6. Господин и раб
Жизнь почему-то не любит однообразия. События или нагнетаются так, что у человека перехватывает дыхание, или вдруг без видимой причины все стихает, время тянется ровно и однообразно.
Никого, казалось, больше не интересовал Полынов. Он мог выходить из камеры, когда ему вздумается, разгуливать, часами сидеть в больнице — для заговорщиков он словно перестал существовать. Но Полынов не заблуждался. Это всего лишь новая уловка. Истерзать человека бездельем, тревожным ожиданием, а потом нанести внезапный удар.
Девушка исчезла бесследно. Спрятанные в коридоре микрофоны игнорировали его вопросы. Лишний щелчок по самолюбию, лишнее напоминание о том, что он крепко зажат в когтях. Маленькая месть Гюисманса за сопротивление.
Странный пациент зашел еще раз. Дело шло на лад, но напрасно Полынов ждал его третьего прихода. Электрик не появлялся, и Полынова это встревожило.
Заглянуло еще двое охранников. Они жаловались на мелкие недуги, держались настороженно, и Полынов ничего не смог извлечь из их посещения.
Никого из пленников он так и не увидел. С теми охранниками, которые попадались Полынову в коридоре, он не смог перемолвиться и словом. Они сразу подбирались, их ручищи непроизвольно тянулись к оружию. Бедняги, они даже взмокали от тягостного недоумения — почему этому типу позволяют разгуливать?
Вероятно, Гюисманс встревожился бы, узнав, зачем Полынов так тщательно наводит порядок в хозяйстве больницы. Но психолог все время был на виду, он с дотошной тщательностью вытирал пыль, устанавливал пузырьки с лекарствами так, чтобы ничего не нужно было искать, долго проверял настройку аппаратуры, короче, вел себя как человек, которому здесь работать и работать. А то, что в его карманах исчезали кое–какие медикаменты, этого наблюдатель не мог заметить, потому что помещение просматривалось с двух точек, и уж Полынов позаботился, чтобы в нужный момент его руки не попадали в поле зрения соглядатая.
И нужно было быть специалистом, чтобы понять, какой ценностью обладали ампулы с миксоналом, несколько комочков ваты, пузырек с раствором хлористого серебра и микрогазоанализатор. Когда все эти предметы очутились у него, Полынов тотчас поставил маленький опыт. Неаккуратно пролив при переливании три капли нашатырного спирта, он немного помедлил и прошел в свою камеру. Там, лежа ничком на тюфяке, он украдкой взглянул на анализатор. Показания прибора несказанно его обрадовали: база, как он и ожидал, была оборудована типовой схемой вентиляции и воздухоочистки.
Полынов нисколько не сомневался, что тюремщики и не подозревают о дьявольских возможностях похищенного им миксонала. Иначе это лекарство находилось бы за семью замками. Но оно лежало открыто, его ничего не стоило взять. Лишнее доказательство общеизвестной истины, что предусмотреть все невозможно. Никому и нигде. Ошибкой всех тюремщиков была недооценка ума и знаний. Иначе, впрочем, и быть не могло. Тюремщики, кем бы они ни были, не задумываются, отчего со времен фараонов грубая, бесчеловечная сила часто побеждала, но еще ни разу не победила. Правда, если бы они это поняли, на свете давно бы не осталось тюремщиков.
Ликовать, однако, было преждевременно. У Полынова теперь было оружие, но воспользоваться им он не мог. Система переходов, запоров, паролей базы по–прежнему оставалась для него загадкой. Есть ли у него союзники среди заключенных, готовые на все, — тоже. А прийти за ним могли в любую минуту. И конечно, Гюисманс не преувеличивал, говоря, что есть способы заставить его стать тем, кем нужно. Последние достижения психотехники были известны Полынову. Правда, после такой операции у человека прежней остается только внешность, но в конце концов им на худой случай мог пригодиться и такой Полынов — со стертой памятью, механическими движениями и улыбкой годовалого младенца. Опытный режиссер у них, разумеется, найдется; уж как-нибудь они разыграют телепостановку с его участием.
