Есть много работ, в которых обсуждаются причины краха Советского Союза. Свою версию автор изложил в книге «Гибель империи – уроки для современной России».

Здесь речь пойдет об ином – о последствиях крушения советского государства. Как и в случае с русской революцией начала XX века, этому событию предшествовали обстоятельства, которые должны были вызвать тревогу руководства СССР: обострение ситуации на потребительском рынке, дефицит зерна, исчерпание валютных резервов, неплатежеспособность страны, невозможность для СССР получить коммерческие кредиты, межнациональные конфликты.

Но утром 18 августа 1991 года никто не предполагал, что через три дня премьер-министр, министр обороны, председатель КГБ, руководитель ВПК окажутся за тюремной решеткой, министр внутренних дел и руководитель управления делами правящей партии покончат жизнь самоубийством. Что к утру 22 августа действующей власти в СССР вдруг не будет, как её не было в России 28 февраля 1917 года.

У кого 22 августа 1991 года в руках оказалась власть? У Президента РФ Б. Ельцина, который имеет массовую поддержку в России, но у которого нет оснований претендовать на контроль над тремя военными округами, расположенными на территории Украины? У Съезда народных депутатов России, который по Конституции имел право принять к рассмотрению и решить любой вопрос по собственному усмотрению, но не пользовался поддержкой, сопоставимой с поддержкой Ельцина? У союзных властей, которые дискредитировали себя провалившимся путчем? Их приказу применить силу не подчинился бы ни один полк.

22 августа 1991 года ликование в Москве было массовым. Люди радовались, что коммунистический режим пал. Сегодня в обществе ностальгия по советскому прошлому. В те дни люди надеялись, что с крахом «развитого социализма» закончатся годы несвободы, дефицита, всевластия партийной номенклатуры. На Лубянской площади в центре Москвы собралась толпа. Она отличалась от той, что двумя днями раньше пришла защищать Белый дом. 20 августа 1991 года надежды, что удастся избежать кровавой бойни, подобной той, которая произошла двумя годами ранее на площади Тянь Ань Мэнь в Пекине, было мало. Тем не менее после объявления путчистами военного положения и комендантского часа десятки тысяч людей пришли к Белому дому, чтобы умереть или победить.

22 августа на Лубянской площади царило иное настроение, с другими настроениями. Люди пришли не умирать за свободу, а праздновать свержение ненавистного режима. В условиях рухнувшей власти, при отсутствии дееспособных силовых структур такая толпа опасна. Подобные толпы в феврале 1917 года громили Охранное отделение, жгли Министерство внутренних дел, Судебную палату, убивали городовых.

В тот день угроза того, что подобное повторится, была реальной. Когда десятки, возможно, сотни тысяч людей собрались на площади, в зданиях КГБ раздавали гранаты, готовили к бою счетверенные пулеметы. Те, кто там находился, историю событий 27–28 февраля в Петрограде знали. При удачной провокации кровавая каша была гарантирована.

Один из участников событий, А. Яковлев, описывает происходившее так: «В бурные дни августа 1991 года я выступал на митинге на Лубянке. Психологически это были необыкновенные дни. Толпа на Лубянке была огромная. Что бы я ни сказал, толпа ревела, гремела аплодисментами. Кожей ощутил, что наступает критическая минута. Задай я только вопрос, вроде того, а почему, мол, друзья мои, никто не аплодирует в здании за моей спиной и, мол, любопытно, что они там делают, – случилось бы непоправимое. И как только эта мысль пришла в голову, спина похолодела, я понял, что взвинченных и готовых к любому действию людей надо уводить с площади, и как можно скорее. Быстро спустился вниз и пошел в сторону Манежной площади. Меня подняли на руки, я барахтался – наверное, до этого только мать держала меня на руках да еще медицинские сестры в госпитале во время войны – и так несли до поворота на Тверскую. Милиция была в растерянности, увидев массу людей, заполнившую улицу. Меня проводили до здания Моссовета. До сих пор уверен, что, не уведи я людей с площади именно в тот момент, трагедия была бы неминуема. Толпа ринулась бы громить здание КГБ»²¹⁰.

Угрозу массового насилия удалось отвести. Служащим ЦК КПСС пришлось покинуть свои кабинеты, но их никто не избивал и, тем более, не убивал. Разительный контраст происходившего с тем, что случилось после краха царского режима. Сказалось стремление тех, кого слушалась толпа, не допустить кровавого исхода, избежать развития событий по сценарию 1917–1922 годов.

В дни путча, опираясь на исторический опыт, можно было предполагать, что при крахе территориально-интегрированной советской империи большая кровь неизбежна. Почему развитие событий пошло по иному пути – вопрос, отвечая на который можно выдвигать более или менее убедительные гипотезы. Думаю, что важными факторами были уровень образования, степень урбанизации, то, что крах режима не наложился на большую войну, когда основными участниками событий становятся массы вооруженных людей. Сказалось и иное. Два ключевых участника процесса принятия решений, Б. Ельцин и М. Горбачев, не хотели насилия. Но, если после краха старого режима выбираешь линию на ограничение насилия, надо трезво оценивать последствия такого решения.

Первое, что произошло после крушения коммунистического режима, стержнем которого были КПСС и КГБ, – объявление бывших союзных республик о своей независимости. В этом нет ничего неожиданного. Такое право предоставляла им советская Конституция. В свое время лозунг о праве наций на самоопределение, вплоть до отделения, помог большевикам выиграть гражданскую войну, удержать власть. Это был лозунг, не более того. В. Ленин понимал, что пока у него нет боеспособной армии, именно об этом и надо говорить. Когда будет армия, о праве наций можно забыть. Неготовность руководства белого движения принять ту же логику, пожертвовать целостностью империи во имя успеха в гражданской войне стала, по мнению многих историков, одной из причин их поражения²¹¹.

24 августа 1991 года провозгласила свою независимость Украина, тогда же Россия признала независимость Литвы, Латвии и Эстонии. 27 августа заявила о суверенитете Молдавия, 30 августа – Азербайджан, затем Армения, Узбекистан и Киргизия²¹². Горбачев и руководители союзных республик заявили, что в создавшейся ситуации продолжение работы союзных органов власти невозможно.

Съезд народных депутатов СССР принял решение о самороспуске²¹³. У него не было иного выхода. За ним не было ни силы, ни легитимности, как не было их за Государственной Думой после отречения Николая II. Возникла ситуация, которую человеку, прожившему жизнь в стабильном обществе, понять трудно.

Начиненная ядерным оружием территориально интегрированная империя развалилась в считанные дни. В ней не стало работающих государственных институтов.

И, прежде всего, – развал союзной армии. При крахе полиэтнических империй именно она оказывается наиболее уязвимым институтом. Это хорошо известно по опыту разложения австро-венгерской армии в 1918 году. То, что правительство Австро-Венгрии дало оружие в руки миллионам крестьян разных национальностей, не всегда лояльных власти, отправило их на годы в окопы, не убедив в необходимости войны, сделало сохранение империи неразрешимой задачей. Поражение, крушение старого порядка, территориальная дезинтеграция – взаимосвязанные процессы. Картина анархии, порождаемой крахом территориально интегрированных империй, известная нам по книгам и фильмам о гражданской войне в России, отнюдь не российская специфика. Вот как описывает один из современников реалии, связанные с крахом австро-венгерской империи: «Зеленые компании (банды дезертиров) превратились в банды грабителей. Села, замки и станции брали штурмом и грабили, железнодорожные пути уничтожали, поезда держали в очереди, чтобы их ограбить. Полиция и вооруженные силы присоединялись к грабителям или были бессильны противостоять им. Вновь обретенная свобода вставала в дыму сожженных домов и сел»²¹⁴. То, что армия Австро-Венгрии полиэтническая, а её части, не являющиеся австрийскими и венгерскими, не готовы сражаться за империю, стало важнейшим аргументом в пользу решения о капитуляции.

Вернемся к августу 1991 года. После провала путча председатель Верховного Совета Украины Л. Кравчук пригласил командующих трех расположенных на Украине военных округов и объявил, что отныне они должны подчиняться приказам украинских властей²¹⁵. Однако Министерство обороны СССР было по-прежнему уверено, что они должны выполнять его приказы. Подобное происходило и во многих других союзных республиках, объявивших о своей независимости²¹⁶. Чьи приказы в таком случае будут выполнять военные? Ответ очевиден – ничьи. У них найдутся аргументы, позволяющие объяснить, что приказ вообще выполнить нельзя.

Острой стала проблема этнического состава Вооруженных Сил. Республики, провозгласившие независимость, взявшие курс на формирование своих армий, одна за другой принимали решения о том, что их призывники должны служить в собственной стране. Но превращение Вооруженных Сил в более или менее моноэтнические формирования не происходит в течение недели или месяца. Множество русских, узбеков, казахов служило на Украине, много украинцев – в России. Это были и солдаты, и офицеры.

Для кадровых военных такое положение создавало непростые проблемы. В стране, где они служили, которая вдруг стала независимой, у них было жилье или шансы его получить. Но как к тебе, чужому, теперь здесь будут относиться? Какие шансы продолжить карьеру? В республике, откуда ты родом, жилья нет, и когда будет – неизвестно. Перспективы карьеры неясны, что делать – непонятно. Когда люди в военной форме сталкиваются с подобными вопросами, им не до выполнения приказов новых гражданских начальников.

События в Чечне в ноябре 1991 года наглядно подтвердили отсутствие на территории СССР боеспособных частей. Это живо напомнило реалии весны 1917 – осени 1918 года²¹⁷. 5 ноября 1991 года газета «Известия» сообщила, что президент Чеченской Республики Д. Дудаев издал указ о государственном суверенитете республики. Парламент Чеченской республики принял постановление о создании национальной гвардии. Части российского ОМОНа заняли здание телевидения в Грозном, но 5 ноября во второй половине дня отряды национальной гвардии Чечни вынудили омоновцев покинуть здание. 8 ноября 1991 года Б. Ельцин подписал Указ «О введении в Чечено-Ингушетии чрезвычайного положения». Его реализация провалилась. Приземлившиеся на аэродроме в Ханкале самолеты со спецназом были блокированы сторонниками чеченской независимости. 10 ноября 1991 года исполком ОКЧН²¹⁸ принял решение порвать отношения с Россией и превратить Москву в «зону бедствия». 11 ноября сессия Верховного Совета РСФСР отказалась утвердить Указ Президента РФ «О введении в Чечено-Ингушетии чрезвычайного положения». Круг замкнулся.

В те дни офицеры и генералы в интервью журналистам заявляли, что не готовы выполнять приказы, с содержанием которых не согласны²¹⁹. Общую атмосферу в армии того времени иллюстрируют два тезиса из выступлений участников армейского собрания в январе 1992 года: «армию не удастся втянуть в политические игры» и «терпение людей в погонах имеет предел»²²⁰. Прочитав их, нетрудно понять, что армии у государства нет. Есть вооруженные люди, озабоченные своими проблемами. Их поведением трудно управлять.

