Дик встал на следующее утро еще до рассвета, снова надел свое прежнее платье, снова вооружился, как подобает дворянину, и отправился в лесное убежище Лоулесса. Там, как, вероятно, помнит читатель, он оставил бумаги лорда Фоксгэма; чтобы взять их и успеть на свидание с юным герцогом Глостером, нужно было выйти раньше и идти как можно скорее.

Мороз усиливался; от сухого, безветренного воздуха захватывало дыхание. Луна зашла, но звезды еще сияли и снег блестел ясно и весело. Дик уже почти пересек все поле, лежавшее между Шорби и лесом, подошел к маленькому холму и находился в какой-нибудь сотне ярдов от креста святой Невесты, как вдруг тишину утра прорезал звук трубы. Никогда еще не слыхал он такого ясного и пронзительного звука. Труба пропела и смолкла, опять пропела, потом послышался лязг оружия.

Молодой Шелтон прислушался, вытащил меч и помчался вверх по холму.

Он увидел крест; на дороге перед крестом происходила яростная схватка. Нападающих было человек семь или восемь, а защищался только один; но он защищался так проворно и ловко, так отчаянно кидался на своих противников, так искусно держался на льду, что, прежде чем Дик подоспел, он уже убил одного и ранил другого, а остальные нападавшие отступили.

Было просто чудом, что он еще держался. Малейшая случайность – поскользнись он, промахнись рука – стоила бы ему жизни.

– Держитесь, сэр! Иду вам на помощь! – воскликнул Ричард и с криком: – Да здравствует Черная стрела! Да здравствует Черная стрела! – бросился с тылу на нападающих, забыв, что он один и что возглас этот сейчас неуместен.

Но нападающие были храбрые ребята, они не дрогнули; обернувшись, они яростно обрушились на Дика. Четверо против одного – сталь сверкала над ним при звездном сиянии. Искры летели во все стороны. Один из его противников упал – в пылу битвы Дик едва понял, что случилось; потом он сам получил удар по голове; стальной шлем под капюшоном выдержал удар, однако Дик опустился на колено, и мысли его закружились, словно крылья ветряной мельницы.

Человек, к которому Дик пришел на помощь, вместо того чтобы теперь помочь ему, отскочил в сторону и снова затрубил, еще пронзительнее и громче, чем раньше. Противники опять бросились на него, и он снова летал, нападал, прыгал, наносил смертельные удары, падал на одно колено, пользуясь то кинжалом и мечом, то ногами и руками с несокрушимой смелостью, лихорадочной энергией и быстротой.

Но резкий призыв был наконец услышан. Раздался заглушенный снегом топот копыт... Уже мечи были занесены над горлом Дика, когда из лесу с двух сторон хлынули потоки вооруженных всадников, закованных в железо, с опущенными забралами, с копьями наперевес, с обнаженными и поднятыми мечами. У каждого всадника за спиной сидел стрелок; эти стрелки один за другим соскакивали на землю, удвоив численность отряда.

Нападавшие, видя себя окруженными, молча побросали оружие.

– Схватить этих людей! – сказал человек с трубой, и, когда его приказание было исполнено, он подошел к Дику и заглянул ему в лицо.

Дик тоже посмотрел на него и удивился, увидев, что человек, проявивший такую силу, такую ловкость и энергию, был юноша, не старше его самого, слабого телосложения, кривобокий, с бледным, болезненным и безобразным лицом. Но глаза его глядели ясно и отважно.

– Сэр, – сказал юноша, – вы подоспели ко мне как раз вовремя.

– Милорд, – ответил Дик, смутно догадываясь, что перед ним знатный вельможа, – вы так удивительно владеете мечом, что, я уверен, справились бы с нападающими и без меня. Однако мне очень повезло, что ваши люди не запоздали.

– Как вы узнали, кто я? – спросил незнакомец.

– Даже сейчас, милорд, я не знаю, с кем говорю, – ответил Дик.

– Так ли это? – спросил юноша. – Зачем же вы очертя голову ринулись в эту неравную битву?

– Я увидел, что один человек храбро дерется против многих, – ответил Дик, – и счел бы бесчестным не помочь ему.

Презрительная усмешка появилась на губах молодого вельможи, когда он ответил:

– Отважные слова! Но, самое главное, за кого вы стоите: за Ланкастер или за Йорк?

– Милорд, я не делаю из этого тайны: я стою за Йорк, – ответил Дик.

– Клянусь небом, – вскричал юноша, – вам повезло!

И он обернулся к одному из своих приближенных.

– Дайте мне посмотреть... – продолжал он тем же презрительным, жестким тоном, – дайте мне посмотреть на праведную кончину этих храбрых джентльменов. Повесьте их!

Только пятеро из нападавших были еще живы. Стрелки схватили их за руки, поспешно отвели к опушке леса и поставили под дерево подходящей высоты; приладили веревки. Стрелки, с концами веревок в руках, быстро взобрались на дерево. Не прошло и минуты, как все было кончено. Пять человек, вздернутые за шеи, качались в воздухе.

– А теперь, – крикнул уродливый предводитель, – возвращайтесь на свои места и, когда я в следующий раз позову вас, будьте попроворней!

– Милорд герцог, – сказал один из подчиненных, – молю вас, не стойте здесь один! Оставьте при себе хотя бы горсть воинов.

– Любезный, – сказал герцог, – я не выбранил вас за опоздание, так не перечьте мне. Я верю своей руке, несмотря на то что горбат. Когда звучала труба, ты медлил, а теперь ты слишком торопишься со своими советами. Но так уж повелось: последний в битве – всегда первый в разговоре. Впредь пусть будет наоборот.

И суровым, не лишенным благородства жестом он удалил их.