Полынов все же успел продумать, как в нужный момент обезвредить электронного соглядатая в больнице таким образом, чтобы это не вызвало подозрений. Но воспользоваться этим планом он не успел…
Войдя однажды в столовую, Полынов уловил слабый запах ландышей. Подавив волнение, он прошелся взад и вперед, пытаясь определить источник запаха. Ему уже не накрывали на стол, он сам снимал тарелки с “подноса”. Это было кстати. Он опустил раздатчик, ухватившись за шарниры, и как бы невзначай коснулся паза сочленений. Есть! Палец нашарил втиснутый туда комочек бумаги. Теперь и палец благоухал ландышами — любимыми духами Крис.
Как ни в чем не бывало, он доел обед, хотя каждая минута промедления стоила ему неимоверных усилий. Записку он развернул лишь в больнице. Для этого пришлось вспомнить школьные навыки чтения шпаргалок под перекрестным взглядом учителей.
“Андрей! — Буквы торопливо догоняли друг друга. — Я жива и здорова. Сижу вместе с сенаторшей (помнишь?) и другими дамами. Они уговаривают смириться, а я не хочу, это омерзительно, что нам предлагают. Работать на заводе, совсем как рабы. От всех требуют участия в операции “космический бог” (ты, конечно, знаешь). Но соглашаются не все, тогда их уводят, и ужас какими они возвращаются. Меня пока не водили, но я боюсь…”
Дальше шли какие-то непонятные каракули, но Полынов прочел их без труда. Еще там, на корабле, они договорились о шифре, и Полынов научил Крис пользоваться им.
Записка неистово пахла ландышами, не иначе — Крис опрокинула на нее весь флакон. Полынов с сожалением сжег записку на спиртовке. И тут он заметил, что его пальцы дрожат. Он строго посмотрел на них, дрожь унялась. Закралась мысль: как было бы хорошо, если бы миксонал мог распространиться по всем помещениям базы. Если бы он мог убивать. И для него хорошо, и для Крис, и для Земли. Увы, миксонал не мог ни того ни другого.
Он слышал, как кто-то вошел, слышал тяжелые шаги, однако головы не повернул.
— Эй, док, да вы никак грустите? — Грегори плюхнулся на стул, так что тот заскрипел. — Плюньте. Были бы вы, как я, на войне, никогда бы ни о чем не горевали.
— Чего вы хотите? — устало спросил Полынов.
— Радости, док, радости. Забыли разговор?
Полынов еще не видел охранника таким распоясанным. Он держал руки в карманах, сидел, небрежно вытянув ноги, нагло подмигивал, его прямо-таки распирало самодовольство. Движением бровей Полынов многозначительно показал на гнезда с телевизионной аппаратурой. Грегори весело захохотал.
— У слухачей маленькая техническая неполадка, док! Они ослепли и оглохли. Мы успеем договориться.
— Вот как… И долго будет длиться неполадка? — Полынов снова был готов к бою.
— Да уж час повозятся, как пить дать. Парням тоже хочется горяченького, вот они и устроили нам мужской разговор. Вы только подумайте, бутылка виски на три дня, наш шеф импотент, не иначе. Так будет спирт?
“Зато ваш шеф понимает, чем грозит пьянство в космосе, — подумал Полынов. — Так тебе хочется всласть напиться… Это дорого обойдется твоему холеному телу”.
— Ладно, — сказал он вслух. — Но бизнес есть бизнес. Задарма ничего не дается.
— Конечно! Сколько?
— Мне не нужны деньги. Мне нужны пароли, мне нужно знать расположение помещений, нужно знать, сколько вас.
Грегори побледнел.
— Это измена… я…
Он инстинктивно схватился за пистолет. Полынов широко улыбался.
— Как вы полагаете, дорогой, зачем мне эти сведения? Грегори подобрался, как перед прыжком. Он тупо соображал.
— Чтобы удрать! — радостно гаркнул он. — Не выйдет.
Он вскочил и выхватил пистолет.
— Скажи, Грегори, — Полынов продолжал улыбаться, — может один невооруженный человек удрать с базы? Нет? Ты прекрасно знаешь, что нет. Так зачем, по–твоему, мне эти сведения?