Происходившее в то время в правоохранительных органах документировать труднее. Вынужден опираться на собственные оценки. Правоохранительная система стандартно реагирует на крах старого режима – она перестает работать.

Сотрудников спецслужб с новыми властями не связывала традиция лояльности. Никто не знал, какими будут результаты политической борьбы. В такой ситуации органы, сформированные на базе бывшего КГБ, перестали делиться с властью осмысленной информацией. Органы внутренних дел формально продолжали выполнять указания гражданского руководства, но милиция с улиц исчезла. Это следствие системного кризиса власти.

Отсутствием в стране армии и органов правопорядка дело не ограничилось. У страны нет охраняемых границ, нет таможни. Украинские власти после краха августовского путча переподчинили себе пограничные войска, дислоцированные на территории Украины²²¹. То же сделали Литва, Эстония, Латвия, где расположены крупнейшие балтийские порты. Чтобы обустроить границу с Украиной и балтийскими странами, создать дееспособную пограничную и таможенную службы, были нужны многие месяцы.

Если нет боеспособной армии, действующих правоохранительных служб, пограничного контроля, центр перестает контролировать ситуацию на местах. Не только союзные республики заявили о своей независимости, но и автономные республики в составе Российской Федерации требовали суверенных прав, принимали конституции, противоречащие Конституции РСФСР, объявляли себя независимыми государствами, ассоциированными с Российской Федерацией²²².

Решения, противоречащие российскому законодательству, выносили и власти российских регионов, не являющихся автономными республиками. Наиболее распространенным стал запрет на вывоз продовольствия. Сходство происходившего с тем, что было описано в предшествующей главе, очевидно и не случайно.

Страна столкнулась с проблемой, характерной для периодов деинституциализации. Институты старого режима рушатся за один день. На создание новых требуются месяцы и годы. Приходилось принимать как данность, что устойчивой денежной системы в стране нет и в ближайшее время не будет.

Сегодня вновь стали модными дискуссии о том, можно ли было сохранить Советский Союз после августовского путча 1991 года. Этому посвящено немало работ²²³. Факты, жесткие экономические реалии того времени убеждают, что пытаться сохранить Советский Союз было можно, но сохранить было нельзя. Слишком противоречивыми были интересы стран, объявивших свою независимость после фактического развала Советского Союза. Слишком острыми и неотложными были проблемы, вставшие перед Россией. Они не оставляли возможности поиска в течение многих месяцев консенсуса бывших союзных республик по вопросам экономической политики²²⁴.

Важнейшим решением, принятым Россией осенью 1991 года, было то, что она не может и не хочет силой сохранять контроль над постсоветским пространством. Российское руководство прагматично повторяло ленинский тезис о праве наций на самоопределение вплоть до отделения, пыталось при этом сформировать институты государственности самой России, сохранить её целостность. Все это напоминает то, что делали большевики в 1918 году.

При выборе такой стратегии возникают непростые вопросы. Один из них – о границах новых государственных образований, бывших ранее республиками СССР. В условиях тоталитарного режима вопрос о границах между союзными республиками не имел значения. Их можно было не фиксировать. Пограничной стражи на внутренних границах республик не было. Нередко границы регламентировались соглашениями, заключаемыми на уровне сельских советов. После краха империи вопрос о демаркации границ приобрел особое значение.

В тот год за границами России оказалось больше 20 млн. россиян, никогда не предполагавших, что они станут чужими там, где прожили многие годы. Проблема 3 млн. немцев, из привилегированной элиты превратившихся в национальное меньшинство в Чехословакии, не стала причиной Второй мировой войны, но была одним из поводов к ней. На постсоветском пространстве речь шла не о 3 млн.

Российское руководство в конце 1991 года могло разыграть политическую карту, связанную с проблемами русскоязычных меньшинств в бывших союзных республиках, несправедливостью границ, установленных союзным руководством. Популярность на этом заработать было не трудно. Симптомы возможности развития событий по такому сценарию в конце августа 1991 года были. Пресс-секретарь Б. Ельцина П. Вощанов 26 августа 1991 года заявил о возможности пересмотра границ России и тех республик (исключая Литву, Латвию и Эстонию), которые не подпишут Союзный договор. Это вызвало болезненную реакцию у руководителей Казахстана и Украины. Они восприняли это заявление как шантаж. В Киеве митинговали. Обычно сдержанный Н. Назарбаев телеграфировал Б. Ельцину, что «в Казахстане начал набирать силу общественный протест, его последствия непредсказуемы»²²⁵.

У меня лично такое впечатление, что уже не та пора, чтобы играть, так сказать, на популистские, ссылаться на парламенты и т. д. Все это понятно. Но давайте отдадим себе отчет – нет отгрузок, ничего друг другу не продают, все останавливается. Ежедневный ущерб – это огромнейший ущерб, который наносится экономике и т. д. Я боюсь, что до 15-го мы просто не вытянем, погибнем все. Е.Т. Гайдар: Я могу только согласиться с позицией Армении в этом вопросе. Для России больше нет возможности, маневры исчерпаны. Мы сделали все». См.: Стенограмма рабочей встречи глав правительств Содружества Независимых Государств 24 декабря 1991. ГАРФ. Ф. А-259. Оп. 1. Д. 5386. 24.12.1991. Л. 54, 55, 59, 60.

Почему на заявление П. Вощанова так отреагировали в Киеве и Алма-Ате, понять не трудно. «Раздражение Кравчука и Назарбаева объясняется тем, что кроме шантажа они усмотрели в демарше Ельцина и грубое вероломство. Всего за десять дней до пограничного демарша, 17 августа, в Алма-Ате Ельцин осудил планы группы «Союз» пересмотреть российско-казахстанскую границу и – что касается Украины – на веки вечные отрекся от претензий на Крым»²²⁶. Так недолго было начать разговор об обмене ядерными ударами. «Московские новости» писали: «Из источника, заслуживающего абсолютного доверия, «МН» стало известно, что на прошлой неделе в кулуарах российского правительства обсуждался вопрос о возможности обмена ядерными ударами между независимой Украиной и РСФСР». Б.Н. Ельцин опроверг это сообщение: «Абсурд совершенный. Технически – я рассмотрел этот вопрос с военными – это абсолютно невозможно».

В «Независимой газете» был опубликован комментарий первого вице-премьера Украины К. Масика: «Если дошло до того, что запугивают превентивным ядерным ударом Украину, страдающую от Чернобыля, то можно ли это назвать отношениями между цивилизованными странами? Нас хотят напугать, сделать послушными, какими мы были 73 года, когда подписывали все, что нам подсовывали». «Независимая газета» вынесла это на первую полосу под заголовком «Ельцин обсуждал с военными возможность ядерного удара по Украине…»²²⁷.

Все это напоминало развитие событий по югославскому сценарию, который тогда разворачивался: агрессивная риторика лидеров республик, столь выгодная во внутренней политике, ответная риторика соседей, а дальше – кровь, война. Чудо, что этого не случилось на территории бывшего СССР.

Почему так произошло? Думаю, что сказались личные убеждения Б. Ельцина, который не хотел войны, наличие на территории распавшейся сверхдержавы ядерного оружия, в том числе тактического. Понимание того, что игры с переделами границ несут угрозу стране и миру, было немаловажным в процессе принятия решений.

Суть того, о чем договорились 8 декабря в Беловежской пуще, а потом 21 декабря в Алма-Ате, проста: мы признаем факт распада Советского Союза, не предъявляем друг другу территориальных претензий, ядерное оружие будет вывезено на территорию России. Остальное – детали.

На все проблемы, связанные с распадом Советского Союза, наложилась еще одна – в стране был катастрофический дефицит продовольствия, в первую очередь зерна. Это было ясно и до августовского путча²²⁸. После его провала проблемы дефицита зерна обострились. Это можно понять. Система заготовок продовольствия, сформировавшаяся в конце 20-х – начале 30-х годов, была основана не на заинтересованности производителей, а на принуждении – на жестких репрессивных мерах к тем, кто не выполнил задание по заготовкам. Чтобы так заготавливать зерно, нужен действенный механизм принуждения. После 21 августа 1991 года такого механизма не стало, что и сказалось на падении заготовок. По ключевому для жизни страны вопросу российские власти оказались примерно в том же положении, что и Временное правительство после февральских событий 1917 года.

Председателю Совета Министров РСФСР сообщали: «По состоянию на 2 сентября т.г. колхозами и совхозами продано 16,3 млн. тонн зерна или на 11 млн. тонн меньше, чем в 1990 году»²²⁹. Первый заместитель министра хлебопродуктов А. Куделя писал: «9 октября с.г. руководство Министерства обратилось в Прокуратуру РСФСР об оказании органами прокуратуры помощи в применении мер ответственности за невыполнение обязательств по продаже зерна в ресурсы государства. К сожалению, на сегодня лишь прокуратуры 3 территорий, отозвались на нашу просьбу»²³⁰.

Напрашивается выход – закупить зерно за границей. Именно это собирались сделать сформированные после августовских событий власти. Постановление Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР указывает: «принять срочные меры по закупкам в сентябре – декабре 1991 года за границей продовольственных товаров и сырья для их производства в соответствии с заданиями, установленными на текущий год»²³¹.

Но валютные резервы исчерпаны. На коммерческих условиях в долг не дают. Из Морфлота в Экспортхлеб телеграфировали: «Пароходство принципе готово приступить перевозкам зерна из Канады для РСФСР […] Однако главным препятствием перевозкам остается задолженность по фрахту за перевезенное начала года зерно для РСФСР сумме 26 млн. инв рублей, которая до сих пор пароходству не оплачена, на данный момент нет ответа кто, когда, каким образом её погасит»²³². Председатель комитета по хлебопродуктам сообщал правительству: «Вынуждены обратиться к Вам также в связи с критической ситуацией, сложившейся в результате задержки в оплате фрахта иностранным и советским судовладельцам. В течение 1991 года платежи за доставку зерна в страну осуществлялись с большими задержками, что приводило к отказам судовладельцев от дальнейшего сотрудничества, арестам судов и, соответственно, к дополнительным расходам советской стороны, связанным с судебными издержками, и повышению ставок фрахта. После выделения решением ВЭС Российской Федерации 31,0 млн. долл. США общая задолженность по фрахту на 10.02.92 г. составила 172,2 млн. долл. США…»²³³.

Если нет армии, работающих правоохранительных органов, границ и контроля за ситуацией на местах, нет дееспособной судебной системы, устойчивого денежного обращения, валютных резервов, ключевым вопросом для любого разумного человека, причастного к принятию решений, становится не то, как обустроить счастливую жизнь, а как предотвратить гуманитарную катастрофу. Опросы общественного мнения осенью 1991 года показывали, что большая часть общества ожидала дальнейшего ухудшения ситуации в стране.

