…Сначала они ехали на автомобиле. Затем пересели на телегу, запряжённую горбатыми коровами, – вчерашний дождь превратил дорогу в болото, колёса тонули в грязи. «Это, выходит, Энрике не меньше двух часов каждый день на работу добирается, – запоздало догадался Михаил, подпрыгивая на ухабах. – И живёт небось хуже собаки. Удивительно, как тут ещё революцию не сделали. У нас вон тоже на балах танцевали, аудиенции у государя, омары «термидор» в трактире Устинова по десять рубликов порция, поездки в Париж, отдых на водах Баден-Бадена. А потом палят усадьбы, «бар на вилы», офицеров бросают живьём в прорубь. Эх!» Ему вновь стало невыносимо грустно. Множество друзей Михаила, приехав в Японию, сначала даже не хотели распаковывать чемоданы: «Скоро большевиков погонят обратно». Ага, он здесь почти десять лет. И, наверное, на всю жизнь. Мартинес обернулся в сторону Энрике. Тёмное лицо индейца не выражало ничего – тот просто смотрел в сумерки, словно мог там что-нибудь увидеть.

– Осторожно, сеньор, – предупредил уборщик, не оглядываясь. – Сейчас будет колдобина.

Телегу тряхнуло так (зубы пассажиров звучно клацнули в темноте), что Михаил убедился: колдобина точно где-то тут. Они поднимались в горный посёлок Корпус Кристи, к северу от Лимы. «Всё-таки сколько сходства, – размышлял Михаил. – Назвали деревеньку «Тело Христово». Для русского уха странновато звучит, хотя мало ли в России таких сёл – Рождественское, Богоявленское, Боголюбское, Апостольское, у нас под Хабаровском даже Иерусалимское есть… Его, говорят, в колхоз Сталина переименовали. А тут – Тело Христово, Святой Крест, Святой Спаситель. Фанатично, но, видимо, народу нравится. Правда, не верю я в такое благочестие. У нас вон тоже сначала народ-богоносец, посты да молитвы, а потом всюду церкви пачками жгли».

– Приехали, эль капитано.

Михаил легко спрыгнул с телеги, ноги утонули в чём-то мягком. Он посмотрел вниз и выматерился по-русски. Конечно же, кто бы сомневался. Отличного качества навоз.

– Осторожнее, сеньор Мартинес, – усмехнулся Энрике. – Мы слишком бедно живём.

Он взял Михаила под руку и включил карманный фонарь. Минуты две они брели среди хижин, шлёпая по лужам, с помощью луча света стараясь избегать коровьих лепёшек. Наконец оба вышли к обрыву, и уборщик жестом остановил капитана. Он направил фонарь ввысь – Мигель вздрогнул. Они стояли у ствола старого толстого дерева: спутавшиеся узловатые корни походили на измученные артритом пальцы старухи. Вверху шумели чёрные листья. Уже знакомый сладковатый запах был так силён, что у Мигеля закружилась голова. Капитан взял заботливо протянутый платок и зажал нос.

– Амазонская магнолия, – спокойно сказал Энрике. – В основном встречается в лесах на севере, но кое-где её сажают и в городах: просто для декораций. Знаете таких рыбок, как пираньи, сеньор? Ах, ну да, все знают. Они в считаные секунды до костей обгладывают быка, рискнувшего переплыть реку. Но стоит пересадить их в домашний аквариум, они полностью утрачивают кровожадность, и можно без страха опускать в воду пальцы… Рыбки с острыми, как иглы, зубами вкушают лишь безобидный магазинный корм. Это дерево растёт в глубине дождевых лесов, а в Амазонии даже днём темно, хоть глаз выколи, поскольку кроны деревьев сплетаются, не пропуская света. У их корней всегда находят множество мёртвых насекомых, лягушек, мелких змей и даже зверьков. Бедных существ оглушает, а затем отравляет сильный аромат цветов. Моя бабушка рассказывала, что магнолия питается ими. Она так охотится – убивает живые создания и высасывает из мертвецов соки. Смотрите под ноги, сеньор.