Снова пехотинцы уселись на крупы коней за спинами всадников, и отряд исчез.

Звезды уже начали меркнуть, занимался день. Заря осветила лица обоих юношей, которые снова глядели друг на друга.

– Вы видели сейчас, – сказал герцог, – что месть моя беспощадна, как острие моего меча. Но я бы не хотел – клянусь всем христианским миром! – чтобы вы сочли меня неблагодарным. Вы пришли ко мне на помощь со славным мечом и достойной удивления отвагой. Если вам не противно мое безобразие, обнимите меня!

И юный вождь раскрыл объятия.

В глубине души Дик испытывал страх и даже ненависть к человеку, которого спас; но просьба была выражена такими словами, что колебаться или отказать было бы не только невежливо, но и жестоко, и он поспешил подчиниться желанию незнакомца.

– А теперь, милорд герцог, – сказал он, освободившись из его объятий, – верна ли моя догадка? Вы – милорд герцог Глостерский.

– Я – Ричард Глостер, – ответил тот. – А вы? Как вас зовут?

Дик назвал себя и подал ему перстень лорда Фоксгэма, который герцог сразу же узнал.

– Вы пришли сюда раньше назначенного срока, – сказал он, – но могу ли я на это сердиться? Вы похожи на меня: я пришел сюда за два часа до рассвета и жду. Это первый поход моей армии; я или погибну, или стяжаю себе славу. Там залегли мои враги под начальством двух старых, искусных вождей – Брэкли и Райзингэма. Они, вероятно, сильны, но сейчас они стиснуты между морем, гаванью и рекой. Отступление им отрезано. Мне думается, Шелтон, что тут-то и нужно напасть на них, и мы нападем на них бесшумно и внезапно.

– Конечно, я тоже так полагаю! – пылко вскричал Дик.

– У вас при себе записки лорда Фоксгэма? – спросил герцог.

Дик, объяснив, почему их у него сейчас нет, осмелился предложить герцогу свои собственные наблюдения.

– Я, милорд герцог, – сказал он, – напал бы на них немедленно, ибо с рассветом их ночные караулы ложатся спать, а остальные воины только что проснулись и сидят за утренней чаркой вина.

– Сколько, по-вашему, у них человек? – спросил Глостер.

– У них нет и двух тысяч, – ответил Дик.

– Здесь в лесу у меня семьсот воинов, – сказал герцог. – Еще семьсот идут из Кэттли и вскоре будут здесь; вслед за ними двинутся еще четыреста; у лорда Фоксгэма пятьсот в Холивуде. Будем ли мы ждать подхода всех наших сил или нападем сейчас?

– Милорд, – сказал Дик, – повесив этих пятерых несчастных, вы сами решили вопрос. Хотя они люди не знатные, но время беспокойное, их хватятся, станут искать, и поднимется тревога. Поэтому, милорд, если вы хотите напасть врасплох, то, по моему скромному мнению, у вас нет и часа в запасе.

– Я тоже так думаю, – ответил горбун. – Еще и часа не пройдет, как вы, врезавшись в толпу врагов, заслужите звание рыцаря. Послать проворного человека в Холивуд с перстнем лорда Фоксгэма; другого проворного человека – на дорогу поторопить моих мямлей! Ну, Шелтон, клянусь распятием, дело выйдет!

С этими словами он снова приставил трубу к губам и затрубил.

На этот раз ему не пришлось долго ждать. В одно мгновение поляна вокруг креста покрылась пешими и конными воинами. Ричард Глостер, усевшись на ступенях, посылал гонца за гонцом, вызывая к себе семьсот человек, спрятанных в ближайших лесах. Не прошло и четверти часа, как армия его выстроилась перед ним. Он сам встал во главе войска и двинулся вниз по склону холма к городу Шорби.

План его был прост. Он решил захватить квартал города Шорби, лежавший справа от большой дороги, хорошенько укрепиться в узких переулках и держаться там до тех пор, пока не подоспеет подкрепление.

Если лорд Райзингэм захочет отступить, Ричард зайдет к нему в тыл и поставит его между двух огней; если же он предпочтет защищать город, он будет заперт в ловушке и в конце концов разбит превосходящим его численно неприятелем.

Но была одна большая опасность, почти неминуемая: семьсот человек Глостера могли быть опрокинуты и разбиты при первой же стычке, и, чтобы избежать этого, надо было напасть на врагов как можно внезапнее.

Итак, пехотинцы снова уселись позади всадников, и Дику выпала особая честь сидеть за самим Глостером. Покуда лес скрывал их, войска медленно подвигались вперед, но, когда лес, окаймлявший большую дорогу, кончился, они остановились, чтобы передохнуть и изучить местность.

Солнце, окруженное морозным желтым сиянием, уже совсем взошло, освещая город Шорби, над снежными крышами которого вились струйки утреннего дыма.

Глостер обернулся к Дику.

– В этом бедном городишке, – сказал он, – где жители сейчас готовят себе завтрак, либо вы станете рыцарем, а я начну жизнь, полную великих почестей и громкой славы, либо мы умрем, не оставив по себе даже памяти. Мы – два Ричарда. Ну, Ричард Шелтон, мы должны прославиться, мы оба! Мечи, ударяясь о наши шлемы, прозвучат не так громко, как прозвучат наши имена в устах народа!

Дик был изумлен страстным голосом и пылкими словами, в которых звучала такая жажда славы. Весьма разумно и спокойно он ответил, что обещает выполнить свой долг и не сомневается в победе, если остальные поступят так же.

К этому времени лошади хорошо отдохнули; предводитель поднял меч, опустил поводья, и все кони, с двумя воинами на каждой спине, помчались галопом вниз по холму, пересекая покрытое снегом поле, за которым начинался Шорби.