Наиболее пессимистично было настроено население России. Здесь доля считавших, что самые трудные времена впереди, достигала 79 % опрошенных.

На вопрос: «Каково Ваше отношение к переменам, происходящим сейчас в стране?» в середине октября 1991 года более половины опрошенных ответили, что «нужны более быстрые, решительные изменения», и только каждый четвертый – «действовать нужно более осторожно, осмотрительно». Остальные затруднились ответить.

К решению вопроса о либерализации цен руководство России подошло в своеобразной ситуации, важнейшие черты которой состояли в следующем:

– отрицание значительной частью населения идеи введения свободных цен,

– недоверие к любым мерам по социальной защите и поддержанию жизненного уровня,

– ожидание голода,

– рост недовольства.

Опрос, проведенный в ноябре 1991 года, показал, что более половины россиян не поддерживает переход к свободным рыночным ценам, лишь четверть одобряет эту меру. Только 9 % граждан – участников опроса ждут улучшения положения. Характерные черты потребительского поведения населения – ажиотажный спрос, бегство от денег²³⁴.

К. Маркс писал, что история повторяется дважды: один раз как трагедия, другой как фарс. К сожалению, он был не прав: она может повторяться и как трагедия. Ситуация со снабжением городов продовольствием в 1991 году напоминает трагические реалии 1917 года. Из Новгорода сообщали: «Фонды муки на второе полугодие выделены на 6500 тонн меньше фактического расхода прошлого года. Все это вынудило ввести повсеместно нормированный (карточный) отпуск хлеба населению, из расчета 400 граммов на душу населения»²³⁵. Ю. Лужков в ноябре 1991 года докладывал: «Правительство Москвы доводит до Вашего сведения, что снабжение населения продовольственными товарами продолжает оставаться критическим… Из-за недостаточности ресурсов в объеме 40 тыс. тонн и прекращения отгрузки масла животного с Украины, Эстонии, Латвии и Молдовы торговля им осуществляется периодически, остатки масла животного отсутствуют. По союзному контракту закуплено по импорту 20 тыс. тонн масла животного. Необходимо весь закупленный объем направить в Москву…

В январе 1992 г. Москва может остаться без продовольствия»²³⁶. Информация из Читинской области: «Выделено муки по 260 г на человека. Это ниже нормы военного времени, ситуация с обеспечением хлебом критическая»²³⁷.

Разница между 1917 и 1991 годами была в духе времени. В 1917 году в мире доминировало представление, что усиление влияния государства на экономическую жизнь – благо. Базой таких убеждений были социальные проблемы, порожденные началом современного экономического роста, индустриализацией. В благотворность прямого государственного регулирования в начале ХХ века верили все: эксперты, высокопоставленные чиновники, политики. Без учета этого трудно понять, почему царское правительство, Временное правительство, правительство большевиков с разной степенью эффективности и жестокости проводили продовольственную политику, в основе которой лежало принудительное изъятие зерна у крестьян по ценам, не соответствующим условиям рынка.

На этом интеллектуальном фоне идея В. Ленина о походе в деревню за хлебом с пулеметами не представлялась чем-то экзотическим. Он лишь доводил до логического завершения то, о чем думали квалифицированные специалисты того времени по продовольственному делу.

Осенью 1991 года, когда Россия столкнулась со схожими проблемами продовольственного снабжения городов, с угрозой голода, интеллектуальная атмосфера в мире была иной. Убеждение в благотворности государственного регулирования экономики перестало быть символом веры. В России убеждение в том, что государственные органы способны эффективно решать проблемы, встающие перед страной в условиях кризиса, была подорвана 70-летним всевластием государства. Идея, что, столкнувшись с дефицитом зерна, можно добыть его, посылая вооруженные отряды в богатые хлебом регионы, правительство всерьез не обсуждало. Хлеб крупным городам был необходим. Конфисковать его невозможно. Валюты, чтобы его купить за рубежом, нет²³⁸. Остается одно: получить продовольствие, заплатив цену, которая будет приемлема для его производителей. Собственно, в этом суть либерализации цен, путь, подобный тому, которым пошел В. Ленин в 1921 году, когда столкнулся с угрозой потери власти.

Как и тогда, сама по себе либерализация цен в 1991 году не давала гарантий решения проблемы снабжения городов продовольствием. Ключевым был вопрос: будет ли село продавать городу зерно за ненадежные, обесценивающиеся рубли? Именно от этого зависело, повторится ли катастрофический сценарий событий времен русской революции начала ХХ века.

Осенью 1991 года российские власти приняли решение не посылать продотряды в деревню, а формировать свободный рынок продовольствия, не имея гарантий, что денежное предложение удастся удержать под контролем, инфляция не достигнет уровня, при котором производители зерна откажутся продавать хлеб городу.

В октябре 1991 года мы предполагали, что можно отложить либерализацию цен до середины 1992 года, а к тому времени создать рычаги контроля над денежным обращением в России. Через несколько дней после начала работы в правительстве, ознакомившись с картиной продовольственного снабжения крупных российских городов, был вынужден признать, что отсрочка либерализации до июля 1992 года невозможна²³⁹. В этом случае к лету 1992 года мы окажемся примерно там же, где были большевики летом 1918-го. Оставалась единственно возможная линия в экономической политике, дающая шансы на предотвращение катастрофы, – либерализация цен, сокращение подконтрольных государству расходов, скорейшее отделение денежной системы России от денежных систем других постсоветских государств. Речь шла о развитии событий в ядерной державе, стабильность которой во многом зависела от того, что будет происходить с продовольственным снабжением городов. Решение было одним из самых рискованных в мировой истории.

Годы спустя, когда пришлось обсуждать эту ситуацию на экономическом семинаре, которым руководил один из основателей Чикагской экономической школы профессор А. Харбергер (там были его ученики, работавшие министрами финансов, председателями центральных банков многих стран мира), на вопрос, что, на взгляд столь опытных людей, в этой ситуации надо было делать, министр финансов одной крупной страны ответил: «Застрелиться. Остальные решения хуже».

Застрелиться можно. К сожалению, это не решит проблем. Кому-то придется решать те же проблемы, чтобы избежать катастрофы. Ни в одной работе, посвященной экономической теории, не написано, как действовать в подобной ситуации.

Материалы первого заседания российского правительства, сформированного в ноябре 1991 года, наглядно показывают, что в те дни никто не знал, как решить неразрешимую задачу. Отсюда колебания относительно того, когда и как либерализовать цены, как это сочетать с обеспечением контроля над денежным обращением. Было лишь понятно, что страна оказалась в экстремальной ситуации. Заместитель премьера РФ А. Шохин на заседании правительства 15 ноября 1991 года говорил: «Опыт других стран, осуществляющих такие реформы, показывает, что если нам удалось бы примерно на две трети удержать уровень жизни в зависимости от роста цен, то это было бы идеальным вариантом»²⁴⁰.

Отставив идею посылки продотрядов в деревню, правительство могло принять лишь одно решение: ввести рыночные цены на продовольствие. Как показал опыт 1917–1921 годов, если свободной торговле не мешать, то даже при дезорганизации денежного обращения есть шансы, что снабжение городов будет удовлетворительным. Получится ли это на практике – знать не мог никто, но другого выхода не было. Надежда, что рынок заработает, была мотивом принятия решения о либерализации цен 2 января 1992 года.

То, что это решение будет непопулярным, понимали практически все. Это подтвердил опрос, проведенный ВЦИОМ в январе – феврале 1992 года (см. табл. 3). Но это решение спасло страну. Отметим, что союзное руководство, столкнувшись с экономическим кризисом, обладая армией, КГБ, возглавляя многомиллионную партию, не решилось пойти на либерализацию цен. Оно предпочло закрыть глаза и надеяться, что ситуация разрешится сама собой.

Либерализация цен в условиях финансового кризиса, при наличии у населения массы денежных сбережений, накопленных в условиях фиксированных цен и тотального дефицита, приводит к резкому повышению уровня цен. Естественно, такая мера не может быть популярной. Но будет ли массовым насильственный протест? Как это скажется на ситуации в стране, где нет работающих силовых структур? Ответа и на этот вопрос не знал никто.

Российское общество оказалось более зрелым, чем многие полагали. Повышение цен, последовавшее за их либерализацией, мало кому понравилось. Однако люди, понимавшие, что угроза голода реальна, отнеслись к этому без восторга, но с пониманием. Массовых проявлений протеста, тем более – насильственных, на протяжении первых месяцев после либерализации цен не было²⁴¹.

Накануне либерализации цен провел беседу с ведущими российскими предпринимателями. Они объясняли мне: если товаров нет, отпустите вы цены или нет, товары на прилавках не появятся. Полагал, что это не так. И действительно, либерализация цен привела к насыщению рынка товарами. Из результатов выборочных обследований обстановки на местах: «В связи с ростом цен в некоторых городах замедлилась реализация мяса, мясопродуктов, масла, молока. Так, если 8 января с.г. в г. Екатеринбурге было трудно купить масло животное по цене 140 рублей за кг, то 15 января оно лежало в магазинах по цене 193 рубля. Аналогичная ситуация с маслом животным в г. Омске (соответственно 96 руб. и 177 руб. за кг), Благовещенске (25 руб. и 151 руб.), Йошкар-Оле (140 руб. и 164 руб.); с мясом в г. Новгороде (59 руб. и 109 руб.). […] По сообщению работников торговли, в г. Саратове из-за высокого уровня цен резко замедлилась реализация масла животного по цене 148 рублей за килограмм (в магазине № 64 Ленинского района за 4 дня был продан всего 1 кг масла, в магазине № 32 Октябрьского района за 12 дней – 10 кг), кур – от 27 до 44 рублей, мяса – от 50 до 57 рублей, колбасы – от 92 руб. 70 коп. и выше»²⁴².

Насыщение потребительского рынка товарами произошло не сразу. Когда принимались ключевые решения, связанные с либерализации цен, не было уверенности, что они приведут к наполнению рынка, был риск, что в условиях слабого рубля люди могут отказаться продавать продовольствие и при свободных ценах. Именно поэтому правительство ввело ежедневную отчетность о состоянии потребительского рынка.

По данным проведенного 8—14 января 1992 года во всех столицах республик в составе Российской Федерации, административных центрах краев и областей наблюдения за конъюнктурой торговли, масло растительное отсутствовало в продаже в день обследования в 72 % из них, мясо – в 67 %, сахар, масло животное – в 54–55 %; цельномолочная продукция реализовывалась при наличии очередей – в 62 %, хлеб продавался с перебоями – в 47 %. Более стабильным было снабжение населения картофелем и овощами (в 64–65 % городов они имелись в свободной продаже)²⁴³.