Пятно света от фонарика опустилось ниже.

Мигель отпрянул. Корни дерева были покрыты сотнями трупиков – мышей, пауков, мелких птичек, лесных тараканов. Они умирали – и продолжали упорно ползти к дереву, привлечённые дивным ароматом прекрасных, но ядовитых цветов.

– Вот видите, – продолжил Энрике, ничуть не удивлённый его реакцией. – Ну, в городе деревья утрачивают свою фатальность и пахнут куда слабее. В общем, посадить амазонскую магнолию у Плаза де Майор – всё равно что кота кастрировать: выглядит так же, а возможностей намного меньше. Но это не самое главное. Почему никто из вас, кабальерос, не учёл эту особенность при осмотре кукол, оставленных злодеем на центральных улицах? Да, риторический вопрос. Вы иностранец, а начальство не слишком-то увлечено индейской культурой. Я маленький человек и официально верую в Господа нашего Спасителя Иисуса Христа вкупе с пресвятой Пречистой Девой Марией. Однако до того, как священники пришли на нашу землю, у нас, кечуа, было своё государство – Тивантинсуйю. Пока не явились белые боги на страшных лошадях и не уничтожили его.

Михаил почувствовал капитальное раздражение.

Тащиться сюда хрен знает сколько на автомобиле и телеге, чтобы получить от уборщика краткую ботаническую экскурсию вкупе с лекцией об истории государства инков в Перу? Оно явно того не стоило. Насчёт магнолии-«охотницы» ему и без того отлично известно, а про инков, при желании, он и сам расскажет ничуть не хуже. Кажется, Тивантинсуйю основали в XII веке, страна простиралась от Чили до Колумбии, самая мощная империя в Южной Америке, ничуть не уступающая ацтекам в Теночтитлане, богаче всех стран Европы, вместе взятых. В 1532 году её играючи захватил испанский конкистадор Франсиско Писарро, – в сражении под городом Кахамарка он разгромил армию инков, уничтожив семь тысяч индейских воинов. В отряде пришельца числилось всего двести человек, и он не потерял в этой битве ни одного солдата. Нереально? Да бросьте. У испанцев имелись четыре пушки и двенадцать аркебуз, их залпы, вид огня с дымом, разорванные в клочья тела посеяли страшную панику среди индейцев. Атака же конного отряда с закованными в латы рыцарями, на невиданных до этого лошадях (чудовищные для инков существа, коих они сочли монстрами из морской глубины), завершила поражение. Двести человек поставили на колени государство с десятью миллионами жителей, – возможно ли такое в принципе? Оказалось, что да. Император инков Атауальпа сдался в плен и пообещал заплатить Писарро выкуп: наполнить до потолка одну комнату в своей тюрьме золотом, а две другие – серебром. Три месяца индейцы с утра до ночи собирали золото по всему государству и ещё месяц переплавляли его в слитки… в современном исчислении это около шести тонн. Но едва только Писарро получил презренный металл, он отправил драгоценный груз на кораблях в Санто-Доминго и Севилью (лично королю Испании причиталась пятая часть всех денег – своеобразный «налог на прибыль»), и дикое количество золота вызвало в Европе небывалую инфляцию. Писарро не сдержал своего слова – пленного императора Атауальпу обвинили в подготовке заговора и приговорили к сожжению. Конкистадор, словно издеваясь, милостиво заменил мучительную казнь на удушение гарротой: ошейником, завинчивающимся сзади.

Историческая лекция за секунду пронеслась в мозгу Мигеля.

– Спасибо, дорогой Энрике, я слышал насчёт инков, – сказал он, деликатно подавляя зевок. – Давай не станем углубляться в прошлое, лучше расскажи мне относительно вот этого растения перед нами. Какое отношение оно в принципе может иметь к Художнику?

Энрике с улыбкой покачал головой:

– Наберитесь терпения, сеньор.

