— Что же это вы нашими летательными способностями пренебрегаете? Что мы тут в кузове грузовика делаем? — шепчет Игги.

В ответ один из флайбоев крепко вмазывает ему под ребро — у-ух!

Надж сморщилась, точно это ее саму ударили. Ей изо всех сил хочется сделать что-нибудь, чтобы Игги поддержать, дать ему понять, что он не один, что они все заодно. Но он слеп и даже не может прочитать написанное на ее лице сострадание.

Все болит. Связанные руки и ноги затекли, и она их больше не чувствует. Надж не знает, как долго они лежат на грязном полу огромного грузовика, всем телом содрогаясь от каждой колдобины на дороге. Всякий раз, как грузовик подскакивает на ухабе, их тела подбрасывает вверх, как колоды. Надж уверена, на ней уже живого места не осталось. Все тело — один сплошной синяк.

Когда флайбои изловили стаю, им всем на головы натянули мешки. Надж какое-то время чувствовала тошнотворный приторно-сладкий запах. Потом голова стала кружиться, и она потеряла сознание. Теперь вот опять очнулась. Куда их везут? Скорее всего, в Школу или в Институт.

В любом случае путь не близкий. А значит, лежать ей теперь здесь и много-много долгих часов размышлять об ожидающем их всех кошмаре.

Что у них впереди? Клетка? Страшные, ужасно болезненные эксперименты? Иглы, скальпели? Надж из последних сил старается не завыть в голос. Запах химикатов, белохалатники, день и ночь мигающие лампочки и попискивание подключенных к ним приборов. Сознание, что страдает вся стая. И Макс, и Клык.

И все это еще не самое страшное. Быть связанной, видеть всю стаю побитой и бессильной, скрученной по рукам и ногам, отсутствие Макс и Клыка — все это ни в какое сравнение не идет с тем, что она обнаружила, когда очнулась.

Самое страшное — это то, что, очнувшись и пересчитав головы на полу грузовика, она увидела только троих.

Ангел исчезла.