«Из территорий Российской Федерации с ограниченными возможностями развития сельскохозяйственного производства в наихудшем положении оказались жители Екатеринбурга, Читы, Петрозаводска, Владивостока, Хабаровска, Улан-Удэ, Иваново, где в продаже отсутствовали или реализовывались при наличии очередей мясо, животное и растительное масло, сахар, цельномолочная продукция»²⁴⁴.

Проведенные наблюдения за состоянием потребительского рынка 20–24 января 1992 г. в столицах республик в составе Российской Федерации и административных центрах краев и областей показали следующее положение дел с обеспечением населения основными продуктами питания:

«По сообщениям, полученным из столиц республик, входящих в Российскую Федерацию, административных центров краев и областей, за последнюю неделю уменьшилась доля городов, где не было в продаже мяса (с 67 % до 54 %), животного масла (с 54 % до 36 %), сахара (с 55 % до 53 %) и с перебоями реализовывалась цельномолочная продукция (с 62 % до 53 %), хлеб (с 47 % до 41 %), основные виды овощей (с 35 % до 22 %). Осталась прежней (64 %) доля городов, где можно купить без очередей картофель»²⁴⁵. Обследование промтоварных магазинов государственной торговли на 29 января 1992 г. показало, что началось постепенное наполнение потребительской корзины товарами.

О политической обстановке. Согласно полученной от статистических органов информации, за последнюю неделю января массовых нарушений общественного порядка и серьезных происшествий, вызванных либерализацией цен, не произошло²⁴⁶.

Новейшая история России во многом связана с тем, что правительству пришлось делать в первой половине 1992 года. Проводимая в это время политика была опасной, но необходимой. Большинство россиян не понимали этого, да и не обязаны были понимать. Они не осознавали, что предпосылки краха советской экономики были заложены еще в конце 1920-х – начале 1930-х годов при выборе сталинской модели индустриализации. Что к середине 1980-х годов советская экономика зависела от конъюнктуры мирового нефтяного рынка, контролировать который органы власти СССР не могли. Что после четырехкратного падения цен на нефть в конце 1985 – начале 1986 года крах Советского Союза был неизбежен. Что к концу 1991 года он стал банкротом и полностью зависел от импортных закупок зерна.

Россияне знали другое: в стране начались реформы, цены выросли, реальная заработная плата и пенсии снизились, вклады обесценились. Они не читали закрытые документы советского правительства, в которых, в частности, говорилось следующее.

«За последние годы состояние денежного обращения страны серьезно ухудшилось. Начиная с 1988 года возрастал разрыв между доходами и расходами населения, что привело к значительному увеличению выпуска денег в обращение.

Расчеты показывают, что при сохранении сложившихся тенденций роста денежной массы в обращении она составит 130–140 млрд. рублей против 28 млрд. рублей в прошлом году. Это повлечет за собой […] ухудшение ситуации в денежном обращении, фактическое ухудшение потребительского рынка.

Одним из определяющих факторов этого […] процесса явилось резкое увеличение денежных доходов населения в условиях падения объемов производства и производительности труда. За 1 квартал т.г. по сравнению с первым кварталом 1990 года денежные расходы населения возросли на 40 млрд. рублей (26 процентов), за второй квартал т.г. их рост составил 95 млрд. рублей

(63 процента), а за третий квартал они возросли на 187 млрд. рублей, или в 2,2 раза.

[…]

Опережающий рост доходов населения по сравнению с ростом товарооборота […] вел к снижению товарного наполнения рубля. Физический объем розничного товарооборота за девять месяцев т.г. сократился против соответствующего периода прошлого года на 12 процентов при увеличении розничных цен почти в 1,7 раза. Дефицитными стали, по существу, все виды товаров.

[…]

В целом за текущий год выплаты заработной платы рабочим и служащим достигнут 660 млрд. рублей, что в 1,7 раза больше уровня 1990 года.

[…]

Соотношение денежных накоплений населения (средств во вкладах, в облигациях, наличных деньгах) с наличием товарных запасов в торговле и промышленности в последние годы систематически снижалось.

По условиям учета запасы товаров определяются наличием их в продаже на начало дня. Учитывая, что большая часть товаров постепенно распродается, практически можно считать, что рубль не имеет на сегодня товарного обеспечения.

[…]

При этом следует учесть, что из-за отсутствия наличных денег в банках на начало 1992 года удовлетворены требования предприятий и организаций на наличные деньги для выплаты заработной платы в сумме около 12 млрд. рублей»²⁴⁷.

[…]

РСФСР

[…]

Превышение доходов населения над потребительскими расходами, обязательными платежами и добровольными взносами составило 227,6 миллиарда рублей (22 % от доходов) против 58,1 миллиарда рублей (10 %) в январе – ноябре прошлого года, в том числе в ноябре – соответственно 27,6 миллиарда рублей (21 %) и 8,6 миллиарда рублей (15 % от доходов). Таким образом, в текущем периоде примерно каждый четвертый-пятый полученный рубль доходов оставался у населения в виде дополнительных вкладов и наличных денег, в то время как за соответствующий период прошлого года – каждый десятый рубль»²⁴⁸.

В других документах приводились данные по вынужденным сбережениям граждан: «Вклады населения в учреждениях сберегательных банков с начала года возросли на 115 миллиардов рублей, в том числе в I квартале – на 26,2 миллиарда рублей, во II квартале – на 14,1 миллиарда рублей, в III квартале на 51,4 миллиарда рублей (включая причисленные компенсации, не превышающие 200 рублей, на сумму 30,8 миллиарда рублей), в октябре – ноябре на 23,3 миллиарда рублей. За одиннадцать месяцев прошлого года вклады увеличились на 25,7 миллиарда рублей, в том числе в октябре – ноябре – на 4,5 миллиарда рублей. Сумма вкладов в учреждениях сберегательных банков на 1 декабря с.г. составила 496,4 миллиарда рублей, а с учетом компенсаций, зачисленных на специальные счета, – 622,1 миллиарда рублей (данные по СССР. – Е.Г.).

События 1991 года от реалий 1917–1918 годов отличал кризис советской банковской системы. Банковская система России в начале XX века была похожа на двухуровневые банковские системы других рыночных экономик того времени. Она включала Центральный банк и коммерческие банки, чью деятельность он регулировал. Крах российской империи породил множество проблем в денежном обращении, привел к появлению конкурирующих бумажных валют. Но происходившее тогда в банковской системе качественно отличалось от того, что случилось в 1991–1993 годах на постсоветском пространстве.

Советская банковская система была построена по принципу межфилиального оборота. Не имело значения – сколько, кому, какой из филиалов Госбанка СССР должен, есть ли у него деньги для совершения той или иной операции. Необходимые средства поступали из других филиалов. Такая система работала, пока руководство СССР могло жестко контролировать административно выстроенную банковскую систему. Центральный банк Украины не мог без согласования с Москвой принять решение, связанное с денежной политикой. Когда жесткий политический контроль исчез, ничто не помешало центральным банкам республик без согласования с Москвой выдавать кредиты своим правительствам или предприятиям.

Эта самодеятельность в денежной политике начала проявляться уже в 1990 году. После краха союзной власти она стала нормой. Денежная политика независимых государств была рациональной. Если имперская система контроля над союзным рублевым обращением развалилась, а новой нет, то с точки зрения интересов своей республики невыгодно сдерживать денежное предложение. Напротив, надо не отстать от соседей в наращивании денежной массы, пытаться перераспределить в свою пользу часть сеньоража. К чему такая политика может привести, известно из опыта гиперинфляции в Австрии и Венгрии, последовавшей за крахом Австро-Венгерской империи²⁴⁹.

У стран, доля которых в денежном обращении бывшей империи минимальна, стимулы к денежной эмиссии наиболее высокие. Они могут экспортировать инфляцию соседям. Положение России, доля которой в ВВП всех бывших советских республик в 1991–1993 годах превышала 60 %, было сложным. Наша страна в то время не могла регулировать масштабы безналичной денежной эмиссии в бывших союзных республиках, была вынуждена импортировать инфляцию. Чтобы решить эту проблему, России надо было изменить систему банковских расчетов, перевести центральные банки новых независимых стран на корреспондентские счета, ввести в наличный и безналичный оборот собственный российский рубль. Сделать примерно то, что сделало руководство Чехословакии после краха Австро-Венгерской империи. Для этого было нужно время.

Из ответа В. Соловова, тогда заместителя председателя Центробанка РСФСР, Ф. Лукашову (народному депутату РФ): «В связи с Вашим запросом на имя Вице-премьера Правительства Российской Федерации Шумейко В.Ф. по просьбе последнего Центральный банк Российской Федерации сообщает, что со стороны компетентных органов Российской Федерации каких-либо разрешений на проведение Украиной широкомасштабной эмиссии рублей не давалось. После того, как Центральному банку Российской Федерации стало известно о кредитной эмиссии, проведенной национальным банком Украины, были предприняты соответствующие меры по защите интересов денежной системы России от последствий такой эмиссии, в частности, с 1 июля был введен режим межбанковских расчетов, не допускающий неограниченного выпуска рублей, эмитированных на Украине, на счета в банках Российской Федерации»²⁵⁰.

19 июля 1992 года после очередной украинской кредитной эмиссии Центральный банк России опубликовал заявление. В нем было сказано, что вопреки принятому порядку центральные банки стран СНГ принимают односторонние решения, наносящие ущерб интересам Российской Федерации. В частности, стало известно, что «Национальный банк Украины, имея многомиллиардную задолженность перед Центральным банком России, принял решение о выдаче кредита предприятиям Украины в размере более 300 миллиардов рублей. В результате российские предприятия в обмен на поставляемую продукцию будут получать «пустые бумажки». Эмитируются огромные средства, которые в ближайшее время вольются в хозяйство Российской Федерации. Экономика России подвергнется мощному инфляционному удару, сводящему на нет принимаемые в России стабилизационные меры. В этой ситуации Центральный банк России счел необходимым обратиться в Верховный Совет Российской Федерации с предложением рассмотреть создавшееся критическое положение и до урегулирования данной проблемы объявлять такие национальные банки неплатежеспособными с введением жестких ограничений на поставку товаров российскими предприятиями в эти государства. Ранее Центробанком на места уже была разослана телеграмма, рекомендующая предприятиям ввести такие ограничения для Украины»²⁵¹.

Для России критически важным было не сохранение единого рублевого пространства с бывшими союзными республиками, а то, чтобы рубль на её территории работал, чтобы колхозы и совхозы были готовы продавать за него зерно. Проблема обособления денежного обращения, введения национальных валют была ключевой для понимания особенностей развития на постсоветском пространстве на начальном этапе реформ.

К концу июня 1992 года Центральному банку России удалось отладить систему расчетов, позволявших в ежедневном режиме регулировать денежные операции с государствами, входящими в единую рублевую зону. Темпы месячной инфляции снизились с 245 % в январе 1992 года до 19 % – в июне 1992 года²⁵². Валютный курс рубля повысился с 230 рубль/доллар в январе 1992 года до 112 – в июне 1992 года²⁵³. Можно было полагать, что ключевые проблемы дезинфляции, создания предпосылок финансовой и денежной стабильности решены.