Он достал из кармана пачку сигарет, предложил Михаилу. Тот кивнул – отказ мог обидеть индейца. Чиркнул спичкой, оба закурили. Дым слегка перебил сладковатый запах магнолии. Взошла луна, и дерево в её свете казалось ещё страшнее и причудливее: словно из чащоб сказок братьев Гримм, оно будто тянулось сухими искривлёнными ветвями к лицам двух мужчин, смотрящих на него. Михаил поперхнулся и закашлялся.

– Все знают про инка Атауальпу, – произнёс Энрике. – И про комнату с золотом, которую тот наполнил доверху для вероломных испанцев. Однако сейчас многие забыли: Атауальпа не был законным правителем Тивантинсуйю. Предыдущий император Уайна-Капак честно разделил своё государство между сыновьями, отдав юг с городом Куско Уаскару, а север с Кахамаркой – Атауальпе. Но Атауальпа захотел стать единоличным властителем земель инков. Он начал кровавую распрю с Уаскаром и воевал с ним три года… Никто не мог одержать верх, солдаты обоих братьев выбились из сил, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, всё изменилось… Армия Уаскара исчезла, буквально испарилась в воздухе, Атауальпа вступил в столицу, зверски убил своего брата, но триумф был недолгим – через год он сам пал от рук испанцев. Писарро возвёл на трон государства подростка – Манку Инку Юнпаки. Он уверовал, что мальчик послужит куколкой-марионеткой для испанской короны, станет смотреть ему в рот и передавать столько золота, сколько будет нужно. Франсиско не рискнул сам короноваться императором – ведь испанцев было двести человек, а инков – тысячи тысяч. Новый монарх поначалу подчинялся Писарро, однако через два года выяснилось, что мальчик – отличный актёр, лишь притворившийся другом оккупантов. Манка возглавил восстание против испанцев, командуя стотысячной армией, – хотя, как клялись конкистадоры, во всей Тивантинсуйю нельзя было сыскать и пятисот хорошо вооружённых воинов. Столицу инков Куско подожгли с четырёх концов, очень скоро испанцев окружили на центральной площади. Писарро указывал: лучники и копейщики, пришедшие на помощь Манке, не говорили ни на каком языке, – они всегда молчали, даже не разжимали губ. Эти воины без труда уничтожили армию самого Писарро в сражении при Ольянтайтамбо, обратив в бегство их союзников-индейцев. Казалось, для конкистадоров нет спасенья: осталось семьсот человек против ста тысяч… Но вдруг фортуна вновь поворачивается лицом к испанцам. Происходит чудо из чудес. Вскоре после победы у Ольянтайтамбо испанцы ночью выходят из Куско, внезапно нападают на Манку… и выигрывают сражение! Император инков бежит в горы. Свидетели клялись – врата Куско покинули пятьсот рыцарей и каждый неведомым путём превратился ещё в десять человек: испанцы внезапно стали скопищем непобедимых призраков. Удивительно, но спустя краткое время удача снова изменила баловню судьбы Писарро – он был наголову разгромлен другим конкистадором, Диего де Альмагро, штурмом взявшим ослабленный город. Поражает, не правда ли? Начиная от инка Атауальпы, в нашей истории действует одна и та же схема: некоей личности буквально на ровном месте сопутствует небывалое везение. Однако спустя год, месяц, а то и несколько жалких дней фортуна отворачивается, и счастливчик падает с высоты своего величия, разбиваясь вдребезги. Самое интересное, доля Диего де Альмагро тоже оказалась горька: его обезглавили в Куско. А через три года в ходе заговора погиб сам знаменитый конкистадор Франсиско Писарро. Круг замкнулся.

Мигель почувствовал страшную головную боль.

Луна на небе расплывалась, дрожа, в висках стучала кровь, язык царапал сухое нёбо. Слюна сделалась вязкой и сладкой, как мёд… Он бросил сигарету в траву, протёр глаза.

