезного мха, спускалась гораздо ниже колеи, перехваченная широким чешуйчатым поясом из тусклой посеребренной кожи. Такие же сапоги. И единственное украшение — лучистое солнышко из невиданного голубого металла на такой же цепи.
Совершенно черные глаза, в которых мерцали изумрудные блики — отсвет одежды, — вопросительно глядели на девушку.
— Приказывай, делла–уэлла, — прошептал князь. — Я здесь.
Таира услышала за спиной шорох шагов — это, конечно, была мона Сэниа. Сейчас она все испортит.
— Державный властитель, — поторопилась девушка, с трудом припоминая из уроков истории, как следует обращаться к царствующим особам. — Если ты так милостив, то подари мне обещание выполнить три мои маленькие просьбы.
— Не три, делла–уэлла. Столько, сколько пылинок па моей дороге!
— Пока остановимся па трех. Во–первых, покажи мне свой чудесный корабль. Во–вторых, прости всех, кого ты несправедливо осудил. А в–третьих, найди мне белого ребенка. Можешь?
— Все твои желания уже выполнены, делла–уэлла. Корабль перед тобой — владей им. Все узники — все, дабы не судить их заново, — с этой минуты прощены и свободны. А белый ребенок найден и ждет тебя в моем Пятилучье.
За спиной Таиры послышался судорожный вздох, словно принцесса хотела что-то крикнуть и зажала себе рот рукой.
— Пятилучье — это твоя столица, мой высокочтимый гость?
Впервые тонкое прекрасное лицо, освещенное изнутри опьянением восторга, дрогнуло и приобрело выражение легкой надменности, что, впрочем, нисколько его не портило:
— Столица князя — там, где он находится. Сейчас она здесь. А Пятилучье — это город–дворец, который я строил для тебя по видениям моих грез. И назвал его Пятилучьем, потому что в том единственном сне, в котором ты явилась мне, делла–уэлла, над твоей головой сияло пять солнечных лучей.
— Минуточку, минуточку. Кто-то совсем недавно благословлял сны, в которых я отсутствовала. Или нет?..
— Ты сидела на каменном троне, делла–уэлла, огражденная злыми травами, но твои черты были скрыты густой вуалью.
— Ну ладно, — кивнула Таира. — Объяснения приняты. А как насчет твоего сверхзвукового корабля?
— Он перед тобой.
Девушка, высунув от излишка любопытства кончик языка, приблизилась к летающей колеснице. Не то ракета, не то рыбина, вот и чешуей покрыта в довершение сходства. Ни двигателей, ни иллюминаторов. Только сзади круглая дыра, обрамленная развернувшимися в четыре лепестка клиньями хвостового оперения. Да, аэродинамикой тут и не пахнет, одна магия. И за дырой, в которую можно войти только пригнувшись, — жаркая чернота.
— Ты велишь доставить белого ребенка сюда или мы сами полетим за ним? — спросила Таира, уже начинавшая тревожиться оттого, что все складывалось слишком уж гладко.
— Я хотел подарить тебе не только диковинное дитя — весь город в придачу! Ты не устрашишься войти в мое леталище, делла–уэлла?
— На чем только твоя делла–уэлла не летала! Но со мной еще и свита, князь. Как мой корабль, который последует за твоим, сможет отыскать Пядилучье?
— Его не спутаешь ни с одним городом Тихри, — высокомерно обронил Оцмар.
— Тогда летим!
И тут же за спиной девушка услышала предостерегающее покашливание.
— Ах да, пресветлый князь, — спохватилась она. — Позволь представить тебе владетельную принцессу мону Сэниа с далекой земли, именуемой Джаспер. Она летит с нами.
Только сейчас молодой князь обратил внимание на то, что они не одни. Он бросил небрежный, истинно королевский взгляд через плечо На стройную фигуру, закутанную в черный плащ, — по–видимому, для того, чтобы было незаметно, как судорожно стиснуты ее руки, — и вдруг резким, хищным движением повернулся к ней. Таира оторопела: вот это да, ну прямо бойцовый кот, завидевший на крыше своего соперника! Вся шерсть дыбом.
— Зачем ты здесь, равная мне? — прохрипел Оцмар. — Чтобы напомнить мне, кто я? Но не было мига, в который я больнее ощущал бы это, чем сейчас!
Таире стало страшно — шаткое согласие, которое ей удалось установить между этим царственным самодуром и собой, рушилось на глазах, и она не понимала отчего.
— Ты ошибся, повелитель лучшей в мире из дорог! Это мать белого ребенка, и она ничем тебе не угрожает!
— Она угрожает тебе, делла–уэлла, — печально проговорил Оцмар. — Она — исчадье ада, и, когда не станет меня, кто тебя защитит от ее чар?
— Но послушай…
— Только шевельни ресницами, делла–уэлла, — оборвал ее Оцмар, — и она исчезнет с лица моей земли!
Ну нет, просительный тон тут явно не подходил — надо было действовать с позиций всемогущества.
— Неужели ты думаешь, князь, что я сама не смогла бы убрать того, кто мне угрожает? — надменно произнесла она, — Ну, смотри же. Мона Сэниа, исчезни на время, потребное на самый дальний полет стрелы!
Принцесса, ни секунды не колеблясь, шагнула назад — и пропала. Никто из джасперян не сомневался, что она находится не далее чем на собственном корабле, и тем не менее в воздухе разлилась леденящая тишина, словно все следили за полетом реальной стрелы.
Раздался общий вздох — принцесса появилась на прежнем месте.
— Вот так, — не без злорадства констатировала Таира. — Мы летим или что?
Интуиция ее не подвела — с властелином этой страны следовало говорить не только па его языке, но и в его тональности. И все-таки он не сдавался:
— Разве ты не знаешь, делла–уэлла…
— Ты хочешь сказать, князь, что моей голове хватает солнечного золота, но недостает мозгов? Тогда, может быть, я не стою твоего монаршего внимания и ты вернешься в свое Пятилучье один? Ах, нет? Тогда мы летим втроем: мона Сэниа — моя… — Она па миг запнулась: назвать принцессу сестрой — слишком слабая мотивация, но тогда что же придумать… — Она — мое сибилло, и я не расстаюсь с ней ни–ког–да.
Он поднес руку к вороту своей зеленой рубашки, словно ему было душно:
— Твоя воля, делла–уэлла…
Делла–уэлла выпятила нижнюю губку в неподражаемой гримасе — ну наконец-то. Шагнула к чернеющему жерлу “леталища”. В последний миг обернулась и отыскала глазами Скюза. Ну конечно, зубы стиснуты, в каждой руке по десинтору. Джульетта отбывает с Парисом. Реакция адекватная. Она улыбнулась и наградила его взглядом, от которого совсем недавно он воспарил бы к самому тихрианскому солнцу.
— Таира, не медли, — послышался сдавленный шепот принцессы.
Девушка подавила вздох — приключения, конечно, штука увлекательная, но где же место для личной жизни? И, пропустив вперед мону Сэниа, нырнула в глубину тихрианского корабля. Она услышала, как сзади туда запрыгнул Оцмар и уселся на пол, па какую-то хрустящую подстилку, даже не коснувшись края одежд своей деллы–уэллы. Коротко кинул:
— Кадьян, домой.
И — удар чудовищной перегрузки.