Охранник не спускал с Полынова глаз. Видно было, каких усилий стоила ему попытка догадаться.
— А все очень просто, — продолжал Полынов. — При игре лучше всего знать карты противника, так?
— Еще бы…
— У меня с твоим шефом своя игра, свой бизнес. Однако он знает мои карты, а я нет. Это мне не нравится. Бизнес есть бизнес.
— Ага! Это умно. — Грегори снова сел, но пистолета не выпустил. — Но меня это не устраивает. За такие штучки я сам ставил к стенке.
Вместо ответа Полынов наклонился к сейфу, отпер его и вынул колбу со спиртом. Взболтнул жидкость.
— Нет, док, — Грегори даже вздохнул, — не пойдет.
— Никто не узнает.
Грегори кивнул. Вдруг его лицо просияло.
— Отдашь за так! Иначе я расскажу, как ты хотел подкупить меня.
— И получишь пулю в лоб. За спирт и за… — психолог помедлил, — за маленькую техническую неисправность.
Грегори угрожающе выпятил челюсть. Это он умел делать, это у него отлично получалось.
— Грозить вздумал…
Он сжал литые кулаки и шагнул к Полынову.
— Осторожней, нас подслушивают, — тихо сказал тот.
На этот раз Грегори сообразил мгновенно… Одним прыжком он долетел до двери и рванул ее. На пороге стоял Амин.
Взревев, Грегори втащил его за шиворот, захлопнул дверь и бросил на колени.
— Падаль, падаль… — остервенело дышал Грегори. — Подслушивать… Ну, ты плохо меня знаешь…
Он пнул Амина. Но тот и не стремился оправдываться: он открыто и с ненавистью смотрел на Грегори. В ответ на удар, который подбросил бы его под потолок, не схватись он за ножку стола, Амин медленно и зло усмехнулся.
— Я скажу — и тебя…
Грегори на секунду окаменел.
— Так, — сказал он угрожающе. — Так. Испугать думаешь? Я сотнями давил желтомазых, ты пополнишь список.
Он схватил Амина за руку и резко вывернул ее. Смуглое лицо Амина побледнело, он даже не мог кричать, из горла рвался хрип. Да, Грегори был мастер своего дела.
— Не сметь! — крикнул Полынов.
— Не путайся, док, зашибу, — пообещал Грегори. — А с тобой мы поговорим, Амин. Что, плохо, собака? Будет хуже. На кого бросаешься, падаль желторотая?.. А ну, клянись своим богом, что будешь молчать, ну…
Амин осел на пол. Грегори чуть отпустил руку.
— Очухался? Клянись, а не то…
Амин что-то пробормотал.
— Не то!.. — Грегори снова дернул руку. Амин застонал. — Я вашу клятву знаю, говори как нужно…
Полынов не разобрал, что бормочет жертва. Но Грегори как будто был удовлетворен. Он отпустил Амина, потом, словно нашкодившего щенка, поднял его за воротник и вышвырнул в пустой коридор.
— Все они такие сволочи, док. — Грегори брезгливо вытер руки о мундир. — А внимание у тебя…
Он с уважением посмотрел на психолога.
— Думаешь, не проболтается? — спросил Полынов.
— Ха! Он же истово верует в своего бога! С деревенщиной приятно иметь дело, надо лишь знать, как с ними обращаться. А уж я — то знаю! Ладно, давай спирт!
— Пароли.
— Слушай, не беси меня. Я ведь прикончу тебя раньше, чем ты пикнешь. За попытку к бегству. Соображаешь?
— Вполне. Амину ты серьезно повредил руку?
— А что?
— Пришли его ко мне.
— Зачем?
— Вправлю вывих.
— Тьфу, с тобой о деле,.
— Спирт я тебе дам, если пришлешь.
— Ого! Сердечный ты человек, как я погляжу… Сентиментальненький. Черт с тобой, давай спирт, пришлю. Вправляй руку мертвецу…
— Что?
— Ничего. С доносчиками у меня свой солдатский счет, тебя не касается.
Когда спирт очутился во фляжке Грегори, тот, дойдя до двери, вдруг обернулся.