– Ты не тот, за кого себя выдаёшь, – с трудом выдавил из себя Мигель. – Кто ты такой? Уборщик не может рассказывать об истории Перу виртуознее профессора… У тебя другой язык, другие обороты… И куда исчез акцент кечуа? Это уже совсем чистый испанский…

Энрике улыбнулся, и на этот раз его улыбка выглядела хищной, словно у зверя. Так волк смотрит на свою жертву, оскаливаясь и приподнимая верхнюю губу над клыками. Он нажал на плечо Мигеля, и тот безвольно сел у корней, прямо на трупики насекомых. С сильным опозданием Михаил понял: в набивку сигарет что-то подмешали.

– Вы не ошиблись, сеньор, – мягко произнёс Энрике. – У меня есть и вторая жизнь – скрытая от других. Но прошу вас, позвольте мне договорить. Вы не пожалеете.

– Позволить? – вяло усмехнулся Михаил. – В нынешней ситуации у меня нет выбора. Не дашь ли ещё одну сигарету, профессор-уборщик? По-моему, мне больше нечего терять.

– Я хочу, чтобы Художника нашли, – заверил Энрике. – Поверьте, это в наших интересах. Кланяюсь и прошу прощения за долгую историю, но без неё вы не уяснили бы суть вопроса. Так вот, сейчас все кечуа католики, верные дети святой нашей матери Римской церкви. Но когда-то у инков было столь много богов, что мы откровенно путались в их количестве. Покоряя другие народы, воины Тивантинсуйю не ликвидировали их божества, а присоединяли к пантеону уже существующих. Наш главный бог Виракоча, в жертву коему бездумно принесли первых белых людей отряда Писарро, оплодотворил свою жену Коча-Океан, и она родила ему знаменитых детей – Инти-Солнце и Кильа-Луну. Мы поклонялись им, а также звёздам, ибо те покровительствовали домашнему скоту и лесной дичи. В жилах наших императоров официально текла солнечная и лунная кровь, они объявляли себя сыновьями Инти и Кильа. Мы истово молились покровителю грома и молний Ильапа, плели венки богине девственниц Часке и танцевали у алтаря бесподобного Ванакаури, бога радуги – той самой радуги, изображённой на знамени инков, – не забывая меж тем сурового бога наводнений – Парисиа. Листья коки, что вы часто жуёте в кабинете, – тело Кука Мама, богини здоровья и счастья, а варёная кукуруза олицетворяет богиню Мама Сара. Боги вели себя, как люди, – они бесконечно воевали друг с другом, поэтому Виракоча и стал их лидером: он разгромил армаду мелких божеств в жестокой войне. Когда пришли испанские миссионеры, они поразились схожести легенд… И объясняли, обращая целые племена в католичество: вот, смотрите, Ильапа – это громовержец Илия, наводнения Парисиа – библейский Великий потоп, а Виракоча – верховный Господь… У них просто другие имена, вы не изменяете своей вере, примите Иисуса! Какая разница, распятие или каменная фигурка на алтаре, – боги белых людей такие же, как и боги краснокожих… Мы поддались сладким речам… и забыли прошлое.

Мигель, запрокинув голову, смотрел в звёздное небо.

Ему сияла звезда Чуки Чинчай, охраняющая ягуаров и медведей, – она хищно целилась лучами в светило Уркучильай, покровительствующее овцам. Неподалёку блистала Мачакуай, пробиваясь сквозь прозрачные облака: эта звезда считалась царицей змей.

– Ты – жрец, – устало обронил Михаил, в чьей голове продолжал властвовать туман.