В тот критический период страну выручала и международная помощь. В современной России, имеющей за собой десять лет устойчивого экономического роста, обладающей третьими по масштабам в мире золотовалютными резервами, не хочется вспоминать о том, в каком унизительном положении наша страна оказалась в момент краха Советского Союза, в какой степени жизнь её граждан зависела от решений, которые принимались за рубежом. В то время речь шла не только о кредитах, а и о гуманитарной помощи, которую обычно оказывают беднейшим странам мира²⁵⁴. С начала 1991 года по 9 января 1992 года Россия получила 284 тыс. т зарубежной гуманитарной помощи, в том числе продовольствия – 246,1 тыс. т.

В январе 1992 года заместитель председателя Комиссии по вопросам гуманитарной и технической помощи при правительстве РФ А.А. Житников докладывал: «На первой стадии продовольственная помощь городам Москва и Санкт-Петербург будет предоставлена на 10 млн. ЭКЮ. На второй стадии – на 85 млн., на третьей – на 100 млн. ЭКЮ. Поставки продовольственной помощи на первом этапе составляют: мясо – 5000 т, в т. ч. для Москвы – 3000 т, Санкт-Петербурга – 2000 т. Сухое молоко: 1000 т, или по 500 т в Москву и Санкт-Петербург»²⁵⁵.

Это была плата за неэффективность социалистической экономики, разорение сельского хозяйства, неспособность создать конкурентоспособные отрасли обрабатывающей промышленности.

От того, когда заработает внутренний рынок продовольствия, зависел порядок в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде.

Зерновой баланс не сходился. В записке председатель Комитета по хлебопродуктам Л.С. Чешинский сообщал первому заместителю председателя правительства РФ Г.Э. Бурбулису: «Фактические закупки зерна в России составили немногим более половины первоначально планировавшихся объемов продажи хлеба государству – закуплено 22,5 млн. тонн (при среднегодовых закупках за последние 10 лет 35 млн. тонн)… Таким образом, во втором полугодии 1991 года баланс зерна по сравнению с предыдущими годами снизился на 13,5 млн. тонн… В первом квартале 1992 года положение еще более ухудшается в связи с низкими остатками зерна и неудовлетворительным поступлением его по импорту. Так, в январе-феврале должно было поступить 4,2 млн. тонн зерна при расходе за эти месяцы 7,2 млн. тонн»²⁵⁶.

Поставки зерна по импорту были важны. Ключевым вопросом стала оплата не зерна (на это денег не было, здесь Россия зависела от того, предоставят нам кредиты или нет), а фрахта судов, которые привезут зерно. Именно это в конце 1991 года было критическим²⁵⁷.

Когда возможность избежать голода в столице зависит от того, предоставят ли продовольственные кредиты иностранные государства, профинансируют ли они их за счет средств, собранных у налогоплательщиков, не надо удивляться, что с тобой будут разговаривать свысока, легко забудут о прежнем статусе мировой сверхдержавы. Это неприятно. Но после банкротства старого режима с этим приходилось жить и работать.

Была надежда, что зарубежные государства, прежде всего США и страны Евросоюза, осознав риски, связанные с развитием событий в России, на постсоветском пространстве, окажут помощь, сопоставимую по масштабам с планом Маршалла по восстановлению экономики стран Западной Европы. Эти ожидания подкреплялись заявлениями американской администрации в апреле 1992 года о пакете финансовой помощи России.

К сожалению, обещания не были подтверждены делами. План Маршалла был реализован потому, что его выработало и провело в жизнь руководство страны, вышедшей из Второй мировой войны. Оно понимало, что столкнулось с новой войной – холодной. Это позволяло консолидировать усилия, мобилизовать финансовые средства, сделать программу помощи важнейшим приоритетом американской политики.

В начале 1990-х годов ситуация была иной. Американская политика была парализована противостоянием республиканской администрации и демократического большинства в Конгрессе. Германия была занята проблемами объединения Запада и Востока. Наши отношения с Японией были заморожены из-за проблемы островов. Руководство Великобритании смотрело на происходящее в России с симпатией, но было неспособно взять на себя бремя лидерства. В подобной ситуации выработать и реализовать нечто, похожее на план Маршалла, было невозможно. Объявленная американским руководством программа помощи российским реформам на несколько недель позволила удержать ситуацию, но к середине лета 1992 года стало очевидно, что обещания не будут исполнены.

С импортными поставками продовольствия, принципиально важными, чтобы избежать голода до урожая 1992 года, были связаны две проблемы. Первая – ответственность России за долги СССР. Столкнувшись со снижением нефтяных доходов, Советский Союз в 1986–1991 годах наращивал внешнюю задолженность. Данные о её масштабах по состоянию на 1991 год противоречивы. Наиболее развернутую картину дает таблица, представленная Внешэкономбанком.

Руководители стран Запада, прежде всего президент США Дж. Буш-старший, понимали, что главная угроза, связанная с крахом СССР, состоит в том, что никто не контролирует наиболее опасное тактическое ядерное оружие, разбросанное по территории бывшего Союза. Отсюда инициативы по его скорейшей ликвидации, прозвучавшие после попытки августовского переворота²⁵⁸. Но стабильные западные общества инерционны.

Министры финансов и председатели центральных банков о проблемах тактического ядерного оружия в чужой стране обычно не думают. Осенью 1991 года их мало волновало, случится ли в России гуманитарная катастрофа, начнется ли на постсоветском пространстве гражданская война по югославскому сценарию. Их заботило другое – кто будет платить по советским долгам? Вопрос для них был актуальным и потому, что историю невыплаты царских долгов в финансовом сообществе не забыли. Именно это, а не то, как помочь экономическим преобразованиям в России, было в центре внимания руководителей государственными финансами стран Запада.

После провала августовского путча на встрече между представителями фактически распавшегося СССР и основными его кредиторами была выработана формула соглашения. Его условия были тяжелыми, напоминали Брестский мир, договор о капитуляции Германии осенью 1918 года. Советские власти принимали на себя обязательства о вывозе части золотого запаса за рубеж в обеспечение накопленных долгов, совместной и солидарной ответственности государств, которые раньше были союзными республиками. Если кто-то не выплатит свою долю долга, за него обязаны это сделать другие республики²⁵⁹. Если учесть структуру советского платежного баланса и перевести сказанное на простой язык, это означало: Россия отвечает за советский долг, но при этом не контролирует советские активы, не может самостоятельно вести переговоры с кредиторами. Когда видишь такие документы, невольно вспоминаешь тональность разговора Милюкова с немецкими властями (см. глава 2).

На 46-й ежегодной сессии управляющих МВФ и МБРР (Бангкок, 15–17 октября 1991 года) министры финансов и управляющие центральными банками стран G-7 обсуждали, в частности, проблемы задолженности развивающихся стран. Прибывшие в Бангкок представители СССР провели переговоры, которые закончились предварительным согласованием условий отсрочки платежей по долгам СССР. Как было договорено, в Москве переговоры продолжились, и 28 октября 1991 года был подписан Меморандум о взаимопонимании, в котором фиксировались основные условия предоставления финансовой помощи и отсрочки платежей по внешнему долгу СССР со стороны Запада.

В соответствии с положениями Меморандума в конце ноября 1991 г. странами «большой семерки» было принято решение о предоставлении рассрочки по внешнему долгу, платежи по которому должны были быть исполнены до конца 1992 г. Зафиксированное в соглашении обязательство могло иметь серьезные последствия для многих отраслей экономики постсоветских стран. Из обращения представителей советских зарубежных коммерческих банков к Президенту РСФСР: «Объявление моратория на платежи по обязательствам СССР еще более осложнило обстановку в зарубежных банках. Местные власти требуют создания в этих банках резервов по кредитам, выданным советским заемщикам, в крупных суммах. Так, в Ост-Вест Хандельсбанке требуется создать резервы в сумме 250 млн. марок, что более чем в два раза превышает капитал банка. Такие же требования выдвигаются в Великобритании и в ряде других стран. Возникает риск ареста кредиторами Внешэкономбанка СССР денежных средств, размещаемых им в иностранных банках, в том числе в наших зарубежных банках. Эти и другие факторы, в частности острая нехватка ресурсов в некоторых из зарубежных банков, обострившаяся в связи с неплатежами СССР, делают реальной перспективу официального банкротства этих банков»²⁶⁰.

Запад с тревогой и недоумением смотрел на происходящее на территории страны, которую он на протяжении десятилетий рассматривал как своего стратегического противника.

Нам, чтобы предотвратить гуманитарную катастрофу, было жизненно необходимо зерно. Из записки первого заместителя председателя Комитета по хлебопродуктам А.Д. Кудели в Правительство РСФСР осенью 1991 года: «Анализ положения дел с заготовками зерна показывает, что при непринятии в ближайшее время экстренных мер в республиканские хлебные ресурсы может поступить не более 23 млн. тонн. Это положение еще более усугубляется тем, что по импорту в III квартале т.г. ожидается только около 2,7 млн. тонн зерновых культур. С учетом фактических заготовок и поступления по импорту устойчивое снабжение может быть гарантировано лишь до 1 декабря 1991 г.»²⁶¹.

«В Российской Федерации в первом полугодии 1992 г. складывается катастрофическое положение с формированием зерновых ресурсов для бесперебойного снабжения населения хлебом, а животноводства комбикормами. С учетом поступления зерна по союзным поставкам (3,9 млн. тонн) и контрактам, подписанным Правительством РСФСР (7,3 млн. тонн), его дефицит составит около 18 млн. тонн. Все попытки получить у правительств других стран и инофирм […] кредиты для закупок недостающего количества зерна положительных результатов не дали»²⁶².

Руководители СССР, столкнувшиеся в 1989–1991 годах с валютным кризисом, не сумели предложить финансовым властям Запада, от которых хотели получить кредиты, программу экономических реформ, дающую надежду, что взятые в долг деньги будут возвращены. Руководство России на рубеже 1991–1992 годов такую программу представило. Кредиты западных стран были получены. Поставки продовольствия в Россию, несмотря на очевидную неплатежеспособность страны, были продолжены. Но этот источник исчерпаем. Им можно было пользоваться лишь короткое время. Ключевым оставался вопрос: заработает ли рынок продовольствия в самой России?

В августе 1917 года на заседании Временного правительства министр продовольствия А. Пешехонов сказал, что продовольственное положение «критическое вследствие отказа населения продавать хлеб»²⁶³. Но и при расстройстве денежной системы, вызванной Первой мировой войной, в России в то время сохранялась традиция устойчивого денежного обращения, основанного на золотовалютном стандарте. Страна обладала одними из крупнейших в мире золотыми резервами. Даже после краха царского режима выпущенные им деньги принималась на рынке с заметной премией по отношению к купюрам, выпущенным Временным и советским правительством, местными властями.