— Слушай, док, я честный человек. Ты дал мне спирт, а я тебе в случае чего дам быструю смерть. Вот и будем квиты.
— И на том спасибо.
Дверь закрылась.
“Вот она, честность палача, — горько усмехнулся Полынов. — А ведь он ушел гордый своим благородством”.
Грегори выполнил обещание. Не прошло и пятнадцати минут, как Амин очутился перед Полыновым.
Маленький крестьянин по–прежнему был бесстрастен, будто ничего и не произошло. Он безропотно дал осмотреть руку, не дернулся, не застонал, когда Полынов вправил вывих, и не сказал ни слова благодарности. Он уже хотел встать и уйти, но Полынов остановил его.
— Вы знаете, что Грегори прикончит вас?
Только веки дрогнули.
— Не верите?
— Я поклялся.
— Это не спасет вас.
На Полынова в упор смотрели темные, равнодушные как у рыбы глаза. Полынов растерялся.
— Вы знаете, зачем вы здесь, на базе?
— Мне заплатят много денег, и я куплю землю.
— Зачем?
— Много земли — много господин.
От Полынова ускользал последний шанс.
— Грегори убьет вас за то, что вы подслушали разговор. И у вас не будет земли, — с расстановкой сказал он.
Молчание.
“Понимает он или не понимает?” — недоумевал Полынов.
— Он господин, — вдруг сказал Амин.
— Но вы же шпионили за ним!
Снова молчание.
— И потом какой он вам господин, вы оба солдаты.
— Сильный всегда господин.
— Я тоже?
— Ты слабый.
— А если я окажусь сильнее всех, я тоже стану господином?
— Да.
— И если ты станешь сильнее всех…
— Да. Господином.
— Зачем?
— Так всегда.
— У нас не так, слышал?
— Всегда так.
— А если я сделаю тебя господином над Грегори, над всеми?
— Ты не сможешь.
— Если поможешь мне — смогу.
— Нет.
— Попробуй.
— Я тебе не верю, у тебя нет святого.
— Я верю в человека, это у меня святое.
— В меня?
— Пока ты раб — не верю.
— Я раб? Ты говоришь, как Грегори, как все.
— Ты раб, потому что признаешь над собой господина. Сбрось его — и ты человек. А для Грегори ты всегда раб.
— Я господин, тогда я твой бог?
— Человек — это не раб и не господин. Понимаешь?
— Нет. Ты хочешь убить Грегори, убить всех, понимаю. Бога твоего не понимаю.
— Ты хочешь, чтобы я убил Грегори, убил всех?
— Да, если не меня. Но ты не сможешь. Ты слабый.
— Вот как… Нет, я сильнее всех! Видишь?
Чем беднее ум, жестче навыки, уже кругозор, тем легче человек поддается внушению. Полынов встал, торжественно коснулся плеча Амина.
— Ты не можешь шевельнуть руками, — убежденно сказал он. — Не можешь. И не пытайся. Они окаменели.
Амин дернулся. Он пытался поднять руки; они не повиновались. В его глазах метнулся страх. Бедняга слишком привык находиться под чужим влиянием, сейчас он был беззащитен.
Полынов вытащил у него пистолет, подкинул на ладони.
— Это ты видишь?
Внезапно Амин упал со стула на колени.
— Ты сильный, ты сильный! — закричал он. — Сильнее всех, никто Амина еще не делал камнем! Ты убьешь Грегори, спасешь меня, мой господин! Амин знает, что тебе нужно. Амин все скажет…
— Говори!
— Амин прав: ты хороший господин. Расколдуй меня, расколдуй, Амин все скажет! Когда Грегори убит, ты спасешь меня, дашь денег, много денег, я куплю землю, куплю сына Грегори, буду ему плевать…
Минут через десять Полынов знал все.
Оставшись, наконец, один, он долго не мог успокоиться. Такого он не ожидал. Как истово веруют они в чудо, как жаждут его, как слепо идут за тем, кто посулит им чудо!
Не важно, кто, не важно зачем… Их приучили повиноваться силе безропотно, бездумно, а за чудом им видится огромная, сверхъестественная сила.
Полынова трясло от омерзения.