Энрике равнодушно пожал плечами:

– Можно сказать, что и так, сеньор. Мой отец был жрецом нашего племени, а эта должность у кечуа признаётся по наследству. Я учился в Испании на юриста, и, когда закончил университет в Мадриде, отец пропал без вести. Мне пришлось вернуться домой, чтобы стать Хранителем Веры… Но кто наймёт юриста, который в свободное время занимается давно исчезнувшими культами и проводит языческие обряды – в католической-то стране? В прежние века меня без лишних разговоров отправили бы на костёр. Проще устроиться на чёрную работу, ведь к безграмотному уборщику никаких придирок… Папа был здешним властелином, но для отвода глаз по утрам торговал на базаре озёрной рыбой. Даже сейчас, в просвещённое время, хотя святой инквизиции сто лет уже как нет, легко найдутся люди, желающие сжечь не только мой дом, но и всю нашу деревню целиком. И мне такое не нравится. Я ношу крест с древними кечуанскими амулетами, молюсь Господу и совершаю ритуалы, благо предпочитаю жить в мире как с Иисусом и Девой Марией, так и с нашими старыми богами. По-моему, они друг другу совсем не мешают.

– Сочувствую, – деревянным голосом произнёс Михаил, с трудом выговорив слово. – А теперь… может быть… ты… скажешь мне… с какого чёрта… амазонская… магнолия…

Жрец добродушно расхохотался.

– А разве вы поняли бы меня, сеньор, без этой лекции? Подождите ещё минуточку. Мы обожествляли не только людей. Большое значение в религии моего народа имели горы, утёсы, пещеры и скалы… Мы верили, что они – священные обломки небес, упавшие давным-давно на Землю, и называли их уака. Только в окрестностях Куско находится больше трёхсот уака, да и в Лиме их предостаточно. Так вот, первую жертву Художника полиция обнаружила на холме, когда-то бывшим уака, – ещё до того, как конкистадор Писарро основал Город Королей. Древний священный холм с росшей там магнолией, испускающей пусть слабый, но всё же аромат смерти, – согласно мифологии инков, один из первых многочисленных ходов в тёмные подземелья Уку Пача… Мира мёртвых и нерождённых. Сейчас, ввиду того что соседние деревья вырублены ещё в позапрошлом веке, а вокруг холма раскинулся огромный город, магнолия почти утратила свой запах. Но раньше жрецы съезжались сюда со всего Тивантинсуйю, привозя подарки.

Дурман в мозгу Мигеля начал постепенно развеиваться.

– Так, значит… это… жертво… приношение?

Энрике затянулся сигаретой и весьма флегматично кивнул:

– Да… Я удивлён, что у вас в полиции сразу это не поняли, списали убийства на серийного маньяка. Хотя, возможно, тут слились обе ипостаси – и человек, наслаждающийся вниманием газетчиков, и сторонник старого культа – настолько старого, что его боялись сами инки и конкистадоры: они-то и завалили туннели в Уку Пача землёй с камнями.

Жрец осторожно взял Мигеля под руку, помог встать.

– Пойдёмте со мной. Я должен вам кое-что показать. Но прошу вас, что бы вы ни увидели, пожалуйста, не удивляйтесь и не поднимайте шум. Я потом всё объясню.

…Они прошли мимо глиняных индейских хижин к крупному строению: у входа, с треском разбрызгивая искры, горели смоляные факелы. Мигель заметно пошатывался – сказывалась слабость от странной травы в сигаретах. Пригнувшись, он зашёл в зал и остолбенел – вокруг тотемного столба с вырезанной на самом верху мордой зверя были привязаны бессильно свесившие головы девушки в белоснежных платьях. Их щёки отливали алым, длинные волосы касались пола, а на ткани одежд расплылись бурые пятна. У подножия стояла большая чаша, почти до краёв наполненная КРОВЬЮ.

– Блядь, да ты сволочь!

Он обернулся и схватил Энрике обеими руками за горло. Тот не отстранился, однако в живот Михаилу упёрся ствол его собственного револьвера. Того самого, который уборщик вытащил из кобуры, пока эль капитано пребывал в прострации.

– Я же просил, – устало произнёс жрец. – Ничему не удивляйтесь.

…Отделившись от стен, к Михаилу беззвучно скользнули десятки теней.