В 1991 году ситуация была иной. История твердого, подкрепленного золотыми запасами червонца была в прошлом. Рубль называли «деревянным». Из газеты «Известия» того времени: «Наша «свеча» горит уже с двух концов. С одной стороны, мы 24 часа в сутки печатаем рубли, которые задолжали трудящимся. С другой стороны – с небывалой скоростью сокращаем свои золотые запасы, чтобы раздать просроченные долги капиталистам и кое-что из самого необходимого купить за валюту. Надо ли удивляться, что теперь купить колбасу стало столь же трудно, как раньше золото»²⁶⁴.

Идея, что необходимые для жизни ресурсы, в том числе зерно, можно купить за рубли, многим из причастных к принятию ключевых экономических решений казалась смешной. Для закупок на внутреннем рынке зерна предлагали использовать валюту или варианты товарообмена (бартера)²⁶⁵. Такое решение было принято. Но валюты не было²⁶⁶. Товарообмен в индустриально развитой стране, где необходимо снабжать продовольствием десятки миллионов жителей крупных городов, – задача неразрешимая. её решить не удалось и большевикам тогда, когда подавляющая часть населения жила в деревне.

Чтобы обеспечить поставки зерна, нужны были работающие деньги, доверие к ним. Откуда возникнет доверие, если государственные валютные резервы исчерпаны? Если дефицит бюджета в долях ВВП при неконтролируемой эмиссии безналичных денег союзными республиками составляет не менее 30 %²⁶⁷? А это куда больше, чем дефицита государственного бюджета в долях ВВП во Франции в эпоху ассигната. Поэтому главным в экономической политике Правительства РСФСР в конце 1991 – первой половине 1992 года стал вопрос: как обеспечить возможность рубля обслуживать внутренний торговый оборот, сделать его платежным средством, которое примет деревня? При том что за ним не стояли ни золотовалютные резервы, ни традиция устойчивости национальной валюты.

Нужны были необычные меры. Успеха они не гарантировали, но давали надежду. Первая из таких мер – резкое сокращение государственных расходов. Непросто анализировать статистику государственных расходов в ситуации, когда рушится старая система управления экономикой и не сформировалась новая.

Пятьдесят процентов проданного сверх продналога зерна будет куплено государством за свободно конвертируемую валюту, причем по мировым ценам. Скажем, за тонну твердой пшеницы – 240 долларов, за тонну кукурузы – 180». См.: Петров М. Хлеб – крестьянская валюта // «Известия». № 162. 9.07.1991 г.

Взглянем на динамику бюджетных расходов по важнейшим элементам. Точно определить военные расходы и расходы на закупку вооружений ни союзное, ни российское руководство тогда не могло²⁶⁸. Это предопределило трудности с оценкой масштабов сокращения оборонного заказа в 1992 году. По имеющимся данным, уровень свертывания заказа составлял 80–90 %. Примерно так же снизились государственные инвестиции и субсидии на продукты питания. Последние составляли в 1991 году около 10 % ВВП. Затраты на образование, здравоохранение и культуру в реальном исчислении уменьшились от 46 до 10 % в зависимости от применяемого при их оценке дефлятора.

Откуда тогда столь значительный рост доли государственных расходов в валовом внутреннем продукте, о котором пишут некоторые специалисты²⁶⁹? В их расчеты включены два фактора, которые в стандартных финансовых ситуациях невозможны: денежная эмиссия, экспортированная в Россию бывшими союзными республиками (примерно 7–8 % ВВП), и субсидирование импорта продовольствия, необходимого, чтобы избежать голода. Кредиты на Западе удалось получить, зерно в страну пошло. В Проекте распоряжения Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР от 4 сентября 1991 года говорилось: «На основе ранее согласованного товарного наполнения кредита обеспечить возможность закупки в счет указанного кредита следующих товаров: зерна – 1950 тыс. тонн…»²⁷⁰. Председатель Комитета по хлебопродуктам Л.С. Чешинский докладывал Б.Н. Ельцину, что получение кредита от США «позволит закупить 1,5–2,0 млн. тонн пшеницы, около 1 млн. тонн кормового зерна и около 0,5 млн. тонн соевого шрота и сои-бобов для снабжения России в мае – июне с.г.»²⁷¹.

Финансовое равновесие при высокой инфляции и отсутствии доверия к рублю не может наступить сразу. Кормить население городов надо ежедневно. Средняя заработная плата в России в декабре 1991 года, по официально действующему коммерческому курсу²⁷², составляла 7 долларов в месяц²⁷³. Импортируемое продовольствие, если его реализовать по ценам мирового рынка, было недоступно большинству россиян.

Отсюда решение – субсидировать импорт продовольствия до следующего урожая, когда внутренний рынок продуктов питания начнет работать. Его можно обсуждать в статьях и книгах по экономической истории, это и будут долго делать профессора и доценты. Важно отметить, что резкое сокращение расходов по основным статьям российского бюджета породило тяжелые политические (не говоря уже о технических) проблемы²⁷⁴. Однако оно позволило решить ключевую экономико-политическую задачу – рубль заработал, прилавки магазинов стали заполняться, дефицит товаров перестал быть всеобщим (табл. 8).

Отстаивать свою позицию было нелегко. Вот небольшой отрывок из моего выступления на VI Съезде народных депутатов России: «Я прекрасно понимаю реальные тяготы, которые в связи с реформой выпадают буквально каждой социальной группе.

Но, если суммировать весь набор предложений, которые звучали в этом зале, и попытаться воплотить его в жизнь, то он будет звучать примерно так: нужно увеличить военные расходы, расходы на централизованные капитальные вложения, расходы на поддержку агропромышленного комплекса, расходы на централизованную поддержку строительства, расходы на культуру, расходы на здравоохранение, расходы на образование. И при этом снизить налог на добавленную стоимость, на прибыль, подоходный налог и так далее. Да, можно пойти по этому пути. Вы можете взять и призвать другое правительство и сказать, что нужно так и делать. И все будут довольны. И потом вы будете смотреть, как разваливается рубль, как замыкаются мелкие региональные рынки, как за развалом финансов идет развал российской экономики, как бешено растут цены. Смотреть и думать: а кто же за все это отвечает? И менять, как перчатки, правительства, которые призваны, видимо, за все это отвечать»²⁷⁵.

«Анализ материалов проведенного органами государственной статистики 17–21 февраля наблюдения за конъюнктурой торговли во всех столицах республик в составе Российской Федерации, административных центрах краев и областей показывает, что по сравнению с предыдущей неделей увеличилось число городов, где имелось в продаже мясо (с 41 до 48), сахар (с 29 до 36), картофель (с 65 до 67); стабилизировалось обеспечение населения цельномолочной продукцией (как и неделю назад, её можно было купить в 72 городах) и хлебом (74). […] Продолжается наполнение магазинов государственной торговли промышленными товарами. Обследование промтоварных магазинов, проведенное 17–21 февраля, показало, что зимние пальто, швейные изделия для детей были в свободной продаже в 39 городах (10–14 февраля – соответственно в 19 и 26), мужская обувь – в 17 (12), женская – в 26 (17), детская – в 28 (18)»²⁷⁶.

За неделю с 5 по 12 февраля 1992 г. еще менее дефицитными стали животное масло, колбасные изделия, яйца. Эти продукты имелись в свободной продаже в большинстве городов. Более дефицитными стали за неделю молоко и хлеб. Самые дефицитные продукты – сахар, мука. (…) Во всех городах (кроме Петербурга) сохраняются талоны на сахар и водку. Нигде более не нормируются мясо и колбасные изделия. В отдельных городах остаются талоны на сливочное и растительное масло, муку, соль, табак»²⁷⁷.

По данным проведенного 12 февраля 1992 года органами государственной статистики выборочного обследования,19 крупных административных центров Российской Федерации, положение дел с обеспечением населения основными продовольственными товарами характеризуется так.

К маю 1992 года зерно в России можно было купить за деньги. Стало ясно, что кризиса снабжения городов продовольствием, подобного происходившему в 1917–1918 годах, не будет. Тема поставок зерна из официальных документов органов власти ушла.

Политическая цена, которую пришлось заплатить за это, была высокой. Временное правительство и большевики отказались решать проблемы продовольственного снабжения городов и армии рыночными методами. Они понимали, что за это придется дорого платить. То, что цена предотвращения голода и гражданской войны будет высокой, не было для нас загадкой. К лету 1992 года пришло время платить по политическим счетам.

Стараюсь не злоупотреблять стилистикой мемуарного жанра, но иногда, рассказывая о происходившем, этого нельзя избежать. В конце мая 1992 года меня пригласил президент РФ Б.Н. Ельцин. Он сказал примерно следующее (повторяю по памяти): «Егор Тимурович, мы резко сократили военные расходы, государственные инвестиции, дотации сельскому хозяйству, расходы на науку, образование, здравоохранение, культуру. Скажите мне, где теперь база нашей политической поддержки?» Сказал, что ответа не знаю.

К концу 1991 года было ясно: тому, кто примет решение о либерализации цен, ужесточении бюджетной политики, придется за это дорого заплатить. К счастью, в России того времени был человек с яркой харизмой, способный выигрывать выборы при противодействии государственной пропагандисткой машины²⁷⁸. В отличие от многих политиков он думал о стране, её интересах, а не о создании режима личной власти. Это был актив, который помог в регулировании кризисной ситуации²⁷⁹.

Президент, пользовавшийся поддержкой российского общества, в октябре 1991 года на V Съезде народных депутатов взял на себя ответственность за тяжелые решения. «Обращаюсь к вам с решимостью безоговорочно встать на путь глубоких реформ и за поддержкой в этой решимости ко всем слоям населения… Настало время принять главное решение и начать действовать… Действовать решительно, жестко, без колебаний… Должен сказать откровенно – сегодня, в условиях острейшего кризиса, провести реформы безболезненно не удастся. Наиболее трудным будет первый этап. Произойдет некоторое падение уровня жизни, но исчезнет наконец неопределенность, появится ясная перспектива… Но самая болезненная мера – разовое размораживание цен в текущем году. Без нее разговоры о реформах, о рынке – пустая болтовня…»²⁸⁰.

Из этой стенограммы и из протоколов первых заседаний российского Правительства, которое Ельцин согласился возглавить, видно: он знал, на что идет. Других таких среди политиков не нашлось. Когда в октябре 1991 года на заседании Государственного Совета Ельцин обратился к российскому руководству со словами: «Есть ли у кого-то какие-то альтернативные идеи, может, ответит кто-то, кто не согласен с предложенной линией?», ответом было гробовое молчание.

Через два месяца после принятого решения Председатель Верховного Совета РФ Р.И. Хасбулатов посоветовал ему переложить ответственность за произошедшее на молодых людей, которым он по неосторожности доверился, отмежеваться от произошедшего²⁸¹. Ельцин сделал другое. Поехал по стране, стал объяснять, что сделанное необходимо. Как вспоминает Борис Немцов, тогда губернатор Нижегородской области, во время январской поездки в Нижний Новгород Борис Николаевич поехал по магазинам, говорил с людьми, встретился с бурей возмущения, сел в машину и сказал: «Господи, что я наделал». Он привык, что его любят и поддерживают. Теперь на него выливался поток ненависти. Ему было физически тяжело. Однако и после таких встреч он не отменил принятых решений, не отказался от ответственности за них. Он был сильным человеком.

После 2 января 1992 года число тех, кто хотел отмежеваться от принятых мер, росло с каждым днем. В политике не бывает, чтобы не нашлось желающих воспользоваться ответственностью первого лица за непопулярные решения. Сразу после либерализации цен началось использование заблуждений людей в том, что трудности, связанные с крахом советской экономики, – результат неумело проведенных реформ, и ответственность за это несет сформированное Ельциным правительство.

По результатам социологического опроса перед началом VI Съезда народных депутатов 1992 года, «свыше 70 процентов народных депутатов недовольны тем, как идет экономическая реформа. […] Однозначно удовлетворены ходом реформы 4,8 процента опрошенных, 23,7 процента «скорее удовлетворены, чем нет». Экономический курс правительства полностью поддерживало 5 процентов опрошенных депутатов, 47,7 процентов считали его «в принципе верным», но заявили о необходимости существенных коррективов. Около 34 процентов потребовали срочно изменить экономическую политику»²⁸².

Депутат А. Тулеев, обращаясь к президенту и премьер-министру, заявил: «Борис Николаевич, вы россиян обманули, все, что можно разрушить, вы уже разрушили, больше разрушать нечего»²⁸³. Депутат Валерий Воронцов утверждал, что правительство «стремится разрушить все, что было до него, наносит огромный урон стране». […] «Реформы в сегодняшнем виде приведут Россию, да и правительство, к катастрофе», – таково было мнение депутата Александра Соколова²⁸⁴.

Ситуацию серьезно усложняло то, что устройство власти в России было в то время неопределенным и нестабильным. Российская Конституция, в основных положениях повторяющая Конституцию СССР, позволяла как-то организовывать систему власти в стране лишь при той предпосылке, что она ровно ничего не значила, что все решало руководство КПСС и партийные комитеты на местах. Когда партийный стержень выпал, управлять страной стало невозможно.

В те дни в стране не было боеспособной армии, работающей правоохранной системы, дееспособной судебной системы, не было пограничного контроля, закончились валютные резервы и отсутствовали надежные деньги. Естественно, мы получили двоевластие – то, что уже было в российской истории в XX веке.

Хотя в Конституции был закреплен принцип разделения властей, в ней же был пункт о том, что Съезд народных депутатов может принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос. Как то и другое сочетается, понять было невозможно. Распределение прав между органами власти федерации, автономных республик, регионов, муниципальных образований было прописано так, что работать по нему было нельзя. Очевидно было, что стране нужна новая Конституция, которая позволит ответить на эти и многие другие вопросы, сформировать работающие органы власти, которая обеспечит реальное разделение властей.

Действовавшая Конституция ограничивала и право Президента брать на себя ответственность за проведение назревших реформ. Верховный Совет мог принять решения, которые в любой момент радикально поменяют условия проведения экономической политики. Когда выяснилось, что голода не будет, Верховной Совет сделал именно это: принял в июле 1992 года решение о дотациях на продовольствие, реализуемое по государственным регулируемым ценам, в размере 127,4 млрд. рублей²⁸⁵. После этого ослабление бюджетной и денежной политики, ускорение инфляции стало неизбежным.

Во второй половине 1992 года ключевым стал вопрос о власти и конституционном устройстве.

Старый режим рухнул, но коммунистическая номенклатура не исчезла. Изменился состав высшего руководства страны. Но органы управления во многих регионах возглавляли люди, которые ранее работали секретарями обкомов партии. Руководители крупнейших предприятий были тесно связаны с партийной номенклатурой. С позиции их личного благосостояния многим директорам произошедшее было выгодно. Они освободились от надзора партийной иерархии и КГБ, могли с пользой для себя контролировать финансовые потоки, создавать личные состояния. Но и для них перемены, связанные с крахом Советского Союза, были травмой. Они вынуждали изменить стиль жизни. А это утрата стабильности, она всегда болезненна. К ней нелегко приспособиться, возникает желание восстановить привычное.

Напротив, значительная часть населения еще хорошо помнила тяготы жизни при социализме, возврата к прошлому не хотела. Число тех, кто готов бороться за то, чтобы не вернулись советские реальности, было велико. Отсюда – риск вооруженного противостояния, гражданской войны. Избежать развития событий по этому сценарию было приоритетной задачей.

Есть немало работ, в которых Ельцина упрекают в том, что он после провала августовского путча не распустил Съезд народных депутатов, Верховный Совет, не провел новые выборы²⁸⁶. Хорошо информированный и квалифицированный специалист по российской политике М. Макфол пишет: «По идее, новые парламентские выборы означали роспуск Съезда народных депутатов.

В это время многие радикальные демократы говорили о том, что эта институциональная реформа является ключом к удачному завершению как экономических, так и политических реформ. Тем не менее тогда Ельцин воздержался от каких-либо действий против Съезда… Отсутствие инициативы с его стороны во многом объясняется тогдашней ситуацией»²⁸⁷.

Эта тема обсуждалась осенью 1991 года. Ельцин придерживался мнения, что решение о новых выборах было бы ошибкой. Конституционных оснований распустить Съезд народных депутатов, назначить новые выборы у Президента РФ не было. Депутаты не собирались идти на новые выборы и не поддержали бы такое решение. Силовых структур, готовых реализовать указ Президента РФ о роспуске Съезда, тоже не было. Советский Союз де-юре существовал, его роспуск надо было юридически оформить. В этой ситуации конфликт со Съездом народных депутатов России мог привести к анархии в стране. Даже сторонники Б. Ельцина не поняли бы, зачем он ввязался в конфликт с Верховным Советом, который несколько недель назад, в августе 1991 года, его поддержал.

Президент хотел решить конституционную проблему путем переговоров, полагал, что ключевые участники процесса способны понять, в какой степени безвластие опасно для страны. Пытаясь добиться согласия, шел на компромиссы. Ценой этого было ухудшение качества экономической политики, проявившееся во втором полугодии 1992 года.

К маю – июню 1992 года стало ясно, что угроза кризиса продовольственного снабжения крупных городов миновала, рынок заработал, зерно за российские рубли можно было купить. Советский Союз удалось распустить без войн, подобных тем, что развернулись на Балканах после краха Югославии. Удалось решить три ключевые задачи: избежать голода и гуманитарной катастрофы, договориться о мирном роспуске Советского Союза, принципиально согласовать вопрос о том, что советское ядерное оружие будет сконцентрировано в России. За это пришлось заплатить немалую политическую цену. И сейчас непросто объяснить, почему Крым, который по решениям Хрущева отошел к Украине, не является частью России.

Но ценой этих успехов было политическое самопожертвование. Причем не команды реформаторов, приглашенных Б. Ельциным работать в российском правительстве в начале ноября 1991 года, а самого президента. Он принял необычное для публичного политика решение поставить интересы страны выше собственных. Об этом наглядно свидетельствуют документы. Вот выдержка из речи Ельцина на заседании Правительства в ноябре 1991 года: «Да, действительно, ответственность на нас большая, потому что каждый из нас понимает, что мы идем все-таки в рисковую зону и идем с риском для дела, для политической карьеры своей и авторитета, чего угодно»²⁸⁸.

К этому времени Польша, первой из постсоциалистических стран начавшая радикальные экономические реформы, восстановила экономический рост. Можно было предположить, что и Россия, начавшая реформы позднее, пойдет по сходной траектории.

Реальность оказалась жестче. Несхожесть ситуаций в России и в Польше была не только в том, что в России период социалистического эксперимента был более длинным, а экономика была сильнее обременена военными расходами. Важно было иное: Россия воспринимала себя как центр империи, а Польша себя – как оккупированную страну. Для Польши крах восточно-европейской части российской империи был обретением желанной национальной независимости. Для России крушение Советского Союза было крахом империи, к тому же территориально интегрированной.

В Польше бывших коммунистов общество воспринимало как представителей оккупационного режима. Они не имели иного выбора, чем эволюция в сторону социал-демократии. В России коммунистические идеи были тесно связаны с имперским сознанием. Посткоммунистические политические силы стали позиционировать себя как наследников советских традиций.

Те, кто симпатизировал коммунистическому режиму, работали в органах власти всех уровней, к ним можно было причислить более половины депутатов Верховного Совета РФ. Наивно полагать, что это были люди, не понимающие, насколько Ельцин рискует, какую политическую цену вынужден будет заплатить за роспуск Советского Союза, создание рыночной экономики. Когда у коммунистов оказались политические козыри, они ими воспользовались.

Это наглядно показывают решения, принятые Верховным Советом РФ в мае – июле 1992 года, когда влияние Президента в Верховном Совете было скромным, а его право вето легко преодолевалось.

Кульминацией стало принятие 17 июля 1992 года бюджета на 1992 год, когда с голоса были приняты поправки, увеличивающие расходные обязательства государства более чем на 9 % ВВП²⁸⁹. Нужно учесть, что Верховный Совет в то время реально контролировал руководство Центрального банка России, которое вынуждено было проводить мягкую денежную политику. В таких условиях исполнительная власть была не в состоянии сохранить динамику снижения инфляции, её темпы во второй половине 1992 – начале 1993 года вновь стали расти.

При всей значимости проблемы инфляции на первый план вышло другое: как уйти от гражданской войны. Летом 1991 года Б.Н. Ельцин на президентских выборах получил 57,4 % голосов, при том что ему противостояли пропагандистский аппарат КПСС, официальные органы власти страны. Между маем 1992 и октябрем 1993 года, как уже отмечалось, в России сложилась ситуация двоевластия, похожая на ту, которая существовала между февралем и октябрем 1917 года. Было непонятно, кто принимает окончательные решения.

Ельцин стремился избежать развития событий по сценарию 1917 года. Ключевым вопросом для него было принятие новой Конституции. Уступками в кадровой, денежной и финансовой политике он был готов заплатить за согласие с большинством депутатского корпуса.

В декабре 1992 года казалось, что компромисс найден. Его формула была обозначена на переговорах, организованных в Кремле председателем Конституционного суда В. Зорькиным, с участием членов Конституционного суда, представителей органов исполнительной и законодательной власти. Суть компромисса в переводе с официального на простой язык: отставка главы Правительства в обмен на соглашение о том, что Президент и Верховный Совет согласуют проект новой Конституции, вынесут его на всенародный референдум. Если они не сумеют это сделать, на референдум будут вынесены два варианта Конституции.

Этот компромисс, который позволял избежать рисков, связанных с двоевластием, однако, не был реализован. Руководство Верховного Совета спустя несколько недель объявило, что решение было ошибочным, выполнять его не следует²⁹⁰.

В тексте, который Б.Н. Ельцин готов был вынести на референдум весной 1993 года, было более сбалансированное соотношение прав и полномочий исполнительной и законодательной власти, чем в Конституции, действующей сегодня. Но провести в тот момент референдум по Конституции из-за противодействия депутатского корпуса не удалось.

В ходе референдума, который состоялся в апреле 1993 года, граждане России высказали свое мнение по другим вопросам. Они подтвердили, что Президент Б.Н Ельцин пользуется поддержкой большинства российского населения²⁹¹.

После референдума Ельцин считал вопрос о двоевластии решенным. В условиях демократии источник власти – воля народа.

Народ спросили. Он ответил. Можно обсуждать вопрос о том, как принимать новую Конституцию, когда депутаты прекратят свои полномочия, на какое число назначать новые выборы. Но, полагаясь на благородство своих оппонентов, президент ошибся.

Лидеры КПРФ и их союзники хорошо понимали, что в кризисных ситуациях, подобных той, которая сложилась в России в 1991–1993 годах, голосование мало что решает. Важно иное – соотношение сил в столицах, способность применять силу. Свое отношение к результатам референдума они продемонстрировали во время майских событий 1993 года в Москве. «Первомайский праздник вышел кровавым. Причем со стороны стражей порядка пострадавших оказалось больше. Всего в результате столкновений различные раны и травмы получили более 200 сотрудников милиции и около 70 демонстрантов. 27 милиционеров и 12 человек с противоположной стороны попали в больницу»²⁹².

Для Б.Н. Ельцина – публичного политика, поставившего своей целью избежать гражданской войны, силовое решение вопроса о власти было неприемлемым. Отсюда отказ распустить Съезд народных депутатов и объявить выборы сразу после референдума, затянувшееся Конституционное совещание лета 1993 года.

И все это на фоне постсоциалистической рецессии, падения ВВП, доходов населения, высокой инфляции.

На это противостояние наложилась денежная реформа, проведенная летом 1993 года, которая ликвидировала единую рублевую зону. Реформу, несомненно, надо было проводить. Но выбранная форма оказалась неудачной. Руководство Минфина не было проинформировано о принятых решениях. Большинство граждан не было осведомлено о том, что Центральный банк, проводивший денежную реформу, подчинен не Президенту РФ, а Верховному Совету. Естественное недовольство тем, что летом во время отпусков у миллионов российских граждан не оказывается денег, неизбежно проявилось в снижении доверия к Президенту.

К этому времени вопрос о неизбежности силового противостояния между Правительством и Верховным Советом стал ясен всем, кто был близок к процессу принятия решений: итоги референдума Верховный Совет проигнорировал, компромисс маловероятен. Ядерная держава не могла жить в условиях безвластия, это опасно для мира. Ключевыми стали вопросы: как восстановить эффективную систему власти в России? Когда? Кто победит в противостоянии? Летом 1993 года ответов на них не было.

21 сентября президент принял решение приостановить работу Верховного Совета, объявить новые выборы и провести референдум по Конституции. После того как Верховный Совет проигнорировал ясно выраженную апрельским референдумом волю народа к продолжению реформ и отверг, одну за другой, все попытки найти разумный компромисс, подобное решение не было неожиданным. И все-таки одно дело продумывать варианты и альтернативы и другое – видеть, как раскручивается маховик силового конфликта с непредсказуемыми последствиями.

Большинство в Верховном Совете подчинялось людям, которые не признают никаких этических рамок и демократических норм. Иначе говоря, демократически избранный парламент сам становился максимальной угрозой для демократии. Такое в истории уже случалось.

Планировавшийся президентом выход из конституционного тупика не предполагал отмену демократии. Его ключевая идея, главная цель – новые свободные выборы, незамедлительное проведение которых более чем логично, коль скоро политическая линия парламента разошлась с выраженной на референдуме волей народа.

Вступив на путь прямой, открытой конфронтации, надо быть готовым применить силу. Поведение силовых структур предсказать тогда было невозможно. Верховный Совет отказывается разойтись, Конституционный суд объявляет указ президента незаконным. Картина развития ситуации в первые дни достаточно благоприятна. Указы приведенного Съездом народных депутатов к присяге «президента» Руцкого производят комичное впечатление. После дня колебаний подавляющее большинство местных администраций демонстрирует лояльность правительству. Общество в целом воспринимает происходящее без энтузиазма, с определенной тревогой, но и с пониманием. К сожалению, спустя несколько дней становится ясно: ощущение относительного спокойствия – всего лишь кажущееся. Белый дом остается мощным центром оппозиции, которая начинает осуществлять свой сценарий развития событий, пытается дестабилизировать обстановку, ведет дело к крови. В Белом доме – большое количество оружия. Его раздают щедро, кому попало, но прежде всего стягивающимся с разных концов страны боевикам. Правительство принимает контрмеры, усиливает оцепление вокруг Белого дома, подтягивает дополнительные силы ОМОНа и милиции. Но вынужденная днем и ночью мокнуть под дождем в оцеплении милиция – прекрасный объект для работы агитаторов оппозиции, провокаций. Теперь правительство – в положении обороняющейся стороны, ему приходится менять войска, обеспечивать порядок. Оппозиция организует митинги, демонстрации, участники которых очень агрессивны.

Серьезной поддержки в регионах, на которую могла бы опереться парламентская оппозиция, нет. Вопреки повторяющемуся почти во всех комментариях утверждению о том, что исход противостояния решится в регионах, ясно: в России судьба выборов и войн действительно решается в регионах, но судьба революций и переворотов – в столице. 2 октября в Москве ситуация продолжает обостряться. Соглашение о подключении Белому дому воды, электроэнергии и связи в обмен на сдачу находящегося там оружия парламентом сорвано. Но, как не раз бывало, факт достижения такого соглашения воодушевил оппозицию. Заполненное вооруженными боевиками здание Верховного Совета похоже на заложенную в центре страны гигантскую мину, способную разрушить государство. Из отрывочных сведений складывается картина, что теперь именно боевики, а не официальные парламентские руководители – ключевая сила в Белом доме.

В воскресенье, 3 октября, примерно в 16 часов стало известно о крупных беспорядках в Москве, о прорыве оцепления, о разоружении части милиции, о начале штурма мэрии.

Случилось то, чего опасались. Оппозиции удалось перевести ситуацию противостояния в открытую борьбу, в силовое русло. Сполохи новой гражданской войны, казалось, уже лизали небо над столицей России. Усилия министра внутренних дел, явно пытающегося сделать все возможное, не дают ощутимых результатов.

Мэрия сдана, ОМОН деморализован, милиции в городе не видно. Боевики оппозиции действуют нахраписто и решительно, все увереннее овладевая ситуацией. В сложившихся условиях задействовать армию трудно. На протяжении последних лет мы много раз повторяли, что армия вне политики, её нельзя привлекать для решения внутриполитических конфликтов. Это стало символом веры, убедительно подтвержденным в августе 1991 года. Однако развитие событий 3 октября показало, что деморализованная милиция и внутренние войска не способны отстоять порядок в Москве, а вооруженные отряды, выставленные оппозицией, вот-вот проложат дорогу к власти в России безответственным и опасным экстремистам. Необходимость срочно поднять армейские части стала очевидной. Но будут ли приказы выполнены, не получится ли, как в августе 1991 года, что армейская машина просто откажется сдвинуться с места, будут лишь рапорты и показная активность? Уверенно ответить на такой вопрос не мог тогда никто, думаю, включая министра обороны и президента.

Оппозиция метко выбрала точку главного удара. её лидеры правильно оценили потенциал телевидения, самого мощного в складывающейся обстановке средства воздействия на ситуацию. Захват «Останкино», обращение Руцкого с телеэкрана создали бы атмосферу, в которой колеблющиеся и в Москве, и в регионах могли поспешить присягнуть победителю. И от всего страшного, что могло произойти вслед за этим, Россию отделяла лишь горстка бойцов «Витязя». Штурм «Останкино» продолжается, боевики оппозиции захватывают новые объекты.

Москва пустая – ни милиции, ни войск, ни прохожих. Радио передает победные реляции оппозиции: побеждаем, точнее, уже победили, теперь никаких компромиссов, Россия обойдется без президента, пришел последний час ельциноидов… Принимаю решение о необходимости обратиться к москвичам за поддержкой. Вскоре после телеобращения центр Москвы заполняется народом.

Около полуночи ситуация в городе наконец начала меняться. Иллюзия, что речь идет о восстании против вражеского, не имеющего поддержки режима, развеялась. Сторонники президента выходят из состояния оцепенения и растерянности.

Указами от 3 и 4 ноября 1993 г. президент Б. Ельцин вводит в Москве чрезвычайное положение и приказывает правительству и силовым структурам принять все меры, необходимые для обеспечения режима ЧП и скорейшей нормализации обстановки, восстановления правопорядка и ликвидации угрозы безопасности граждан.

«Решение использовать вооруженную силу 4 октября в городе Москве основывалось на том, что действия незаконных вооруженных формирований представляли собой реальную чрезвычайную угрозу безопасности граждан, устранение которой было невозможно без применения чрезвычайных мер. Реальность угрозы подтверждается тем, что после освобождения здания Верховного Совета в нем было изъято 643 единицы огнестрельного оружия, в том числе автоматов – 166, пистолетов-пулеметов – 23, пулеметов – 5, пистолетов и револьверов – 426, винтовок – 23, гранатомет – 1, взрывных устройств – 308, в том числе мин-ловушек – 101, боеприпасов – более 175 тысяч. При этом невозможно подсчитать, сколько боеприпасов было израсходовано и сколько оружия вынесли боевики, прорвавшиеся через оцепление»²⁹³.

К вечеру 4 ноября Белый Дом был от боевиков освобожден. Порядок в Москве 5 октября восстановлен, но политические проблемы, конечно же, не решены, кое в чем они даже усугубились.

Но полномасштабную гражданскую войну удалось остановить.

Принятие в декабре того же года новой Конституции позволило обеспечить политическую консолидацию власти. Можно было надеяться, что когда угроза голода миновала, удастся форсировать системные реформы, позволяющие выйти из постсоциалистиской рецессии, остановить инфляцию, запустить процесс восстановительного роста.

Развитие событий пошло по-иному сценарию, реформы продвигались медленно и растянулись на годы. Рост начался только в 1997 году, был прерван кризисом 1998 года и вновь восстановился в 1999 году. Впрочем, история этих реформ – тема другой книги.